Текст книги "Ханский ярлык"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

27. ГНЕВ УЗБЕКА

Хан, выслушав князя Юрия, долго молчал, прикрыв глаза, потом сказал с горечью:

   – Какой же ты мужчина, если не смог уберечь жену? Одной жены не смог уберечь.

   – Но он налетел так внезапно, как снег на голову.

   – Значит, хороший воин князь Михаил. А вы оба вороны.

Узбек с неудовольствием взглянул на Кавгадыя.

   – А тебя я для чего посылал?

   – Но я уговаривал его, повелитель.

   – Кого уговаривал?

   – Князя Михаила. Но он не послушал и напал на нас.

   – Значит, и ты там был?

   – Был, – вздохнул Кавгадый, поняв, что болтнул лишнее.

   – И вы двое не могли противостоять ему? Хороши воины, нечего сказать, – молвил Узбек, не скрывая насмешки.

Знал бы хан, что и третья сторона – это новгородцы – тоже потерпела разгром от Твери.

   – Да, бедная Кончака, – вздохнул Узбек, – знал бы я, что ждёт её на Руси. Отчего она умерла?

   – Говорят, отравили её.

   – Говорят? А точно?

   – Наверно, и точно, что отравили.

Узбек долго молчал, прикрыв опять глаза, казалось присутствующим, что задремал даже. Но вот он открыл, поискал глазами среди приближённых:

   – Алчедай?

   – Я слушаю, повелитель.

   – Выход из Твери был?

   – Да, повелитель.

   – Кто привёз его?

   – Молодой сын Михаила – Константин.

   – Он уехал?

   – Нет ещё.

   – Немедленно возьмите его, бросьте в кибитку и заприте. И не кормите. Пусть умрёт голодной смертью. А Ахму пошлите за князем Михаилом. Пусть едет сюда и оправдается. Я хочу слышать его слово.

Узбек, прищурясь, взглянул в сторону Юрия и Кавгадыя:

   – Может, вы его оклеветали? Может, не он, а вы заслуживаете наказания? Где похоронена Кончака? Юрий, я тебя спрашиваю.

Вопрос этот застал московского князя врасплох, он ведь так и не привёз тело жены из Твери, хотя оттуда сообщали, что можно взять прах Агафьи в любое время. После убийства тверского посла Юрий опасался такого ответного шага от Михаила. Бог с ней, с Агафьей. А оно, вишь, как повернулось.

   – Я... Я хотел похоронить её на Москве, но Михаил отказал... не отдал её, – промямлил Юрий, и это свалив на тверского князя.

   – Ну что ж, приедет, спросим, – сказал хан. – Строго спросим.

Возвращались они от хана в плохом расположении духа. Зашли в кибитку к Кавгадыю, сели на кошму. Им по требованию хозяина принесли варёного мяса и корчагу просяного вина с кружками. Выпили, поели. От вина вроде полегчало.

   – Кавгадый, ты мне друг?

   – Да, друг. А что?

   – Вели им выйти всем. – Юрий кивнул на слуг.

   – Ступайте, – небрежно отмахнул кистью Кавгадый. – Все, все. И ты тоже, – приказал даже своей тихой жене.

Когда они остались одни, Юрий Данилович, понизив голос, сказал:

   – Если Михаил приедет, он всё же повернёт в свою пользу.

   – Это верно, – согласился татарин, со смаком высасывая из кости мозг. – Он перед ханом может опозорить нас. Но Агафья-то у него умерла, тут-то он не отвертится.

   – Агафья-то умерла у него. Но я ведь должен был взять её и похоронить в Москве.

   – Но он же не отдал её тебе.

   – Я её не просил у него, Кавгадый.

   – Как? – удивился татарин. – Почему?

   – Ну, так уж получилось. Долго объяснять.

   – Так где ж её похоронили?

   – В Ростове.

   – В Ростове? Почему?

   – А ростовский князь Василий Константинович приехал в Тверь за своими пленными дружинниками. Ему Михаил и отдал гроб с Агафьей, да ещё и сказал: это жена твоего союзника, может, к тебе-то он приедет за ней, не побоится.

   – А ты не поехал?

   – Некогда было. Да и князь Василий сразу отпел её в церкви Пресвятой Богородицы, там и положил.

   – Да. Хану это не понравится, – сказал Кавгадый и стал наполнять вином кружки. – Очень не понравится, Юрий. Твою жену хоронит другой. Худо, брат.

   – Надо что-то придумать, Кавгадый.

   – Что придумаешь? – осклабился татарин.

   – Ну... понимаешь, чтоб Михаил не приехал сюда, в Сарай. Понимаешь?

   – Что ж тут не понять. И мне его приезд навредит. Он же скажет хану, что и я бежал от него, как заяц от орла. Это ж позор – татарин бежит от русского князя.

   – Ну вот, и тебе его появление не в ноздрю. Что-то надо делать.

   – Давай сперва выпьем, а там решим.

Они выпили ещё по кружке, взяли опять по куску варёного мяса.

   – Как ты думаешь, сколько с ним будет народу?

   – С кем?

   – Ну, с Михаилом же.

   – Я думаю, не более полусотни, – сказал Юрий. – А что?

   – А то, что мы его убьём в пути.

   – Но как это сделать?

   – Хэх, – осклабился Кавгадый и похлопал в ладони. Когда на входе явился слуга, приказал ему: – Позови ко мне Сарыка.

Слуга исчез. Юрий Данилович спросил:

   – Кто этот Сарык?

   – Мой сотник. Да ты его знаешь. Ну, где он там?

Татарин явился в кибитку, поклонился, спросил:

   – Ты звал меня?

   – Да, Сарык. Проходи, садись с нами.

Тот не стал чиниться, снял обувь, прошёл, привычно опустился на кошму, подвернув под себя ноги. Кавгадый налил ему вина.

   – Пей.

   – А вы?

   – Мы уже. Ты догоняй нас.

Сарык выпил, взял с блюда руками кость с мясом, стал отрывать зубами, закусывать. Кавгадый заговорил:

   – Сарык, ты помнишь, ездил со мной в Тверь к князю Михаилу?

   – Помню. А как же? Михаил тогда одарил нас всех.

   – Значит, ты не забыл его?

   – Нет.

   – Тогда слушай меня внимательно. Да перестань грызть. Слушай.

   – Я слушаю.

   – Скоро он должен выехать сюда, к нам. Он не должен доехать до Орды. Ты понял?

   – Что ж тут не понять, – пожал плечами Сарык. – Раз мой господин не хочет этого, значит, не доедет князь Михаил.

   – Его поедет звать сюда Ахма. Ты выедешь чуть позже. Постарайся не встретиться с Ахмой.

   – Постараюсь.

   – Отбери самых надёжных воинов из своей сотни. Смелых, неболтливых.

   – Сколько?

   – Я думаю, с полсотни хватит. О том, зачем вы едете на Русь, не говори им. Скажешь уже там, на месте.

   – Убивать только князя или можно всех?

   – Можно только князя. Его обязательно. А с остальными – как получится. Впрочем, в открытую свалку лучше не ввязывайся. Встретишь его, поприветствуешь, скажешь, мол, хан послал вас сопровождать его, чтоб, мол, не обидели их, охранять, мол. А когда ночью все поуснут, вырежьте всех.

   – Вот так будет лучше, – ухмыльнулся Сарык.

   – Конечно, лучше. Тогда все кони, весь обоз будет ваш. Князь наверняка будет везти много подарков. Но ещё раз говорю, постарайся разминуться с Ахмой.

   – А если он будет ворочаться вместе с Михаилом?

   – Вряд ли. Но если случится так, то и Ахму прикончите. На кой такой свидетель.

Напоив как следует Сарыка, Кавгадый отпустил его и спросил князя Юрия:

   – Ну как? Ты доволен?

   – Очень доволен, Кавгадый. Если он сделает всё, как ты велел, это будет замечательно.

   – Сделает. Сарык воин исполнительный, тем более что там светит богатая добыча. Князю Михаилу не быть в Орде.

   – Дай Бог, дай Бог, – перекрестился Юрий Данилович.

Перед отправкой Ахмы на Русь к хану явился Алчедай.

   – Мой повелитель, отмени своё решение о сыне Михаила Константине.

   – Почему?

   – Потому что, если князь узнает об этом, он не поедет к нам.

   – Тебе этого мальчишку, никак, жалко стало?

   – Жалость, повелитель, удел женщин, а я воин. Если орлёнок умрёт в ловушке, то уж старый орёл никогда не попадётся в неё.

   – Ха-ха. Ты, пожалуй, прав, Алчедай. Вели выпустить мальчишку и накормить. Пусть живёт приманкой старому орлу. Хе-хе-хе.

28. ОРДА ЗОВЁТ

Когда из Москвы привезли тело убитого Александра Марковича, это явилось для князя Михаила тяжёлым ударом. На похоронах пестуна он искренне и горько плакал. И начинал понимать, что теперь мира с Москвой никак не может быть, по крайней мере, пока там сидит Юрий Данилович. Надо мстить ему. Но как?

   – Не надо, Миша, не надо, – уговаривала его Анна Дмитриевна. – Так вы никогда не кончите, не остановитесь.

   – Но ты понимаешь, убить посла – это же непростительное коварство, подлость. И кого? Моего кормильца, за всю жизнь мухи не обидевшего.

   – Конечно, это подлость. Я с тобой согласна. Но, наверно, князь Юрий так решил отомстить за жену. Как его за это судить?

   – Ты же знаешь, что я-то не убивал её.

   – Знаю. Но она была у тебя, и ты отвечал за жизнь её, надо было лучше сторожить, Миша. Прошу тебя, смири свой гнев. Лучше подумай, как оправдаться перед ханом. Юрий-то, сказывают, уже поехал в Орду. Представляешь, как он обнесёт тебя хану?

   – Да уж, представляю.

Михаил Ярославич понимал, что в Орде ждут его большие неприятности, возможно, и смерть. Некоторые из бояр не советовали ехать:

   – Ты всё равно там не оправдаешься, князь. Убеги лепш к свеям, в немцы ли, пережди, пока гнев хана пройдёт, сердце умягчится. И воротишься.

   – Хорош же я буду великий князь, если от зла бегать буду.

   – Ты первый, что ли? Эвон Дмитрий Александрович от братца Андрея сколь бегивал. И ничего.

Старший сын, Дмитрий Михайлович, говорил отцу:

   – Давай, отец, я за тебя поеду. Будь что будет.

   – Нет, сынок, загораживаться детьми я не стану. Жалею уж, что Константина отпустил туда. Всё не ворочается, а ведь давно бы должен. Видно, держит его Узбек, не отпускает.

Отчего-то медлил Михаил Ярославич. Знал, что ехать надо, а медлил. Возможно, оттого, что собирал подарки, без которых, понятно, в Орду ехать нельзя. Для ханши сшили соболью шубу и шапку, для хана изготовили бахтерец с позолоченными пластинами, саблю с рукоятью, изукрашенной драгоценными камнями, и боевой лук из корня старой лиственницы. Много кое-чего и другого предполагалось везти, но, конечно, более всего главного богатства Руси – драгоценных мехов, очень ценимых в Орде и всегда желанных.

В глубине души надеялся Михаил Ярославич умилостивить хана, помнил его хорошее расположение к себе. Неужто не поймёт Узбек, что он, Михаил, не имеет никакого отношения к смерти сестры его? Что смерть её ни с какой стороны не выгодна Михаилу? Что если даже она отравлена, то недругами Твери. Кем? Только Всевышний знает, нам, смертным, не дано сие провидеть.

Правда, одна старуха – ведунья с Затьмацкого посада – твёрдо сказала, что здесь рука бабы, живущей вне Твери. Но как ей верить? Да и где искать ту бабу, что живёт вне Твери? А старуха клянётся, что видит её как живую: мордатую, мясистую и небедную. Даже одежду её описывает.

Но мало ли чего бабке на старости лет не помстится. Не везти же её по княжеству искать мордатых и мясистых. Бабке почти под сотню, с печи не слазит, на второй же версте рассыплется.

Первого серпеня[216]216
  Серпень – август.


[Закрыть] 1318 года выехал Михаил Ярославич из Твери на нескольких подводах в сопровождении полусотни гридей и милостников. Провожать его поехала вся семья – все дети и Анна Дмитриевна с маленьким Василием на руках. Старшие сыновья, Дмитрий и Александр, ехали вершними, сам князь Михаил ехал с женой в лёгкой тележке, держа на руках Василия.

Его немного огорчало, что мальчик не хотел сидеть на руках отца, тянулся к матери.

   – Ишь ты, мамкин хвост, – корил его ласково князь. – Ворочусь, устрою постриги, живо титьку забудешь.

Однако, щекотнув под мышки ребёнка, отдал его жене и, сразу посмурев, пробормотал:

   – Ворочусь ли?

   – Даст Бог, Мишенька, всё обойдётся, – утешала Анна Дмитриевна. – Не ты – они начали, хан разберётся.

   – Должен бы разобраться, – вздыхал князь, – да вот Агафья подвела. Кто ж думал? Молодая, красивая – и на тебе.

Когда солнце начало приближаться к полудню, князь велел остановиться.

   – Ну что, мать? Дальние проводы – долгие слёзы, пора вам ворочаться, чтоб к ночи дома быть.

Михаил слез с телеги, поцеловал сынишку, жену, шепнул на ухо:

   – Молись за меня.

   – Хорошо, Мишенька, – ответила пресёкшимся голосом Анна Дмитриевна, и глаза заблестели от подступивших слёз.

   – Всё, всё, всё, – молвил князь и скомандовал возчику: – Поворачивай к дому.

Однако старшие сыновья запротестовали:

   – Мы проводим до Владимира.

Михаил Ярославич не стал с ними спорить: до Владимира так до Владимира. Сысой подвёл князю коня, подержал стремя. И они поехали рядом – два молочных брата, князь и милостник.

Во Владимир прибыли на третий день. Первым делом Михаил Ярославич посетил митрополита Петра, которому что-то неможилось, и он принял князя в своей опочивальне.

   – Слышал я, сын мой, всё слышал. Скорблю вместе с тобой о случившемся. И буду молить за тебя Всевышнего.

   – Спасибо, святый отче.

   – Взял ли с собой духовного отца, сын мой?

   – Да, святый отче, со мной едет игумен Марк.

   – Ну, Марк добрый человек, свою службу ведает знатно.

Узнав о приезде великого князя во Владимир, на следующий день явились туда суздальские князья[217]217
  Суздальские князья — братья Александр и Константин. Александр (?—1322), Константин (?—1354) – сыновья князя Василия Михайловича (правнука Александра Невского).


[Закрыть] – братья Александр и Константин. Эти в один голос стали отговаривать Михаила Ярославича от поездки в Орду:

   – Неужто не понимаешь, что там Юрий тебе петлю приготовил?

   – Понимаю, братья, всё понимаю. Но я хочу оправдаться перед Узбеком.

   – Эх, Ярославич, да пустят ли тебя к хану-то, – говорил Александр Васильевич. – Там тебя уж так обгадили, что Узбек захочет ли слушать тебя.

   – Он ко мне был очень милостив.

   – Был, князь Михаил, был. А теперь, может, алкает крови твоей. Пошли лучше кого из сыновей за себя. Минет гнев ханский, поедешь и сам.

Дружно отговаривали великого князя и бояре владимирские: не езди, побереги живот свой. Невольно задержался во Владимире Михаил Ярославич, столь искренне были здесь явлены опасения за его жизнь. Всё это размягчало сердце, заживляло душевные раны: значит, кому-то он ещё нужен, кто-то искренне желает добра ему.

Но вот во Владимир явился от хана посол Ахма с отрядом татар. И хотя получил он от князя Михаила щедрый подарок, это никак не смягчило его требования:

   – Князь, наш царь требует тебя к себе немедленно. Если не явишься в течение месяца, то на Русь будет наслана Орда.

   – Я уже еду, Ахма, – вздохнул князь. – Скажи, за что так гневается на меня хан?

И хотя ханский посол не обязан был объясняться перед провинившимся русским князем, но подарок сделал своё дело.

   – Скажу тебе честно, князь, тебя оговорили Юрий и Кавгадый, они сказали хану, что ты, собрав с княжеств выход, собирался бежать в немцы и даже в Рим.

   – Бог мой, какая чушь. Неужто Узбек им поверил?

   – Не знаю, князь. Но он велел позвать тебя и сказал, что если они тебя оклеветали, то он накажет не тебя, а их.

   – Спасибо, Ахма.

   – За что?

   – За то, что открыл глаза мне. Ты мне камень с души свалил. Видит Бог, я чист перед ханом. Я завтра же выезжаю. Скажи, где сейчас Орда?

   – Кочует на полудень. Езжай вдоль Дона, найдёшь её у устья.

   – Ты едешь со мной?

   – Нет. Я останусь до снега. У меня есть ещё дела.

«Дела» татарских послов были известны Михаилу. Надо пограбить, ополониться и только тогда возвращаться. К этому всегда вели их появления на Руси, если кто-то из удельных князей не догадывался отдариться. След за собой послы обычно оставляли кровавый.

Поднявшись чуть свет, князь приказал готовиться к отъезду и позвал к себе сыновей.

   – Ну что, дети мои, слава Богу, вы уж взрослые теперь. Мне не страшно за вас. Не знаю, сулит ли мне Бог вернуться, но если случится в Орде голову сложить, то ты, Дмитрий, сядешь во Твери в моё место, ты, Александр, возьмёшь в удел Холм и Микулин. Младшие пусть живут при тебе, Дмитрий. Заклинаю вас, не ссорьтесь меж собой. Держитесь друг за дружку. Не берите пример с детей Александра Невского, грызшихся меж собой, псам подобно. Только в крепкой дружбе братской будет ваша сила. Начнёте ссориться, задавит вас Москва.

   – Мы проводим тебя, отец? – спросил Дмитрий.

   – Не надо, Митя. Вы и так проводили меня хорошо. Ворочайтесь в Тверь, поддержите мать.

   – Как ты поедешь?

   – Я поеду через Рязань к Дону, но вы об этом никому не говорите. Если спросит кто, скажите, пошёл вдоль Волги. Через Рязань мне безопасней, там сидит князь Иван Ярославич, он ненавидит Юрия. Так что мы невольно союзники с ним.

Выехали рано, направились строго на полудень и уже к обеду выбрались к речке Буже, ехали вдоль неё и, когда начало вечереть, остановились в одной из весок.

У Михаила Ярославича сильно разболелась голова. Они вошли с Сысоем в одну из клетей. Хозяева, узнав, кто к ним пожаловал, тут же очистили для гостей широкие лавки и почти все ушли из избы. Лишь на печи посапывала старуха. Сысой постелил для князя походную постель.

   – Ложись, Ярославич. Ну, как голова?

   – Болит весь день. Мочи нет.

   – Ну, это наволновался с детьми. Пройдёт.

   – Дай-то Бог.

Только они улеглись, зашебуршала на печи старуха, спустилась на пол и прямо босая вышла на улицу.

   – Приспичило бабке, – проворчал Сысой.

Однако старуха вскоре воротилась, неся в руках полено. Подошла к князю.

   – Давай-кось, сынок, положим тебе под голова.

   – Что, бабушка?

   – Вот полешко осиново. К утру головушка и выздоровеет.

   – Неужто пособит?

   – Обязательно, сынок. Головна-то боль осинового духу боится. Давай положим.

Михаил Ярославич поднялся, сел. Бабка положила полешко в изголовье, прикрыла дерюжкой, молвила ласково:

   – Лягай, сынок, лягай. Почивай.

Князь лёг, бабка перекрестила его, пошептала какую-то молитовку, поплелась к печи. Кряхтя, забралась на неё. Притихла там.

На полене, ощущаемом через дерюжку, не засыпалось, но усталость, накопившаяся за день, быстро сморила князя. Утром, проснувшись, он действительно не ощутил боли. Даже повеселел.

   – Сысой, гля. А ведь права бабка. Выздоровел. Ты вели-ка в телегу кинуть осиновых полешек с полдюжины. Пригодятся, глядишь.

Он подошёл к печке, где, скрючившись в комочек, лежала босая старуха.

   – Ну, спасибо, баушка. Вылечила. Чем наградить-то тебя?

   – Не за што, сынок. Полегчало, и слава Богу.

Князь сунул руку в калиту, вынул гривну, положил перед лицом старухи.

   – Вот, купи себе, что захочешь.

   – Какой из меня покупник, сыночек. Да и де покупать-то? Ежели б из одёжи чё. Мёрзну всё, кровь-то остыла уж.

   – Сысой, принеси какой-нито кожушок и что там на ноги потеплее.

Сысой ушёл и воротился с овчинной шубейкой и чунями, тоже шитыми из овчины. Накинул кожушок на старуху. В выцветших глазах бабки заблестели слезинки. Лепетала растроганно:

   – Ой, Хосподи, за что мне счастье-то такое? Дай вам Бог здоровья, сыночки, и пути доброго.

   – Спасибо, бабушка.

И в это утро хорошее настроение было у Михаила Ярославича. Голова не болела, а в памяти нет-нет да всплывала осчастливленная старуха. Думалось: «Как мало ей надо для счастья, кожушок и чуни. А нам? А мне? Мне-то что надо для счастья?» И не мог ответить на этот вопрос, не знал, в чём же заключено счастье для него. Что его могло обрадовать так, как эту несчастную старуху? И чтобы уж не думалось об этом, решил: «Оправдание перед ханом. Вот что станет моим счастьем». А что за этим? За этим жизнь. Наверно, это и есть счастье – жизнь. Но об этом догадываешься, увы, слишком поздно. На краю пропасти.

29. СУДИЛИЩЕ

Узбек обвёл сердитым взглядом приближённых советников – князей, темников, нашёл среди них двоюродного брата своего, окликнул:

   – Чолхан.

   – Я слушаю, повелитель, – отозвался тот, привставая.

   – Вот уже более месяца живёт в Орде князь Михаил, ожидая моего решения. Слишком много наговорили на него Юрий и Кавгадый. Так много, что я начинаю сомневаться в его вине. Кавгадый плёл, что Михаил собирается бежать к немцам, что он никогда ко мне не приедет. Михаил приехал и живёт у нас. Не значит ли это, что он ни в чём не виноват? Вот ты, Чолхан, возглавишь суд, который и должен решить, виновен князь Михаил или невиновен. Если виновен, я велю казнить его, если не виновен – верну ему мои милости. Ты понял?

   – Понял, повелитель.

   – Поскольку один человек может ошибиться, я назначаю к тебе судей-помощников Казанчия и Сабанчия, и от вашего суда я буду ждать единогласного решения. Слышишь? Единогласного. Если кто-то из вас троих будет не согласен с решением, я его не признаю законным.

   – Я понял, высокий брат мой.

Кавгадый, узнав о назначении судей, бросился к Юрию Даниловичу.

   – Хан назначил суд над Михаилом. Нам очень важно засудить его, иначе нам самим не поздоровится.

   – Что ж твой Сарык, разиня, прохлопал его в дороге?

   – Он ждал его по-над Волгой, а Михаил ехал Доном.

   – Может, попробовать его здесь убить?

   – Что ты, что ты, Юрий. Подозрение сразу на нас падёт. Узбек и так уж сердится на меня за то, что я говорил, что Михаил никогда не приедет. А он явился.

   – А судьи-то кто?

   – Главный судья, Чолхан, – сродник Узбека, спесив очень. А два других, Казанчий и Сабачий, мои хорошие знакомые. С этими я договорюсь. Эти будут на нашей стороне. А Чолхану надо хороший подарок послать. У тебя есть что?

   – Найдётся.

   – Вот и поклонись подарком. Хорошо бы лис связку послать. Он лис любит. Но главное, нам надо налегать на смерть твоей жены, отравил её Михаил, и всё. Для Чолхана это обвинение очень важно, она ему сродной сестрой доводилась. Ты – муж Колчаки, ты особенно на это налегай, что-де погубил он твою семью, разбил твоё счастье. Скажи, что она уже беременна была.

   – Но она не была беременна.

   – Кто сейчас проверит? Говори, была, что погубил Михаил твоего наследника. Этого, мол, я никогда не прощу.

Суд начался в отдельной кибитке, у входа в которую были разложены два костра. Меж ними предстояло пройти не только судьям, но и свидетелям и подсудимому. Огонь должен был очистить входящих от дурных мыслей и намерений.

Вокруг кибитки стояли оружные воины, дабы никто и ничто не могло помешать справедливому суду.

Судьи уселись на кошме у дальней стенки кибитки. Слева сели Юрий и Кавгадый, направо, лицом к ним, был посажен подсудимый князь Михаил.

   – Князь Михаил, – начал медленно и важно Чолхан, – на тебя пожаловался твой младший брат Юрий, что ты без всякой причины ходил на него ратью, захватил в плен его жену – нашу сестру Кончаку и отравил её. Что ты скажешь в своё оправдание?

   – То, что Юрий первый пошёл на меня ратью, и не один, а поднял против меня Новгород. Я вынужден был напасть на него. Он, убегая, бросил и брата своего младшего, и жену. Княгиня Агафья содержалась у меня в чести, в отдельной хоромине, кормилась с моего стола. И никто её не травил, она умерла своей смертью.

   – Чолхан, позволь мне спросить подсудимого, – сказал Кавгадый, поднимая руку.

   – Спрашивай, – разрешил Чолхан.

   – Князь Михаил, а почему ты не отдал мне княгиню, когда я просил её у тебя?

   – Я хотел отдать её мужу, князю Юрию.

   – А может, ты уже задумал тогда отравить её?

   – Повторяю, у меня этого и в мыслях не было.

   – Кто может проникнуть в мысли человека, – вздохнул Кавгадый. – Но княгиня Агафья была отравлена. Перед смертью её сильно рвало едва ли не с кровью.

   – Я не видел, она умерла без меня.

   – А я знаю. Нам рассказывал князь Борис, вернувшийся из полона. И потом, ты не отдал тело княгини её мужу. Почему?

   – Он и не просил, и не присылал за ней.

   – Чолхан, спроси об этом самого князя Юрия, – посоветовал Кавгадый.

Чолхан посмотрел на Юрия, словно раздумывая, и наконец выдавил:

   – Ну?

   – Я посылал за телом княгини людей, но Михаил не отдал её, – сказал Юрий, не моргнув глазом.

   – Он врёт, – возмутился Михаил. – И тебе не стыдно?

   – Князь Михаил, – вмешался Казанчий, – ты наносишь оскорбление свидетелю.

   – Но если он врёт...

   – Мы должны верить ему. Ведь тело княгини так и не было передано ему.

   – Я послал к нему старейшего своего боярина послом с предложением мира, а князь Юрий убил его.

   – Я мстил за жену, – быстро нашёлся Юрий.

   – Да, это законное право, мстить за своих родных, – поддержал Юрия Чолхан.

Михаил Ярославич видел, что суд явно берёт сторону Юрия, выслушивая внимательно все его обвинения и не давая князю Михаилу до конца оправдаться и в открытую не доверяя его словам. Мало того, и Кавгадый вдруг выдвинул обвинение против великого князя, который перебил у него много татар, а многих пленил.

   – Но я же на следующий день воротил тебе их. И даже одарил вас всех.

   – Мёртвых как воротишь, князь? – оскалившись, ехидно спросил Кавгадый. – Ты ныне пред судом татарским и за убитых татар должен отвечать.

   – А не ты ли, Кавгадый, просил меня тогда не говорить хану о том, что и ты участвовал в драке? Просил. Умолял.

   – Я? Просил? – вытаращил удивлённо глаза Кавгадый. – Я был послом великого хана, стал бы просить тебя? Нехорошо, князь Михаил, придумывать то, чего не было.

И Михаил Ярославич увидел, что суд поверил не ему, а своему татарину. И перестал говорить. А когда Чолхан обратил на это внимание, сказал:

   – А о чём мне говорить, если вы не верите ни одному моему слову.

Судьи переглянулись меж собой, перекинулись несколькими словами, и Чолхан объявил:

   – Можешь отправляться в свою вежу, князь Михаил. О нашем решении будет объявлено тебе позже.

Михаил Ярославич вышел, прошёл меж очищающих огней. Уже вечерело. Он шёл мимо кибиток в удручённом состоянии духа. Сзади послышалось тарахтенье колёс. Он отступил в сторону, дабы пропустить телегу, но возчик, сидевший в плетёном коробе, придержал коней и спросил:

   – Князь Михаил Ярославич?

   – Да. А в чём дело?

   – Садись. – И возчик подвинулся. – Да поскорей.

   – Ты кто? – спросил князь.

   – Я русский. Фалалей. Прошу тебя, князь, садись. Я друг твой.

И только Михаил Ярославич влез в тележку, в коробок, возчик перепоясал пару лихих коней плетью: «Но-о-о, милай!» Они хватили почти с места в елань, так что тележка моталась за ними, едва не несясь по воздуху.

Вскоре они вырвались из города, помчались по степи. Михаил Ярославич наконец спросил:

   – И куда ж мы гоним?

   – К свободе, князь. К свободе.

   – А ну-ка останови.

   – Зачем? Отъедем подальше, пока не хватились.

   – Останови. Как тебя зовут?

   – Фалалей. Тр-р-р, – натянул вожжи возчик.

Кони перешли на хлынь, потом на шаг и вскоре встали.

   – К какой свободе ты собрался везти меня, Фалалей?

   – Михаил Ярославич, татары собираются убить тебя. А я хочу спасти. Я сам был в рабах у них. Потом бежал в горы к ясам[218]218
  Ясы – осетины.


[Закрыть]. Теперь я там свободный человек. Бежим, князь, они примут тебя.

   – А с чего ты взял, что меня убьют?

   – Да вся Орда говорит об этом. Тебя вызвали на смерть, Михаил Ярославич. На смерть.

   – А ты как попал сюда?

   – Я был в Брянске тысяцким у князя Святослава. Князь погиб в бою, а меня пленили и пригнали сюда в колодках, сделали рабом. Но Фалалей не из тех, чтоб быть рабом у кого-то. Я бежал к ясам и у них командую отрядом. Едем к ним, князь.

   – Ты сказал: князь?

   – Да. А что?

   – А предлагаешь мне поступить как рабу. Моё бегство будет означать признание моей вины. Я же ни в чём не виноват.

   – Неужли ты не понимаешь, Михаил Ярославич, что им ты не докажешь своей правоты. Тебя убьют.

   – Возможно, Фалалей, возможно, но зато не тронут моих детей. А если я убегу, мой сын примет за меня смерть. Я этого не хочу.

   – Я не понимаю тебя, князь.

   – Это потому, что ты один, Фалалей. А у меня дети, княжество. И своим побегом я накличу беду на них. Дети погибнут, княжество татары разорят. Поворачивай назад.

   – Но ведь там смерть, князь.

   – Прошу тебя, поворачивай назад.

Когда они приблизились к городу, Фалалей остановил коней.

   – Дальше я не могу, князь. Меня могут узнать.

   – То мчался через город, не боялся, а то...

   – Тогда риск мой был оправдан, а теперь... Дойдёшь пешком, князь. Не обижайся.

Сысой встретил князя встревоженным:

   – Где ты был, Ярославич?

   – Прогуливался. А что?

   – Татары прибегали и кричали, ругались, что ты вроде сбежал.

   – Мало ли чего они кричали. Я выходил в степь.

   – Они сказали, что если поймают, то забьют в колодки.

   – Ну что ж, пройдём и через это. Христос страдал, а мы чем лучше.

Узбек призвал судей и Кавгадыя к себе:

   – Ну и каково ваше решение?

   – Князь Михаил достоин смерти, – сказал Чолхан.

И под требовательным взглядом хана все члены суда повторили:

   – Достоин смерти.

   – Признал ли князь свою вину?

   – Нет, повелитель, он от всего отпирается.

   – От чего именно отпирается?

   – И от того, что отравил Кончаку, говорит, она умерла своей смертью, хотя нам известно, что она была отравлена.

   – От кого известно?

   – От князя Бориса, бывшего в то время в плену у Михаила.

   – Он был на суде?

   – Нет.

   – Так как же вы узнали от него?

   – Он говорил это мне, – сказал Кавгадый.

   – Тебе? Гм. В чём ещё обвинялся Михаил?

   – Он напал на твоего посла, – сказал Чолхан. – И многих наших побил и попленил.

Узбек взглянул на Кавгадыя:

   – Это действительно так было?

   – Да, повелитель.

   – Как же так? Вы выезжали из Орды вместе с единой целью усмирить землю. Как же случилось, что он напал на тебя?

Кавгадый, надеявшийся, что разговор об этом не выйдет за стены суда, здесь растерялся, но быстро нашёлся:

   – Я отъехал к московскому князю Юрию, а когда возвращался, Михаил напал на мой отряд.

Тень сомнения явилась на лице хана, и это напугало Кавгадыя.

   – И потом, повелитель, он хулил тебя.

   – Меня? – удивился Узбек. – За что?

   – За то, что из года в год увеличиваешь выход, мол, жаден ваш хан.

Узбек взглянул на Чолхана, спросил:

   – В этом он признавался?

   – В чём?

   – В хуле на меня?

   – Но... – растерялся Чолхан, – это... об этом мы не спрашивали.

   – Так о чём же вы там весь день говорили?

   – Мы говорили о нападении его на Юрия и Кавгадыя, о смерти Кончаки, о сокрытии доходов с дани, о его намерении бежать в немцы.

   – Ну и что?

   – Не сознается.

Хан задумался, потянулся за пиалой, отпил глоток кумыса и опустил в пиалу пальцы, побрызгал кумысом около трона, видимо, в память умерших родичей.

   – Я недоволен вашим поспешным приговором, – заговорил Узбек. – Я назначил суд, чтобы вы выяснили все обстоятельства, взвесили их. Вы судите моим именем, а ханский суд должен быть справедливым и милостивым. Ступайте. Завтра начните сызнова, докапывайтесь до истины. Иначе сами окажетесь под судом.

Узбек махнул рукой, отпуская этим судей. Все, кланяясь, попятились. Но Чолхан задержался.

   – Повелитель, позволь оковать князя.

   – Зачем?

   – Чтобы не сбежал.

   – Куда он тут сбежит? Впрочем, смотрите сами.

Выйдя из ханского дворца, все, не сговариваясь, направились к веже Чолхана. Всех встревожила последняя фраза Узбека «иначе сами окажетесь под судом». Однако ни один не подал вида, что напуган угрозой. Не мужское дело являть страх на лице.

По знаку хозяина слуги подали кумыс, наполнили чаши. Опорожнив первую чашу, Чолхан наконец молвил:

   – Ну что? Начнём завтра второй суд.

   – И он должен быть последним, – подсказал Кавгадый.

   – Да-да, конечно. Казанчий, завтра до суда вели забить князя в колодки.

   – Хорошо, Чолхан.

   – Надо прогнать от него всех слуг, – сказал Сабанчий.