Текст книги "Сашенька"
Автор книги: Саймон Джонатан Себаг-Монтефиоре
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 37 страниц)
9
Катенька положила снимок поверх папки, которую придвинула к себе поближе. Глаза, в которых отразилась вспышка допотопного фотоаппарата, казалось, выражали чувство вины и избегали Катенькиного взгляда.
– Привет, – прошептала Катенька, как будто фотография могла ей ответить, послать какой-нибудь знак, подмигнуть этими умоляющими глазами. – Ты кто?
К внутренней стороне папки была приколота потертая, грязная полоска бумаги, где должны расписываться все, кто смотрел дело, но она была пустой. Никто никогда не читал его. Катенька взяла первую страничку с краткой биографией:
«Александра Самойловна Цейтлина– Палицына( она же товарищ Песец) родилась в Санкт– Петербурге в 1900 году. Национальность: еврейка. Член партии с 1916 года. Последнее место работы: редактор журнала «Советская женщина».
Образование: Смольный институт благородных девиц…
Родители: отец – барон Самуил Цейтлин, банкир, затем работал специалистом в наркомате финансов, в наркомате внешней торговли, в Госбанке, уволен в 1928 году, в 1929 г. сослан, в 1937 г. арестован и осужден на 10 лет лагерей. Мать – Ариадна Цейтлина, урожденная Бармакид, умерла в 1917 году.
Брат матери: Мендель Бармакид, еврей, член партии с 1904 года, в 1911–1939 гг. член ЦК ВКП( б) , арестован в 1939 году.
Брат отца: Гидеон Цейтлин, писатель.
Беспартийный. Еврей.
Супруг: Иван Палицын, родился в 1895 г. в Санкт– Петербурге, русский, член партии с 1916 г., в браке с 1922 года, арестован в 1939 году, последнее место работы: замнаркома внутренних дел СССР.
Дети: дочь Воля, 1935 года рождения, сын Карлмаркс, 1936 года рождения».
– Приятно познакомиться, – сказала Катенька себе под нос. Сашенька и ее муж были бы сейчас уже стариками, но возможно, они еще живы – в деле ничего не говорилось о том, что они погибли. А их детям сейчас всего лишь около шестидесяти. Она не была уверена, имеет ли эта женщина какое-то отношение к ее исследованию, но Катенькино сердце учащенно забилось. – Интересно, что с вами произошло?
– Вы разговариваете сами с собой, – заметил «павиан». – Соблюдайте тишину, пожалуйста.
– Прошу прощения. – Катенька перевернула страницу и нашла форму, заполненную 16 мая 1939 года, с Сашенькиным описанием. « Цвет глаз: серый.
Цвет волос: темная шатенка с каштановыми прядями». Имелись ее смазанные отпечатки пальцев.
Катенька перевернула страницу: помятый, испачканный листок бумаги с шапкой « Главное управление госбезопасности. Управление по особо важным делам». Посередине крупным жирным шрифтом, который выглядел честным и открытым, как будто ему нечего было прятать, был набран следующий приказ: «Цейтлина– Палицына вместе со своим мужем Палицыным была разоблачена как белогвардейская шпионка и агент охранки, троцкист– вредитель и агент японской разведки. Считаю необходимым ее арест и проведение обыска. 16 мая».
Вокруг подписи, печати, какие-то закорючки. Первой стояла фамилия: «Капитан Мельский, начальник 9 отдела 4 управления ГУГБ». Но кто-то жирной ручкой по этой надписи и ниже детским почерком написал:
«Руководить всей апирацией буду лично я. Б. Кобулов, комиссар госбезопасности второго ранга».
И ниже:
«Апирация завершен.
Александра Цейтлина– Палицына арестована и доставлена во внутреннюю тюрьму. Б. Кобулов, комиссар госбезопасности второго ранга».
«Павиан» не сводил с Катеньки глаз, но та не обращала на него внимания. История ее захватила.
Значит, Сашеньку с мужем взяли в 1939 году. Почему?
Когда Катенька перевернула еще одну страницу, она увидела свидетельские показания человека по имени Петр Саган, бывшего ротмистра жандармерии, сотрудника охранки, а позже школьного учителя, работавшего в Иркутске под вымышленным именем.
Саган заявил, что Сашенька с Иваном в 1917 году жили в Петрограде, – и Сатинов тоже! Но очень скоро его обвинения сделались до чудовищного невероятными.
Казалось, что призрак восстал из могилы, неся своими лживыми обвинениями горе и страдания. Но потом она посмотрела на дату показаний Сагана: 5 июня, уже после Сашенькиного ареста. До 1 июня Сагана на Лубянке не было. Значит, Сашеньку арестовали по другому обвинению. По какому?
Катенька жадно листала показания, отпечатанные еле видным шрифтом на 15 листах, каждый из которых был помечен слабой корявой подписью Сагана. Как странно, подумала она: эти едва заметные штрихи пера – все, что осталось от некогда полных жизни участников трагедии. Она попыталась представить их себе во плоти и крови – и невольно мороз пробежал по коже.
Потом она обнаружила листок бумаги с пометкой:
«Извлечение из показаний Вениамина (Бени) Лазаревича Гольдена: приложение к делу Александры Цейтлиной-Палицыной».
Писатель Беня Гольден.
Катенька слышала о нем, о его шедевре – рассказах о гражданской войне в Испании. Она стала читать:
« Б. Гольден: Используя развратные методы соблазнения Мата Хари, Александра Цейтлина– Палицына сначала совратила меня, пригласив в редакцию под предлогом заказа статьи для своего журнала, а позже склонила меня к развратным встречам в номере 403 гостиницы «Метрополь», который Литфонд забронировал для приезжих авторов, сотрудничающих с «Советской женщиной», где она работала редактором.
Под маской новой советской женщины Цейтлина– Палицына призналась мне, что является агентом охранки и троцкисткой, и попросила представить ее офицерам французской разведки, которые завербовали меня в Париже в 1935 году, когда я приезжал на Международный конгресс писателей в составе советской делегации.
Она уже завербовала своего дядю Менделя Бармакида, члена Центрального комитета ВКП( б) , а я завербовал другого ее родственника – Гидеона Цейтлина, чтобы он помог мне спланировать убийство товарищей Сталина, Молотова, Кагановича и маршала Советского Союза Ворошилова на ужине в Сашенькином доме, обрызгав ядом пластинки, к которым будет прикасаться товарищ Сталин. Первая попытка, совершенная в ее доме, когда товарищ Сталин приезжал к Палицыным на дачу на майские праздники в 1939 году, провалилась, потому что мне не удалось обработать граммофон…
Свидетели: следователь по особо важным делам ГУГБ НКВД Б. Родос».
Катеньку затошнило. Значит, Беня Гольден, этот талантливый элегический писатель, перевернул все с ног на голову и во всем обвинил Сашеньку. Может, это из-за показаний Гольдена арестовали Сашеньку?
Как он мог? Слова Гольдена казались просто нелепыми, однако датированы они были 6 июня, еще позже, чем показания Петра Сагана. Катенька поспешно перевернула страницы. Она читала минут пятнадцать. После довольно живописного коллажа из печатей, треугольных, квадратных и круглых, красных и синих, она прочитала документ, составленный на полгода позже:
«Канцелярия Главного военного прокурора, 19 января 1940 года
Предварительное следствие по делу террористической шпионской группы Цейтлиной– Палицына– Бармакида завершено, можно передавать в суд…
Направлено в Военную коллегию Верховного Суда СССР 21 января 1940 года».
Катенька почувствовала нервное возбуждение, как будто 21 января 1940 года перед судом должен был предстать кто-то из ее родственников. Сашенькины глаза вопросительно смотрели на Катеньку с фотографии. Максим был прав: эти старые бумаги таили много трагедий, здесь были живые чувства и живая боль. Что ждало людей на этом суде? Сашенька выжила или умерла?
Катенька нетерпеливо перевернула еще один листок. Больше страниц не было.
– Пять минут! – сказал «павиан», барабаня пальцами по столу. Катенька заметила, что он читает журнал для болельщиков «Манчестер юнайтед». Она записала основные данные и новые имена: Беня Гольден – известный писатель. Мендель Бармакид – забытый аппаратчик.
Гидеон Цейтлин – писатель. Катенька протянула руку за делом Палицына. Сначала фотография Сашенькиного супруга и друга Сатинова Ивана Палицына – анфас, профиль: крепкий, спортивный мужчина, довольно симпатичный, настоящий русский пролетарий, рабочий-путиловец; густые седеющие волосы, раскосые татарские глаза. Но на снимке глаза его были черными, а губа рассечена. Наверное, его били, подумала Катенька. На Иване была разорванная гимнастерка НКВД.
Она посмотрела ему в глаза и увидела… усталость, презрение, злость, но никакого страха или беспокойства, как в глазах жены.
– Четыре минуты, – напомнил «павиан».
Она просмотрела его биографию. Он был шишкой в ЧК, охранял самого Ленина в Петрограде и Москве в 1917–1919 гг. Шагая по трупам своих начальников в период репрессий, он наверняка и сам нес долю ответственности за эти репрессии – до того дня, как…
Катенька нашла постановление об аресте, незадолго до ареста жены… Именно поэтому он не выглядел испуганным, а злым и усталым: да, он знал, что его ждет, но устал от процедур, которые знал назубок. Что с ним случилось? Она читала и перечитывала дело, записывала даты, пыталась проследить хронологию.
Вроде бы говорилось много, но трудно было что-либо из этого толком понять: выражались привычным в то время «эзоповым языком» – иносказаниями. Она пролистала назад: Палицын стал признаваться 7 июня, продолжал в июле, августе, сентябре. Он тоже предстал пред судом.
– Время вышло, – сообщил «павиан».
– Прошу, еще секундочку! – Она пролистала несколько страниц, перепрыгнула к концу дела. Ей необходимо было выяснить, что произошло с Палицыным.
Она нашла подписанное признание:
«Обвиняемый Палицын: Я признаю себя виновным в шпионаже в пользу японской и немецкой разведок, служил Троцкому и планировал террористический заговор против руководства Советского Союза».
Но в его деле не было приговора – и нигде не упоминался ни Сатинов, ни их общее прошлое.
Она записала в блокнот даты и вздохнула; ей хотелось плакать.
Почему? Из-за людей, которых она даже не знала?
– Тут нет приговора, – вслух сказала она. – Может, их не расстреляли, может, они живы?
– В деле сказано, что они погибли? – спросил полковник. Она отрицательно покачала головой. Тогда… – Он встал и потянулся.
– Но тут много чего в деле не хватает, товарищ полковник. Никаких подробностей приговора. Может, Палицыных отправили в лагеря, а после смерти Сталина реабилитировали? Я хочу просмотреть еще документы. Хочу выяснить, что стало с этими людьми.
– Это такая игра, девушка? Возможно, вам повезет.
А возможно, и нет. Я передам вашу просьбу своему начальнику, генералу Фурсенко. Я всего лишь маленький винтик. – Внезапно Катенька почувствовала грусть. Она все еще не выяснила, почему Сашеньку и ее мужа отдали под суд. Признание ротмистра Сагана было сделано уже после их ареста. Катенька не поверила рассказу Бени Гольдена о его любовной связи с Сашенькой. Может, и россказни Сагана – тоже вымысел? И она не понимает, какое это имеет отношение к Сатинову. Когда Катенька пододвигала папку с делом Сашеньки через стол полковнику, она случайно перевернула пустой листок, где расписывались те, кто изучал дело. На обратной стороне были нацарапаны фамилии начиная с 1956 года – ее сердце учащенно забилось: Ираклий Сатинов.
«Павиан», послюнявив палец, стал перелистывать страницы и проверять, все ли документы на месте.
У Катеньки появилась еще пара минут. Она открыла дело Ивана Палицына, кое-что привлекло ее внимание.
Написанный от руки приказ от 4 мая 1939 года:
« Совершенно секретно
Капитану госбезопасности Зубенко, спецтехгруппа ГУГБ Немедленно организовать наблюдение в пределах Москвы за тов. Цейтлиной– Палицыной Александрой Самойловной, редактором журнала «Советская женщина», Петровка, 23, и организовать прослушивание в номере 403 гостиницы «Метрополь». Докладывать лично мне, копий не делать».
Катенька не могла отвести глаз от подписи. « Иван Палицын, комиссар госбезопасности второго ранга».
Сашенькин муж.
* * *
Потом Катенька шла по московским улицам – вниз, мимо Большого театра, к Кремлю. Она сжимала свою тетрадь, а глаз скользил по бесчисленным киоскам, набитым пиратскими компакт-дисками, сенсационными брошюрками с историческими «открытиями», американской порнографией, итальянскими журналами с описанием жизни «звезд».
Там можно было купить даже написанное Петром Первым «Юности честное зерцало». Но все это не касалось Катенькиного сознания. Один раз она даже налетела на мужчину, который не замедлил громко обругать ее, а другой раз натолкнулась на «Ладу», припаркованную прямо на тротуаре. Она изо всех сил старалась осмыслить то, что прочитала в делах Палицыных. Наконец она обогнула гостиницу «Москва», где жила сейчас, свернула еще и еще – на Красную площадь.
Вероятно, в конечном счете, признание Бени Гольдена было правдой. Неужели у Сашеньки на самом деле случился роман с известным писателем в номере 403 «Метрополя»? Но это так опасно – соблазнить жену чекиста, в распоряжении которого все возможности ЧК: слежка, «прослушка», арест. Ваня каким-то образом узнал о романе жены и собственными руками подрубил сук, на котором сидел: затеял расследование без санкции сверху.
«Докладывать лично мне, копий не делать. Палицын».
– Ревность, – прошептала Катенька. – Их всех уничтожили из-за страха одного мужчины оказаться рогоносцем? Неужели все погибли из-за его ревности?
10
– Значит, Палицын следил за любовными утехами своей жены и известного писателя? – тем же вечером сказал Максим, сидя в кожаном костюме на своем мотоцикле возле ночного клуба у английского посольства. – Он получал доклады, все эти охи, ахи, вздохи.
– Палицын был взбешен, – продолжала Катенька. – Он приказал арестовать Беню Гольдена.
– Нет-нет, – возразил Максим. – Беня Гольден известный писатель, да и Сашеньку многие знали, она же племянница Менделя Бармакида, «совести партии». И если дело было лишь в любовном романе, почему арестовали самого Палицына? Беню арестовали, он донес на свою любовницу Сашеньку, а уже она на своего мужа.
– Нет, Катенька, ты кое-что упустила. Их не могли арестовать без одобрения Сталина. – Максим закурил. – Ты должна понимать, в архивах полно обмана и искаженных фактов. Мы должны научиться расшифровывать их иероглифы.
Катенька вздохнула. Становилось прохладно, и мини-юбка совсем не защищала ее от ветра.
– И что мне теперь делать?
– Не унывай. Ты славно потрудилась, у тебя получилось лучше, чем я ожидал. – Максим посмотрел на свой «командирский» будильник. – Подожди, сейчас лишь девять вечера: может, стоит позвонить товарищу маршалу? Тебе будет нужна его помощь, чтобы получить остальные документы из архивов КГБ – то, что тебе раньше не показали. Теперь, когда ты больше знаешь, тебе есть о чем спрашивать. Нам нужно, чтобы он подтвердил, что Палицыны – именно те, кого мы ищем.
Что ж, с делами они покончили. Макс угостил Катеньку сигаретой, дал прикурить. Они вдвоем прикрыли огонек от ветра.
Когда их руки соприкоснулись, глаза Макса сузились, и Катенька ощутила, как пристально он на нее смотрит.
– Скажи, а куда ты потратишь деньги олигарха? На шмотки? Или на косметику? Ты же на них точно не тратишься! – Он расхохотался. – Катенька, для историка ты слишком привлекательна.
Он наклонился к девушке и убрал волосы с ее лица.
– Не так быстро, – холодно одернула она, позволяя поцеловать себя только в щеку. Его щетина оцарапала ей кожу.
Щелчком отбросив сигарету на набережную Москвыреки, Максим натянул свой шлем, завел мотоцикл и умчался в сторону Каменного моста. Катенька посмотрела ему вслед, потом дотронулась до щеки, которую он поцеловал, и повторила его слова: «Для историка ты слишком привлекательна». Смешно!
Может, он в какой-то мере ее учитель, но больно уж любит напускать на себя важный вид! Только она сама решает, кто будет целовать ее, а кто – нет. Затем она медленно, глядя на восемь сияющих звезд Кремля, побрела к таксофону и набрала номер.
– Слушаю, – ответил старческий голос с грузинским акцентом.
* * *
– В этот раз танцевать не буду, – предупредил Сатинов, холодно улыбнувшись. Он восседал в своем кресле на Грановского, как обычно, в окружении фотографий своей семьи, под собственным портретом в парадной маршальской форме. – Я заболел.
– Отец, не кури! Он рисуется перед красивой девушкой, – сказала Марико, внося чай. – Ему уже нужно быть в постели.
Она явно злилась, как будто Катенька в чем-то провинилась.
– Вы не должны были приходить, уже слишком поздно. Марико с грохотом поставила поднос на стол и вышла из комнаты, бросив недовольный взгляд на Катеньку.
– Марико, что это ты… – Марико захлопнула дверь, хотя скрип половиц выдал, что она ушла недалеко.
– Да уж, – заметил Сатинов, – постарел я.
Катенька присела на тот же стул, что и в прошлый раз, и скрестила ноги. Старик одобрительно поглядел на девушку.
– По вашему виду можно подумать, что вы веселились в ночном клубе. А почему бы и нет? Почему такой цветок, как вы, такой молодой и свежий, должен проводить свою молодость в пыльных архивах? – Он закурил сигарету и прикрыл глаза.
– Товарищ маршал, а почему вы продолжаете курить? – спросила Катенька несколько нахально.
– Может, у вас на исследование осталось не так уж много времени, как вы думаете, или вы мной увлеклись? Ну-с, девушка, что вы обнаружили?
– В 1956 году вы приезжали на Лубянку и изучали дела Александры и Ивана Палицыных. Они были вашими старыми друзьями, еще до революции. Они – та связь с прошлым, которую вы хотели, чтобы я нашла.
– Вы, кажется, теперь лучше разбираетесь в этом деле, – заметил он.
– Да. Эти люди стали для меня живыми, близкими.
– А! Так исследовательница екатерининских деяний понемногу погружается в наше время! Вы вдыхаете сладкий аромат цветов и горький дым пепелищ? Что ж, значит, вы настоящий историк!
– Спасибо, товарищ маршал!
– Напомните мне, – произнес маршал, внезапно подаваясь вперед, – ваша фамилия Винская? Почему вы согласились на эту работу?
– Меня рекомендовал академик Беляков. Я была его лучшей студенткой.
– Разумеется, – заметил Сатинов, закрыв глаза и пожевывая сигарету. – Я вижу, что вы умная девушка, неординарная личность. Академик Беляков был прав, что выбрал именно вас из тысячи студентов, с которыми встречался за годы своей преподавательской деятельности… Подумайте над этим.
– Я думала, вы мне поможете. – Катенька начала раздражаться. Она видела, что маршал играет с ней в кошки-мышки, как играл за свою долгую жизнь со множеством подчиненных. Сатинов прямо у нее на глазах превращался в скользкую рептилию, и Катенька почти ощущала, как по его жилам течет холодная кровь.
– Товарищ маршал, пожалуйста, ответьте на мой вопрос. Са-енька и Иван Палицыны – именно те люди, которых я должна найти, верно? Что с ними произошло?
Сатинов покачал головой. Катенька заметила, как на щеке у него подергивается нерв.
– В деле нет приговора суда. Могли они выжить?
– Маловероятно, но возможно. В прошлом году одна женщина нашла своего супруга, которого арестовали в 1938 году, – он жил в Норильске. – Он печально улыбнулся. – Вы ищете философский камень, который уже много людей искали, но никто так и не нашел.
– Мне на самом деле нужна ваша помощь. Мне необходимо увидеть документы – те, что хранятся в архивах КГБ, – сказала она.
Он вдохнул дым, как обычно, продолжая тянуть время.
– Ладно, – произнес он. – Я позвоню своим друзьям в органах – они такие же древние развалины, как и я, ждут на своих дачах смерти, ловят рыбу, играют в шахматы, проклинают «новых русских». Я постараюсь.
– Спасибо. В деле упоминается, что у Палицыных было двое детей, Воля и Карлмаркс. Что стало с ними?
– Понятия не имею. Как и многие дети в то время, они, вероятно, тоже исчезли.
– Но куда?
– Это уже ваша работа – выяснить, – холодно заметил он, ерзая в своем кресле. – Откуда, вы говорили, приехали? С Северного Кавказа, да?
Катенька ощутила волнение. Он сменил тему, значит, она на правильном пути.
– Можно спросить: вы знали Палицыных? Какими они были? Он вздохнул.
– Преданными большевиками.
– Я видела ее фотографию в деле. Она была такой красивой, необычной…
– Раз увидишь – не забудешь, – тихо заметил он.
– Но глаза печальные, – добавила Катенька.
Лицо Сатинова окаменело, складки вокруг восточного носа сделались резкими. Он прикрыл веки.
– Она не одна такая была. Подобных фотографий – миллионы. Миллионы репрессированных так же, как она.
Катенька чувствовала, что Сатинов закрывается, и снова надавила:
– Товарищ маршал, я знаю, что вы устали, я уже ухожу… но Роза Гетман – их дочь?
– Все, девушка, вам пора! – В комнату вошла Марико в черной шали, накинутой на плечи на манер испанской мантильи. Она встала между Катенькой и Сатиновым. – Вам здесь совершенно нечего делать. Что это за вопросы вы задаете? Отец слишком устал. Уходите.
Сатинов откинулся в кресле, с присвистом дыша.
– Мы еще побеседуем, – тяжело произнес он. – Если Бог даст.
– Извините, что утомила вас разговором. Я засиделась…
Он не улыбнулся, просто протянул руку, даже не глядя на нее.
– Я устал. – В руке он держал листок бумаги. – Вы должны встретиться с этим человеком. Не медлите. Можете опоздать. Передавайте от меня привет.
