Текст книги "Изгнанник вечности (полная версия) (СИ)"

Автор книги: Сергей Гомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 44 страниц)

А над приговоренным к смерти континентом нависала черная луна…

* * *

…И Сетен понял: сейчас произойдет то, чего он боялся больше всего. Это моэнарториито сейчас волочет вперед погибшее тело, а Ормоны больше нет. Их осталось пятеро. Волка, даже если он еще жив, она не выберет. А Танрэй и Ал так близко… И Коорэ! Коорэ, воззвавший к сердцу своему несколько минут назад! Почему он не дал сказать Фирэ, тот же пытался что-то ему сказать, задержать…

Кем пожелает овладеть неприкаянный дух?

Расплачиваться придется потом. Скопом. За всё. А потому сейчас даже и не стоит думать, нужно или не нужно. И не время оплакивать и каяться за содеянное. Это придет, это еще станет терзать его разум и сердце бессонными ночами, которых с каждым годом будет всё больше и больше, а прозрений – всё меньше…

Сетен знал, что при каждом прыжке все трескается и крошится в плохо сросшейся кости. Боли не было.

Он рухнул на колени в мокрую траву возле ее совершенного даже в смерти тела. Кому, как ни моэнарториито, быть совершенной в своей родной стихии!

Тессетен прижался в последнем поцелуе к холодеющим кровавым губам жены. Или они всегда были столь же холодны? Он не помнил, а теперь всё его естество, до последней клеточки, начало заполняться ледяным студнем. К горлу подкатила тошнота, но он боролся с собой. С кем – с собой? И этого он тоже не помнил…

– Аярэй, аярэй… инасоутерро… атме… атмереро… асани, асани! (Возродись, возродись, неприкаянная душенька-душа, утратившая дом свой! Сюда, сюда!)

Пряди ее волос, к которым нечаянно прикасались его руки, мгновенно седели, но некому было запретить ему и оттолкнуть.

И вот она вскинулась на колени, ее затрясло, будто безвольную куклу, а в небеса, видимая только ему, вылетела тень, похожая на человеческую фигуру в широком плаще и надвинутом на лицо капюшоне. Качнувшись в воздухе и оглядевшись, тень вняла его уговорам. Она изогнулась и вся, без остатка, обрушилась в него. И только после этого труп Ормоны окончательно упокоился, омываемый потоками ливня.

* * *

Опустошенные, скованные ужасом, смотрели на друга Ал и Танрэй. Тихонько заскулив, зашевелился Нат. Вся его шерсть была теперь мокрой и красной. Но зверь поднял голову и тоже посмотрел на Тессетена, который, полулежа и опершись на локоть, молча прощался с погибшей женой, гладил ее по лицу, рукам, телу, целовал, еще не до конца осознавая, что это всё в последний раз.

– Зачем? – спросил Ал.

Его измученные глаза ввалились, и взгляд их был обращен к Танрэй. Та не могла дать ответа, зачем она сделала это, зачем пыталась состязаться с Ормоной в том, в чем заведомо была слабее нее. Но она точно знала, что не хотела ее смерти, не хотела такого исхода…

Сетен резко развернулся. Зрачки его были расширены и черны. На губах змеилась ледяная ухмылка:

– Как будто ты ничего не знал, звездочет! – выкрикнул женский голос, но уста, произнесшие это, принадлежали Тессетену.

– О чем?

Сетен снова растянулся на траве подле тела бывшей жены и хрипло пробормотал, гладя ее по волосам, к которым при жизни она никогда не позволяла ему прикасаться и которые теперь стали совсем белыми:

– Я солгал тебе тогда, моэнарториито. Ал ни о чем не догадывался…

А потом он зашелся в крике. Адская боль терзала все его существо. Он рвал самого себя ногтями, рычал, колотился в агонии. Наконец изо рта его хлестнула зловонная темно-серая пена. То вместе с вселением моэнарториито открывались ему вещи, известные только Ормоне – ее тайны, ее мучения, ее боль, бесконечная и неизбывная боль в расплату за то, в чем она никогда не была виновна ни в одной из прошлых жизней. Лучше быть, чем слыть – и в этот раз она полностью заслужила наказание, понесенное невинным «куарт» до того, как было содеяно зло, и не понять, что было причиной, что следствием, что чего породило, все сплелось в единый клубок мрака и только что покинуло истерзанное тело смертной женщины, которую он знал и любил больше двадцати последних лет.

Ал и Танрэй подбежали к нему. Следом, волоча за собой задние лапы, тащился Нат, постоянно подламываясь, падая, но затем снова вставая и продолжая свой путь. И Алу, увидавшему волка краем глаза, на мгновение почудилось, что вместо зверя борется с болью и рвется к неведомой цели израненный человек.

– Уйди! – прорычал Сетен, узрев перед собой Танрэй. – Уйди отсюда!..

«…или я убью тебя, поганка!»

Та не повиновалась. Обхватив руками его лохматую полуседую голову, Танрэй прижала Тессетена к себе. Ал из последних сил пытался облегчить мучения друга, схватив его за руку и повторяя какие-то никчемные фразы. Кругом бурлили ледяные реки.

– Да уйдите вы к проклятым силам! – экономист вырвался и, прокатившись по траве, вывернулся дугой, касаясь земли только затылком и стопами.

– Что с ним происходит? – в ужасе прошептала Танрэй. – Что это?

– Надо делать так, как он говорит, – вдруг ответил Ал, поднимаясь на ноги.

В колени Танрэй уткнулась морда волка. Нат безвольно упал рядом с нею.

– Идем отсюда! – Ал с трудом поднял на руки изувеченного зверя. – Надо сказать Паскому… вызвать машину с капсулой… Надо… Идем же!

Нат застонал и уронил голову.

– А Сетен?

– Идем отсюда, я сказал! – заорал муж, толкая Танрэй плечом, на прощание обернулся к покойнице и безмолвно прошептал: «Прости!»

Танрэй побежала. Будто разрываемая чудовищными противоречиями, она непрестанно оглядывалась на друга, заходящегося в жестоких корчах возле трупа Ормоны.

Чем дальше они уходили, тем вернее ослабевали конвульсии Тессетена. И когда Танрэй с мужем и висящим у того на руках едва живым волком скрылись за пригорком, экономист разомкнул воспаленные веки. Дыхание успокаивалось, прекратился и внезапный дождь.

– Будьте вы все прокляты… – прошептал он им вслед.

Черная луна померкла и вновь закрылась тучами.

soundtrack – http://samlib.ru/img/g/gomonow_s_j/1soulguard/bi2_-_wolki_uhodjat_w_nebesa_audiopoisk.com.mp3

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
РАСКОЛОТЫЕ ДУШИ

…Но я хвалю, как Орфей,

Жизнь, союзницу смерти,

И мне сквозь закрытые веки

Светит глаз твоих синева.

Ингеборг Бахман, «Темные речи»

Глава двадцать третья,
которая позволит читателю одним глазком заглянуть во времена Оритана до катаклизма и узнать некоторые методы работы Учителей

– Очень, очень плохо…

Хмурясь и покачивая головой, Паском вытащил из вены на руке Сетена иглу шприца, и через несколько секунд тот, измученный лихорадкой, наконец закрыл глаза и, засыпая, вздохнул…

Ал понуро стоял за спиной кулаптра. Всё было сказано еще вчера утром, когда Ал со своей женой и умиравшим волком на руках ворвались в лечебницу и принесли страшную весть…

* * *

…Паском знал, что с нею должно произойти самое непоправимое, но не знал, как и где это будет. Он не был уверен, что не предупредил бы ее, если бы знал, пусть в нарушение всех известных или неизвестных правил. Но будущее с неохотой открывалось даже ее матери-провидице, когда та еще была в трезвой памяти. Может быть, потому что не был уверен, потому и не открывалось?

Под оторопелыми взглядами Ала и Танрэй он первым делом принялся за раненого волка. Тем двоим было уже не помочь, а на случай смерти Ната (Паском был почти убежден) Ал не сможет повторить то, что проделал Тессетен, дабы не допустить бреши. И потому пса следовало исцелить, если не поздно.

– Ступай домой, – буркнул он жене ученика. – Ты уже сделала, что могла.

В ее глазах мелькнула растерянность, она хотела возразить, но муж подтолкнул ее к двери. При выходе Танрэй столкнулась с бледным, вздрогнувшим при виде нее Фирэ. Он почти сразу все понял и сел на пол у стены, закрыв лицо руками.

Когда они с Алом и ничего не осознающим Фирэ привезли на место трагедии погребальную капсулу, то еще издалека увидели кружащих в небе стервятников. Они не смели сесть на труп жеребчика и выжидали, когда уберутся люди, чтобы закатить пир.

Только потом в густой траве Паском различил Сетена. Тот сидел возле тела полностью поседевшей Ормоны и, держа ее за руку, невнятно что-то бормотал.

– Убирайтесь, – с угрозой прорычал он, пригибаясь, словно волк над добычей.

– Сетен, послушай… – Паском шагнул к нему.

Тот долго не позволял прикоснуться к жене. У Тессетена началась нервная горячка, что едва не прикончила его на вторые сутки.

– Это надо сделать, надо! – встряхнув его за плечи, увещевал Паском. – Посмотри на меня!

Он заглянул в мутные глаза ученика.

– Так надо, Сетен. Ей нельзя здесь оставаться. Так надо!

Фирэ упал на колени рядом с приемным отцом и прижался лбом к плечу Ормоны. Он дрожал от гнева и скорби, и чего было в нем больше – не ведал не только Паском, но и он сам.

– Что вы наделали… – неведомо к кому обращаясь, прошептал юноша.

– Не с той говоришь! – вдруг отчетливо прозвучал женский голос, а глаза Сетена загорелись яростью. – Ты в город съезди да спроси ее, за кого она полезла в Поединок – за тех, чьи родственники терзают нашу страну, убивают наших близких! За них взыграл ее благородный нрав – а может, оттого, что она, и сама бледная поганка, за своих радела?! – и тут же он будто бы сам перебил себя, своим обычным тенором ответив: – Это моя вина. И только моя. И мне ее расхлебывать. Отпусти их, довольствуйся мной, ведь это я допустил самую страшную ошибку… Отпусти их, родная!

Все замерли, и повисла пауза, в конце которой Тессетен, переведя дух, прошипел:

– Теперь не дождетесь! И помни о том, что услышал твой меч из уст двоих ори!

Оттолкнув от себя Паскома, он подполз к Фирэ:

– Это была моя вина, ученик… Ты должен уйти от меня, сам видишь – я тебе не Учитель…

– Нет, – отрезал тот, сверкнув глазами в сторону Ала. – Вы мне Учитель. И это была не ваша вина, – юноша бережно уложил ее холодные безвольные руки крест-накрест на груди. – Я не верю… Я не верю, что все это правда…

Он вскочил и во всю мощь легких заорал в небо:

– Ну, давай же! Проклятье! Давай же, разбуди меня или убей! Я не прошел твое испытание, Учитель! Я сдаюсь! Вытащи меня отсюда! Вытащи или я сам убью себя, чтобы вернуться!

Паском закрыл глаза. Слова эти резанули его память – события полуторатысячелетней давности высветились с такой отчетливостью, будто все случилось не далее как вчера…

* * *

За тысячу лет до катаклизма…

Он почти не заметил перелета. Казалось: только что их орэмашина оторвалась от взлетно-посадочной полосы в Коорэалатане, еще совсем провинциальной – пройдет несколько веков, прежде чем до нее доберется созидатель Атембизе и сделает ее Горящим сердцем Оритана, – и вот они уже приземляются в воздушном порту столицы, Эйсетти.

И вспомнились Паскому строки, когда-то в незапамятные времена написанные его собственной ученицей:

«Заря, свет которой заливал округлые стены белоснежных зданий Оритана, была свежа и нежна, словно румянец на щеке младенца. И заря эта – идеальное дитя Природы – сама словно любовалась великим Городом, созданным в гармонии со всей Вселенной. Что на небе, то и на земле. Заря объединит тех, кто жил прежде, с теми, кто придет позднее. Зарей начинается все, закатом заканчивается. Но будет новый день, и, глядя на новую зарю, вчерашнее вспомнят многие. Это послание в „завтра“, его получат все, не помня своих лиц, голосов, цвета кожи, давно угасших помыслов. Да будет так, покуда светят звезды!»

Да будет так, покуда светят звезды…

Но сегодня прекрасный Эйсетти млел в каскадах лучей утреннего солнца. В центре его сиял, отбрасывая столб света в небеса, Великий Храм, верхняя часть пятигранного кристалла, в который была заключена целая вселенная человеческой личности и знания о ней.

Солнце поигрывало пестрыми тенями пальм и акаций, легкий ветерок едва заметно приветствовал кулаптра пятипалыми листьями смоковниц, а пьянящий воздух источал ароматы эвкалипта, туи и теплого моря. По ступеням набережных и в парках бегали дети, на ходу ощипывая с остролистных кустов сладкие ягоды. А Паском шагал к дому родителей пятнадцатилетней Танрэй – у него были гостинцы от их аринорской родни. Кулаптра не было на Оритане почти пять лет, и за это время все его ученики подросли и изменились.

– С возвращением! – кланялись и улыбались ему при встрече жители Эйсетти. – Пусть о тебе думают только хорошее, мудрый Паском! Как там, в дальних странах?

– Да не иссякнет солнце в ваших сердцах! – отвечал тот, зная каждого многие тысячи лет. – В дальних странах много диковин, но обо всех и не расскажешь в двух словах. Жду вас в гости!

Было еще рановато для визитов, но ему хотелось застать и тринадцатую ученицу, и ее попутчика до того, как те убегут на свои занятия. Интересно, встретились ли они в этом воплощении?

Эта парочка всегда отличалась затейливым юмором, понятным далеко не каждому. Вот, например, пару сотен лет назад Ал назначил Танрэй первое свидание… на пожаре. Та честно соблюла условия игры, прождав до четырнадцати лет, и вот однажды во дворе филиала городской управы в самом деле загорелась хозяйственная будка. Как это случилось, неизвестно – самое главное, что именно там попутчики и увидели друг друга.

Паском улыбнулся, вспомнив тот случай. Интересно, а не произойди того пожара, как бы они встретились? Пожары бывали так редко, что Алу разве что самому пришлось бы разжигать костер, чтобы привлечь своего мотылька. Но ученик любил рисковать даже в мелочах. А уж что начиналось, когда эти двое принимались спорить, и тем более, когда рядом с ними оказывались другие ученики! По части острот языки у них у всех были заточены, как бритвы! Вот такие ему достались воспитанники, все тринадцать пар. И тринадцатая – самая любимая и самая непокорная, как у всех. Иногда до них было так трудно достучаться, что и жизни не хватало на это. Что-то они постигали скорее всех остальных, особенно жизнелюбивый созидатель-Ал с его мечтами о странствиях по Вселенной, а что-то не давалось им, будто переклинивало – не пробьешься. От этих полярных «куарт» до сих пор не знаешь чего ждать – то ли великого почитания и прилежания, то ли упрямого «я сам, и не надо мне ничьих советов!»

Судя по движениям на ассендо самого симпатичного жилого сфероида в городе, семья Танрэй как раз начинала завтракать. Отец девушки, выдающийся биолог Оритана, сам был Учителем, но для других тринадцати учеников – ровесников дочки. С ним Паском мог говорить на равных, и сегодня им было что обсудить вместе, бывшим сокурсникам и приятелям.

Девушку кулаптр увидел прежде всех: в воздушном шелковом платье-тунике цвета морской волны и развевавшимися на ветру смоляными волосами она стояла у перилец и любовалась городом.

Ах, подросла! Как пить дать, соседские парни, еще не отыскавшие своих истинных попутчиц, по обыкновению глаз с нее не сводят! Не каждая ее сверстница сможет похвастать таким совершенством форм и сапфировой ясностью взора.

Тут и Танрэй почувствовала его:

– Пусть о тебе думают только хорошее, наш непревзойденный Учитель! – насмешливо откликнулась она на его приветствие. – Поднимайтесь же! Я сейчас поставлю для вас прибор, и вы разделите с нами завтрак!

Звонкий голос ученицы сопровождал его, пока он поднимался на ассендо, минуя гостиную и преодолевая винтовую лестницу.

– Вы наконец изволили вернуться из дальних странствий, или снова сбежите не сегодня – завтра?

Из-за жары все окна и двери были распахнуты настежь, а стеновые панели превращены в «козырьки», дающие дополнительную тень, из-за чего снаружи дом походил на парусник с надутыми парусами.

– Сколько счастья вы привезли нам в своем походном саквояже, Учитель?! – продолжала весело дразнить его Танрэй.

Кристально-сапфировый взор обратился на Паскома, едва он ступил на верхнюю площадку. Вот она, красавица, на фоне самого великолепного города планеты!

– Взойди, Саэто прекрасный! – сказал Паском, расстегивая воротник-стойку на своем камзоле, поскольку наверху уже припекало, несмотря даже на широкий навес от солнца. – С праздником Восхода, господа! Счастья в походном саквояже, говоришь? Немного привез. Это от вашей аринорской родни.

– А, понятно. Снова всякая чепуха от тетушки, от братцев-близнецов и ее умудренного сединами…

– Убеленного сединами, – поправила мать, смеясь.

– …убеленного сединами деда!

Сдерживая смех, кулаптр наблюдал, как Танрэй в лицах изображает каждого из родственников, которых никогда не видела в этом воплощении, но отлично помнила по предыдущим. Особенно красочно получились у нее кузены.

– …а потом дедушка важно так выдает: «А это передайте ее мужу – вечно забываю, как его зовут!» – и выкладывает перед вами очередной древний фолиант с трактатами по биологии! Правда, пап? Сколько их там у тебя уже скопилось?

– Да надо бы посчитать. Наверное, целая библиотека.

Паском прикрыл лицо ладонью, пряча улыбку. Все именно так, слово в слово, и было. В подтверждение того он расстегнул саквояж и выложил на стол толстую книгу.

– Ух ты! – склонившись над обложкой, девушка отбросила за спину упавший перед лицом локон. – О магии крови! А вот это просто здорово! Пап, с тебя – почитать!

– Ваша ученица, Паском, на сей раз увлеклась биологией, – пояснил отец. – Все мечтает открыть тайну того, как передается наследственная информация и каким образом эта информация подчиняется душе, которая дублирует ее для физического тела каждого очередного воплощения «куарт». Я ведь правильно понял твои устремления, красотка?

– Да-да-да.

Тут из саквояжа Паскома выполз мотылек и развел пестрые крылышки. Паском взял его на руку.

– А это тебе от твоих кузенов. Один из них делал ее внешний облик, а второй конструировал содержание.

Сияющие глаза Танрэй округлились:

– Она разве не живая?!

– Нет, это игрушка. Она питается солнечным светом, а ночью отключается до утра. Держи.

Он сдунул бабочку с пальцев, и та спланировала на ладонь ученицы.

– Присаживайтесь к столу, кулаптр, – пригласила хозяйка и похлопала по спине дочь: – Ты не опоздаешь? Как там они все поживают, Паском?

– Отлично поживают. И вам желают того же.

Паском принялся рассказывать о событиях в Аст-Гару и колониях – южных и северных, – где только успел побывать.

Аринора находилась чуть севернее экватора в западном полушарии, а Оритан занимал в основном экваториальное положение в восточном. Разделения на южан и северян в те времена еще не было. Южными и северными были только страны-колонии двух государств, где добывались полезные ископаемые и прочие важные для жизни ресурсы.

Аринорцы обожали всевозможные головоломки, математику и технику, тогда как ори склонялись больше к гуманитарным и естественным наукам. Два народа словно дополняли друг друга во всем, как дополняют полярные «куарт» попутчика и попутчицы единую по сути человеческую личность.

Неудивительно, что Танрэй сейчас, как маленькая девочка, с упоением возилась с диковиной, подаренной братьями, и слушала Паскома вполуха.

– Вы же помните, что нам сегодня предстоит перейти и перевести их на новую ступень? – поглядев на нее, сказал кулаптр родителям.

Танрэй подняла голову. На лицах матери и отца отразилась озабоченность.

– Что за ступень? – она подкинула мотылька, и тот присел к ней на макушку, увенчав собой сколотые на затылке локоны.

– Тебе придется сегодня немного поработать, Танрэй, – серьезно глядя на нее, сказал Паском. – Вы уже встретились с Алом?

– Вы удивитесь, Учитель, но перед последним своим уходом он пожелал, чтобы это случилось сегодня, именно сегодня у подножья статуи Танэ-Ра. Перед самым закатом.

Кулаптр понял, к чему приурочил Ал новое знакомство. В прошлом воплощении он предупредил ученика, что в грядущей жизни им нужно будет освоить одну важную систему, до которой все тринадцать пар учеников росли на протяжении множества инкарнаций и вот, кажется, стали готовы. Они на пороге серьезного, даже немного опасного испытания. Видела бы Танрэй, как загорелись при этих словах серые глаза попутчика! Ал обожал все сопряженное с опасностью, заставить его что-либо сделать было проще простого – всего-то сказать, что его ждет рискованное предприятие. Но в тот раз Паском не преувеличил: это было в самом деле не плевым приключением, как могло бы показаться непосвященному – подумаешь, какой-то гипноз, детские игры!

– Хорошо, если я задержусь, ждите с ним и остальными меня у подножия статуи.

Следующий визит Паском нанес семнадцатилетнему Алу. Тот уже выбегал из дома, торопясь на занятия, как вдруг, увидев и узнав Учителя, радостно заулыбался. По своей привычке кулаптр с ним не особенно церемонился: поприветствовал, будто они расстались вчера, и коротко повторил наказ, данный Танрэй. Ал поклонился и сломя голову побежал в университет: Кронрэй страшно не любил опозданий, пусть даже опоздавшим оказался бы его любимец-Ал. Спуску разгневанный созидатель не даст!

Паском решил переговорить вначале с остальными Учителями, которые вели сегодня своих подопечных в Храм, и только потом заняться делами Объединенного Ведомства, где его тоже уже заждались.

Отец и мать Танрэй были Учителями «параллельной ветки» – таких же тринадцати пар юношей и девушек от пятнадцати до двадцати, большого возрастного промежутка между ними не было никогда. Кто бы мог подумать, что через какие-то полторы тысячи лет тримагестр Солондан и сам окажется в рядах Падших, растеряет своих учеников и совсем не будет помнить, кем испокон веков была его дочь! Он многое позабудет даже в своей специальности, и это будет так сильно его тяготить, что к старости ученый окончательно превратится в брюзгу, раздражающего всех вокруг, а попутчицы своей так и не отыщет. И совсем не оттого, что она, как попутчица Паскома, утомившись от реалий этого мира, при первом же удобном случае Взошла и осталась дожидаться его там, в Междумирье. Нет. Мать Танрэй, по всей видимости, после Раскола потеряла память и оказалась где-то в Ариноре, а оттого и не подавала никаких сигналов о своем существовании.

Но тогда счастливый Паском еще ничего этого не знал. Оповестив всех своих учеников и побеседовав с Солонданом и остальными Учителями, он с легкой душой и полный оптимистичных ожиданий отправился в Ведомство. Скоро, скоро он обучит своих желторотиков и сможет наконец-то Взойти вслед за своей спутницей! Конечно, времени в Междумирье нет, и она там не томится в одиноком ожидании. Но он-то здесь, где есть и время, и тоска по ней, хотя никто об этой тоске не подозревает.

В парках на все лады заливались иволги, а в небе трепетали стремительные ласточки и стрижи, весело пища на лету. Солнце клонилось к закату.

Усевшись к круглый красный вагончик, что перевозил пассажиров от разных ярусов Ведомства до автострады, Паском навел встроенный в перильца бинокль на Храмовую площадь.

У подножия гигантской статуи Танэ-Ра, которая горделиво возвышалась на фоне Храма и гор позади него, мельтешили, с трудом различимые, горожане. Там, среди жителей Эйсетти, и ученики Солондана, и его, и других Учителей…

Посвящать молодежь именно в день равноденствия – весеннего Восхода Саэто – было трепетно чтимой всеми традицией. Однако распространяться о том, что будет во время таинства, не имел право никто. Узнать подробности ученики должны из первых уст, и это уста Учителя.

Перешагивая с катера, мигом довезшего его по каналу от Ведомства до Храма, от Тассатио до Танэ-Ра, на маленькую площадку у ступеней набережной, Паском услышал яркий и сильный женский голос, что восславлял в словах древнего гимна праздник Восхода:

 
Взойди, Саэто прекрасный!
Пусть дни станут чуть длиннее!
Взойди, Саэто прекрасный!
Принеси нам весну,
И мечты,
И надежды…
 

Окруженная сверстниками – в их числе была и Танрэй – у ног статуи пела Эфимелора. Они с Танрэй дружили и чем-то походили между собой: обе темноволосые, обе синеглазые, только Эфимелора пониже ростом и куда более скрытна, чем подруга.

Почти одновременно с Паскомом на такую же площадку, только напротив, из другого катера выбралось несколько парней, среди которых он различил и Ала. Они тут же поспешили к статуе.

Танрэй начала озираться, и Паском улыбнулся. Он точно так же чувствовал свою попутчицу, а та – его. Эх, скорее бы…

Когда кулаптр переговорил с другими Учителями, эти двое были уже снова знакомы и как ни в чем не бывало кружились в танце под веселое пение неутомимой Эфимелоры. Никто из них не знал, что им предстоит совершить в ближайшие часы.

– Мы войдем туда через грань Души, – сказал Паском собравшимся вокруг него тринадцати парам учеников – и то же самое говорили сейчас Солондан и другие своим ребятам, в числе которых были Паорэс и Эфимелора. – Освободите сознание, сосредоточьтесь на мире внутри вас и только тогда входите.

И без лишних слов кулаптр зашагал к Храму. Он нарочно решил ввести их через самую неприступную для новичков грань – это уже само по себе было экзаменом, предваряющим основное испытание.

Солондан нагнал его и, оглянувшись на дочь, шепнул:

– Это как будто не для нее, а для меня самого испытание…

– Так оно и есть. У нас с вами этот этап тоже ведь впервые, тримагестр!

– Для меня… для нас, – он взял за руку жену, – вдвойне…

– Не переживайте за Танрэй, она умница. Она справится.

– Полагаюсь на ваше чутье, кулаптр!

Грань Души замерцала радугой. Существуя одновременно на двух планах бытия, камень гигантского кристалла обрел проницаемость, и Паском попросту миновал преграду. Другим же показалось, что он прошел сквозь мраморную стену. А ему было важно узнать, как быстро правятся с задачей они.

Но ни один из учеников не почувствовал ни малейших затруднений. Вечное лето чертогов Души встретило их ароматами меда и моря. Теплая ласковая волна игриво скользнула им под ноги и отбежала. Над искристой водной поверхностью, перехваченной золотой лентой заката, парили белые чайки. Блики предвечернего золота очаровывали взгляд.

Юноши и девушки озирались по сторонам. Для них это было чем-то вроде высадки на другой планете. Паском хорошо помнил свой «первый переход», чтобы понимать их чувство и даже слегка завидовать новизне и свежести их восприятия.

– А где все остальные?! – удивленно спросил Рарто, друг Ала, самый старательный и покладистый из учеников. Если бы Паскому взбрело в голову назвать белое черным, то, слепо повинуясь и веря, Рарто заставил бы свое зрение видеть именно так, как потребовал Учитель: тот ведь знает лучше!

– Они на своей радуге, Рарто. Присядем.

Двадцать шесть человек уселись, скрестив ноги, полукругом возле Учителя, с любопытством на него взирая. Сколько же раз эти личики, сейчас юные и нежные, он видел покрытыми патиной возраста, морщинистыми, усталыми. У кого-то гасли глаза, а кто-то до последнего дня дразнил судьбу. Приходили и уходили они, приходил и уходил Паском, и все они вместе, объединившись в синергизме равных по духу, когда вслепую, а когда осознанно – бывало по-разному – двигались каждый своей дорогой, но в одном направлении.

– Нам необходимо постигнуть одну вещь, которую и сами потом передадите каждый своим ученикам.

Ребята оживленно завозились.

– Существуют истины, постигнуть которые возможно только в мире и покое, в гармонии со своим духом и сердцем. Если же что-то мешает, то человек скатывается все ниже, жизнь перестает учить его, а только пинает, и тогда за «куарт» принимается смерть, обрывая воплощение на середине и не давая выполнить отведенную миссию.

Паском собрал пригоршню песка и пересыпал ее в пустую ладонь. Машинально подражая его движениям, то же самое проделал и кроткий Рарто.

– Но бывает и так, что духу для развития требуется барьер, серьезное препятствие, с честью (с честью!) преодолев которое, он перейдет на новый уровень.

Рарто что-то шепнул своей попутчице, и та кивнула. Ал, охватив руками колени, сидел возле Танрэй, и оба они не сводили глаз с учителя, словно, забегая вперед, силились первыми понять, что их ждет.

– Конечно, никто не имеет права и не станет устраивать искусственные трудности для того, чтобы испытать человека. Нельзя искажать объективную реальность. Однако мы можем прибегнуть к субъективной реальности – то есть погрузиться в глубины собственного подсознания и отыскать ответы там. Всё в нас самих – добро и зло, откровения и тайны. Надо только отыскать эти сундучки и подобрать ключи.

Паском поднялся.

– Мы добились определенной гармонии в физическом мире. Почти добились. Полная гармония – не для грубого мира. То, к чему так долго пробивались наши предки-аллийцы… то есть мы сами… оказалось возможным здесь, в Убежище. Но на уровне генов все мы помним и времена войн, и страх, и страдания. Это никуда не делось, оно пришло вместе с нами, в наших физических телах, с нами и уйдет до следующего воплощения. И мозгу нашему атавистически потребен хлыст, испробовав который, разум наконец откроет личности путь на следующую ступень. При этом рассудок должен быть целиком и полностью убежден, что все происходящее с ним – объективная реальность. Лишь заподозрив, что это тренажер, мозг разбудит тело точно так же, как это происходит в обычном сне.

Очередная волна с шипением подкатилась к его ногам и отступила.

– Я отправлю вас в путешествие по вашему же собственному подсознанию, которое у каждого с непредсказуемыми особенностями и подводными камнями. Оно само спроецирует нужный вам для развития сюжет. Здесь не будет преград для фантазии. Опасно ли это? Болезненно. Если вы умрете, то переживете смерть по-настоящему, но только после этого проснетесь здесь, а не у Мирового Древа на Перекрестке. Это единственное отличие – все остальное будет для вас на самом деле. Знать, что это сон, вы не будете. Помнить об этом разговоре, о себе в этом или каком-то предыдущем вашем воплощении вы не будете. Обладать какими-то большими возможностями, которые слишком выделяли бы вас в том мире, вы не будете. То, что выдумает вам ваше подсознание – биографию, испытания, приключения – то вам и расхлебывать. Ну что ж, да не иссякнет солнце в наших сердцах! Начнем?

– А можно вопрос? – спросила попутчица Рарто и после кивка Паскома продолжила: – Мы должны будем непременно там умереть, чтобы вернуться сюда?

– Конечно, нет! Вы как раз и не должны умирать там! Ваша цель – выжить, но выжить с честью, не ступая для этого по головам людей – пусть из вашего подсознания, но все же людей.

– Но если мы не будем знать, что все это транс, то как же мы выйдем?

– Перед вхождением вы сами создадите якорек, который проникнет с вами в ваше подсознание и подаст мне сигнал, что вы прошли миссию и вас пора будить, – кулаптр хитро улыбнулся. – Я просто подниму вас, как это делают ваши родители или наставники, чтобы вы не проспали уроки.

Ребята засмеялись. Паском взглянул на тринадцатого и удивился, не обнаружив огонька воодушевления в теплых серых глазах Ала. А он-то рассчитывал, что тот станет первым энтузиастом и настроит на нужную волну всех учеников. Непредсказуем…