Текст книги "Страсти по Фоме. Книга 1"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 37 страниц)

31. Регламент

Перед читкой условий произошло событие, которое заставило присутствующих содрогнуться еще раз за этот день. Освобождая место для переносного трона короля и своеобразного помоста для оглашения указа, служители были вынуждены убрать голову Джофраила, до сих пор торчавшую на колу под портретом его величества. Лишь только они взялись за нее вдвоем, так как никто из них не решался подойти к ней в одиночку, как голова снова открыла свои страшные глаза и пасть и прохрипела жутким потусторонним голосом:

– Тебе конец, чужестранец! Бойся пущенной стрелы!..

Огромный черный язык ее при этом продолжал болтаться ниже подбородка и мерзко извиваться. Служки немедленно упали в обморок, кол на них, голова покатилась по полу, все бросились от нее врассыпную, но внезапно замерли, так как в распахнутые двери зала торжественно вплывал на троне его величество Иезибальд Четвертый.

– В чем дело?! – рыкнул он.

– Ва-ва-ва! – сказали ему невразумительно, показывая на катающуюся по полу голову.

Поняв, в чем дело, король рассвирепел: кого-то боятся больше, чем его самого!..

– Убрать!!! – приказал он, показывая посохом на голову, своей страже.

Стражи упали на колени, мелко осеняя себя кругами и склонили повинные головы – что хочешь делай, государь, хоть руби, а нам такая работа «без надобностев»! Живого – со всем удовольствием, а эту головешку… Руби, государь!..

Король, не спеша поворачивая голову, посмотрел на собрание, потом тяжелый взгляд его снова остановился на голове. Та дико вращала глазами, лизала языком пол и корчила рожи, как паралитик. Это показалось его величеству издевательством.

– Убрать эту падаль!! – закричал он и со всего размаху ударил посохом. – Скарт!.. Где твои люди?

Но так как трон не был еще опущен на пол, то удар посохом не получился и король чуть не упал с трона, потеряв равновесие. Положение спас Скарт, подставив могучее плечо под накренившийся трон. Трон срочно поставили на пол. Король был взбешен. Неизвестно, чем бы закончилось это для присутствующих, но тут Скарт подал знак и откуда-то, словно из-под земли, появились люди в темно-красных, почти бордовых, одеждах и приблизившись к голове, насадили ее снова на кол. Голова продолжала кривляться и корчиться, и Скарт, так же молча, велел убрать ее с глаз долой.

Голову вынесли, несмотря даже на то, что она начала дико хохотать и плеваться – людям Скарта, отважным мастерам заплечных дел, это было не в диковинку. В зале на разные лады шептали сказанные головой слова, но о том, что покачнулся Иезибальдов трон, не смели даже заикаться, хотя Фома видел, что присутствующие потрясены этим не меньше…

Король мрачно сидел на троне, явно не в себе. Постепенно в зале установилась тишина, мертвая. Забыв дышать, подданные смотрели на своего короля.

– Регламент! – сказал он наконец.

Из чтения регламента поединка, продолжавшегося почти четверть часа, даже Мэя поняла, что готовится не поединок, а убийство. Убийство молодого графа Иеломойского, с тем, чтобы появился новый граф, Скарт. Так в Кароссе решалась проблема денег, кругов, а заодно и развлечения. Убив Фому, король сохранял у себя и деньги, и надежду найти розовые круги – Мэю. Выбор оружия, время, правила, да и вообще все условия поединка диктовал Скарт как оскорбленный. Когда и как его оскорбили, недоумевал Фома.

Выходило так, что он узнавал о точном времени поединка, так же как и о выбранном Скартом оружии и виде единоборства, за полчаса до самого поединка. Все говорило о том, что церемониться с ним не собирались, кроме пышных похорон в виде турнира.

– Они хотят вас убить! – прошептала Мэя. – Вы даже не сможете подготовиться за эти несчастные полчаса! А он будет заниматься этим весь день!

– Хорошо еще, что есть полчаса! – хмыкнул Фома. – Могли бы и их не дать, а, капитан? Пока нам везет?..

Но Блейк, до этого хмуро молчавший, только криво усмехнулся в свои роскошные усы и не поддержал его тон. Сдержанный гул голосов придворных постепенно стихал, видя, что король собирается что-то сказать.

– Ну что, граф – странствующий рыцарь, как тебе условия честного поединка? – громко спросил Иезибальд в наступившей паузе. – По-моему, справедливые?..

Он уже полностью пришел в себя после инцидента и теперь удобно развалился на твердо стоящем троне, саркастически ухмыляясь. Трон поставили напротив главного входа в зал на специальный небольшой постамент, и король со своим смертоносным скипетром возвышался над притихшей толпой. Рядом с ним находились Скарт, Меркин и еще несколько человек свиты или обслуги, а между ними и залом, по углам постамента, стояли два дурынды с алебардами.

Двух предыдущих стражей заменили, и теперь можно было только гадать, что с ними произойдет в ближайшем будущем, каким причудливым образом отразится на них гнев Иезибальда в руках виртуозов кнута и топора. Но!..

Что ни говори, читалось на лице короля, а день был неплохой: две жертвы, еще две потенциальные жертвы, и одна – новоявленный граф – жертва с развлечением. Поэтому он приготовился слушать Фому с умилением палача, заранее все прощая – чем бы его голова не тешилась, лишь бы до плахи допрыгала…

– А, Томас?

– Для полной справедливости там не хватает еще одного условия, ваше величество! – сказал Фома.

– Какого? – развеселился Иезибальд. – Мы, кажется, все предусмотрели, а, Скарт?

Он захохотал, совсем не смущаясь и не скрывая то обстоятельство, что они со Скартом «все предусмотрели». Засмеялись и в зале.

Фома подождал тишины. Иезибальд махнул нетерпеливо рукой.

– Ну-ка, ну-ка?

– В указе забыли написать, что у меня должны быть связаны руки! А это несправедливо!.. Как же Скарт сможет драться со мной, когда у меня руки не связаны, как у его жертв?

Тут уже не выдержал и захохотал Блейк, за ним несколько офицеров. Похоже, бравый капитан был из тех немногих, кто не очень-то боялся короля и его фаворита, а может, был нужен. Королевская гвардия была отборным войском, а ее командир, по рассказам Мартина-младшего, не раз доказывал свою верность в бою, спасая его величество.

Скарт побагровел и сделал угрожающее движение в сторону Фомы. Он странно легко менял цвет со смуглого на багровый и обратно.

– Довольно!.. – Иезибальд стукнул посохом, останавливая всех.

Фоме прощалось все как покойнику, но и покойник не должен превращать серьезный ритуал своих похорон в балаган. Прочие же… король жестко чиркнул взглядом окружение Блейка. Доберемся и до прочих, читалось на его лице.

– Условия зачитаны, и кончено!..

Он еще раз ударил посохом, отметая все возможные возражения.

– Это обычные условия наших поединков и менять их мы не намеренны! Завтра, а когда конкретно, Скарт объявит графу через своего секунданта, поединок должен состояться! Неявившийся признается побежденным, кроме того, что лишается всех званий и чинов и моего монаршего благоволения! Все!..

Лишение монаршего благоволения это получение заплечного благословения от Скарта и его подручных, прекрасно понимали все, в том числе и Фома. Король снова хлопнул посохом и кивнул герольду, тот прокричал:

– После турнира его величество дает обед в честь победителя, и танцы!

Загремели фанфары, под которые король со своей свитой удалился. Он не слезал с трона, четыре дюжих молодца, каждый размером со Скарта, подхватили массивное королевское сиденье, словно детскую люльку, и вынесли из зала.

– А сейчас танцы! – снова объявил герольд.

– Все нормально, до и после казни танцы, – резюмировал Фома и повернулся к Блейку. – Спасибо, капитан, что не дали Мэе скучать.

– Граф, я отнюдь не скучал с вашей невестой! – блеснул зубами Блейк.

– Кстати, – добавил он. – Я уверен, что Скарт предложит вести поединок верхом на лошадях и в полном вооружении, дабы использовать преимущества своего роста и веса.

– Да неужели какая-то лошадь выдержит его в полном вооружении? – хмыкнул Фома.

– У него не конь, богатырь!

– Славься море, хоть конь у меня есть!

– Вы можете рассчитывать на мои доспехи, граф, – сказал Блейк.

– Вы рискуете! – засмеялся Фома. – Победитель получает все!

Блейк тоже ухмыльнулся:

– Именно на это я и рассчитываю! Мне давно нравится его жеребец!..

И снова танцы, танцы, танцы… Удивительное восприятие жизни этим народом восхищало Фому. На их глазах убили двоих из них, завтра еще, как минимум, одного, не считая посаженных в каталажку стражников, а они поют и веселятся, как дети. Лови момент, говорил маленький Марти. Буду любить здесь жить, решил новоиспеченный граф, наблюдая зажигательные па танцующих. Танцевать!..

– Вы куда, сударыня? – удивился он, когда Мэя сделала движение уйти. – Меня убьют, а вы уходите!.. И куда?..

Мэя блеснула глазами.

– Вы удивительно самонадеянны!

– А на кого же мне еще надеяться, милая Мэя?

– И с вами невозможно разговаривать серьезно! Вы только посмотрите кругом, вас хотят убить, все это понимают, кроме вас! Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что Скарт убийца!

– А Хрупп?

– Что Хрупп?

– Ты ведь видела Хруппа, на кого он похож?

– Хрупп?.. – задумалась Мэя; на ее лицо набежала тень. – Ни на кого…

Она пожала плечами, потом вдруг испуганно посмотрела на Фому.

– Если он и похож на кого, так это на вас!.. Такой же дерзкий и самонадеянный!

– Что, в самом деле? – хохотнул Фома.

«Значит Хрупп действительно оттуда! Молодец, Док!..» – мелькнуло у него.

– Этого еще не хватало, у меня соперник, Мэя! – продолжал он веселиться. – И я узнаю об этом накануне свадьбы?!

– Нет, правда, вы удивительно похожи! Не внешне, нет! От вас обоих что-то такое идет… я не знаю, как это сказать. Только он страшный еще. Я видела его на развалинах монастыря, это демон разбушевавшийся! Не страшный даже – жуткий!

– Он разбушевался потому, что не нашел круги?

– Да!.. Но до этого он зарубил человек двадцать и был весь в крови. На него было невозможно смотреть, больно, такое сияние… дымное…

– Сияние?

– Ну, я не знаю… вроде ничего не было, но глазам было больно на него смотреть, люди отворачивались. Только один монах, отец Моро, глубокий старик, смотрел на него и творил молитву. Хрупп снес ему голову, не посмотрев, что тот на коленях.

– А что за молитву читал монах?

– Против Сатаны.

– Ну что ж, понятно, – резюмировал Фома.

– Что вам понятно? Что он Сатана?

– Что молитва против Хруппа не поможет.

– Она бы помогла, если бы он успел! – с убеждением сказала Мэя. – Постойте, вы что и с Хруппом собираетесь драться?

– Он мне не нравится. Слишком уж похож на меня, а двое пернатых, как говорят правители моей родины, в одной берлоге не уживутся. Но драться я с ним не буду, я его просто убью!.. Зачем же ему круги, а, Мэя?

– Ох и хвастун же вы! – удивилась она. – Откуда вы такой? И что это у вас за родина, где птицы живут в берлогах?

– Это удивительная страна, Мэя, что там птицы!

Фома широко и радостно улыбнулся о родине. Вдали она была такой же сказочной, как Каросса. Это была огромная страна, потерявшая еще не все просторы, всеми любимая и втайне ненавидимая, всеми ненавидимая и втайне любимая. Почти открыто всех презирающая и маниакально стремящаяся попасть в содружество презираемых государств. Сказочная страна, сидящая на самых богатых землях и водах, и пребывающая перманентно в дикой и косной нищете, наряду с вызывающей роскошью правящей элиты. Страна, в которой ее правителя делают с ней и ее народом, все что хотят, а избранники народа, попав в столицу, добиваются только одного для своего народа – собственной столичной прописки. Вся страна хронически летит в пропасть, поэтому решает вопрос не «что делать?», а «под каким гимном и флагом падаем, и кого при этом проклинаем?» Власть этой страны уважает только силу, забыв о правде, и уже сам народ-богоносец стал забывать о том, что правда существует. Народ превратился в население, странствующее, как рыцари, кто по рельсам, кто по магазинам, кто по твою душу, а кто впотьмах. Поэтому он ее и любил…

– Странно, по-моему, вы ничего хорошего про нее не сказали, кроме слов, которые я не поняла: валюта, коррупция, бомжы, – заметила Мэя, и тряхнула головой.

– Ну вот, а эт о ключевые слова для понимания моей родины. Они означают: воруют!

– Сложные у вас отношения! – сказала Мэя. – И все-таки, по-моему, странствующие рыцари не такие! Не такие хвастуны, во всяком случае!

– Я не рыцарь, я – граф Иеломойский, мне по чванству положено!

32. Волгла

Фома не стал дожидаться конца вечеринки, тем более, что его сторонились как прокаженного. Ему едва удалось уговорить Мэю пойти с ним. Доводы о том, что ей грозит опасность, что она некоторым образом все-таки невеста, и что, в конце концов, она уже была у него, не возымели никакого действия. Не помогли и страшные клятвенные обещания не притязать на ее предсвадебный покой, пока Фома пригрозил, что силой уведет ее с бала, тем более, что резиновый этикет двора это даже поощряет.

– Ну хорошо, – сказала она, – только…

– Чтоб я сдох! – еще раз горячо поклялся Фома. – Гореть мне вечным огнем в солярии!

Поведение Мэи его забавляло и, как ни странно, трогало.

Сразу по приходу в апартаменты Мэя ушла в другую комнату.

– Ты что? – спросил он.

– Я буду молиться за тебя.

– Только не опоздай, как тот старик.

– Я начну прямо сейчас.

После того как он почти женился и почти сразился, свежеубранная постель показалась эдемским лугом. Сидящая же в дальнем углу красивая девочка делала этот крахмальный рай земным. Правда то, что она делала, не было похоже на предвестие хоть чего-нибудь из мирской суеты. Словно тоненькое деревце сидела она в странной позе, воздев руки небу.

Фома заскучал, забременел под воспоминаниями: сколько всего!..

– Сколько тебе лет, Мэя? – спросил он наконец, чувствуя себя уже целым Соломоном под грузом бывших и грядущих дел.

– Шестнадцать.

– Это опасный возраст, – предупредил он. – Ты знаешь историю благословенного царя иудейского, Соломона и девицы, грозной, как полки, Суламифь?

– Нет, а что?

– Иди сюда, расскажу… ей было примерно столько же.

– Не-а, вы оттуда рассказывайте!

– Это мелодраматическая история, не могу же я ее кричать.

– Вы же обещали, ваше сиятельство!

– Ты что, не хочешь узнать самую красивую историю во вселенной? – удивился он.

– Нет! – рассмеялась Мэя.

– Вот одр его – Соломона, шестьдесят сильных вокруг него… Все они держат по мечу, опытны в бою, у каждого меч при бедре его ради страха ночного… Девы Иерусалимские!.. Ты идешь?

– Нет!

– Ну, тогда… носильный одр сделал себе царь Соломон из дерев Ливанских, столпы его сделал из серебра, локотники его из золота, седалище его из пурпурной ткани. Пойдите и посмотрите, дщери Сионские, на царя Соломона в венце, которым он увенчан в день бракосочетания его, в день, радостный для сердца его… Идешь?..

– Ты не будешь спать?

– Я буду молиться.

– Ты разве не молилась уже в той комнате?

– Мой Соломон призвал меня…

– Зачем так долго молиться? – удивился Фома в конце концов.

Он зажег свечу, чтобы посмотреть, как она устроилась в темноте. Мэя сидела все в той же странной позе мольбы, покачиваясь в такт какому-то заунывному речитативу…

– Молитва должна быть мгновенной, как вспышка, что зажигает свечу. Это состояние, а не слова. Не надо разжевывать желания своему Богу. Чем дольше ты разжигаешь свечу, тем меньше от нее остается и тем больше опасность обжечься…

Мэя опустила руки, словно задумалась, потом подошла к нему.

– Вот правильно!.. – он взял ее за руку, усадил в постель. – Все это длинное происходит от недоверия… нет, кажется, Он не понял, дай-ка я Ему все хорошенько объясню! Разжую… – И жует, жует, вспоминает, что забыл и опять жует, пока все атрибуты жизни не перечислит на свой лад. А Бог-то уже спит! Давно спит и ни черта не слышал из его энциклопедической молитвы!

Фома, поставив свечу между колен, изобразил лицом и фигурой ополоумевшего от усердия дервиша и безумного бухгалтера, задумавшего свести баланс с Господом к привычному нулю. Мэя не выдержала и засмеялась, разгладив морщинку непонимания на строгом лице: как можно над этим смеяться?..

– Молитва это мгновенная просьба, даже желание. Ведь все происходит либо сразу, либо не происходит никогда.

– Как это? – не поверила Мэя, глядя на него во все глаза.

– А вот так: представь себе, что ты хочешь, и вложи в это все свои силы, всю себя, и это произойдет. Но только пожелай совершенно искренне! Потому что я знаю одного человека, который молился, чтобы Бог дал ему много денег, и в то же время испуганно спрашивал себя: не много ли я прошу?.. Не ограбят ли меня?.. Богу все равно сколько ты просишь, но если просишь, проси истово! Желай!

– Мне не надо денег!

– Я не об этом.

– И я не об этом. Вы действительно не боитесь завтрашнего?

Как не бояться? Если бы он хотя бы видел Скарта в деле, тогда, может, не боялся – знал, как надо действовать и действовал. А сейчас он боялся чего-то не учесть. Впрочем, если Скарт человек, то ничего нового от него ожидать нельзя. Но проглядывало в Скарте что-то нечеловеческое…

И тогда поединок становился смертельным. Но Фома был почти спокоен. Это не было спокойствием победителя. Он действительно не знал, как все сложится, да и складывалось все против него, но не было никакого сожаления и беспокойства ни о чем. Двум смертям не бывать, не ужиться двум пернатым в одной берлоге, усмехнулся он.

Кроме того, Ассоциация, общение с Доктором, их схватки дали ему кое-что, напомнили о некоторых динамических стереотипах. Так что он боялся только одного: изменить себе в священном деле – поединке. Но всего этого не скажешь Мэе.

– Но ты же молилась за меня? Теперь я абсолютно спокоен, – сказал он. – Наше дело правое, мы победим!

– Вы опять смеетесь…

– Ничуть!

Фома посмотрел на канделябр в форме трехглавого дракона над кроватью. В раскрытую среднюю пасть чудовища он заранее поставил еще одну зажженную маленькую свечку, кроме тех, что стояли на головах дракона. Теперь пламя маленькой свечи колебалось, в то время как другие горели ровно; слушаки были на месте. Он убрал свечу и заткнул пасть дракону красным покрывалом. В неярком свете свечей получилось красиво: из пасти дракона лилось красное вино.

– Зачем?

– В изголовье его пурпурные ткани, вытканные дщерями Кароссы…

– Словно кровь…

– Кстати, кому ты молилась?

– Богу, кому же еще?

– А как вы здесь его зовете?

– Никак. Разве может быть у Бога имя? – удивилась Мэя. – У вас он как-то называется?

– О, у нас написано столько историй про Бога! – сказал Фома. – Столько дано ему имен! Самое меньшее девяносто девять! Но настоящее имя Бога – девятьсот девяносто девять имен!

Он усмехнулся.

– Пока. Думаю, что и это не предел.

– Девятьсот девяносто девять имен Бога?!

Мэя недоверчиво посмотрела на него, не шутит ли он опять, но Фома был серьезен.

– Но зачем же столько? И как их запомнить?

– Каждый выбирает свое, наиболее близкое, и пользуется им. Остальные вспоминает только по большой нужде, если вообще вспоминает.

– По большой нужде? – страшно удивилась Мэя.

Фома захохотал:

– По необходимости, Мэя, по большой необходимости, конечно! Извини!

– А как вы называете своего Бога?

– Я? – удивился Фома.

Он никогда напрямую не обращался к Богу, поминал только, что называется всуе.

– Я – никак!.. Ну, то есть быстро!

Он не молился в том, привычном, понимании; мгновенная концентрация – и все!

– У вас, наверное, мало времени?

– А у вас его что – много? – хмыкнул Фома. – Строго говоря, времени вообще нет. Это иллюзия, такой коллективный самообман: «я приду к тебе завтра!..» Никакого завтра нет. Впрочем, это долгий разговор. Давай-ка спать, завтра веселый день!

– Завтра же нет!

– Умничка! Но сейчас есть, и сейчас нужно спать!

– А у вас все так молятся: раз – и все?

– Нет, у нас молятся так же, как и у вас.

И Фома заунывно застонал какую-то дребедень:

– Ааа… анана-ка, каляка-маляка, бутылка-копилка, здоровье коровье, даму для amour, смерти без сраму!.. – вот так примерно!

Мэя смеялась до слез.

– А вы что, выродок? – спросила она.

– Пожалуй, – вдруг взгрустнул Фома. – Наверное, многие так и считают.

– Ой-е-ей! – Мэя подлезла к нему. – Извините, граф, я больше не буду!

Есть что-то невыносимо эротическое и нежное, как в картинах и поэзии прерафаэлитов, когда к вам в постели на «вы». Едва ощутив это, Фома задул свечи. Кровь дракона стала черной…

… – А ты правда женишься на мне?

– Вернее, чем существует твоя земля…

Проснулся он оттого, что Мэя опять плакала. Плакала тихо, стараясь его не разбудить, почти неслышно. Поэтому он и проснулся. Мэя лежала спиной к нему, и Фома, прислушавшись, услышал, как она что-то горько и тихо пела, какую-то обиду или боязнь.

– Та-ак, – протянул он. – А теперь что? Песни Кароссы печальной?

– Я боюсь, – прошептала она и, видя как он нетерпеливо дернул плечом, добавила:

– Нет, не завтра… Я Волглу боюсь.

– Это кто еще такая?

– Это лярва такая дурной любви.

– А почему же раньше-то ты ее не боялась?

– Раньше меня заставляли, я совсем не хотела. А теперь хочу-у-у! – зарыдала Мэя в голос.

Детский сад!.. Фома даже растерялся.

– Ну-ну, успокойся, – неловко утешал он. – Ничего плохого в этом нет, по-моему.

– Да-а! – хлюпала она носом. – Она знаешь какая!.. Может, хуже даже Хруппа. Мерзкая! Скользкая! Вонючая-ааа! – запричитала Мэя опять.

– Да ты-то откуда знаешь?

– Она мне приснилась! Нам ее показывали в монастыре, картину, и нюхать давали!

– Нюхать картину?

– Нет, ее часть! Она оставляет иногда после своих появлений следы, кусочки слизи.

– Муть какая-то! – чертыхнулся Фома. – Ну и что она делает, эта твоя Вобла?

– Волгла-а, ууу!..

Мэя была расстроена всерьез, на заплаканном лице отвращение сменялось страхом.

– Она всасывает. Ой, мамочки, опять! Я уже чувствую!..

Так, решил Фома, если продолжать эти бессмысленные расспросы, истерика разбудит саму себя и он точно не выспится.

– Как, говоришь, зовут твою Воблу? – спросил он, крепко взяв ее за трясущееся плечо. – Да отвечай же! – тряхнул он сильнее.

– Волгла!

– Я завтра же с ней поговорю! С утра. Скажу, чтобы отстала от тебя! Все, спи!..

Если бы Фома сказал, что завтра он поцелует при всем честном народе Скарта и попросит у него прощения, то вряд ли добился бы большего эффекта. Мэя замерла на полуслове. Сомнение и надежда боролись в ней так сильно, что кровать шаталась, словно в любовной лихорадке.

– Правда? – наконец прошептала она.

– Правда!

– А как?.. – Мэя чуть не задохнулась от его уверенности.

– Поговорю и все! – отрубил он. – А теперь спи, сюда она больше не сунется. Но если проснешься и опять подвывать будешь, я могу к твоей вобле не успеть!

– Волгле, – тихо поправила она.

– Вот-вот, у меня важная встреча завтра, надо выглядеть свежим, а тут истерики! – проворчал Фома, и легонько толкнул ее рукой в лоб. – Спи!

Мэя сразу же уснула.

Фоме повезло меньше, как только он стал засыпать, появился Сати.

– Здорово, граф Еле потомство! Нас прервали, как жизнь?..

У Сати за это время могло пройти не больше пяти минут…

– Все хорошо, завтра похороны.

– Уже похороны?.. Значит, жизнь удалась?

– Еще как, вся фотография в бланманже! Осталось только взбить, листик бессмертника, и можно выносить.

– Ну, так перед смертью тебе надо исповедоваться, мой мальчик. Давай, как на духу: кто затащил тебя сюда?.. Поверь, это будет очень прилично с твоей стороны. Покойник выглядит свежее, если у него не остается тайн пред лицом бездны…

Сати был полон сил, Фома остался мальчишкой…

– Я унесу эту тайну в могилу, – в таком же тоне ответил Фома.

Но Сати и глазом не моргнул.

– Между прочим, мы зря теряем энергию!

– Вот именно, а она мне будет нужна!

– Ничего, это же я тебя вызвал, я и несу расходы, – усмехнулся Сати. – А хочешь, я тебе скажу, кто достиг уровня иерарха с тех пор, как ты… нас покинул? – предложил он вдруг, и сделал испуганное лицо.

– Я вас покинул?! – возмутился Фома. – Да меня вышвырнули, как щенка!

– Ну так сказать?.. Или будешь обижаться на формулировки?

– Скажи, если только чтение этого списка не займет всю ночь. У меня завтра веселый день, хотя завтра нет, я это только что доказал.

– Конечно, какие же похороны без покойника! – согласился Сати. – Ну так слушай: их оказалось всего трое – Син Тон, Лоро Ларкин и Акра Тхе.

Акра Тхе это его закадычный спутник, Док. Хотя Фома уже подозревал своего приятеля, после того как тот проговорился на постоялом дворе, что замки это его рук дело. Но зачем ему все это?

– Эй! – окликнул его Сати. – Потрясающие новости, не правда ли?

– Да, – нехотя согласился Фома.

Он все-таки идиот. И хотя было уже ничего не исправить, он смачно выругался.

– Э, э! – остановил его Сати. – Только, пожалуйста, без магических формулировок! Прибереги их для противника! Тем более, что это еще не все!

– А что еще? – спросил Фома, все еще в шоке.

– Ну, не надо так расстраиваться! Подумаешь, приятель купил! Будешь, впредь, осторожнее граф, тем более, что ваше сиятельство призывают в Ассоциацию.

Вот это да! Снятие бессрочного отлучения? Без Синклита?

– А почему ты думаешь, что без Синклита? – улыбнулся Сати. – Впрочем, ты прав, в отдельных случаях существует Совет Координации.

– Все еще существует?.. – Фома тянул время, переваривая информацию. – А что случилось, что мной занимается Совет Координации?

– Скажи еще, что не знаешь!.. Ты нужен здесь, все остальное по прибытии. Итак?

Сати вдруг неуловимо переменился, стал суше, строже, по-деловому немногословен, заставляя и Фому быть таким же.

– Что у тебя здесь?

– Поединок, потом война…

– Поединок, – проговорил Сати. – Опять женщина? Когда же ты накуришься, сынок?.. Впрочем, я знаю, эти стервецы из отдела контроля, поналепили на тебя все программы какие были, вместо того, чтобы самим этим заниматься. Ладно, это вирусное, это пройдет. Она рядом?

– Папаша, я один.

– А он кто, муж?

– Ну что я, совсем? С мужем на поединке за его жену!.. Даже Шекспир такого не придумал… кажется. Все гораздо прозаичнее, он шеф тайной полиции.

– Покажи мне его. Да не кривись ты! Хватит уже геройствовать, ты нужен здесь, в Ассоциации!

Фома показал Скарта. Сати присвистнул.

– Это не человек, – сказал он. – Во всяком случае, не то, чем кажется. Это тварь создана для убийства.

– Ну, в общем, я так и предполагал.

– Это действительно серьезно. Хочешь, я пришлю кого-нибудь?

– В вопросах чести подстановка не уместна! – засмеялся Фома.

– Но это будет очень сложно! У тебя ни тренировки, ни навыков! Ты черте сколько просидел на Спирали…

– Разберусь! – отмахнулся Фома. – Ты мне скажи вот что…

И он вкратце передал все, что ему было известно о розовых и голубых кругах и о том, что творилось вокруг этого.

– Да, интересно, – резюмировал Сати, после недолгого молчания. – Но ты так построил факты, что мне остается только догадаться, в чем дело. Ты этого хочешь?

– Мне нужно либо подтверждение, либо опровержение.

– Это все факты, ты ничего не упустил?

– Все, что знаю.

– Похоже, действительно, все дело в системе равновесия. Ты это хотел услышать?

Фома глубоко вздохнул, он пока и сам не знал, что со всем этим делать.

– Может все-таки прислать кого-нибудь из Ассоциации? – снова предложил Сати. – Трое-четверо ребят из «каппы» разберутся со всем этим в пух и прах.

– Ага, а заодно – и со мной!.. Пришлешь еще, успеешь!

Сати был шутник – «в пух и прах»! «Каппа» без Фомы в Ассоциацию не вернется, а там его ждет стул Пифии. Иначе, зачем Синклиту или Совету отменять наказание? Сати не стал настаивать. «Все-таки какой-то он не такой стал…»

– Ну, тогда коснись своей дамы.

Фома засмеялся. Потом легко коснулся Мэи.

– Как ты догадался?

– Ну, зная тебя, это было не трудно…

Прошло несколько мгновений.

– Ну вот! – удовлетворенно сказал Сати. – Тебе урок, всегда слушайся старших!

– Что там такое?

– Эта девочка…

Сати пробормотал что-то невнятное куда-то в сторону. Может, у него там собеседник? Пеленг? Нет, все равно раньше двух-трех местных дней они его не найдут, это в лучшем случае…

– В общем, она имеет непосредственное отношение к системе равновесия. Очень непосредственное! Скорее всего, твои противники правы, она ключ к кругам.

– Каким образом?

– Не знаю каким образом, жуткий фон у вас. Надо уходить… Погоди, погоди!

Сати пропал и снова появился через несколько мгновений.

– Раз этот фон, то магия в поединке запрещена, то есть, невозможна! Так?

– Так. Преобладание голубого, а официально объявлено, что магия запрещена.

– Ты с ума сошел! Я пришлю «каппу»!

– Не надо. Мне, что «каппа», что Скарт – один черт теперь!

– Не нравится мне твое настроение!.. Кстати, скорее всего, именно благодаря твоей даме я смог выйти на тебя. В прошлый раз она была у тебя?

– Она как раз прервала наш контакт.

– Прервал ты, проснувшись, а она помогла мне найти тебя, все время жуткий фон! Подумай над этим, здесь что-то есть…