Текст книги "Изгнанник вечности (полная версия) (СИ)"

Автор книги: Сергей Гомонов

Глава одиннадцатая,
повествующая, о чем думают на чужбине люди и звери

По закону природы Нат должен был выглядеть уже очень старым волком. Остальные его сородичи, если и доживали до столь преклонных лет, становились облезлыми всклокоченными чудовищами. Иные ходили без зубов, у тех отнимались лапы, у этих – слепли глаза, притуплялся нюх. Нет ничего страшнее для зверя, чем дряхлость. Да что далеко ходить – предшественник Натаути, старый Нат, его отец, ушел к волчьим предкам вместе со своей подругой Бэалиа, когда им было по шестнадцать, что для их племени – солидный возраст.

Этот Нат, сын того Ната, словно бы замер в самой лучшей волчьей поре, а если двигался теперь чуть меньше, чем на Оритане, то это лишь от невыносимой для полярного хищника жары. Зато здесь к его услугам было столько лягушек, сверчков и цикад, что слушать их выступления пес мог круглый год!

От нечего делать ему часто приходилось валяться в сочной траве, предаваясь воспоминаниям.

Кула-Ори днем словно вымирал: все люди работали с самой зари, и по городу бегали только заполошные дети племени кхаркхи, дожидаясь начала своих уроков у «атме Танрэй». С утра она учила их родителей, чтобы те потом успели заняться своими насущными делами, а ребята ждали своего часа, играя на улицах растущего городка. И так было заведено здесь уже два с половиной витка Земли вокруг светила.

А ведь еще два с половиной года назад Танрэй робела перед неизвестностью, страдая от морской болезни на громадном корабле «Сэхо». И никто, кроме друга хозяина – даже сам хозяин! – не верил в ее адаптолингву[18]18
  Адаптолингва – адаптивная лингвистика, язык, созданный искусственным путем для упрощения коммуникации между двумя различными народностями, которым по каким-то причинам сложно воспроизводить наречия друг друга.


[Закрыть]. Она работала над нею еще в Новой Волне, это была тема выпускной работы, которой женщина рассчитывала удивить преподавателей. Однако те восприняли ее старания очень скептически и едва засчитали.

Но это не отпугнуло ее. Танрэй словно помешалась на придуманном ею синтетическом языке. Он был необычен еще и тем, что создательница старалась отталкиваться не столько от правил древнеорийского образования лексем, сколько от сочетания звука и смысла рассматриваемого слова. Она учитывала и способы произношения слов племенем кхаркхи, но это было не главным. Ей хотелось найти такие звуки, чтобы они своим сочетанием уже намекали на то, что означает слово. В какой-то мере адаптолингву можно было назвать звукописью. Но в том-то все и дело, что самым сложным здесь было найти такое звучание, чтобы оно одинаково легко ассоциировалось с тем или иным предметом как в понимании ори, так и в представлении кхаркхи. И Танрэй пришлось поломать голову, хотя поначалу она пребывала в радужных надеждах, что все получится легко и просто.

Хозяйка видела свою адаптолингву во сне, заговаривала о ней со всеми к месту и не к месту, а когда приехал Тессетен, чтобы забрать их с Оритана, то и вовсе потеряла сон, так не терпелось ей рассказать о своих достижениях и открытиях единственному человеку, который когда-то в нее поверил. Но, увы, у заросшего бородой по самые глаза северянина ни на что не хватало времени – даже на то, чтобы побриться. Сетен все обещал послушать и все откладывал их встречу, хотя (Нат знал это точно!) ему также не терпелось узнать, что вышло из подброшенной им идеи. Ведь он тогда всего лишь хотел защитить эту девчонку от нападок своей стервозной женушки.

В Коорэалатану друг хозяина прилетел не в лучшем расположении духа, на «Сэхо» пустил к себе только Паскома и Ната, ни с кем не разговаривал больше суток после отплытия. А потом хозяйке в свою очередь стало не до адаптолингвы – ее страшно укачало, и она пролежала пластом на своей койке в каюте два дня, подскакивая лишь к умывальнику и жалобно постанывая. Наконец зелье, которое перед отбытием соорудил для всех Паском, стало действовать, и люди начали выбираться на свежий воздух, с удивлением замечая, что снаружи заметно потеплело.

Многие собирались в общей каюте для развлечений и болтовни. Танрэй вышла туда в самый разгар чтения легенды о возвращении на Алу, услышав знакомый высокий голос, не изменяющийся с годами. Тессетен декламировал историю Тассатио и отчаянно зевал от скуки – впрочем, зевал не только он, но и остальные ори. В каюте находились почему-то только мужчины, по большей части гвардейцы, но были и тримагестр Солондан, и кулаптр Паском, и хозяин, а в уголочке посапывал подвыпивший по своему обыкновению созидатель Кронрэй. С появлением женщины все они оживились, но Танрэй было жаль тратить время на просиживание в закрытом помещении: она уже успела насладиться ароматом теплого морского воздуха и синевой горизонта. Однако гвардейцы и старикан-Солондан так упорно состязались в игре «угоди красотке», что ей было неудобно прерывать их и отказываться от бескорыстных ухаживаний.

– Тьфу!

Все замолкли и обернулись. Сетен, как ни в чем не бывало плюнув на пальцы, с невозмутимым видом перелистнул страницу книги и продолжил пытку декламацией. Зато Танрэй оставили в покое, и она быстро подсела поближе к нему.

– Мне надо кое-что тебе рассказать, – воспользовавшись смысловой паузой между эпизодами, шепнула она.

Он покосился на нее из-под выцветших соломенных косм:

– Вот сейчас закончу – и расскажешь.

– Да кто не знает эту историю?! Каждое Теснауто…

– Закончу – и расскажешь. У господ гвардейцев гауптвахта за пьянку. Наказание назначил Паском – причем и мне тоже. Зато потом будет всё прекрасно.

– Тебе тоже за пьянку?!

– Угу. За их пьянку… Я у них теперь, оказывается, вместо мамы-кормилицы.

Услышав перешептывание и заметив косые взгляды, бросаемые в него Сетеном, Паском улыбнулся и пропел:

 
Если из колодца ты, дружок,
Провалившись, выбраться не смог…
 

И тогда все затосковавшие ори подхватили слова песенки, всем знакомой с младых ногтей:

 
Суетиться и не нужно понапрасну!
Просто через час иль пару лет
Там тебя найдут – сомнений нет!
И отныне будет в жизни все прекрасно!
И отныне будет в жизни все прекрасно!
Если же, дружок, в большой мороз
Отморозил уши ты и нос,
Растирать их не спеши себе – напрасно!
Просто через несколько минут
Нос и уши сами отпадут…
И отныне будет в жизни все прекрасно!
И отныне будет в жизни все прекрасно!
Если ты, дружок, три дня не ел,
А во сне краюху углядел,
Не стремись проснуться, парень, понапрасну!
Лучше ты скорей на тот кусок
Разевай пошире свой роток,
И отныне будет в жизни все прекрасно!
И отныне будет в жизни все прекрасно!
 

– Ладно уж, довольно с вас! Ступайте, – смилостивился Паском, умудрившись заставить петь даже Танрэй, которая из-за отсутствия слуха и голоса всегда ненавидела это занятие.

– Ну так ты выслушаешь меня? – наконец-то получив свободу, спросила она, ухватив Сетена под локоть.

Он был в отличном расположении духа и охотно кивнул, хозяин же в страхе сбежал, даже не подыскав благовидного предлога для капитуляции: ему хватило хорового чтения и пения в общей каюте.

Нат поплелся за хозяйкой и ее спутником на верхнюю палубу. Он чувствовал, что другу хозяина очень нравится то, что Танрэй теперь не только говорит с ним без боязни, но и касается его по собственному почину. Сетен не без сожаления усадил ее в кресло под навесом, совершенно не желая, чтобы она отпускала его руку. А она уже вовсю щебетала о своих разработках, даже не замечая, что он еще не успел усесться напротив.

Нат валялся на досках палубы, нежась на солнышке, еще не ставшем таким горячим, каким впоследствии оно покажет себя близ экватора. Он слушал, как довольная собой хозяйка повествует о недавно изобретенном способе добиваться смыслового звучания, и прекрасно понимал, что даже если бы она сейчас просто считала от одного до ста и обратно, Тессетен слушал бы ее с тем же жадным вниманием, словно назавтра ему назначена казнь, и он видит Танрэй последний раз в жизни.

Выговорившись, жена хозяина откинулась в плетеном кресле-качалке и радостно засмеялась, когда собеседник ее похвалил. А все-таки он слушал ее лекцию, потому что сделал несколько замечаний по делу и добавил:

– Вскоре тебе придется учить не только народ кхаркхи. Через пару лет Кула-Ори сильно разрастется. В планах Паскома – перевезти туда еще много ори, причем не только из Эйсетти. Многие будут недоучками, много будет детей, которые и не начинали обучение. Все свалится на тебя. Мы сможем рассчитывать, что ты выдержишь?

Она перестала смеяться и серьезно посмотрела ему в глаза. Теперь в ее взгляде не было страха или ненужного смущения. Она стала взрослой и обрела уверенность в своих силах, а сейчас казалось, что само присутствие одобрившего ее работу «самого главного цензора» сделало ее непобедимой в борьбе с предстоящими невзгодами. Да и он, сильно разочаровавшийся в жизни за последние несколько лет, немного сдвигал рядом с нею свою маску, снова становясь таким, каким помнил его Нат в ранней юности.

– Я буду стараться, – сказала она. – В пределах моих знаний… Большего я не пообещаю…

– А большего и не надо. Знаешь что… идем поболтаемся на палубе? Ты ведь все это время не выходила? – Сетен подмигнул.

Танрэй закатила глаза, покачала головой, изображая, как ей было плохо, и охотно подала ему руку, принимая предложение прогуляться.

– За основу графического выражения этого языка я хочу взять принципы нашего начертания, – продолжала хозяйка, заглядывая через борт и улыбаясь стайке дельфинов, решивших состязаться с «Сэхо» в скорости. – Только чтобы упростить, исключу наши дифтонги и трифтонги. Логичнее будет оставить знак, обозначающий или гласный, или слог – сочетание согласного и гласного…

– Принципы нашего начертания – это ты об оранагари[19]19
  Оранагари – непрерывная черта над сочетанием символов, указывающая конец одного слова или предложения и начало другого.


[Закрыть] над символами?

– Да.

– Думаю, это разумно.

Танрэй обернулась, взглянула на него снизу вверх, как ученица на учителя:

– Спасибо, что не махнул на меня рукой… Меня даже наставники отговаривали от этой темы, предлагали взять более разработанную кем-то, еще до меня. Но мне почему-то казалось, что если я так и сделаю, то подведу тебя…

Нат встряхнулся. Она сама еще не понимает того, в чем разобрался Тессетен, ей кажется, что она испытывает удовольствие от его общества исключительно из-за схожести интересов, из-за того, что им невероятно легко друг с другом и говорить, и молчать. Но нет-нет, да нарочно оказывалась чуть ближе к нему, чем требовалось; и Сетен, бывало, наклонял к ней голову, чуть ли не касаясь – на грани фола! – губами ее пышных рыжих волос. Говорила все больше она, а он слушал и как-то странно менялся в лице. Однако, увлеченная беседой, Танрэй мало смотрела на спутника. Волк усмехнулся про себя: а жаль, она увидела бы интереснейшие метаморфозы… Правда, они, скорее всего, напугали бы ее не на шутку, ведь в эти мгновения рядом с хозяйкой шел совершенно другой человек, в ком не было ни капли сходства с ужасающей образиной хозяйского друга…

Но всему есть предел. Однажды она по своему обыкновению разглядывала прозрачную воду, над которой парил «Сэхо» и, напуганная резко выпрыгнувшей почти в лицо летучей рыбой, отшатнулась, наткнувшись на Сетена. Он невольно поймал ее за талию, Танрэй растерянно замерла в его тесных объятиях, и оба попросту не знали, как повести себя, потому что одинаково ощутили то, что никак не должны были ощущать мужчина и женщина, у каждого из которых давно была своя семья. Тессетен вдруг словно опомнился, и это положило начало их дальнейшему отчуждению, в результате которого они пристали к берегам Рэйсатру изумительно равнодушными друг к другу людьми. Во всяком случае, равнодушными с внешней стороны. И причиной стала запомнившаяся Нату сцена пару дней спустя после их первого разговора.

– У них странные взаимоотношения… – Сетен рассказывал о дикарях кхаркхи, насколько успел их узнать. Тот нелепый случай с прыгающей рыбой они оба негласно решили забыть и не объясняться. – Антропоиды прошли этап матриархата, сейчас у них острый кризис, когда их самцы еще слишком неуверенны в себе, чтобы не видеть в самке потенциального или даже открытого врага и не притеснять ее на уровне общественных устоев и даже религии.

– Религии? Что это такое? – поинтересовалась Танрэй.

– Как тебе объяснить… – он поглядел под ноги и улыбнулся, подыскивая ответ, ведь это словечко изобрел Паском для обозначения того, что делалось у дикарей на Рэйсатру. – Они считают, что все стихии мира действуют разрозненно друг от друга, непрестанно наблюдают за людьми и могут гневаться на членов племени за какие-то их проступки. И когда антропоиды их одушевляют, то называют их духами, покровительствующими той или иной стихии. Это духи-олицетворения. На них всегда можно и понадеяться, и спихнуть какие-то невзгоды.

– Так что же, они не знают, а только выдумывают? Они не знают?!

– Ну как же они могут знать, подумай сама: их век короток, прошлых воплощений они не помнят… Я даже не уверен в том, что их «куарт» развивается в таких условиях…

Танрэй покачала головой:

– Мне их жаль… Чтобы верить во что-то, надо знать все законы, а они выдумывают, подменяют… Ужасно…

– Да, подменяют… Но, в принципе, это удобный подход к управлению теми, кто ниже в стае… то есть в племени…

– Только не предлагай мне придумать еще и какую-нибудь адаптореги… рели… В общем, её!

Они засмеялись.

– Почему бы нет, – пошутил Сетен. – Главное – подкрепить этот ритуал кровавой жерт…

Он вдруг замер, словно чем-то осененный. Танрэй изумленно посмотрела на него, настолько внезапно он осекся на полуслове: его будто не стало рядом.

– Что такое?

– А? Нет, ничего такого. Знаешь, а ты покажи мне, сможешь ли ты защититься в джунглях в случае чего. Это опасное место, и там надо держать ухо востро.

– Но там ведь есть город, а джунгли далеко! – пыталась возразить она, однако Сетен снова затащил ее наверх, на большую свободную площадку, где при желании могли бы без тесноты собраться все многочисленные пассажиры «Сэхо».

– Это только так кажется. Тебя ведь учил чему-то Паском?

Танрэй опустила глаза:

– Ну да… чему-то учил…

– Тогда стой тут и готовься!

– К чему?

– Я твой противник. Я твой смертельный враг. Одна твоя оплошность, и я тебя уничтожу. Будь серьезна, отбивайся в полную силу! Останови меня, Танрэй! – его глаза искрились рождением очередной странной идеи.

Нат подбежал поближе и присел возле связки канатов. Он видел, как просто ей далась связь со стихиями – то, что раньше она делала с трудом, жалуясь, будто неспособна сосредоточиться. А Сетен уже бежал на нее в своем мороке, вызывая оторопь уже одним своим видом. Мало кто останется невозмутимым при виде громадного золотистого тура с нацеленными на жертву рогами. Танрэй одновременно сделала перед собой преграду и отпустила ему навстречу сбивающий с ног поток воздуха, развернувшегося из тугого клубка ветра, что родился между ее ладонями всего миг назад. Она еще не умела скрывать свои действия.

Тессетен не успел начать защищаться, когда летевший в него ураган распался по пути, и лишь легкий бриз смахнул с его лица остатки бычьей гримасы.

Люди стояли друг против друга и изумленно переглядывались. Только для волка тут не было ничего удивительного: все это он понял еще в их первую встречу на ступенях портала Новой Волны.

– Ну… – она смущенно втянула голову в плечи и растянула губы в попытке улыбнуться, – я не слишком способная ученица у Паскома…

– Стой!

Сетен отступил на шаг и что было силы запустил в нее то, что звалось волной смерти. Это было от отчаяния: друг хозяина наконец тоже все понял.

Волна вдребезги разбила зыбкую преграду Танрэй, а дальше развеялась сама, не коснувшись хозяйки.

– Зимы и метели! – прошептал Сетен. – Пропади оно всё… – и едва ли не простонал: – Ну и за что это нам?!

– Что случилось? – встревожилась Танрэй.

– Отойди! – буркнул тот, промчался мимо и снова заперся в своей каюте.

А потом пошел тот разлад. Изо всех сил сопротивляясь, Сетен строил баррикады, чтобы не переступить запретную черту, за которой, возможно, для них двоих, истинных попутчиков, простиралось царство великого земного счастья и прочие радости жизни. Но уж кому, как не циникам и пессимистам вроде него, знать, что вход в чертоги земных наслаждений для одних – это выход во владения боли и несчастий для других. И двери, ведущие в неведомую страну, старательно загораживались подручным хламом – от ничего не значащих холодных острот до откровенно язвительных и не заслуженных ею подначек, тем более обидных, что Танрэй не видела их скрытого смысла. Он только что был спокоен – и вдруг ни с того ни с сего одергивает ее, а затем уходит. И это было так похоже на Ормону, что бедная жена хозяина начинала его ненавидеть, перебирая в мыслях самые оскорбительные прозвища. Но сердце у нее было отходчивым, и в следующий раз они встречались, как ни в чем не бывало, за пустым разговором или обсуждением все той же адаптолингвы. Он просто перестал подпускать ее ближе, не давал касаться даже одежды, пресекал лишние, с его точки зрения, разговоры.

Волк отлично понимал Тессетена. Однако понимать – не всегда значит одобрять.

– Я до последнего надеялся, что это неправда! – услышал он однажды краем чуткого уха разговор Сетена с кулаптром Паскомом – да и от кого бы им таиться? Не от пса же! – Как может быть такое, Учитель?

– А ты подумай сам, – ответил ему бывший духовный советник. – Вспомни о том, что получил от отца в шестнадцать…

– Если это означает то, о чем я думаю, то мир перевернулся вверх тормашками…

– А неужели ты это только что заметил, мой бедный, бедный ученик?

Нат вздохнул. Да, мир перевернулся. И это придется просто принять: они ведь не дикари-кхаркхи, чтобы взваливать свою вину на неведомые олицетворения стихий…

* * *

Суша тянулась по левому борту непрекращающейся зеленой полосой на горизонте. «Сэхо» входил в небольшую бухту, образованную внутри океанского залива: здесь полуостров Экоэро – Земля Болот – сливался с южной частью материка Рэйсатру. К востоку бухта превращалась в дельту большой реки – здесь ее называли Кула-Шри, и севернее, где река после ливней реже, чем где бы то ни было, создавала наводнения, на ней стоял город Кула-Ори.

Полуостров Экоэро был почти единственным участком континента, где на поверхность выходили древнейшие породы праматерика, существовавшего еще в те времена, когда на планете не было ничего живого. Это позже, в результате бесконечных преобразований в земной коре гигантская суша начала где-то дробиться, где-то сминаться в горы, в океанах зарождались глубочайшие разломы и подводные хребты, вулканы и бездонные впадины.

Но сам полуостров геологов-ори не устроил по многим причинам, и они порекомендовали для расселения материковую часть Рэйсатру, несмотря на то, что и здесь из-за близости гор было сейсмически неспокойно, а климат подчинялся веянию муссонных ветров. Лето тут было невыносимо влажным и жарким, и тогда казалось, что на землю опустилось облако пара. Однако сюда не засматривались аринорцы, физиологически не переносившие жару. А чтобы у них не было соблазна разрушить поселение врагов, ори строили свои дома совершенно в другом стиле, чем это делалось на Оритане и Ариноре. Здесь все постройки имели углы, как у хижин аборигенов. Кроме того, Кула-Ори строился так, чтобы органично влиться в природный ландшафт, и деревья вырубались очень редко, словно из благодарности скрывая в зелени крыши новых домов. Словом, джунгли оказались отличным укрытием для эмигрантов.

А климат… К нему южане почему-то быстро привыкали, но теряли способность переносить холода. Паском говорил, что в незапамятные времена, еще до рокового Сдвига, такая погода стояла на большей части Оритана, вот почему генетическая память его жителей так легко поддалась на провокацию. Ори были людьми тепла, любимцами Саэто.

Близ дельты в бухте виднелось множество островков, обжитых разноцветными птицами и какими-то бестиями удивительного облика, а в акватории вокруг этих кусочков суши сверкали чешуей на ярком солнце подводные обитатели, сбиваясь в стаи на радость пернатым морским охотникам.

Пассажиры высыпали на палубу и, гомоня, с восторгом разглядывали все это великолепие.

Нечто напоминающее маяк высилось посреди каменной гряды на берегу, а странноватое четырехугольное здание – многие вообще впервые видели такую архитектуру и дивились ее нелепости – и причал были окружены высокими густолиственными деревьями, ветви и стволы которых оплетались непонятного назначения канатами.

«Сэхо» подобрался к причалу. Команда выбросила сходни и забегала между пристанью и трюмом.

Щурясь на солнце, Ал поглядел в бинокль и увидел на дороге, проложенной прямо посреди лесного массива, целую вереницу грузовых машин. Многие доставили сюда диппендеоре, и неодушевленные пока гиганты лежали в своих ящиках.

Воздух трепетал от избытка солнца, от головокружительных ароматов вечного лета, от непривычных уху звуков – визга, писка, стрекота, трелей, плеска волны и шипения мелкой гальки, катающейся по камням.

Ал поднял ручную кладь и взглянул на жену. Та, кажется, пребывала в замешательстве. От многодневных прогулок под солнцем ее волосы и брови заметно выцвели, а веснушки, наоборот, потемнели и, кажется, их стало вдвое больше. Словно густой румянец, они выступили на скулах, крыльях носа и щеках, здорово опрощая лицо Танрэй, в другое время очень милое и нежное. Сейчас оно напоминало скорлупу перепелиного яйца и совсем не нравилось Алу, привыкшему к утонченности женщин-ори, которые следили за собой всегда и повсюду.

– Идем? – спросил он, отделываясь от неприятных сравнений и думая о том, что увидит сейчас безукоризненную Ормону с ее бархатным загаром, упругими мышцами и прекрасной кожей и ему нечего будет противопоставить ей в собственных глазах. Ведь жена всю поездку чирикала о своей адаптолингве и скакала под открытым солнцем на соленом морском ветру. Ерунда, конечно, но Ал слишком хорошо помнил язвительные манеры жены Сетена, любившей поддеть и крупно, и по мелочи, а ее мнение для него отчего-то было небезразлично. Даже в таком пустяковом вопросе, как внешность. – Ты займешься вещами на берегу, не то что-нибудь разгрохают или забудут – с них станется…

Танрэй лишь кивнула, и они спустились на берег. «Канаты» на деревьях оказались растениями – лианами. Такие не росли даже в экзотических садах на Оритане…

Навстречу им шла Ормона, однако та, кажется, мало интересовалась ими и высматривала мужа. Да, Ал не ошибся в своих ожиданиях: она стала еще обольстительнее, чем четыре года назад, хотя носила самую простую рабочую одежду на мужской манер и не слишком возилась с прической, забирая волосы в хвост на затылке. За нею ковылял коротконогий, улыбающийся во весь рот абориген. При виде нее гвардеец Дрэян так и замер, будто молнией пораженный, но женщина прошла мимо, а губы ее покривила презрительная усмешка, и Ал услышал:

– Все-таки он приволок с собой этих габ-шостеров!

– Пусть не иссякнет солнце в твоем сердце, Ормона! – первым поприветствовал, приобняв ее, Ал.

– Да будет «куарт» наш един, – отрывисто бросила она, явно стремясь к кораблю, и лишь нелепый вид перезагоравшей Танрэй чуть отвлек ее и заставил насмешливо улыбнуться. – Ишвар, найди для атме Танрэй свежей сметаны, ей необходимо привести себя в порядок.

Абориген раскланялся и куда-то убежал.

Тут на палубе наконец-то объявился Тессетен и, забыв о приезжих, Ормона взбежала по сходням.

– А-а-а, родная моя! – воскликнул он, обнимая жену. – Давно ждете нас?

– Вы могли бы и поторопиться, – прошептала она, нежно оглаживая его лицо, словно им можно было любоваться. – Освобождайте судно. Пора поднимать диппендеоре, иначе мы будем разгружать трюм до ночи.

И Ормона на глазах у проходивших мимо семей эмигрантов впилась поцелуем в его губы, словно он был сосудом с живой водой, а она – бродягой, целый день изнывавшим от жажды в пустыне. Ей было плевать на чье-то мнение, она была здесь безраздельной хозяйкой. Краем глаза Ал заметил, что Танрэй согнав с лица неприязненную гримаску, поспешно отвернулась и стала составлять брошенные как попало вещи.

Какая-то крикливая женщина требовала обращаться с ее скарбом аккуратнее и не разбить при перевозке какую-то невероятно дорогую вазу:

– И не вздумайте поручить ее этим железным болванам!

Ормону это допекло, она оставила Сетена и что-то шепнула скандалистке на ухо. Ту словно ветром сдуло со сходней.

– Идем, надо работать! – красавица взяла мужа за руку, указывая на машины с диппендеоре.

– Подожди, Ормона, – Тессетен высвободился. – Я хочу взглянуть, что они там понаделали… Может, уже и работать не с чем?

Кто-то из проходивших мимо ахнул. Ормона раздраженно сверкнула глазами, и супруги разошлись в разные стороны: он вернулся на «Сэхо», она подошла к Алу и Танрэй.

– Атме, атме!

Ал только собрался затолкнуть большой тюк в грузоприемник машины, как тихий вскрик жены заставил его обернуться.

Возле Танрэй, подобострастно улыбаясь во весь рот, стоял ормонин дикарь с керамической чашкой в руках.

– Антропоид принес тебе сметану, – пояснила Ормона. – Тебе стоит намазаться от ожогов. Не бойся его, он кусается редко и не больно.

– Почему ты и он назвали меня «душенькой»?

– Хах! Ну куда ты денешься от всеслышащего языковеда! Я так и знала, что ты зацепишься за это словечко! Антропоиды не могут произнести слово «атмереро», у них коряво устроены глотки. Ну что ж, «душенька» на современном ори[20]20
  …«на современном ори» – более поздний язык жителей Оритана имел тенденцию к упрощению. Так, например, сложные слова древнего языка «коэразиоре» (сердце), «атмереро» (душа), «моэнарториито» (смерть) упростились до – соответственно – «коорэ», «атме», «моэна», приняв при этом несколько уменьшительный смысловой оттенок.


[Закрыть] в его исполнении звучит, по меньшей мере, забавно.

– Скоро вопрос коммуникации решится, – важно заявила Танрэй.

Ал почувствовал себя неуютно из-за самонадеянности жены и глупой ситуации, которой, конечно же, не преминет сейчас воспользоваться эта красивая язва. Но та лишь окинула их своим неповторимым взором и повела плечом:

– «Коммуникации»? Ну-ну… Видимо, придется за тобой присмотреть, дорогая. Если ты произнесешь это слово в присутствии антропоидов, они начисто лишатся дара речи, и тогда вся твоя работа насмарку.

Ее вниманием снова завладел Сетен, перегнувшийся через нижний борт корабля:

– Да, господа ученые, вы расстарались! Господин Солондан, всю лабораторию вывезли или осталось чего? Я все переживал, что вы забудете в Эйсетти семена подсолнечника – даже ночами не спал, тримагестр! А не забыли! Три мешка! Молодцы!

Старый брюзга только отмахнулся. Вместе с созидателем Кронрэем они остались дожидаться возвращения машин, а студенты и подчиненные окружали их небольшой стайкой, похожие на растерянных птенцов. Всем было жарко, все устали от долгого плавания.

– Латука насажаем целую поляну! – всё восторгался Сетен, спускаясь на пристань. – Заживем, зима меня покарай!

Убедившись, что супруг наконец-то освободился, Ормона поджала губы и залезла в одну из машин – ту, которую грузили Ал, Танрэй и дикарь Ишвар. На секунду Алу показалось, что она решила вздремнуть, пока позади них из ящика не поднялся полуробот – гигант-диппендеоре. Танрэй вздрогнула и невольно попятилась с его дороги.

Не обратив на нее внимания, «кадавр» смешно раскорячился в поклоне перед Алом, возвышаясь над машиной, а затем в три приема перекидал в грузовик оставшуюся ношу. Сетен помахал ему рукой, и, что-то глухо пророкотав в ответ, диппендеоре погромыхал ему навстречу.

– Абсмрхын крранчххи пакхреч рыррчкхан гу! – рявкнули возле Ала и Танрэй.

Это был еще один дикарь-кхаркхи. Глаза у жены от испуга размером стали как у глубоководного кальмара.

– Ты, сестренка, привыкай и не пугайся, – снисходительно посоветовал Сетен, уже собираясь вскочить в машину к жене. – Того красавца зовут Ишвар, он у Ормоны на подхвате, а этого – Мэхах. Сдается мне, Мэхах приветствует тебя, – экономист похлопал ближайшего дикаря по щеке: – Абсмархын, абсмархын.

– Ну и язык… – пробормотал Ал, наблюдая, как невесть откуда взявшийся Нат втирается между хозяйкой и дикарями и ненавязчиво отодвигает их от нее.

– Тебе, Ал, как минимум теперь придется оставить свои аристократические замашки, – прорычал водимый Ормоной полуробот, складывая мощные руки на груди и нависая над ними.

За разгрузившимся диппендеоре шел Паском. Он всмотрелся в одного из дикарей – кажется, в Ишвара, но Ал еще не различал этих коротконогих антропоидов, – и внезапно сообщил:

– Господа ори и все присутствующие! Хочу вновь представить вам Атембизе, ученика Ала, исчезнувшего с Оритана пятьсот лет назад!

Все замерли, даже Тессетен завис, стоя одной ногой на ступеньке машины. Паском указывал на того, который постоянно сопровождал Ормону.

– Ишвар – это новое воплощение «куарт» северянина Эт-Эмбизэ, более известного на Оритане как Атембизе. Кронрэй, вам, думаю, будет небезынтересно пообщаться с бывшим коллегой – архитектором Коорэалатаны!

Чувствуя на себе необъяснимое внимание, Ишвар смущенно улыбнулся.

Тессетен развернулся на подножке машины и спрыгнул обратно на землю:

– Атембизе погиб в том катаклизме, так ведь?

– Да, мальчик мой. Пытаясь спасти тебя.

– Ала, – машинально открестился Сетен, а потом, опомнившись, кивнул в ответ на тонкую улыбку кулаптра. – Вот где он скрывался все это время… Ему не повезло больше, чем всем нам… Но за что? Приветствую тебя, Атембизе. Рад видеть тебя через столько воплощений!

– Сетен! – пророкотал «кадавр» Ормоны, подбочениваясь. – Долго будешь болтать?

Экономист взобрался в кабину к неподвижной жене и, усевшись рядом в кресле, замер с прикрытыми глазами. Через пару минут из ящика поднялся второй диппендеоре.

– Ал, Атембизе – это правда Ишвар? – удивленно спросила мужа Танрэй.

Тот беззаботно передернул плечами и так же, шепотом, ответил:

– Откуда мне знать, солнышко? Я же не Помнящий! Да и какая теперь разница – он ведь тоже ничего не помнит… Он дикарь… Но коли уж Паском так уверен…

Тем временем полуроботы, присоединившиеся к Ормоне и Тессетену, шустро разгрузили судно. Их уже невозможно было отличить одного от другого.

– Может быть, пешком пойдем? – спросил Ала кулаптр.

– Я тоже хотел это предложить.

Ворчливый тримагестр Солондан возроптал, кляня солнце и сумасшедших соотечественников. Ему отчаянно не хотелось ковылять на своих двоих, пусть даже налегке. А Танрэй – та вообще не пожелала отдать кому-то свой чемоданчик, набитый записями и книгами. Когда к ней подошел чей-то диппендеоре и протянул свою лапищу, жена Ала, такая маленькая по сравнению с этим полуискусственным чудовищем, прижала к себе свою ношу и помотала головой. «Кадавр» хохотнул, поднял ее, как пушинку, вместе с чемоданом и, перекинув через плечо, загрохотал по дороге, преследуемый Натом.

– Ормона! Прекрати! – вопила Танрэй, смешно болтая ногами в воздухе. – Поставь меня на поверхность планеты!

Но вместо этого другой полуробот ухватил Ала и последовал за первым, едва не обстучав гениальной головой астрофизика все попутные деревья. Нат раззадорился и прыгал от одного «кадавра» к другому, покусывая их за пятки, а за ними потянулась вереница грузовиков, отряда диппендеоре и оставшихся пешими людей…