Текст книги "Страсти по Фоме. Книга 1"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)

34. Поединок

«Любезный моему Ирокезу Доктор! Даже коварный капустный козел, который доставал Диоклетиана и Горация и, в конце концов, погубил их, младенец в сравнении с тобой, мой друг! Если ты получил это письмо, значит тебе повезло, как всегда, и ты меня больше не увидишь. Хоть ты и скотина сайтерская и последний поц, но все-таки позволь мне описать этот шикарный праздник, на котором я случайно оказался…»

Фома оглядел трибуны. Крики, свист, разноцветные штандарты… Тысячи людей собрались весело отпраздновать его погибель – и попробуй их разочаруй!..

«Видел ли ты когда-нибудь настоящий – не Школьный! – рыцарский турнир и его непосредственных участников в сияющих доспехах, гремящих при каждом движении, как старый разбитый рыдван, с грозным копьем, с которым я, кстати, выгляжу, как корова с сачком?.. Нет?.. Много потерял! Видел бы ты, как я восседаю на конфискованном нами вороном, рыскающим подо мной из-за моей железной задницы, как обмылок в руке – это я на поединке! Благодаря тебе, оборотень! Дзякую!..

Огромный стадион, чаще используемый здесь как плаха, яркое солнце над головой (ты знаешь, в этом городе по утрам всегда солнце!) и многотысячная толпа, которая приветствует меня – это что-то!.. Почему я пишу тебе?.. А чтобы ты (не подберу эпитета, иссяк!), помнил, что по твоей милости нахожусь я здесь, перед этим хвостатым мясорубом Скартом. Ты знаешь, Голиаф перед ним – щенок карликового пуделя, у него лошадь огромная, как паровоз, а копье длинное, как рельса, и толстое, как бревно дедушки Ленина (ты был у почтамта и знаешь, кто это). Этим бревном, если Спасские ворота разбивать, то по инерции и Боровицкие вышибешь, в общем, картина для субботников! Не знаю, как еще выразить мою благодарность тебе за это, поэтому – пишу!

Я по своей великолепной глупости, конечно, сразу во все влез. Теперь они кричат, приветствуют и требуют, чтобы я уже кончал писать и начинал погибать, желательно не сразу, а с мучениями. Они милые, но слабые люди, и если мне доведется победить, я пару раз пройдусь по трибунам, не слезая с лошади, в знак благодарности…»

– Сэр Томас! Граф!.. – Танер тронул его за сапог. – Пора…

– Еще два слова, Танер!..

«Нам дали по листку бумаги, чтобы мы могли написать завещание, а кому и что я могу завещать?.. Только тебе мое последнее: «кис май эс!» – это моя последняя воля, так как Мэе, в случае моей смерти, ничего не достанется, кроме застенка. Надеюсь, ты исполнишь это мое желание, ведь воля умирающего – закон живущим (в первый раз обратил внимание на этот парадокс!). Я оставил Мэе свое кольцо, по которому ты ее всегда найдешь. Найди же!..»

– Гра-аф!.. – канючил Танер.

«Меня торопят… Скарт давно написал свое послание дьяволу, и Танер стоит теперь подо мной и понуро, как старая кляча, ждет, когда я напишу. Народ орет, свистит, в смысле, приветствует меня, и я в жестяной кастрюле с ручками пытаюсь написать тебе дальнейшее руководство по этому королевству, – народ подождет…

Так вот… Меркин все знает, знает, наверное, и Танер. Розовые круги нейтрализуют голубые, и наоборот. Если розовых кругов нет, государство идет вразнос, это видно и по самому королю, и по его делам: войнам, казням, пирушкам и прочая, прочая, прочая… Он, кстати, серьезно болен и именно из-за этого.

Что надо сделать? Надо найти хранилище розовых кругов и срочно зарядить всех ловцов на их отлов, потому что королевство на грани краха. Жизнь только в королевской резиденции, в остальных местах разруха, голод, мор… Это Хрупп.

Если он найдет хранилище раньше вас и уничтожит круги, то все – ямаха, процесс будет необратим, и территория превратится в территорию Дна. Это хорошо спланированная операция. Я думаю, сейчас нечто подобное происходит не только здесь. Технология Томбра проста и гениальна – найти систему равновесия (то же – противодействия) и убрать из нее один из элементов, и подчиненная этой системе, территория идет вразнос. Ускоряются процессы трансформации и начинают преобладать законы Дна, что и требовалось получить. Как Хрупп узнал, другой вопрос…

Твоя задача… Впрочем, остальное и сам сообразишь с Меркиным, мистификатор гребанный!.. Он про систему равновесия, естественно, ничего не понимает, может быть, ты ему объяснишь, Пестолоцци! Как ты меня подставил! Теперь геройски погибну…

Что еще?.. Помни о Мэе! Ты ее должен спасти, если мне не удастся завалить этого борова. Она – ключ к розовым кругам. Так сказал Сати и я тоже так думаю, если для тебя это что-то значит. Ну вот и все! Зрители приветствуют меня уже стоя, свистом, так что – пока!..»

Хотел он написать печально обвинительное письмо, как у Шопена Бетховеновича, а получилось как всегда – просьба о помощи. Фома свернул листок бумаги и помахал им приветственно трибунам: мол, все, все!.. Осатаневшие от ожидания зрители бешено свистели и выкрикивали ругательства, смысл которых сводился к одному: пора, ваше сиятельство, мать вашу, промать вашу, перемать!..

Дальше Фома старался не слушать, отдал письмо Танеру.

– Вы все запомнили, господин помощник?

– Да, – ответил Танер, и незаметно нарисовал на Фоме круг.

– Эт вы помолились, значит, за меня? – осклабился Фома. – Спасибо, старик, но я все-таки очень надеюсь, что вы поняли насчет кругов!

– Понял, сэр Томас, пора!..

– Ну, тогда пока, Танер!.. Письмо отдадите Доктору, если он появится, конечно, – добавил Фома с нехорошей усмешкой. – Если нет, жизнь ваша будет очень веселой – убеждать короля в измене Хруппа. Тогда держите Мэю поблизости, она хорошо влияет на преобладание голубого, значит будет влиять и на короля, который весь уже в голубом фоне, как впрочем, все здесь… Послушайте, Танер, а этот Хрупп – не голубой?

Танер непонимающе посмотрел на него.

– Что вы имеете в виду? Голубой, конечно!

– Слышал бы он вас!.. Пока, Танер! И честное слово, я бы хотел иметь такого советника в своем королевстве, как Меркин, и такого его помощника, как вы!..

У Танера заблестели глаза. Вот так действует закон банальностей в экстремальных ситуациях – закон Голливуда по вышибанию слез: сказал заведомую, прочувствованную чушь перед смертью (или подвигом), и теперь Танер в лепешку разобьется, а письмо будет у Дока, удовлетворенно подумал Фома, и пришпорил вороного. Тот, не привыкший к шпоре, бегая под мстителем, так дернулся, что Фома чуть не слетел с седла. Спасибо копью, держась за которое, Фома остался на лошади, хотя и чувствовал себя несущим рельсу. Зато сорвалось забрало.

«Факин хорс!!!» – раздалось над всем стадионом свирепое.

Он подъехал к невысокому заборчику, месту начала поединка, гремя забралом при каждом подскоке. С этим надо было что-то делать, как-то прикрепить эту железяку. Он с остервенением глядя на забрало изнутри, пытался найти неисправность. Вот так и космонавты, наверное, взлетают, а потом: ё-мое, иллюминаторы забыли, куда лететь-то будем?! – подумал он почему-то.

А Скарт уже выехал на середину арены, повернулся к королю, поклонился, потом – к трибунам, кивнул, потом – снова к королю. Судя по поднимаемой время от времени руке, Скарт что-то говорил, может, даже просил прощения, Фома ни хрена не слышал из-за гремящего забрала, которое он пытался вставить обратно в паз. «Вот зараза!»

Скарт закончил говорить, показывая в ту сторону, где сидела Мэя и на Фому. Зрители закричали, зааплодировали. Скарта уважали как победителя.

«Нет, не прощение, но что-то хорошее сказал, наверное…»

Арена замерла, отгремев, и все уставились на Фому. Он с силой саданул по шлему рукой в тяжелой перчатке, и забрало чудесным образом встало на место. С трибун послышался смех:

– Сам себе не рад, проклинает!..

– Держись, лыцардь!..

– Береги задницу, странный!..

Фома поскакал к центру арены. Забрало больше не стучало и он чувствовал себя прекрасно, как шпрот в банке – жарко, тесно. Найдя место, где наделал большую кучу жеребец Скарта, Фома встал как вкопанный. Из головы все вылетело, решительно все, напрочь! Пусть полюбуются мною, решил он, вспоминая, что же нужно сказать: Танер что-то говорил…

И когда трибуны готовы были взорваться от негодования, над стадионом раздался трубный глас. Это злополучное забрало создавало такой иерихонский эффект, в доспехах незнакомки сражались видимо грозные пророки со слабыми голосами.

– Ваше величество! – загрохотал голос Фомы над притихшим стадионом и, казалось, даже над всем городом, во всяком случае, сам он чуть не оглох в своем шлеме.

Все невольно посмотрели на небо. Фома помолчал, привыкая к эху в шлеме.

– Народ! – добавил он потише; забрало чудесным образом многократно усиливало голос, словно мегафон и голос его гремел. – Я, сэр Томас, граф Иеломойский, магистр Белого Ключа и Меча, заявляю, что готов простить этого человека и отпустить его восвояси, с условием никогда не возвращаться!..

Сначала молчание было такое, что Фоме показалось, он оглох. Но это «народ» усваивал информацию. Потом свист и топот с трибун донесли до него, что информация усвоена и усвоена совсем не так, народ опять не понял своего героя, возможно, потому что знал, герой – Скарт.

Фома, подняв забрало, с надеждой посмотрел на короля, как бы переспрашивая. Король со зловещей ухмылкой пожал плечами и покачал головой. В Фому полетели тухлые яйца и помидоры.

– Жаль! – прогремел он снова, но уже никто его громового голоса не боялся, более того, не слушал. Как первый майский гром, который сначала пугает, а потом вызывает усмешку обывателя, стоял Фома посреди арены, осыпаемый всякой дрянью и бранью. Он поднял руку, но толпа не унималась, требуя поединка.

– Трус! Сраный рыцарь! – неслось со всех сторон. – Умри как человек!..

Но Фома продолжал стоять с поднятой рукой, словно одинокое дерево в бурю и толпа наконец стихла, то ли устав, то ли повинуясь знаку короля. Все с нетерпением и раздражением ждали, как еще будет затягивать начало поединка этот обнаглевший трус.

– Ваше величество! – обратился Фома. – У меня к вам последняя просьба.

– Разве ты еще не все написал, странствующий рыцарь? – зычно спросил король, заочно уже лишив его графского титула. – Ты задерживаешь столько занятых людей!

– Вчера за обедом ты был гораздо смелее! – проговорил он в общем хохоте.

– Одну, последнюю! – крикнул Фома. – Вы не можете отказать в последней просьбе идущему на смерть!

– Идущему на смерть?.. Ха! Это ты хорошо сказал!

Король сделал вид, что задумался, даже посмотрел на народ, как бы спрашивая. Публика притихла. Насилуя ее по всякому, король делал сейчас постную мину общественного согласия.

– А то драться не буду! – пригрозил Фома.

Кто-то одиноко и громко захохотал. Может быть, ради вот этого единственного человека я здесь и торчу, подумал Фома.

Король кивнул, уже едва сдерживаясь.

– У нас сегодня балаган! – рявкнул он. – Давненько я такого не видывал!.. Видимо действительно выродились странствующие рыцари!

Кто-то опять хохотал, кто-то возмущенно гудел и свистел. У Фомы на шлеме, там где торчал острый шишак, сидел чудом не разбившийся помидор и сам он был весь разноцветный, как арлекин, от яиц и томатов.

– Ваше величество, в случае моей победы пообещайте уделить мне совсем немного своего времени для беседы один на один!

– Обещаю!.. – Король досадливо махнул платком, которым утирался.

– Все слышали? – перекрывая шум стадиона, спросил Фома и что-то в его рыке заставило рявкнуть ответно весь стадион:

– Все!!! Давай уже, есть хочется!..

Поговорив с народом, Фома вернулся на исходную позицию к заборчику. Стали последний раз читать условия поединка. Воцарилась тишина. Мерный голос герольда отбивал параграф за параграфом.

Скарт стоял неподвижно, как статуя. Его огромный иссиня-черный конь был чуть не на локоть выше вороного Фомы, да и сам Скарт имел значительное преимущество в росте перед Фомой. Получалось, что при сближении Скарт будет глушить его словно рыбу, сверху, у Фомы же при столкновении не было никакого шанса, хоть призрачного, теперь он это увидел зримо. Это же было давно ясно всем присутствующим на стадионе.

Если здесь делают ставки, то мои шансы минимальны. Какой-нибудь безумец мог бы обогатиться в случае его победы, мелькнуло в голове ненужное и пустое. Фома в первый раз позволил себе задуматься, как же он все-таки будет драться, какой тактики придерживаться? До этого он гнал все мысли о поединке. На глубокие раздумья времени не оставалось и, наверное, это было к счастью.

Он поманил своего оруженосца.

– Дай мне копье полегче! – сказал он. – Я это едва держу. Вы их свинцом заливаете?

– Ваше сиятельство, у вас оно и так легче скартова! – удивился тот.

Он был приставлен Блейком и не то чтобы «болел» за Фому, но сочувствовал, как другу командира. Сейчас глаза его во всю смотрели на безумца.

– Самое легкое! – оборвал его Фома.

Во встречном ударе ему ничего не светило, даже в самом лучшем случае Скарт все равно опережал его из-за преимущества в росте и этого будет достаточно, чтобы обеспечить победу в самом начале.

– Пусть мне будет хоть чуть-чуть полегче, – бормотал Фома, пробуя новое копье.

Оно было как раз по руке, Фома уже не чувствовал себя железнодорожником, укравшим рельс.

Чтение закончилось. Прозвучало что-то вроде фанфар. Фома посмотрел туда, где сидели Мэя с Блейком в окружении офицеров гвардии, на Меркина, что сидел возле Иезибальда, на забитые трибуны и балконы. Зачарованные близкой смертью, все ждали. Внимание и тишина на стадионе были полными, грех жаловаться.

– Надеюсь, никто ничего не забыл! – пробормотал Фома, захлопывая забрало.

Прозвучал сигнал и Скарт пришпорил коня, но Фома тоже не мешкал и даже опередил его. Он старался разогнаться как можно быстрее, ибо только скорость могла спасти его. И еще точность. Неожиданность и точность. Он попробовал привстать в стременах – выдержит ли вороной его вес? Должен!..

Стадион вздохнул. Никто не понимал, что он делает: прыгает в стременах, как жокей, зачем поменял тяжелое копье на легкое?.. Он же не удержит его при ударе, да и не сшибет такое копье Скарта!

– Ну, Говорящий, скажи Что-то! – шептал Фома, несясь навстречу неизвестному, как на свидание. – Я же был у тебя… Помо…

– Ги-и! – взвизгнул он, и копье из его руки вылетело, как камень из пращи.

До Скарта оставалось не более пяти метров и он не ожидал ничего подобного и не успел закрыться щитом, так как Фома постарался бросить почти без замаха, из-под себя. Встал он одновременно с броском, иначе Скарт разгадал бы его маневр. Все, что мог, вложил Фома в этот бросок…

Копье попало Скарту прямо в голову и распороло верхнюю часть шлема, он все-таки успел пригнуться. Как статуя проскакал он мимо Фомы, не нанеся ответного удара и не пошевелившись.

Фома, быстро развернувшись, поскакал с обнаженным Ирокезом за ним, пока тот не развернулся. Он не понимал, как Скарт еще держится в седле. А на стадионе стояла полная тишина. Фома дрался против всех правил. Какой сумасшедший бросает копье, предназначенное для удара? Но так как в условиях не говорилось, что копье бросать нельзя, то все молчали, с лютым интересом наблюдая, что же будет дальше.

Молчал пока и король, видя, что Скарт стал заворачивать.

Фома явно не успевал напасть на него сзади и снести голову, вопреки всем рыцарским правилам, не до них! Про копье было уже поздно вспоминать и он мчался на Скарта, мечтая перехватить его, пока тот не разогнался. Трудно было представить, что после такого удара кто-то усидит в седле, но Скарт не только усидел, он был готов к дальнейшей схватке, так как снова поднял копье и нацелил его на Фому.

– Тварь! – выругался Фома.

Ситуация переменилась. С копьем Скарт имел полное преимущество. Теперь, кто быстрее. Но Скарт еще не совсем пришел в себя после удара, потому что копье было только направлено на Фому, угрожало, но удара как такового не последовало, не хватило у Скарта сил на хороший удар, только на тычок, от которого, однако, Фома едва не слетел с седла. Спасло только то, что он ударил копье Ирокезом, и оно с треском надломилось.

Снова погоня за Скартом, который уже вынимал меч…

– Блин, поле отгрохали! – громко на все ристалище выругался Фома.

«Еще один такой прогон и Скарт совсем оживет! Черте что!..»

Скарт развернулся и мечи их скрестились, правда, не надолго: они успели нанести по удару, Фома почувствовал всю мощь своего противника, – и их разнесло в разные стороны. Надо его ронять с коня, подумал Фома, снова разворачиваясь и вдруг увидел Скарта с занесенным мечом прямо перед собой.

«Дьявол!.. Как он очутился здесь?» Фома едва успел подставить щит, выбросив наугад меч в ответ, чиркнул по смотровой щели, и почувствовал, что весь мир обрушивается на него и что он теряет опору… вороной выскальзывал из-под ног.

– Твою уже мать! – заорал он, падая на землю. – Кто ты, тварь?!

Ему потребовалось время, чтобы встать и, слава Говорящему, что Скарта пронесло дальше. Фома, пошатываясь, стоял, ожидая его возвращения. В голове гулко звенело, как колокол во вчерашнем сне.

«Ранен, ранен!» – донеслось до него с трибун. Щит лишь только смягчил страшный удар по голове и она гудела концентрическими кругами.

Скарт почему-то не спешил, он остановил коня метрах в пятнадцати, развернул его и чего-то ждал. «Сейчас эта тварь окончательно придет в себя и мне контрабас!.. Попал я в смотровую?..» В любом случае, ждать не имело смысла, Фома только терял силы, в отличие от своего противника. Ирокез против всадника.

– Скарт! – позвал он. – Ублюдок хрупповский, иди сюда!

Скарт стоял, не двигаясь, словно в глубоком раздумье. Ветерок шевелил черное перо на его шлеме с огромной развороченной вмятиной во лбу. Потом он медленно сполз с коня, но сделав два шага, снова встал, словно ожидая. Тогда Фома сам пошел к нему.

Скарт изготовился и сделал два, словно разминочных, взмаха мечом перед собой. Меч описал две свистящие дуги, было видно, что он полон сил. Когда Фома подошел ближе, меч Скарта, снова угрожающе засвистев, указал границы своего действия. Первый и второй выпады Фомы он отбил с устрашающей силой и легкостью. Последующие выпады окончились тем же, подойти к Скарту было невозможно.

Фома кружил вокруг него, пытаясь подобраться на поражающее расстояние, но все было бесполезно. Более того, удары ставленника Хруппа становились все сильнее и стремительнее, словно он с каждым ударом не растрачивал, а аккумулировал силы.

Еще один выпад и в ответ Фома получил такой удар, что был разрублен до половины его щит, и меч Скарта ударил его по ключице. В следующее мгновение удар пришелся по тому месту, где Фома должен был быть по всем правилам и логике боя – справа, но Фома с разворотом ушел влево, хоть это было и неудобно, но в тот момент он знал, что делать нужно только так. И оказался прав – скартов меч вспорол землю на поларшина, родив разочарованное эхо на трибунах.

Теперь Фома все понял и понял также, что скоро и все остальные поймут, в чем дело, а главное – король, и ему тогда не удастся свершить задуманное. Рука онемела, щит стал бесполезен и Фома швырнул его в Скарта.

В мгновение два удара превратили остатки щита в щепу, но Фоме этого мгновения хватило, чтобы оказаться сбоку от Скарта и Скарт этого не заметил, потому что был слеп. Самый первый удар копьем его ослепил… или удар Ирокезом?..

– Науб! – выдохнул Фома, рубя наотмашь; он хотел сказать «ублюдок», но дыхания и сил не хватило.

Не хватило и времени. Скарт, молниеносно развернул к нему разящий меч и сшиб с ног страшным ударом в голову. Эта тварь считывала ситуацию вокруг себя быстрее компьютера. Быстрота была невероятная, Фома даже не понял, успел ли он подставить свой меч под удар. Словно в замедленной съемке он отлетел на несколько метров и не видел уже, как в полной тишине голова Скарта покатилась в ту же сторону, что и его тело.

– А-а!.. – ахнул стадион и замер, потому что тело Скарта, вдруг дрогнув, двинулось к неподвижно распростертому телу Фомы и занесло меч…

35. Наследующий трон Пифии

Фома лежал на спине и смотрел в синее небо. Шлем его, изуродованный, с оторванным забралом, валялся далеко в стороне, а в голове его звучали колокола и колокольчики разной тональности и все они звонили по нему, теперь он это точно знал.

«Какие похороны!» – восхищался он. А музыка, достигнув небес невыразимой гармонии, обрушилась на него мощным крещендо. Потом в небе Фомы появился обрубок Скарта и занес над ним меч. Возможно, надо было что-то делать и он это понимал из далекого далека, но по большому счету было уже все равно, словно все в мире прекратилось, оборвалось или исполнилось. Да, исполнилось. Хотелось только одного – дослушать медь и серебро этой странной и прекрасной симфонии.

Потом невидимый маэстро оборвал и музыку…

Осталась бездна. Её гармония уже не поддавалась интерпретации сознания и Фома оставил его. На этом фоне меч Скарта был даже не смешным, просто неуместным: что за бессмыслица?.. Что может измениться в этой невыразимой и пронзительной ясности всего и вся?.. Все, что он знал и видел, оказалось ничтожным и нелепым, и было стерто мощным движением чистого знания, как стираются тряпкой с доски каракули первоклассника. Ничего не нужно, только смотреть в эту вечность и торжествовать. Что он и делал. И тогда бездна надвинулась на него, как некогда на безумного философа…

Словно Магомет, побывавший на 77 небесах и узнавший все свои жизни за краткое мгновение пока падал кувшин омовения, Фома за один миг увидел свою жизнь как бесконечную череду повторений, смысл или бессмысленность которых надо было понять или отринуть, чтобы выпасть из этого порочного круга. Чтобы понять, надо было снова пережить собственные мытарства, чтобы отринуть, достаточно было закрыть глаза. И он очень хотел закрыть их, но не мог, что-то гораздо сильнее его не давало ему сделать это, и эта нежность была внутри… и снаружи.

Стало ясно, что назначенный отдых отменяется, не то чтобы он его не заслужил или наоборот, заслужил его отмену, просто это стало ненужным. Он сделал выбор. Он оказался в длинном кольцевом тоннеле, который вынес его в совершенно пустое место.

Там был разговор… его обрывки роем кружили вокруг его покоя.

– … еще один шанс, пусть начнет сначала, он сам сделал этот выбор…

– … вспомнит ли он, что должен вспомнить, чтобы остаться в живых?..

– … разгадка уже была в его руках…

– … еще раз? Вам мало, что он своими зигзагами создал еще одну туманность?..

– … если он не вспомнит, ему не будет покоя уже нигде…

И Фоме было сказано, что он снова зайдет во все почтовые отделения своей судьбы и получит все ее счета и иски. Он конечно был возмущен, но с какой-то особенной, тихой и неизъяснимой отрадой, когда ему показали картины будущих мытарств. Это было похоже на изощренное издевательство, впрочем, как все предсказания, но он купался в эйфории. С начала времен всякого рода Пифии и Сивиллы таким образом морочили голову всем, кто впадал в соблазн узнать будущее.

«Но я-то не впадал!..» – «Впадешь…» – успокаивали его.

Фома чувствовал, что требовать большего будет верхом неуважения к кайфу, в котором здесь пребывают. Пусть он ничего не спрашивал, но ведь и ему толком ничего не ответили ни про загадки, ни про разгадки – какие могут быть претензии? Все остались при своих, это такая традиция древняя. Он сделал мысленный реверанс за отсутствие хотя бы боли и попросил таких плавных переходов и впредь. Будет тебе и переходов, и впредь будет, сказали ему.

– Итак, еще раз! – хлопнул кто-то одной ладонью, и пустое место пропало так же внезапно и тотально, как и появилось.

Фому молниеносно протащило по белому тоннелю в обратном направлении, и он почувствовал, что его неумолимо засасывает во всеобщее движение, словно в пылесборник пылесоса – цветной, прозрачный, но такой же душный..

Вой над ареной стоял невообразимый. Появление нового зрителя в верхних рядах цирка в таком ажиотаже прошло незамеченным, только сосед оглянулся недоуменно (только что край скамьи был пуст!) и тут же отвернулся привлеченный новым взрывом криков и проклятий. Бой был в самом разгаре, ставки достигли пика, от жары и шума закладывало уши, раек трещал. Свободных мест не было, вновь прибывший сел на единственное не занятое место.

Внизу, на песчаной арене разыгрывалась нешуточная схватка. Доктор с самого верха галерки наблюдал, как какой-то верзила гоняет по кругу его закадычного приятеля – рыцаря Белого ключа, Фому Невероятного, след которого по едва заметной турбулентности он отыскал в Открытом мире, после очередного столкновения с дырой. След привел его сюда, в какую-то богом забытую провинцию Ассоциации.

Оба противника были вооружены как гладиаторы: легкий панцирь, небольшой круглый щит, меч, трезубец, сеть и каска. То что один из них был его коллегой-сайтером говорили только рыжие пряди, выбивающиеся из-под помятого шлема, да громкая брань, комментирующая действия противника и зрителей.

Фома был с мечом, его противник с трезубцем и сетью. Мрачное удовлетворение сияло на лице верзилы, под шлемом с широкими боковыми отводами, закрывающими часть шеи. Он снова и снова настигал Фому и долбил трезубцем в маленький щит так, что казалось следующий удар будет последним. Вот только с сетью молодчик обращался не так ловко и умело, как оружием, и Фома успевал либо ускользнуть от нее, либо провести контрприем. Впрочем, чаще он просто убегал. Высокий дощатый забор, окружавший арену был уже вдоль и поперек истоптан сандалиями Фомы, улепетывающего от своего могучего противника по его вертикали на манер мотоциклиста в цирке. В такие моменты он и комментировал действия противника, а также тех зрителей, головы которых, высовывались в окошечки, проделанные в этом заборе.

Из всего этого можно было заключить, что сил у Фомы еще много и можно не торопиться его спасать, хотя все равно придется, почему-то был уверен Доктор. Но как и когда Фома успел за то короткое время, что прошло с момента встречи с дырой, ввязаться в поединок да еще и вооружить против себя практически всех зрителей? Хотя, время штука хитрая и обладает не только ёмкостью, но и произвольным вектором. Доктор приготовился ждать, а если удастся и развлечься. Судя по ажиотажу тотализатор здесь процветал.

– Какие ставки? – спросил он у соседа.

– Десять к одному против рыжего. Вон там… Нос.

Сосед кивнул на сидящего чуть ниже, в проходе между балконами и ярусами грузного делягу с неуловимыми глазами и крючковатым носом, который говорил о хозяине все. Возле него было суетно и шумно, подходили и отходили люди, крутились какие-то шныри и прощелыги отвратного вида, всем находилось дело.

«Нос» оценивающе пронзил Доктора острым взглядом, когда тот поставил золотой на рыжего, но ставку, несмотря на то, что она была слишком крупной, принял. Покусав и зачем-то понюхав монету, он бросил ее в бездонный карман засаленного «бухарского» халата и выдал Доктору клочок бумаги с непонятными закорючками…

Арена дружно ахнула, Фома снова вырвался из-под сети, которая казалось уже накрыла его. Доктор вернулся на место и пока Фома описывал круги по забору (заметно снизив темп, отметил Доктор), осмотрелся.

Цирк представлял собой круглый дощатый сарай диаметром около двадцати метров и высотой около десяти. Пологий конус крыши с дырой посредине для вентиляции и света. Три яруса балконов нависали над ареной, вокруг которой были еще стоячие и сидячие места наподобие амфитеатра. Несколько групп толпилось возле отверстий в заборе вокруг арены, поочередно высовывая головы; это были любители острых ощущений. Гул сотрясал это ветхое строение, а когда зрители дружно наваливались на балюстрады балконов, чтобы рассмотреть, что происходит под ними, казалось, что сарай вот-вот рухнет или сложится на манер карточного. Но он, вопреки очевидному, не падал, точнее, казалось, падал, но никак не мог упасть и только скрипел. Пизанский, словом, цирк, где зрители рисковали нисколько не меньше участников схваток.

Сама арена, посыпанная песком смешанным с опилками, была диаметром около дюжины метров, то есть, бегать Фоме при любом раскладе оставалось недолго. Хотя зрителям так не казалось, они считали, что маневры его затянулись, а драки настоящей пока никто не видел. Это была основная претензия к Фоме, помимо той, что вложенные деньги надо было уже возвращать. Многие нервничали и кричали Фоме, чтобы он прекращал забег и вел себя как мужчина.

Фома охотно вступал в диалог, подзадоривая зрителей тем, что ему спешить некуда, он на службе, служба идет… Очередной нырок, резкий разворот на 180 градусов, рывок и верзила, не успевший перестроиться, врезался в забор. Халупа цирка содрогнулась. От сотрясения кто-то, не удержавшись, сорвался с верхнего яруса, но слава богам развлечений, был перехвачен на следующем ярусе. Раздался истерический хохот, каким смеются от страха. Это лыко тоже было вставлено в строку Фоме. Из-за него люди чуть не гибнут, перегинаясь поглядеть, как его споймают! Впрочем, дело явно шло к концу. Фома устал, он уже не бегал как сайгак по арене и забору, а ускользал, и то как-то неловко и в самый последний момент.

– Давай, Громила, сделай его! – раздавались нетерпеливые крики.

– Споймай зайца!.. – И хохот.

– А вы-то куда торопитесь? – удивлялся Фома.

Он тяжело дышал, его противник тоже, поскольку весил раза в полтора больше, да еще сеть постоянно путалась у него под ногами. Мощная грудь громилы ходила ходуном. Паузы становились необходимы обоим. Ускользая от противника, Фома ловко взобрался на забор и, пробежав по нему полкруга, вступил в разговор со зрителями балкона второго яруса:

– Здесь так хорошо, прохладно, слонов и других освежителей воздуха нет, сиди да смотри! Куда торопиться?

– Обед стынет! – отбрил его кто-то. – Из зайчатины!

Хохот, удар трезубца по забору и сеть зависла над ним. Фома, уворачиваясь, неловко сорвался с забора. Острый трезубец замаячил в опасной близости. Он отмахнулся мечом и появилась первая кровь.

Кто-то завизжал в предвкушении:

– Что сейчас будет!!

И действительно, раненый Громила бросился вперед с утроенной яростью. Один удар трезубца снес Фоме каску, другой вдребезги разнес щит – казалось, всё. Поэтому несколько странно прозвучал вдруг спокойный голос Фомы:

– А что сейчас будет?

– Обед! – радостно и хором ответили зрители.

Громила, держа трезубец наизготовку, подкрадывался, пыля косолапыми ногами. Это был конец: когда к тебе подкрадываются убежать невозможно, учит боевое дао. И Громила не торопился. Доктор стал пробираться к балкону второго яруса, под которым вершилась финальная сцена.

– Абееед? – удивился Фома. – А вы-то что будете делать на этом абеде??? – взвыл он отчаянно, мечась на крохотном пятачке между сетью и трезубцем.

Цирк содрогнулся от мощного единодушного ответа зрителей, как будто они ждали этого вопроса весь день: