Текст книги "Изгнанник вечности (полная версия) (СИ)"

Автор книги: Сергей Гомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 44 страниц)

Глава семнадцатая,
повествующая о приключениях Ормоны и тримагестра Солондана в Тепманоре – Краю Деревьев с Белыми Стволами

Это был последний год Оритана, но никто еще не знал его судьбы. Война продолжалась, полностью перекинувшись на континент южан, но столица, Эйсетти, все еще стояла, терзаемая лишь частыми землетрясениями.

Дороги в городах трескались и крошились от морозов, подземных толчков и заброшенности. Восстановить покрытие не пытались, внимания на умирающие постройки не обращали. Стало почти нормальным, когда кто-то да получал известие о гибели служившего родственника, таким уже перестали сочувствовать, потому что у каждого был близкий, который воевал, и каждый ждал черного письма, замерев в своем ожидании подобно мошке в янтаре, оглохший и ослепший.

Во время недавнего Теснауто Храм не смог отобразить традиционную праздничную трансляцию спектакля-легенды. Машины работали в полную мощь, но пятигранная пирамида высилась на фоне звездного неба черной горой, по ней ползали серые размытые образы, а вместо звука человеческой речи те немногие ори, что явились почтить Черную Ночь, с содроганием услышали утробный гул из недр поруганного святилища. А потом дрогнула земля, и трещина, давно уже расколовшая сверху грани Жизни и Смерти, быстро побежала к основанию, ветвясь. Теперь появился разлом на ребре между гранями Сердца и Разума. Отныне пирамида напоминала гигантский, готовый вот-вот раскрыться и распасться звездой-пятилистником, бутон. И если это случится, под обломками Храма окажется весь центр Эйсетти. Но этого не могло произойти, потому что согласно закону гравитации такая постройка просто осядет внутрь самой себя. Однако жители города поспешили подобру-поздорову убраться с площади.

И ранняя заря застала одинокий искалеченный пятигранник, глядевшийся в воду канала из-за спины статуи прекрасной Танэ-Ра. Но не было никого, кто заметил бы: Храм больше не отражается в воде, а изваяние меркнет, уходя на потусторонний план отражений и пропадая здесь…

* * *

Паском побарабанил пальцами по спинке кресла, нахмурился, вздохнул:

– Ну а почему она сама не приходит ко мне и не говорит? Ты собирайся, нам пора!

Сетен подтянул к себе костыли и поднялся на ноги:

– А ее разве поймешь? Может быть, злится на вас за что-то… Говорит, что срочно нужно в Виэлоро. Вы же ее знаете: не дадим ей сопровождение – она одна верхом туда поедет, с нее станется…

– Мятежная душа, – кулаптр усмехнулся и помог ученику собрать вещи. – Привыкла, что я не вмешиваюсь в ваши дела, а тут рассказал вам с Алом о том, что она делала, когда рушился павильон… Ты еще не слышал, как она на меня шипела! – Паском потряс в воздухе торжественно воздетым перстом.

Тессетен удрученно провел пальцем по запыленной полке, на которой в беспорядке кучковались когда-то вылепленные им уродливые фигурки в стиле осатских ваятелей. Дом казался чужим, заброшенным. После того, как он стал каждый месяц пропадать в кулаптории с покалеченной и никак не желающей правильно срастаться ногой, сюда пришло запустение. Ормону больше не интересовало собственное жилище, она считала домом только то место, где обитал тот, кого она считала попутчиком. А это значит, что последние пять месяцев их домом была лечебница.

– Знаете, Учитель, за столько лет я уже начинаю понимать, что ее предпочтительнее всего слушаться и не перечить. Так оно умнее выходит. Иначе потом приходится перед нею краснеть и извиняться за собственную дурость…

– Ну, слава Природе, что наконец-то начинаешь понимать. Ну-ка, ну-ка, как ты ставишь ногу? Пройдись еще раз!

– Да нормально всё! Мне удобно… и не болит… С-с-с! Почти…

– Нет! Увы, но операции все же не избежать…

– Может, обойдется? Ну не в четвертый же раз кромсать?..

– Прекрати, Сетен.

– Да и так, и так калекой останусь. К чему на меня медикаменты переводить?

– Сколько скажу, столько и будем делать.

Сетен зловеще усмехнулся:

– А то еще вот у меня появится пристрастие к этим вашим препаратам! Подсяду на зелье – каково тогда?

– Не подсядешь. В кость поставим еще штифты, если понадобится… А с Зейтори я поговорю, они полетят с нею. Посмотрим, что она затеяла на этот раз, твоя жена…

* * *

Щурясь от снежной крупы, больно секущей лицо, Фирэ залез на площадку перед входом в большую пещеру. Что-то таилось там, внутри, на глубине. Он чувствовал отчетливые физические вибрации, источаемые неведомым устройством. Это было его первое яркое впечатление после гибели Саэти.

Да, он больше не смог бы пройти над пропастью с завязанными глазами, его внутреннее зрение притупилось почти до слепоты, а помнил он выборочно только какие-то обрывки единственной своей жизни – в нынешнем воплощении. Но во сне иногда приходили истории прошлых – невнятные, беспокоящие, таинственные. В них всегда присутствовала недосказанность. Вырванные из контекста, они не поддавались никакому анализу и без толку тревожили разум.

Но через двадцать шагов выяснилось, что эта громадная пещера обрушена. Мегалиты заваливали коридор до самого потолка, местами натолканные так плотно, что возникало подозрение: уж не было ли это проделано искусственно, нарочно? Ведь обойтись человеческими возможностями – тем же левитированием камней – в этих условиях было нельзя, и не всякая техника смогла бы выдержать подобное испытание.

Фирэ порыскал еще в поисках других коридоров, ничего не нашел и устроился на ночлег неподалеку от входа. Наконец-то он на Рэйсатру, наконец-то до цели его поездки остается всего ничего – несколько больших переходов.

Он сам не заметил, как задремал.

К нему неуклюже подобралось большое ушастое животное Сухого острова, которое прежде юноша считал просто гигантской прыгучей белкой. На поверку же оказалось, что на белку эта бестия походит меньше всего. У нее была маленькая по сравнению с туловищем голова, морда косули, уши осла, нелепое каплевидное тело, покрытое короткой светло-бурой шерсткой и с карманом для детеныша на животе, длинный мощный хвост, на который тварь могла при случае опереться, словно на третью ногу, и сухие, мощные, тоже чересчур длинные задние лапы. Некоторые были очень большими, крупнее человека, но чаще встречалась мелочь наподобие этой его гостьи.

Фирэ не понимал, что она делает здесь, в заснеженных горах Виэлоро после дикой жары сухоостровных пустынь, но просыпаться не спешил и следил за своей незваной визитершей из мехового спального мешка.

Обнюхивая все вокруг, животное полазило по его вещам, осторожно обогнуло погасающий костерок, но подойти к спящему человеку так и не решилось. Разочарованно вздохнув, бестия ухватила короткими беспомощными передними лапами накрытую брезентом и все еще пахнущую мясным наваром чашку.

Попускать эту наглость Фирэ уже не стал и выбросил себя из сна. Сумчатое преобразилось прямо на глазах просыпающегося путника. Вместо обитательницы Сухого острова, которую сотворило воображение дремавшего человека, к ледяному полу пещеры воровато прижалась крупная кошка с кистями на ушах и светящимися голодной злобой глазами. Молодой человек сел и замахнулся на нее рукой. Бестия приглушенно зашипела, утробно заурчала, трусливо отбежала на полусогнутых лапах и еще более разъяренно засверкала огоньками зрачков из темного угла.

Фирэ доводилось видеть кошек в трансляциях и на снимках, но он совсем не знал их повадок и догадывался, что ори брезгуют их приручением неспроста, а значит, даже с этой мелкой особью нужно быть начеку. В памяти всплыл чей-то рассказ о том, что это семейство почти не приручается и едва ли поддается дрессуре и что тратить на них время бессмысленно. В естественных местах обитания небольшие кошки ловили и уничтожали всякую мелочь вроде грызунов или змей, а поскольку на Оритане то и другое почти не водилось, хищницы эти с практической точки зрения были не нужны и их не использовали. С более крупными вредителями прекрасно справлялись прирученные волки, существа верные и понятные людям.

Что ж, времени у него теперь было навалом – почему бы и не посмотреть, как поведет себя ночная хищница.

Юноша вытащил замороженный кусок козлятины и бросил кошке. Та, словно на пружинках, вначале отпрыгнула к выходу, и на просвете оказалась страшно тощей и голенастой. Подождав, она осторожно подкралась к подачке. Фирэ наблюдал.

Тварь обнюхала мясо, прихватила его зубами, но, несмотря на голод, есть не стала, а куда-то унесла.

– Таможенник, – усмехнулся человек и улегся обратно в надежде, что получив откуп, зверь назад не вернется.

Потом ему приснилась Саэти. Она обещала исполнить клятву и говорила, что вовсе не умерла, только заблудилась и очень скоро найдет способ вернуться. Весь следующий день он шел, не зная устали, с улыбкой на устах вспоминая шепот милого голоса: «Жди меня в Кула-Ори, попутчик! Жди меня!»

Фирэ так увлекся своими фантазиями, что заметил опасность, лишь когда рядом раздался злобный вой и урчание. Он с удивлением увидел, что на пути его вдруг выросла та самая ночная гостья, а где-то неподалеку пискляво замяукали котята – наверное, ее выводок.

Вспыхнули янтарные, лишенные всякого разума глаза, что горели злобой внутри черной каймы, разрисовавшей веки песочно-рыжеватой бестии. Кошка оскалилась – губы ее тоже были черны, а тонкие шипы клыков сахарно-белы – и бросилась на него, метя в лицо. И теперь-то он понял, отчего ори пренебрегают этими животными: понять кошку еще труднее, чем кузнечика в траве или остервенелую от жары осу. Только что трусливая, тварь вдруг лишается остатков соображения и кидается на того, кто не ждал такого коварства и совсем недавно поделился пищей.

Фирэ не успел выхватить нож, не успел собраться и сбить ее на лету. Ничего не успел, растерялся. Бестия вцепилась в его руки зубами, потянулась когтями размашистых передних лап к лицу, а задними между тем рвала кожу на груди и животе. Боль была неописуемой, даже пули, когда-либо ранившие Фирэ на войне, были не столь жестоки.

Где-то в логове пронзительно верещали котята.

Он не нашел иного выхода, кроме как взорвать мозг кошки энергией собственной боли. Тварь, подыхая, забилась на талом снегу, красном от его и от собственной крови, когда взрыв вышиб изнутри ее глаза, а каша из мозгов хлынула через глазницы. Сил кулаптра обычно хватает даже на то, чтобы вот таким же способом устранить врага-человека, но промедление было смерти подобно, и Фирэ едва справился даже с небольшой хищницей.

Голова закружилась. Стоя на коленях в снегу, юноша осознал, что не чувствует в себе сил доползти до оброненных вещей, где была и аптечка, а значит, шансов остановить кровь у него нет.

Ну и пусть…

Мир погас в его глазах.

* * *

Очнувшись в первый раз, Фирэ увидел над собой лицо Паскома. Они ехали на какой-то машине, и кулаптр, бинтуя его ничего не чувствующее тело, говорил что-то о везении, о какой-то экспедиции, о группе ори, которые услышали кошачьи вопли и звуки борьбы.

– Почему мне не больно? – с удивлением спросил Фирэ.

– По незнанию они вкачали в тебя чуть ли не все обезболивающее, которое у них было. Я больше боялся последствий его действия, чем твоих царапин.

– А, – сказал юный кулаптр и снова заснул.

Во второй раз боль была. От нее-то и проснулся Фирэ, а открыв глаза, обнаружил себя в большой комнате, пропахшей лечебницей.

– Ну что, живой? – бодро спросил молодой и высокий мужской голос.

Юноша повернул голову и, увидев соседа, изумился, настолько не сочетался этот певучий, приятный для слуха тембр с обликом сорокалетнего широкоплечего северянина, который лежал на кровати неподалеку и забавлял себя тем, что покачивал привешенной к растяжке забинтованной ногой.

– Ал?! – изумился Фирэ, безошибочно узнавая «куарт» своего Учителя. – Зимы и вьюги! Вы здесь!

– Оу, ха-ха-ха! Нет. Я Тессетен. Ал, вполне возможно, когда-нибудь зайдет нас проведать, но когда то будет… А ты, значит, Фирэ? Наслышан… Мы вместе учились с твоим дядей… Но, прости, чего-то в тебе не хватает. Не скажи мне о тебе Паском – не узнал бы нипочем! – тут мужчина присмотрелся, слегка щуря голубые жутковатые глаза: – А-а-а! Так вот оно что – ты Падший! А я уж подумал, что совсем на старости лет нюх потерял…

– Падший?

Что-то смутно знакомое промелькнуло в памяти, но придать этому понятию хоть какой-то смысл юноша не сумел.

– Да-да-да, вот они – все симптомы Падшего! – сосед взмахнул плотной кряжистой рукой с набухавшими переплетениями вен – казалось, он обрадовался, поставив новому знакомому этот странный диагноз, и глаза его заиграли весельем. – Да не унывай, ты вспомнишь потом, много чего еще вспомнишь! Рана зарубцуется, на это нужен не один год. Слушай, когда это с тобой случилось?

Фирэ пожал плечами. Он вообще не понимал, о чем твердит Учитель, который упорно открещивается как от ученика, так и от собственного имени.

– Вот так… Она тебя девятнадцать лет вымаливала, а ты приехал и – Падший! Какая насмешка судьбы…

– Кто вымаливала?

Мужчина его не слушал. Он был как-то неуместно, радостно возбужден, словно нашел ответ на каверзный вопрос и окончательно решил задачу.

– Посмотрим, сможешь ли ты почуять, когда увидишь его… Много ли в тебе осталось? Всё, не стану больше говорить, я хочу чистой проверки.

– А что случилось с вами? – кивнув на его ногу, спросил Фирэ, благоразумно решивший воспользоваться советом и не продолжать расспросы насчет всех этих терминов и того, что же это значит – «Падший».

Сосед с очевидной охотой переключился на другую тему:

– А там внутри, под повязками, какая-то перемесь из костей, мяса и металлических штифтов. Они кромсают этот обрубок уже четвертый раз, а толку…

– Когда это произошло?

– На Теснауто.

– Шесть лун назад?!

– Ага. И каждые месяц-полтора они зачем-то потрошат меня, как куренка, как-то там что-то к чему-то приживляют, перекраивают, будто я игра «Спроектируй сто способов новой постройки»… Паском пообещал, что через пару месяцев мой праздник продолжится… Я уже почти люблю наркоз: спишь себе, как мертвый.

– Наверное, повреждения слишком обширны, и они не могут исправить все за одну операцию, – сказал юноша.

Сосед заинтересованно поглядел на него:

– Ну да, мне же говорили, что тебя загребли на бойню как кулаптра. Ты что-то в этом понимаешь?

Фирэ хмыкнул. Что-то он в этом всё ещё понимал…

Ал, который почему-то никак не хотел признаться в том, что он Ал, юноше понравился. Его внешняя некрасивость быстро таяла, стоило с ним поговорить, и уже несколько минут спустя после начала беседы Фирэ совсем перестал обращать внимание на резкие черты его лица, обманчиво жуткий взгляд исподлобья, тяжелую нижнюю челюсть с неровными зубами, искривленный от переломов горбатый нос и темные провалы глазниц. Все эти приметы блекли и пропадали одна за другой. Сложнее всего бывшему военному целителю удалось избавиться от расовой неприязни – самым большим недостатком в глазах Фирэ оказалось аринорское происхождение собеседника. Но растаяло и это. Перед ним был Учитель, которого он искал последние годы, как глоток противоядия в том кошмаре.

Фирэ и не подозревал, что так долго шел к ним через горы Виэлоро, добравшись в конце лета в центральную – совсем не обжитую – часть материка Рэйсатру. Значит, его путешествие заняло целых четыре с лишним месяца!

Он пощупал свои бинты на руках, груди и животе. Боль несколько притупилась, и терпеть ее было можно.

– Вместе с тобой моя жена притащила оттуда каких-то занятных пищащих зверюшек…

– Танрэй?! – обрадовался Фирэ.

– Фух! Вот упертый! – пожаловался сосед, обращаясь к конструкции, которая поддерживала его ногу на весу. – Это у тебя от кровопотери, да? Между прочим, советую тебе прислушаться к словам атме Ормоны – она сказала, что эти бестии еще могут пригодиться в быту. Вот, кстати, и она.

В комнату стремительно вошла одетая в черный брючный костюм высокая брюнетка сказочной красоты, и Фирэ окончательно растерялся, решив, что эти люди подшучивают над ним и зачем-то водят его за нос. У кровати соседа, подбоченившись, стояла Танрэй с потемневшими, но по-прежнему прекрасными очами, и только улыбка ее была несколько высокомерной и отстраненной, нарочито-отталкивающей.

– Я так понимаю, это уже какое-то модное поветрие, – насмешливо сказала она. – Скоро мы доверху забьем кулапторий всеми, кто имеет хоть какое-то отношение к Алу и его ученикам, и на том карательное колесо наших неудач наконец-то сломается…

– Да услышь тебя Природа, – хохотнув, завершил Ал, которому больше нравилось называть себя Тессетеном. – Это я насчет второй части твоей фразы, родная.

Женщина, которая была по сути своей Танрэй и которую чудак-Учитель величал другим именем, приблизилась к мужу, легко согнулась, чтобы поцеловать, и (теперь им не обмануть Фирэ, он, быть может, только это и помнил отныне из своих прошлых жизней!) таким знакомым, родным жестом они соединили ладони, сплетая пальцы и на какие-то мгновения забывая про весь мир, пока их губы касались друг друга. Он даже помнил эти моменты, в разных местах, в разном возрасте, в разных воплощениях. Но они так делали всегда, это было их неповторимое приветствие, а еще Ал обожал шутливо целовать жену в плечо и молча, с восхищенной улыбкой любоваться ею, а еще, а еще…

Фирэ задохнулся, чувствуя, как при воспоминании о счастливом и навсегда утраченном прошлом начинает рваться что-то в груди, а с тем заболели и свежие раны от когтей зверя.

– Что? – спросила Танрэй, распрямляясь и замечая пелену невольных слез, которые он не успел смахнуть с глаз. – Обезболивающего?

– Нет, родная, хватит с него обезболивающих! – вмешался Учитель.

– Ничего, ничего, – прошептал Фирэ. – Я вспомнил… с… своих маму и отца… они…

– Я знаю, – резко пресекла Ормона и еще холоднее заговорила о другом. – Меня удивило, что ты так долго возился с тварью и позволил ей столь сильно покалечить тебя. Но есть выход: ты подчинишь своей воле ее котят, и они отслужат перед нами повинность матери, осмелившейся напасть на человека. Если она бросилась на тебя, значит, что-то родственное притянуло ее в тебе. Это необходимо понять, а поняв – развить в свою пользу.

Она так просто взяла его в оборот, что он даже забыл о недавних траурных мыслях и слушал ее с приоткрытым ртом. Танрэй всегда обладала нестандартным мышлением и предприимчивостью, но Ормона переплюнула ее в обоих направлениях.

– Вы там вообще о чем? – уточнил Тессетен.

– Мне можно вставать? – немного оглушенный этой парочкой, спросил Фирэ.

Ормона равнодушно пожала плечом:

– Так спроси об этом Паскома, разве я кулаптр?

И они зацепились взглядами с мужем, молча, но удивительно красноречиво обмениваясь какой-то недоступной Фирэ информацией.

– Извините, но, может быть, кто-то из вас слышал о человеке по имени Дрэян? Это мой брат.

Супруги снова переглянулись. В глазах Ала-Тессетена заплясала какая-то странная искорка, а Танрэй-Ормона улыбнулась:

– Он живет в этом городе, ему передадут, что ты здесь. Пусть о тебе думают только хорошее – теперь ты с нами.

Фирэ показалось, что у нее на уме было обнять его на прощание, но, что-то уяснив для себя, она вовремя опомнилась и не сделала этого. Они с Сетеном еще раз коснулись рук друг друга.

– Ормона, – тот не отпустил ее в самый последний момент, когда она уже отстранялась, – ты хорошо подумала и продумала? Не поздно все отменить…

– Я не отменяю такие вещи. Мы так долго вели эти проклятые переговоры, что у меня уже болит язык. Я так долго изучала этих чурбанов, что у меня уже ноет мозг. И что, ты желаешь услышать, что после всего этого я скажу: живите с миром, тепманорийцы, я к вам не приеду и не взболтаю вашу трясину?!

– Но ты можешь подождать, когда у меня заживет нога?! Мы поехали бы вместе!

Она наклонилась к нему близко-близко, глаза в глаза, и почти коснулась своим лбом его лба:

– Мы не можем ждать. Я не могу ждать. У меня мало времени.

– Ты… что говоришь? – запнулся Учитель и тоже, вслед за нею, перешел на шепот, прекрасно, между тем, слышимый для Фирэ. – Кто сказал?

Она отодвинулась и сделала бровями какой-то знак. В глазах Сетена мелькнуло смятение:

– Может быть, он ошибся? Такие предсказания – дело непростое…

– Он не ошибся. И он больше ничего не скажет. Я должна сделать это, а там будет видно.

– Но он хотя бы намекнул – что это? Какая-то болезнь, несчастье или…

– Нет, не намекнул. Я думаю – «или».

Ормона поднялась, снова взглянула на Фирэ:

– Приглядывай за ним, кулаптр. Твой Учитель немного сумасшедший… даже не немного. Да будут «куарт» наши едины!

А потом она развернулась и так же скоро, как и вошла сюда, вылетела за дверь. Тессетен остался угрюм и беспокоен, совсем иной человек, нежели тот беспечный и ироничный балагур, что заговорил с учеником полчаса назад.

– Что случилось?

Тот посмотрел на него, поморщился, махнул было рукой, но все же передумал и решил сказать:

– Она только вчера привезла тебя из Виэлоро, а сегодня уже собирается к соседям-северянам…

– К соседям?

– По континенту. Они там, на севере, в Тепманоре. Туда лететь только две трети суток, а что будет там…

Фирэ хорошо помнил, что такое аринорцы. Нет, не те северяне, которые испокон веков жили на Оритане и являлись ори до мозга костей, как Тессетен. Именно аринорцы – те, что бомбили их города, устраивали ночные налеты, обстреливали ракетами… Эти ненавидят южан так, что вгрызлись бы им в глотку, окажись они все даже на Селенио. Беловолосые разумные звери…

– Она летит туда одна?

– Нет. С куратором того Ала, о котором ты все время твердишь, с тримагестром биологии Солонданом. Конечно, у них будет военизированное сопровождение из нескольких гвардейцев, но все это чепуха, если что-то пойдет не так…

– А чего она хочет добиться?

– Мы хотим добиться. Нам нужно сотрудничество с их эмигрантами, оно выгодно нам экономически. Но я участвовал в переговорах, и мне стало совершенно понятно, что собой представляет эта публика…

Для Фирэ по-прежнему многое осталось за гранью понимания, но он решил не усугублять печали Учителя дальнейшими расспросами. Пожалуй, лучше попробовать подняться с постели и пройтись по комнате, что юноша и сделал, действительно оторвав Тессетена от раздумий. Тот принялся следить за ухищрениями ученика, напутствуя его дурашливыми советами и веселыми комментариями. Так и не сумев окончательно подняться и добившись только темноты перед глазами, Фирэ лег обратно, сдерживая стон от боли в потревоженных ранах.

– Не судьба, – услышал он напоследок вердикт соседа, а затем окунулся в полное беспамятство.

* * *

Подхватывая с земли очередной камень, когда-то составлявший павильон Теснауто, Ал поймал себя на том, что не перестает размышлять о работе, которой они занимались с Солонданом вот уже много лет и постоянно заходили в тупик, словно кто-то нарочно заводил их в дебри с завязанными глазами раскручивал и толкал в сторону той самой дороге, которая их в эти дебри и привела.

В своих раздумьях над устройством молекулярной цепочки – основы основ любой органики на этой планете – Ал старался отталкиваться от большего к меньшему, и в помощь ему была предыдущая специализация. Оказалось, астрономическая наука таит в себе подсказки для совершенно, на первый взгляд, несопоставимой с нею дисциплины – биологии. И если Алу когда-никогда удавалось выключить разум, а вместе с ним все эти «не может быть» и «такое противоречит законам Природа», он доставал ответы из области астрофизики, словно фокусник – яйцо изо рта. Куратор-тримагестр в таких случаях не мог скрыть изумления, пораженный и покоренный.

Идеи рождались даже ночью, заставляя Ала вскакивать и корявым почерком на первой же подвернувшейся под руку поверхности вслепую записывать мысль. Чаще всего это была какая-нибудь ерунда, извлеченная из нелогичной запутанности снов, но изредка случались озарения. Его словно что-то подстегнуло после того разговора с женой, на Теснауто, когда он убеждал ее начать записывать все, что происходит в жизни ори-переселенцев, навсегда утративших родину. Он не слышал никаких голосов, однако чувствовал, что мысли ему подсказывает кто-то невидимый, обретающийся рядом.

Завалы, что остались после гибели павильона, разбирали постепенно, все по очереди, выделяя для этого определенный день.

Рядом с Алом вышагивал молодой слон, на шее которого сидел мужчина-ори, заставляя животное перетаскивать тяжести мощным хоботом. Таких слонов на этих работах было несколько, и лишь благодаря им дело спорилось. Восполнив запасы энергии «пранэио», время от времени сюда возвращались созидатели, чтобы левитировать обломки.

Комплекс решено было восстановить. Ал не поверил ушам, когда от Паскома узнал, что это идея его сумасшедшего родственничка, братца Тессетена, который едва очухался после переломов и сразу же заговорил о реконструкции павильона – дался он ему! А для этого надо было расчистить участок от огромной горы обломков. Самое удивительное заключалось в том, что построить этот павильон было проще, чем разобрать то, что от него осталось. И почему Паском согласился с Сетеном в этом вопросе?

Сбросив свою ношу в телегу, которую таскал туда-сюда слоненок, постоянно норовивший поиграть с подходившими к повозке людьми. Ал погладил животное по проворному хоботу и сунул ему кусочек сухаря из кармана. Пот так и лил у него со лба, а надо было идти за следующей глыбой. Все утирались пыльными рукавами и ходили с грязными разводами на лицах, как дикари перед своими излюбленными стычками.

Вот несколько крепких гайн волокут, упираются привязанные к ним канатами куски разрушенных колонн, за ними громко топают великаны-диппендеоре, все трое разом, которых смогли выделить для этих работ.

Вернулась мысль о том, что вот-вот вместе с Ормоной в Тепманору уедет Солондан, и работать над проектом Алу придется в одиночку. Вернутся ли они вообще из колонии северян? Кто знает. Это был риск…

И тут Ал увидел под высокой секвойей на пригорке сидевшую верхом на своем жеребчике Ормону. Он помахал ей рукой, и жена приятеля подъехала ближе.

– Хочу попрощаться, – сказала она, спешиваясь. – Нам пора…

– Как?! Вы уже летите? А где тримагестр?

– Он ждет меня в орэмашине.

Ал отряхнулся, но вовремя сообразил, что пахнет от него сейчас не жасмином, и обнимать ее на прощание не стал. Да и она не горела желанием сближаться с ним – и это тоже определила та волшебная ночь Теснауто, когда все встало на свои места. Или, наоборот, запуталось окончательно…

– Когда я сказал Танрэй о вашей поездке, она собралась ехать с вами, – смеясь, сказал он.

Ормона словно держала шип в рукаве, только и ожидая случая уколоть:

– Конечно! – с сарказмом отозвалась она, – для этой поездки нам как раз не хватало брюхатых наседок с очевидными признаками энцефалопатии!

После Теснауто Ормона возненавидела его жену до содрогания поджилок.

– Она была уверена, что может оказаться вам полезной. За что ты так ее ненавидишь?

Та отвернулась. Тут крылась какая-то ее тайна, и делиться ею она не спешила ни с кем.

– Зейтори и Солондан ждут, Ал. Желаю тебе и оставшимся с тобой коллегам постигнуть главный секрет жизни.

Он улыбнулся:

– Наверное, ее главный секрет в том, что постигнуть его нельзя…

– Можно, – серьезно сказала она. – Но вы постигаете не с той стороны.

– Как же, по-твоему, мы это делаем? – удивился Ал, не ожидавший не то, что она станет откровенничать, а даже того, что вообще заговорит на эту тему.

– С черного хода. Вы хотите победить смерть.

– Ну да. А иначе зачем…

Ормона нетерпеливо перебила его на полуслове, взмахнув рукой:

– А надо, – она близко-близко подошла к нему, не спуская глаз с его лица, – просто не бороться с жизнью. Это и есть ее главный смысл, Ал. А секретов у нее нет. Поверь. И прощай!

– Пусть о тебе думают только хорошее!

– А это мы скоро и так узнаем!

Она подмигнула, пружинисто и легко отступила, пятясь, а потом стремительно взлетела на попону.

– Прощай!

* * *

Третье кула-орийское пробуждение Фирэ было еще более странным, чем два предыдущих. В какую-то секунду юноша вдруг начал вспоминать то, что после несбывшегося падения год назад в Самьенский разлом стало ему недоступно. Тяжесть перенесенных потерь сдавила сердце. Он вынырнул из спасительной пучины сна и, прерывисто дыша, будто за ним гналась стая бешеных волков, начал озираться по сторонам.

– Я его разбудила! – с огорчением прошептала молодая рыжеволосая женщина и шлепнула себя по губам.

И это была… Танрэй.

Фирэ смотрел в ее зеленовато-янтарные глаза и понимал, что недалек от помешательства. Только что это была южанка… Она умеет менять внешность? Это морок?

А еще источник тревоги, изгнавшей его сон, таился в ней, только в ней. Весь мир съежился сейчас до размеров этой комнаты, сжался еще, заключая под купол Фирэ, эту женщину и его тревогу.

Юноша отвел глаза, скользнул взглядом по ее плечу, за которым что-то серебрилось и переливалось, если не смотреть прямо, а наблюдать боковым зрением. Вот в чем дело!..

Она поднялась со стула у кровати соседа, и юный кулаптр убедился в своей догадке: рыжеволосая находилась в священном состоянии и уже так сильно располнела в талии, что это заметил бы даже слабовидящий. Неужели его сон в пещере Виэлоро был пророческим, и ее будущий ребенок воплотит в себе «куарт» Саэти?! Фирэ потянулся к этому серебристому мотыльку, порхавшему вокруг нее и не заметному никому другому, кроме видящих.

Это был мужской «куарт». Знакомый и незнакомый. Он и притягивал к себе внимание юноши, и вызывал беспокойство, а при попытке коснуться его, изучить ответил чем-то, напоминающим легкий щелчок статического электричества. И было в этом отклике что-то сродни… обиде? Кто же это? Несомненно, Фирэ знал его когда-то прежде, а теперь вот не мог определить, кем беременна эта невысокая миловидная посетительница. Какой из него теперь кулаптр…

– А это и есть Танрэй! – прерывая мгновения его замешательства, которые для юноши растянулись на века, сообщил Тессетен. – Ты же спрашивал о ней, – он нарочито-манерно взмахнул рукой в направлении сидящего в изножье черноглазого красавца-ори. – А это Ал, которого ты так мечтал увидеть.

Да-да, именно его, этого пустого, как диппендеоре, верзилу показал ему Дрэян в Эйсетти. Что в нем от Учителя? Всего ничего.

Положительно, они сговорились.

– А у вас тут еще Алы есть? – насмешливо спросил Фирэ. – Я всегда считал, что у меня только один Учитель…

Взрослые переглянулись.

– О чем он? – не понял ори Ал.

– Да… бредит! – безнадежно объяснил аринорец Ал. – Наверное, ударился головой, когда падал. Он Падший. Знаете, что это такое?

Южанин и беременная северянка отрицательно помотали головой, таращась на соседа Фирэ.

– Так тем более – что вы тогда тут делаете?! – возмутился тот. – Что, работы вам нет? Сейчас найдем! Ну-ка проваливайте отсюда оба! Идите учить азы!