Текст книги "Содержательное единство 2001-2006"
Автор книги: Сергей Кургинян
Жанр:
Политика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 78 страниц)
Архаизация? Регресс? Это – что? Это формы негативно-властного выживания. Политический класс Татарстана выживает через архаизацию татарского народа… вместе с русским. А оппозиция, это что – запасной полк? Но если это запасной полк, значит, не надо говорить непрерывно о том, что на нас работают 123 офигенных интеллектуальных центра, потому что в стране нет 123-х офигенных интеллектуальных центров; если 15 есть – слава Богу.
Я вижу, что действующий актуальный политический класс не модернизируется. Я вижу, что не модернизировалась олигархия, и я вижу, что не модернизируется чекистское сословие. Но я хочу видеть, что происходит в оппозиционной политической нише. Что, "бла-бла-бла" Зюганов, вот это всё называется политическая модернизация? Весь этот понос, который я вижу в бесконечном варианте, вот все эти холуйские разбежки, – это всё политическая модернизация?
Ну, я успокоился, думаю: "Ну, черт с тобой, Рогозин, я знаю, кто ты есть, в чем твой генезис и как ты двигался. Ну, в конце концов, у каждого человека своя история. За тобой стоит… Вот ты сейчас встал на цивилизационные позиции, и где-то там сидит Нарочницкая… Ну, вот, сейчас ты начнешь говорить как человек". Ровно через полгода он то орет о социал-демократии, то о том, что он должен двигать…
Это всё что такое? Это какой внутренний уровень плебейства нужно иметь, чтобы вот так разговаривать с историей? Значит, каждый из этих людей считает, что он поговорит на уголовной феньке с историей и она его поймет? Чем это более убого, тем безальтернативнее ситуация, тем более возникает вопрос: или глубокая трансформация, или смерть.
Что произошло с выступлениями стариков из так называемой "ситцевой революции"? Что произошло со стариками? Старики долго не могут стоять. Кто к ним не подключился? Не подключилось студенчество, не подключились средние классы, никто не подключился. Почему не подключились? Потому что барахло.
Потому что много говорили: "Вот, совки, поротое поколение". Но единственным духовно свободным поколением оказалось старшее поколение, потому что оно жило в стране с определенными нормами и оно способно еще к солидарному политическому поведению, в отличие от студентов, которые на это не способны.
Потому что хоть чем-то надо пожертвовать, а жертвовать уже страшно. Но это же не значит, что процесс завершился. Это значит, что вся эта злоба, вся эта растерянность, вся эта ненависть пошла на глубину. Гнойники идут вниз. Страна-1 гонит гной внутрь самой себя. Она все больше и больше воспитывает общество, что ему не нужно государство, что государство и есть его главный враг. Значит, либо массы и народы усвоят эту логику, что государство есть их враг, и тогда мы лишимся страны в течение нескольких лет вне зависимости от того, чем кончится Братислава.
Я, кстати, не исключаю, что она кончится очень погано. Я просто сказал, что есть шанс, он возник в последнюю неделю. А воспользуются им или нет (и как воспользуются), это отдельный вопрос. Но суть заключается в том, что, как бы это ни было, где-то на глубине должны сформироваться очаги, способные встретить угрозу конца. Не вонючие запасные полки, про которые болтают для того, чтобы оправдать воровство и пьянство, а реальные социальные структуры и тела.
Если ради этого мы потерпим и постараемся еще несколько лет удержать государственную целостность, эту гнилую государственную целостность… Но только не должно быть иллюзий, что эта государственная целостность не есть ликвидком и форма своей собственной агонии. В эту государственную структуру, в эту государственную программу заложена программа самоуничтожения, самоликвидации. Держать ее – это значит держать еще внутри нее и эту программу.
Единственная надежда – на то, что всё-таки Россия-2, другая, альтернативная Россия, сформируется и успеет содержательным и конструктивным образом ответить раньше, чем Россия-1 сама себя уничтожит. Ради этой надежды можно еще побороться, потому что стопроцентного аргумента для такой борьбы нет.
Масса людей скажет: "Вы поддерживаете нечто, внутри чего встроен механизм самоуничтожения". Да, он встроен, да, мы видим, что он встроен, но если не удержать эту рамку, то будет уничтожена надежда на то, что страна-2 ответит нормальным образом и мы будем иметь новое государство и решать проблему модернизации страны в ускоренном периоде, адекватном этому образу. А тут есть надежда.
Товарищ Сухов, когда его спрашивали "Хочешь ли ты сразу или помучиться", он говорил: "Лучше помучиться". Но только после этого товарищ Сухов начинал не с запасного полка, а начинал работать известными ему и оттренированными способами. Я надеюсь, что болтовня про запасные полки кончится и рано или поздно голову в руки возьмут. Этой надеждой и живу. Спасибо.
31.03.2005 : «ЧиК» и «ЦыК»
Сергей Кургинян
Только ли анекдот?
В эпоху застоя существовал такой анекдот: "ЦК цыкает, а ЧК чикает". Поразительным образом этот анекдот выражает и раскрывает нынешние актуальные политические проблемы. И в этом смысле он является уже не анекдотом, а грубой и жестокой метафорой, порождающей вокруг себя проблемно-концептуальное поле.
Постараемся разобраться – что именно порождается? И за счет чего?
В чем смысл выражения "ЦК цыкает"? Смысл в том, что "собственно властный субъект", под контролем которого находятся некие репрессивные органы, способен именно цыкать. То есть исходя из неких идеологических представлений, целей и многого другого, "осмысленно волеполагать". В чем и состоят функция и роль настоящего политического субъекта.
Тем самым, мы констатируем, что "цык" – это очень непростое действие. Нужно еще быть готовым его осуществить. Нужно суметь цыкнуть, и не каждый обладает этим умением.
Далее, надо определить, чем "цык" отличается от "чика". Осмысленно волеполагающий субъект (сразу надо признать: речь идет, прежде всего, о субъектах существенно недемократических, хотя и для субъектов демократических проблема весьма актуальна) умеет цыкать. А для того, чтобы его "цык" был в полной мере реализован, он опирается на обычную и политическую полицию. Одним способом он на них опирается в демократической стране, другим способом в стране, где власть осуществляется недемократически (авторитарно или как-то еще). И эта полиция (в нашем случае – ЧК) во исполнение "цыка" осуществляет те или другие репрессивные действия.
Если кому-то тесно в рамках данного анекдота и его семантики (а я считаю, что эта семантика по отношению к нашей сегодняшней ситуации очень яркая и точная), то можно вспомнить про "органы". Они ведь органы, правда? Они ведь не субъект, а аппарат, используемый субъектом! Субъект (ЦК) цыкает, а спецаппарат (ЧК) чикает.
Предположим, что субъект формируется народным волеизъявлением (демократический вариант). Тогда спецаппаратам, например, ЦРУ и ФБР, очень трудно выдвинуть себя в качестве формализованной открытой альтернативной властной системы (в качестве альтернативного субъекта, то есть). И даже непонятно, зачем.
У спецаппаратов в демократических странах есть свои возможности влиять на процесс. И эти возможности порою покруче, чем переворот с захватом государственной власти. В демократической стране такой переворот надолго оставит шрам в общественном сознании и сделает альтернативный субъект, пришедший к власти в результате переворота, существенно нелегитимным. То есть неустойчивым и неэффективным. И возникает вопрос: на фига козе баян?
Чем менее страна демократическая, тем менее актуален подобный вопрос. Потому что диктатура легитимируется иначе. И если кто-то совершит переворот – то и что? Диктатура меняется на диктатуру. Как там у Брехта? "Что тот солдат, что этот".
Демократический политик боится электората и общественного мнения. Диктатор не боится электората и существенно меньше боится общественного мнения. Диктатор либо вообще независим от выборов, либо точно знает, что все решает его административный ресурс. То есть, что выборы при необходимости будут подтасованы, и беспокоиться не о чем.
Что касается других форм народного волеизъявления, то диктатора (идет ли речь о личной диктатуре или о диктатуре партийной, диктатуре ЦК) эти формы тоже не очень беспокоят. Ну, выйдут люди на улицы. До тех пор, пока у ЦК (субъекта политической диктатуры) есть ЧК (спецаппарат по подавлению подобных эксцессов), и этот аппарат работает, можно не слишком бояться разного рода уличных неприятностей. Один мой знакомый сказал по этому поводу: "Если люди собрались на площади, значит, органы уже недоработали. Эффективные органы возьмут людей, когда они выходят из своих квартир. И на площади будет ровно столько людей, сколько это нужно будет органам. Нужно, чтобы никого не было – никого не будет".
Итак, эффективный диктатор (а это чаще всего диктатор коллективный, то есть ЦК) может не бояться ни общественного мнения, выявляемого через выборы, ни других форм выявления общественного мнения. Говоря современным языком, майданных форм этого выявления.
Значит ли это, что диктатор ничего не боится? Отнюдь! Диктатор (ЦК), прежде всего, боится собственных репрессивных органов (ЧК). Все перевороты происходят либо тогда, когда репрессивные органы уже неэффективны (разложены коррупцией, кем-то перекуплены и т.д.), либо тогда, когда… Словом, когда сами же репрессивные органы и осуществляют переворот в собственных интересах или в интересах внешнего заказчика.
Если диктатор боится именно этого, то что он делает, чтобы этого не допустить? Он ведь диктатор, а не неврастеничная барышня. Диктатор заводит себе специальный орган контроля за спецслужбами, обладающий собственными оперативными и иными возможностями. Этот орган подчинен уже только диктатору (в случае коллективного диктатора он подчинен партии и является ее "святая святых"). В СССР таким органом была партийная разведка (точнее, совокупный партийный спецслужбистский аппарат – до сих пор достаточно закрытая тема). При Ельцине аналогичную роль выполняла Служба безопасности Коржакова.
Если этот сверхорган работает эффективно, диктатор может не бояться обычных репрессивных органов (нормативных спецслужб). Но тогда он начинает бояться этого сверхоргана. У Ельцина, как мы понимаем, были серьезные основания для подобных страхов. Да и в Советском Союзе партия очень даже побаивалась собственной "инквизиции".
С этим страхом что делать? Диктатор не только усложняет пирамиду "органов". Как ни усложняй, страх будет перемещаться на высший уровень этой пирамиды. Диктатор делает нечто, аналогичное тому, что делает султан, назначая евнуха в гарем. Он обзаводится некими гарантиями того, что евнух не воспользуется соблазнами, проистекающими из специфики занимаемой должности. Кстати, султан не всегда использует для этого хирургические методы. Иногда он так доверяет, что обходится без них. Но чаще все-таки призывается на помощь еще и некий хирург.
В случае гарема все понятно. А что происходит в интересующем нас случае "чика" и "цыка"? Как обуздать "чик" настолько, чтобы он не захотел "цыка"? В общем, тоже известно, как это делается.
Во-первых, кадры отбираются соответствующим способом. Кадры "чика" должны быть лишены ментальных, эмоциональных и волевых претензий на "цык". Ведь и султан не зовет хирурга прямо перед назначением евнуха. Он подбирает дядю, уже имеющего соответствующую антропофизиологическую специфику. Если он сам эту специфику создаст – дядя будет в претензиях, и это опасно. Значит, кадровая служба, назначаемая ЦК, должна отбирать работников для ЧК таким образом, чтобы ЦК был гарантирован от наличия в мозгу чекиста неких собственно цэкистских интенций.
Во-вторых, ЦК должен специально следить за тем, чтобы внутри пирамиды ЧК не появлялось никаких "странных сгустков", в рамках которых возникнет почва для произрастания "цэкизма". Особо опасно в этом смысле занятие чекистов разного рода интеллектуалистикой с политической окраской. Даже – политической аналитикой, а уж тем более, политическим планированием, идеологией, стратегией. Все это должно быть абсолютной прерогативой именно субъекта политической власти. У него должна быть абсолютная монополия на это начало, на субъектность, на осуществление высших управленческих функций, и на мышление, способное породить такие функции.
В результате должен возникнуть пресловутый феномен "Центр – Юстасу". Юстас ничего не должен хотеть и мочь без Центра. Он должен без него лежать обесточенным, и только когда Центр "даст ток", Юстас должен начать невероятно энергично и эффективно дергаться.
Высший политический класс (в советском случае ЦК) должен был породить свою репрессивную вторичность в виде миллиона подобных, только по его энергосигналу оживающих, юстасов. Он не мог не быть этим обеспокоен. И он предпринимал все возможное, чтобы добиться непреодолимой дистанции между ЦК и ЧК, между способностью аж цыкать (обладать высшей политической самостью) – и способностью всего лишь чикать (блестяще решать ограниченные задачи сугубо спецслужбистского свойства).
Исторический опыт показывает, что никогда ЦК не удавалось построить подобное абсолютное разграничение между собою и ЧК. Примеры Берии и Андропова здесь достаточно показательны. Потому что и Берия, и Андропов не только примеривались к функциям высшего политического руководства (Андропов эти функции даже получил на излете), но и замышляли нечто наподобие революции или контрреволюции.
Андропову недостаточно было стать генеральным секретарем и полностью зависеть от не им сформированного ЦК. Он хотел сформировать альтернативный модернизированный ЦК внутри своего ЧК. И не возглавить власть, а трансформировать ее весьма существенным образом.
Берия, возможно, шел еще дальше, мечтая о смене всего формата власти, о демонтаже коммунистической идеологии и о многом другом в этом духе.
Когда я спросил одного исследователя, занимающегося историей спецслужб, исчерпывается ли список чекистов, мечтавших заменить "чик" на "цык", Берией и Андроповым, и он сказал мне: "Да нет, Вы, наверное, забыли еще одну фигуру…" Я спросил, кого? Исследователь ответил: "Представьте себе, Феликса Эдмундовича Дзержинского".
Здесь крайне существенно, что успех претензий коллективного "чика" на "цык" полностью зависит от того, сумеет ли данный "чик" преодолеть свое отчуждение от специальных форм интеллектуализма. Зависит от того, как именно этот "народ" соединится с "интеллигенцией", обладающей знаниями по поводу "интеллектуальной алхимии", преобразующей "чик" в "цык", а ЧК в ЦК.
Учили ли чему-то Лаврентия Павловича окружавшие его академики – это открытый вопрос. А вот то, что Феликс Эдмундович очень цепко и осмысленно присматривался ко всему подобному – от Барченко и Бокия до разных восточных религиозно-философских школ, содержащих в себе знания о "цыке", – это, как мне кажется, вполне очевидно.
Но нас здесь, конечно, больше всего интересует современность. А также вплотную прилегающая к ней история. Эта история детерминируется андроповским началом. И андроповским желанием соединить вверенный ему "чик" с чем-то, что пахнет "цыком". Это опасное желание могло хоть отчасти осуществляться только в силу того, что "высшее политическое животное", обладавшее прерогативой "цыка", уже не хотело цыкать и не держалось за свою прерогативу. Но даже в этом случае блокирующие механизмы работали "сами собой". И "цык" защищал себя от "чиковских" притязаний.
Переломным моментом, когда эти иммунные барьеры (кадровые, организационные и сущностные) были сломаны, следует считать все то, что привело к созданию в Советском Союзе идеологической контрразведки (Пятого управления КГБ СССР).
Идеология была высшей прерогативой "цыка". "Цык" должен был защищать не только свое абсолютное право цыкать, то есть исторгать из себя идеологический позитив, но и право контролировать все, что было связано с анализом чужих цыканий, являющихся подкопом под его "цык". Иначе – все, что было связано с идеологической инквизицией. И не надо окрашивать слово "инквизиция" оценочно. В Ватикане инквизиция до сих пор существует. И ее глава вот-вот станет Римским Папой.
Инквизиция – это просто защита механизма своего "цыка", то есть своей высшей политической смысловой самости. То, что эту самость и право на инквизицию "цык" (КПСС) отдала своим обычным репрессивным органам (Пятому управлению КГБ), – означало, что "цык" уже тотально политически невменяем, что он не только не умеет осуществлять власть, но и не понимает, как за нее разумно цепляться. И что значит "цепляться". И что происходит, когда цепляться перестаешь. И с чего начинается это "перестаешь". А оно начинается именно с того, что ты отчуждаешь от себя собственную инквизицию.
Вопрос совершенно не в том, чтобы на кого-то за что-то возлагать избыточную ответственность. Вопрос вообще не в размышлениях о прошлом, а в приуготовлении к будущему. Но избегать определенных констатаций невозможно. В гиперцентрализованных системах, к которым относился СССР под властью КПСС, перевороты происходят не на площадях. Единственным органом, который в таких системах может готовить переворот, является система репрессивных органов, которая обзавелась чем-то наподобие своего "цыка".
Переворот Андропова был абортирован. Возможно, этот переворот принес бы с собой определенные позитивы. В любом случае, "высшее политическое животное", дошедшее до той степени невменяемости, когда оно делегирует кому-то свою политическую самость, было обречено. Но тогда следует признать, что отсроченный андроповский переворот фактически и был осуществлен в пределах так называемой перестройки. Конечно, наряду с другими конкурирующими замыслами.
Я констатирую это не впервые. Сразу после развала СССР (впрочем, еще до этого развала) выявилась группа, которая относилась к развалу в каком-то смысле сдержанно позитивно, считая, что развал позволит осуществить очередную фазу модернизации России, а потом к этой модернизации приложится все остальное. Но уже на других, более эффективных, – не имперских, а, так сказать, национальных, – идеологических основаниях.
Какие-то шансы на подобное развитие событий существовали. А поскольку это развитие событий содержало в себе определенные позитивы, то объявлять авторов этой (много раз подчеркивал – не моей!) политической логики носителями деструкции было и безнравственно, и контрпродуктивно. О чем я тоже заявлял в момент создания клуба "Содержательное единство", в 1994 году.
Прошло более десяти лет. И за эти десять лет я не раз спрашивал этот элитный совокупный "чик", вознамерившийся цыкать: где же модернизация?
Невнятные ответы адресовали к помехам со стороны "преступного ельцинизма". В этом было определенное лукавство. Но отделить это лукавство от невероятно сложных предлагаемых обстоятельств не представлялось возможным. И создавалась некая ситуация "вязкой паузы".
Приход к власти президента Владимира Путина прервал данную паузу. В стране возник своего рода momento di vertar (момент истины). С этого момента "чик" получил возможность стать полноценным "цыком". Он превратился во власть. Это превращение было очевидным для всего народа, заговорившего о чекистах и их новой власти как о данности и надежде. Именно эту данность и эту надежду олицетворяет высочайший рейтинг и все, что к нему, так сказать, приторачивается.
С момента прихода к власти Владимира Путина я неоднократно говорил, что вера народа в то, что "чик" станет "цыком", – это не бесплатное удовольствие. И вот теперь мое давнее и очень серьезное беспокойство (которое разного рода акынам от политологии, фиксирующим только то, что есть, а не то, что зреет внутри происходящего, казалось "торговлей страхом") – превращается в нечто, очевидное для всех.
Разговоры об "античекистском восстании" по румынскому или какому-то другому образцу становятся "общим местом". Чекистское сословие не сумело перейти от "чика" к "цыку", оно не стало носителем осмысленного (андроповского, бериевского или любого другого) корпоративно-сословного начинания (проекта). В этом смысле пять лет потрачены зря. А по счетам потраченных лет придется платить очень скоро. И время воистину на исходе.
Я уже описывал и то, чем, на мой взгляд, является этот перехват власти "чиком" путинского периода. Я объяснял, что, на мой взгляд, это не революция, не сложно спроектированная спецоперация, а просто падение разваливающейся системы с аттрактора на аттрактор. Сгнивший аттрактор компартии выронил власть, и она после коротких квазиолигархических судорог упала на ближайший чекистский аттрактор.
А к этому времени в пределах аттрактора произошли серьезные изменения. Чекистский конгломерат, состоявший из весьма разнородных элементов (обычных бюрократов, людей служения, золотой молодежи, потенциальных бандитов), развалился на части. "Люди служения", в основном, ушли в маргинальность или в запой. "Золотая молодежь" – в банки и за границу. "Бюрократы" – куда попало. В охранные структуры или в отстойники новых спецслужб.
В условиях ельцинского регресса потенциальная криминальность части наших спецслужб не могла не превратиться в актуальную. Я уже неоднократно цитировал известное высказывание: "моя этика – профессионализм". И показывал, что это – нонсенс. Солдата отличает от убийцы не профессионализм (профессионализм примерно совпадает), а идея служения. Если служения нет, солдат становится бандитом автоматически. Я не даю буквальных юридических оценок. Я говорю о социальном качестве. Отчасти – метафорически. Но лишь отчасти.
Эффективность новых чекистских слагаемых и их способность бороться за власть против так называемых олигархов были куплены ценой определенного социального мутагенеза. А этот мутагенез еще более отдалил "чик" от "цыка". Лишил удачно смутировавших способности к эффективному стратегическому смысло– и целеполаганию.
Чекистский класс, чекистская социальная группа получили власть, но не смогли (по крайней мере, по сию пору) трансформировать полученное из привычного формата "чика" в новый и непривычный формат "цыка". Это при том, что нынешний "цык" может уже носить только проектно-концептуальный характер.
Аттрактору "чекистов" дана всего лишь отсрочка. Если он так и не сумеет ею правильно воспользоваться, то страна катастрофически упадет с него на следующий аттрактор (судя по всему, военный). А впоследствии с этого аттрактора еще далее – в бездну. Спасти от этого, остановить падение может только смена социального качества. То есть переход от "чика" к "цыку". Речь идет ни больше, ни меньше как о макросоциальном процессинге, самотрансформации, самопреобразовании, самообучении. Или о том, что я называю самотрансцендентацией.
Этому препятствует навык "чика", а также вся заученная логика разграничения между Центром и юстасами. Юстасам предстоит самим стать Центром или катастрофически заплатить за подобную неспособность. Юстасы и хотели стать Центром. Но когда эта возможность упала им в руки, они стали проявлять катастрофическую неспособность ею воспользоваться.
Я не буду подробно описывать, на что и как это было разменяно. Я просто вкратце зафиксирую все вызовы, которые стоят перед совокупным "чиком", и всю невозможность преодолевать эти вызовы, мобилизуя собственно "чиковское" начало. Еще раз: речь идет не о качестве мобилизации "чика". Может быть, кто-то и решится чикнуть по-настоящему, хотя лично я в этом глубоко сомневаюсь. Но если это будет только "чик" – то кончится все чем-нибудь румынским. Или – еще более печальным.
Итак, о вызовах.
Вызовы "огорода"
Я мог бы разобрать этот вызов более научно, рассуждая о фундаментальной социокультурной коллизии. Но я хочу сделать свои рассуждения максимально прозрачными. И потому начинаю с простейшего бытового вопроса. Имеется ли у моих слушателей и читателей опыт непосредственного соприкосновения с огородом?
Если имеется (а в той или иной степени это, безусловно, так), то что вы ответите умникам, которые скажут вам, что на огороде нужно обеспечить равноправную конкуренцию между сорняками и огурцами с помидорами? Вы пошлете этих умников куда подальше и будете пропалывать огород, помогая огурцам и помидорам победить сорняки.
А если вам скажут, что в России нужно лишь обеспечить равноправную рыночную конкуренцию, и тогда рынок расставит все приоритеты, – что вы на это ответите? Многие ответят, что это современная и правильная точка зрения.
Но чем эта точка зрения отличается от предложения организовать равноправную конкуренцию сорняков и помидоров с огурцами? Что до меня, то я считаю, что это буквально одно и то же.
Я убежден, что Гайдар "стебется", когда говорит о том, что рынок расставит приоритеты. Ради чего он стебется, это отдельный вопрос. И не ко мне, а к тем, кто пытался превратить "чик" в "цык" в более ранний период. И ко всей теории "прогрессоров", "особых зон", "решающих социальных экспериментов". Но мне, по крайней мере, ясно, что Гайдар твердо понимает: никакой рынок приоритеты не расставит и расставить не может! Гайдар для этого достаточно умен, образован, изощрен.
А вот что думает по этому поводу новый чекистский либерально-державный прагматический… клан… аттрактор… цех… Что он думает? Он, может, действительно считает, что рынок расставит приоритеты, а любая иная позиция отдает дремучим коммунистическим догматизмом?
Но мы же на этой провокативной лошадке въехали в эту самую перестройку, мы на ней ехали весь ельцинизм и приехали (вполне закономерно) в криминальное общество.
В этом смысле огурцы и помидоры – это нормальные советские граждане (младшие и старшие научные сотрудники, инженеры, техники, рабочие), которым предложили стартовать в единой рыночной эстафете с держателями общаков, наркоканалов и всего прочего. Как это называется на языке социальной теории? "Неравные стартовые возможности".
Может, этих держателей больших стартовых возможностей (агентурных сетей, оргпреступных групп, номенклатурных позиций и прочего) кто-нибудь ловил за штаны, когда они "особо резво" побежали в рынок? Какой-нибудь прокурор, комиссар Катанья? Так нет, наоборот! Было сказано, что эти держатели особых возможностей как раз и есть соль земли! Я могу привести сотни высказываний о том, что в совковой антисистеме нормальны только мафиози и что именно они должны стать нашей опорой на пути к рынку.
Так они и стали! Сорняку дали на равных состязаться с помидорами и огурцами. И сорняк закономерным образом победил. Что? Кто-то из мэнээсов пробился в олигархи? Без комментариев! Когда огурец или помидор побеждает сорняк, считайте, что он уже обладает всеми свойствами этого сорняка. Кроме того, все эти истории о пробившихся мэнээсах-одиночках очень напоминают рождественские сказки об американских чистильщиках сапог, ставших миллионерами. Реальная история американской элиты имеет мало общего с мифами об успешной чистке сапог.
Может быть, в этом соревновании был надлежащий моральный, культурный, экзистенциальный, просто человеческий, гуманистический арбитраж? А вы вспомните! Вы перечтите внимательно статьи той (самое страшное, что и этой) эпохи. Вы раскиньте мозгами! Вы сопоставьте! Вы не пренебрегайте анализом статей Н.Шмелева о пользе мафии. Вы вдумайтесь в смысл фразы А.Чубайса: "Наворовали, и ладно (заметьте: не "хватит", а "ладно"). Может быть, внуки станут порядочными людьми". Вы отдайте должное воспоминаниям А.Козырева: "Мы думали, чем заменить коммунистическую идеологию, поняли, что любая идеология приведет к тоталитаризму, и решили: пусть вместо национальной идеи будут деньги".
Деньги – отличная вещь. И никто не зовет назад, в натуральное общество. Но если деньги становятся национальной идеей, то это даже не город Желтого Дьявола. Это просто криминальное государство. Не криминализованное, а именно криминальное. А что, криминальное государство может быть великой державой? Оно вообще может быть устойчивым?
Когда и кому говорили то, что было сказано в России? Когда так издевались над людьми? Когда им в лоб заявляли, что новая элита – это элита воров?
Но если элита – элита воров, то почему все остальные не будут воровать?
А если все будут воровать, то это – криминальное государство.
А если это криминальное (не путать с криминализованным) государство, то кто будет его защищать? "Паханат" сам будет защищать себя с помощью своих летучих отрядов? От Гусинского с Березовским (то есть от других слагаемых того же самого) так можно защититься. На Ходорковского так можно наехать. А даже от боевиков из Чечни так уже не защитишься! Потому, что криминализованный солдат и криминализованный офицер будут сговариваться с чеченцами. И потому, что у традиционных (даже традиционно-набеговых) социальных групп есть фора по отношению к регрессивному криминальному началу. Тейпы, не тейпы, но что-то есть.
А если все это еще поддерживается извне – какие летучие отряды, мама родная? И что они будут защищать, и зачем? Бабки они будут защищать свои воровские! И не через "грудью на дот", а совсем иначе. Матросов и Маресьев – не Федя Резаный и Вася Кривой. Бандитский нахрап – не державный героизм. Это все треснет под первым, даже средним, нажимом. Треснет вместе со всей страной. И никто – слышите! – никто не поднимется на защиту. Потому что нормальным людям, нормальным патриотам предложат патологический выбор. Им предложат сдаваться – или защищать паханат.
А что значит – защищать паханат? Людям скажут: "Вы идете с внуком по улице. Выскакивает наглец на "Мерседесе", сбивает внука, а вам орет: "Хиляй, а то и тебя пришью!"" Людям скажут: "Выбирайте: или сюда придет европейский чиновник, и тогда наглец на "Мерседесе", который сбил вашего внука, сядет и получит еще лишние пять лет за то, что он на "Мерседесе", или кучмовско-шеварнадзевский пахан совсем обнаглеет и начнет сбивать всех подряд".
Что вы скажете людям? Что ющенковско-саакашвилиевский паханат еще хуже? Так это не аргумент! И никогда это не отвращало людей от революции. Потому что логика революции – "сначала ЭТО уберем, а потом посмотрим. Придет еще худшее – опять уберем". И что вы противопоставите этой логике?
Я прекрасно понимаю масштаб катастрофического процесса. Я понимаю несоразмерность этому процессу многого из того, что у нас имеется. Но прежде, чем говорить о том, где можно искать источники для преодоления катастрофы, надо все-таки расставить точки над "i".
Прежде всего, надо еще раз вспомнить, как масса высокообразованных идиотов (прошу прощения за грубое выражение) бесконечно спорила о том, кем был нарком продовольствия Цюрупа. Наживался ли он на революции, как говорил Бунич, или был честным человеком и падал в голодные обмороки?