Текст книги "Ханский ярлык"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

22. ПО ВЕРНОМУ СЛЕДУ

И в Твери московские подсылы обретались. Именно они сообщили Юрию Даниловичу, что князь Михаил в Орду за ярлыком собирается. Более того, разнюхал подсыл Иванец, что тверичане надумали перехватить князя Юрия в пути.

   – Ах хитрец! – воскликнул князь. – Кого обмануть вздумал. А где они ловить меня собираются?

   – На Волге, князь.

   – На Волге, говоришь. Угу. Ну я им предоставлю такую возможность.

И через несколько дней по Москве весть прошла: князь Юрий в Орду побежал за ярлыком, на Кострому отправился, чтоб по Волге плыть.

   – А почему не на Городец или Нижний?

   – Это дальше. И потом, там, сказывают, его тверичане поймать сбираются.

Через два дня об этом уже знали в Твери. Александр Маркович, оставшийся за наместника, призвал к себе Акинфа. Тот явился прямо со стройки, даже опилки с сапог не отряхнув.

   – Звал, Александр Маркович?

   – Да. Надо на Кострому с гридями сбегать, подсылы сказали, Юрий туда идёт.

   – Хорошо. Я пошлю зятя Давыда с отрядом. Он мужик боевой, исполнит в лучшем виде.

   – Только чтоб не обижать князя.

   – Как же не обижать, если мы его завернём?

   – Михаил Ярославич не велел чинить ему насилия.

   – Ладно. Попробуем.

Следуя с дружиной к Костроме, Давыд в пути, расспрашивая жителей весок, окончательно убедился, что едет по верному следу.

   – Всё, Ваня, – говорил он своему шуряку, – лишь бы успеть, мы не дадим ему отплыть.

   – А ежели уж отплыл?

   – Не должен. Мы не более как на переход отстаём от него. Слышал, что смерд сказал: вчера проехали. Да если и отплывёт, догоним и на воде. У него всего человек пятнадцать гридей, если не врёт смерд. Неужто наши сорок не управятся с дюжиной?

   – Оно бы лучше не убивать людей-то. Михаил Ярославич осерчает.

   – Как получится, Ваня. Думаешь, я кровожадный? Хорошо бы сонных накрыть.

Они прибыли к Костроме где-то в обеденное время. За рекой на одной из колоколен гудел колокол. Тут же явились несколько перевозчиков со своими лодьями.

   – Пожалуйте ко мне, – предлагали наперебой.

Давыд подозвал одного здорового мужа.

   – Как тебя звать?

   – Зерн.

   – Послушай, Зерн, московский князь Юрий давно приехал?

   – Юрия не было.

   – Как? Я точно знаю, что он сюда ехал.

   – Сюда приехал его брат младший, княжич Борис.

   – Что ты городишь, Зерн?

   – Не горожу я, спроси вон Александра. Мы с ним перевозили его вместе с воинами.

   – Где он остановился?

   – У Давыда Давыдовича на подворье.

   – Погоди-ка, Зерн.

Давыд отозвал шурина в сторону, заговорил негромко:

   – Слушай, Иван, нас, кажется, крепко надули. Мы шли по следу не Юрия, а княжича Бориса. Что делать?

   – Может, завернуть?

   – Нет-нет. Ни в коем случае. Может, этот перевозчик врёт, собака.

   – А если это действительно Борис?

   – Если это действительно Борис, возьмём и его в полон. Держа его в Твери, Михаил Ярославич сможет с Юрием грозно говорить. Ещё и поторгуется.

   – Но хорошо бы без свалки.

   – Конечно, конечно. Какая может быть свалка, ему ещё есть ли десять лет-то?

   – Где-то около.

   – Ну вот. Его на хитрость надо. Выманим сюда вместе с гридями, а дорогой воинов повяжем. А ему всё объясним, мол, Тверь тебя в гости ждёт.

   – Но он меня может вспомнить.

   – Так ты виделся с ним?

   – Ну да. Отец меня и Фёдора брал с собой во дворец к Юрию Даниловичу, там мы виделись. И брат его Александр там был.

   – В таком случае, Иван, туда тебе нечего соваться, всё дело можешь испортить. Да и когда переправимся сюда, прикрой лицо чем-нибудь и не лезь на глаза ему.

На всякий случай Давыд тоже взял с собой на другую сторону реки пятнадцать воинов, чтоб, если дойдёт до драки, иметь равные силы. Но строго-настрого наказал всем держать язык за зубами, а если уж явится причина говорить, то помнить, что они москвичи, а не тверичане.

Плыли на двух лодьях перевозчиков Зерна и Александра. Когда причалили, Давыд приказал:

   – Всем оставаться здесь. Ждать нас. А ты, Зерн, веди меня на подворье Давыда Давыдовича. Пошли.

Дорогой, когда ещё шли, Давыд сунул Зерну целую гривну:

   – Это тебе за труды.

   – А как я скажу Давыду Давыдовичу, кто вы?

   – Мы-то? – Давыд задумался лишь на мгновение. – Мы от княжича Александра Даниловича, им и посланы за братом.

Зерн пожал плечами, подозревая, что спутник немного врёт, но гривна грела карман. Смолчал.

Постучали в калитку высоких тесовых ворот. Выглянул приворотный сторож:

   – Чего надо?

   – Давыда Давыдовича, – сказал Зерн.

   – Его дома нет.

   – Тогда позови Бориса Даниловича, – попросил Давыд.

   – Князь у Жеребца.

   – У какого жеребца? – выпучил глаза Давыд.

   – Это купец наш, – пояснил Зерн.

   – Фу-ты, – вздохнул Давыд облегчённо. – Я думал, дед тронулся. А почему он там?

   – Жеребец пригласил на обед.

   – Идём к Жеребцу.

Купец, услыхав, что Давыд прибыл из Москвы, позвал его немедленно за стол.

   – Я не хочу, – пытался отговориться Давыд. – Мне только Борис Данилович нужен.

   – Идём, идём, – тянул его за рукав хозяин. – Он мой гость почётный, и ты будешь гостем. Нехорошо от приглашения отказываться, неуважительно.

   – Ты подожди меня здесь, – сказал Давыд Зерну. – Или лучше знаешь что, ступай к берегу.

   – А если вдруг я...

   – Ступай, ступай. Ждите там. Мы скоро.

Давыд поднялся за Жеребцом на высокое крыльцо, прошёл в трапезную. Там за столом, уставленным блюдами с икрой и рыбой в разных видах (жареной, вяленой, копчёной), а также корчагами с сытой и медами, сидел юный княжич.

   – Кто там? – спросил он.

   – Да вот, из Москвы, говорит.

Давыд поклонился княжичу.

   – Здравствуй, свет наш Борис Данилович.

   – Здравствуй, – отвечал княжич. – Ты кто?

   – Я боярина Родиона Несторовича сотский. Послан за тобой Александром Даниловичем.

   – Что он там? Уже соскучился?

   – Да. Наверное.

   – Хых. Вот же поросёнок. Когда дома, норовит подраться. Как уехал, заскучал, вишь. Садись с нами, сотский.

   – Спасибо, Борис Данилович.

«Сказать? Не сказать? – ломал голову Давыд. – Если скажу, что Александр с нами, на той стороне, а он вдруг скажет, езжай, вези его сюда. Как ослушаться? Нет, так рисково. Лучше по-другому».

Давыд присел к столу, налил себе сыты, выпил, потянулся ложкой за икрой. Сидел как на иголках, придумывая, как бы выманить княжича отсюда к берегу. И как можно скорей.

   – Посмотри, какой мне подарок подарили, – похвастался княжич, и в руках его появился кинжал в позолоченных ножнах, изузоренных мудреной вязью рисунка.

   – Прекрасный подарок, – похвалил Давыд и взглянул на расцветшего от гордости Жеребца, всем видом говорившего: «Это я! Это мой подарок».

   – Его надо сегодня же опробовать, – сказал Давыд.

   – А на чём?

   – На лозе. Он с одного взмаха должен перерубить лозину вот в такой палец толщиной.

   – Тогда идём попробуем, – стал вылезать из-за стола княжич.

   – Пойдём.

   – Ну как же? – пытался удержать их Жеребец. – Вы же ничего и не попробовали.

   – В другой раз, – отмахнулся княжич.

Жеребец проводил их до ворот, всё ещё надеясь вернуть назад. Но, увы, княжич рвался скорей испробовать кинжал в рубке.

Когда вышли на улицу, Давыд, взяв за локоть княжича, заговорил негромко:

   – Борис Данилович, я не хотел говорить при чужом человеке. Твои гриди уже на том берегу.

   – Как? Почему? – удивился княжич.

   – Потом объясню. Сейчас идём на берег, там ждут нас мои гриди, надо до вечера отъехать подальше. Идём, идём.

   – Но как они посмели бросить меня? – возмущался княжич, следуя за Давыдом.

   – Нет-нет, они тебя не бросили, – бормотал Давыд, всё более запутываясь в своих объяснениях и не зная, как из них выкарабкаться более правдоподобно. – Переправимся, спросишь с них.

Но, видно, отрока, не умудрённого жизненным опытом, вполне удовлетворил лепет Давыда.

   – Хорошо. А где мы порубим лозу?

   – На той стороне лозняка тьма, Борис Данилович. Там нарубишься досыта.

Он вывел княжича к берегу, усадил в свою лодью, скомандовал Зерну:

   – Пошёл. Да побыстрей.

И две лодьи, переполненные людьми, устремились к правому берегу. Давыд понимал, что сейчас сразу откроется его обман, и ещё неведомо, как отнесётся к этому княжич. Чего доброго, вместо лозы рубанёт его этим кинжалом. Однако, едва выскочив на берег, Борис устремился к кустам лозняка, размахивая кинжалом.

Давыд, улучив несколько мгновений, быстро объяснил Ивану ситуацию и приказал:

   – Если он спросит, где его гриди, скажи, что, как только высадились, поскакали в Москву.

   – Но он же не поверит.

   – Поверит. Научи ещё нескольких парней тому же: были – ускакали. Всё. Я бегу. Вон он уже высматривает меня, кажется.

   – Ну где ты? – сердито спросил Борис подбегавшего Давыда. – У меня не получается. Вон смотри.

   – Борис Данилович, ты рубишь прямо, а надо наискосок. Дай-ка.

Давыд взял кинжал, намахнулся.

   – Смотри. Вот! Вот! Вот!

И он срубил три лозины.

   – Ну-ка, – взял кинжал княжич. – Вот! Вот! Вот!

Отрок был в восторге, чисто срубив три ветки. И хотел рубить ещё, но Давыд сказал:

   – Борис Данилович, надо скорей ехать. Твои-то что учудили – высадились и сразу ускакали.

   – Как ускакали? – возмутился княжич. – Они что? С ума посходили?

   – Так мне сказали мои гриди. Спроси их сам.

Эх, дети, как легко вас обмануть! Вы верите сказкам и обманам.

И Борис верил, что едет в Москву, даже когда въезжал в Тверь, поскольку, как объяснил ему в пути Давыд, через Тверь к Москве путь короче.

И только за обедом, когда Александр Маркович стал допытываться: куда делся Юрий Данилович, Борис наконец смекнул, в чём дело, и рассмеялся.

   – Чего ты, Борис? – удивился боярин.

   – Так мы ж из Москвы вместе с ним выехали. Ха-ха-ха.

   – Ну и?..

   – А потом он с обозом свернул в Городец, а мне велел скакать в Кострому.

   – Зачем?

   – Чтоб вас надуть. Ха-ха-ха. Он знал, что вы его перехватить собираетесь.

Александр Маркович обескураженно взглянул на Давыда: вот тебе и мальчик. Неизвестно ещё, кто кого за нос водил.

23. СУД ВЕЧА

Степан Остя – десятский из охраны княжича – вечером забеспокоился, что Борис Данилович задерживается в гостях. И направился к Жеребцу.

   – Так он давно ушёл домой, – удивился купец.

   – С кем? – насторожился Степан.

   – С этим... как его... ну с вашим каким-то.

Жеребец напрягал память до боли в висках, но так ничего и не мог вспомнить. И наконец ухватился за знакомое:

   – Да, с ним был наш Зерн.

   – Какой ещё Зерн?

   – Ну, перевозчик, он его перевёз с того берега. Да-да-да. Они, кажется, отправились рубить лозу.

   – Какую лозу? Что ты мелешь?

   – Да я подарил княжичу кинжал, а тот ваш ему и скажи: мол, на лозе надо опробовать. И они ушли.

   – Но его доси нет дома, дурья голова! – с отчаянием прорычал Степан и кинулся назад, слабо надеясь, что княжич уже вернулся. Не найдя его, десятский напустился на своих гридей:

   – Спите, сволочи, а княжича умыкнули.

   – Кто?

   – А я знаю? Може, збродни.

Степан кинулся к хозяину подворья.

   – Давыд Давыдович, беда. Княжич пропал.

   – Как пропал? Он же был у Жеребца.

   – Он давно ушёл от него с кем-то... Да, кстати, кто такой Зерн?

   – Это, кажется, перевозчик.

   – С ним... С ним был этот гад, который... Где он живёт, покажите!

   – Счас, счас, – засуетился Давыд Давыдович. – Я сам не знаю, отрок тебя проводит.

Мальчишка повёл Степана к реке и у самой воды показал покосившуюся избушку.

   – Вот тут он живёт.

Ещё подходя к избушке, Степан услышал душераздирающую песню, несущуюся оттуда:

 
Эх, разлилась Волга широко-о-о,
На лодье не переплыть...
 

Он резко рванул дверь, шагнул через порог. В колеблющемся свете лучины увидел за столом двух дюжих мужиков, уже изрядно упившихся. На столе стояла корчага, глиняные кружки, россыпь вяленой рыбы. Питухи[179]179
  Питухи – пьяницы, охотники до хмельного.


[Закрыть] дружно обернулись на вошедшего.

   – Кто из вас Зерн? – спросил Степан.

   – Ну, я, – промямлил один мужик. – А что?

   – Куда ты дел княжича Бориса Даниловича?

   – Перевёз на тот берег... ик, – икнул мужик. – Как велено было.

   – Кем велено было?

   – Ну этим... как его... А чёрт его знает, как его звали. Слушай, садись лепш с нами, выпьем по чарке. А?

   – Ты, дурья голова, – шагнул Степан к Зерну и ухватил его за лохмы, – ты кому отдал княжича? А?

   – Ты глянь, Ляксандр, – обратился Зерн к собутыльнику. – Они княжича туды-сюды таскают, а я, выходит, отдал.

   – Ты чё пристал к человеку? – поднялся от стола Александр. – Не вишь, мы отдыхаем.

Почувствовав поддержку товарища, Зерн ударил по руке Степана, освобождая свои волосы.

   – Ты не видишь, люди отдыхают? К ему по-людски... а он вишь...

Но Степан, свирепея, схватил его за плечо.

   – Я тебя спрашиваю: куда ты дел княжича?

   – Ляксандр, – со слезой обратился Зерн к собутыльнику. – Ведь обижаеть.

   – Мы ему счас обидим, мы ему обидим.

В следующее мгновение Степан почувствовал, как крепкие руки обхватили его. Он попытался освободится от них, вывернуться, но плечом зацепил лучину, выбил её из держака, и она упала вниз, зашипев в воде стоявшей на полу посудины. В избушке стало темно. На Степана навалились двое, завернули ему руки за спину.

   – Чё будем с им деить-то?

   – Утопим, – отвечал Александр. – Дай верёвку, связать...

   – Где я те возьму в тьме-то.

«А ведь утопят, черти драные», – подумал Степан и попытался вырваться. Но у пьяниц сила оказалась тоже немерена. Удержали.

   – Ты гля, вырывается.

   – Трахни его чем по башке.

   – Чем?

   – А хоша кружкой.

От удара обливной кружкой Степан потерял сознание. Очнулся в воде и тут же поймал ногами дно. Слава Богу, было по грудь. Медленно побрёл к берегу, боясь снова потерять сознание. Голова кружилась. Выбравшись, упал на мокрый, излизанный водой песок. Долго лежал, не имея сил и желания подняться. Голова гудела, и в гул этот вплеталось: «Эх, разлилась Волга широко-о-о».

Потом всё стихло, только бормотала рядом текучая вода. Степана начал трясти озноб. «Надо подыматься, иначе околею здесь».

Где-то далеко за полночь добрался до подворья мокрый, дрожащий. Приворотный дед едва признал его.

   – Где ж ты был, сынок?

Он только зубами почакал, ничего не сказав, поплёлся в амбар, где располагались его гриди. Там стоял густой храп. Обидно стало Степану: «Сволочи, проспали княжича и меня бы тоже. Даже не хватились, гады».

Ощупью найдя чьё-то корзно, он разделся, сняв всё мокрое, и, закутавшись в корзно, втиснулся между двумя товарищами, чтобы хоть от них немного согреться. Сон долго не приходил, болела голова, терзали тревожные мысли: «Что ж будет-то? Ведь за княжича нам всем головы оторвут».

Лишь под утро удалось забыться несчастному десятскому.

Проснулся Степан уже днём, разбуженный одним из гридей:

   – Степ, исть будешь? – В руках его была чашка с похлёбкой и кусок хлеба.

Десятский всё вспомнил, сел и, щурясь от света, бившего в открытую дверь, заорал:

   – Какой «исть»! Какой «исть»! Надо княжича искать, дурьи головы.

   – Так ты не нашёл его?

Узнав о приключениях своего начальника, гриди наконец-то встревожились: что делать?

   – Надо вече сзывать, – предложил один.

   – Вече! – вскочил Степан. – Точно! Вече.

Десятского одели в сухое, у кого что нашлось.

   – Идём все на площадь, – командовал он, опоясываясь мечом. – Все с оружием.

Вечевой колокол ударил во внеурочное время – был праздник. Но народ бежал на площадь.

   – Кто позволил? – загудел было тысяцкий, но, узнав причину, согласился: – Для этого надо.

И когда площадь заполнилась, тысяцкий поднялся на степень вместе со Степаном Остей. Остальные гриди остались кучкой внизу у степени.

   – Господа костромичи, – зычно начал тысяцкий, – в нашем городе случилась большая беда...

Площадь, пред тем беззаботно гомонившая, мгновенно стихла.

   – Вчера неизвестными, возможно разбойниками, был похищен со двора Жеребца наш почётный гость княжич Борис Данилович.

   – А что ж Жеребец-то? – крикнул кто-то из толпы.

Но тысяцкий даже не оглянулся туда, продолжал так же зычно:

   – ...Последними его видели перевозчики Зерн и Александр. Я послал за ними, они скоро будут здесь.

Новость для города была ошеломляющей, неслыханной: украли князя. Ну княжича, не всё ли равно.

   – А что ж его гриди? Они-то где были? – кричали из толпы.

Тысяцкий кивнул Степану: отвечай, мол.

   – Мы... – крикнул было десятский, но, почувствовав, как боль пронзила голову, сразу понизил тон: – Мы были на дворе Давыда Давыдовича.

   – Не слышно! Громче! – потребовали из задних рядов.

   – Не могу, – оглянулся Степан на тысяцкого. – Голова...

И тот крикнул зычно:

   – Гриди дневали тогда у Давыда Давыдовича.

   – Что ж они, суки-и-и, – возмущённо кричал кто-то, – оставили его... Телохранители хреновы!

Толпа волновалась, допытываясь: когда? где? кто? Степан измученно отвечал едва не шёпотом, тысяцкий зычно передавал его ответы толпе.

Наконец привели Зерна с Александром, с похмелья они были встрёпаны. Их силой вытолкали на степень.

   – Отвечайте народу, где и как вы видели княжича?

Те переглянулись: кому начинать? Начал Зерн:

   – Мы перевозили его с гридями на ту сторону.

   – С какими гридями?

   – Московскими вроде.

   – Вон они московские, – ткнул вниз на стоявших в толпе гридей тысяцкий. – Вот их десятский. Отвечайте, кому вы отдали княжича?!

   – Отвечай, сволочь! – завыли в толпе.

   – Кишки выпустим. Отвечай!

   – Мы токо... токо перевозили, – залепетал Зерн, сразу окончательно протрезвев.

   – С кем переправил? – орали из толпы.

И тут от злости прорезался у Степана крик:

   – Со зброднями переправили! Со зброднями!

И неожиданно для себя он наотмашь ударил Зерна, потом Александра, не столько за княжича, сколь мстя за себя. Они приняли эти удары покорно, без тени сопротивления. Но именно эти оплеухи десятского раздразнили толпу.

   – Со зброднями-и-и! – завыла площадь. – Убить сук! Убить!

   – Куда-а? – закричал тысяцкий, увидев, как на степень лезет несколько мизинных из толпы. Но они оттолкнули тысяцкого и не мешкая сбросили Зерна и Александра вниз, крича при этом:

   – Бей их, робята-а!

И несчастные перевозчики исчезли под ногами толпы, ровно под воду нырнули. Площадь бушевала, раскалённая новостью. А один из толкнувших Зерна и Александра заорал прямо со степени:

   – На поток Жеребца с Давьщом!

   – На пото-ок! – подхватили на площади сотни глоток такое желанное решение. Кому из мизинных не хочется оживиться за счёт вятших? И вот уж народ устремился в ближайшую улицу, освобождая площадь. На степени остались лишь тысяцкий с десятскими да внизу кучка испуганных гридей. Наконец видно стало и трупы затоптанных Зерна и Александра.

   – Благодари их, – кивнул на мёртвых тысяцкий. – Не они бы, ты б со своими гридями был на их месте. Метитесь из города, пока про вас забыли.

24. НОВГОРОДСКИЙ УПОР

Александр Маркович понимал, что великий князь без Новгорода – это и не великий князь вовсе. Обычно князь, дав клятву новгородцам и поцеловав крест, сразу назначал наместника из своих милостников, а сам, как правило, отъезжал в свой родовой город. Александр Маркович решил наоборот сотворить, посадить тверского наместника в Новгороде до возвращения Михаила Ярославича из Орды. В том, что он привезёт ярлык на великое княжение, никто не сомневался.

Ну не удалось перехватить Юрия. Ну и что? Всё равно тверской князь в Орде его перехватит. Вместо Юрия его брат попался. И это неплохо, сгодится для чего-нибудь поторговаться с Москвой.

А Борис Данилович между тем вёл себя так, как будто и не в полоне вовсе, а в своём родном городе. Свободно разгуливал по крепости, заглядывал к кузнецам, на конюшню, взбирался на вежи. Подружился неожиданно с татарчонком Аксаем. Вместе подолгу метали по очереди кинжал в стену конюшни, и, когда он удачно втыкался, не важно от чьей руки, оба кричали в восторге:

   – Попал!

И даже в трапезной есть садились вместе.

Александр Маркович советовался с Акинфом:

   – Как думаешь, слать наместника в Новгород? Аль погодить?

   – А Михаил Ярославич определил, кому быть?

   – Да Фёдора ж.

   – Тогда можно и послать.

Призвали Фёдора, спросили его мнение.

   – Дык, если Михаил Ярославич доверяет, я со всей душой, – отвечал тот. – Но как вече?

   – Если тебе удастся вятших и архиепископа наклонить в свою сторону, вече никуда не денется.

   – Кто его знает. В Новгороде мизинные испокон супроть вятших топорщатся.

   – Сейчас там посадником Юрий Мишинич, кажется. Впрочем, вполне возможно, другого избрали, с них станется. Ты вначале с посадником да вятшими уговорись. Как они решат.

   – А с кем из вятших-то лучше?

   – С Лазарем Моисеевичем да со Степаном Душиловичем. Стёпша изрядный краснобай, постарайся его уговорить. А уж он вече умеет подмазывать.

Новгород бурлил. Великий князь помер, другого не было. Многие жалели умершего, напрочь забыв все пакости, какие он творил на Руси.

   – Он нам свейскую Ландскрону покорил и разбил.

Вспоминали самый свежий подвиг умершего и спорили меж собой, кого же звать из князей на освободившийся стол. Находились и такие смельчаки, которые кричали:

   – Хватит нам хомуты на шею вешать, обойдёмся без князя! Посадник на что?

Таких понимали трудно. Издревле привыкли славяне подчиняться князю лишь, да и то на рати. Посадников хоть и слушались, но нередко прямо в бою посылали куда подальше, а то попросту сгоняли с должности. Бывало, что вместо того, чтоб на врага мчаться (вон уж видно его), славяне вдруг выпрягались и устраивали тут же вече с единственной целью – изгнать старого и избрать нового посадника, нередко худшего, с которым тут же, поддёрнув портки, улепётывали во все лопатки с поля брани.

   – Не-е, без князя нельзя, – возражали смельчакам. – Без князя на рати порты обмараем.

Вот в этот котёл бурлящий и явился наместник из Твери, как оказалось в дальнейшем, принёсший Михаилу Ярославичу больше вреда, чем пользы.

   – Э-э, нет, – сказал Степан Душилович, – ежели сейчас тебя на большое вече выставить, тебе, брат Фёдор, со степени и сойти не дадут. Прибьют ведь.

   – Но почему?

   – Как почему? Вы там в Твери перевернули всё на онтараты. Конец с началом спутали. Сперва надо князя возвести, а после уж о наместнике говорить.

   – Но ведь Михаил Ярославич будет великим князем, это и дураку ясно.

   – Дураку, может, и ясно, но не славянам. Аль не знаешь наших?

   – Но...

   – Никаких «но», Федя, заворачивай оглобли и никому не говори, зачем приезжал. А то, чего доброго, с моста кинут.

   – А что я скажу Александру Марковичу?

   – То и скажи, что слышал.

   – Он будет огорчён вельми.

   – Пусть выпьет корчагу мёду – и разом повеселеет.

   – Смеёшься, Душилыч, а ведь ему недолго вам подвоз хлеба пресечь.

Угроза была ответом на шутку новгородца, но была она нешуточной. Ещё с Ярослава Всеволодовича князья умели брать своенравный Новгород за горло, перекрывая ему в Торжке подвоз хлеба с Волги. Как правило, приём этот действовал на славян отрезвляюще, они сразу становились покладистее и сговорчивее.

   – Ну хорошо, – посерьёзнел Степан Душилович. – Езжай в Тверь и скажи Александру Марковичу, что мы его в Торжке будем ждать. Там договоримся, как быть.

Воротился Фёдор в Тверь несолоно хлебавши. Выслушав его, Александр Маркович крякнул:

   – Эх ядрит-переядрит, как хотелось к возвращению Ярославича что-то приятное ему сделать. Опять мимо. С Юрием промахнулись, Новгород выскользнул. Не везёт нам, Акинф. А?

   – Ничего, ничего, ещё что-нибудь придумаем, – отвечал боярин.

   – Душилович звал тебя в Торжок, Александр Маркович, – сказал Фёдор.

   – Зачем?

   – Ну чтоб договориться, он туда с вятшими обещался прибыть.

   – Нечего мне там делать.

   – Почему? – вмешался Акинф. – Поедем, может, и уступят в чём. Зачем злить их? Они приедут, а мы нет. Обидятся ведь. А славяне обиды не прощают. Поедем, Александр Маркович. За день доскачем. Это им неделю добираться, а нам-то в день можно.

   – А на кого город бросим?

   – Хэ, мало мужей у нас? Вон Фёдор, Давыд, да и мои Ванька с Федьшей не лыком шиты, не гляди, что молоды. Гридей полна гридница, хлеб переводят. Едем.

Они выехали рано утром, ещё в темноте, взяв с собой для охраны дюжину гридей оружных. И прибыли в Торжок в темноте же, изрядно утомив за переход коней. Новгородцы были уже там.

Но встреча началась лишь на следующий день. Поприветствовав друг друга уважительно, расселись по лавкам. Разговор начали посторонний:

   – Как доехали?

   – Спасибо, хорошо.

   – А нас третьёводни гроза в пути прихватила, вымокли до нитки, – сказал Степан Душилович. – Целый день в веске сушились.

   – Эта хоть намочила. А вон в Ростове молоньей дьяка прямо на молитве убило.

   – Ты гляди! В церкви?

   – Да в церкви.

   – Вот поди, ни сном ни духом, и на тебе, в святом храме.

   – Да, смерть не за горами, за плечами. От неё и храм не спасёт.

   – А как у вас с хлебом?

   – Слава Богу, ныне вроде неплохо. Собрать бы.

   – А у нас плоховато, видно, опять придётся немецких купцов звать, – закинул пробное словцо Степан Душилович.

Сие, по его мнению, значило: ежели перекроете нам хлеб, мы, мол, у немцев купим. Но Александр Маркович не уловил намёка. Откуда ему было знать, что Фёдор его именем пригрозил новгородцам этой жестокой мерой, к которой князья прибегали лишь в крайних случаях. Только князья, но никак не наместники, а он, Александр Маркович, и был сегодня наместником в Твери. Наместником до возвращения князя.

   – Ну что там слышно из Орды? – спросил Лазарь Моисеевич.

   – Да пока ничего.

   – Сказывают, что и московский князь за великим ярлыком побежал?

   – Побежал. Да получит ли?

   – Конечно, конечно, рано ему ещё в великие-то. Ещё молоко на губах не обсохло.

В этих уверенных словах новгородца послышалось Акинфу доброе начало для делового разговора.

   – Сами знаете, что ярлык великокняжеский получит наш князь, – молвил он, подчеркнув слово «наш». – А наместника нашего отвергаете. Это как?

   – Да разве мы отвергаем, – заговорил Степан Душилович. – Мы со всей душой. Токо обождать надо.

   – Чего обождать? – спросил Александр Маркович.

   – Ну как? Вернутся князья из Орды, и изберём князя по своей воле, по-нашему обычаю старинному. А там и наместника посадим.

   – Так что? Думаешь, Юрию ярлык дадут?

   – Что ты, что ты, Александр Маркович, этого и в мыслях нет. Конечно, он достанется Михаилу Ярославичу. Это уж точно. Но обычай, не можем же мы через него переступить, он ещё от Ярослава Мудрого идёт.

Так пробились и проговорили до самого обеда, ни до чего не договорившись, ничего не решив. Когда вышли во двор передохнуть, Степан Душилович отвёл в сторону Александра Марковича, взял его под руку, потянул от крыльца. Что-то начал говорить ему тихо, но с таким жаром, что все стоявшие на крыльце невольно навострили уши: что он там толкует, неужто не наговорились в горнице?

Видно было, что Александр Маркович больше слушает, а Душилович говорит, говорит, говорит, аж изо рта слюна вылетает. Тверской боярин откроет рот, скажет слово-два, а новгородец что горохом сыпет. И чего они там так долго?

Наконец направились к крыльцу. Александр Маркович нашёл взглядом Акинфа, сказал коротко:

   – Пошли.

   – Как? – растерялся Акинф.

Но боярин Александр уже уходил к избе, в которой они нынче ночевали. Обескураженный Акинф догнал его.

   – В чём дело, Маркович? Что решили?

Вместо ответа Александр Маркович спросил:

   – Ты знаешь, почему они нас в Торжок позвали?

   – Почему?

   – Федька, засранец, пригрозил им подвоз хлеба перекрыть. А?

   – Неужто?

   – Вот именно. Тоже мне князь сыскался. Да всё от моего имени. Понимаешь? А я кто? Князь, что ли? А?

   – Ай-ай-ай. Нехорошо.

   – А они, дурни, и струсили, давай меня в Торжок звать.

   – А что ты сказал Душиловичу-то?

   – Что? То и сказал: Федька дурак, но и вы ж не умнее.

   – Ну, а он?

   – Ну, а что он? Согласился. На том и расстались.

   – Слава Богу, – перекрестился Акинф.

   – Слава, да не совсем. В Новгороде уж разнюхали про Федькин наезд, думаю, не без этого таратуя Душиловича. Теперь, когда Ярославич туда явится, могут рогами упереться славяне-то. Понимаешь?

   – Почему?

   – Да из упрямства бараньего. Федьку-то я, дурак, послал, а оне ж на князя думают. Хотел как лучше, и опять мимо... Эх!

   – Ничего, ничего, Александр Маркович, не расстраивайся, что-нибудь придумаем. Не может быть, что всё время мимо да мимо, когда-нибудь в самый глаз попадём. Не горюй.

Что делать? Тогда лучший выстрел из лука считался попасть в глаз врагу. Если стрела на самом разгоне – это верная смерть, если на излёте – без ока ворог останется, почти наверняка к рати непригодным будет. Всё равно как бы и нет его.