Текст книги "Ханский ярлык"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)

6. ПОРА-ПОРА

Годы летели. Михаил набирался княжьих премудростей. К десяти годам уже хорошо писал, читал. Крепко держался на коне, неплохо говорил по-татарски и даже умудрился численнику, приехавшему из Орды пересчитывать тверичей, что-то сказать на его языке. Это очень понравилось татарину, он даже погладил княжича по голове, а княгине сказал:

   – Ваша сына очшень будет любить хана.

Ксения Юрьевна так и не поняла: Мишу будет любить хан или Миша хана. Переспрашивать не стала: как истая христианка, презирала поганых.

За это время княжич отлично наловчился стрелять из лука, который на его глазах ему мастер Прохор изготовил, как и положено, из гибкого корня лиственницы, с витой из жил тетивой.

Подёргав пальцем туго натянутую тетиву, мастер спросил:

   – Слышь, Михаил Ярославич, как поёт-то тива, а?

Тетива, и верно, пела, как струна на гуслях, только басом.

   – Теперь наготовим тебе стрел разных для лука.

   – Почему разных, Прохор?

   – Ну как же? Для разного зверя разные стрелы делаются. Ну, скажем, для веверицы[50]50
  Веверица – белка; пушной зверек (ласка, горностай, белка). Шкурами платили дань.


[Закрыть] стрела тупой делается. Мало того, с тяжёлым набалдашником.

   – Почему? Стрела должна быть острой.

   – Нет, Михаил Ярославич, нет. От веверицы мы что берём? Шкурку. Верно? Значит, она должна быть целой, непорванной. Вот ты такой стрелишь, веверицу оглушишь. И всё, шкурка не попорчена. А на птицу и рыбу лучше делать стрелу с двумя рожками, а на более крупного зверя, на волка, к примеру, идёт стрела как копьё, с железным остриём. Этими же стреляешь и по врагу.

   – У врага панцирь, его не пробьёшь.

   – Надо целить в места открытые, скажем, в горло или в глаз.

   – Но это ж больно.

   – Хе-хе-хе, милый княжич, – засмеялся Прохор. – Конечно, больно, а то и смертельно. Но с врагом для того и сходятся, чтоб выяснить: кто кого? Если ты его пожалеешь, то уж он-то тебя обязательно поразит. Ты этого хочешь?

   – Нет, не хочу.

   – Значит, целься быстро, стреляй метко. И помни: тугой лук – что верный друг. Он всегда тебя выручит, если ты с ним дружить будешь.

Помимо разных стрел изготовил Прохор княжичу и сагайдак – чехол для лука из тиснёной кожи, колчан для стрел и даже щиток-наруч.

   – Вот наруч. Будешь всякий раз перед стрельбой надевать на левую руку, чтоб тетива не била тебя по запястью.

Всё показал мастер княжичу, даже как целиться и стрелять из его лука. И, выпустив для примера три стрелы, все их всадил в затесь одну к одной. Михаил поразился такой меткости:

   – Ну, ты молодец, Прохор!

   – То навык, Михаил Ярославич, – спокойно отвечал умелец. – Какой бы я был мастер, если б не умел стрелять. И ты, если постоянно будешь натариваться, будешь стрелять так же.

Михаил последовал совету Прохора и очень скоро неплохо стал стрелять. Не отставал от него и Сысой, правда, лука настоящего у него не было, обходился самодельным. Но, главное, молочный брат княжича хорошо набил руку в метании ножа, и это ему отчего-то больше нравилось.

За три года, что прошли после пожара, Тверь отстроилась, и, дабы снова не загорелась, князь Святослав Ярославич настрого запретил летом топить печи в избах, а чтобы готовить пищу, велел устраивать летние печи на огородах, подальше от построек и плетней. В избах велено было свечи зажигать и ставить лишь на тарелях с водой. А у кого светцы лучинные, тем велено было обязательно под светцом ставить лагушку[51]51
  Лагушка – бочонок.


[Закрыть] с водой или другую широкую посудину, чтобы искры от лучины, падая вниз, в воду, гасли.

За исполнением этих велений строго следили тиуны[52]52
  Тиун – приказчик, судья низшей степени, управитель.


[Закрыть], десятские, сотские. И если у кого из мизинных[53]53
  Мизинные – люди простого звания.


[Закрыть] обнаруживали горящую лучину без посудины с водой, того нещадно секли. А ежели в этом уличали кого из вятших[54]54
  Вятшие люди – от вящие – знатные, сановные, богатые, с весом.


[Закрыть] людей – дружинника или боярина, – на того налагался штраф от двух до десяти гривен. Это были немалые деньги, если корова тогда стоила гривну.

Призвав к себе однажды Михаила, князь Святослав заговорил:

   – Ну что, брат, тебе уж одиннадцать лет, пора, наверно, и в поход идти. Дед-то наш, Ярослав Всеволодович, Царствие ему Небесное, в эти годы и отправился в свой первый поход.

   – Я готов, – отвечал Михаил, не скрывая радости. – На кого пойдём?

   – На великого князя Дмитрия Александровича.

   – Как? На своего? – удивился княжич.

   – А вот так, Миша. Он ведь за рубеж бегал от Андрея-то, привёл чуженинов, сейчас сидит в Переяславле, сбирает полки, сказывают, на нас идти готовится.

   – Но он же со своим братом Андреем поссорился, мы-то при чём?

   – Ты что, трусишь, Миша?

   – Я? Трушу? – покраснел от возмущения княжич. – Да я... Да если хочешь знать...

   – Ну, значит, едешь, – сказал Святослав, вполне удовлетворённый, что заставил возмутиться брата.

Для отрока обвинение в трусости страшнее смерти.

   – Ладно, не сердись, – полуобнял Святослав брата. – Андрей Александрович сейчас в Орде, так что мы должны упредить Дмитрия. Я же не один иду, со мной и московский князь.

   – Данила Александрович?

   – Ну да. И новгородцы полк прислали.

   – А Сысоя можно взять с собой?

   – Какого Сысоя?

   – Брата моего молочного.

   – Он зелен ещё для рати.

   – Но я же еду.

   – Ты – другое дело. Ты – будущий князь, тебе пора натариваться полки устраивать, исполчать. А Сысою подрасти надо. Заусеть хотя бы.

   – Как заусеть?

   – Ну, ус отрастить...

Отпустив брата, князь Святослав призвал к себе его кормильца.

   – Поедешь в поход с Михаилом ныне. Идём на Переяславль. Мне будет не до отрока, объясняй ему всё сам. Если случится сеча, пусть со стороны смотрит, не суётся. Скажешь, мол, князю самому не обязательно лезти в пекло, на то воины есть. Его, мол, дело – управлять.

   – Хорошо, Святослав Ярославич, я знаю своё дело.

Из Москвы от князя Данилы прискакал гонец с грамотой, в которой было сказано, что он будет ждать Святослава у Дмитрова, откуда они и пойдут вместе на Переяславль.

Новгородцев к Твери привёл посадник[55]55
  Посадник – наместник князя в подвластных ему землях; в Новгороде и Пскове в XII—XV вв. – высшая государственная должность, избирался на вече из самых знатных бояр на неопределенное время – «пока будет угоден народу».


[Закрыть] Семён Михайлович – уже немолодой муж с прошитой проседью окладистой бородой, в бахтерце из тускло поблескивавших блях.

Дружина тверская выезжала из города через Владимирские ворота. Новгородцы в это время уже уходили вдоль Волги за своими телегами, на которых везли не только своё пропитание, но и доспехи с оружием. С их стороны доносилось пение.

   – Давай догоним их, – предложил Михаил пестуну.

   – Давай, – согласился Александр Маркович.

И они поскакали, обогнали свой полк, догнали новгородцев, перевели коней на шаг. Новгородцы пели весело и лихо, и эхо в лесу им вторило:

 
Эх, заратились славяне,
Скидавали сапоги, ги-ги-ги,
И врага рубили славно,
Как положено всегда, да-да-да.
Отзве-отзвенела сеча,
Обуваться нам пора, ра-ра-ра,
Но остались без хозяев
Сто четыре сапога, га-га-га.
 

Тонкий голос хватал ввысь со слезинкой:

 
Ох, не жди, хозяйка, к дому
Славянина своего, го-го-го.
 

И хор подхватывал:

 
Ему оченьки вынает
Чёрный ворон во степи, пи-пи-пи.
 

Но всё равно веселье перебивает слезинку:

 
Кружат вороны над нами,
Ждут поживы поклевать, вать-вать-вать,
Но пока нам светит солнце,
Мы не станем горевать, вать-вать.
 

И словно эхо звучало повторно и звонко:

 
И-эх, мы не станем горевать, вать-вать.
 

   – А кто это – славяне? – спросил княжич пестуна.

   – Это новгородцы так себя называют в отличие от полян.

   – А поляне – это киевляне? Да?

   – Совершенно верно. Молодец, что помнишь.

   – А зачем они сапоги сымают?

   – Да у них, у славян, от веку так заведено – в сечу босыми идти.

   – А зачем?

   – А спроси их. Може, для бережения сапог, а може, как раз для того, как в песне поётся, чтоб легче потери считать после драки. А може, для того, чтоб с мёртвых после не сдирать обутки.

Вечером, когда уж село солнце и стали полки останавливаться на ночёвку, княжич с пестуном вернулись к своим тверичанам.

Александр Маркович расседлал обоих коней, привязал к княжьей повозке, задал им овса. Стали с княжичем постели устраивать, расстелили потники, под головы сёдла уложили. Рядом дружинники разожгли костёр, чтобы дымом унять комаров.

Пестун укрыл княжича своим корзном[56]56
  Корзно – плащ, верхняя одежда.


[Закрыть], сунул пирог капустный.

   – Пожуй, Михаил, пока домашнее есть.

Их отыскал Святослав, спросил:

   – Ну, как?

   – Всё ладом, князь, – отвечал пестун. – Не хочешь ли пирога, Святослав Ярославич?

   – Давай. – Князь взял пирог, присел около, стал есть. Потом, вздохнув, сказал: – Вот никак не думал, что на родной город ратью пойду.

   – А ты в Переяславле родился? – спросил княжич.

   – Ну да. Там и постригали. А когда татары пришли, город сожгли, мать убили, меня мальцом в полон увели.

   – Так ты и в плену был? – удивился княжич.

   – Был, брат. Там и татарскому языку выучился. Отец потом выкупил меня за немалые деньги. Так что, брат, я тоже сиротой возрос, маму едва помню. Тебе больше повезло, Миша, мать вон в поход пирогами нагрузила.

   – Бери ещё, князь, – предложил Александр Маркович. – Нам их целый туес наложили. Бери, пока свежие.

Святослав взял ещё пирог. Пестун, помолчав, сказал:

   – Святослав Ярославич, под твоим княженьем Тверь, считай, десять лет в тишине прожила. А вот ныне в поход вышли, да не на литву или немцев, а на своих.

   – Ты думаешь, Александр, мне драться хочется? Со своими-то? Но и ждать, когда на тебя придут, нет резона. Я всё же надеюсь, что крови избежать удастся. Ну, спасибо за пироги, пойду найду посадника. Укладывайтесь. Тронемся рано.

Через три дня подошли к Дмитрову, где ждала уже тверичей московская дружина. Увидев княжича Михаила, князь Данила вскричал радостно:

   – Ба-а. Никак, Михаил Ярославич! Вырос-то, вырос как.

   – Да и ты ж забородел, Данила Александрович, – сказал Святослав. – Время-то не стоит. Что, идём на Переяславль?

   – Да нет, князь, придётся туг исполчаться. Какой-то перемётчик[57]57
  Переметчик – перебежчик, изменник.


[Закрыть] уж донёс Дмитрию, он с часу на час с полком здесь будет.

Немедля стали готовиться. Новгородцев, как более стойких, определили в чело, московскую дружину на правое крыло, тверичей – на левое. Воины разбирали с возов оружие, облачались в брони.

Посадник и князья съехались на пригорке, чтобы договориться о действиях. Святослав Ярославич предложил:

   – Послушайте, Данила Александрович, Семён Михайлович, сеча, конечно, дело святое в споре, но давайте попробуем миром договориться. А?

   – Как миром? – удивился посадник. – Вече[58]58
  Вече – народное собрание. Большое вече – общее законное при посаднике, тысяцком.


[Закрыть] приговорило идти на переяславцев, наказать их.

   – Но, Семён, ты в сече можешь половину людей потерять, да ещё неведомо, переважишь ли.

   – Новгородцы уже суздальцев переважили.

   – Это ты про липецкую битву[59]59
  Липецкая битва («Новгородцы уже суздальцев переважили») – состоялась 21—22 апреля 1216 г. на реке Липице у г. Юрьева-Польского. В ней переяславский князь Ярослав Всеволодович и его брат владимирский князь Юрий, поддержанные муромскими князьями, потерпели жестокое поражение, только убитыми потеряв более девяти тысяч человек. На стороне новгородцев выступили псковские и смоленские князья, ростовский князь Константин Всеволодович. «О, страшное чудо и дивное, братие! – восклицает летописец, – Пошли сыны на отцов, а отцы на детей, брат на брата, рабы на господ, а господа на рабов». Причиной битвы стало желание владимиро-суздальских князей подчинить Новгород, ссора новгородцев с призванным ими на княжение Ярославом, который перекрыл им подвоз продовольствия, что привело к страшному голоду. Решающую роль в битве сыграли новгородцы и смоляне, бившиеся в пешем строю. Липецкая битва усилила позиции Новгорода.


[Закрыть]?

   – Ну да.

   – Это когда было-то, более полёта лет тому, считай. Татар ещё не было. А ныне Орда над нами висит. Мы сцепимся, у них повод явится прийти на Русь сызнова. А их приход сам знаешь, чем чреват. А ты что, Данила, молчишь? Тебе-то Дмитрий брат ведь!

   – Да я что? Я не против мира, моё княжество после прошлого татарского набега не успело оправиться.

С трудом, но всё же уговорили посадника согласиться на переговоры.

   – Кого пошлём с предложением? – спросил князь Данила.

   – Брата моего Михаила.

   – Ты что, Святослав, всерьёз?

   – А что, двенадцатый княжичу. И потом, с ним же пестун боярин поедет. Он будет договариваться, а Михаилу весьма полезно будет при сем присутствовать.

Великий князь Дмитрий Александрович получил из Москвы сообщение о надвигающейся на него грозе, когда тверичи ещё только собирались выступать в поход. Ему, только что воротившемуся из изгнания, тяжело было это слышать. Призвав своих ближних бояр Антония с Феофаном, жаловался им:

   – Видит Бог, не мыслил я зла на них. Но пошто они аки волки ищут смерти моей? Пошто?

   – То Андрей семена рассеял, Дмитрий Александрович.

   – И это брат?! А? И этого засранца я когда-то на кукорках таскал, бавился с ним.

   – Я мню, то не сам он, – вздохнул Феофан.

   – А кто же?

   – Сбивает его советник ближний, боярин Семён Толниевич.

   – Коли так, надо утолочь такого советника.

   – Ныне его не достать, вместе с князем Андреем в Орду побежал.

   – Опять, – вздохнул с горечью великий князь, и Феофану почудилось: слеза блеснула в глазах Дмитрия.

Жалко боярину своего князя, до сердечной боли жалко. Мыслимо ли, великий князь, а гоняют его по Руси, как линялого зайца. И кто? Родной брат вкупе с татарами. И за что? Позавидовал на старшинство его, великий стол вздумал отобрать. И отобрал ведь, и изгнал. Бедный князь Дмитрий добежал до Копорья, а там на него новгородцы окрысились, хотели пленить и татарам выдать. Хорошо, псковский князь Довмонт[60]60
  Псковский князь Довмонт (?—1299). – Довмонт (Даумантас) был князем Нальшенайской земли в Литве, участвовал в заговоре против Миндовга, бежал, спасаясь от мести его сына. В Пскове вступил в брак с внучкой Александра Невского. Возглавлял (1266—1268, 1298 гг.) объединенные войска Новгорода и Пскова. Организовал оборону Пскова от немецких и литовских рыцарей и феодалов. Он умер, «много пострадавши» (потрудившись) за Новгород и Псков.


[Закрыть] вступился за своего тестя, помог ему за рубеж уйти и казну его сохранил.

Татары, приведённые князем Андреем, ураганом прошлись по Руси, лишь новгородцам удалось откупиться от поганых. Посадили на великий стол во Владимире Андрея.

Ушли татары на низ Волги, улёгся шум. Князь Дмитрий воротился в отчину свою в Переяславль, из Пскова зять Довмонт казну ему прислал, его людей. Всё бы ладно.

Так нет, Андрей по наущению своего Семёна Толниевича опять в Орду подался. Мало того, натравил на Дмитрия младшего брата Данилу – этого сопляка московского, науськал Тверь и Новгород.

   – Господи, пособи мне на недругов моих, – истово молился Дмитрий Александрович в соборе Святого Спаса. – Освяти меч мой, заслони щитом своим.

С тяжёлым сердцем выступил Дмитрий Александрович к Дмитрову. На подходе к городу привели к нему дозорные посланных от супротивной стороны боярина с отроком.

   – Кто такие? – спросил, хмурясь, князь.

   – Я тверской боярин, Александр Маркович, князь, а сё есть сыновей[61]61
  Сыновей – племянник по брату, сын брата.


[Закрыть] твой, Михаил Ярославич.

   – A-а, Миша, – потеплело в глазах князя. – И ты на дядю решил идти?

   – Мы с миром, Дмитрий Александрович, – поспешил пестун опередить княжича.

   – С миром? – усмехнулся князь. – А сами эвон к сече исполчились.

   – То бережения ради, Дмитрий Александрович, и ты, чай, не с вениками пришёл. Мы посланы, чтобы убедить тебя вступить в переговоры.

   – Что ж, я не против, – отвечал, помедлив, князь.

   – Как сговоримся? Где встречу назначим?

   – Давайте меж нашими полками, в чистом поле и безоружными. От вас – Святослав, Данила и посадник. От меня – я и два ближних боярина.

   – А мне можно? – неожиданно спросил Михаил.

   – Тебе? – улыбнулся наконец князь. – Конечно, Миша. Прости, что я тебя опустил. Ты, чай, ныне самая безгрешная сторона.

Встречу назначили на следующий день, определив ей небольшую возвышенность. Однако уже вечером московские ловчие, погнавшись за вепрем[62]62
  Вепрь – дикий кабан.


[Закрыть], наскочили на переяславский дозор. Но те, узрев вепря, поворотили его на москвичей и помогли загнать и добить. Мало того, вместе освежевали его, разложили костёр, нажарили свежатинки и за общей трапезой договорились до того: «Драться меж собой нам ни к чему, ежели князьям надо, нехай цокнутся, как эвон, мол, князь Мстислав с Редедей»[63]63
  Цокнутся... как... князь Мстислав с Редедей, — Князь адыгов Редедя, упоминающийся в «Повести временных лет», отличался огромной физической силой, был убит тмутараканским князем Мстиславом Владимировичем Храбрым на поединке в 1022 г.


[Закрыть].

Мизинные, чёрные людишки быстро общий язык находят, особенно за трапезой.

Князья съехались на поляне лишь на следующий день к обеду. Не доехав друг до дружки на полёт стрелы, спешились и, оставив коней коноводам, стали сходиться пешими. Все, как сговаривались, были безоружными, хотя и в бронях.

   – Здорово, брат, – ещё подходя, приветствовал Данила Дмитрия.

   – Здравствуй, Данька.

С достоинством поклонились друг дружке и остальные. После приветствий и вопросов о здоровье заговорил первым Святослав:

   – Дмитрий Александрович, дошёл до нас слух, что ты рать сбираешь на нас. Вот и решили мы сесть на коней да попытать поле.

   – Ты, князь Святослав, валишь всё с больной головы на здоровую. Али не знаешь, что Андрей учинил? Мало татары зла натворили на Руси? А он вдругорядь их звать побежал.

   – Оттого и побежал, что ты дружину сбираешь.

   – А как мне без неё быть? С кем я должен вот таких гостей, как вы, встречать? С боярами вот этими?

Переговоры шли туго, князья более попрекали друг дружку старыми обидами, что на сердце накопилось. Посадника, вздумавшего вмешаться в прю, Дмитрий осадил сразу:

   – А ты молчи, Семён. Ваш Новгород, что порченая девка, вчера меня на стол звал, а ныне под Андрея лёг. Дед Ярослав Всеволодович не зря вас в узде железной держал. Вам и отец мой, князь Невский, не в дугу был, хотя вас и от шведов и от немцев заборонил. Чем же Андрей вас ублажил? Молчи. Татарами вас припугнул, славяне и в порты наложили.

   – Ну, допустим, – вмешался Святослав, – от татар у нас у всех портки мокрые были, а у тебя, Дмитрий Александрович, так мокрее и вонючее всех. Эвон аж за Варяжское море[64]64
  Варяжское море – Балтийское море.


[Закрыть] учесал. А мы тут расхлёбывали.

   – Но не я ж начал-то.

   – Сейчас поди узнай, кто начал. Давайте решать сегодняшнее дело: драться или мириться?

   – Но вы-то куда склоняетесь?

   – Мы с Данилой к миру.

   – А новгородцы?

   – А куда они денутся?

   – Чего теперь молчишь? – взглянул князь Дмитрий на посадника. – Говори.

   – Да я что, я бы рад, так вече приговорило на рать-то, не я, – закряхтел Семён Михайлович.

Все понимали, отчего кряхтит посадник. Послан-то воевать, везти Новгороду добычу – коней, пленных, имущество какое-нито. А явится с пустыми руками. Ясно, что не поздоровится ему на вече.

   – Что твоё вече, – заговорил Святослав, – вон твои славяне с москвичами да переяславцами до полуночи в лесу пировали.

   – Как?

   – А так. Съели вепря, хлеб переломили и приговорили: пущай, мол, князья дерутся, раз у них кулаки чешутся.

   – Это что? Правда? – удивился и Дмитрий Александрович.

   – А зачем мне врать? Поспрошай дозорных своих, что у ручья стояли.

   – Вот сукины дети!

   – А по-моему, так умные дети.

Воротившись в лагерь, княжич всё подробно рассказал кормильцу о переговорах.

   – Ну и что ж решили? – спросил Александр Маркович.

   – Завтра снова встретиться для того же.

   – Ну ясно. Помирятся.

   – Отчего так думаешь, Александр Маркович?

   – Оттого, что встречи продолжить договорились. Кому ж охота меч на своих подымать.

   – А зачем сразу-то не согласились?

   – Ну как же, Миша? Великому князю гордость свою нелегко согнуть. Подумать, мол, надо.

   – Точно, – засмеялся княжич. – Так и сказал князь Дмитрий: подумать надо. А посадник на обратном пути говорил, мол, хитрит Дмитрий, усыпить нас хочет. Поуснём, мол, а он ночью и накинется на лагерь.

И хотя посаднику не очень-то верили, но на всякий случай усилили дозоры во всех полках. Однако ночью и тверской дозор согрешил – сошлись с переяславцами и тоже чего-то там ели и даже пили хмельное. Где раздобыли? Поди узнай.

Однако разошлись после объятий и поцелуев едва ли не братьями.

Ещё дважды встречались князья всё на той же поляне, обо всём переговорили, решили разъехаться миром. Поцеловали, как водится, крест. Все вместе погоревали, что нет меж ними Андрея Александровича, а то б, мол, и его склонили к миру.

   – Эх, – вздохнул князь Данила. – Послать бы ему вслед весточку с птицей: вернись, дурень! А то ведь опять приведёт Орду. Эх!

   – Да, – вздыхал и Дмитрий. – Орде только свистни.

И уж когда начали расходиться, условившись завтра с утра уводить полки домой, Святослав вдруг остановился на полпути к коням, обернулся, окликнул:

   – Дмитрий Александрович!

   – Да, – обернулся тот.

   – Тебя одного, на одно словцо. – И пошёл к нему Святослав, оставив своих спутников в некоем недоумении.

Князь Дмитрий махнул своим боярам: идите, мол, а сам пошёл навстречу Святославу. Они сошлись в том же месте, откуда только что расходиться начали.

   – Дмитрий Александрович, что я хотел тебе сказать, с глазу на глаз присоветовать.

   – Ну что? – прищурился Дмитрий.

   – Клин-то клином надо вышибать, князь, забыл нашу поговорку?

   – Объясни.

   – Всё просто. Андрей побежал на тебя хану капать. А ты возьми с княгиней да с детьми едь к Ногаю[65]65
  Ногай (ум. 1300) – темник Золотой Орды, правнук хана Джучи (старшего сына Чингисхана). После смерти хана Берке контролировал территорию от Дона до Дуная. Женился на побочной дочери Михаила Палеолога Евфросинии. С помощью Ногая был свергнут хан Телебуга и посажен Тохта. Впоследствии Тохта вел против Ногая военные действия и убил его.


[Закрыть].

   – Самому в петлю?

   – В какую петлю? Во-первых, ты с подарками явишься и с повинной головой. А главное, развеешь ту напраслину, что на тебя Андрей там возвёл. Ведь он же там дул хану, что ты не весь выход в Орду отдаёшь.

Дмитрий Александрович задумался, наморщил лоб, сведя брови.

   – Хм. Подумать надо.

   – Подумай, князь Дмитрий. Ты ж не глупый человек, должен понимать, что, если один Андрей будет в Орду бегать, нам мира и тишины не ведать. Только Ногай может остановить его.

   – Хорошо. Спасибо за совет, Святослав Ярославич. Скажи, ты нарочно окликнул меня, когда мы разошлись?

   – Разумеется.

   – От кого стерёгся?

   – От посадника. Ему знать о сём не след, ещё предупредит Андрея, а то, чего доброго, перехватит тебя в пути. Новгородцы мастера на это – князьям дорогу загораживать.

   – Да уж это я на себе испытал. Если б не Довмонт, они б меня из Копорья не выпустили. Ещё раз спасибо, Святослав, – дружески похлопал по плечу тверского князя Дмитрий и попросил: – Оно и Даниле, пожалуй, не стоит о сём сказывать.

   – Хорошо, Дмитрий Александрович, и Москва знать не будет.

И князья разошлись.