Текст книги "Страсти по Фоме. Книга 1"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)

– Жраааааааать!!!

Громила, подошедший уже на убойное расстояние и замахнувшийся было трезубцем, вдруг растерянно дрогнул, словно забыл, что собирался сделать. В следующее мгновение рука его, так и не выпустив трезубца, лежала на арене. Удар плашмя по голове, Громила сел на песок, роняя шлем. Доктор узнал Бурю – Скатерть-самобранку…

– Ты мне всю обедню испортил свои золотым! – ворчал Фома. – Половина выигрыша ушла в чужие руки. Нос сразу прорюхал, что что-то не так, ты слишком много поставил.

Но расстроенным он не выглядел, возможно от усталости, а может от опасности, которая только что смотрела в лицо.

– А может я сумасшедший миллионер?

– Вот сразу видно книжек начитался, а жизни не знаешь. Миллионеров сумасшедших не бывает, каждый заработанный золотой кричит о точном расчете. У них особый нюх на прибыль. Нос это туго понимает, поэтому он через подставных тут же поставил свой золотой и сбил ажиотаж, а заодно и сумму нашего выигрыша, Доктор всех наук. Учиться тебе надо, лошара, в Гарварде! Еще лучше, у Носа!

Они сидели в каморке для цирковых под трибуной. Шум на арене давно утих, схватка была последней, зрители ушли, только слышно было шарканье метлы на балконах и арене. Фома разматывал широкие бинты из-под амуниции и читал Доктору лекцию о тотализаторе, попутно рассказывая свою историю.

Они здесь уже около двух месяцев, ходят с Бурей по таким вот шапито, показывают гладиаторские бои, которые очень популярны у местных жителей. Фома приходит, нанимается, потом появляется Скатерть, или – наоборот, потом как-то само собой между ними вырисовывается поединок.

– Он же всех крушит направо и налево. После пары-тройки поединков желающие с ним сразиться исчезают бесследно. А тут я, типа готов рискнуть, но если останусь жив – вот такая сумма. Дают! Они ж как дети, верят только в силу. Самое трудное заставить их крикнуть нужное слово. Это нелегко, когда тебя убивают…

Иногда зал был такой тяжелый, что у Фомы сдавали нервы, сам кричал. Эффект конечно был, но не тот, несколько раз он оставался без денег, его обвиняли даже в сговоре: мол, слишком все похоже на фокус. В этой местности только отрубленная голова не считалась фокусом, остальное – руки, ноги, уши – мелочи. Но и это еще не все…

– Понимаешь, мало заставить толпу крикнуть нужное слово, надо еще успеть обезвредить Бурю, пока он не встал в позу. Все должно быть честно, фейер плей! Не дай бог откроется! Так что все время на нерве: когда крикнут? Сегодня едва успел оглушить его, пока он зад не отклячил…

После боя Фома был словоохотлив, несмотря на усталость, возбуждение от риска еще не перекипело в нем. Он разматывал бинты и, перескакивая с пятое на десятое, рассказывал Доктору байки из жизни гладиаторов. Например, однажды в цирк набились какие-то мрачные типы, не говорящие ни слова. Фома потом узнал, что арена находилась на территории общины молчунов и кроме них в тот день под куполом никого не было. Фома и так, и сяк, и про обед, и про охоту, и про пищу для настоящих мужчин – молчат!

– Морды зверские! Буря уже в раж вошел, того и гляди сам сорвет весь банк, а они молчат!

Фома понял, что если он сам скажет слово, то останется при такой публике без денег, даже срубив голову. В отчаянии он крикнул что-то про любимое блюдо: мол, какое из скоромных? И уже сам приготовился отвечать, как вдруг с верхнего яруса раздался голос: «мясо! Я люблю мясо!»

– Знаешь, кто это был? – Фома весело посмотрел на Доктора. – Попугай! Его хозяина тут же изгнали из общины за нарушение ее Основного закона, хотя тот уверял (знаками!), что его обманули, подсунули на рынке говорящую птицу, и в доказательство готов был свернуть бедному попке голову. Пришлось птицу выручать. Я три недели горя не знал на поединках, пока Буря сдуру сам не отвернул ему голову.

Фома предложил почтить память птицы сматыванием бинтов в рулоны. Вся вина попугая была в том, что он постоянно кричал «мясо» и «жрать», а мясо и жрать не давал. Нервы у Бури не выдержали.

– Вообще, человеком стать у него как-то не получается, как ни бьюсь, все равно зверь зверем. Он давно бы сожрал меня, если бы не считал волшебником, который делает самое вкусное мясо из ничего у него за спиной. И ты знаешь, он прав, где мы только не ели, наше самое вкусное!..

Фома поделился с Доктором, что уже заработал мешок золотых, которые закопаны в надежном месте: хочет купить пустующий замок в соседнем королевстве. Здесь, в Гимайе, нельзя, здесь Фому слишком многие знают и хорошую партию ему не найти. (Кстати и цирк, где их не знают, найти становится все труднее, посетовал он.) А вот в соседней Кароссе или Салатене он представится странствующим рыцарем, да еще прикупит замок где-нибудь в Иеломойе (это рядом, Док, буквально в двух шагах!) и партия ему обеспечена.

– Какая партия?.. – Доктор слушал весь этот бред с возрастающим недоумением.

Ему казалось, что он сходит с ума от рачительности Фомы и его бюргерских замашек. Они расстались буквально час назад, за это время Фома прожил в этой дыре почти два месяца, впрочем, это бы ладно, путаница со временем при общении с дырами неизбежна, но Фома при этом несет такую чушь мезозойскую! Партия, замок – что это такое? Он ударился в политику?

– Какая политика, Док? Чую, марьяжные хлопоты миновали тебя напрочь, как и пубертатный период. Завидую! Но ты должен знать, что приличная девушка не пойдет замуж за человека, который участвовал в цирковых боях, это забава для простолюдинов. Да еще деньги на этом нашинковал: фи! афронт!.. А там, в Иеломойе!..

И он, не переставая ковыряться в побитой амуниции, рассказал, какой шикарный пустующий замок есть в Иеломойе, что за места (фантастические, Док!), поделился с ошеломленным приятелем своими планами на жизнь: титул, женитьба, дети, коклюш, понос, покос и прикуп… Словом, за деньги можно, оказывается, купить всё, признался он Доктору под страшным секретом.

– Мне ведь уже… – Фома попробовал сосчитать, сколько ему лет, но в голове была мешанина из хронологических сдвигов и переходов. – Давно пора остепениться.

Доктора он даже не слышал, не то что не слушал. Какая дыра? Какая Ассоциация и Томбр? Все, он приехал! Он дома!.. Еще пару боев с Бурей и он сторгуется с хозяином иеломойского замка.

– Слушай, а давай с нами! Мы и тебе замок купим поблизости. Всегда при мясе, рыбалка, охота, порой белянки черноокой младой и свежий поцелуй, а?

Доктор с немым изумлением слушал рассказы про квас, блины и хороводы, и думал, что его предсказания сбываются с удручающей точностью…

Светлейший молча выслушал все возражения Ави и еще раз повторил:

– Я хочу, чтобы ты прокрутил все выкрутасы этого парня с начала и до конца, и во все стороны: вперед, назад, вверх, вниз. Я пока не могу сформулировать, что я хочу, я не знаю, что из этого выйдет, но сделай это. Пусть это будет тупо, без твоего любимого креатива и пусть это займет прорву времен, но прокрути мне это медленно, пошагово, от события к событию. А потом, если понадобиться, эти же события в быстрой перемотке. А потом задом наперед. А потом меняя местами фрагменты. И пусть это тебе не покажется пустой тратой времени, хорошо, Ави?

Ави, впервые увидев Светлейшего таким, поспешно кивнул.

– Я уверен, что-то обязательно выскочит, какая-то незамеченная нами деталь или мы увидим комбинацию, которую можно проделать с его траекториями и выходами. Кстати, отдельно и внимательно посмотри тот случай, когда их с Акра Тхе первый раз накрыло разрывом. И не волнуйся, у тебя должно получиться. Поверь, сынок, возможно это самое важное сейчас, – неожиданно добавил председатель, выходя из кабинета Ави. – Я скоро вернусь и тогда посмотрим какое кино у тебя получилось.

– Иллюзия подобной плотности и реальности – большой профессионализм, – сказал Доктор. – Откуда эти чернецы смогли вытащить подобную энергию? Они странные монахи, интересно будет посмотреть на них.

– Мне хватило одного раза; они не похожи на тех, кто может вытворять такие штуки.

– Согласен, но мы видели только рядовых послушников, а вот взглянуть бы на тех, чье «не велено» закрыло нам вход.

– Я бы лучше взглянул сейчас на бифштекс в собственном соку! – сказал Фома. – Со вчерашнего утра мы без маковой росинки во рту! Сейчас бы сюда моего верного Бурю Фастфуда!

– Ты от него избавился, наконец?

– Ты что, издеваешься – это самая большая утрата в моих переходах!

– Ты просто других не помнишь.

– Ну, в общем, ты оказался плохим пророком, никаких следов от него не осталось, тем более, причинно-следственных…

Тварь прыгала за Фомой по всем его переходам, пока они случайно не вывалились в старую добрую реальность, где трансмутация, транссексуализм и прочие извращения над телом, полом, психикой и вообще природой, была запрещена законом. И пока Буря отходил от перехода, выпуская сканирующие отростки в сторону Фомы и потихонечку обретал андроидный вид, их накрыла трансмутационная полиция. Напрасно Фома пытался объяснить, что это его повар и еда – 2 в 1, хайтек Ассоциации, что он умрет с голоду! – бедолагу заковали в кандалы на веки вечные.

– Там это самое страшное преступление. Томбр несколько раз забрасывал к ним этих тварей. После чего им были по барабану мои голодные слезы, закатали Бурю как муравья в асфальт, хорошо не аннигилировали на моих глазах, я бы этого не пережил. Не поверишь, он мне как родной…

Фома вдруг замолчал, выражение ностальгии на его лице сменилось озабоченностью.

– Черте что! – потряс он головой. – Док, у тебя нет ощущения, что нас снимают на камеру? Вернее, прокручивают нас как уже отснятый материал?.. Нет?.. А вот у меня странное чувство, что меня как пленку мотают туда-сюда и не первый раз. Последнее время я хожу с этим ощущением постоянно, как осовевший от съемок оператор, который словно снимает сам себя в то время, как смотрит фильм о себе и уже не может понять, где он настоящий…

Он снова не договорил.

– Там, кстати, что-то есть! – показал он пальцем вглубь пещеры.

Озабоченное выражение его лица стало хищным. Доктор тоже почувствовал приближение невероятной силы.

Вспышка… со скоростью «медленного» взрыва на них накатывало пламя.

– Вода-а! – отчаянно закричали они, бросаясь навстречу огню…

– Так, приехали! – присвистнул Доктор, осмотревшись. – Ты о чем подумал, любитель бифштексов и кино?

– О том же, о чем и ты, о воде!

– Я не об этом! – отмахнулся Доктор. – О чем ты мечтал перед тем, как нас выбросило? Мы опять черте где, в то время как должны проникнуть в замок голубых колец!

– Почему черте где? Очень хорошее местечко, тихое, спокойное. Всегда мечтал отдохнуть на таком бережку. Посмотри, какая красота!.. Как зеркало! Ого, еще одно!..

Точно такое же зеркало плыло на них с другой стороны. Под ногами задрожала земля…

– Туда!.. – Доктор махнул рукой…

Они бежали стараясь вырваться из фокусного расстояния первой дыры, не попав в фокус второй. В тридцати метрах слева от них смазывались и утекали деревья, кусты, земля. Они забрали вправо и еще прибавили, хотя секунду назад это казалось невозможным.

Неожиданно лес кончился и они оказались у излучины тихой реки. Вдалеке, на противоположном ее берегу сидели старик с мальчиком и мирно ловили рыбу странными прутьями без лески и ведром.

– Здесь люди?! – удивился Фома, и не раздумывая бросился в воду.

– Куда?! – закричал Доктор. – На воде нас сразу накроет!

Но Фома, не слушая его, ставил рекорд, загребая одновременно и руками, и ногами. Доктору казалось, что он летит над водой, как водомерка, в то время как самому Фоме – что он вязнет и тонет…

– С тобой, действительно, не знаешь, где найдешь…

Они лежали мокрые, совершенно без сил, на другом берегу. Дыры, вопреки всем правилам, не накрыли их, как беспомощных котят, в воде, но, подойдя к берегу, были сметены третьей, которая выскочила с той стороны, куда бежали сайтеры. Результирующая их столкновения оказалась равной нулю и поэтому дыры не двинулись за ними по воде, а схлопнулись со странным чмокающим звуком. Это был знаменитый хлопок одной ладони, уверял Фома после. Если бы они продолжали бежать в прежнем направлении, от них не осталось бы даже запаха гари и уж во всяком случае – очевидного смысла, как в знаменитом коане.

«Минус три» почему-то подумалось Фоме, и, странно, стало значительно легче.

– Ты где так плавать научился? – спросил Доктор, отдышавшись. – Мне пришлось включать турборанец, чтобы не отстать от тебя, рекордсмен.

– Пользуйся природным турборанцем! – посоветовал Фома. – И тогда никакие рекорды не будут казаться недостижимыми, поскольку пространство, не прочуханное задницей, никогда не будет своим…

Вокруг стоял лес, на берегу было солнечно и мирно, словно ничего не произошло. Река в этом месте делала поворот и о чем-то негромко и нежно болтала со склонившимися ивами у запруды, устроенной бобрами. Тишь и благодать… правда, за поворотом, слышались неясные голоса странных рыбарей. Увидеть говорящих мешали заросли кустов и деревьев.

– Деда, а розовые круги хорошо?

– Да как же! Хорошо!.. Лет двести, как… о-оп!..

Мальчик полетел в воду…

– Не хорошо, старик, обманывать. Розовое не хуже голубого! – сказал Фома, выходя из-за кустов и рассматривая повисшего в воздухе мальчика. – Ты что же это, детоубийца, ведь помирать будешь! Что скажешь-то?

Навстречу ему полетели голубые молнии. Потом мелькнула молния Доктора.

Старик катался по земле, извиваясь, как резиновая кегля.

– Что теперь с ним делать?.. – Доктор с сожалением рассматривал старика. – Мы грубо вошли в реальность и опять имеем искусственно созданную ситуацию!

– Лучше иметь ситуацию, чем она будет иметь нас, Док! Это аксиома и максима… Эй, старик, хватит извиваться, расскажи-ка лучше, что это за места такие дремучие, почему здесь при встрече первым делом убивают друг друга и почему розовое плохо?

– А эт ты сам узнашь, мил чек, – прокряхтел старик, – када со Скартом стренешься.

– С кем-с кем?

– С хозяином тайного сыску… он те сразу объяснит, что почем…

Фому вдруг качнуло, словно сильным ветром. Он замер, как человек прислушивающийся к своему организму, давшему непонятный сбой.

– Помнишь, я тебе говорил о том странном ощущении, что меня словно просматривают на пленке?.. – Повернулся он к Доктору, но вместо него и опушки леса увидел смазанную картинку, похожую на ту, что возникает при резком повороте камеры или калейдоскопа.

У него закружилась голова, а сама картинка с тошнотворной скоростью вдруг закрутилась вокруг него. Земля дрогнула, покачнулась и стремительно понеслась навстречу вращающимся разноцветным ковром, становясь таким же пестрым пятном в мириадах узоров. Гул большого ветра и буйство красок окружили его, словно вписывая, втискивая его, как последний стежок в яростную многопиксельную картину мира…

36. Поединок

Когда гул утих, он увидел себя на ристалище перед многотысячной толпой. На другом конце арены, в окружении двух оруженосцев, стоял всадник в полном рыцарском вооружении с копьем наперевес. Под одобрительный гул трибун рыцарь медленно поднял руку в сторону Фомы. В этом жесте было что-то от приговора – окончательного, не подлежащего обжалованию. Сам рыцарь был устрашающе велик.

Фома оглянулся в надежде, что жест относится не к нему, что он в этом не участвует. На арене никого, кроме юноши в форменной одежде рядом с ним, не было. Он с тоской понял, что это его оруженосец, что сам он тоже закован в латы и сидит верхом на вороном жеребце, только что без копья.

Господи, кто бы знал, как ему все это надоело – битвы, поединки, погони, переходы!. Пока не поздно надо было разруливать ситуацию.

Он подозвал оруженосца.

– Слушай, а в чем дело?.. Кто это там? – кивнул он на всадника, неподвижный силуэт которого на фоне беснующихся трибун неприятно резал взгляд.

– В к-каком смысле? – стал заикаться юноша.

– В прямом!.. Надеюсь, это показательные выступления, а не поединок?

Глаза оруженосца округлились.

– Н-нет, – пролепетал он нервно, – это пы-пып-поединок.

И хотя Фома подозревал, что услышит, это его расстроило. Сильно. Даже сам не ожидал как. Он только что сидел на тихом бережку, никого не трогал, разговаривал с дедушкой, внутренне готовился к обеду, и вот!..

Но, может, поединок не с ним, еще надеялся он. Оруженосец отнял и эту надежду.

– Блин! – выругался Фома. – А что случилось? кто он такой?

Оруженосец совсем растерялся:

– Ваше сиятельство, что с вами? Это же Скарт! Только что регламент зачитали! Вы что? Сейчас сигнал будет, вам надо только руку поднять.

Фома крякнул. Ну, этого они от него не дождутся! Дух противоречия обуял его. Этого еще не хватало, драться неизвестно за что, неизвестно с кем и неизвестно где!.. То, что он к тому же оказался своим сиятельством нисколько его не воодушевило, не на того напали! Купить вздумали!.. Правда, старик, что-то вякал о каком-то Скарте, но… Нет, руки он не поднимет!..

Фома наклонился к оруженосцу.

– А можно еще раз послушать условия?..

По тому как тот, словно в трансе, затряс головой, Фома понял, что нет, послушать больше ничего не удастся. Это было совсем скверно…

Но каков старик! Почему он его не придушил?..

– Ну тогда, может быть, ты мне расскажешь? – спросил он. – А то вдруг я во что-то неприличное вляпался? Тогда мы с тобой еще сможем отказаться, ведь так?..

– Отказаться?..

Глаза оруженосца забегали в поисках кого-нибудь, кто бы объяснил ему, что в конце концов происходит. Граф так весело и достойно вел себя все утро, шутил, подбадривал остальных, а теперь вдруг взял и сошел с ума то ли от страха, то ли от ударов помидоров, один из которых до сих пор сидел на шишаке его шлема. И об этом никто не знает! Танер уже ушел, Блейк с Торком на трибуне – и что теперь делать?

Фома видел, что юноша на грани обморока и только ищет место, куда бы упасть, оглядываясь. Надо успокоить парня, подумал он, объяснить, что его сиятельство здесь не причем.

– Слушай, ничего страшного еще не произошло. Ты мне просто расскажи, в чем дело и я уже сам решу, отказываться мне или не стоит. Чего ему надо от меня?

– Ему?..

Юноша понял, что никто его не спасет – граф сошел ума…

– Вы сами вызвали его на бой вчера за обедом!

Вчера за обедом?..

Фома узнал, слушая сбивчивое объяснение оруженосца, что он здесь не скучал: стал графом, посватался к некой Мэе, потом, не долго думая, поставил ее на кон, наряду с титулом, наградой и родовым замком, и все это вчера за обедом у короля.

Кто его напоил на этом обеде? Или это была растаманская кухня? На трезвую голову такого не сделаешь! Жениться, а тем более вызвать этакого громилу на поединок он бы никогда не решился.

Трибуны зароптали. Что же все-таки творит этот странный рыцарь? Вместо того, чтобы драться уже минут как пять всем на радость, он о чем-то беседует со своим оруженосцем как на светском рауте и похоже не думает начинать!

– А что, – спросил Фома, – Мэя сама выбрала меня?

– Ну что вы, ваше сиятельство, как можно? Это вы выбрали ее!

– А она хотела идти за Скарта? – обрадовался Фома.

Нет, он не сдастся! Так просто его не возьмут!..

– Пс-с! Так мы сейчас все решим – исправим! Я ж говорил, все обойдется, а ты не верил. Иди и объяви, что Мэя может идти за Скарта!..

– Для меня главное, – объяснял он ошалевшему, остолбеневшему и онемевшему оруженосцу, – сердце этой милой девушки. Судя по всему я вчера был сильно пьян, раз не спросил ее об этом. Что ж, виноват, каюсь… Но я думаю, еще не поздно все исправить, ведь так?

Но по тому как отреагировал юноша, стало ясно, что это не совсем так, даже совсем не так. Оруженосец побледнел.

– Граф! – вскричал он, вновь обретая дар речи. – Стыдитесь!.. Скарт убьет Мэю! Вчера вы восхитили двор своим благородным поступком – биться со Скартом, чтобы сохранить ее жизнь, но сейчас!..

На трибунах тоже уже кричали, что пора бы кое-кому дать пинка, чтобы легче думалось. На обеде герой, а на поединке – с дырой?!

Фома лихорадочно искал выход. Нет ничего глупее благородных поступков на следующий день!.. Но еще глупее отвечать за них, не представляя даже, о чем идет речь!..

– Вообще, что за дикость? За что он хочет ее убить? У вас это нормально – убивать женщин? Она ему отказала или что? Я не пойму! – тряс он головой.

Перед глазами вдруг появилось красное пятно. Это помидор съехал от тряски и теперь ошметком висел прямо перед прорезью забрала. Фома с досадой смахнул его, дурной знак! В шлеме запахло гнилым томатом…

Запела одинокая труба. Только сейчас Фома понял, что разговаривал с оруженосцем при закрытом забрале. Сейчас он откроет забрало и оруженосец увидит, что Фома не тот, кто должен драться, не граф, не жених – никто! Мимо проходил! Реквизит нес!

Он открыл забрало и снисходительно улыбаясь наклонился к юноше: на смотри, тетеря, кого вы на бой посылаете!

– Ваше сиятельство, слава богу! – обрадовался оруженосец, словно уже не чаял увидеть родное лицо графа. – Я верил в вас!..

Фома нахмурился: значит, граф это все-таки он.

А оруженосец горячо продолжал:

– Конечно же нужно драться, иначе, Мэя будет замучена в застенках!

Час от часу не легче! Новое дело! Будет он драться, не будет, несчастная Мэя, похоже, все равно попадет в лапы Скарта. Что за жизнь, уже не сдерживаясь, громко выругался он, почему он все время попадает в ситуации, в которых ему не оставляют выбора?

– Одумался, кажись! – засмеялись на трибунах.

– Понял, в какой ощип попал!

– Давай, болезный, чё волынку-то тянуть? Уж все одно!

– Проснись, лыцарь!

– Пасмари, кто в гости едет!..

– Граф! – услышал он встревоженный голос оруженосца. – Вы так и будете стоять?..

На них во весь опор мчался Скарт.

Почему без сигнала, всполошился Фома. Они с ума посходили!.. И тут его прошила молния догадки: избавившись от помидора взмахом руки, он сам дал сигнал к началу поединка. Вот о чем пела одинокая труба!

– Ид-дио-от! – прошипел он, выхватывая копье из рук оруженосца и пришпоривая коня, на размышления, сожаления, а тем более на разговоры времени не оставалось.

– Стойте, граф! – неслось ему вслед. – Копье!

Фома уже и сам видел, что копье не то. Это было ритуальное копье оруженосца на поединке, с такими же копьями стояли и подручные Скарта. Оно было боевым, но более легким, не для рыцарского поединка, а для пешего боя, в столкновении оно не могло принести особого вреда одетому в броню противнику, разве что, лопнув при первой же сшибке, выбить щепой глаз, как это было предписано в катренах Ностродамуса. Но менять что-либо было уже поздно, возвращение выглядело бы бегством.

– Она хоть хорошенькая? – крикнул Фома оруженосцу, не надеясь, впрочем, на ответ.

Стало вдруг легко, сомнения и непонятки остались позади, а впереди была только ясность неизбежного – вперед! Он еще успеет набрать скорость.

Все стихло. Трибуны напряжено молчали, ни смеха, ни улюлюканья. Молчание красноречиво говорило о том, что граф исчерпал лимит чудес и напоролся, наконец, на противника, превосходящего его по всем статьям, а над покойниками не смеются. В гробовой тишине всадники летели навстречу друг другу.

Топот копыт отзывался в груди каждого зрителя синхронным сердцебиением. И этот резонанс создавал удивительную атмосферу связанности всего со всем. Фома почувствовал этот пульс, услышал тысячи мыслей и чувств и понял, глядя вперед, на приближающуюся фигуру, что ему ничего не светит. Он слышал ровную и вместе дикую уверенность Голиафа в своей победе, он видел сам удар – страшный, губительный. И спросил себя, кто он. И ответил – Давид.

В оставшиеся несколько мгновений до столкновения он думал только о том, чтобы слиться с вороным в одно существо, стать кентавром. От этого зависела точность решающего броска. Жеребец, не шелохнувшись, ровно скакал навстречу Скарту. Должен!..

Стадион вздохнул и замер. Дальше все происходило не так как они привыкли видеть.

Не доезжая до противника странный граф вдруг резко выскочил из седла и с диким визгом метнул свое копье в противника. Копье распороло верхушку шлема Скарта и тот проскакал мимо, так и не нанеся своего удара.

Трибуны ахнули, увидев красоту и коварство плана странствующего рыцаря: заманил и бросил!.. Так вот зачем ему было маленькое копье!.. Теперь он возьмет большое и будет на равных со Скартом!.. Они видели своими глазами невероятное, Скарт потрясен! Фома, соблюдая регламент, подъехал к оруженосцу и встал ожидая, что будет дальше.

– Как вам это пришло в голову, ваше сиятельство? – только вымолвил тот.

Он уже не рисковал фамильярничать, называя его графом, Фома снова стал сиятельным. Открыв забрало, он позволил ветерку охладить голову и лицо.

– Слава богам, это пришло в голову не мне, а ему. Ты лучше скажи, что это за тварь? Человек уже давно бы лежал кверху пузом и наслаждался покоем, а этот…

Трибуны заревели…

– А этот наслаждаться не хочет! – сплюнул Фома, выхватывая Ирокез. – Ищет бури!.

Скарт снова скакал на него. В руке его сверкал огромный меч…

Это было немыслимо – «с развороченной башкой?.. Или разворочен только шлем? Это было бы огорчительно…»

Зрители тоже не понимали, почему Скарт поменял копье на меч, но при этом не спешился. Схватка была странной, но захватывающей, впервые Скарт встретил хоть какое-то сопротивление.

Опустив забрало и пришпорив вороного Фома помчался навстречу противнику. Скарт скакал как истукан, прямой и мрачный. На секунду стало тихо и прозрачно, как перед парадом, потом встречный удар, кони заржали и встали на дыбы от силы столкновения. Едва удержавшись в седле от дикого, сносящего с седла удара (спас только правильный рикошет подставленного Ирокеза), Фома, не останавливая скольжения меча, ответил стремительным касательным в голову, стремясь попасть в развороченную смотровую щель. Дикий рев огласил ристалище, и он получил новый страшный удар…

Вой трибун вернул его к жизни. Скарт, спешившись, неторопливо приближался к нему с мечом наизготовку. Поднимаясь, Фома успел подставить Ирокез под сметающий все удар и снова упал. Так повторилось несколько раз, Фома вскакивал, отбивая атаку и снова падал от сокрушительного удара. Скарт методично, но совершенно бездарно гонял его по арене, временами неожиданно останавливаясь и словно прислушиваясь к себе.

В эти моменты Фоме удавалось отдышаться.

Трибуны то затихали, то снова кричали, недоумевая и вместе с тем радуясь тому, что Скарт никак не прикончит выскочку, а вместо этого делает из него отбивную. Фома недоумевал вместе с ними, радуясь передышкам, которых не хватало как воздуха. Возможно, его первый бросок и удар мечом все-таки не пропали даром и надо бы развить успех, но пока он не мог даже подойти к противнику, найти брешь в его защите. Его шатало от усталости, в голове от ударов гулко гудел колокол…

Поединок затягивался. Картины боя, разворачивающиеся перед трибунами, казались порой очень странными. Скарт то и дело останавливался и стоял, не двигаясь, словно в глубоком раздумье: ветерок шевелил черный плюмаж на его шлеме с развороченной вмятиной во лбу. Напротив его, опершись на клинок, стоял новоиспеченный граф. Рядом паслись кони, найдя клочки травы на изрытой арене. Идиллия. Буколики Вергилия. Вновь прибывшему зрителю могло показаться, что два сеньора, встретившись на соседних межах, мирно беседуют о видах на урожай.

Зато зрителям, наблюдавшим поединок с самого начала, скучать не приходило в голову, такого долгого поединка с участием Скарта они не видели никогда и готовы были смотреть на это бесконечно, тем более, что удары, которыми обменивались противники до сих пор сотрясали арену. Скарт – понятно, но откуда граф черпает силы на отражение чудовищных ударов противника для всех было загадкой. И упоением. Смотреть на это было несравненное удовольствие…

«Где Доктор, мелькнула вдруг у Фомы мысль после очередной серии ударов Скарта, хотелось бы думать, что он занимается чем-то профильным в этот момент».

В голове прояснялось, память как вода, с каждым ударом Скарта, прорывала плотину забвения. Его уже удивляло, почему он до сих пор не вспомнил о Докторе. В одну из передышек он увидел княжну и маркиза на трибунах, они сидели в отдельной ложе, но явно были в разных фан-клубах.

Увидев княжну, Фома вспомнил и Мэю, а с нею и все остальное…

Память, вернувшись, подсказывала Фоме, что «мирный» исход поединка подвешивает его в очень неопределенном положении, а Мэю – просто в опасном. Это заставляло его атаковать Скарта, превозмогая усталость и боль. Но Скарт отбивал выпады с устрашающей силой, подойти к нему было невозможно. Более того, его удары становились все сильнее и стремительнее, словно он не растрачивал силы, а аккумулировал их…

Фома вдруг понял (с очередным ударом Скарта), что это все уже было. Вопрос только в том, может ли он что-либо изменить?.. Перед глазами отчетливо маячил конец поединка: безголовый Скарт поднимает меч над его распростертым телом. Веселенький конец его ожидает! Он бросился вперед…

Боммм!!! Звук исполинского колокола торжественно воздвигался в тихом покое его сознания. Падая, он, словно в замедленной съемке, отлетел на несколько метров и не видел уже, как в полной тишине голова Скарта покатилась в ту же сторону.

– А-а!.. – ахнул стадион, и снова замер, потому что, спустя несколько секунд, тело Скарта, странно дрогнув, двинулось к неподвижно распростертому телу Фомы…

Он лежал распахнутыми глазами в небо и какая-то сила тащила его в синюю глубину, закручивая в воронку огромного водоворота под колокола и колокольчики чистых небес. Он чувствовал, что может и не подчинится ей, остаться, и если бы сила была грубая, агрессивная, он может вынырнул бы из ее потока. Но то, что его увлекало, было необыкновенно мягко и упоительно и обещало еще больше: покой и наслаждение, – как та печаль, что звучала над ним и по нему на ристалище.

Покой… Он мечтал о нем. И его увлекало все дальше. Когда же он понял, что его тащит, было поздно.

Перед ним во всей красе, отвратительной и необъяснимо притягательной, появилась Волгла, она же Лилгва. С нею возвратились остатки памяти, словно прорвав плотину, вода хлынула широким мощным потоком.

– А, это ты! – выдохнул он. – Где же твои вездесущие члены-корреспонденты?..

Волгла только колыхнула своими одеждами, ничего не сказав.

– Ну и чего ты от меня хочешь?

– Это ты от меня хочешь, только боишься признаться! – сказала она.

Это были уже не чистые колокола, голос ее звучал гулким набатом крови во всех его сосудах и капиллярах нестерпимо, томительно, сладко.

– Вы все хотите меня и возвращаетесь рано или поздно!

Щупальце, которое он отсек в последний визит в назидание о Мэе, уже отросло в прелестную женскую ручку с таким же кольцом, как у него, как у Мэи. И эта рука плавно манила его к себе. Облик Волглы непрестанно менялся, на месте то ли клюва, то ли чрева, появилось чудное и странно знакомое лицо, и голос был возбуждающе знаком. Уже проглядывало обольстительное тело сквозь складки. Да это же княжна!. Нет, лучше!