Текст книги "Прощальный ужин"
Автор книги: Сергей Крутилин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)
25
От этого странного разговора у Олега остался неприятный осадок. Однако пачка ассигнаций, топорщившаяся в кармане, вновь вернула ему ощущение радости жизни. Если бы не этот звонок, он снова считал бы себя самым счастливым человеком на земле. Но этот звонок!
Получив деньги, Олег решил поехать к Глебу и объясниться с ним. Он зашел в магазин, купил бутылку «плиски» (не в его характере являться в гости с пустыми руками). Но пока продавщица заворачивала в бумагу пузатую бутылку, Олег вдруг перерешил. В этот приезд он не виделся с Глебом и не знал, где его искать, в мастерской или дома. Он решил подняться к себе и позвонить Маковееву. И пока поднимался в лифте, все думал о том, обидное это слово «купырь» или нет. «Купырь. Ишь ты! – думал Олег. – И откуда он выковырнул такое слово? Вроде что-то есенинское». Когда-то, в молодости, Олег любил стихи. Но потом все забросил и не помнит, когда в последний раз держал книгу в руках. Поэтому, сколько он ни пытался вспомнить теперь Есенина, ничего у него не получалось.
«Ой ты, Русь… – всплыли с детства знакомые строки. – Ой ты, Русь моя, милая Родина. Сладкий отдых в шелку купырей».
В войну, когда немцы вплотную подступили к Ленинграду, Олег и его меньшие сестренки вместе со школой были эвакуированы в тыл, за Вятку. Детей разместили в большом двухэтажном доме на окраине поселка Белая Холуница. На лесных полянах и вдоль вырубок росло очень много этих самых купырей. Ребята охотились за ними, резали жирные их будылья, делали свистульки или очищали от кожицы, ели. Местные жители называли этот стеблистый сорняк пустошелем.
«Пустошель… да?! – горячился Олег. – Я покажу тебе, как обзывать!» – Он достал свою записную книжицу, где у него записаны были адреса, московские телефоны, список долгов и прочие важные вещи, и, отыскав Глебов телефон, позвонил.
Подошла Лариса. Олег попросил к телефону Маковеева.
– Глеб в командировке, – сказала она.
– И надолго он уехал?
– Он в Таллине. У него там заседание лотерейной комиссии. Завтра должен прилететь. А это кто спрашивает?
Олег не захотел называть себя. «Так. Значит, Глеба нет в Москве! – У Олега даже испарина выступила на лбу. – Тогда кто же звонил? Кто, помимо Маковеева, мог знать, что он, Олег, собирает объедки с чужого стола?»
Особенно обидно было слышать это слово «объедки». Оно никак не шло к нему. Он, Олег, и вдруг – объедки! Он, который сам любил щедро одарять всех цветами, покупками, ласковыми словами, и на тебе – объедала!
«А что, верно ведь! – заключил Олег. – С чего вдруг мне втемяшилась в голову мысль, что в чужой-то квартире, с чужой женой, которая прожила половину жизни с другим, я обрету счастье? Дурак!»
Настроение у него было прескверное.
Он порешил, что для поднятия духа ему нужно пропустить еще одну рюмочку. Он снял пиджак, повесил его на вешалку тут же, в передней, и – как был в «параде» – прошел на кухню. Достал из шкафа рюмку, свернул с горлышка «плиски» пробку, налил. И когда выпил, даже вкуса не почувствовал, настолько все ему было безразлично. Почему-то захотелось есть; он снял с газовой плиты сковороду, прикрытую тарелкой. Ножом приподнял тарелку. Среди подрумяненной картошки чернели котлеты.
Олег принялся ковырять вилкой пригоревшие котлеты. Ковырнул раз-другой и тут же бросил вилку. Задумался. Вспомнилось почему-то утро, когда он в первый раз явился сюда, на квартиру Маковеевых.
Олегу, выросшему в детдоме, всегда казалось, что где-то помимо той жизни, которой живет он, жизни, бедной душевными движениями и малоинтересной, есть совсем иная жизнь – красивая и возвышенная. Жизнь ради подвига, жизнь, устремленная в будущее. Встреча его с Маковеевым, продолжительные разговоры об искусстве рисовали его воображению мир людей идеальных. И вдруг он увидел Марину с бельем в руках, помятую после сна и растерянную, и на лице его выразилось разочарование. Он не мог понять сразу, отчего оно было, это разочарование, и лишь потом, когда Марина рассказала ему, что Глеб бросил ее и дочь, он все понял. За завтраком Олег сидел на этом же вот месте и, как он сейчас помнит, думал о Глебе. Думал, вот была у человека семья – жена, дочь, приличная квартира, теплый клозет, ванная, диван, шторы, занавески на окнах, книги. Да, и вдруг он это бросил и ушел к другой бабе, чтобы с нею заводить все сначала: дочь, диван, занавески… Зачем? Почему? Дурак, думал тогда Олег про Маковеева.
Но прошел всего лишь месяц с того дня, как он узнал все поближе и понял, что и люди искусства живут обыкновенной жизнью: добывают деньги, покупают диваны и занавески. И он, Олег, живет даже лучше их.
Олег покачал головой и вслух обронил:
– Дурак!
На этот раз уже не о Глебе, а о себе.
Олег налил еще рюмку, но только приготовился выпить, как вдруг кто-то звякнул в двери ключом. Он подумал, что это Наташа пришла из школы. И хотя Олег был изрядно навеселе и ему не хотелось показываться в таком виде перед девочкой, но он все же встал, чтобы встретить ее.
Но против ожидания вошла Марина.
– Олежек! – Она торопливо обняла его. – Как ты тут?
– Хорошо.
– Скажи, милый, как у нас с деньгами?
– Полный порядок! – сказал Олег бодро. Не в его характере было скаредничать и жаловаться на недостаток. Если сегодня есть деньги, значит, они есть, а завтра не будет их, завтра и решим, где их раздобыть. Так он считал и поэтому тут же достал из бокового кармана пиджака, висевшего на вешалке, пачку двадцатипятирублевок и потряс ими. – Вот!
– Я, знаешь, что прибежала? – торопливо заговорила Марина. – В ГУМе продают замечательные шубы из лисы. Лида Паршукова купила. Ты же знаешь, что я совсем раздетая… Я отпросилась с работы. Может съездим, посмотрим.
– Пожалуйста! – отозвался Олег с видимой охотой, но тут же, подумав, добавил: – Я только не знаю, насколько модно теперь носить лису?
– Ну что ты! Сейчас так трудно достать натуральный мех! А лисьи шубы теперь в самой моде.
– Раз в моде, тогда поехали.
– Ты позавтракал?
– Уже!
– Может, вызовем такси? – Марине не терпелось.
– Долго ждать! Поймаем у метро.
У «Сокола» они взяли такси и поехали. Через четверть часа Марина уже бежала на второй этаж универмага, где помещался салон мехов. Олег, шагая через две ступеньки, едва успевал за ней. На площадке перед дверьми салона толпился народ. Два или три милиционера с трудом сдерживали напор толпы, призывая всех к порядку.
– Кто последний? Кто последний? – спрашивала Марина у женщин, стоявших в хвосте очереди.
– Не мельтеши! – Олег взял ее за руку, отвел в сторонку. – Встань вот тут и жди. Я подам тебе сигнал.
Он отвел ее в сторону, а сам, разметав полы пиджака, размашисто, чуть ли не бегом устремился к двери салона. Сержант милиции, стоявший у самых дверей, пытался было преградить ему дорогу.
– Гражданин! Гражданин!..
– Сержант, друг! – Олег сделал вид, что он не может никак отдышаться, так он спешил. – Жена там! – он указал на салон. – Выбрала шубу, а червонцев не хватило. На такси скакал. Я на минутку. Вот, передам деньги!
– Знаем вас, все на минутку! – закричали на него со всех сторон женщины. – Нахалы! Прут и прут без очереди.
– Где ваша жена? – растерянно глядя на Олега, спрашивал сержант.
– А вон, вон! – указал Олег на какую-то женщину в салоне. – Нина!
Женщина обернулась на оклик; сержант уступил дорогу, и Олег в тот же миг скрылся в дверях салона. Очередники еще долго судачили по поводу нахалов, которые окончательно потеряли совесть. Посудачили, потрепали языки, да и перестали. И лишь только женщины в очереди успокоились, как Олег снова высунулся из двери, кивком головы поманил к себе Марину.
Марина не очень уверенно шагнула ему навстречу.
– А-а! – у сержанта вырвался вздох удивления.
– А-а! – заревела толпа – А это тоже жена?
– Нахал!
– Вытащить его оттуда!
– Не волнуйтесь! – спокойно заговорил Олег. – Волноваться вредно. – И к милиционеру: – Товарищ сержант, прошу вас, пропустите эту женщину. Это не жена, а наша покровительница. Кредиторша с толстой сумкой.
В руках у Марины и в самом деле была пухлая черная сумка. Женщины в очереди приумолкли. Милиционер убрал руку, загораживавшую вход. Марина переступила порог салона. Запах мехов, смешанный с острым запахом нафталина, показался ей самым благоуханным запахом, и она с благодарностью приникла к плечу Колотова.
– Спасибо, Олежек… Какой ты догадливый.
26
Марина выбрала шубу. Олег выложил перед кассиршей стопку ассигнаций. Кассирша пересчитала их, выбила чек на четыреста пятьдесят рублей. Продавщица сверила чек. Сняла с плечиков шубу, аккуратно завернула ее. Получился легкий и не очень громоздкий пакет. Олег, с некоторой растерянностью наблюдавший за действиями продавщицы, подхватил пакет и, пропустив вперед Марину, пошел следом за ней к дверям салона. Они не спеша прошли мимо разморенных жарой женщин, стоявших в очереди, и, сопровождаемые ропотом возмущения, спустились со второго этажа вниз. На углу проезда Сапунова они сели в такси и очень быстро вернулись домой.
Едва они вошли в переднюю, Марина тотчас же развернула пакет, надела шубу и, любуясь покупкой, стала вертеться перед зеркалом. Шуба была сшита кое-как, на манер старинного ямщицкого тулупа, с окладистым воротником, поэтому сидела она на Марине мешковато. Очертания ее фигуры терялись в этом грубовато пошитом куле. В шубе Марина походила на огромную рыжую гору – широка, неповоротлива, просторна. Несмотря на это, обновка ей понравилась. Поглаживая ладонью мех, Марина то и дело повторяла:
– Ах, какая красота! А легкая, легкая-то. Спасибо, Олежка! У меня никогда не было такой дорогой шубы.
Олег сидел на кухне за столом. Щурясь от дымка сигареты, он думал о чем-то не очень веселом. Марина сразу поняла это. Она подошла к нему, обвила руками его шею. От меха пахло нафталином и квасцами. Однако мех был пушист и мягок.
Марина склонилась и поцеловала Олега в щеку. Он отвернулся, погасил сигарету о край пепельницы и протянул руку за бутылкой.
Марина поспешно отставила ее.
– Олег, а тебе не кажется, что ты очень много пьешь?
– Надо же обмыть покупку, а то носиться не будет.
– По-моему, ты уже с самого утра обмываешь.
– А-а! – Олег взял из ее руки посудину, налил рюмку, выпил.
– У тебя плохое настроение?
– Да, киса.
– Почему? Может быть, ты не хотел, чтобы я покупала шубу? Сказал бы.
– Нет.
– Тогда объясни, в чем дело.
– Мне сегодня вымазали дегтем физиономию.
– Кто?
– Не знаю.
– Тебе кто-нибудь позвонил? – В голосе Марины он уловил тревогу.
– Ты угадала. Позвонил какой-то идиот. Спросил Ирину. Я ответил, что никакой Ирины тут нет. – Разгоняя дым ладонью, Олег пристально наблюдал за выражением ее лица.
– Ну и что? Ошибся кто-то телефоном! – Глаза ее забегали туда-сюда. Чтобы скрыть свое замешательство, Марина начала снимать с себя шубу. – Теплая, как печка! Запарилась… – Она вышла из кухни в переднюю, чтобы повесить шубу на вешалку. И не спешила возвращаться. – Рассказывай, рассказывай, я слушаю.
Но Олег не спешил с рассказом, явно выжидая, и ей пришлось вернуться.
– Да, конечно! Я так и сказал. Извините, сказал, вы ошиблись. Я подумал, что ослышался, поэтому переспросил: «Может, не Ирину, а Марину?» Парень, судя по голосу, молодой, но нагловатый. «А это кто?» Это он-то меня спрашивает. Я, ни о чем не подозревая назвал себя. Говорю: «Олег». А он мне: «У, падло, купырь! Откуда ты заявился? Объедки с чужого стола собираешь!»
– Это Глеб!
– Я звонил Ларисе. Маковеев в Таллине.
– Он, он! Я его знаю. – На глаза Марины навернулись слезы. – Подговорил небось кого-нибудь. Он завидует нашему счастью. Он мне теперь житья не даст. Он… он… – Она прижала руки к груди и, с трудом сдерживая рыдания, побежала в спальню. Сквозь полуприкрытую дверь донесся ее плач.
Олег нехотя поднялся, прошел за нею следом. Марина лежала на тахте и, уткнувшись лицом в подушку, рыдала. Олег присел рядом. Не зная, чем ее успокоить, погладил по плечу.
– Я ему… я ему как-то звонила! – Марина приподнялась, вытерла ладонью мокрое от слез лицо. – Я ему шуткой: «Глеб, пришли мне деньги на подвенечное платье». А он зло: «Что, выходишь замуж?» – «Да», – говорю. «За кого?» Ну, я и сказала ему. И он теперь нам мстит. Это он звонил. Я его знаю!
– Даже если бы и не он, – сказал Олег. – Подумаешь! Я ведь не ревнив, старуха! У всякой женщины, как и у мужчины, разные могут быть увлечения. Может, и у тебя был кто-нибудь, помимо Глеба. Мне наплевать. Просто я не люблю, когда меня оставляют в дураках. Вот и все.
– Ну что ты, Олежка! – Марина прислонилась к нему все еще влажной от слез щекой. – Я никого так не любила, как люблю тебя!
– Пум! Пум!
Олег поднялся с тахты и заходил по комнате: от тахты к балконной двери, от балконной двери к тахте, взад-вперед.
Лицо его было не столько печально, сколько задумчиво.
27
Ему было о чем призадуматься. В кармане у него всего-навсего сорок пять рублей. Даже при самой строгой экономии на эти деньги вряд ли можно прожить неделю. Прожить? А ведь нужны еще деньги на обратную дорогу. И деньги немалые. Где их взять?
Олег ходил по комнате, раздумывал, прикидывая так и этак. В конце концов, он решил обратиться за помощью к друзьям.
Было у него в Москве несколько к о р е ш е й, с которыми ему доводилось встречаться и на целине, и на севере. Он перебрал в уме всех и решил, что начать надо с Ивана Чуракова. Когда-то они работали с Иваном в одном автопарке, дружили. Вместе поехали на целину и жили весь тот памятный март в холодной землянке. Это его, Ивана, Олег взял с собой, когда пробирался в Кзыл-Ту к районному начальству. Потом, года два спустя, когда Олега выдвинули заместителем директора совхоза, Иван Чураков заступил на его место – бригадиром. Вскоре Иван женился. В жены взял Клаву Стешину, повариху. Нельзя сказать, что в бригаде не было девушек симпатичнее Клавы, но Иван выбрал ее. Клава была москвичка, смешливая такая девчушка с короткими косичками. С бригадирством у Ивана дело не клеилось: коренных целинников в бригаде осталось мало, а вербовочные, приехавшие с Украины и Кубани, были слишком требовательны. Сами работали за двоих и с бригадира спрашивали.
Поздней осенью, покончив с уборкой, Иван и Клава уехали в Москву в отпуск. Уехали, да и не вернулись. Чураков вскоре написал Олегу, просил его, чтобы он похлопотал о документах. Олег сделал все, о чем его просил Иван: и хорошую характеристику выхлопотал ему, и трудовую книжку со всеми отметками отослал.
Иван писал, благодарил. Но все это было очень давно. Писем этих не сохранилось, и Олег не мог теперь вспомнить адрес Чуракова. Не то в Химках жил Иван, не то в Коптеве…
«Надо разузнать в справочном бюро», – решил Олег.
Утром он не нежился, как всегда, в постели, а встал пораньше; побрился, принарядился и в одиннадцатом часу спустился вниз. Неподалеку от дома на углу сквера была будка «Мосгорсправки». Олег подал в окошечко листок, на который он заранее выписал все, что ему было известно об Иване Чуракове: год и место рождения, семейное положение и прочее. Его попросили зайти через час. От нечего делать Олег зашел в «Гастроном»; купил бутылку «столичной», закуски и с этой поклажей, погуляв по скверу, через час он вновь подошел к окошечку справочного бюро. Девушка молча подала ему форменный бланк, в котором значилось, что Иван Степанович Чураков, 1932 года рождения, уроженец города Ленинграда, женатый, в Москве не проживает.
«Черт возьми! Что же делать? – подумал Олег, разглядывая бумагу. Положение его было безвыходное – последние деньги свои он потратил на этот вот кулек. – А не махнуть ли мне к Пашке?»
С Павлом Хохловым они вместе работали в Хандыге. Павел жил за городом, в Царицыне. Как-то Олег вместе с ним летел из Якутии в отпуск и Хохлов затащил его к себе. Жил он в низком деревянном бараке неподалеку от станции. Комнатушка крохотная; жена, двое ребят – повернуться негде. Они посидели за столом, придвинутым к самому окну; за ситцевой занавеской ворчала жена, укладывавшая детей. Младший мальчик, карапуз лет трех, плакал и капризничал, и почему-то не хотелось ни пить спирт, привезенный с севера, ни есть «любительскую» колбасу, нарезанную ломтями на клочке газеты, постланной поверх не очень чистой клеенки. Посидев час-другой ради приличия, Олег засобирался уходить. Павел уговаривал остаться и, когда увидел, что друг его непреклонен, пошел проводить Олега. Было уже поздно; они шли по узеньким, плохо освещенным уличкам, и Хохлов, словно бы извиняясь перед Олегом, рассказывал:
«Я из-за этого барака и на север подался. Сейчас такое время, что за деньги все можно купить. Вот я и решил: махну на север, заколочу деньгу, куплю себе кооперативную квартиру».
Олег, не очень-то хорошо помнил, как отыскать Хохлова. Но делать ему было нечего и он решил поехать в Царицыно.
День был знойный, один из тех дней начала июня, когда над столицей к полдню поднимается сизое марево и даже в тени становится жарко. В электричке было полным-полно народу. Олег с трудом отыскал себе местечко. Он и не садился бы, постоял бы в тамбуре. Но руки у него были заняты и с кульками в, руках ехать было непривычно. Он занял хорошее место – у окна. Электричка тронулась, и сразу же народу поубавилось, будто движение утрясло, поуплотнило людей. В проходах стало свободнее. Олег огляделся. Откуда же столько народу в разгар рабочего дня? Ехали не только домохозяйки с авоськами и сумками, но и молодежь. Внимание его неожиданно привлекла девушка. Она сидела напротив него, но по другую, по левую сторону прохода. Девушка, поразила его своей свежестью, молодостью, и Олег то и дело поглядывал на нее. Ей было не более двадцати лет; лицо смуглое, обветренное; каштановые волосы пострижены коротко, но не так, как стригутся девицы теперь, по-мальчишески, просто не очень длинные локоны свободно и естественно спадали на плечи. Ветер, врывавшийся в открытое окно, теребил их, закрывал ей глаза, и девушка то и дело поправляла волосы, отбрасывая их со лба.
Она читала книгу. Взгляд ее был сосредоточен. Глаза, со строгим и красивым изгибом бровей опущены вниз; судя по всему, книга ей нравилась. Лишь изредка она отрывалась от чтения, чтобы перевернуть страницу или поправить волосы. Неожиданно девушка заметила взгляд наблюдавшего за ней Олега. Она вскинула на него глаза: не знакомый ли? Нет, не знакомый… А все ж смутилась под пристальным взглядом, оправила подол платья, который не прикрывал ее округлых коленей. Опять поглядела, и, словно желая сказать незнакомцу: «Ну, чего ты глазеешь?» – она опустила книгу на колени и тут же обняла рукой парня, сидевшего рядом с нею.
Тот улыбнулся, положил свою голову на ее плечо.
«Так! Значит, ты не одна, дорогуша, а с кавалером! – с грустью подумал Олег. Подумал, но не успокоился: нет, нет да и поглядывал на них. – Продешевила ты себя, милочка. При твоих чарах ты могла бы подцепить себе хахаля получше».
Парень был постарше девушки года на два, на три, но не более. Белобрысый, большеротый. Огромные ладони его лежали поверх абажура, завернутого в серую бумагу.
«Семейное счастье везут! – решил Олег. И какая-то тайная зависть к чужому счастью вдруг завладела им. – Надо же! – продолжал он рассуждать сам с собой. – Увалень, а какую девку себе отхватил! Пожалуй, и я такую-то красавицу на руках носил бы…»
И, наблюдая за тем, как они ласково относятся друг к другу, Олег подумал, что жениться надо молодым. В молодости все проще; отношения к девушке, женщине освещены тайной, внутренней радостью узнавания. В молодости чувства еще не огрубели. А теперь, в его годы, жениться – все равно что цыгану новую лошадь купить. Он знал уже разных женщин, знал, что и красивые бабы, вроде Ганны-хохлушки, бывают по сути своей отвратительны, капризны, вздорны, жадны к деньгам.
Олег втайне успокаивал себя тем что и эта – чернявая, с хорошенькой шейкой, – может быть, такая же, как и его Галина. Но, как ни старался он представить себе милое личико девушки, искаженное злобой, не мог этого сделать и потому на смену любованию ею являлась злость к парню.
«Ишь ты, обнял! – думал он о парне. – Тебе хорошо: в двадцать три года у тебя жена и квартира. А у меня в твои-то годы была лишь одна койка в общежитии. Даже чемодана своего не было!»
Парня клонило ко сну. Он откинул голову и закрыл глаза. Заметив это, девушка поудобнее подставила под его голову свое плечо, и он послушно прижался щекой к ее маленькому уху. Прижался и заснул.
Девушка, как ни в чем не бывало, перелистывала страницы книги.
Наблюдая за нею, Олег думал о Марине, о своей нескладной судьбе. И чем больше он думал обо всем этом, тем более убеждался в том, что правильно решил: во что бы то ни стало добыть денег на обратную дорогу.
