Текст книги "Прощальный ужин"

Автор книги: Сергей Крутилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

13

Каждый раз Олег приезжал из какого-нибудь нового угла: то с Таймыра, то с Камчатки.

Целина отошла в прошлое, как отходит мода у женщин; непоседы, вроде Олега, вербовались теперь на север. Явится – промасленная телогрейка на нем, вытертый треух, кирзовые сапоги. Часом все это сбросит, купит новое одеянье, и совсем другой человек! Неделю Олег жил в Москве: наносил визиты Маковееву, друзьям, с которыми где-то в какое-то время сталкивался; потом ехал на курорт; с юга в Ленинград; и снова исчезал на год или на два.

Навещая Марину, Олег постоянно проявлял по отношению к ней разные знаки внимания. Покупал подарки, приглашал в кино и ресторан, иногда даже ночевал у нее. Но всякий раз держался предупредительно, как с женой своего друга. Хотя, судя по всему, он был изрядный ловелас. Иногда, подвыпив, Олег начинал хвастаться своими успехами у женщин. «Когда я работал водителем на персональной машине в Ленинграде, – рассказывал он, – была у меня девица. Шикарная! Очень любила наряды и быструю езду. С машиной хорошо. Привезу, бывало, утром шефа на работу, у него совещание. Значит, часа два ты ему не потребуешься. Звоню ей: так и так, дорогая, машина свободна! Подкатываешь к условленному месту. Дверцу нараспашку: пожалуйста! Через четверть часа мы уже за городом, на лоне природы. Шеф руководит, а я тем временем… Кхе!»

Марину такие рассказы будоражили. Она долго потом не может заснуть; намаявшись от бессонницы, вставала, шла на кухню, пила капли; возвращаясь, останавливалась у дверей маленькой, Наташиной, комнаты, где спал Олег. В комнате слышался храп. Марина возвращалась к себе; рядом с ней на диване спала Наташа, и ее мерное дыхание успокаивало.

Утром, когда они с дочерью уходили, Олег еще спал. С работы Марина звонила ему, чтобы он достал из холодильника то-то и то-то и поел.

Сближение наметилось между ними лишь в последний приезд Олега, год назад.

Было начало лета. Занятия в школе закончились, и Марина собирала Наташу на дачу к деду Леве, где она теперь проводила каждые каникулы. Как-то вечером они сидели в большой комнате; Наташа отбирала книги, которые надо было взять с собой на лето, а Марина, выставив швейную машину, шила, удлиняя девочке сарафан.

Кто-то позвонил. Наташа оставила книги и выбежала в переднюю, чтобы открыть дверь. Через минуту оттуда донесся ее радостный возглас:

– Дядя Олег!

Марина – как сидела за машинкой в вылинявшем халате и в стоптанных тапочках – вышла в прихожую. У двери, снимая шляпу, стоял Олег. Одет уже по-столичному: модный плащ, светлый костюм в клеточку, лакированные туфли. Значит, приехал раньше.

– Здравствуй, Марина!

– Здравствуй, Олег!

Они улыбались, не в силах скрыть свою радость. Олег, снимая плащ, рассказывал. Приехал он два дня назад. Позвонил утром – молчание. Вспомнил, что Марина теперь работает. Пришлось побеспокоить Глеба. У него остановился и жил эти дни.

– Кстати, просил передать вам привет, – добавил Колотов.

– Не нужен нам его привет! – в запальчивости отвечала Марина. – Мы тебя и без маковеевских приветов принимаем.

– Я на секунду. – Но все-таки он прошел на кухню и выпил стакан чаю. – «Стрелой» еду в Ленинград. Проведать сестру. Через недельку проездом на юг заскочу.

Когда Олег приехал через неделю, Наташи уже не было дома – Марина отвезла ее на дачу. Олег с вокзала позвонил Марине на работу. Договорились встретиться у станции метро «Красносельская».

Еще издали Марина увидела Олега. Он стоял с букетом цветов. Было очень много народу; солнце пригревало по-летнему, и дышалось легко, как в молодости. Она окликнула его. Олег подбежал к ней, театрально преклонив колено, поцеловал ее руку и протянул цветы. Марина приняла его игру и, как подобает даме, сделала реверанс. И оба рассмеялись. Олег взял ее под руку, и они пошли пешком. Они вернулись на Ленинградский вокзал; взяли из камеры хранения Олеговы вещи и на такси приехали домой. Пока Марина переодевалась, Олег распаковал свой чемодан. Он был очень предусмотрителен. В чемодане оказались вино, копчености, консервы, набор дорогих конфет. Кое-что нашлось и у Марины, и теперь все это они выставили на стол в гостиной.

Марина, помолодевшая и радостно возбужденная, хлопотала возле стола, а Олег сидел на диване, курил.

– В тот раз спешил, не успел рассказать. Был на новой квартире у Глеба. Квартира шикарная! – Олег перестал дымить. – Три комнаты. Лоджия. Полы покрыты лаком. Прошел я бочком-бочком, посидели с ним на кухне да скорее в мастерскую. Видел тещу, истинная фурия.

– Небось пустил слезу – дали квартиру-то!

– Говорит, что кооперативная, на свои кровные денежки.

– На те, что у дочери родной отнял.

Олег промолчал.

Марина поспешила переменить разговор.

– Ладно, хватит о нем! – Она поставила на стол сковороду с яичницей. – Садись, Олег.

Сели друг против друга. Олег наполнил вином рюмки. Чокнулись просто так, без тоста. Выпили, не спеша ели, и было как-то очень хорошо. Олег чудил, рассказывал про север, про то, как моют золото, про тундровые дороги.

– Зиму возим грузы, – рассказывал он. – А летом на месте дорог болота, не пройти и не проехать. Делать нечего, дают всем нам отпуск. Разлетаемся, как птахи божьи, по злачным местам, чтобы прокутить деньги, заработанные за зиму.

– А скучно так, наверно, кутить и зарабатывать, зарабатывать и кутить? – озабоченно спросила Марина.

– Ну что ты! – удивился Олег. – Наоборот, скучно таким людям, как Глеб. Еще не нарисовав картины, он уже считает: сколько получит за нее да на что эти деньги потратит. А я не люблю считать. Я живу по одному закону – ни в чем себе не отказывать! Иногда зимой в пути заглохнет мотор. Морозище. Ветер. Разведешь костер, поджидая попутчика. Думаешь, все, крышка! Последнюю зиму кручу баранку. А съездишь в отпуск, отдохнешь, и опять на север тянет. Там азарт, свобода.

– Это пока молод.

– Возможно.

Они засиделись до полуночи.

Убравшись, Марина пошла к себе, в большую комнату. Олег уже спал в маленькой, Наташиной, на тахте. Не помнит она, долго ль спала или просто забылась на какое-то время, но только вдруг почувствовала, что кто-то сидит у нее на постели. Открыла глаза. Олег! Сидит рядом, с краю тахты, смотрит на нее.

– Ты чего? – испуганно прошептала она.

– Хорошая ты… – Он приподнял ее голову с подушки и поцеловал в губы.

Марина вздрогнула, съежилась вся не то с испугу, не то от неожиданности. Олег, видимо, надеялся, что она как-то ответит на его порыв: обнимет или хотя бы откинет край одеяла. Но Марина еще не пришла в себя спросонья. Олег тоже не проявил решительности: он пробурчал что-то, извиняясь, и ушел к себе.

Марина долго не могла заснуть, прислушиваясь, не послышатся ли вновь его шаги. Но шагов не слышно было, и она заснула. А когда проснулась, Олега уже не было. Он оставил записку, что поезд его уходит рано и ему не хотелось беспокоить Марину.

Недели через две Марина получила от него письмо из Сочи. Письмо было сумбурное и малограмотное, но Марина отнеслась к письму всерьез и ответила. Несмотря на это, Олег не заехал по пути с юга, а написал ей с дороги: он снова улетел на север.

От последней их встречи у Марины остался неприятный осадок. Объяснить она не могла себе, почему. То ли потому, что злилась на Олега за его нерешительность, то ли злилась на себя за то, что оттолкнула его. Ясно одно, с Олегом у нее не может быть ничего серьезного, решила Марина. Она даже не ответила на его письмо, которое он прислал уже с места работы, из Хандыги.

Жизнь ее, взбудораженная на какое-то время приездом Олега, вновь вошла в свой привычный круг: завтрак, толчея в троллейбусе, работа, опять толкучка в метро, ужин, стирка…

Дни привычно бежали один за другим.

14

Люда Паршукова, подруга по работе, тоже брошенная, позвала Марину встречать Новый год к себе; намекнула, что будут, мол, женихи. Но Марина отказалась. Отвыкла она от людей. У нее даже платья выходного не было. Платья, в которых она когда-то ходила на вернисажи, вышли из моды, к тому же и велики стали: за последнее время Марина похудела и очень изменилась.

Однако Новый год есть Новый год. Всегда-то в такой день тоскливо. Думаешь, вот ушел в прошлое еще один год, навсегда минул, не вернешь его! Поглядишь на себя в зеркало – к старым морщинкам добавились новые; ты их пробуешь расправить ладонью, а они не разглаживаются. Значит, легли навсегда. Грустно и обидно – еще год. Сколько же лет? Уже пять лет  о д н а, и сколько жить еще так – одной, в тоске, в повседневной круговерти?

Для кого-то Новый год праздник. А для брошенной жены лишнее напоминание о былом.

Но Марина решила наперекор всему не сдаваться!

У ребят начались каникулы, и Наташа еще вчера уехала к деду на дачу. Марина была одна. Пусть ее назовут сумасбродной эгоисткой, как угодно, но она купит шампанского и накроет стол; сядет – пробку в потолок, шут с ним, с Маковеевым! Всю жизнь, что ли, о нем горевать?

Возвращаясь с работы, Марина зашла в магазин, купила вина, кое-какой закуски; даже не пожалела денег и у грузина, торговавшего на углу Песчаной цветами, взяла ветку мимозы. Придя домой, убралась, накрыла на стол чистую скатерть, поставила бутылку вина, вазочку с мимозой. Думала, может, заглянет мать. В десятом часу позвонила Надежда Павловна. Поздравила Марину с Новым годом, пожелала ей счастья, спросила про Олега, нет ли от него поздравительной телеграммы. Поздравительной телеграммы не было. Мать из жалости пригласила Марину к себе: дескать, тогда приезжай к нам! Но Марина сослалась на нездоровье и осталась дома.

Она сидела у телевизора и смотрела праздничную программу. Зазвонил телефон. Марина вздрогнула: неужели Глеб? А может, кто из сослуживцев вспомнил?

Она взяла трубку.

– Ирину можно? – спрашивал мужской голос.

– Извините, но тут таких нет.

– А это кто?

– Марина.

– А-а, Мариночка! Привет!

– Привет! – довольно холодно отвечала она.

– Мариночка, будьте любезны, который час?

– Четверть двенадцатого. Так что вы еще успеете к своей Ирине.

Марина, не думая о том, зачем она это делает, приняла его игру; и между нею и незнакомым молодым человеком завязался долгий беспредметный разговор, когда, в общем-то, говорить не о чем, но и бросать трубку не хочется. Немного узнала Марина о молодом человеке; узнала только, что он студент, что он уже проводил старый год в общежитии вместе с друзьями, а теперь собрался в другую компанию встречать новый. Марина (и в этом прав Маковеев) – женщина сдержанная, даже строгая – на этот раз изменила самой себе. Она читала как-то в детстве, что новогодние знакомства всегда приносят счастье; и теперь, отбросив напускную строгость, кокетничала с незнакомым студентом. Он спрашивал ее, замужем ли она. Сколько ей лет? Она увертывалась, уходила от прямых ответов на его вопросы, и так незаметно они проболтали чуть ли не полчаса. До боя Кремлевских курантов оставалось каких-нибудь четверть часа. Ясно было, что Анатолий (так назвался ее собеседник) не успеет к встрече Нового года в свою компанию.

– Может, мы вместе встретим? – предложил он.

– А откуда вы говорите?

– Из будки на углу, у «Гастронома». Имейте в виду, – добавил Анатолий, – я богатый, у меня есть бутылка «столичной» и круг колбасы.

– А у меня шампанское! – выпалила Марина.

– Отлично! Я жду вас.

Марина набросила на плечи шубу и, сунув ноги в сапожки, выбежала на улицу. На углу у витрины «Гастронома» толкался рослый парень в дубленке. В одной руке он держал завернутую в бумагу бутылку, в другой круг колбасы.

– С Новым годом! – сказала Марина, подходя к нему.

– А-а, Мариночка! С Новым…

Он подхватил ее под руку, и они побежали через улицу к подъезду дома. Как это часто бывает с женщинами, свое смущение и замешательство Марина скрывала под напускной развязностью.

– Прыгайте, тут сугроб! – сказала она, когда они вошли во двор.

Анатолий прыгнул и обнял, и прижал ее к себе, и Марина не убрала его руку, а сказала только:

– Скорей, опоздаем!

Со стороны можно было подумать, что не студент, а Марина уже проводила старый год. Они поднялись на лифте, Марина открыла дверь, и пока снимали шубы, из комнаты, где стоял телевизор, донесся знакомый гул Красной площади. До наступления Нового года оставались считанные минуты. Даже отдышаться, даже осмотреться было некогда!

Марина взяла студента за руку и потянула к столу. Едва они успели наполнить шампанским бокалы, как раздался бой курантов.

– С Новым годом! – сказал Анатолий.

– С Новым годом! – сказала Марина.

Они чокнулись, выпили и только после этого сели за стол. И впервые за этот безрассудный час Марина перевела дух и осмотрела парня. Парень был высокий, крутоплечий, одним словом, атлет. Серые глаза его глядели на Марину с некоторым разочарованием. «Он надеялся, что я моложе его Ирины, – думала она. – А я…» На вид ему нельзя было дать больше двадцати – двадцати двух лет. Глядя на него, Марина вдруг испытала что-то подобное ревности к этой незнакомой ей Ирине. «Наверное, девушка-студентка, он думает о ней и сожалеет, что они врозь в этот новогодний вечер».

– Ну, а теперь, может, вы пойдете к своей Ирине? – сказала она.

– Зачем? Мне и с вами хорошо!

Анатолий рассказал о себе. Он студент авиационного института, а Ирина – аспирантка на кафедре двигателей. Ребята из общежития, посылая его за водкой, просили пригласить Ирину к ним, чтобы было, с кем потанцевать.

Слово за слово разговорились.

Марина рассказала о себе, хотя, в общем-то, рассказывать было нечего. На стене висел портрет Наташи в школьной форме; на полках стояли игрушки и учебники. Оглядевшись, студент и так все понял. Они выпили еще – за встречу. У нее голова шла кругом. Чтобы скрыть свое волнение, Марина встала из-за стола и выключила телевизор. Студент тоже встал и, расхаживая, начал читать стихи.

 
Матушка в Купальницу по лесу ходила,
Босая, с подтыками, по росе бродила.
 
 
Травы ворожбиные ноги ей кололи,
Плакала родимая в купырях от боли.
 

Стихи, как волны моря, лились плавно, однотонно. Студент хорошо читал, и были в этих стихах невысказанная тоска и странная недосказанность, и все это еще больше волновало.

Во втором часу ночи Анатолий собрался уходить. Он налил по последней, «на посошок». Когда Марина встала, чтобы чокнуться, студент привлек ее к себе. Она не оттолкнула его. Тогда он поставил на стол свою рюмку, подхватил Марину, посадил на колени и грубовато, и как-то неловко стал целовать ее.

Запрокинув голову, Марина чуть слышно говорила:

– Бросьте вы! Ну зачем?

Вдруг Анатолий встал, подхватил ее на руки и понес в угол к тахте.

– Дурачок, – прошептала Марина. – Дай я выключу свет…

15

И то долго сдерживаемое чувство разом захватило Марину, и, не помня себя от счастья, она целовала его, повторяя одно и то же:

– Милый… милый.

Ей было очень хорошо с ним, как никогда не было с Глебом.

Марине шел девятнадцатый год, когда она вышла замуж за Маковеева. В Саратове вся семья Северцевых ютилась в одной крохотной комнатке тут же, при областной художественной галерее. Молодожены спали на армейской железной кровати, которую Глеб выпросил у военкома. Кровать была узкая, жесткая и скрипела при самом малейшем движении. Марина пугалась этого скрипа: рядом за легкой ситцевой занавеской на диване спал отец, а у самого окна на раскладушке мать, которая страдала бессонницей, кряхтела и вздыхала.

В первую же ночь Марина сжалась вся, и этот испуг вошел в ее кровь, стал привычным. Напряженность в минуты близости не покидала Марину все время, пока она жила с Маковеевым. Она стеснялась Глеба, чувствовала себя скованной. Дома в последние годы, уже на этой квартире, и то она дичилась его. Иногда он говорил ласково: «Мариночка, повернись, я хочу погладить твою спинку». «Что я, корова, что ли. «Поглажу»! – ворчала она. Глеб, обиженный, уходил к себе на диван, зажигал ночник и читал, а она тут же засыпала и спала до утра.

Теперь же ничего этого не было. Не было ни стеснения, ни неловкости, для них вообще не существовало никого в мире! Марина не думала ни о прошлом, ни о будущем. Ею двигала невысказанная тоска, желание любить и быть любимой. Все для нее на какой-то миг померкло, и из этой немой тоски, из темного ничего родилось что-то новое, какая-то тайна, сказка.

Было все, что не раз бывало у нее и с Глебом, но только с той разницей, что с Глебом все это походило на заученный урок. А тут волнение, ожидание, блаженство – о! Если б Марине кто-нибудь сказал ранее, что после стольких лет замужества ей все еще не знакомы истинные чувства, она бы посмеялась тому в лицо. Теперь же она с радостью для себя открыла во всем этом что-то новое, возвышенное.

Анатолий оставался у нее чуть ли не до рассвета. Когда он ушел, Марина поправила скомканную постель и легла. И прежде чем заснуть, она подумала: «А что, если Глебу так же хорошо с Ларисой, как мне с этим студентом?» Она подумала об этом и поняла вдруг, что, возможно, Глеб прав, обвиняя ее в холодности. И в эту минуту она его окончательно простила.

Марина спала до полудня. Проспала, может быть, еще бы дольше, но ее разбудил стук в дверь. Она вскочила, торопливо набросила халат. Думала, что это мать. Приехала поздравить ее с Новым годом. «А в квартире-то! – мелькнуло у Марины. – Немытая посуда, окурки, бутылка из-под водки на столе». Первым желанием ее было не открывать! Постучит, постучит и уйдет. А вечером позвонить ей и сказать, что выходила в магазин.

– Марина! – услышала она из-за двери. Это был голос студента.

– Зачем стучать? Для этого есть звонок, – сказала Марина, открывая дверь.

– Звонок! Да я оборвал его! Звоню, звоню – молчание! Я готов был выломать дверь.

– А я так сладко спала! – Марина зевнула.

Анатолий привлек ее, поцеловал.

Новый друг оказался привязчивым. Все десять дней, пока Наташа жила у деда на даче, студент не давал ей покоя. Каждый день он встречал Марину у «Сокола» и заснеженным парком они шли домой. Ужинали вместе, причем студент всегда ел хорошо, с аппетитом. Потом смотрели телевизор и дурачились; иногда Анатолий в полночь уходил, но чаще не уходил, и утром они покидали квартиру вместе, как муж и жена: он бежал в институт, а она на работу.

Все эти дни были для Марины словно бы праздник. Она прибегала на работу помолодевшая, радостная, за час выполняла все дневные наряды. Подруги замечали перемену, случившуюся с ней, выпытывали у нее причины. Но Марина только усмехалась в ответ.

Каникулы пролетели быстро. С возвращением Наташи все усложнилось. Марина хоть и потеряла на какое-то время голову, но в душе она была уверена, что из этой связи со студентом ничего серьезного не выйдет. Он на двенадцать лет моложе ее. Окончит институт, уедет, и на этом их любви конец. Значит, надо сделать так, чтобы про связь эту знало как можно меньше людей. Марина не сказала про Анатолия ни отцу, ни матери и долгое время скрывала от дочери. Марина предупредила студента, чтобы он приходил поздно вечером, когда заснет Наташа.

Анатолий был кроток и послушен. Он звонил и приходил только тогда, когда она разрешала. Он снимал в передней свои стоптанные ботинки и в носках тихо, бочком-бочком пробирался на кухню. Марина кормила его. С аппетитом глотая что-нибудь, студент рассказывал анекдоты или всякие забавные истории. Марина шикала на него, чтобы он говорил тише, и студент слушался, переходил на шепот.

Так продолжалось месяц, а то и два.

Марина думала, что ей удастся и дальше сохранить эту связь в секрете. Но вот однажды, помыв девочку, Марина уложила ее в постель. Наташа была чем-то очень возбуждена и все никак не могла остановиться. Рассказывала о том, как прошел день в школе, что говорила учительница про ее сочинение, которое они с матерью писали всю неделю, какую задачку она решала по геометрии.

Пересказав все, Наташа замолкла. Ее глаза вдруг встретились с глазами матери.

– Мам, а кто этот дяденька, который приходит к тебе вечером? – вдруг спросила девочка.

– Когда, доченька?

– Ну, когда я ложусь спать.

Марина похолодела, настолько этот разговор был для нее неожиданным.

– Тебе показалось, наверное.

– Нет, мама! Я слышу все. Вы разговариваете тихо, а стулья передвигаете громко. И я просыпаюсь.

Марина помялась в замешательстве. Отнекиваться было глупо – дочери шел уже четырнадцатый год и обманывать ее не имело смысла.

– Он мой друг, Наташенька!

– Ты его любишь, мама?

– Ну, это слишком сложно все, девочка. Но он хороший человек.

– Почему сложно? – Наташа свела белесые брови. – Ты знаешь, мама, у нас в классе все девочки влюблены.

– И ты?

– Ну, что ты мама! Я решила до тридцати лет не влюбляться.

– Спасибо, дочка! – Марина прижала к себе девочку, поцеловала.

– Только ты, мам, не скрытничай.

– Хорошо! – Марина поглядела на дочь, в упрямых, отцовских глазах ее она прочла участие. – Не буду.

– И, пожалуйста, если надо, говорите громко.