Текст книги "Ханский ярлык"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

13. ИЗГНАНИЕ НАМЕСТНИКА

Да, наместник великого князя Фёдор Акинфович перегнул палку в своих стараниях выбить из новгородцев побольше кун для выхода. Может, в благополучные годы это воспринялось бы славянами спокойно, но после двух голодных лет, свалившихся на Русь, а потом и сильнейшего пожара, пустившего по миру тысячи новгородцев, своеволие наместника ударило больно не только по карманам, но и по самолюбию славян.

Зароптали в городе. Сначала вроде бы негромко, но потом всё сильней, а вскоре и в открытую закричали на Торге:

   – Наместник Михайлов греет руки на чужом горе! Гнать его!

Оно и правда, Фёдор Акинфович грел руки, грел. Вообразив себя полным хозяином города, он хватал везде, где только можно. Залезал даже в мытные деньги[193]193
  Мытные деньги – пошлина за проезд в заставу; за товар.


[Закрыть], что совсем было нехорошо.

Прав был посадник, ох как прав, утверждая, что Фёдор своими руками ковал новгородскую замятию против великого князя.

Так что князь ржевский, Фёдор Александрович, прибыл в Новгород в самый подходящий момент. Явившись на Городище с дружиной, он, оцепив хоромы, вошёл к наместнику и, даже не поздоровавшись, спросил:

   – Сам уедешь? Или тебе дать пинка под зад?

   – Ты кто такой? – побледнев, спросил наместник.

   – Я-то князь ржевский. А ты? Ну?

Увы, Фёдор Акинфович не из князей был. Именно этим потом и оправдывался в Твери, что так поспешно покинул город. В тот же день, к вечеру, выехал бывший наместник на нескольких телегах из Городища в сопровождении дюжины вооружённых слуг. Выбравшись на Селигерскую дорогу, он приказал гнать лошадей, насколько позволяла местность. Опасался погони, которая, по его мнению, должна случиться обязательно, поскольку под задницей наместника в кожаном мешке сытно погрюкивало серебро.

Однако новгородцы не догадались пуститься в погоню за беглецом, поскольку узнали о его отъезде лишь на следующий день (теперь ищи ветра в поле!). Сообщена эта новость была сперва на боярском совете на владычном подворье, и лишь после этого она достигла Торга, где вызвала единогласный отклик: «Скатертью дорога!»

Вятшие не решились сзывать на городское вече голодных славян. Кто знает, что взбредёт в эту буйную многоголовую гидру. А ну кинут: «На поток толстопузых!» Нет, нет, лучше тихо-мирно собрать вятших на владычный двор. И решить. Как решим, так и будет.

На малом вече, как обычно, первым Степан Душилович заговорил:

   – Господа бояре, к нам прибыл князь Фёдор Александрович, избавивший нас от корыстолюбивого тверского наместника. Давайте послушаем, что он скажет.

   – Господа новгородцы, прослыша о ваших бедах, встревожился князь московский Юрий Данилович и просил меня помочь вам избавиться от хомута тверского. Вчера я выгнал с Городища наместника Твери.

   – Где он? – спросили с дальней лавки.

   – Он давно уж чешет по дороге в Тверь.

   – Зря, князь, зря, – подал голос Михаил Павшинич. – В поруб его надо было. В поруб.

Павшинича поддержало несколько голосов: «Зря».

   – Он, понимаете, всё же поставлен великим князем.

   – Ну и что? У нас тот князь, кто нам люб.

   – Верна, Павшинич, верна-а...

   – Захотим – позовём московского Данилыча, и никто нам не указ.

Павшинич не подозревал, какую ниточку князю Фёдору подкинул. Тот мигом ухватился за неё:

   – Конечно, князь Юрий Данилович не чета другим прочим. Добр, смел, великодушен. На брани за спинами не прячется, всегда впереди, на острие удара.

   – А что, господа бояре, – неожиданно молвил Лазарь Моисеевич, – не пригласить ли и впрямь князя Юрия? Михаил Ярославич, сколь ни пытался его бить, всегда об него зубы обламывал.

   – Надо подумать, господа бояре.

   – А что думать? Звать Юрия – и никаких.

Долго спорили: звать – не звать. И всё же приговорили: звать.

Тут уж Фёдор Александрович подсказал:

   – Но звать его надо отправлять посланцами самых уважаемых и достойных новгородцев.

   – Это ведомо. Чай, не за купцом поедут.

   – Ну, а кого пошлём? – спросил Степан Душилович.

   – Пусть Павшинич едет, он не из посадников. Золотой пояс тридцать лет уж носит.

   – А ещё?

   – Ещё ты езжай, Степан.

   – Что вы заладили в кажну дырку меня совать, – неожиданно упёрся Степан Душилович. – Степан туда, Степан сюда.

   – Так уваженье ж, Душилович.

   – Спасибо, братья, за честь, но не могу я. У меня от тряской дороги колики в боку зачинаются. А до Москвы скакать да скакать. Увольте.

Уважили просьбу боярина, чай, тоже золотопоясной, поверили в «колики». Но слукавил Душилович, мигом придумав себе болячку, он нюхом чуял, что затевается великая смута против Твери, и неизвестно ещё, чей верх станет. А он лучше уж в тени перебудет.

Вторым послом решили послать Лазаря Моисеевича, у того пояс золотой едва ли не с юности. Он упираться не стал.

   – Слушайте, господа бояре, ежели выпустили живым наместника Федьку, знаете, что нам грядёт за сим? – спросил Юрий Мишинич.

   – Что?

   – А Тверь нам в Торжке хлеб перекроет.

   – Эт верно, – зашумели на лавках. – Это как пить дать.

   – Надо слать дружину туда.

Хлебушек ныне для Новгорода дороже золота. Не столь велик его поток с Волги, а всё ж помалу капает. Если ещё и этот ручеёк Тверь перекроет...

Когда Фёдор Акинфович явился в Тверь побитым псом и сказал, что в Новгороде великая замятия, что он едва ноги унёс, возгорелся праведным гневом Дмитрий Михайлович:

– Всё. Иду ратью на Новгород.

С большим трудом отговорил его от этой затеи Александр Маркович, употребив для этого всё своё красноречие, приведя ярчайшие примеры невозможности выиграть рать у славян, начав с Ярослава Всеволодовича с его неудачей в липецкой битве и кончив даже самим Батыем.

–...Что ты, Дмитрий Михайлович, сам Батый не захотел с новгородцами связываться. Батый!

Пожалуй, последний довод убедил-таки княжича обождать с ратью. Однако дружину он всё же велел собирать и вооружать.

Но где-то через неделю после возвращения Фёдора прискакал из Новгорода потаённый гонец с грамотой для великого князя.

   – Давай. Я за него, – сказал, хмурясь, Дмитрий Михайлович.

   – Но мне велено ему лично.

   – Он в Орде и поручил мне лично принимать его грамоты, – начал сердиться княжич. – Что, у тебя силой отымать, что ли?

Гонец понял, что всё равно отберут, да ещё и поколотят, чего доброго, вздохнув, отдал грамоту безусому князю.

Тот сорвал печать, с треском развернул свиток из бересты. Текст был процарапан писалом:

«Михаил Ярославич! Новгородцы сбираются идти ратью на тебя. Берегись. Ведёт полк князь Фёдор Ржевский. Данила Писарь».

   – Ага! – вскричал Дмитрий Михайлович почти с торжеством. – А что я говорил?!

И помчался к Александру Марковичу, тут же забыв о новгородском посланце. Гонец Митяй был слугой Данилы Писаря и пустился в столь дальний и опасный путь не очень охотно. Отправляя его с берестой-грамотой, Данила сказал:

   – Там тебя наградят.

Мысль о грядущей награде немножко согревала Митяя в пути. Но случилось не так, как ожидалось. Великого князя не оказалось, а сын его, прочтя грамоту, с воплем помчался куда-то, совершенно забыв о нём, Митяе, даже не спросил: ел, не ел?

Гонец так и стоял в опустевшей светёлке. Уставший, голодный и расстроенный. Думал с горечью: «Вот тебе награда. Почти неделю, рискуя жизнью, пробирался от Новгорода. И вот – наградили».

Он долго стоял, переминаясь, потом присел у двери на лавку, всё ещё надеясь, что княжич воротится и распорядится насчёт него: «Накормить, наградить и спать уложить».

А спать тоже хотелось. Сказывалась накопившаяся за дорогу усталость. Даже подумывал: не прилечь ли на лавку? Но очень уж хотелось жрать. А какой сон на голодное брюхо?

Наконец в светёлку заглянул старик.

   – Ты что здесь делаешь, молодец?

   – Я? – удивился Митяй.

   – Ты.

   – Жду вашего князя. Я гонец из Новгорода.

   – Ну, ему теперь не до тебя, помчался по посадам полк сбирать. Ты ел хоть?

   – Нет.

   – Эх, – покачал головой дед. – Идём в поварню.

В поварне, притулившись на краешке стола, новгородец с жадностью уплетал холодную, загустевшую горошницу, запивая квасом. И от горькой обиды на ресницах его взблескивали скупые слезинки.

14. ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Дабы иметь на левобережье свои глаза и уши, Дмитрий Михайлович отправил туда около двадцати разведчиков, строго наказав:

   – Заметите новгородский полк, немедля сообщите мне. Где он? Куда направляется? И сколь велик?

Лазутчики засекли новгородцев ещё на подходе к Торжку и с этого времени ежедневно сообщали в Тверь о их передвижении:

   – ...Торжок миновали, идут по направлению к Волге.

   – ...Уклоняются к полудню в сторону Старицы.

   – Так, – гадал Дмитрий Михайлович. – Видимо, у Старицы будут переправляться, чтоб идти на нас правым берегом.

   – Не пойму, – вздыхал Александр Маркович, – чего они затевают. Почему они не захватили Торжок, а прошли мимо?

Где им было проникнуть в планы князя Фёдора Александровича, когда он даже тысяцкому ничего не говорил. Но когда приблизились к Волге, приказал ставить шатры, а тысяцкому наконец-то сказал:

   – Здесь и будем ждать тверской полк.

   – А почему бы не напасть на них?

   – Нам лучше выманить их сюда.

   – Почему, князь?

   – Потом узнаешь, если сам не догадаешься.

Тысяцкий не стал ломать голову. За поход и успех отвечает князь, вот пусть и мудрит себе. А Фёдор Александрович, призвав к себе сотских, приказал:

   – Ставьте шатры покрепче, обустраивайтесь надолго.

   – На сколько?

   – Там увидите, – увильнул князь от прямого ответа.

Сотские расходились в недоумении – экую даль отшагали для рати и вдруг встали на месте, да ещё велено обустраиваться надолго.

   – Что он думает, до зимы здесь отсиживаться?

   – Мудрит что-то князь.

   – А может, боится?

   – Вряд ли. Он не из трусов. Наместника тверского так шуганул, что тот стрелой вымчался с Городища. Тут что-то другое.

   – Да. Тут какая-то хитрость.

   – Взял бы сказал об этом нам.

   – Ага. Сегодня тебе скажет, завтра вся Тверь знать будет.

   – Чего мелешь? Я что, переветчик[194]194
  Переветчик – изменник.


[Закрыть]?

   – При чём тут ты? Князь правильно делает, что никому не сообщает. Тут не торжище, новостями делиться.

   – Братцы, я догадываюсь, чего он задумал.

   – Чего?

   – Он хочет обмануть лазутчиков тверских. Они донесут, что мы стали крепким лагерем, и тверской князь клюнет на это.

   – Ну клюнет, ну и что?

   – Как что? Он явится нашей стороной и нападёт на лагерь, скажем, ночью.

   – Чепуха. Ты думаешь, наши лазутчики не донесут об этом вовремя? Не предупредят?

Сотские спорили, не подозревая, что тверская дружина уже на подходе.

На следующий день росным утром явилась, но не на левом берегу, как гадали сотские, а на противоположном, на правом. Тут же кто-то закричал оттуда:

   – Эй вы, гущееды-долбежники, чего явились? Что потеряли?

Гущеедами новгородцев дразнили на Руси за их кушанье, которое они варили из обожжённого ячменя и хлебали ложками гущу. Однако и новгородцы не оставались в долгу, кричали с левобережья:

   – Эй, цвякалы, цуканы! Куда куницу зацуканили? – и хохотали довольные, что уели тверичан.

Это был намёк на говор тверской, где налегали на «ц».

   – Плотнички – хреновы работнички-и! – надрывались на правом берегу.

   – Ряпучиники-и![195]195
  Ряпучиники – от ряпухи – название рыбы.


[Закрыть] – неслось в ответ, и опять язвительный смех катился оттуда, разносясь далеко над водной гладью.

Отчего-то именно этот смех не понравился Дмитрию Михайловичу.

   – Хватит зубоскалить, – распорядился он.

Но с ним не согласился Александр Маркович:

   – Пусть срамятся. Всё лучше, чем копья ломать.

Несмотря на преклонные годы, пестун пошёл с дружиной, имея твёрдое намерение удерживать юного князя от необдуманных поступков, а именно от страстного желания скорее вступить в сечу. А если представится возможность, то, мыслил пестун, кончить миром с новгородцами, как когда-то было под Дмитровой.

Однако Дмитрий Михайлович ни о каком мире и слышать не хотел. Едва разбили лагерь, едва начали варить кашу, как он отправился проверять готовность дружинников к бою.

   – А ну-ка, дай твой колчан.

   – Пожалуй, – подавал дружинник не очень охотно своё туло.

Князь высыпал на землю стрелы и начинал пробовать пальцем остроту наконечников.

   – И этим ты хочешь поразить врага? – вопрошал с издёвкой. – Терпуг[196]196
  Терпуг – напильник.


[Закрыть] у тебя есть?

   – Есть.

   – Немедленно точи все стрелы. Завтра проверю. Будут тупые, получишь на орехи.

Он шёл к следующему и от него требовал колчан, высыпал стрелы, щупал остриё наконечников. Бросал коротко:

   – Точи. Завтра проверю.

Вскоре после каши едва ль не половина дружины заширкала терпугами по стрелам. Это заметили на том берегу и не преминули съехидничать:

   – Тоците, тоците, цвякалы, на свои задницы натоците.

Ох уж эти новгородцы. С ними свяжись – не рад будешь.

Поздно вечером, выставив дозоры вдоль берега, Дмитрий Михайлович наказывал:

   – Не спать! Бдеть! Кого застану спящим, утоплю.

Дозорные после ухода князя меж собой переговаривались:

   – Глянь, гроза какая. Ещё и ус не вырос, а туда же: «Утоплю».

   – И утопит, чего ты думаешь.

   – Митя-то?

   – Ну, а то кто?

   – Да он комара не обидит.

   – А чего ж грозится?

   – Для виду. Считай, дите ещё, как тут не погрозиться. Да и с нашим братом инако нельзя, лепш таской, чем лаской.

Воротившись в шатёр и отужинав поджаренной на костре дичиной, Дмитрий Михайлович сам стал готовить себе ложе.

   – Давай я, князь, – вызвался кормилец Семён.

   – Отстань, я сам.

Положив на землю потник, а в головах седло, как это делал когда-то его легендарный пращур князь Святослав, Дмитрий лёг, даже не отстегнув меча. Укрылся своим корзном.

Пряча в бороде усмешку, Александр Маркович посоветовал:

   – Снял бы бахтерец, Дмитрий Михайлович, железки ночью холодить будут.

   – А ну налетят новгородцы? – возразил князь. – Я буду как дурак возиться с бахтерцом.

   – Ну хошь меч отстегни. А то ить он тебе переворачиваться не даст.

Ничего не ответил Дмитрий Михайлович, но уже в темноте, когда погасили свечу, слышно было, как под корзном у него щёлкнула застёжка. Отстегнул. И поскольку догадывался, что оба пестуна слышали этот звук, молвил умиротворённо:

   – Ничего. Всё равно пусть рядом лежит. А ну налетят?

Однако никто не налетел. Новгородцы на той стороне тоже дрыхли без задних ног, лишь на берегу бодрствовали их дозорные, следили за противоположным берегом.

К рассвету, когда сильно захолодало, и те и другие спустились к самой воде, над которой курился реденький туман. По притихшей зеркальной воде даже лёгкий кашель за версту слышно было.

   – Кака холера вас сюда принесла? – спросили с правого берега.

   – А вас? – спросили с левого.

   – Мы-то дома. А вы?

   – А мы к вам в гости, – загыгыкали славяне.

   – В гости с мечами не ходют.

   – А вы так что, с медами явились?

   – Мы свою землю оборонить.

   – А кому она нужна, ваша земля. У нас своей по ноздри хватает.

Так переговаривались вполголоса дозорные через чуткую реку. Сначала вроде с подковырками, а потом и вполне дружелюбно:

   – А почём у вас хлеб?

   – По ногате.

   – Что по ногате? Кадь? Воз?

   – Калач.

   – Ёш вашу под микитки! У нас впятеро дороже.

   – Неужто?

   – Ужто, брат, ужто. Инда за каравай и полугривну запрашивают.

   – Да, недёшев хлебушко, недёшев.

   – Вам чё обижаться-то, у вас – дармовой.

   – Ничего себе «дармовой». Ране-то за ногатку я мог пять калачей взять. А ныне?

   – Во, цуканы, они ещё и обижаются.

   – А ты чё обзываешься?

   – Эт я любя.

   – Я ж тебя любя не дражню гущеедом.

   – Эх, братец, я б ныне за эту ячменную гущу-то, кажись, полжизни отдал.

   – Дык вы чё, робята, и впрямь на голодное брюхо? В походе-то? Вы ж тоже чё-то варили днесь.

   – Варили, брат, варили сочиво. В нём крупинка за крупинкой гонялись с дубинкой.

   – Эх, бедные вы бедные, робята. Жалко вас.

   – Ты б лепш калачом пожалел, – вздохнули на левом.

   – А как?

   – А кинь нам.

   – Та я ж не докину и до серёдки.

   – Ты кинь, мы пымаем.

На правом меж собой заговорили:

   – А что, робята, може, кинуть? А?

   – Ты что? Ну кинешь шагов за двадцать – рыбе на прикорм.

   – Ну просят люди.

   – Да смехом они, а ты и вправду поверил.

На левом вникли в спор супротивного берега, подали тут же голос:

   – Какой смех, ребята? Вон Дёмка раздевается и плыть будет.

   – Дёмка, дуй вверх, а то снесёт тя.

Славянин голяком побежал по кромке берега вверх, там, покрякивая, вошёл в холодную воду и поплыл к правому берегу. Его сносило течением, но рассчитал точно. Приблизился как раз в том месте, где стоял тверяк с калачом. Размахнувшись, он кинул калач и плюхнулся в воду. Новгородец подплыл, махнул тверичанину рукой благодарно:

   – Спаси Бог вас, ребята.

Затем ухватил зубами калач и поплыл на левый свой берег.

Днём Дмитрий Михайлович разослал вверх и вниз по реке разведчиков с велением найти лодьи и гнать их сюда. На удивлённый взгляд Александра Марковича пояснил:

   – Для переправы. Наберём с сотню лодий – сможем внезапно напасть на них.

   – Внезапно не получится, Дмитрий. Мы ж у них на виду.

   – Всё равно надо на чём-то переправляться.

   – Хорошо. Представь, они переправляются сюда и нападают на нас. Что мы станем делать?

   – Да мы их из воды не выпустим, сбросим назад.

   – Вот и они нас так же. Ещё на воде стрелами и копьями перебьют.

Князь поджал недовольно губы, наморщил лоб, что-то соображая. Наконец спросил:

   – Что ж тогда делать?

   – Ждать. Кто первый начнёт переправляться, тот и проиграет рать.

   – Ну да! А Ярослав тогда на Днепре под Лобичем первым стал переправляться и побил Святополка.

   – Там сторожа прозевали переправу Ярослава. Точнее, проспали.

Князь рассчитывал на сотню лодий, а пригнали всего три. Одну даже с «козой» на носу, видимо приготовленную хозяином для лучения рыбы[197]197
  Лучение рыбы — лучить рыбу, бить острогой ночью при лучинном огне (на носу лодки ставится коза, род жаровни, и на ней разводится огонёк).


[Закрыть]. На дне и острога лежала.

   – Всё. Будем с рыбой, – радовались тверичане.

И уже в следующую ночь отправились лучить рыбу, запасшись нарубленным сушняком, натащенным из леса.

Новгородцы, видя такое дело, тоже возгорелись ходить с лучом. Для этого им не хватало малого – лодьи. Поэтому, начав зоревой разговор над тихой водой, славяне попросили:

   – Ребята, уступите нам лодейку.

   – Зачем?

   – А с лучом походить, нам же тоже рыбки хочется.

   – А острогу где возьмёте?

   – Копьё приспособим. Лодейки вот нет.

Тверичане посовещались: уступать – не уступать, всё же супротивники.

   – Князь узнает, башку свернёт.

   – Откуда он узнает?

   – Что он, считать не умеет? Было б их с дюжину, не заметил бы, а то всего три лодейки.

А с левого берега ободряли:

   – Ребята, мы ведь не за так. Заплотим.

С правого поинтересовались:

   – А скоко?

   – Скоко запросите.

Тверичане переглянулись, лодьи-то вроде ничейные, отчего ж не продать, раз покупник сыскался. А князю можно сказать: унесло, и всё.

   – Гоните гривну.

   – Вы что, ребята, за такую рухлядь гривну?

   – Она не рухлядь, ей года два-три, ну четыре от силы.

   – Давайте за половину.

   – Чёрт с вами, ташите десять ногат, – согласились тверичане.

И опять, зайдя повыше, голый Дёмка, взяв в рот серебро, поплыл через Волгу. Приплыл отдуваясь.

   – Как ты терпишь? Вода-то ледяная.

Новгородец выплюнул на ладонь десять ногат.

   – Так я наторённый на холод.

Тверичане посчитали деньги.

   – Вообще-то мы продешевили. Ну да ладно, для хороших людей не жалко. Бери, Дёмка, вон ту, крайнюю. Там и весло. Да не знаешь, когда вы на нас сбираетесь напасть?

   – А чёрт его знает. Князь не чешется.

   – Так что? Так и будем в гляделки бавиться?

   – А чё тебе, жить, что ли, надоело?

   – Да оно конечно, кому охота лоб под копьё подставлять. Но оно знать бы хотелось, будете али не будете нападать.

   – Пока не слыхать. А у вас?

   – У нас князь молодой. Петушится, хоть счас в драку. Да вишь, река мешает. Близок локоть, да не укусишь.

Тут один из дозорных сверху громко прошипел:

   – Кончайте, идолы! Сотский из шатра выполз.

Новгородец отпихнул лодью, прыгнул в неё, сверкнув гологузью, взялся за весло и ходко пошёл вперерез течению. Когда он перевалил за середину, тверичане вздохнули облегчённо. Один спросил того, на обрыве:

   – Ну чё там сотский?

   – Отлил и опять в шатёр уполз.

   – Наполохал зазря. Не дал с человеком переговорить.

Три недели полки простояли друг против друга, разделённые рекой. Давно уж и Дмитрий Михайлович спал без меча и даже снял брони с себя и днём не вздевал их. Сечью-то не пахло.

А сторожа тверские и новгородские так подружились, что к концу втихаря договорились, что если чей полк начнёт готовиться к нападению, то тихонько упредить супротивников. Не голосом, нет. За голос, если услышат, казнить могут. А просто воткнуть на берегу у воды пышную лозину. Это и будет тайным знаком: берегись, нынче нападём.

Однако втыкать тайную лозину не пришлось. Начались заморозки. К князю Фёдору Александровичу прискакал гонец из Новгорода с грамотой от бояр:

«Князь Фёдор! Снимайся и поспешай сюда. Корелы перебили во граде корельском наших людей и ввели немцев[198]198
  Корелы перебили во граде карельском наших людей и ввели немцев, — Корелы – прибрежное финское племя; г. Корела (ныне Приозёрск) на берегу Ладожского озера упоминается в летописях с XIII в. С. М. Соловьёв пишет о восстании корелян в 1314 г.: «Они перебили русских, находившихся в Корельском городе, и ввели к себе шведов. Новгородцы, однако, недолго позволяли кореле оставаться со шведами, в том же году они пошли с наместником великого князя Михаила Ярославича, Фёдором, к городу и перебили всех шведов и переветников корелян».


[Закрыть]. Пойдёшь на них с дружиной. Юрий Данилович с братом Афанасием уже прибывши. Поспешай как можешь».

Свернулись скоро. Скатав шатры, погрузили на телеги. Туда же котлы, брони, палицы, мечи тяжёлые и тронулись. Тысяцкий на коне подъехал к князю, спросил:

   – Фёдор Александрович, теперь-то, поди, можно сказать, зачем мы их сюда выманивали?

   – А ты так и не догадался?

   – Нет.

   – Эх ты, а ещё тысяцкий. Тверца-то в Волгу под самой Тверью впадает.

   – Ну.

   – Что ну? А хлеб-то на Торжок по ней везут. Ежели б тверской князь с дружиной в Твери сидел, он бы в любой миг мог перекрыть хлебу дорогу. Обязательно бы перекрыл в любой час, когда захотел. А он тут проторчал, карауля нас, а там хлебушек на Новгород тёк. Поди, не один струг под носом у Твери проскочил.

   – Ах, вон оно что, – разулыбался тысяцкий. – А я-то...

   – Вот самое, – засмеялся князь и подстегнул плёткой коня.