Текст книги "Изгнанник вечности (полная версия) (СИ)"

Автор книги: Сергей Гомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 44 страниц)

– Значит, у Фирэ есть шанс выжить в этом воплощении? – пропустив мимо ушей предупреждение Паскома, задумчиво вымолвил советник. – Поймите, я люблю этого малыша. Стыжусь признаться, но я привязан к нему больше, чем к Дрэяну.

– Сколько ему уже?

– Скоро десять. Он еще мал, но потрясающе…

– Я знаю, Корэй, я знаю. Наблюдаю за учениками моего ученика, а потому и знаю. Ал – последний из моих тринадцати, он не успел тогда Взойти, и моя задача – во что бы то ни стало помочь ему сделать это теперь… Из-за него я и длю это свое воплощение вот уже пять веков, со времен Раскола…

Старый Корэй изумленно покачал головой. Он знал, что Паском живет уже очень долго, но что он задержался в этом мире настолько, даже не подозревал – тем более, годы никак не отражались на лице и теле кулаптра. Недаром говорили, что Паском давно мог бы уйти к Взошедшим, на следующую ступень развития, но живет здесь, задержавшись, по каким-то личным соображениям. Значит, личным соображением кулаптра был его тринадцатый, которого он не мог оставить без помощи, но не имеет и права вмешиваться в его отношения с собственными учениками, пусть даже один из них – родной сын Ала. Это было обременяющее условие «игры»: уже однажды, в шаге от Восхождения, Ал не смог отпустить судьбу своего сына, Коорэ. Он погиб сам, из-за него погибли тогда Танрэй, их сын и еще один ученик Ала – созидатель Атембизе, пытавшийся им помочь в тот страшный день. Так и произошел тот роковой раскол.

– И что, есть надежда, что на этот раз Ал исполнит предначертание? – спросил господин Корэй, вытирая пот с висков.

– Пока есть. Но это последнее воплощение, когда она есть. Если не сейчас, то ждать дальше не будет смысла и нужно будет уходить. Слишком много времени займет тогда его обратный Путь… И это еще в лучшем случае. В худшем… В худшем, господин Корэй, мой тринадцатый ученик уже однажды побывал на грани, за которой – небытие, за которой «куарт» прекращает свое существование на всех уровнях мироздания… И велика опасность, что Падший Ал дойдет до этой грани опять…

Они с Огангой направились дальше, а остановившийся Корэй пораженно пробормотал:

– Полудуши, полуумы… – и, ужаснувшись своим мыслям, шепнул: – Полутрупы…

* * *

Небо совсем уже прояснилось, и на горизонте разлила свои румяна теплая летняя заря, предвещая скорый восход солнца.

Однако Фирэ, младший внук господина Корэя, не видел этого: его глаза были закрыты плотной повязкой, а ноги безошибочно переступали по стволу дерева, опрокинувшегося через пропасть. И пусть шарф не давал смотреть глазами – мальчик видел всё внутренним взором. Он видел не только то, что впереди, но и сбоку, и даже позади него. Вот вскочили с мест, заметив его, брат с друзьями, вот замерли в ужасе, не смея отвлечь вскриком.

Фирэ улыбнулся: нет, Дрэяна учить бесполезно: он не только не увидит сам, но и никогда не поверит, что это умеют другие. Брат полагается только на зрение глаз, а они беспомощны в темноте или в дыму – и тогда человек подобен калеке-слепцу.

Фирэ шел неторопливо и уверенно, ствол покачивался под ним, и время от времени мальчику приходилось восстанавливать равновесие, выставляя перед грудью длинный шест.

Дрэян выдохнул только после того, как ступня младшего братишки коснулась противоположного берега.

– Что ты делаешь? – заорал он тогда, швыряясь обломками кварца. – Вот вернешься ты, я проучу тебя, безумный мальчишка!

Фирэ сел и принялся со спокойной деловитостью затачивать конец своего шеста на манер кола. Вдохновленному полетом к Перекрестку после праздника Теснауто, ему захотелось в горы, потянуло в причудливую красоту пещер Самьенских Отрогов. Жаль, Дрэян совсем разучился покидать свое тело, а то он понял бы…

– Зачем ты это сделал? – бушевал брат на противоположном берегу. – Я к тебе обращаюсь!!!

Фирэ повернулся, развел руками и ответил:

– Я проверить хотел…

– Кого проверить? Нас, что ли, проверить? Ну так мы чуть не обгадились из-за этой твоей «проверки»!

– Себя проверить, – мальчик воткнул палку в землю, подтянулся на ней и влез в пещеру.

– Стой! А ну-ка вернись! Вон там нормальный мост – вернись по нему! Фирэ! Вот я доберусь до тебя!

Фирэ помахал ему рукой и скрылся в пещере. Дрэяну не оставалось ничего, кроме как вернуться к расположившимся на поляне дружкам-гвардейцам.

– Да что ты с ним носишься? Он же взрослый парень! – беззаботно бросил Саткрон, наливая приятелю темно-бордового вина из огромной бутыли. – Без тебя разберется, что ему делать.

– Да ему еще десяти нет! – буркнул Дрэян.

– Ну и что? Зато как его нахваливают! Диву дашься, весь из себя!

Саткрон был тем самым шестнадцатилетним юнцом со шныряющими глазами, который прошлой ночью прятался у Дрэяна за спиной во время неприятного разговора с Алом возле дома Тессетена. Ух и пугнул их ори Ал! Все в отряде даже подумали, что дело закончится Поединком, однако приехавший нынче Тессетен хитростью свел их конфликт на нет. «Они перепутали день, я велел им прийти ко мне в ночь Теснауто», – сказал тогда этот безобразный аринорец в присутствии дрэянова деда и Ала прямо в Ведомстве. Выгородил парня и одновременно сделал своим должником: уж очень не хотелось Дрэяну становиться врагом такого уважаемого в Эйсетти человека, как ори Ал.

В отличие от Дрэяна, Саткрон был по-прежнему уверен в собственной правоте, но когда тот сказал, что в ближайшие годы их ждет путешествие на Рэйсатру, протестовать юнец не стал. С одинаковым вожделением шестнадцатилетки он грезил о приключениях, голых девицах, роскошной машине и Оритане без северян. Остальное его пока интересовало постольку поскольку.

– Правду говорят, что твой Фирэ помнит, каким был Оритан до Сдвига полюсов? – спросил развалившийся на траве курсант постарше Саткрона.

– Да, – утираясь рукавом, отозвался Дрэян. – Помнит. Говорит, что люди тогда уважали друг друга, как самих себя, невзирая на цвет волос и оттенок кожи. И не потому что так было предписано этикетом, а именно потому что уважали самих себя…

– Ха! – каркнул Саткрон, опустошая свой стакан. – Это что ж значит – если я не уважаю этих бесцветных выродков человеческого племени, то не уважаю себя?

– Выходит, так, – подтрунивая над ним, согласился Дрэян, заранее зная, как взовьется сейчас этот сопляк.

– А вот я тебе сейчас как смажу по морде, ты!

– Курсант! Ты с кем сейчас разговариваешь?

– Прости, командир. Но ты не прав!

– Задай этот вопрос Фирэ. Но предупреждаю: посмеешь его обидеть – будешь иметь дело со мной.

– Я своих не обижаю. Он же не какой-нибудь поганый аринорец! Да, кстати о поганых аринорцах! Слушай, а что, этот патлатый – он так и сказал, что желал бы нас видеть там в качестве охраны?

– Да. Они строят город в южной части Рэйсатру, недалеко от гор Виэлоро… Относительно недалеко, конечно. Это только на карте они рядом, а так – лететь и лететь. Мне дед рассказал. Там будут нужны военные – следить за порядком, обеспечивать безопасность. Но ты рано радуешься, мы понадобимся там еще нескоро, через несколько лет.

Саткрон прищелкнул языком и мечтательно протянул:

– Эх! А неплохо мы там развернемся!

– Ты доживи еще! – подал голос все тот же лежащий в траве курсант. – С твоим характером оторвут тебе башку в какой-нибудь заварухе и даже имени не спросят.

– Так он и потери не заметит! – вставил кто-то еще, и вся компания за исключением самого Саткрона грохнула раскатистым хохотом, подхваченным эхом гор.

– Он что-то сказал про сиськи? – медленно опуская руку на свои ножны, спросил Саткрон Дрэяна.

– А что, уже растут? – разошелся все тот же курсант и, привстав, сделал вид, что внимательно разглядывает мундир приятеля. – Да вроде пока не видно.

Последовавший за тем хохот наверняка устроил обвал в горах.

– Убью! – взревел Саткрон и, обнажив стилет, рванулся вперед, на обидчика, который тоже вскочил на ноги.

Дрэян успел повалить его на землю, пережать запястье и вышибить оружие из руки.

– Всё! Довольно! Заткнитесь оба!

– Ладно, извини, Сат.

– Не извиню! Поединок!

– Ты молод еще для Поединков! – вставил Дрэян.

– Я гвардеец!

– Ты курсант! И все, остановимся на этом! Прими извинения и заткнись!

С грехом и вином пополам Саткрона удалось усмирить. Дрэян перевел разговор на другую тему, и вскоре все наперебой вспоминали курьезные случаи, случавшиеся с ними на других праздниках.

– Помню, на Восход Саэто[14]14
  Восход Саэто – день перехода на лето, когда светлая часть суток по времени равна темной, и Саэто (Солнце) вступает в свои весенние права.


[Закрыть] я застрял в лифте, – похохатывая, рассказал гвардеец-забияка. – Выпустили к вечеру, замерз как драная кошка на заборе.

– А у меня что-то подобное было на Прощание с Саэто[15]15
  Прощание с Саэто – день перехода на зиму, день осеннего равноденствия, прощание с Солнцем и теплом, умащивание злых сил зимы с тем, чтобы та была не слишком сурова ко всему живому.


[Закрыть], – вставил Дрэян, чей язык уже изрядно заплетался. – Только машина сломалась, а до города было еще три часа езды… Я вот почему-то больше люблю Прощание, а не Восход. Он затейливее, что ли…

Саткрон тут же воспользовался случаем перевести все в любимое русло:

– А эти белесые выродки на своей Ариноре отказались от Прощания и празднуют только весной – лишь бы не как у людей!

На Ариноре и в самом деле уже лет двести как отказались от осеннего праздника перехода к зиме, будто не желая замечать подступающих холодов и притворяясь, что все прекрасно, как в той шутливой народной песенке.

Так, за пустыми разговорами, гвардейцы набрались и после бессонной ночи заснули там, где кто сидел…

…Дрэян приоткрыл глаз, осознав, что спать ему мешает отчаянное солнце и чьи-то назойливые тычки в бок. Светило жарило из зенита, а над следами ночного пира стоял Фирэ и, насмешливо кривя губы, щекотал своим шестом брата.

– Сгорите, пьяницы! – сказал он. – Ну и что нынче интересного во сне?

– Умник, – подсевшим голосом, садясь, буркнул Дрэян и стал поправлять на себе одежду. Лицо его горело, словно в кожу впилась тысяча тонких иголок. Летнее солнце на Оритане было кусачим.

– Ты как будто физиономией в костре лежал, – потешался братишка.

Тут один из дрэяновых дружков зашевелился, полупроснулся и, подскочив с безумным взором, выкрикнул:

– Что, Тассатио уже высадился на Алу?

– Летит еще. Спи, – посоветовали братья.

Он тут же рухнул обратно в траву.

– Ты зачем через пропасть полез? – вспомнил причину своего плохого настроения Дрэян.

Фирэ присел перед ним на корточки. Он был усталым и чумазым.

– Ты не доверяешь своему сердцу, о чем нам с тобой спорить? Ты все равно не поймешь. Идем домой?

Все тот же гвардеец подпрыгнул снова:

– Что, высадку показывают?

– Ты спи, мы разбудим, когда прилетит, – пообещал Дрэян, и они с Фирэ тихонько убрались с поляны.

* * *

После разговора с Паскомом, уже совсем засветло Сетен отправился домой, гадая, для чего кулаптру понадобился этот высоченный житель Осата. Оганга казался одновременно и дикарем, и мудрецом. Возможно, в своем племени он занимал высокое положение, если уж Паском обратил на него внимание. Они говорили прямо при Оганге – гость с Осата совсем плохо понимал язык ори.

Сильно хотелось спать, усталость, накопившаяся во время долгого перелета, да еще и празднование Теснауто утомили Сетена до изнеможения. Однако при входе в зимний сад он увидел картину, отогнавшую сон бесповоротно.

Возле старого колодца, заглядывая вниз, на карачках стояли новые хозяева дома, их пес и Ормона. Живописности сюжету добавляло то, что их можно было узнать только по местам пониже спины: остальное было погружено в колодец. Над композицией из четырех задов победно реял пушистый волчий хвост. Все были так увлечены созерцанием дна ямы, что возвращения Сетена никто не заметил. Он встал у дерева, к которому крепилась одна сторона гамака, и продолжил наблюдение. Наконец Нат отвлекся и, почуяв друга хозяина, выпрыгнул ему навстречу.

– Вода ушла, – выкарабкиваясь из ямы, вставая и отряхивая руки, сообщил Ал.

– Куда? – Тессетен стоически вытерпел бурное приветствие хорошо выспавшегося волка.

– А кто ее знает! – вставила Ормона. – Колодец пустой!

Последней распрямилась Танрэй с фонариком в зубах. Тессетен не выдержал последнего испытания и фыркнул от приступа хохота. Юная жена Ала приняла его смех на свой счет и, кажется, не только смутилась, но и слегка обиделась. Она вообще очень настороженно отнеслась к гостям. Всё верно – это от разочарования. Она рассчитывала увидеть другого человека на месте приятеля мужа – такого, каким придумала его богатая фантазия трепетной ученицы Новой Волны, под стать красавцу-Алу.

– Позавчера снова было землетрясение, а сегодня я обнаружил, что там сухо. Наверняка это связано.

Танрэй с уважением взглянула на супруга, ничего не понимая в его научных изысканиях, но безоговорочно уверенная в авторитете Ала. Сетен на всякий случай припрятал снова проступившую улыбочку: ему не хотелось смущать эту девочку. И тут она опомнилась, всплеснула руками:

– Завтракать пора, мы все вас ждали! Идемте на ассендо, там всё готово!

Она повернулась идти, но Тессетен ловко поймал ее за рукав:

– Танрэй!

Она опустила ресницы, не в силах выдерживать ироничности его тяжелого взгляда.

– А «вас» – это кого?

Девочка округлила глаза, нерешительно указала пальцем в его сторону, а потом оглянулась за поддержкой к смеющемуся мужу и совсем смутилась, наткнувшись на улыбочку Ормоны.

– «Тебя», – подсказал Сетен. – Хорошо? Договорились?

Танрэй кивнула, вздохнув с облегчением, когда он ее оставил в покое.

По дороге к дому Тессетен мимоходом тоже заглянул в пересохший колодец. Да… Жаль… Родители говорят, что на протяжении многих столетий здесь была самая вкусная и чистая вода в Эйсетти. Всё меняется, всё исчезает – и, вроде, как-то по мелочам, но до того досадно!

Они поднялись на самый верхний этаж дома, где был выход на ассендо – неширокую плоскую площадку, закрепленную на высшей точке сфероида. Когда-то давно они с Ормоной любили здесь болтать, встречая зарю, провожая Саэто или наблюдая ночью за звездами. Тогда Сетен еще не устал убеждать себя, будто счастлив и радуется жизни – и в те минуты всё было так, как ему казалось. Или так, как он хотел чтобы казалось.

Волк пошел с ними и улегся в тенек под круглым столом. Эйсетти был как на ладони, от озера до гор, стеной окруживших часть столицы и по сей день охранявших приполярные зоны от слишком сильных ветров. Только благодаря горам и множеству горячих гейзеров Оритан еще жил, и в положенный срок сюда являлись весна и лето.

– Красиво, – спокойно и серьезно произнесла Ормона, подходя к тонким перильцам по окружности ассендо.

Ее взгляд скользил по белоснежным постройкам города, но сквозила в нем прощальная тоска и затаенная боль скорой ностальгии. На миловидном личике Танрэй отобразилось сочувствие. Нашла кому сочувствовать, юная глупышка, подумал Сетен.

Он отвернулся, сел за стол и принялся заглядывать под крышки, спасавшие еду от птиц и насекомых:

– Так что это у нас – поздний ужин или ранний завтрак?

– Несвоевременный обед, – сказал Ал, деловито беря приборы.

Ормона услышала и рассмеялась не бог весть какой остроте. Но это ведь сказал сам Ал! Сетен снова сдержал ухмылку.

– Ну и как твои аграрные увлечения? Не надоело? – продолжала она, садясь рядом с мужем, в точности напротив Ала.

Тот повертел рукой – мол, так-сяк.

– И что тебя в ботанику понесло… – подивился Тессетен.

– Я же не стал спрашивать, что тебя понесло в экономисты!

– Ну ты сравнил! То ли дело – в наше время безделушки ваять или заниматься тем, что необходимо всем. А чем астрофизика тебе не угодила?

– Когда это я говорил, что она мне не угодила? Одно другому не мешает. Сам же знаешь древнюю мудрость: все, что на земле, – это отражение небес.

Танрэй молча слушала их спор, но беспокойная Ормона так и не позволила ей отсидеться в сторонке.

– А что же наша Танрэй? – спросила она, переводя смеющийся взгляд на жену Ала. – Чем на Рэйсатру будут полезны студентки школы Новой Волны? Ты изучаешь естественные науки? Кулаптрия?

Та покачала головой:

– Нет, я специализируюсь на языках, литературе, истории. Конечно, это не слишком-то практичные…

– Это совсем не практичные дисциплины! – перебила ее Ормона. – Тебе бы, голубушка, пока не поздно, перейти на более полезный курс…

– Но…

– Что «но»? Кому будут нужны твои языки и книжки о розовых бабочках, когда рухнет вся система ценностей? Если все займутся бабочками, как будет выживать цивилизация?

– Но у меня нет ни малейшей склонности к математическим наукам, чтобы обучаться в «Орисфереро»!

– Ясно, языковедение – последнее пристанище для тех, у кого отсутствуют малейшие способности и таланты. На экономике именно так о вас и говорят, а теперь я убедилась в справедливости этого наблюдения, – Ормона удовлетворенно откинулась на спинку стула.

Тессетен не мог понять, что происходит у него на душе. Ему хотелось одернуть жену, но в то же время она была так убедительна и так тонко язвительна, что вроде бы и не за что пресекать эту «милую пикировку». Мало ли какая ерунда происходит между женщинами, их подводных течений не поймешь – обычно лучше оставить это им. Но тут какая-то мысль все время мелькала на задворках сознания, и связана она была с дикарем кхаркхи, Ишваром.

– Я думаю… – медленно заговорил он, не сводя глаз с лица Танрэй и совсем не замечая этого в лихорадочном отлове ускользающей идеи, – что Танрэй… могла бы… нам… помочь.

Жена Ала изумленно захлопала ресницами, смаргивая выступившие слезы. Ормона вскинула бровь.

– Наши соседи, кхаркхи, совершенно неспособны выговаривать звуки языка ори. А мне лично не хочется драть глотку, изучая их примитивную лингву, это дикость.

– Ты и не пытался, – подсказала Ормона.

– Да. Не пытался. Неохота. И вот как бы сделать так, чтобы и нашим, и вашим?

Танрэй после бессонной ночи начала впадать в какое-то заторможенное состояние и совсем перестала понимать, чего от нее хотят.

– Что? – удивленно спросила она, заметив, что от нее ждут какого-то ответа.

– Я говорю, что если придумать синтетический язык на основе ори, но упростить его так, чтобы он стал доступен и дикарям, с которыми нам хочешь не хочешь, а придется сосуществовать?

– Я… Не знаю, я подумаю…

– Ладно, пока забудем, – согласился Сетен, махнув рукой. – Сегодня нет резона говорить о делах. Всем надо выспаться. Что, собственно, мы и намереваемся сделать – правда, родная?

Ормона ослепительно улыбнулась:

– Безусловно, дорогой!

Ал и Танрэй остались наверху, а гости спустились в зимний сад и расположились в гамаке – мол, привыкли спать на свежем воздухе.

– Что скажешь о Танрэй? – укладываясь поудобнее и пристраивая голову на плече мужа, спросила Ормона.

Подобных вопросов о других женщинах она не задавала никогда, и Сетен даже слегка удивился.

– Девушка как девушка. Жена моего друга. Как она может быть мне?

– Хах! Она попутчица твоего друга, – Ормона нарочно подчеркнула слово «попутчица», – а это накладывает на нее определенные обязательства. Но, по-моему, она не слишком-то старается…

– А по-моему, это не твое и не мое дело.

– Будь проще. Если нам придется жить с ними бок о бок на Рэйсатру, все должно быть так, что не придерешься.

– Вот и не лезь в их жизнь.

– Я расскажу тебе об этой девочке. Она закрывалась от меня все время, пока мы были с нею вместе, но ее видно, как на ладони. В их семье всем заправляют женщины. И так было всегда. Но не потому что женщины такие сильные, а из-за того, что мужчины там еще слабее. Женщины их капризны и прихотливы. Чуть что – хватаются за виски и жалуются на нездоровье, и тогда мужья начинают прыгать вокруг, пытаясь им угодить…

Ормона так вошла в роль, что сама не заметила, как подскочила и стала показывать все в лицах под хохот мужа, оставшегося на месте, в гамаке.

– А когда в их семье рождается девочка, они носятся и с ней, пока она малышка. Уси-пуси, Танрэй, какой у тебя великий… «куарт»! Какая ты вся… избранная! В итоге Танрэй настолько проникается идеей о своей предназначенности в попутчицы величайшему из великих – Алу, что перестает чего-то добиваться сама. И когда из милого цыпленочка выросла такая же милая квочка, выясняется, что она ничего не умеет…

– Подожди, ты это серьезно?

– Что?

– Ты серьезно считаешь ее профессию никчемной?

Ормона отвернулась, закатила глаза к небу, изучая кроны тропических деревьев, и раздраженно присела возле него в гамак:

– Нет. Не считаю. Но в ее исполнении эта профессия никчемна.

Тут и Тессетен привстал с подушки, облокотившись на руку:

– А давай заключим с тобой пари, что эта девочка сделает многое при помощи только собственных знаний и сердца?

Жена снисходительно покосилась на него, чуть поколебалась и наконец кивнула.

Глава седьмая,
в которой Фирэ находит свою попутчицу Саэти и утверждается в мысли о том, что он в самом деле тот самый Коорэ, ученик Ала и Танрэй

Дрэян понуро стоял перед отцом и выслушивал его разгромную речь, что длилась уже минут десять. Он давно все уяснил, но повернуться и уйти было нельзя. Если отца потянуло на чтение нотаций, нужно готовиться к длительному монологу, прервать который вправе только мать. Но, увы, как раз сейчас мамы не было, а брат работал в соседней комнате, дожидаясь Дрэяна: оба они приехали из своих интернатов, чтобы переговорить об отъезде на Рэйсатру, и оба уже отчаянно хотели обратно в интернаты. Фирэ все время сбивался и никак не мог решить длинное математическое уравнение: резкий голос отца не позволял ему сосредоточиться и сообразить.

– Ты можешь ехать, – подытожил господин Кронодан, хлопнув ладонью по столу. – С твоей стороны это будет выглядеть как дезертирство, учитывая полувоенное положение Оритана, но твой дед прав: лучше бегство на Рэйсатру, чем этот ваш… габ-шостерский патриотизм! А Фирэ останется здесь.

В соседней комнате что-то стукнуло. Наверное, брат выронил книгу, решил Дрэян. Фирэ признавался, что чрезвычайно хочет уехать отсюда – что-то тянуло его к людям на Рэйсатру. Сейчас подростка постигло жестокое разочарование.

– Отец, но дело не только в габ-шостерах, – подняв голову, заговорил молодой человек. – Это сознательный выбор. Мы с Фирэ в самом деле хотим уехать в Кула-Ори. Господин Тессетен приедет сюда этой весной и хочет видеть окончательный список пассажиров…

– Об этом не стоит и говорить, – поморщился мужчина, чопорно поправляя воротник наглухо застегнутого камзола. – Фирэ остается: ему необходимо учиться. Я давно уже считаю, что сын у меня один.

– Отец! – в отчаянии воскликнул Фирэ в другой комнате. – Ну что вы говорите?!

Дрэян молча развернулся и вышел вон. В глазах его стояли слезы обиды. Он ожидал услышать от отца что угодно, только не это.

Фирэ выскочил в кабинет, закрыл дверь и горячо заговорил о старшем брате, но Дрэяну это было уже не интересно, и он направился в зимний сад. Снаружи стоял трескучий мороз, а здесь было всего лишь чуть прохладнее, чем в доме, все зеленело и цвело, а птицы, бабочки и стрекозы летали поближе к осветителям, принимая их за подарки солнца. Кто-то говорил, что если некоторое время стоять на свету, имитирующем солнечные лучи, настроение улучшается. Но Дрэяну не помогло и это.

Пусть бы для начала пришли к согласию в Объединенном Ведомстве, а потом пеняли на исполнителей! Неужели гвардейцу след решать, выполнять ли ему приказ начальства?! Ведь нелепица! Его назначили командовать отрядом курсантов, порекомендовали установить надзор над домами северян Эйсетти. Дрэян не испытывал к ним ни симпатии, ни вражды. Настоящие аринорцы – те да, раздражали своими амбициями. А здесь – люди как люди. Видал он таких южан, что лучше бы не видеть. Да вот хотя бы взять Саткрона и его семейку. Там и мать, и отец откровенные габ-шостеры, так и рвутся в Ведомство.

Вот потому Дрэян и хочет обрубить концы, освободиться от жестокой повинности и полностью изменить свою жизнь. Пока он на Оритане, ему никуда не скрыться от вышестоящих властителей его судьбы и судеб тысяч людей. А на Рэйсатру действуют совсем иные правила. Там за главного – светловолосый ори Тессетен, мужчина невероятной воли и бесстрашия, недаром его мороком служит образ громадного золотистого тура. Вскоре к нему присоединится знаменитый ори Ал и даже – возможно (как говорил дед) – сам кулаптр Паском. Там не будет всех этих эстетствующих болванов, занятых вопросами наций и войны. Там все силы направлены на жизнь, а не на приближение смерти, запрятанной в глубокие шахты под землей. Там все по-честному. Во всяком случае, на это надеялся Дрэян.

Фирэ выбежал через несколько минут с горящим взором и раскрасневшимися щеками.

– Я остаюсь, – буркнул он подростково ломающимся голосом.

– Но ведь мы можем уехать, братик! – почти умоляюще сказал Дрэян.

Тот шмыгнул и, пряча глаза, коротко мазнул рукой под носом:

– Слово отца – закон. Я не пойду ему наперекор. Нельзя так делать.

– Ты губишь себя, Фирэ.

– Ничего, – тот зло улыбнулся, – как-нибудь выдюжу.

– Кому и что ты докажешь? Ты пойми, он просто самодур, от него страдает даже мама. Послушай дядю и деда!

– Я не нарушу его запрет. Ты разве не понимаешь, что если он не отпустит меня, то нам не будет пути?

– Это суеверия, братик!

– Только не с нашим отцом. Или ты забыл?

Дрэян ничего не забыл. Он даже слишком хорошо помнил, как едва не погибла мама и как сломалась машина, в которой перед Прощанием с Саэто Дрэян хотел сбежать на полуостров Рэйодэн к родственникам, лишь бы быть подальше от этого деспота.

Не так давно дед сказал им двоим, что родителями Фирэ по закону воплощения древних «куарт» должны были стать северянин Сетен и его жена. Но все случилось неправильно. Дрэян и сам иногда задумывался о том, как было бы хорошо, родись он у других, хотя насчет него дедушка ничего не говорил.

Фирэ был ужасно расстроен и готов по-мальчишески разреветься, хотя крепился, напоминая себе, что уже слишком великовозрастен для слез и жалоб. Дрэяну стало жаль братишку, и идея родилась сама собой.

– Поехали отвлечемся! – сказал он, хлопнув Фирэ по плечу. – А потом – по интернатам.

Тот снова шмыгнул носом, застегнулся, надел шапку, капюшон – и оба они вывалились в заснеженное ледяное пространство. Пар окутал их, как двух медведей, ресницы сразу слиплись от инея, из глаз и носа потекло ручьем. Братья прикрыли лица меховыми варежками и помчались к саням. Мотор завелся не сразу, но вскоре они неслись по Эйсетти в сторону лётного поля, и неприятная беседа с отцом, забываясь, осталась где-то за спиной.

Какое-то время рядом с ними бежал крупный серебристый волк, и Дрэян узнал его: это был пес Ала. Разбивая широкой грудью сугробы, Нат летел почти вровень с санями и отстал только на выезде из города.

Аэродром казался вымершим, только вдалеке медленно разворачивалась небольшая спортивная орэмашина.

– Идем, познакомлю тебя кое с кем! – сказал Дрэян, выкарабкиваясь из саней.

Фирэ с любопытством пошел за ним. Он всегда больше интересовался Самьенскими Отрогами, а Можжевеловую Низменность созерцал разве что с вершины Скалы Отчаянных, откуда было видно всю округу до самого озера. За всю свою жизнь он летал в орэмашине два раза, да и то из городского воздухопорта.

Два светлых часа истекли, и Оритан опять погрузился в суровую полярную ночь. Лишь полная Селенио грустно разглядывала Землю, окруженная свитой мерцающих звездочек, да над горизонтом лениво переливалось слабое сияние. Но этого было достаточно, чтобы видеть друг друга, дорогу и постройки.

Дрэян завел брата в небольшое помещение без окон и с единственной дверью. Казалось, этот дом на две трети врос под землю и завален снегом, так он был мал. Внутри люди в рабочей одежде сидели за большим столом и, переговариваясь, пили горячий чай. Здесь пахло машинным маслом, керосином и… мятой.

– Пусть о вас обо всех думают только хорошее, – поздоровался Дрэян и представил: – Это мой брат.

В ответ им помахал рукой сидящий у стены кудрявый мужчина лет под сорок.

– Да будет «куарт» твой един, – сказал он, а потом добавил для Фирэ: – Да не иссякнет солнце в сердце твоем, Фирэ! Дрэян часто рассказывал о тебе.

Тут дверь у братьев за спиной открылась и захлопнулась – торопливо, вошедший боялся выстудить комнатушку. На пороге стояла румяная девочка, с головы до ног завернутая в толстенные зимние вещи: поверх комбинезона была надета необъятная куртка с капюшоном, а лицо до самых глаз было завязано пуховым шарфом. Зато сами глаза – серо-голубые, миндалевидные – лучились, словно два солнышка.

– Там все в порядке, пап! – сказала она кудрявому, а потом удивленно (или то было совсем другое чувство?) воззрилась на Фирэ, который при виде сверстницы замер на месте, как зачарованный. – Коорэ?!

– Фирэ, – тактично ввинтился Дрэян. – То имя вправе носить лишь рожденный в семье Ала и Танрэй.

– А в чьей семье он рожден?

– Он мой брат, наш отец – господин Кронодан.

– Но… ведь ты Коорэ? Да? – она не могла отвести взгляд от Фирэ, а тот смотрел ей в глаза, беззвучно двигая губами.

– Это Саэти. Она тут помогает своему отцу, – шепнул Дрэян, чуть подтолкнув брата локтем. – Да очнись уже! Это и был мой сюрприз для тебя!

– Это моя попутчица… – тихо ответил Помнящий. – И она тоже знает…

Девчушка тем временем сняла куртку, оставшись, как и все в помещении, в рабочем комбинезоне. Черные волосы ее подпрыгивали в хвосте, собранном на самой макушке, и падали на плечи густыми прядями. Летчики с механики, переговариваясь между собой, с улыбкой посматривали на ребят.

– Саэти, – Дрэян подмигнул ей, – а может, устроим моему братишке небольшую встряску? У нас неприятности, и ему не мешало бы развеяться…

– Ты сумасшедший, что ли? – она постучала пальцем по лбу. – На улице ночь и мороз, и если мы там развеемся, то разве что по ветру.

– Что ты, в самом деле? Как будто мы с тобой в такую погоду ни разу не прыгали. А забыла, как вообще метель началась, а мы с тобой уже прыгнули?

Она шикнула, прошла мимо них, слегка отодвинув с дороги Фирэ, открыла шкаф над печкой и вытащила оттуда небольшую жестяную коробку. Сняла крышку, с отвращением отвернулась и, подавая коробку братьям, строго велела:

– Мажьте давайте физиономии!

Из коробки несло неприятным запахом. Это был растопленный животный жир, которым пользовались, чтобы не обморозить кожу. Знакомый с этой хитростью, Дрэян снял шапку и безропотно намазался желтоватой гадостью. Лицо его заблестело, как залитый на морозе каток.

– И ты тоже! – девочка передала коробку Фирэ. – Мажь живо, не то нос отмерзнет!

Тот откровенно не понимал, что они собираются с ним сделать, но подчинился приказу и заблестел не хуже брата. Последней намазалась Саэти.

– Вы ненормальные, – сказала она с уверенностью, сгребая какие-то рюкзаки и ремни с карабинами. Рюкзаки она тут же по одному кинула братьям, а напоследок добавила: – Идем, братья-самоубийцы.

– Вы куда? – окликнул всех ее отец.

– Пап, мы сейчас к Артэну, у него машина на ходу, потом я угроблю вот этих двоих сумасшедших и вернусь.

– Вы это серьезно?

– Ну а почему бы нет? Они сами попросили.