Текст книги "Сашенька"
Автор книги: Саймон Джонатан Себаг-Монтефиоре
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц)
Часть вторая
Москва, 1939
1
Сашенька видела, как из машины выходит ее муж – в начищенных до блеска сапогах, в синей гимнастерке с малиновыми петлицами.
– А вот и я. – Ваня Палицын поздоровался с женой, которая стояла на веранде, и махнул рукой водителю, чтобы тот открыл багажник. – Сашенька, позови детей. Скажи, что папа приехал! Я привез им гостинцы! И тебе привез, милая моя!
Сашенька лежала на диване на дощатой веранде своей дачи и пыталась вычитывать гранки журнала.
Этот одноэтажный особняк с белыми колоннами был в начале века построен одним нефтяным магнатом из Баку. На горячем ветру над ее головой трепетали легкая паутинка и легкая ткань. На веранде пахло жасмином, гиацинтами и жимолостью, в саду цвели яблони и персиковые деревья. С соседнего участка доносилась ария Ленского в исполнении Козловского. Сосед с воодушевлением подпевал.
Она уже некоторое время отдыхала на веранде и с удивлением обнаружила, что сама мурлычет себе под нос мотив. У нее на коленях играл и требовал внимания сын Карло, которому исполнилось три с половиной годика, так что работать было невозможно. На самом деле его звали Карлмаркс, он родился во время гражданской войны в Испании, когда Сашенька с гордостью каждый день надевала испанский берет, – поэтому и мальчика называли на испанский манер.
– Карло, мне нужно это прочесть. Пойди разыщи Снегурочку, поиграйте вместе или попросите Каролину приготовить вам что-нибудь вкусненькое!
– Не хочу! – взвизгнул Карло. Это был красивый, крепкий светловолосый карапуз с широким лицом и ямочками на щеках. Он целовал мать в щеки.
Мальчик скорее напоминал медвежонка, но настаивал на том, что он кролик.
– Я хочу остаться с мамой. Посмотри, мамочка, я глажу тебя!
– Сашенька посмотрела на сына, в его красивые карие глазки, и поцеловала в ответ.
– Ты будешь кружить девушкам головы, Карло, мой медвежонок! – сказала она.
– Я не Карло, мама. Я кролик!
– Ладно, товарищ Кролик, – согласилась она. – Ты мой самый любимый товарищ Кролик на всем…
– …белом свете! – закончил он за нее. – А ты – мой лучший друг!
Потом она увидела, как подъехала машина.
– Папа приехал! – сказала Сашенька, поднимаясь.
– Откройте ворота! – крикнул водитель.
– Заезжай, – ответили ему. Сашенька узнала голос их конюха. Ворота распахнулись, и через проем стала видна караулка с охранниками в синей форме в начале подъездной аллеи. Они охраняли, собственно, не ее дом – Ваня занимал довольно важный пост, но дальше по этой улице жили Молотов и Жданов (члены Политбюро), маршал Буденный и дядя Мендель.
Машина – зеленый ЗИС (модификация американского «линкольна») с длинным капотом, квадратной кабиной и хромированным бампером – неспешно въехала в ворота. Подняв облако пыли, ЗИС остановился, чуть не раздавив цыплят, уток и лающих собак. У ворот на привязи безмятежно пасся пони.
– Посмотри, товарищ Кролик, папа приехал!
– Я только поцелую папочку, мамуля! – сказал Карло, спрыгнул с ее колен и побежал обнять отца.
Сашенька последовала за ним по деревянным ступенькам.
– Ваня, какой приятный сюрприз! Ты, наверное, сварился в этих сапогах! – Однако носить сапоги даже в своем кабинете в самый разгар лета (а май в том году выдался в Москве на редкость жарким) было скорее показателем большевистской стойкости, чем практической необходимостью или удобством. Товарищ Сталин постоянно носил сапоги.
Карло бросился отцу в объятия. Отец поднял его и стал кружить. Карло визжал от радости.
– Как прошел парад? – поинтересовалась Сашенька, любуясь тем, как похожи отец и сын.
– Жаль, что тебя не было на трибуне! – ответил ее супруг. – Новые самолеты настоящие красавцы. Я видел Менделя и моего нового начальника с его грузинами. Сатинов сказал, что придет позже…
– В следующем году я постараюсь быть, – пообещала она. Сашенька с утра дала Каролине отгул, чтобы та посмотрела парад, но она уже вернулась.
Сначала Сашенька жалела, что не увидит демонстрацию силы Советской страны – парад на Красной площади, самолеты и танки, ударников труда и физкультурников в нарядной форме. Мощь Красной Армии наполняла ее гордостью, ей нравилось приветствовать руководителей страны со своего места на гостевой трибуне. Но в этом году ей захотелось побыть одной с детьми на даче.
– Дядя Ираклий приедет на обед? – спросил Карло.
– Я хочу с ним поиграть!
– Папа говорит, что приедет, но наверное, ты уже будешь спать, Кролик.
Ваня обнял Сашеньку за тонкую талию, потом взял ее лицо в свои огромные ладони и поцеловал.
– Любовь моя, ты такая красивая! – произнес он. – Как у тебя дела?
Она выскользнула из его объятий.
– Я так устала, Ваня, после заседания женсовета, составления планов для школы и детского дома, а тут еще в типографии возникли накладки, какая-то дурацкая опечатка…
– Ничего страшного? – Она заметила, как сузились его глаза, и поспешила успокоить его.
Время репрессий, казалось, миновало, но даже очевидная случайность была опасна. Ваня с Сашенькой еще не забыли, что произошло с наборщиком, который набрал «Столин» вместо «Сталин».
– Нет-нет, ничего серьезного! А потом у Каролины подгорели пироги, и Карло хныкал… А что здесь? – спросила она, кивая на коробки в багажнике.
– Это мне подарок? – спросил Карло.
– Подожди, сейчас посмотрим, – засмеялся Ваня.
Он отстегнул кожаную портупею и кобуру, бросил их водителю Разуму.
Свою щеголеватую синюю гимнастерку он стянул через голову, под нею оказалась белая сорочка и подтяжки, которые поддерживали синие с красными лампасами брюки, заправленные в сапоги. Он вернулся в машину, помог Разуму, который носил такую же синюю форму, достать три больших предмета, упакованных в голубую бумагу.
Разум был бывшим боксером с красным расплющенным носом. Он участвовал в гражданской войне, получил шрам на правой щеке, который, как он уверял, оставил ему сам генерал Шкуро (хотя Ваня шутил, что в действительности Разум, будучи пьяным, упал на осколок стекла во время званого обеда).
Оставив два меньших пакета у машины, Ваня с Разумом медленно понесли третий к дому.
– Папочка! – Их пятилетняя дочь Снегурочка, зажав в руках розовую подушку-думку, в одних шортах выбежала из дома, обняла отца, который поднял ее на руки и поцеловал в лоб.
– Посмотри на меня! Посмотри, папа! – воскликнула она, размахивая в воздухе своей любимой «подушкой-подружкой».
– Мы всегда на тебя смотрим, – ответила Сашенька. – Покажи папе свой танец с подушкой.
Снегурочка была для своего возраста рослой девочкой, худенькой и очень бледной (отсюда и прозвище), с голубыми глазами и розовыми губками.
Сашенька все не могла поверить, что у них с Ваней родилось такое прекрасное создание, хотя девочка очень напоминала Сашенькиного отца Самуила Цейтлина – из «бывших»: бывшего барона, бывшего кровопийцу. Внезапно Сашеньку охватила грусть, она не уставала задаваться вопросом, где сейчас ее отец.
Никто не знал, жив ли он – а большевик о таком и не спросит.
Высоко поднимая ноги, размахивая подушкой, Снегурочка заскакала, как жеребенок.
– Смотри, папочка, тебе нравится мой новый танец с подушкой?
– Ее невероятный танец всегда заканчивался восклицанием: «Кручусь-верчусь, кручусь-верчусь, сейчас полечу!»
Сашенька захлопала в ладоши, Ваня засмеялся.
– Смотри! – Снегурочка указала пальцем на ярко-красную бабочку и сделала вид, что полетела за ней, размахивая руками как крыльями.
– Ты еще будешь выступать в Большом театре! – заявил Ваня.
– Будешь народной артисткой!
Снегурочка подбежала к отцу, прыгая от радости и нетерпения, и он снова поднял ее на руки. Он был таким высоким, что ноги дочери взметнулись высоко над землей.
– Чем ты сегодня занималась, Снегурочка?
– Я не Снегурочка! Показывай подарки, папочка!
– Ну, тогда Воля. – Это было настоящее имя дочери, в честь организации «Народная воля» – тоже хорошее революционное имя, подумалось Сашеньке.
Она понимала, как ей повезло, что Ваня оказался таким любящим отцом в такое суровое время борьбы, когда среди ответственных работников нежность была не в моде, хотя Сатинов шепотом поведал им, что даже Сталин каждый вечер помогает своей дочери Светлане делать уроки. Сашенька с Ваней были крепкой ячейкой социалистического общества, вместе делили тяготы, потому что оба очень много работали, оба были на удивление заботливыми родителями. Но потом товарищ Каганович, доверенное лицо Сталина, заявил на заседании жен офицеров командного состава:
«Воспитание советских детей такое же важное дело, как и ликвидация шпионов и борьба с фашизмом, а советская женщина обязана заботиться о муже и детях!»
Полная женщина в удобных туфлях и цветастом платье, с седыми волосами, забранными в пучок, засуетилась возле маленькой девочки.
– Снегурочка, нужно обуть туфельки, – проворчала няня Каролина, которая также была кухаркой, – или загонишь занозу, как Карло!
Ваня поставил Снегурочку на землю.
– Время открывать подарки, – объявил он. – Но сначала этот большой – для вашей любимой мамочки.
Ваня с Разумом втащили громоздкий предмет на веранду.
– Вот! Открывай!
– А можно я открою? – попросила Снегурочка, вырываясь из объятий матери.
– Спрашивай у мамы! – ответил Ваня, улыбаясь Сашеньке. – Это ее первомайский подарок!
– Конечно, открывай, – разрешила Сашенька.
– Тогда вперед, товарищи Подушка и Кролик! – сказал Ваня. Они рвали оберточную бумагу, пока в ослепительных лучах солнца не показался роскошный холодильник бежевого цвета, отделанный нержавеющей сталью, с хромированными буквами «Дженерал Электрик» на передней панели.
– Нравится, дорогая?
Сашенька была в восторге.
Холодильник американского производства в корне изменит их жизнь на даче, особенно в такую жару. Она обняла мужа, который попытался поцеловать ее в губы, но она увернулась, и он запечатлел поцелуй на ее щеке.
– Спасибо, Ваня. Но где ты ухитрился его достать?
– Это подарок от наркома за хорошую работу, но он сказал, что список утверждал сам товарищ Сталин. – За их спинами вся прислуга: водитель Разум, конюх Головатый, няня Каролина и старый садовник Артем, – любовалась американским холодильником.
Но Снегурочка с Карло уже разрывали бумагу на остальных свертках и доставали два новеньких велосипеда.
– Велосипед! – закричала Снегурочка. Ой, доченька, ведь ты хотела именно велосипед на праздник! – воскликнула Сашенька, обменявшись взглядом с мужем: «Ты на самом деле хороший отец, спасибо тебе за все!» Она взяла Снегурочку за руку.
– Снегурочка, скажи «спасибо» своему чудесному папочке!
– Я не Снегурочка. Меня зовут Подушка! Спасибо, папочка! – Девочка подбежала к отцу и бросилась к нему на шею.
– Нужно сказать «спасибо» партии и товарищу Сталину! – добавила Сашенька. Но дети уже пробовали оседлать подарки.
– Спасибо, товарищ Ста… – Снегурочка потеряла интерес к этой фразе и понеслась за бабочкой, а Карло попытался сесть на велосипед, но упал – и в результате были слезы, утешающие объятия и мороженое на кухне.
* * *
Часам к трем на улице стало слишком жарко, воздух сгустился и, казалось, гудел от зноя. Серебристый сосновый бор, который окружал их дом, звенел, как летом, поблизости раздавался гул голосов, звон бокалов, ржание лошадей.
Сашенька отдыхала в гамаке, наблюдая за тем, как Ваня, все еще в сапогах и галифе, но с обнаженным торсом, широкоплечий и мускулистый, ставит на велосипед для Карло еще два колеса для устойчивости, используя запчасти от старой детской коляски. Сашенька дивилась его находчивости (раньше он был токарем), она вспомнила, как они впервые встретились на Путиловском заводе в Петрограде, когда ей было семнадцать, а ему чуть больше. У них не было сентиментальных признаний и ухаживаний, с гордостью думала Сашенька, никакого буржуазного мещанства или гнилого либерализма, они были слишком заняты революцией.
Они просто договорились пожениться и не позаботились зарегистрировать свой брак в загсе, пока правительство не переехало в Москву. Потом началась Гражданская война. Она занималась партийной работой, а по вечерам училась в Промакадемии. Затем их с Ваней направили в деревню выбивать хлеб из упрямых крестьян и коллективизировать их маленькие наделы.
Они жили в одной из клетушек Дома Советов, как и другие пары, и не имели собственности. «Не могу поверить, – думала она сейчас, – что нам уже скоро сорок». Смольный институт благородных тупиц казался далеким, будто Средние века.
За забором сосед сменил пластинку на патефоне и начал подпевать одной из песен Дунаевского из музыкального фильма «Веселые ребята».
– Дунаевский приедет позже, на закуску, Ваня, – сказала она.
– Вместе с Утесовым и несколькими молодыми писателями. Их привезет дядя Гидеон. Ему, может, даже удастся уговорить прийти Беню Гольдена.
– Кого? – переспросил он, нахмурившись и прилаживая колесо к велосипеду.
– Писателя, чьи рассказы о гражданской войне в Испании я недавно читала, – ответила она.
Ваня пожал плечами. Сашеньке захотелось, чтобы муж больше интересовался певцами, писателями и известными киноартистами. И не случайно. Ваня однажды назвал их «сборищем ненадежных и зачастую подозрительных элементов, а твой дядя Гидеон хуже всех». Она знала, что Ваня предпочитает общество партийных работников и военных, но те бывали такими жесткими и суровыми, а с началом репрессий стали еще хуже. Кроме того, Сашенька работала редактором, ее журнал читали жены всех ответственных работников. Поэтому знакомства с известными людьми были частью ее обязанностей.
– Приедет Сатинов и дядя Мендель, тебе будет с кем поговорить о политике, – ответила она.
– Сколько человек ты пригласила? – спросил он, пытаясь отбалансировать велосипед.
– Не знаю, – мечтательно ответила она. – У нас большой дом…
Эта дача была их недавним приобретением, и иногда звуки и запахи здесь напоминали Сашеньке семейный загородный особняк Цейтлиных, где Мендель приобщил ее к марксизму.
Сашенька с Ваней получили дачу прошлым летом, в 1938 году, тогда же им дали и квартиру на Грановского, и личного шофера. Чистка в партийных рядах – жестокий и кровавый процесс. Многие не выдержали испытания, их выбросили на обочину, приговорили к смерти, к «высшей мере наказания», говоря официальным языком. Некоторые из старинных Сашенькиных подруг и знакомых оказались предателями, шпионами и троцкистами… Она никогда не думала, что столькие скрывались под масками, прикидывались верными коммунистами, когда на самом деле являлись фашистами, вредителями и предателями.
Столько товарищей исчезло в «мясорубке» – Сашенька, как и все ее знакомые, убрала их фотографии из семейного альбома, зачеркнула их лица. Даже Ваня с Сашенькой чувствовали себя неуютно, хотя оба были преданными борцами за революцию.
Ваня встал и позвал Снегурочку; девочка выбежала из-за угла, а за ней маленький Карло.
– Велосипеды готовы. – Ваня посадил дочь на сиденье.
– Не спешите, товарищ Подушка, потихоньку, не так быстро, ноги на педали, крути…
– И я хочу, – запищал Карло.
– Подожди, Карло, ох, Карло… Не волнуйся, медвежонок, я тебя держу!
– Я кролик, папочка! – гневно закричал малыш.
Родители засмеялись. – Не смейся, глупая мамочка!
Сашенька улыбнулась, ее сердце было полно любви к маленькому сыночку. И пусть он бывает груб с нею, лишь бы папе, у которого крутой нрав, не грубил.
– Осторожней, Кролик, – предостерегла она, но было уже поздно: желая во что бы то ни стало догнать сестру, он поехал слишком быстро, свернул, чтобы не сбить цыпленка, и упал с велосипеда.
– Хочу к мамочке! – заплакал он.
Сашенька снова взяла его на руки, при этом он тут же перестал плакать и потребовал, чтобы его опять посадили на велосипед.
– Папочка, мамочка! Посмотрите на меня! – Он снова взгромоздился на велосипед.
– Мы не сводим с тебя глаз! – засмеялась Сашенька. Обернувшись, она увидела, как Снегурочка мастерски управляется с машиной. Она спрыгнула с велосипеда, сияя как новая монета, бросилась папе в объятия и потом стала танцевать, пытаясь поймать бабочку и размахивая подушкой одновременно.
– Здесь слишком жарко, и я очень проголодался, – заявил Ваня. – Пойдемте в дом.
2
Где-то час спустя Сашенька сидела, скрестив ноги, на полу, играла с детьми в детской рядом с «красным уголком», где висели портреты Ленина и Сталина. Она слышала, как на кухне Разум с Ваней спорят о футбольном матче «Спартак» – «Динамо» (Москва).
«Динамо» сыграло неудачно. «Спартаковцы» снесли форварда «Динамо» в штрафной площадке, но судья ограничился предупреждением.
– А может, он вредитель? – пошутил Разум.
– А может, ему нужны новые очки?
Никто бы не стал полгода назад шутить о вредительстве, даже на футбольном матче. Людей арестовывали и расстреливали за меньшее. Сашенька вспомнила, как арестовали директора московского зоопарка за то, что он отравил советского жирафа, как арестовали школьника из 118-й школы, совсем недалеко от их городской квартиры, за то, что он бросался камнями и случайно попал в портрет Сталина.
Когда арестовывали кого-то из их товарищей, Ваня всегда закрывал дверь кухни (чтобы дети не услышали) и шепотом называл имя.
Если арестовывали кого-то очень известного, как Бухарин, например, он лишь пожимал плечами:
– Враги повсюду.
Если речь шла об их хорошем друге, с которым они отдыхали в Сочи, она очень сожалела.
– Органам лучше знать, но…
– Причина есть всегда, – отвечал муж. – Значит, так надо.
– Эти люди скрывают свое истинное лицо и маскируют нищету своих убеждений. А ведь Снегурочка хотела поиграть с их детьми….
– Значит, она не будет завтра играть! – резко обрывал Ваня.
– И не звони Елене! Будь осторожна!
Он целовал ее в лоб – и на этом разговор заканчивался.
«Нельзя делать революцию в шелковых перчатках», – говорил товарищ Сталин, и Сашенька каждый день повторяла его слова. Но недавно, на XVIII съезде партии, товарищ Сталин сказал, что с врагами народа покончено. Ежов, неистовый нарком внутренних дел, был снят с поста и арестован за превышение власти, а новым наркомом назначен Лаврентий Павлович Берия, который восстановит социалистическую законность.
Из-за выпитого пива и жары беседа текла лениво, мужчины хохотали над одним из голов, которые забил Ваня за их любительскую футбольную команду.
Сашеньке трудно было представить, почему мужчины так любят обсуждать футбол. Она вздохнула. Они с Ваней были полными противоположностями: он рабочий из крестьян, она – образованная дочь буржуа. Но всем известно, что у таких разных людей зачастую бывают крепкие браки: она получила доброго, успешного мужа, родила двух прекрасных детей, у нее был личный шофер, машины, эта идиллическая дача, а теперь и два американских холодильника.
Каролина стала накрывать к обеду большой стол на веранде. Сашенька, которая всегда приглашала гостей отпраздновать Первомай, размышляла над предстоящим обедом и гостями. Дядя Гидеон приведет своих друзей-кутил и будет вести себя не совсем пристойно. Раздался визг. Карло схватил любимую подушку Снегурочки, девочка бегала за ним по гостиной, возле «красного уголка». Они хохотали во все горло.
Сашенька прогуливалась по веранде, напевая одну из песен Любови Орловой.
Она остановилась, на нее внезапно накатила пугающая волна счастья. Она верно выбрала свой путь в истории; мощь Советского Союза была велика – громадные металлургические заводы и тысячи танков и самолетов; товарища Сталина любит народ. Как многого достигла партия! В какое счастливое и героическое время она живет! Что бы сказал ее дедушка, туробинский раввин, до сих пор живущий в Нью-Йорке, о ее головокружительном счастье?
«Не искушай судьбу», – так бы он сказал, но ей как никому другому было прекрасно известно, что это средневековые суеверия! А праздновать было что!
– У нас есть водка? – прокричала она Ване.
– Да, и графин грузинского вина в багажнике машины!
– Отлично, налей мне выпить! И поставь на патефоне танго утесовского джаза!
К ней присоединились дети и муж. Ваня поднял Снегурочку на руки и сделал вид, что медленно танцует с ней, как совзрослой. Сашенька держала на руках Карло и, подпевая, кружилась с ним. Они с Ваней одновременно перевернули детей вверх тормашками, а потом подхватили их опять. Дети завизжали от восторга.
«Сколько еще товарищей танцуют со своими детьми? – подумала Сашенька. – Большинство из них – такие скучные!»
3
Солнце спустилось за горизонт, окрасив сад в ностальгический багрянец, который заставляет москвичей задуматься, как бы провести лето на дачах.
В семь начался ужин, и, как и предсказывала Сашенька, первым приехал дядя Гидеон, а с ним несколько приятелей: Утесов и Цфасман с Машей, молодой актрисой Малого театра с надутыми губками – Сашенька подумала, что это его новая победа.
Гидеон, мужчина уже не первой молодости, но все еще сильный и энергичный, остался таким же бесстыдником, как и двадцать лет назад. На нем была простая рубаха и голубой французский берет – подарок, как он утверждал, его приятеля Пикассо.
Или Хемингуэя? Казалось, кого только не знал Гидеон – балерин, летчиков, актеров, писателей. Сашенька рассчитывала, что дядя приведет эту богему сегодня к ним на дачу.
Дядя Мендель, весь изжарившийся в теплом костюме и галстуке, прибыл точно в назначенный час со своей женой Наташей и дочерью-красавицей Леной, студенткой, которая унаследовала от матери раскосые глаза и смуглую кожу.
Мендель тут же принялся обсуждать с Ваней внешнюю политику.
– Японцы лезут в драку… – начал он.
– Пожалуйста, хватит о политике, – попросила Лена, топнув ножкой.
– А больше я не знаю, о чем говорить, милая, – запротестовал отец своим звучным баритоном.
– Вот именно! – выкрикнула дочь.
Вскоре на подъездной аллее было не проехать от ЗИСов, «бьюиков» и «линкольнов», которые пытались припарковаться на обочине. Сашенька попросила Разума навести порядок. Разум, пьяный в стельку, стал кричать, показывать, куда встать, стучать кулаком по крышам автомобилей, но закончилось все тем, что он угостил остальных шоферов пивом и они организовали собственный пикник у ворот. К Сашенькиному изумлению, от вмешательства Разума стало еще хуже.
Пьяный Разум был особенностью всех приемов Палицыных.
Сашенька пригласила гостей к столу.
Гости наполнили тарелки закусками, которыми был щедро уставлен стол: пирожки, блины, копченая сельдь и осетр, говяжьи котлеты.
Пили водку, коньяк, крымское шампанское. Роль хозяйки непроста, но Сашеньке нравилось, особенно после знакомства с новыми приятелями Гидеона, людьми искусства.
– Значит, это твоя племянница, Гидеон? – спросил Леонид Утесов, не выпуская Сашенькину руку из своей ладони. – Какая красавица! Я очарован. Может, сбежите от своего супруга и поедете со мной на гастроли на Дальний Восток? Нет? Она мне отказывает, Гидеон. Что же мне делать?
– Мы любим ваши песни, – сказала Сашенька, наслаждаясь мужским вниманием и радуясь, что надела такое красивое летнее платье. – Ваня, поставь пластинку Утесова!
– Зачем же играть музыку? – воскликнул Гидеон. – Когда ты можешь сама с ним играть!
– Дядя, ведите себя прилично, а не то будете мыть посуду, – пригрозила Сашенька, в изумлении тряся своей коротко стриженной головкой.
– Вместе с Каролиной? – взревел он. – Почему бы и нет? С превеликим удовольствием!
Ваня попросил тишины и поднял тост за Первомай и за «родного товарища Сталина».
Сгущались сумерки, Утесов начал наигрывать на пианино, к нему присоединился Цфасман. Вскоре они вместе запели одесскую тюремную песню. Дядя Гидеон аккомпанировал им на баяне. Пианист из Художественного театра играл на пианино, а Исаак Бабель, крепкий малый со смешливыми глазами за стеклами очков и озорными усами, вздернутыми над широким ртом, склонился у инструмента и наблюдал за игрой.
Гидеон утверждал, что где Бабель, там и веселье. Сашенька обожала его «Конармию», его взгляд на вещи.
– Бабель – это наш Мопассан, – сказала она Ване, когда супруг подошел к ним; он лишь пожал плечами и вернулся к себе в кабинет. Сашенька с Карло на руках стояла подле музыкантов и подпевала, а мужчины делали вид, что поют лишь для нее. Снегурочка в танце кружилась по комнате, в нарядном розовом платье, со своей неизменной подушечкой. Пока над дачей лилась воровская песня, Сашенькины гости – писатели в мешковатых льняных костюмах, усатые партийные деятели в белых гимнастерках, кепках и широких брюках, летчик в форме (один из «сталинских орлов»), актрисы, благоухающие французскими духами, в платьях с низким декольте а-ля Скиапарелли [10]10
Модный итальянский дизайнер того времени
[Закрыть]– вели неспешные беседы, пели, курили, флиртовали.
Первомай начался парадом на Красной площади, а закончился попойкой на советский лад, с верхов общества до низов. Где-то даже сам товарищ Сталин с товарищами из правительства поднимал тост за революцию. Ваня как-то рассказывал Сашеньке, что за Мавзолеем есть небольшая комната, где стоит выпивка и закуска, потом все едут к маршалу Ворошилову, а потом – пировать на одну из подмосковных дач.
От шампанского немного кружилась голова, Сашенька, чуть покачиваясь от выпитого, побродила по саду, полежала в гамаке, натянутом между двумя сучковатыми яблонями.
Она сама подпевала льющимся песням, наблюдая за детьми.
– Сашенька, – позвала Каролина. – Может, детям пора спать? Карло уже устал. Он еще слишком мал.
Сашенька посмотрела на Карло – он в голубой пижаме с нарисованными советскими самолетами сидел в кресле и дремал под музыку. Дядя Гидеон аккомпанировал Снегурочке на баяне и кричал:
– Браво, Подушечка! Ура!
– Моя подушечка, подушечка, подушечка танцует с дядей-душечкой, душечкой, душечкой, – пела малышка, погрузившись в собственный мир. – Трампам-пам, трам-пам-пам!
– Спасибо, Каролина, – ответила Сашенька. – Пусть Карло еще побудет. Детям так весело.
Конечно, детям уже давно пора было спать, но когда они вырастут, смогут похвастаться: «Мы видели, как Утесов и Цфасман вместе пели блатные песни! Да, в 1939 году, после Великого прорыва, после коллективизации и многих лет борьбы, они пели у нас на даче!»
Она поздравила себя с тем, что вечер удался. Почему все приехали к ней в дом? Потому что она редактор журнала? Она была «культурной советской женщиной», хорошо известной своей «партийностью», своей суровой верой в партию. Неужели пришли потому, что мужчины считают ее привлекательной? «Возле меня никогда еще не было такой суеты, – подумала она.
– Хорошо, что я надела свое льняное летнее платье, оно так оттеняет мой загар». И конечно, гостей привлекала власть ее мужа. Все писатели были этим очарованы.
– Значит, вот она – товарищ редактор журнала «Советская женщина», – раздался насмешливый голос позади нее.
– Вы меня напугали, подобравшись так исподтишка, – засмеялась она, повернувшись в гамаке, чтобы посмотреть, кто это над ней подшутил.
– А кто бы устоял против такого искушения? – ответил он.
– Вам следует относиться к товарищу редактору с уважением, достойным советского человека! Кто вы такой? – спросила она, поднимаясь; от шампанского немного кружилась голова.
– Меня не приглашали, – признался мужчина, – но я все равно пришел. Услышал о ваших приемах. Все здесь – или почти все.
– Вы имеете в виду, что я всегда забывала вас пригласить?
– Именно, но меня трудно заполучить.
– А вы не производите впечатления скромного человека. Или слишком несговорчивого. – Она была рада, что надушилась «Коти». – Тогда почему вы пришли?
– Даю вам три попытки.
– Вы горный инженер из Сталино?
– Не угадали.
– Вы летчик, один из сталинских соколов?
– Не угадали, последняя попытка.
– Вы важный аппаратчик из Томска?
– Я сейчас не выдержу, – прошептал он.
– Тогда ладно, – сдалась Сашенька. – Вы Беня Гольден, писатель. Мой грешный дядя Гидеон сказал, что пригласил вас. А вам известно, что мне нравятся ваши испанские рассказы?
– Премного благодарен, – сказал он по-английски с американским акцентом. – Мне всегда хотелось писать для «Советской женщины». Это моя розовая мечта.
– Вы сейчас смеетесь надо мной, – вздохнула она, отдавая себе отчет в том, что ей нравится беседовать с этим странным мужчиной. – Но нам действительно нужна статья о том, как приготовить детское шоколадное пирожное и советские конфеты – вкусные и полезные лакомства для семей трудящихся. Или, если вас это не вдохновляет, может быть, тысячу слов о духах «Красная Москва», которые выпускает парфюмерный трест товарища Полины Молотовой? Сейчас не смейтесь – я серьезно.
– Да я бы и не посмел! Никто бы в наши дни не стал смеяться не подумав, особенно когда дело касается духов товарища Полины, которые, как известно каждой советской женщине, – настоящий переворот в парфюмерном деле.
– Обычно вы пишете о войне, – заметила Сашенька. – Как вам кажется, сможет Беня Гольден справиться с по-настоящему серьезным заданием?
– Ваши задания по-настоящему серьезны, товарищ редактор, – ответил Беня Гольден. – Я верю, вы не станете смеяться над бедным писакой.
– Ну да! Бедным писакой! Ваши рассказы расходятся неплохими тиражами.
Повисло молчание.
– Мне прикажете стоять при всем честном народе, – спросил Беня, меняя тему разговора, – или разрешите присесть рядом с вами?
– Разумеется. – Сашенька подвинулась в гамаке.
Беня был одет в белый костюм с очень широкими брюками клеш и пристально смотрел на нее желтыми зрачками своих голубых глаз из-под нависших бровей.
Он уже начинал лысеть. В неярком розовом свете она видела его длинные, как у девушки, ресницы, и ей было известно, что по происхождению он еврей из Галиции, которая сейчас являлась территорией Польши. Сашенька вспомнила: мать говорила, что галичане наглее, чем литовцы, – вероятно, Ариадна знала это по собственному опыту. «Не уверена, что он мне нравится, – внезапно подумала она, – есть в нем какая-то нагловатость».
Она ощутила скованность в движениях, когда усаживалась назад в гамак, чувствуя, что ее раздражает то, как он к ней подкрался. Он посягнул на ее уединение, от его близости у нее все внутри дрожало.
– У меня есть идея для статьи, – сказал Беня. – Как вам?
«Благотворное, но и развращающее влияние духов «Красная Москва» и чулок Мосшвейпрома на ударниц и стахановок угольных шахт Донбасса в ходе выполнения Второй пятилетки».
Он засмеялся, и Сашенька подумала, что он, наверное, пьян, если говорит такие нелепые и опасные вещи.
– Мне не очень нравится эта идея, – рассудительно заметила она. Встала, качнув гамак.
– Сейчас вы ведете себя как важная советская матрона. – Он закурил.
– В своем доме я буду вести себя, как хочу. Это была мещанская шутка, совсем не наша. Думаю, вам лучше всего уйти.
Она бросилась к дому, прямо дрожа от ярости. На мгновение она расслабилась, его слава и его присутствие в ее доме вскружили ей голову, но верность партии отрезвила ее. Этот кривляющийся наглец приехал сюда случайно или его подослали, чтобы погубить ее вместе с семьей? Неужели он не знает, кто ее муж? Беспокойство о зыбком счастье еще больше растревожило ее.
