Текст книги "Изгнанник вечности (полная версия) (СИ)"

Автор книги: Сергей Гомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 44 страниц)

Вокруг начали стрелять, но стрельба закончилась, едва начавшись.

Перебросив легкий меч в левую руку, правой Сетен отцепил от пояса телохранительскую палицу. Вартат стал пятиться под градом удвоенных ударов, которые теперь едва успевал парировать, и трижды был задет шипами палицы.

Бой оборвался внезапно: экономист изловчился пнуть пораненного бородача, догнал его, споткнувшегося о камень под снегом, и снес ему голову.

– Возвращаемся.

Меч дымился теплой свежей кровью. Причудливыми узорами она растекалась по зеркально отполированному клинку, и сквозь алые разводы экономист увидел собственное лицо – такое, каким его всегда отображала аллийская реликвия…

Потом вдруг наступило помрачение. Сетен обнаружил себя едущим верхом, а поселок был уже рядом. За ним, конные и пешие, следовали недавние рабы. Промелькнули в памяти только глаза менталки, вылезающие от ужаса из орбит, и розовая пена на синеющих губах оскаленного рта. И то – смутно, будто не взаправду.

Не ожидавшие нападения поселенцы тоже отстреливались недолго. Вчерашние пленники с просчитанной точностью стремительно захватили самые важные со стратегической точки зрения постройки и задушили оборону, невзирая на собственную слабость и малочисленность. Взятый в плен старейшина – дед с погасшими глазами (он понял, что сталось с его сыном и невесткой) – приказал отдать победителям все, что те потребуют, и больше не проронил ни слова.

Когда отряд, пополнившийся северянами из обсерватории разоренного Ар-Рэякаима, уже выезжал за ворота, все услышали женские вопли.

Сетен разглядел несущуюся за ними во всю прыть девчонку, служанку той, чье имя позволило ему победить в сегодняшнем поединке второго уровня. Он только теперь вспомнил, что ночью пообещал взять ее в поход.

– Заберите меня отсюда! – едва не плача, умоляла она. – Не оставляйте меня с ними!

Она ухватилась за ногу сидящего верхом Тиамарто. И стоило им оказаться рядом, периферическим зрением Сетен увидел вспыхнувшее вокруг них световое поле. Значит, он не ошибся: девчонка влюбилась в своего попутчика. Потому, собственно, и влюбилась. Кулаптр тоже замер на пару секунд, потом молча подхватил ее под мышки и втянул к себе на попону.

– Только не пищи, когда поскачем быстро, – предупредил он.

– Во всяком случае, это не то же самое, что терпеть тумаки от хозяйки, – тут же разулыбавшись сквозь непросохшие слезы, ответила та и притихла.

Ехали они уже не один час, когда у себя за спиной Сетен почувствовал зловещую суету. Он обернулся и схватился за рукоять меча. Но дело было в другом.

– Учитель! – крикнул Фирэ, выглядывая поверх голов столпившихся вокруг чего-то всадников. – Тиамарто! Тут с Паорэсом худо…

Целитель и Сетен подъехали на зов. Тиамарто оставил на гайне девчонку, а сам спрыгнул в снег. Перед Сетеном все расступились.

Снятый с попоны, Паорэс лежал на земле, голову его поддерживал один из гвардейцев.

– Зацепили они меня, – с неловкой улыбкой признался отец Саэти.

Экономист спешился. Тяжело стало на сердце.

– Почему сразу не сказал? – сурово проворчал он.

Гвардеец показал ладонь, перепачканную кровью орэ-мастера.

– Думал, ерунда.

– Куда зацепило?

Тиамарто и Фирэ спешно освободили туловище Паорэса от одежды. Справа, сразу под ребрами, в кровавых пятнах просматривался чернеющий глазок пулевого отверстия. И крови было слишком мало для такой раны…

«Проклятье! – Тессетен провел ладонью по лицу и грузно уселся прямо на землю возле них. – Печень»…

Кулаптры молчали и ничего не делали. Они еще раньше него поняли, что сделать уже ничего нельзя.

– Дай ему что-нибудь от боли, – тихо попросил приемного сына экономист.

– Что – конец мне? – ухмыльнулся Паорэс.

В его словах, в его лице не было страха. Кажется, он даже с облегчением воспринял приговор. Тессетен видел, что орэ-мастер мечтает о встрече с дочерью и погибшей женой.

Ничего эффективного, что притупило бы боль от такой раны, в запасе у кулаптров не было. Тиамарто попросту вошел в состояние алеертэо и блокировал чувствительность мозга умирающего к болевым импульсам. Паорэс уходил с улыбкой, рассказывая смешные истории времен своей работы в Можжевеловой Низменности. Он скончался на полуслове, ни разу не застонав. Фирэ закрыл ему глаза и отвернулся, не желая показывать слез. Сетен молча посидел рядом с трупом, потом вдруг, будто повинуясь какому-то легкому толчку изнутри, расстегнул воротник умершего и снял у него с шеи удивительный золотой медальон в виде занимавшихся любовью мужчины и женщины.

И северяне, и южане молча смотрели на костер, который пожирал останки орэ-мастера. Трудные времена сближают даже бывших врагов, и уже никто не замечал акцента или различий в цвете волос и глаз спутников, которые были рядом в самые страшные часы. Простившись с погибшим, все снова тронулись в путь.

Ни разу они не пожалели, что взяли девчонку с собой. В благодарность она старалась, готовила на весь отряд и штопала прохудившуюся одежду ребят.

На семнадцатый день путешествия, переправившись на этом пути через две крупные реки, лед на которых уже начал истончаться и был теперь опасен, они увидели сначала какие-то нежилые постройки, а вскоре и город.

– Тау-Рэя? – спросил Тиамарто, глядя на Сетена.

Тот неопределенно покачал головой. Ему казалось, Тау-Рэя гораздо дальше и крупнее.

– Нет, – ответил вместо него один из астрономов Ар-Рэякаима. – Это Орр-Кручан[33]33
  Орр-Кручан – (аринорск.) Золотой Карась (название города).


[Закрыть]. До Тау-Рэи еще столько же дней пути или даже больше…

Сетен стал разглядывать город в подзорную трубу и заметил, что жители его грузят поклажу на небольших мохнатых слонов и длинной вереницей куда-то уходят. Он поделился увиденным с аринорскими учеными и спросил, с чем это может быть связано.

– Орр-Кручан – маленький городок, – сказал все тот же астроном. – Может быть, их донимают разбойные набеги, и они переселяются поближе к столице?

– Ну и как вы считаете, можем ли мы присоединиться к ним и узнать, в чем дело?

Северянин оглядел Тессетена так, будто видел в первый раз:

– Вы – можете попробовать. И несколько еще – наших. Остальные, – он кивнул на скучающих неподалеку южан, – пусть лучше подождут, когда мы подготовим тех ко встрече с ори.

Все верно. Если бы они сейчас кинулись к горожанам всем своим отрядом, те запросто могли бы принять их за мародеров-южан и начать обороняться. И доказывай им потом, что ты несся к ним с мирными намерениями…

Астроном оказался прав: жители Орр-Кручана искали более спокойных мест, и сегодня в Тау-Рэю уходила последняя партия. После недолгих переговоров – некоторые горожане узнали ар-рэякаимских ученых и были рады, что хоть кто-то выжил после той трагедии – они согласились, чтобы отважные южане присоединились к их каравану.

Ори не без любопытства разглядывали маленьких мамонтов: этот вид был даже мельче слонов из джунглей, к которым они успели привыкнуть.

– Это единственный вид, который мы недавно смогли одомашнить. Крупные не приручаются, – признался один из местных.

До Тау-Рэи они шли еще дней двадцать, и вот однажды на закате Сетен почувствовал тепло в груди и услышал вздох облегчения: «А вот и Тау-Рэя, Сетен. Кажется, мы наконец пришли к нашей заветной цели!»

Глава двадцать восьмая
о «куламоэно» – месте вечной жизни

soundtrack – http://samlib.ru/img/g/gomonow_s_j/geometria/ronanhardiman-warriors.mp3

В дверь постучали. Фьел-Лоэра оторвалась от бумаг и мельком взглянула в окно. Смеркалось.

Приступ кашля скрутил внезапно, не позволил ответить, и стук повторился. Задыхаясь, женщина утерла губы платком и мельком бросила взгляд на такие уже привычные пятнышки крови. Давно погибший диктатор взирал на нее со своего портрета с укоризной – она переставила стол брата в сторону, не пожелав сидеть под тяжелой, довлеющей картиной над головой. И теперь правитель Ариноры постоянно смотрел на нее сбоку.

Скомкав испачканную ткань в кулаке, Фьел-Лоэра поднялась и отперла дверь.

На пороге стоял ее помощник. Она знала, что его коробит подчиненное положение у женщины, но Ко-Этл завещал свое место сестре, и с этим приходилось мириться. Сложностей не хотел никто. Да и Фьел-Лоэра себя показала, много лет до этого томясь в изоляции почти под домашним арестом и бездеятельно коротая свой век.

– Пусть о тебе думают только хорошее, – сказал он и сразу перешел к делу, не входя в кабинет: – Госпожа Фьел-Лоэра, там вместе с переселенцами из Орр-Кручана прибыли уцелевшие астрономы Ар-Рэякаима.

– Они спаслись? – она не стала скрывать радость. Она вообще больше не желала притворства – и пусть эти остолопы думают о ней все, что хотят.

– Боюсь, далеко не все.

– Пусть подадут машину, я хочу встретить их.

– Машина у входа, – тонко улыбнулся ассистент.

В груди противно свербело. Кашель вот-вот начнется снова, против него уже не помогают никакие средства, а на морозном воздухе – зима в этом страшном году всё не кончалась – легкие начинали изнывать от боли. Фьел-Лоэра скрывала свой недуг ото всех. Ей не хотелось паники. Сначала пропадают ее брат и муж, теперь с ней самой, с единственной Помнящей в Тепманоре, творится что-то невообразимое, что на фоне гибели их страны будет последней каплей.

Одевшись, женщина вслед за помощником спустилась к машине.

Переселенцы ждали на площади у гостиницы.

– Постой, но там же… там же ори! – в замешательстве шепнула Фьел-Лоэра, разглядев под капюшонами некоторых черные бороды.

– Да вы что? Мне о них не доложили! Похоже, по дороге наши взяли пленных… Сейчас же их арестуем, я вызову подкреп…

– Не спеши. Нужно во всем разобраться.

Они покинули машину и направились к гостинице.

Измученные гайны пришельцев грустно фыркали и притопывали копытами. Не менее изнуренными и тощими казались и всадники, примкнувшие к переселенцам из Орр-Кручана.

Фьел-Лоэра увидела несколько знакомых лиц. В свое время они летели с ними в Тепманору, брат беседовал с учеными, и какое-то время они жили в будущей Тау-Рэе, а после постройки обсерватории перебрались в Ар-Рэякаим для работы. Но что-то еще беспокоило ее, какой-то фон, неуклонно заставлявший искать глазами в толпе.

И вот взгляд наткнулся на источник. В группе ори, стоявших чуть особняком и дожидавшихся своей участи, на крупном гнедом жеребчике сидел, насупившись, единственный аринорец. Пшеничного цвета длинные волосы и явно на ощупь обстриженная борода, голубые глаза смотрят исподлобья, настороженно. А на бедре висит тонкий, явно орийский, меч. Вернее, наследный меч древних аллийцев, одинаковый для южан и северян, но давно уже никому не попадавшийся на Ариноре. Фьел-Лоэра знала, что чужой к такому мечу не прикоснется, а это значит, что удивительный северянин – ори?!

И тут в его глазах засветился огонек узнавания. Они потеплели, а зрачки, как показалось Фьел-Лоэре в то мгновение, даже потемнели, знакомая улыбка пробежала по губам. А потом она вдруг вспомнила Эт-Алмизара, свою раннюю юность, первое свидание с ним, их свадьбу. Она даже забыла, зачем приехала на эту площадь, она не слышала речей астрономов, в красках расписывавших подвиги гвардейцев-ори, без которых спастись их плена в горах Гивьерр-Барре было бы невозможно. Жуткая маска расплылась, и сквозь нее проступило лицо необычайно красоты – той мужественной, не смазливой и между тем притягательной красоты северянина, перед которой поблек даже образ незабываемого Эт-Алмизара. Фьел-Лоэра глядела и не могла наглядеться, а за спиной уже раздался недоуменный шепоток помощников, и астрономы примолкли, догадавшись, что их не слушают.

Рассеянно кивнув ар-рэякаимцам, женщина зашагала к отряду ори, не глядя под ноги – прямо по заснеженным клумбам, через низенькие стриженые кустики…

– Кто вы? – спросила она глухим голосом. – Вы ори?

Аринорец внимательно посмотрел на нее:

– Я ори, – сказал он, будто опасаясь, что к его соотечественникам отнесутся не столь благосклонно, как к нему, к северянину. – И это мой отряд.

– Я поняла. Как вас зовут?

– Тсимаратау, – проговорил он и, кажется, сам немного оторопел от своего ответа, а Фьел-Лоэра хотела было удивиться тем женским ноткам, которые вдруг проступили в его и без того высоком певучем голосе, но тут же и забыла, словно околдованная, эту странность.

– Тсимара-Тау? Железный Телец? Какое знакомое имя… Я слышала его где-то… или когда-то…

Он усмехнулся и на миг показал свой морок. Женщина засмеялась:

– Что ж, тогда понятно и происхождение имени! Я рада вам… всем. Я благодарна вам за спасение жителей Ар-Рэякаима. Я скорблю по погибшим – по всем погибшим, – она оглянулась и на своих сородичей, и на ори, стараясь окинуть взглядом всех, дабы пояснить то, что желала выразить. – Не знаете ли вы, что случилось с жителями одного из городов ори на этом континенте – с кула-орийцами? Мы потеряли с ними связь почти год назад. Нам удалось узнать только то, что во время катаклизма Кула-Ори погиб, затонул…

Ори молчали, почтительно ожидая ответа лидера.

– Нет, – ответил Тсимаратау, не отводя глаз, которые потемнели еще сильнее, – мы не знаем судьбы кула-орийцев. Мы прибыли на Рэйсатру перед самым катаклизмом и не знаем здесь никого. Я вел своих людей в Тепманору, но на границе континентов мы обнаружили разоренный город и погибших – это были ваши ученые из Ар-Рэякаима, а затем нас и самих захватили в плен ори-переселенцы… По счастью, они были менталами, но не телекинетиками, иначе мы были бы им не нужны в качестве рабской силы, и вы бы сейчас с нами здесь не говорили…

Фьел-Лоэра сопоставила слышанный краем уха рассказ астрономов и его слова. Все сходилось: значит, нужно чистить горы Гивьерр-Барре. Судя по многочисленным рассказам, в тех краях Тепманоры развелось немало разбойников-мародеров…

Она подозвала помощников и отдала распоряжения – расселить, накормить, позаботиться об удобствах. А сама нет-нет да взглядывала на удивительного аринорца, который давно уже казался ей лучшим человеком на свете. О своем первом впечатлении женщина давно позабыла. Та страхолюдная внешность… это же была игра света и теней! Маска свалилась, обнажив его истинный лик! Фьел-Лоэра не понимала, отчего уже не так отчетливо вспоминается то время, когда она радовалась своей жизни с Эт-Алмизаром, отчего лицо бывшего мужа становится невнятным пятном, а изредка подменяется образом этого незнакомца, Тсимара-Тау. Но ей было так хорошо, сердце так трепетало в предвкушении какого-то чуда, что думать, анализировать не хотелось. Раздумья разрушают очарование волшебства. Впервые за много месяцев Фьел-Лоэра почувствовала себя здоровой и полной сил, как когда-то давно, когда еще считала себя самой счастливой женщиной на планете и не топила свое уныние в вине.

– Я хотела бы обсудить с вами некоторые вещи, – сказала она на прощание северянину-ори. – Надеюсь, до завтра вам хватит времени, чтобы отдохнуть с дороги?

Он кивнул и, отпустив свою гайну, захромал вслед за остальными. Что-то шевельнулось в памяти Фьел-Лоэры – что-то, связанное с хромым северя… впрочем, зачем бередить прошлое? Кула-Ори погиб. Погибла и единственная умная женщина, которая ее когда-то поняла. Фьел-Лоэра будто сквозь пелену помнила разговор с Ормоной, без подробностей, только через ощущения. В Кула-Ори погибли все. По настоянию Фьел-Лоэры после катаклизма туда вылетела разведочная орэмашина. Береговая линия изменилась до неузнаваемости. Город был похоронен под водой, океан глубоко вторгся на сушу, а горы Виэлоро придвинулись к океану – откуда-то возникла молодая гряда, еще исходившая лавой, черная, дымящаяся… Никаких следов людей. Они попросту не смогли бы там выжить – ни ори, ни ее брат, ни ее муж, ни Ормона со своим семейством…

* * *

«Я не могу перешагнуть через себя. Когда я вижу ее, у меня чувство, будто… не знаю… будто я говорю с родной сестрой, что ли»…

«Эфимелора никогда не была тебе сестрой. Она была только матерью попутчицы твоего сына. Это ты нафантазировал себе в Игре у Паскома!»

«Я знаю. Знаю. Но что я могу поделать – это слишком бесчестно по отношению к ней, к памяти Паорэса, к Саэти и Фирэ, к тебе, наконец!»

«О, уж мы с Саэти и Фирэ точно не против!»

«Я правильно понимаю – это действие медальона?»

«Не совсем. Медальон не заставляет видеть тебя таким, каков ты есть на самом деле. А она видит тебя таким, каким видели мы с Учителем, и чувствует таким, как чувствует тебя Фирэ. Несмотря на все, она Помнящая. Слабая, но Помнящая. Единственный человек в этом стаде марионеток».

«Нет, я так не могу. Этот медальон принадлежал Паорэсу, я чужой ей!»

«То чужой, то брат… Ты уж определись!»

«Не иронизируй. Не иронизируй, родная. Это не по мне. Я отдам этот амулет кому-нибудь другому – какому-нибудь аринорцу, пусть хоть из тех же астрономов. Если добиваться чего-то, то лишь своими силами. Ты знаешь».

«Ох, не зли меня, Сетен! Что за увлечение у этого „куарт“ во всем его многообразии – вечно портить мне все дело! С таким же успехом ты сейчас можешь выбросить этот медальон к проклятым силам, он уже не играет никакой роли. Он сработал на тебя, он задействовал вложенные в него силы, они ожили через информацию крови – и дальше он бесполезен. Это же не пилюлька от нервов!»

«Ты считаешь, что я не в состоянии самостоятельно добиться того, что нам нужно, в этом городе?»

«Ты в состоянии, пришелец в этом городе. Но чтобы получить расположение здешних жителей, чужак в этом городе, тебе придется прожить еще две таких же жизни. Это естественно. Ты не брал приступом Тау-Рэю, ты не покорил ее, чтобы заслужить в один присест уважение и преклонение. С какой стати они согласятся с твоим первенством? Ты посмотри – они тихо грызутся за спиной Эфимелоры, словно шакалы чувствуя ее скорую смерть и метя на ее место! Как только она умрет…»

«Значит, Тиамарто и Фирэ не ошиблись, и этот ее румянец на скулах»…

«Кулаптры не ошибаются. У нее неизлечимая форма болезни легких. В день катаклизма она напилась с горя и едва ли не босиком побежала к орэ-мастерам требовать перелета в Кула-Ори. Если помнишь, это было в начале весны, на Встречу Саэто – здесь еще держались морозы, как теперь, и не стаял снег. Месяц она пролежала со страшным воспалением, в бреду, и целители не ведали – выкарабкается ли. Выкарабкалась. Но вскоре стали появляться первые признаки болезни, которая сейчас доедает ее тело. В конце концов, отнесись ко всему иначе. Если уж мы все это затеяли, то ты хотя бы сможешь помочь ей уйти счастливой! Зимы и вьюги на твою белобрысую голову, Сетен, ну не будь ты упрямым волом!»

«Вот никогда я не любил эту твою манеру выкруживать и интриговать!»

«Так каков будет твой ответ?»

«А у меня есть выбор?»

«Ты гениален! Будь у меня такая возможность, я бы сейчас расцеловала тебя, проклятый аринорский телец!»

«Будь у меня такая возможность, родная, я запер бы тебя в отдельный террариум и подождал, когда наконец уляжется твоя параноидальная тяга к бурной деятельности! И только после этого с тобой можно было бы разговаривать на равных».

«Никто из вас не сможет говорить на равных с созданием мира За Вратами. Попомни мои слова».

* * *

– Сейчас лето, Тсимара-Тау?

– Да, лето.

Исхудавшая, едва живая Фьел-Лоэра с трудом повернула голову в сторону окна, за которым мертвенно светились лиловым фонари во дворе.

– Я не доживу до утра, – прошептала она. – Помоги мне взглянуть на летнюю ночь, только выключи этот свет, он давит мне на глаза.

Тессетен оглянулся на стоявшего за изголовьем Фирэ и сделал ему знак исполнить просьбу умирающей женщины, которую вот уж несколько лун все в городе считали женой Тсимаратау. Юноша покинул спальню Фьел-Лоэры.

Насколько он знал, эта болезнь у всех протекала по-разному. Кто-то метался и в страшной агонии с ужасом ожидал смерти, а кто-то, как эта несчастная северянка, так и не ставшая матерью его попутчицы, угасал в тихом умиротворении, немного жалея лишь об одном – что мало успел сделать.

Фирэ выключил свет, и тогда в небе над Тау-Рэей стало видно звезды.

Он потерял всякую надежду. Что бы ни делал Учитель, было обречено на провал. Словно нарочно, везде им на пути встречались преграды – после смерти Ормоны все пошло под откос. Это было совпадение, Фирэ знал. Но все равно в глубине души считал, что она была основой уверенности, какой-то незыблемости грядущего, и когда ее не стало, началась полоса невезения: раскол среди гвардейцев Кула-Ори, ужасное сражение, гибель брата, катаклизм, поставивший точку в истории их цивилизации, раскол в общине, уход от сородичей, плен, смерть Паорэса, который еще мог бы вернуть себе дочь, ему – попутчицу… И какой-то тихий голос изнутри вдруг подсказывал: Паорэс был типичный ори, а потерпели бы тепманорийцы власть ори, будь он хоть трижды попутчик их Помнящей? С Учителем, который назвался этим мудреным именем – Железный Телец – они худо-бедно смирились. Тессетен был волосом посветлее многих аринорцев, кичащихся чистокровностью в нескольких поколениях, а какие-то неведомые для нынешнего Фирэ чары отводили местным глаза, и вслед за своей правительницей они перестали видеть пугающие черты внешности Тсимара-Тау. Многие всерьез считали его красавцем, удивляя людей, знавших Сетена много лет.

Похоже, Учитель не считал, что все кончено. За каких-то пару месяцев он не просто вошел в курс дела – жена, угасая на глазах, посвящала его во все тонкости управления городом северян-переселенцев – но и активизировал многие затухающие отрасли производства. А сейчас он и подавно озаботился созданием сферы обороны, ведь еще во время приезда сюда Ормоны они с Фирэ узнали, что в Тау-Рэе нет толковой армии и военной техники, хотя именно аринорцы всегда отличались нелепой любовью ко всяким железякам. Власть над грубой материей настолько ослепила им глаза, что они уже ничего не боялись и здесь, на диких землях, а в понимании Тессетена это был большой непорядок, который он взялся устранить в ближайшее время. Но лишь одного он не мог – вылечить Фьел-Лоэру. Хотя пытался, постоянно мучил здешних кулаптров и их с Тиамарто вопросами, требуя искать новые формулы лекарств, которые могли бы отсрочить или победить смерть. Фирэ точно знал, что Учитель не любит жену так, как любил свою Ормону или роковую попутчицу-Танрэй, он относился к ней иначе – братски или отечески, неизвестно, но совсем иначе. И невозможно было их представить любовниками. Впрочем, болезнь Фьел-Лоэры и без того сделала подобное нереальным. Тиамарто по секрету делился с коллегой своими опасениями – как бы Учитель не заразился этой хворью, чудовищной и коварной, способной тлеть годами или же сжигать человека в несколько лун. И что они только ни делали, чтобы обезопасить своего лидера, не слушая его убежденных речей, будто он знает, что делает, и что «она» тоже знает, поэтому не надо суеты. Своими хлопотами они и в самом деле продлили жизнь сестре Ко-Этла, без их лечения она умерла бы еще в конце весны.

Погасив свет, Фирэ собрался возвратиться в дом, как вдруг гравий дорожки заскрипел, и из темноты вынырнул силуэт Тиамарто.

– Что это у вас так темно тут? – слегка гнусавя, спросил кулаптр, отнял руку с платком от носа и взбежал по ступенькам к Фирэ, на крыльцо.

В этих краях его стала донимать сенная лихорадка. С началом лета бедняга начал неудержимо страдать от головных болей и насморка, греша на цветущие деревья с белыми стволами, которых здесь было невероятно много и которые в такое время сверху донизу покрывались похожими на гусениц сережками. При этом все лекарства от напасти вызывали у него только еще худший приступ чихания. А затем белоствольные деревья теряли серьги, но лихорадка Тиамарто и не думала проходить, а только усиливалась. Казалось, все, что здесь цвело, старалось извести чужака. Гиблые места для южанина. Всем ори было здесь нелегко, но больше всех отчего-то досталось кулаптру.

– Она попросила. Плохо ей, – тихо ответил Фирэ.

Тиамарто сочувственно покачал головой. Его уже и не вызывали, но он всегда являлся сам – хотя бы для того, чтобы навеять умирающей спокойный и глубокий сон. Почему-то в отношении себя он нисколько не думал о риске заразиться.

Вдвоем они вошли в спальню Фьел-Лоэры, но ни Учителя, ни ее там не застали.

Целители переглянулись и пошли в гостиную. Четко выделяясь черным силуэтом на фоне окна, с женой на руках в эркере стоял Тессетен и молча смотрел в небо. Фьел-Лоэра что-то тихо ему говорила, и он кивал. Тонюсенькая, едва ли не прозрачная рука больной свешивалась вдоль его тела, покачиваясь, словно кукольная, при каждом движении Учителя. Высокий и крепкий, он казался по сравнению с нею громадным, как статуя Тассатио у Ведомства в погибшей столице Оритана.

Тиамарто поманил Фирэ за собой:

– Пусть. Им надо напоследок побыть вдвоем. Пчхи! Я вот что хотел спросить: атме в самом деле намерен лететь в горы Виэлоро?

– Да, он что-то такое мне говорил.

– Когда?

– Не в ближайшее время. Он хочет сначала устроить тут все по-своему.

Тиамарто подошел к умывальнику и побрызгал водой в лицо. После таких манипуляций ему всегда становилось легче – во всяком случае, чихать он переставал.

– Ты хотел бы вернуться? – вдруг спросил он юношу.

– Куда?

– К остальным, к нашим?

– К оставшимся с Паскомом и Алом?

– Да.

– Не знаю. Иногда меня что-то тянет туда, особенно в полудреме…

Тиамарто испытующе смотрел на него темными в приглушенном свете глазами.

– Но встретиться снова с Алом я бы не хотел…

– Но он же наш Учитель. Его ведь неспроста зовут так – сам советник Паском нарек его этим именем!

Фирэ помнил, что Тиамарто и прежде не испытывал к тому Алу, которого сам он Алом не считал, никакой неприязни. Вообще сложно было представить Тиамарто с кем-то враждующим.

– Я не хотел бы снова увидеть этого человека, – жестко повторил юноша, не отводя взгляда от глаз коллеги, при свете дня серо-зеленых, а сейчас почти черных. – Ни при каких обстоятельствах. Я не хочу сказать, что мне хорошо здесь, но там мне было бы еще хуже.

– А Коорэ?

Вот ради чего затеял этот разговор Тиамарто… Кулаптр знал, как должно тянуть одну частичку некогда цельного «куарт» к другой. Однажды он уже сказал, что Учителя рано или поздно наверняка потянет обратно и что этого не избежать.

– Нет, Тиамарто. Волею своей я не пожелаю возвращения к прошлому. А мечты – то лишь мечты слабого сердца. Они должны подчиняться воле рассудка.

Тут дверь раскрылась, и с безжизненной Фьел-Лоэрой на руках из гостиной к ним вышел Тессетен. Лицо его было мрачным, но того горя и смятения, как после гибели Ормоны, не было в нем – и не только оттого, что все, в том числе она сама, давно привыкли к мысли о скорой ее смерти.

– Нужна капсула, – тихо сказал Сетен, меж тем не отдавая мертвую жену ни одному из кулаптров. – И пусть придет кто-то из местных, кто хорошо знал ее, – и добавил, поясняя: – Женщина. Лучше не одна.

Это было понятно. Учитель никогда не видел ее обнаженного тела прежде и тем более не желал видеть его теперь, во время подготовки к погребальному обряду. Настолько не желал, что готов был даже потерпеть в своем доме нескольких глупых сплетниц-северянок.

Тиамарто кивнул и, пристально взглянув на Фирэ, словно призывая не забыть о только что состоявшемся разговоре, вышел из дома.

* * *

Уже через год по настоянию нового правителя Тау-Рэю окружил огромный лабиринт. На видимом плане он состоял из причудливо изгибающихся каменных стен, выше – уходил в «тонкий» мир, подобно Храму в Эйсетти. Он смыкался невидимым глазу куполом над столицей Тепманоры, становясь проницаемым лишь для тех, кого находили нужным впускать хозяева города. Иные попросту не смогли бы его увидеть ни с земли, ни с воздуха.

Тау-Рэя стала гигантской и неприступной цитаделью для врага, тогда как у жителей не было никаких трудностей со входом и выходом за ее пределы. Это был город меж двух миров, в народе его называли Затерянным и Заколдованным.

Атме Тсимаратау и сам приложил силы к сотворению лабиринта. Не напрасно прошлые воплощения его «куарт» много жизней подряд обучались у великого созидателя Оритана. Он изменил лик унылой Тау-Рэи и прочих городов страны аринорцев-эмигрантов.

Помощников в своем деле Тсимаратау находил после зачисток районов Тепманоры. Поскольку северяне поголовно утратили ментальные способности, надежда правителя оставалась только на соотечественников, у которых тот участок мозга, что преобразовывал энергию неба и земли в пранэио, еще не стал рудиментом. Приближенные к нему люди частенько слышали его тихое ворчание о том, что если чем-то не пользоваться, то оно быстро отомрет, и что следующим этапом для прагматиков-северян станет усыхание мозга в целом – как ненужного им органа.

– Что ж, – посмеивались ребята, которые совершили с ним плечом к плечу тот отчаянный переход, – тем проще будет управлять безмозглыми, вы не находите, атме?

Всех без исключения пленных мародеров – а также их бывших рабов – по очереди приводили на аудиенцию к Тсимаратау. Эти аудиенции были очень долгими. Правитель подробно, досконально изучал возможности каждого, вглядывался в его суть, доискиваясь до самого «куарт», если тот являл себя в человеке хоть малым осколком. Потом он решал, годится ли собеседник для созидательского мастерства. «Масть» кандидата его нисколько не интересовала: он запросто мог казнить разбойного ори, который всем своим видом показывал, что будет лишь вредить, однако мог и приблизить к себе талантливого аринорца, готового сотрудничать и чистого сердцем. Так и отбирались архитекторы здешних городов. Почти все они были телекинетиками. Если кандидат был слаб, Тсимаратау не жалел времени и обучал его до необходимого уровня. Фирэ знал, что Учитель почти не спит и едва ли появляется у себя дома – всегда находилась пара-тройка неотложных дел.

Единожды настроенная на верную программу развития, страна набирала мощь. То, чего так не хватало Тессетену и Ормоне, чтобы развернуться в Кула-Ори, здесь было к услугам Тсимаратау, и он показал свои возможности. На старых заводах воспроизводилось оборудование для новых, армия совершенно автономных диппендеоре выполняла заданную работу точно и быстро.

Даже те из местных жителей, кто до последнего был недоволен правлением пришлого чужака, в конце концов смирились, впечатленные размахом преобразований и выверенностью каждого действия. Он будто всю жизнь мечтал приложить свои знания на практике и теперь с жадностью пользовался подвернувшейся удачей. И так во всем – даже в созидании, которое он считал развлекательным подвидом безделья и время от времени занимался с остальными архитекторами и скульпторами той работой, которая доставляла ему одно лишь удовольствие. Фирэ догадывался, что именно оттого Учитель и не считает это серьезным делом. Как многие нынешние люди, его приемный отец полагал, будто настоящая работа должна быть тяжелым испытанием на прочность и выполняться с крепко сжатыми челюстями и большими потерями для организма. Чем больше измотался, тем лучше поработал.