Текст книги "Содержательное единство 2001-2006"

Автор книги: Сергей Кургинян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 78 страниц)

Часть девятая. Энергия газа и энергия тормоза

Каковы альтернативы политика, столкнувшегося с «энергетическим» вызовом? Стоит он у окна (неважно, какого – кремлевского, Лубянки, Зимнего дворца, Пале-Рояля) и наблюдает, как клубятся остервеневшие толпы. Как сеет разрушение эта самая чужая энергия. Прежде всего, конечно, политик понимает, что эта сука-энергия отнимает у него власть. А возможно, и жизнь. Уже от одного этого политик, поскольку он политик, и человек, поскольку он человек, не может прийти в восторг. А испытывает, мягко говоря, нечто прямо противоположное. И обращено это противоположное на энергию как зло. Мы уже разобрали логику подобного обращения.

Но поскольку нельзя отнять у политика права на идеальное, то он, такой не лишенный идеального политик, конечно, сопряжет этот вызов энергии еще и с посягательством на идеальное. На великую Россию, на Советский Союз. В чем-то этот политик будет прав. А в чем-то подобное сопряжение будет продиктовано его нормальным человеческим стремлением укрыться от ужаса в идеальных легитимациях. В конце концов, неважно, в каких дозах будут находиться те или иные ингредиенты в этом коктейле страстей и мыслей. Намного важнее другое.

Чем на этот энергетический вызов может ответить политик, стоящий у окна и наблюдающий за "вожделением хаоса", стремящегося его, политика, поглотить? Чем, кроме скрежетания зубами?

Самый простой для политика ход – платоновский. Позвать стражей (спецвойска, гвардию, на худой конец, просто армию, если ничего другого нет под рукой) и скомандовать: "Пли!" Даже если клубящаяся энергия хаоса элементарно вооружена – это ничто перед профессиональной вооруженностью. В 1905 году против баррикад на Красной Пресне использовалась тяжелая артиллерия. Через столетие… даже не хочется думать над тем, что может быть применено решительными людьми. Все уже видели Грозный. Система "Град" или "Ураган" – отнюдь не предел в череде таких возможностей.

Что сделает толпа (хаос, энергия)? Что "это", так сказать, сделает? Оно отступит, усеивая улицы и площади трупами. Предположим, что "это" размещено не в лоне французской, например, традиции, где принято приводить в действие революционный "газ" раз за разом, невзирая на кровавые издержки. Предположим, что "это" размещено в нашей традиции, где идея вооруженной борьбы за свободу не так укоренена, а страх укоренен в неизмеримо большей степени. Тогда "это" отхлынет, отступит не на исторический миг, а на более длинный срок. И, казалось бы, таким сроком можно воспользоваться.

Но что значит "можно воспользоваться"? Это значит, что можно привести в действие другую энергию и переместить взбунтовавшихся пассажиров из одной исторической точки (характеристики которой и привели к бунту или революции, как угодно) в другую историческую точку. Более комфортную, менее располагающую к бунту и всему прочему.

Но ведь политик уже схватился за войска! И тогда зачем ходить за далекими примерами из эпохи какого-нибудь Наполеона III или Николая II?

Ельцин схватился за войска, чтобы расстрелять Белый дом в 1993 году. Он его расстрелял в октябре. А через несколько месяцев начал войну в Чечне. А почему начал? Потому что спецвойска (Коржаков, Грачев – кто угодно) выполнили заказ на расстрел Белого дома не так, как это делает безропотный механизм. Безропотных социальных механизмов не бывает. И это должны запомнить все, кто собирается к этим механизмам так или иначе обращаться.

Итак, спецвойска, спецкланы выполнили заказ и потребовали вознаграждения. Они его, конечно, не напрямую потребовали. Ельцин был достаточно крут. Они объяснили Ельцину, что хаос может вернуться. И надо закручивать гайки. А единственный ключ для закрутки гаек – это они. И их рекомендации – такие-то. Отсюда новая кадровая политика, новые приоритеты и все прочее.

Боялся ли Ельцин только того, чем его пугали (неких созвучных его времени аналогов "жидов и скубентов" 1905 года)? Думается, что этим его эмоции не исчерпывались. Он другое понимал – что, расстреляв Белый дом, он одновременно с этим расстрелом утратил политическую легитимность. А только эта легитимность позволяла ему находиться над силовиками. Грачевым, Коржаковым и другими. И с момента этого расстрела Ельцин боялся не столько нового Ампилова, сколько Коржакова, Грачева et cetera.

Значит, он не только выполнял заказ силовиков. Он из страха перед ними и тем, как они могут его скинуть (они, а не Ампилов или Баркашов), должен был силовиков "разводить". Он их и "разводил". На почве чеченской войны, но и не только. Он дальше должен был "разводить" всех подряд. Черномырдина с Лужковым, Сосковца с Черномырдиным…

Такие множественные "разводки" позволяют удерживать шаткий баланс. Но они не позволяют осуществлять какую-либо мобилизацию. То есть двигаться в историческом смысле слова.

Движение и до этого носило крайне сомнительный характер. Но тут оно прекратилось. А автобус-то был заполнен пассажирами, которых просили потерпеть. Но говорили, что терпеть придется недолго, потому что потом скорость движения будет высокой и приедут в другую точку. Когда движение прекратилось, пассажиры поняли, что никуда они не приедут. А поскольку движение прекратилось в момент, когда автобус находился на болоте, то автобус не просто превратился в дом для бомжей. Он стал проседать, тонуть в болоте.

Как и куда потом вырулили – отдельный вопрос. И вырулили ли вообще. Но я вовсе не собираюсь превращать свои рассуждения в столь подробный исторический экскурс. Я о другом хочу сказать. О том, что все не исчерпывается коллизией Ельцина в 1993 году или Николая II в 1905 году.

В 1993 году или в 1905 году исторические машины еще имели остаток энергии. Этой энергии хватило хотя бы для того, чтобы скомандовать: "Пли!" А в 1991-м или в 1917-м сказали: "Пли!" – и никто не выстрелил. Да и то – "как бы" сказали. В чем разница? В том, что энергии не было уже вообще. Не было не только массовой энергии, достаточной для общенародной мобилизации. Не было и той минимальной энергии, которая нужна для того, чтобы сработал хотя бы силовой аппарат. В 1991 году, незадолго до ГКЧП, я написал: "В танках сидят солдаты, читающие журнал "Огонек"… А элитные кварталы Москвы (в которых жила и элита КГБ) проголосовали за Ельцина почти поголовно".

Нет содержания – нет энергии. Форма обесточена. В данном утверждении все правильно. Но нет одного промежуточного члена. Между содержанием и энергией размещена идеология. Содержание (концепт, политическая теория) рождает идеологию. А она рождает энергию.

Мне скажут, что энергию рождает многое. Человеческая оскорбленность… Ярость голодных толп… Совсем непросветленные этнические страсти, в чем-то очень близкие к животным инстинктам… Конечно, все это так. Но история человечества знает один лишь способ приводить в действие энергетический макроресурс большого сообщества (народа, нации, человечества). Этот способ известен: "Идея становится материальной силой, когда овладевает массами".

Все эпохи российской политической жизни делились на идеецентричные (когда политика, нуждаясь в энергии, вращалась вокруг идей) и идеебезразличные (иначе – прагматические). В этих вторых эпохах (называемых "стагнацией", "застоем", "подмораживанием" или как угодно еще) господствует аллергия на идеологию. Точнее, на идеологический серьез, на подлинную идеологическую страсть. На то, что может "овладеть массами" и через это "стать материальной силой". Содержание уходит из формы. Форма "окостеневает". Становится очень и очень хрупкой. И начинает бояться энергий. Своих, чужих, любых.

Как охраниться, уберечься от энергий? Выхолостить идеи! И разгромить любые структуры, которые собирают идейные энергии. Начинается все с разгрома как бы чужих структур. Но всегда кончается разгромом и своих структур тоже. Потому что энергия не нужна.

Но подобным образом можно освободиться от крупных сгустков энергии, "энергетических струй". Энергия не исчезает. Есть закон сохранения социальной энергии, ничем не отличающийся от закона сохранения энергии вообще. Энергия, теряя структурное качество ("сгустки", "струи"), не исчезает, а рассыпается (диссипирует). И меняет характер.

Мы – дети так называемого застоя – знаем, что застоя не существует. Есть лишь уход энергии на глубину. И там, на глубине, энергия реформаторства превращается в энергию диссидентства. После чего в этом разрушительном качестве вновь выходит наружу, и начинается перестройка.

Предположим даже, что энергия того же самого диссидентства (а также всех остальных дериватов застойного общества – мещанства, воровства, цинизма) оказалась бы как-то подавлена. За счет чего она бы была подавлена? За счет такого энергетического "слабительного", после которого доходяга уже не мог бы вообще двигаться. А тогда какая армия? Какая держава?

Держава – это всегда крест. Супердержава – тяжелый крест. Не может такой крест держать на своих плечах доходяга. Он его скинет. Слова Ключевского о том, как "пухнет государство и хиреет народ", носят весьма относительную достоверность. Когда народ хиреет окончательно, государство не пухнет, а рушится.

Предположим, что сегодня все так увлекутся воровством и сопряженными занятиями, что энергия как бы "снимается". "Снимется" ли? Воровство и сопряженные с ним занятия – это тоже энергия. Только низкая. Да, она не разрушает, не взрывает (кстати, тоже до поры до времени, как мы знаем). Но она растлевает и разлагает. И она это делает ежеминутно, ежечасно, ежесекундно.

Она не опрокидывает, как слон или медведь. Она подтачивает, как червь. Власть никто не сбрасывает, но пол, на котором стоит трон, проламывается. И не только трон рушится. Все здание. Вся страна. Когда все очень, очень-очень сгниет, истлеет, для обрушения нужен будет минимальный толчок. Он может быть внешним или внутренним. В пределе его даже может не быть вообще. Не понадобится даже оранжевая (карикатурная и многих так напугавшая) революция. Все просто рухнет. Само.

Часть десятая. Оранжевые революции и энергетическая проблема

Такое "просто рухнет" не слишком беспокоит российскую власть. Хотя на самом деле это страшнее всего. Но власть везде так устроена, что пока все не рухнуло, она считает свое положение железобетонно прочным. А когда все рушится, ее уже нет. И ей не надо оценивать свое положение. Власть не боится проблем (хотя – еще раз подчеркиваю – ох как зря она не боится). Власть боится врагов. Энергий.

Украинская оранжевая революция всколыхнула этот страх. Режим Кучмы сгнил очень основательно. И то, что его качнуло, отнюдь не было глубинным взрывом общенациональных энергий. Это было отчасти тусовочным карнавалом, отчасти спецоперацией. Но выглядело это достаточно внушительно. И требовало осмысления. Тем более, что до Украины была Грузия, а после нее – Киргизия.

В чем был для власти опыт Кучмы? В том, что силовики "не дернулись". Их обесточили. В том, что сыграло пресловутое "не можем стрелять в народ". На самом деле, еще как могут. Гуманистами силовики оказываются только тогда, когда дядя из-за бугра предъявляет к оплате очень весомые аргументы. На Украине так и произошло. "Скубенты" и прочие разные бесновались. А казаки не разгоняли. Чем, в сущности, и отличался 1917 год от 1905-го.

В России забеспокоились. А ну, как дядя из-за бугра тоже предъявит аргументы нашим "казакам"? А ну, как наши "скубенты" зашевелятся? Мы-то чем ответим? В сущности, и в 1905 году эта проблема стояла остро. Армия готова была перейти на сторону революционеров. Весьма впечатляющая энергетическая асимметрия (с революционной стороны – народная страсть, а со стороны власти – полная обесточенность) действовала и на солдат, и на офицеров, и на генералов.

И тогда власть, тоже очень с большой неприязнью относившаяся к любой энергии, помучившись, решила собирать хоть какую-то энергию на свою сторону. Так возникли всякие там "Союзы русского народа". Не было бы этого – может быть, и пушки не отработали бы по Красной Пресне. А это кое-как кое-кого кое в чем убедило.

Понятно, что с этим дальше сделали. Засунули в самый дальний угол, чтобы, упаси бог, среди этих "своих" не началась "энергетизация без дураков". Понятно, как это там, в дальнем углу, сгнило окончательно. Понятно, что когда в 1917 году все это снова потребовалось, уже не было ничего. Но в 1905-м все же какую-то энергию позвали, и она отозвалась (не будем обсуждать ее качество).

После украинских событий кое-кто (и, видимо, я не в последнюю очередь) снова завели разговор об энергиях: мол, если бы Янукович двинул на Киев шахтеров, причем двинул всерьез, то стенка на стенку с "оранжевыми" шахтеры победили бы (вспомним Румынию, "шахтеры за Илиеску"). И армия не понадобилась бы. А если бы и понадобилась, то она, воодушевившись шахтерами, могла бы иначе подключиться к происходящему. Ибо любая энергия притягательна, а отсутствие энергии, так сказать, "ужасно отталкивает".

Говоря обо всем этом, лично я, например, всегда вспоминал пресловутое: "Если бы у моей тети были колеса, то была бы не тетя, а дилижанс". Если бы Янукович мог так мобилизовывать шахтеров, то это был бы не Янукович, а Богдан Хмельницкий (или Юлия Тимошенко). Но этот образ "шахтеров в защиту власти" не мог не согреть хотя бы чьи-то сердца.

"Дети, не берите нож из правого кухонного ящика, не вытаскивайте вилку из этой розетки, не отрезайте вилку, не зачищайте провода и не устраивайте короткое замыкание вот так", – сказала мама, уходя на работу.

"Это идея!" – сказали дети.

В российской прессе появились статьи о контрреволюции, то есть о современной модификации поведения российской власти в 1905 году. Помимо статей, видимо, появились и материалы другого формата. Власть была возбуждена: ей показали не призрак гниения ("он пугает, а мне не страшно"), а чужую враждебную энергию. Захотелось своей управляемой энергии. Так появились знаменитые "Наши" и иже с ними.

Часть одиннадцатая. Эта коллизия и Сурков

Российская власть очень сильно прагматизирована. И занята совсем не идеологическими материями. В этом прагматизированном качестве она являет собой такую совокупность "властных высот", в пределах которой Владислав Сурков – вовсе не Эверест. И это все понимают.

Но давайте уберем из "властной гряды" все "пики" с только прагматической заданностью. Что останется? Все знают, что останется только Сурков. Что только он и имеет некую предрасположенность (а также профессиональную обязанность) к занятиям идеологией или чем-то похожим на нее. Для прагматиков это все неинтересный и очень периферийный "хутор". Все равно, как если кого-то послать поднимать сельское хозяйство в советскую эпоху. Но этот хутор есть, и он никуда не денется.

Помимо серьезных вопросов, которые я здесь затронул и которые для власти неочевидны, есть и нужды иного свойства. И они достаточно очевидны если не власти как таковой, то тем, кто занимается данным делом по роду службы.

Что я имею в виду? Ну, например, любому журналисту, любому менеджеру СМИ тем более, понятно, что совсем без каких-то суррогатов идеологии управлять СМИ невозможно. А мало ли что еще есть? Есть праздники, которые надо праздновать. Политические кампании, которые надо хотя бы обозначать. Какие-то политические угрозы, которые все-таки приходится "мониторить". Понятно, что, пока действует так называемый "административный ресурс", главным будет именно он, а не информационная убедительность. Но этот ресурс еще надо грамотно задействовать, не слишком уж выпячивая. А что значит – "не слишком выпячивая"? Это значит – демонстрируя тем не менее какую-то информационную самость.

Словом, сектор есть. Хутор он или не хутор, но что-то, знаете ли, такое имеется. И, кроме Суркова (признаем очевидное), никто с таким хутором (он же – сектор) возиться не хочет. Потому что и не с руки, и, что называется, "западло". А Сурков хочет. И как-то возится. Откройте газеты, журналы. Полистайте информационные сводки. И вы увидите, что это так. Для этого не нужно быть осведомленным о каких-то тайнах, что за семью печатями. Эта проблема давно обсуждается в совершенно открытом порядке.

Но управление СМИ и политическими кампаниями – это одно. А идеологическая ниша – это все же другое. По крайней мере, для властного сознания это, безусловно, разные вещи.

Заявив, что "мы консерваторы, хотя не знаем точно, что это такое", Сурков не просто оседлал определенную идеологическую нишу. Он еще и проявил недюжинную политическую смелость. Потому что это вроде бы простенькое заявление означает буквально следующее: "Мы консерваторы хотя бы в том смысле, что мы, безусловно, не либералы". Поскольку долгое время "при дворце" господствовала абсолютная либеральная мода (а мода тут правит бал в гораздо большей степени, чем какая-нибудь заговорщическая структура), то сказать, что ты не либерал и хотя бы в этом смысле консерватор, – уже подвиг.

Но Сурков этим не ограничился. Стали возникать какие-то клубы консервативной ориентации, формироваться консервативные ниши, хотя бы и микроскопического размера. Что-то Сурков по этому поводу говорил от себя… Что-то говорили за него… В любом случае, на фоне абсолютного безмолвия, порожденного, во-первых, прагматическим ражем власти, во-вторых, полным непониманием ею того, "что это такое и с чем это надо есть", в-третьих, родом занятий и, в-четвертых (для всех неочевидно, но я-то считаю, что это главное), ФУНДАМЕНТАЛЬНОЙ АЛЛЕРГИЕЙ НА ЛЮБУЮ СВЯЗКУ "СОДЕРЖАНИЕ – ИДЕОЛОГИЯ – ЭНЕРГИЯ", Сурков – это громкий голос посреди тишайшей из тишин.

Но это все было еще ничего… Главное началось, когда к уже имеющимся микротелодвижениям по поводу консервативного содержания, консервативной идеологии, отпора либералам и прочего, примешался какой-то, пусть сколь угодно невнятный, властный заказ на энергию.

Консервативные клубы – в общем-то "фуфло". Хотя на безрыбье – не вполне. А вот консервативные клубы вместе с "Нашими" – это уже нечто.

Судьба подобного "нечто" для меня полностью предопределяется тремя сюжетами.

Сюжет #1 – сугубая сиюминутная прагматика власти. Нет "оранжевого" мятежа (причем немедленного) – на фига козе баян, а нам эти "Наши"?

Сюжет #2 – философия. Форма боится энергии ровно постольку, поскольку она в ней нуждается.

Сюжет #3 – игровой. И связанный с философией. Поскольку форма боится энергии, то тузам прагматики не нужен идеолог в виде джокера. И они постараются обеспечить условия, необходимые для того, чтобы идеолог этого качества не приобрел. А как именно они это сделают – дело техники.

Совокупность всех этих сюжетов хорошо знакома по русской истории. Но к этим знакомым сюжетам примешивается все же четвертый. И для меня основной.

Сюжет #4 – антикоммунистический (шире – антисоветский) консерватизм в РФ невозможен. Ни нео, не просто консерватизм. Никакой. А во всем мире – возможен. Только он и возможен. Такой вот парадокс. Он же – азбучная истина, которую не хотят понимать.

Консерватизм всегда адресует к традиции. Советская традиция вообще не извлекаема из российской традиции. Она, во-первых, слишком длинна. 70 лет – это не шутка. Во-вторых, она сопряжена с державными успехами (а консерватизм всегда державно окрашен). В-третьих, если консерватизм антилиберален (а он в РФ может быть только таким, иначе он просто не имеет смысла), то на коммунизме и "совках" уже отсыпался либерализм. Переплюнуть его консерватизм не может. А если даже и может, то залезает в совсем специфическую нишу, где он уж никак не совместим со столь нужной для Кремля "цивилизованностью". Словом, этого не может быть, потому что не может быть никогда.

Между тем все делается по принципу: "Если нельзя, но очень хочется, то можно". Элита РФ многолика. Консенсус в ее пределах есть только один – антикоммунизм.

Это может быть либеральный антикоммунизм (Гайдар, Чубайс). Или антикоммунизм центристский (Лебедь и кто угодно еще, вплоть до большей части "Единой России"). Или антикоммунизм националистически-белый (Нарочницкая). Или антикоммунизм православно-фундаменталистский (Михалков, Полтавченко). Или антикоммунизм фашистский (Дугин).

Все для элиты приемлемо. Неприемлем только коммунизм. Только любой наступательный советизм. Это ген данной элиты, ее непреодолимое свойство. В этом она задана и – обречена.

Потому что есть советская традиция… И никуда не денешься. Успехи, миродержавная роль… И опять никуда не денешься. А тут еще социальные вопросы… И от них тоже никуда не денешься.

А тут еще крах либерализма… Он-то единственный мог быть антикоммунистическим и одновременно нагревать утопию будущего в ущерб традиционализму. Но… изобрести в России в 2006 году антикоммунистический внутренне логичный традиционализм невозможно.

Невозможно, хотя многим очень хочется. Отсюда все противоречивые потуги, нередко доходящие до политической шизофрении. То чуть ли не всеобщее возмущение хамством ПАСЕ, осудившего коммунизм. То съемки – фактически на бюджетные деньги – фильма "В круге первом". И все это "в одном флаконе".

Приведу и еще более комичный пример. По главным телеканалам непрерывно рассказывают о господине Парвусе и о том, что коммунистическую ужасную революцию сделали "эти самые злые силы". А Общественная палата (другой лик того же государственного могущества) упражняется в осуждениях антисемитизма. Что можно по этому поводу сказать? Что либо идет тонкая игра, либо имеет место банальная политическая шизофрения.

Если идет игра и антисемитизм вкупе с пресловутым русским фашизмом раздувается для того, чтобы его давить, то это плохая игра. Вокруг нее можно построить отдельно взятые выборы. Но и это сомнительно. А вот что для меня вне всяких сомнений, так это то, что нельзя сделать антирусскую истерию центром мегакампании в условиях, когда русское начало вообще пребывает в глубокой подавленности, и при этом не рассыпать Россию.

Что же касается того, что вся эта игра как раз и имеет целью разрушить Россию, то для меня это переусложнение, конспиративно-истерический крен, не позволяющий выявить существо дела. Для того контингента, который я обсуждаю, автобус, превращенный в удобный домик на исторической свалке, очень желателен и даже любим. Другое дело, что он невозможен. Но это ведь еще поди докажи.

А пока "консервативный роман" одновременно развивается и загибается. Равно как и роман с ужасно желанной "контроранжевой" энергией "наших" (и иже с ними).

Часть двенадцатая. Нечто наподобие прогноза

Я мог бы начать обсуждать будущее этого "консервативного романа" и давать прогнозы, опираясь на аналитику. Но лучше посвятить этому отдельный обзор, отдельное исследование, если хотите. А здесь я хотел бы предложить в заключение некий, ни к чему не обязывающий, короткий практический дериват, вытекающий из сформулированной общей модели.

Предположим, что форма начинает еще больше отчуждаться от содержания. Тогда она становится еще более хрупкой. И вследствие этого начинает еще больше бояться любой энергии. В том числе и охранительной.

Предположим, что этот страх сводит охранительную энергию к нулю.

И предположим, что энергия все же по тем или иным причинам проникает на политический рынок.

Что будет делать форма, чурающаяся своей энергии? Она будет пытаться манипулировать чужой энергией. Сначала по-зубатовски. Концепция "контр-оранжевой" контрреволюции превратится в концепцию "управляемой революции". Но это ненадолго. А дальше форма начнет всасывать чужую энергию. И мутировать. Это и есть риск возникновения тотального "ликвидкома".

Я не хочу здесь большего расшифровывать. Я просто знаю, что говорю.

Я также вовсе не хочу сказать, что предопределено именно это течение процесса. Я обозначаю угрозу, риск, возможность. Я обозначаю также систему общих обстоятельств, являющихся почвой, на которой все это произрастает. И как аналитик, и как эксперт, и как гражданин, и как общественное микролицо я сделаю все возможное, чтобы эта угроза не возобладала в ситуационной прагматике. Но я знаю, что без фундаментальных усилий, направленных на качественные изменения свойств элитной почвы, подобные произрастания будут повторяться вновь и вновь.

А для того, чтобы изменить почву, нужно создать, проявить, развить и другие культурно-философские основания, и другие культурно-деятельностные группы. Причем не где-то на периферии, а в недрах нашей собственной элитной действительности. Назовите эту работу контрэлитной или используйте другие слова. В любом случае, есть очень мало шансов эту работу осуществить.

Но я убежден, что без этой работы всему "хана". А значит, даже этими малыми шансами надо воспользоваться. Мы уже не раз пользовались малыми шансами, и кое-когда получалось.

Как говорит герой моего последнего спектакля, "давайте попробуем".