Текст книги "Изгнанник вечности (полная версия) (СИ)"
Автор книги: Сергей Гомонов
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 44 страниц)
Внезапно волк остановился, и шерсть на загривке его поднялась дыбом. Паском сделал остальным знак замереть. Ощущение тревоги стало почти совсем невыносимым.
– Инфразвук! – шепнул Тиамарто, на пару секунд заглянувший через «алеертэо» и выяснивший причину странного состояния. – Этот гул идет из-под земли, и здесь он сильнее всего – наверное, рядом трещина. А мы распознаем этот звук как сигнал опасности.
Тессетен не сразу заметил, что жена вдруг как-то странно пошатнулась, и поймал ее только тогда, когда она начала падать. Молодой кулаптр бросился на подмогу, и вдвоем они увидели, как закатились глаза Ормоны, затрепетали веки, а тело обмякло, словно у мертвой. Что-то похожее случилось с нею тогда, на Острове Трех Пещер, и она, придя в себя, рассказала тогда о каком-то своем видении. Только Сетен забыл, что там было, в этом видении. Значит, оно так и не сбылось.
– Кулаптр! – крикнул Тиамарто, – Ормоне плохо!
Нат попятился по коридору, а Паском быстро подошел к ним и приложил пальцы к горлу женщины. Ормона вдруг изогнулась, забилась в руках Сетена, застонала, а на краешках губ проступила пена.
– Не надо! Пожалуйста, не надо! – жалобно просила она; Тессетен даже не знал ее в такой ипостаси – просящей. – Не включайте это! Вы уничтожите нашу Колыбель, вы уничтожите всю нашу цивилизацию, не одних только северян! Не входите туда! Пожалуйста, не надо! Не надо! Я сделаю для вас все, что вы хотите, я буду вашей рабыней, только не входите туда и не включайте это! – она рванулась из рук мужа, ухватила Тиамарто за воротник и заглянула в его глаза невидящим и жутким взором. – Вы убьете всех, господин Нэсоутен!
Тиамарто вскрикнул от ужаса. При звуке произнесенного ею имени страшное осознание хлестнуло Тессетена. Посмотрев на Паскома, он понял, что прав в своих догадках.
Ормона снова обмякла и стала приходить в себя.
– Ну всё, всё, тише, тише! – шептал ей на ухо Тессетен. – Это только галлюцинация…
– Это не только галлюцинация! – ответила она.
– Я знаю. Но ничего не поделаешь.
Ормона подскочила и оттолкнула его:
– Как это – ничего?! Каждый в Совете Ведомства смертен! Пусть лучше сдохнут они – и там, и на Ариноре!
– Властны ли мы над этим?.. – задумчиво, в никуда, произнес Паском.
Она поникла и снова прижалась к Тессетену. Пожалуй, второй раз в жизни ему стало жаль жену, такую всемогущую и такую уязвимую. Но жаль не той унижающей жалостью, за которую Ормона, узнай, выцарапала бы глаза, а так, как жалеешь о чем-то великом, что потерпело крах и перестало существовать по воле ветреной дуры-судьбы.
Рядом сидящей статуей замер Нат, терпеливо ожидая развязки. Он намекал, что больше им здесь делать нечего.
– Нам остается жить столько, сколько отведено, – со вздохом завершил Учитель.
Ормона взвилась с новыми силами:
– Отведено?! Кем отведено? Если бы это было отведено Природой, то я, быть может, смирилась бы с данностью. Но когда мою судьбу решает горстка подонков, они достойны смертной казни! Я не смирюсь! Ни за что не смирюсь!
– Т-ш-ш-ш! – Сетен гладил ее по плечам. – Мы найдем «куламоэно», родная! Пусть подонки умирают, если им этого хочется. Мы найдем спасение для наших людей и уберемся отсюда!
– Мы найдем, – прошептала, вторя ему, она. – Чего бы нам, – она посмотрела в глаза мужа, – это ни стоило. Найдем!
По возвращении домой их дожидалось два известия: прилет последней волны эмиграции с Оритана и переговоры с Тепманорой, проведенные Алом. Лидер северян-переселенцев наметил точную дату ответного прибытия их делегации в Кула-Ори. Назначенное число было последним днем зимы, и до него оставалось меньше месяца.
* * *
Ах, какие закаты были в Кула-Ори, когда, иссякнув, разбегались ливневые тучи на излете зимы, и джунгли снова наполнялись свистом, стрекотом и щелканьем птиц с насекомыми.
Только что любовавшийся огромной радугой над Кула-Шри, Дрэян не мог поверить, что услышанное минуту назад адресуется ему.
– Ты хочешь, чтобы я… Чтобы я?!
Ормона поджала губы и потрепала гриву топающей рядом с ними гайны.
– Да. Чтобы ты набрал для этого умелых ребят и решил этот вопрос, когда гости угомонятся – ночью.
Он остановился и посмотрел ей в глаза, где танцевали огоньки заката:
– Но это же не животные, не антропоиды! Это люди, пусть и аринорцы, и по отношению к ним это подло!
– Что ты сказал? – тихо-тихо переспросила Ормона.
– Почему это нельзя сделать в открытую, бросив им честный вызов? – от одной мысли, что она могла просто вообразить его в этой роли, Дрэяна почти трясло.
Она развернулась и легко вскочила на попону:
– Я предвидела, что таким и будет твой ответ. Так вот, мне не нужны смерти ори – ни одного. А северяне тоже не дураками родились и не только виноград в бочках месят. Воюют они получше наших увальней, оттого и ответ их будет ощутимым. Мне не нужна взаимная резня – их надо устранить тихо, без огласки. Но поскольку тебе вдолбили в голову ложные представления о доблести, я не стану больше уповать на тебя и найду того, кто еще способен мыслить свободно. Да будет «куарт» твой един, Дрэян. Мы не увидимся больше так, как хотелось бы видеться тебе.
Она развернула жеребчика и щелкнула кнутом, а Дрэян сел на большой камень у обочины и под затихающий топот копыт сжал голову ладонями. Тепманорийцы приедут через три дня, еще не знающие, какое вероломство уготовано им в городе переселенцев-южан. А ему-то сдуру мерещилось, будто у нее состоялся роман с их лидером! Бедняга Ко-Этл… А она ужасна! Ему страшно заглядывать в черную бездну ее души – что должно твориться там, если она так легко распоряжается чужими судьбами? Да, он военный, а не красна девица. Но подлость есть подлость, а его учили смотреть смерти в лицо и встречаться на честных поединках, кем бы ни был противник…
Тем временем Ормона доехала до комплекса Теснауто и сбавила бег своей гайны. Здесь жили семьи недавно прилетевших ори.
Остановившись у ворот, женщина долго разглядывала, во что превратили маленький городок его новые обитатели.
Чудные дворики с бассейнами и фонтанами были завешены бельем, которое тут же, в бассейнах с фонтанами и стиралось. Ормона поморщилась: ее соотечественники все больше походили на немытых свиней-кхаркхи, опускаясь все ниже и ниже. И что самое обидное во всем этом – переселенцы-северяне, которых она успела увидеть, такого себе не позволяли, а кто собраннее, тот и выиграет в поединке…
Галереи топорщились ящиками со всяким мусором и недоразгруженным барахлом. Старожилы отдавали новичкам ненужную мебель, но ставить ее в этой тесноте оказывалось некуда, и жители Теснауто бросали ее в переходах между галереями, закрывая всякими шкафами столь же прекрасные, сколь и никому не нужные статуи. Теснауто выглядел обветшалым и отталкивающим. Звуки, что преобладали здесь, оскорбляли слух омерзительной какофонией: тут слышались и разноголосые вопли младенцев, и ругань взрослых, и какая-то невнятная музыка, и звон, и стук, а где-то даже стонала и кричала женщина. И даже запахи вызывали тошноту: в комплексе жарили не то прогорклое сало, не то протухшую рыбу, тут же избавлялись от помоев, клеили, варили, парили, калили, красили… Где ели, там и гадили, как будто никогда и не знали на Оритане, что такое – цивилизация. Одичание приходит скорее прогресса и легко возвращается при малейшем испытании трудностями. Но почему, почему они, первоисследователи, приехавшие сюда больше десятка лет назад, по сути – в дикие джунгли, не справляли нужду где придется и не опускались до животного состояния, пока возводили стены нового города?! Или до такого скотства довела этих бедняг война, разруха и победившая зима на родине?
Не спешиваясь, Ормона подозвала к себе одного из бегающих у ворот мальчишек.
– Ты знаешь, где живет орэ-мастер Паорэс?
Тот с любопытством разглядывал знаменитую хозяйку Кула-Ори.
– Да, атме Ормона!
– Проводи меня к нему.
Удивительное совпадение: Паорэса с женой поселили в той самой комнатке, где жили они с Сетеном, когда все строилось. И это было, пожалуй, единственное опрятное жилище комплекса Теснауто, за что Ормона про себя сказала спасибо его новым жильцам. В памяти всплыли воспоминания восьмимесячной давности о той ужасной ночи, когда рухнул гигантский павильон и когда ее муж был на волосок от неминуемой гибели, а она стояла, как идиотка, и не могла отвести от него несчастье, спустив все силы на опрометчивое деяние – вот уж перестраховалась так перестраховалась…
Ормона постаралась отвлечься и не корить себя за то, в чем была виновата лишь отчасти, по недоразумению.
Паорэс был узнаваем. В отличие от Эфимелоры, он сохранил основные черты и привкус своего «куарт».
– Да не иссякнет солнце в сердце вашем, – глядя то на него, то на его супругу, сказала Ормона и тут заметила краем глаза лежащий на подоконнике кристалл, выполненный в форме небольшого яблочка.
Да, когда-то на Оритане это было настоящим поветрием: информацию записывали на кристаллы, а те в свою очередь облекали в самые аппетитные с виду оболочки, имитирующие спелые фрукты и овощи. С переездом в Кула-Ори жизнь стала куда более лаконична и строга, без изысков. Кристалл так уж кристалл – и ничего лишнего.
– Нам нужно поговорить, Паорэс, – красноречиво посмотрев на хозяйку, объяснила Ормона.
Та все поняла и беспрекословно покинула комнату.
– Вы ведь уже знаете, что через три дня сюда прибудут северяне?
Орэ-мастер стиснул челюсти, и глаза его налились ненавистью, как у многих, кто сталкивался с аринорцами в этой войне и утратил кого-то из близких. На то и расчет. Ормона слегка улыбнулась и, похлопав себя по голенищам начищенных сапожек сложенным втрое кнутом, продолжила:
– Я хотела бы, чтобы в связи с их приездом вы выполнили одно важное задание, которое подвластно только вам и вашему коллеге Зейтори, но вам важнее.
Паорэс посмотрел на нее с ожиданием подробностей.
– Вам нужно будет сесть на их орэмашину, взять курс на горы Виэлоро, а там в заданной точке выпрыгнуть с парашютом, направив аппарат на любую скалу.
– Нельзя ли поточнее?
– Пока нет. Мне нужно ваше принципиальное согласие.
– Гм…
– Вы совершите это не за просто так. Это будет вкладом в ваше будущее. В Тепманоре совершенно точно живет ваша истинная попутчица. Вы помните ее?
Он сел на стул и безвольно положил руки на колени. А Ормона продолжала:
– У вас появится шанс вернуть в этот мир вашу дочь Саэти. Но это возможно лишь в одном случае: если мы освободим Эфимелору от уз нынешнего брака. Скажу больше: она помнит вас, она называла мне ваше имя, поэтому шансы на успех велики.
– Вы что, хотите взять аринорцев в плен?
– Пусть это вас не беспокоит. Об этом позаботятся другие. От вас нужно всего две вещи: крушение тепманорийской машины и ваше молчание.
– В машине больше не будет никого?
– Нет, она должна разбиться пустой, но разбиться при этом вдребезги, взорваться и сгореть, чтобы нельзя было найти ни одной целой детали.
Она взяла с подоконника «яблочко» и подбросила его на ладони:
– Здесь их с Фирэ полет над Оританом, верно?
– Да. Откуда вы…
– Он рассказывал. Могу я взять эту вещь? Ненадолго, для копирования?
– Да, конечно… И все же почему вы уверены в возвращении Саэти?
– У вашей пары всегда рождалась дочь, это был «куарт» Саэти. Не вижу никаких препятствий для этого и теперь…
– Но моя нынешняя жена – тоже моя попутчица, я знаю точно…
– Это возможно. Но прошло уже много времени, и девочка не возвращается к вам. Это значит, надо попробовать использовать настоящую Эфимелору, Помнящую. Ваша нынешняя жена, насколько я понимаю, не помнит ничего? – Ормона чуть брезгливо поморщилась, вспоминая ненавистные рыжие волосы и журчащий милый голосок той стервы, которая все время становилась поперек дороги ей самой.
– Использовать… Звучит как-то…
– Мы все так или иначе используем друг друга, и в этом нет ничего оскорбительного. Даже наоборот: нужно уметь смотреть в глаза правде. Но если бы вы знали, какова нынешняя жизнь вашей настоящей попутчицы, то бросились бы ей на выручку… как мне кажется. Во всяком случае, мой попутчик именно так бы и поступил, случись такое со мной… Равно как и я выручила бы его. Если же вы хотите знать, ради чего во всей этой истории хлопочу я, то всё просто и прозрачно: я делаю это ради моего приемного сына, Фирэ.
– Только ли? – проницательно, а оттого недоверчиво уточнил Паорэс.
– Нет. Но остальное вас не касается. Итак?..
– Дадите мне хотя бы сутки на раздумья?
– Но не больше! – Ормона подняла палец, сжимая в руке информкристалл.
Спустя полчаса, обосновавшись в своем рабочем кабинете, она включила переговорник и запросила лабораторию.
– Ал? Готово ли?
– Да, – отозвался он. – Все готово.
– Ты можешь сейчас подъехать ко мне на работу? У меня очень скоро назначена встреча, и я…
– Да конечно, о чем ты говоришь! – в голосе его прозвучала улыбка.
Он прикатил в рабочей одежде, и Ормона наблюдала за ним из окна кабинета.
– Пусть о тебе думают только хорошее, – войдя, Ал протянул ей золотой медальон на кожаном шнурке. – Если захочется, его можно пересадить на цепь.
– Неважно.
Она внимательно посмотрела на изделие, изображавшее мужчину и женщину, сплетшихся в любовном экстазе.
– Кристалл внутри?
Ал, с улыбкой следя за выражением ее лица, аккуратно коснулся правой груди золотой женщины. Ормона ухмыльнулась и покачала головой. Если он когда-нибудь выйдет из подросткового состояния, это будет чудом.
Медальон раскрылся, и внутри него в специальном углублении алел кристалл.
– Отлично. Чем могу отплатить?
– Ты прости Танрэй, если она сделала тебе что-то плохое. Это ваши дела, а я в женские ссоры вмешиваться не хочу, но… ей не по себе от раздора с тобой.
Ормона закусила губу. Лучше бы он попросил ее… да о чем угодно попросил – всё было бы сбыточнее, чем прощение его жены. Это все равно, что полностью простить себя за какой-нибудь, пусть даже нечаянный, но цепляющий совесть проступок: на словах сколько угодно, а в душе все кривится, как вспомнишь…
– Я подумаю.
Ал изящно поклонился ей и вышел.
* * *
Сетен проснулся глубокой ночью от стойкого ощущения какой-то помехи, что отогнала сон.
Все верно. Рядом находилась смежная комната, где часто работала жена, и сейчас оттуда доносились приглушенные голоса, а под дверью помаргивал призрачный голубоватый свет. Эти звуки его и разбудили.
Постель со стороны Ормоны, хоть и примятая, была пуста.
Тессетен набросил на плечи длинную и широкую шелковую накидку, подпоясался шарфом и, прихрамывая, вышел в кабинет.
– И что тебе не спится? – он помял руками плечи неподвижной жены, наклонился поцеловать в шею и вдруг почувствовал, что здесь что-то не так. – Родная моя, ты что?!
Ормона плакала. Не во сне – наяву! Не та семнадцатилетняя девчонка, иллюзии которой были разбиты проклятой реальностью, а тридцатишестилетняя женщина, повидавшая, наверное, уже всё в этой безумной жизни.
Только сейчас он обратил внимание на то, что было в записи, которую смотрела жена.
Бескрайние заснеженные дали и уже оттаявшие города, реки, воды которых несли малюсенькие – с такой-то высоты! – льдинки к бухте Коорэалатаны, к этой братской могиле пятисотлетней давности… Солнце, искоса пригревавшее весенний Оритан… Лицо Фирэ, совсем еще мальчика, лицо незнакомой голубоглазой девочки…
– Я не помню ничего, – прошептала она. – Я не помню эти улицы, а когда-то безнадежно хотела их забыть. И вот – забыла!
– Значит, для тебя так лучше, – он подвинул второе кресло и сел рядом.
– Мне страшно.
– Тебе?! Ты шутишь?
– Я стала замечать… это не первый случай… Я не помню многих вещей из вчерашнего дня, на их месте просто какое-то пятно…
– Почему же не сказала сразу?
– Я боялась. И отгоняла эти мысли.
– Но, может быть, ты правильно их отгоняла, и всё это чепуха? Многие действия мы совершаем машинально и не помним от рассеянности, сделали мы то-то и то-то или нет… Но это ведь не значит…
– Только не я с моей «отягощенной наследственностью», – ровно проговорила она, тонкими пальцами стирая слезы.
Сетен был единственным человеком, узнавшим от нее о болезни матери.
– Тогда завтра мы пойдем к Паскому, и пусть он там всё у тебя проверит, – он повертел рукой над головою. – Если это оно, то его можно остановить в самом начале…
Она безразлично кивнула и продолжила:
– А теперь я смотрю на то, как погибает вон там, на этих съемках, моя родина, и понимаю, что куда лучше помню ее древней экваториальной страной, чем Оританом вчерашнего дня. Мне страшно, что забудется всё, понимаешь? Всё. И то, зачем мы жили, и то, за что умирали… Что строили, чему радовались, о чем плакали… Нас просто вытрут из памяти этой планеты. О нас будут врать, что все, чем мы дышим – никогда не существовало. А мы станем уже другими, забудем о себе и не сможем заткнуть их лживые глотки, Сетен! И еще хуже – если мы сами же будем отвергать наше собственное существование. Лучше уйти в небытие, чем жить без памяти, без личности среди антропоидов, лишенных аллийского «куарт»…
– Мы вернем себе память. Эта война – зло, но она случилась из-за того, что тел стало больше, чем душ, и Природа исправляет ошибки, убирая лишнее. Это больно для всех нас, особенно для близких тех, кто погиб, но это в самом деле так. И когда дробление прекратится…
– А оно прекратится?
– Я не знаю. Но надеюсь. Так вот, когда дробление прекратится, «куарт» тоже обретут целостность и снова станут возвращаться в этот мир, чтобы Взойти…
– Твоя Природа уже исправила ошибки… пятьсот лет назад, – зло усмехнулась Ормона. – Только не знаю, какие такие «ошибки» она исправляла тогда! Теперь-то мы научены ее справедливостью и безошибочностью…
– Пойдем.
Он вытащил кристалл и повлек ее за собой. Она не сопротивлялась и заснула, едва коснувшись щекой подушки.
* * *
Паском выглянул из-за двери и поманил его к себе. Тессетен проковылял в кабинет.
Тихо работали непонятные приборы, окно было плотно закрыто синеватой шторой, а спящая Ормона лежала в устройстве, которое напоминало погребальную капсулу. Как же скоро ему придется вспомнить эту свою ассоциацию, когда ее капсула будет настоящей, и совершенная оболочка обратится в ничто, сожженная огнем Волчьей звезды…
– Всё плохо? – спросил он с порога.
– Чем дальше, тем больше восхищаюсь твоим оптимизмом, Сетен, – усмехнулся кулаптр.
– Значит, это не то же самое, что у ее матери?
– Нет, не то же. Это… – Паском хмыкнул, – это напоминает ситуативные отклонения психики.
– Что значит – ситуативные?
– Не постоянные. Например, как сейчас у Танрэй. И что особенно интересно: я спросил Ормону, когда она стала замечать у себя эти симптомы, и выяснилось, что они день в день совпадают с появлением этих же симптомов у жены твоего друга. Та жаловалась, что может выбросить вместе с мусором что-то важное, а потом рыться в его поисках, забывает самые простые понятия… В общем – ситуативные отклонения.
– И как это объяснить у моей жены? – мельком взглянув на неподвижную Ормону, спросил Сетен. – Насколько я помню, у нее такого не было даже в таком же состоянии, и с чего бы это сейчас?
Учитель пожал плечами:
– Если тебе нужно мое личное мнение, то думаю, это что-то психологическое…
– Симуляция?
– Симуляция, истерия, навязчивая идея. И ты знаешь причину.
Тессетен удрученно ссутулился:
– Никак не угомонится…
– Но я позвал тебя посмотреть кое-что интересное. Видишь ее энцефалограмму? – он развернул перед учеником длинный свиток, испещренный хищными зубцами. – А это – кардиограмма. Обследование происходило одновременно. Вот этот участок, – кулаптр обвел зубцы на той и другой распечатках, – период спокойствия… А вот здесь я произнес ее имя.
– И в чем разница рисунка? – приняв свитки из его рук, стал приглядываться Тессетен.
– Вот именно, что ни в чем! А вот так обычно бывает, когда усыпленный человек слышит собственное имя, – Паском показал другой свиток, и там зубчики схемы штормило, как море в девять баллов.
– Неосознанно?
– Совершенно. Смотри сам.
Кулаптр снова включил устройство и проговорил в микрофон:
– Ормона!
Зубчики продолжали сновать в своей размеренной неторопливости, чертя бумагу невысокими заостренными гребнями. Паском повторил ее имя еще трижды, потом на разные лады – ласково, грубо, уменьшительно, шепотом. Результат был тем же.
А Сетену вспомнился случай годичной давности, в комплексе Теснауто, и он решил проверить догадку.
– Можно я? – попросил он, и Учитель посторонился.
Сетен шепнул в микрофон:
– Танрэй!
Девятибалльный шторм на прошлом свитке был штилем по сравнению с тем, что они увидели в этот раз. Шпили что на энцефалограмме, что на кардиограмме соседствовали так тесно, что почти зачернили бумагу.
Паском вздохнул:
– Почему же я не удивлен?.. Только твоей жене было под силу загнать эту глупость себе в подсознание…
– А если… предположить… что это правда?
– Если бы подсознание не было столь всемогущим, мы не умели бы ничего из того, что умеем, не подчиняли бы себе стихии и других людей, не ведали бы собственных возможностей. Подсознание едва ли слабее памяти самого «куарт».
Сетен подошел вплотную к капсуле и положил ладонь на прозрачную крышку. К чему ты стремишься быть тенью той, которой ты богаче во всех отношениях? Что тебе ее имя? Тебя манит многотысячелетняя его история? Ну так когда-то и она звалась иначе – Танэ-Ра. Пришло время начинать новую строчку… И довольно уже держаться за прошлое. Из всех нас ты одна сильнее цепляешься за него, а кажется, будто повелеваешь настоящим и будущим. Это уже смахивает на паранойю. Наверное, пора ему осуществить давнюю мечту, махнуть на все рукой и…
– Будь осторожен, – сказал Паском на прощание.
– О чем вы?
– Пока не знаю. Но будь осторожен.