Текст книги "Изгнанник вечности (полная версия) (СИ)"

Автор книги: Сергей Гомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 44 страниц)

Невдалеке журчал ручей, и Селенио светила ярко, заливая джунгли серебристым маревом. Фирэ стащил с себя рубашку, намочил в прохладной воде и, помахав ею над головой, чтобы разогнать кровососущую нечисть, вернулся к Учителю.

– Наверное, ночевать нам всем в Кула-Ори придется отныне снаружи, – сказал Сетен, пока тот смывал кровь с его растертой раны. – На Оритане я любил спать в гамаке в зимнем саду, это здесь мы перебрались в дом – комары, знаешь, не самая большая дрянь из того, что обитает в здешних местах.

Тут Фирэ ощутил какое-то невнятное беспокойство на границе со страхом, что исторгали джунгли там, за ручьем. Он поднял голову и прислушался, заметив только, как замер и прислушался Учитель.

– Что это? – невольно понижая голос, спросил юноша.

Тессетен повел плечами и прижал палец к губам. Оба они в тревоге ждали, чем окажется этот фон угрозы.

Словно едва уловимый ветерок, в кустах на противоположном берегу что-то прошелестело. На мгновение, отбросив тень в воду, показалась и снова мелькнула в заросли человеческая фигура. Фирэ не стал больше ждать и, как привык на войне, мгновенно перевел себя в режим восприятия. Здесь не было разницы, день или ночь. Здесь существовали только энергии.

Под ногами, еще посвечивая багрецом, успокаивалась земля. Рядом переливался ярко-серебристым силуэт Учителя, и в его темени, где мозг чувствует и распознает боль, полыхал алый цветок, а тонюсенькие пульсирующие корешки шли от цветка к ране под мышкой и к искалеченной ноге. Но, наученный кулаптром Диусоэро, юноша не рискнул тратить силы, которые, быть может, позже спасут им обоим жизни. Он отвернулся от Тессетена и устремил внимающий взгляд в ночные джунгли.

Учитель был прав: много всякой дряни – летучей, ползающей, бегающей и прыгающей – обитало в этих краях. Но никого достаточно крупного, кто бы мог отбросить ту тень.

Фирэ всмотрелся глубже – и вот оно, проявилось!

Некто – явно человек – уже успел убежать далеко в сторону, а теперь затаился, будто что-то выслеживая. Он был один.

Юноша обернулся и, коснувшись рукой затылка Тессетена, запретил боли проявляться. Это был самый простой прием, не требующий ни концентрации, ни больших сил. Остальное – потом.

– Если сможете – следуйте!

Сказав это, он помчался к броду. Зрение безошибочно выхватило камни, на которые следовало ставить ноги, прыжками преодолевая ручей. Где-то позади ковылял Сетен.

Приблизившись к незнакомцу, юноша совсем закрылся псевдо-щитом, выхватил из ножен меч (тот, в отличие от «щита» – уловки, видимой только из состоянии «алеертэо» – существовал на обоих планах сразу, материальном и тонком, словно одушевленное существо) и стал красться тише дикого полночного зверя. Будто уловив его намерения, Тессетен застыл на месте, чтобы не спугнуть намеченную цель, ведь идти бесшумно он не мог.

Короткий прыжок, и Фирэ придавил к стволу молодого баньяна дикаря-кхаркхи.

– А… так вот ты кто… – разочарованно сказал юноша, выпуская его, обтирая руку о кору и расслабляясь.

– Фирэ! – прозвучал предупредительный окрик Учителя.

Тело прореагировало быстрее разума, пальцы стиснули запястье аборигена, заставляя его руку разжаться и выронить нож, которым мгновение назад он пытался вспороть Фирэ живот.

– Ах ты сволочная мартышка! – шепотом выругался юноша.

– Атьме! Атьме! Простить я! – на жуткой смеси адаптолингвы, ори и языка кхаркхи заныл дикарь. – Я нет хотеть! Нет хотеть!

– Ты за кем это охотишься, гад? – продолжал наседать молодой кулаптр, присоединяя к вопросу гипнотическое давление, сопротивляться которому туземцы не умели вообще.

Наконец к ним подобрался и вымокший в ручье Тессетен, который не стал искать брод и перешел наугад, как получилось.

– Наша ловьят другоя кхаркхи, наша не тронь сыны неба!

– А только что, мерзавец, ты кого хотел «тронуть»? – Фирэ толкнул носком сапога нож, выкованный явно не дикарями и явно для охоты на зверя.

Кхаркхи затрясся в ужасе, заскулил о пощаде.

– Зачем им все это надо? – устало усаживаясь на торчавший из земли валун, спросил Тессетен.

– Зачем вы охотитесь друг на друга, мартышка?

– Играть. Нада сильное умелое войенно люд.

– Кому надо?

– Которая смотрит в глаза последней, – в отличие от всех остальных фраз, эту дикарь выстроил удивительно верно и внятно, а затем снова начал коверкать слова и путать их порядок: – Не смея говорю имья ей! Не смея говорю…

– Кто это?

– Я умирать, когда говорь!

Тут вмешался Тессетен:

– Фирэ, я понял. Брось его, не стоит.

– Стоит! – с какой-то отчаянной злобой огрызнулся тот и усилил внушение: – Говори, обезьяна!

Дикарь завизжал, по его кривым коротким ногам хлынула моча, и против собственной воли он прокаркал:

– Атьме Ормона!

Глаза его тут же заволокло белесой дымкой, на губах выступила пена, и он забился затылком о висячие корни «многоногого» баньяна.

Подбросив ногою выбитый наземь нож, Фирэ перехватил на лету рукоять и, чтобы прервать агонию связанного страшной клятвой кхаркхи, полоснул того лезвием по горлу.

– Вот… Значит, так у них каждый… – юноша повернулся к Учителю, – повязан…

Тессетен угрюмо смотрел в землю:

– Теперь понятно, зачем ей понадобилось морочить голову этому мальчишке, твоему брату… А я думал… – он криво усмехнулся. – Ну, дура-а-ак… Право, я снова ее недооценил!

– Так что здесь происходит, Учитель? Какое отношение имеют ко всему этому мой брат и ваша жена?

– Она, Фирэ, без шуток готовит армию беспощадных головорезов, чтобы выступить против Тепманоры, против кого угодно… А Дрэян… Дрэян для нее – тот буфер, который никому не позволит доискаться истины, пока жив.

Фирэ скрипнул зубами. А вспомнился ему родной дом, руины которого погребли под собой попутчицу и тех, кто были его родителями в этой жизни, вспомнились налеты северян, их холодная злоба.

– А знаете, Учитель, что я скажу? Я даже вот настолько не против ее затеи! И более того: готов оказать посильную помощь! Но, зима меня заморозь, все эти догонялки по джунглям – как-то несерьезно для настоящей армии. Тем более против такого врага, как северяне.

– Что ж, если готов, тогда помоги ей. Давай сколотим альтернативу ее армии. Согласен ли ты, мой ученик?

Фирэ провел рукой по ножнам, и меч, ждущий своего часа, словно запел в ответ. Юноша вскинул голову:

– Я согласен, отец!

Глава девятнадцатая,
и в ней читателю представится уникальная возможность поохотиться на мамонтов и узнать, что это такое – загадочная система «Мертвец»

Черный пес Ко-Этла вместе с другими волками кружил между снегокатов, которые тщательно готовились охотниками к выезду.

Здесь, гораздо севернее Тепманоры, заканчивалась тайга и начиналась лесостепь, постепенно, с каждым ликом на Север, переходящая в тундру. Только здесь легче всего было отыскать гигантских мохнатых слонов, которые изредка забредали даже в Край Деревьев с Белыми Стволами, чтобы раздобыть себе пропитание в зимние месяцы. Во имя своей цели они могли идти целыми днями, питаясь тем, что попадалось на пути под снегом. Это были мощные звери, и состязаться с ними в силе и ярости у северян-охотников считалось признаком особой отваги.

Закутанная настолько, насколько это возможно проделать и не свалиться снопом со снегоката, Ормона сидела позади Зейтори и время от времени трепала уши подбегавшему к ней волку. Загонщики уже умчались далеко на запад, напутствуемые пожеланием отыскать крупного самца-одиночку или на худой конец большое стадо. Возглавлял разведгруппу Эт-Алмизар, нынче лихой и хвастливый. Он уже заранее считал, что охотники останутся в выигрыше, и обещал Ормоне великолепный сувенир из мамонтовой кости.

Она же досадовала. На быстрых орэмашинах они добирались сюда почти весь световой день, и для этого и ей, и орэ-мастеру Зейтори, сопровождавшему ее, и нескольким гвардейцам пришлось вставать затемно. Подъем до рассвета Ормона ненавидела еще больше морозов и зим. Но хуже всего то, что отъезд домой снова откладывался, а сердцем она была уже где-то в горах Виэлоро и даже южнее.

К ним подкатил Ко-Этл, смешной в объемной, мехом внутрь, охотничьей куртке с капюшоном, широких штанах и сапогах из шкуры оленя – мехом, напротив, наружу. Он казался грузным и неповоротливым, его было бы не узнать, если бы не холеная бородка с усиками и не сияющие голубые глаза. С утра Ормона решила сменить гнев на милость и «простить» его за вчерашнюю выходку, как сделала бы любая женщина, не устояв под напором таких «высоких чувств». Поэтому Ко-Этл, уже отчаявшийся обрести взаимность и искупить свою вину перед идеальной ори, был теперь несказанно счастлив. Несмотря на достаточно зрелый возраст – лидеру тепманорийцев было едва ли меньше тридцати – сознание его застряло где-то в подростково-юношеских дебрях, и теперь стало понятно, почему он так прятал свое истинное лицо под суровой маской серьезного деятеля. Впрочем (Ормона хмыкнула про себя), взрослых, по-настоящему взрослых мужчин она еще не встречала, и даже в полутысячелетнем Паскоме нет-нет да прорывался пятнадцатилетний сорванец. Но кулаптр и не пытался этого скрывать. Кажется, он даже получал удовольствие от таких прорывов.

– Идите ко мне! – приглушая мотор, крикнул Ко-Этл гостье, хлопая по сидению позади себя. – Скоро начнется! Там, кажется, у них уже что-то нашлось!

Казалось, если бы не все эти люди вокруг, он носил бы ее на руках.

– Паучок, паучок, ближе, ближе, дурачок! – смеясь, тихонько пробормотала Ормона и перебралась к нему.

– А? – не расслышал он и чуть отодвинул капюшон от уха.

– У нашего тримагестра и его ассистента в лаборатории живут пауки. Такие забавные тварюшки…

Он ухватил ее руки и положил себе на пояс, не то для того, чтобы убедиться в ее безопасности, не то чтобы лишний раз к ней прикоснуться, пусть хоть через несколько немыслимо толстых слоев материи и меха.

– У нас они тоже водятся, – отталкиваясь от земли ногами и прибавляя скорость, крикнул через плечо северянин. – Летом их в лесах полно.

Он наслаждался минутами внезапно выдавшейся свободы и присутствием рядом женщины, к которой, как ему казалось, у него вечные и возвышенные чувства.

– А вы знаете их природу, Ко-Этл?

– Нет. А какая у них природа?

– Их самцы погибают после встречи с самкой.

– Вот как? А что с ними происходит?

Северяне совсем отвернулись от природы… Ормона вздохнула:

– Ими закусывают на десерт самки. Такие нравы.

– Я не люблю пауков, – беззаботно откликнулся Ко-Этл, скользя по снежным наносам, похожим на застывшие волны посреди белой пустыни. – Я люблю мамонтов! Вот они – удивительные творения Природы. И я люблю вас, Ормона! Я! Люблю! Ва-а-ас!

– Да не кричите вы так!

– Нас никто не услышит. Но я хотел бы, чтобы об этом знал весь мир!

– Вы с ума сошли. Что на вас нашло?..

– Не хочу ни о чем таком думать, и вы перестаньте! Я никогда не думал, что в этом мире столько солнца и такое бездонное небо! Я не знал, что зимой бывает лето!

– Всё, потерян для общества… Ко-Этл, прежде чем вы окончательно свихнетесь и попадете в лечебницу, дайте мне твердый ответ, ждать ли вас и Эт-Алмизара с ответным визитом в Кула-Ори?

– Конечно, другого не может и быть! Я не смогу долго вас не видеть, – честно признался бедняга-тепманориец.

Ормона удовлетворенно улыбнулась и прикрыла рот шарфом, чтобы лишний раз не вдыхать бьющий в лицо ледяной ветер.

И тут на горизонте зашевелились непонятные темные предметы.

– Вон они! – крикнул, полуобернувшись к своей пассажирке, Ко-Этл и указал рукою в толстенной перчатке на многочисленное стадо мамонтов. – Эх, не нашел Эт-Алмизар одиночку, а жаль. Самцы у них похожи на горы!

Ормона приложила к глазам подзорную трубу и увидела этих невероятных зверей почти рядом.

Мохнатые слоны неторопливо, враскачку, шли откуда-то с северо-запада. Впереди и по бокам двигались самые крупные взрослые самки с белыми, лихо загнутыми дугами бивней, а вела их матриарх, и ее бивни были в треть ее роста. Внутри кольца виднелись слоники поменьше, молодняк. Время от времени слаженная команда останавливалась и начинала шарить хоботами по снегу.

– Что они там ищут? – не отвлекаясь от созерцания, спросила Ормона.

– Какую-нибудь растительность в прогалинах. Они всегда голодны, вы себе не представляете, сколько им надо есть, чтобы поддерживать этакую тушу!

Женщина с насмешкой покосилась на спутника и поддразнила:

– Надеюсь, такая мишень не окажется для вас слишком маленькой и шустрой?

Ко-Этл покраснел и смутился:

– Да будет вам уже!

Тут затаившиеся охотники оживились. Увидев знак ближайшего соседа, Ко-Этл снова завел мотор снегоката.

– Удачи нам с вами! – сказал он Ормоне, срывая машину с места.

Она едва сдержала восторженный клич, каким не раз оглашала окрестности Кула-Ори. Тут вам не джунгли, здесь вам не южане…

Мамонтихи услыхали странный стрекот и насторожились. Опыт предыдущих лет подсказал им, что этот крошечный ничтожный враг, едва ли обогнавший в росте новорожденного слоненка и такой хрупкий, что его можно легко переломить хоботом пополам, может быть смертельно опасен. Матриарх издала трубный рев, поворачивая всех обратно, в сторону заходящего солнца. Но оттуда на них уже ехала группа Эт-Алмизара.

Чуть наклонившись, Ко-Этл извлек из пазухи под сидением снегоката громадный атмоэрто необычной конструкции.

– Вы не переживайте за мамонтов, госпожа Ормона, – извиняющимся голосом сказал он – наверное, вспомнил ее заявление о бесчеловечности охоты и прочие глупости, которые она ему вчера высказала в роще. – Эт-Алмизар отвез им туда, к заливу, целую машину корма. Мы загладим перед ними вину. Вы подали очень хорошую мысль, в прошлые годы нам это даже не приходило в голову.

– Хм… Это все хорошо, только я предпочла бы охоту на тех, кто сам привык охотиться на чужую плоть… Это как-то… справедливо, что ли: если ты отбираешь жизнь, будь готов, что и твою заберут у тебя. Это игра! Это как в реальности! Это заводит! И тогда нет места жалости.

– Я вас понимаю.

Ормона смотрела и не могла взять в толк, почему эти гиганты сломя голову бегут прочь вместо того, чтобы развернуться и дружно растоптать назойливую двуногую мелочь. И той не помогли бы тогда ни атмоэрто, ни быстрые снегокаты. Но, увы, стадо есть стадо. Она на месте их самцов тоже наведывалась бы в стадо только в брачный период…

От бега мохнатых черных исполинов тряслась земля, от их рева в ужасе метались в небе и разлетались во все стороны птицы. А северяне на легких снегокатах почти незаметно выкруживали так, чтобы отрезать матриарха от основного стада: то уступали дорогу части мамонтих, бегущих слева от вожака, то прижимали их всех к краю обрывов, чтобы ради самосохранения те перестроились из кучи в цепочку.

И вот наконец матриарх оказалась чуть в стороне. Первым выстрелил Ко-Этл, пользуясь своим правом лидера, а уж за ним в порядке иерархии начали палить остальные охотники.

Самка замотала головой и взревела. Остановившееся было в ожидании нее стадо тут же помчалось дальше.

– Молодец! – прошептала ей Ормона, разглядывая животное в подзорную трубу.

– Спасибо! – отозвался Ко-Этл, решив, что эта похвала относится к нему и что теперь он реабилитирован в глазах возлюбленной за вчерашний промах.

Но та даже не заметила его ответа:

– Ты была настоящим вожаком!

На громадном, поросшем шоколадного цвета шерстью теле вспыхивало все больше ран, разевавших кровавые пасти и истекавших потоками жизни зверя. Мамонтиха все еще боролась, пытаясь дотянуться до кого-нибудь из убийц. Вокруг нее в морозном воздухе клубился пар, бока то вздымались в тяжком вздохе, то опадали, и было видно, как исхудало животное за эту мучительную зиму.

Стадо скрылось вдали, а она все еще жила. То одна, то другая нога ее подгибалась, вставая на колено в окровавленный талый снег. Охотники все стреляли и стреляли.

– Есть возможность прекратить это разом? – спросила Ормона.

– Разом никак, даже эта модель, – Ко-Этл качнул своим атмоэрто, – не может прикончить ее с одного выстрела. Приходится просто пускать кровь и ждать…

Он вздохнул и подъехал к Зейтори, который со стороны угрюмо наблюдал за действиями тепманорийцев. Орэ-мастер, знала Ормона, терпеть не мог охоту, тем более такую.

– Как настроение, господин орэ-мастер? – спросил лидер переселенцев-северян.

Зейтори натянуто улыбнулся. Его атмоэрто так и оставался лежать в кожухе под сидением.

Тут в последнем рывке мамонт размахнулся хоботом и сшиб чей-то снегокат, с которого вверх тормашками, болтая ногами, полетел сначала в воздух, а потом на землю кто-то из загонщиков Эт-Алмизара (а может, с надеждой подумалось Ормоне, даже он сам). Она из интереса приложила к глазам трубу и разочарованно прищелкнула языком. Нет, не он сам, другой. А снегокат разлетелся на кусочки. Жаль только северянин уцелел, запрыгал в сторону…

Между тем раненое животное как стояло, так и осело на истоптанный снег, упершись бивнями в землю и с последним вздохом закрывая маленькие по сравнению с такой тушей и невероятно умные глаза.

– Ормона, куда вы?! – вскрикнул Ко-Этл, не ожидавший, что она спрыгнет со снегоката и побежит к умирающему мамонту. – Это опасно, вернитесь!

Женщина вскочила на мохнатый хобот, сдернула перчатки и, ухватившись за бивень, прижала голую ладонь к бесконечно широкому лбу жертвы.

– Пусть кровь твоя послужит оберегом, – зашептала она, – пусть дух твой вновь вернется на землю, позабыв боль и обиду. Иди с миром, и да будут благосклонны к тебе все мировые течения!

Глаза уже почти мертвого мамонта приоткрылись, встречаясь взглядом с той, что была среди убийц. Но не было в этих глазах страха и боли – только покой. В смерти все равны.

Тут подоспел Ко-Этл.

– Госпожа Ормона, это неразумно! Вы же видите: она была еще жива!

И, подхваченный радостными сородичами, бросившимися подкидывать его на руках, потерял ее в толпе.

– Мне кажется, – отведя Ормону в сторону, пока северяне суетились у поверженного великана, маленькие, как клопы, вполголоса сказал Зейтори, – эти люди, даже если и победят в войне с нами, не успокоятся никогда и будут искать все новых и новых врагов, уповая на взгляды, веру, внешний вид… И будет это продолжаться до тех пор, пока не наткнутся они на такого противника, который устроит им повторение дня Великого Раскола…

– Эти люди, Зейтори, уже никого ни в какой войне не победят, – спокойно, ровным голосом ответствовала та. – Тау-Рэя, а с нею и вся Тепманора перейдет к ори. Ее узнают по всему миру, и это будет земля славного полководца Тсимаратау…

– Железного Тельца?

– Железного Тельца.

– Кто он?

– Его еще нет, он грядет.

И, памятуя об умении Ормоны иной раз видеть будущее, почтительно склонился перед нею орэ-мастер Зейтори.

* * *

Покуда в Тепманоре праздновали удачное завершение охоты, гости-южане собирались в путь-дорогу. Под благовидным предлогом неуместности женского присутствия на мужском торжестве Ормона отказала Ко-Этлу в его просьбе приехать на главную площадь Тау-Рэи.

Мысли ее витали уже очень далеко отсюда. И все же попрощаться с гостеприимными хозяевами было долгом. Решили, что Зейтори и Солондан дождутся ее в гостинице, а она от их лица выразит почтение руководителям северной эмиграции и вернется.

Но все оказалось не так просто, как планировалось.

Водитель Ко-Этла доставил Ормону к дому хозяина, однако там ее никто не встретил. Ормона была несколько удивлена. Тут на пороге показался черный волк северянина, словно приглашая войти, что она и сделала.

– Господин Ко-Этл? – возвысив тон, позвала женщина, оказавшись в прихожей. – Вы здесь?

– Здесь, здесь! – откликнулся он откуда-то из глубины дома. – Простите, что не встретил, проходите!

Различив в его голосе озабоченность, Ормона пожала плечами и, лишний раз не утруждая себя догадками, направилась в гостиную, где бывала уже не раз и где сейчас раздраженно спорили мужчина и женщина.

Женщиной была его сестра, Фьел-Лоэра, однако Ормона едва ее узнала. Но дело было не в том, что та вновь перекрасила свои волосы – теперь почти в белый цвет – и не в том, что переоделась в откровенное платье с очень открытым корсажем. Фьел-Лоэра была изрядно во хмелю и отчаянно развязна, тем более для аринорки.

– Простите, что вам довелось стать свидетельницей такой отвратительной сцены. Но… – он поочередно поцеловал обе руки Ормоны и с тоской оглянулся на сестру, которая, воспользовавшись его отсутствием, снова добралась до бокала с вином. – Словом, это наша семейная беда, и ничего тут не поделаешь…

– С-мейная беда, – заплетающимся языком поправила его Фьел-Лоэра, – эт-то вы с-с-с-Эт-Алмизар-р-ром. Два бесчувственных ос-с-столопа – ха-ха-ха-хи-хи! – заразительно и звонко расхохотавшись, она пригнулась к коленкам и утерла лицо оборками юбок, оставляя на белой шелковой ткани разводы от краски для глаз и губ.

– Время от времени она ссорится со своим мужем, приезжает ко мне и здесь… вот…

– Да! Да! Вот! Во-о-от! Ха-ха-ха-хи-хи! – отсмеявшись и выпрямившись, женщина тут же, без перехода, стала раздраженной: – Ду-р-р-раки!

Ко-Этл тяжко вздохнул.

– Да ладно, все мы люди, – с интересом разглядывая не знакомую ей Фьел-Лоэру, снисходительно отозвалась Ормона, а про себя подумала, что достанься ей в супруги такой негодяй, как Эт-Алмизар, на месте этой несчастной женщины она или давно бы уже спилась или (что скорее) задушила бы его. Ночью. Подушкой. Предварительно напоив тройной смертельной дозой цикуты.

– Я не смею красть ваше драгоценное время… – оправдываясь, забормотал Ко-Этл. – Понимаю, как вы торопитесь домой… Но, может быть, как женщина – женщине вы скажете ей пару слов… в наставление на путь истинный?..

– Кто? Я? На путь истинный? Да легко. Но вы всё же нас оставьте, господин Ко-Этл, не мужского ума тут дело.

– Разумеется! – с облегчением воскликнул северянин, выпустил из пальцев свою задерганную бородку и немного поспешнее, чем приличествовало, метнулся вон из комнаты.

– Что празднуем? – бодро спросила Ормона, подходя к буфету. – За что напиваемся?

Изучив все бутылки, она плеснула себе того же, что и Фьел-Лоэра. Хм, а детка толк в вине разумеет не хуже, чем это делают южане, любители виноделия с многотысячелетним стажем. Впрочем, какая она детка… Или ровесница, или даже старше – возраст Помнящих ори и аринорок на взгляд определить невозможно, если они не при смерти, не в тяжком недуге и не в глубокой старости.

– А как у вас там… в этих ваших… п-р-р-р…. – неловкой рукой северянка помахала над головой, а потом стала дергать бантики и цветочки в своей порядком встрепанной за время возлияний прическе, – ну в ваших этих… пампасах!

– В наших пампасах много злых москитов, – ответила Ормона, усаживаясь напротив.

– Фи! Нашла, чем у-удивить! Знаешь, что дел-тся в наших гнилых кр-раях летом? А-а-а, не-е-ет, ты не знаешь! Если не вр-рут, однажды у нас тут гнус сожр-р-рал мамонта! Вот так! – Фьел-Лоэра сунула палец в вино и смачно его облизнула, а Ормона подавила невольную улыбку, чувствуя, что эта женщина вызывает у нее все больше симпатии – не то своим бунтом и непокорностью судьбе, не то еще чем-то, более глубинным, неявным. – Ненавижу эту землю, эту мер-рзлоту, этот снег…

– Ну так за что пьем?

– Ты была вчер-р-ра на их охоте? – вместо ответа спросила сестра Ко-Этла и после кивка гостьи рассмеялась, грозя ей пальцем: – А-а-а! Я все вижу, да и в гор-р-роде шепчутся, что мой м-ленький братик ос-слаб к тебе с-сер-рдц-м!

Язык ее заплетался уже так, что некоторые слова раскатистого аринорского диалекта в ее исполнении стали попросту непонятны. Ормона слегка ее протрезвила, и Фьел-Лоэра сразу же вернулась в свой привычный тоскливый образ, какой была при их первой встрече. Замкнувшись в себе, она снова прилипла к бокалу.

– И чем же у вас занимаются, сидя по домам?

Северянка поморщилась, и лицо ее стало злым.

– Ждут, когда наконец издохнут! – и, помолчав, добавила чуть мягче: – Собирают друг о друге сплетни, шьют, вяжут, вышивают и вообще мастерят всякую никому не нужную чепуху, чтобы убить время. Кормят и обстирывают наших… – Фьел-Лоэра устремила взгляд куда-то в потолок и почти закричала: – бесподобных пупов земли! Вытирают сопли и ж-ж-ж… задницы отпрыскам этих пупов. Ну а кроме функции прислуги, украшают себя и остальную мебель в доме. Хочешь так жить, м? Южанка? Хочешь? Брось своего хромого, выйди за моего братика!

Ормона осталась невозмутима. В гостиную тихо вошел волк Ко-Этла и прилег у двери. Она на всякий случай осторожно потянулась к зверю – проверить, нет ли в нем кого-то еще, но тот оказался один в своем теле, обычный волк, без лишних «примесей». Впрочем, беседовать с пьяной сестрой северянина о чем-то запретном женщина и не собиралась.

– Ты пробовала говорить с Эт-Алмизаром? Что думает он обо всем этом?

– Эт-Алмизар! – передразнивая, болезненно покривилась Фьел-Лоэра. – А есть ли ему до того дело, до всех этих соплей и пеленок?

– Я не о пеленках и не о мебели… К слову, а почему ты не родишь? Как я поняла, других способностей у тебя не имеется… Во всяком случае, ты обрела бы какую-то, не самую нелепую в этой жизни цель…

Северянка в ярости ударила рукой по столу и в пьяном запале не почувствовала боли:

– Чтобы появился третий, нужно обоюдное желание двоих! Как будто тебе неизвестен этот древний постулат! И даже если бы он был согласен, я не пошла бы на это только для того, чтобы, видите ли, скрасить свои серые будни. Тебе легко говорить, у тебя здесь все замечательно…

Ормона провела ладонью над салфеткой, и та обратилась в иллюзорную бабочку. Позволив полюбоваться своими крылышками сверху, мотылек сложил их над стройным туловом, привстал на тонких лапках и завертел усиками.

– «Куарт», – глухо заговорила Ормона, пристально глядя в зеленоватые глаза собеседницы, – приводят в этот мир не для того, чтобы потешить чье-то самолюбие, скрасить серые будни, увеличить численность населения и рабов для государства, а также не затем, чтобы обеспечить себе «опору в старости». Если твоя цель – одна из этих, лучше забудь. Учитель ведет за собой тринадцать не для увеселительного пикничка, а женщина приводит сюда «куарт» не для того, что я перечислила.

Она ухватила двумя пальцами узорчатые крылья и подняла насекомое. Фьел-Лоэра молча переводила взгляд с нее на бабочку.

– Приведенный «куарт» – это ясная и определенная цель двоих попутчиков, это одно из незыблемых условий твоего собственного Восхождения. В мир приходит мотылек, и сначала о нем мало кто знает, потому что почти все утратили способность видеть неявное. Постепенно там, внутри, он превращается в гусеницу, живя одновременно на двух планах. Когда рождается гусеница, мотылек прячется внутри нее и ничем себя не проявляет до поры до времени. Гусеница ест, спит и растет, постепенно обращаясь в куколку, а что лет в пятнадцать-шестнадцать выползет из этой куколки, это половина на половину: смотря что за «куарт» живет в ней, и смотря что сумели дать этой гусенице и куколке окружающие, в том числе – попутчики, ее родители. Это тоже ученик, но только твой, твой собственный, которым ты сможешь гордиться… или… или которого станешь стыдиться. Но важно привести в этот мир не лишь бы кого, а только нужный «куарт», а Учителю – найти все тринадцать своих учеников…

– Я помню всё это, – холодно ответила Фьел-Лоэра. – До нынешнего воплощения я всегда жила на Оритане. Поэтому даже сейчас, среди этих вырожденцев, я забыла не все. Но, знаешь, хочу забыть! Хочу, потому что понимать, что ты утратила все, все свои возможности, свою волю, свою свободу – это невыносимо…

Ормона жестом фокусника взмахнула рукой и отбросила салфетку на столешницу.

– Ты жила тогда в Эйсетти?

– Да.

– И как тебя звали?

– Эфимелора.

– Ты… – будто пораженная молнией, Ормона онемела, уставившись на Фьел-Лоэру, и та кивнула:

– Я всегда была матерью Саэти, попутчицы Коорэ, который был сыном и учеником вашего знаменитого красавчика-Ала. Можно подумать! Какие мы были высокородные и пафосные, а-ха-ха-ха-ха!

Одним глотком допив снова налитое вино, северянка хихикнула:

– А теперь… а теперь это всё – пы-х-х-х! Дым! Мой попутчик Паорэс живет или жил где-то там, у вас, а я… вот. Так что всё это – пустота и бессмысленность, ори Ормона. И наши с тобой народы скоро довершат начатое тем проклятым астероидом. Всё дым! Всё дым!

Ормона откинулась на спинку стула и судорожно соображала. Эфимелора, Эфимелора, сестра по несчастью… Она была лучшей певицей Оритана! Ей поклонялся весь мир, а теперь она тихо, как созидатель Кронрэй, спивается в этом мерзостном уголке Земли, не видя выхода и опустив руки. Вся их трагедия в том, что они приходят сделать этот скотский мир лучше, а скотский мир плюет на них… Даже «куарт» ее изменился до неузнаваемости…

Что же делать? Не похищать же ее! Но нельзя оставлять Помнящую здесь, окруженной сволочами, в городе, где… Или же пусть идет как идет? Недаром ведь Паском так часто призывает ее не сопротивляться естественному ходу событий, не пробивать стену лбом, а тихо и терпеливо прогибать эту стену под себя. Они вернутся сюда хозяевами, и Фьел-Лоэра будет с ними. Она еще успеет передать чашу мудрости своей дочери!

Тем временем, повторно захмелев, северянка устала бороться с алкогольным отравлением – она прикорнула, опершись локтем на стол.

Спустя четверть часа Ормона тихо вышла из спальни, куда отвела недавнюю собутыльницу, и свистнула к себе волка:

– Веди к хозяину!

Пес, будто понял приказ – повел ее по коридору. Неожиданно одна из дверей открылась, оттуда стремительно высунулся Ко-Этл, охватил гостью за плечи и затащил в кабинет.

– Я не хочу, чтобы вы уезжали! – шептал он под портретом диктатора, а она опять через силу терпела его настырные поцелуи. – Я не могу представить, что вот вас нет рядом, и все опять вернулось в унылую колею, вчера как сегодня, завтра как вчера… Останьтесь, умоляю вас, еще на ночь! На одну эту ночь, Ормона!

– Хорошо, хорошо! – она с трудом удержала его руки, застегнула все, что Ко-Этл успел расстегнуть, и указала на портрет: – Но, прошу вас, только не здесь!

Безумец подхватил ее и на руках унес в свою спальню.

– Вам интересно, что там с вашей сестрой?

– Нет, – он увлеченно распутывал плетение на ее корсаже. – Спит же, наверное? Пусть об этом теперь беспокоится ее муж, мне надоело.

– Экие вы молодцы! – хлопнув в ладоши, восхитилась Ормона, покуда Ко-Этл в немом обожании любовался ее грудью.

Едва он собрался перейти к основному действию, Ормона снова ввела его в транс, сама поправила одежду, а его, напротив, почти совсем раздела и, выдумав самую сладкую, самую соблазнительную и безудержную грезу, подарила ее подсознанию Ко-Этла, а уж то взялось за дальнейшую интерпретацию самостоятельно.

– Наслаждайся до утра, милый дружок!

Затем она положила на столик в изголовье записку и вышла за дверь.