Текст книги "Сашенька"
Автор книги: Саймон Джонатан Себаг-Монтефиоре
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)
Затем, вынырнув из туманной темноты, Сашенька увидела Карло, который спал в большом кресле у пианино. Он выглядел очаровательно, его вздернутый носик и закрытые глазки были такими трогательными.
Снегурочка сидела у дяди Гидеона на коленях и старалась засунуть в рот уголки своей розовой подушки, пока тот беседовал с Утесовым о новой картине Эйзенштейна «Александр Невский». Подружка Гидеона, актриса, сама почти дитя, сидела рядом с ними на диване и широко распахивала глаза, прислушиваясь к разговору мужчин.
– Дядя Гидеон? – позвала Сашенька.
– Мне что-то угрожает? – притворно ужаснулся он.
– Мне не нравится ваш приятель Гольден. Я хочу, чтобы он ушел. – Сашенька взяла Карло на руки и поцеловала в лоб, осторожно, чтобы не разбудить.
– Пошли, Снегурочка. Пора спать.
Откуда-то появилась Каролина и поманила пальцем девочку.
– Не хочу спать! Не хочу спать, – закричала Снегурочка. – Я играю с дядей Гидеоном.
Гидеон хлопнул себя по колену.
– Даже я должен был ложиться спать в такое время, когда был маленьким!
Внезапно Сашенька почувствовала, что устала от вечеринки и гостей.
– Не капризничай, Снегурочка, – попросила она. – Вы сегодня получили такие прекрасные подарки. Мы позволили вам поиграть, но сейчас вы уже устали. Я не устала, ты глупая, я хочу еще обнять дядю Ираклия! – Снегурочка топнула ногой и сделала вид, что очень рассердилась. Сашенька рассмеялась.
Из гостиной прекрасно просматривалась часть Ваниного кабинета. Направляясь к двери кабинета мужа, Сашенька видела его кудрявую седеющую голову и его грудь в портупее. Он все еще был в синих брюках, но теперь уже в своей любимой вышитой рубашке.
Ваня сидел за столом, на котором стояли три телефонных аппарата, один из них – новая оранжевая «вертушка», экстренная связь с Кремлем. Он спорил с дядей Менделем, одним из немногих старых большевиков, которого избрали в Центральный комитет на съезде в 1934 году, а на XVIII съезде переизбрали. Остальная «старая гвардия» сгинула в «мясорубке», Сашенька знала, что многих уже расстреляли. Но Мендель выжил.
Они обсуждали джаз: советский и американский. Менделю больше была по душе советская интерпретация, Утесов и Цфасман, а Ваня предпочитал Глена Миллера.
– Ваня, – трубным голосом, удивительным для такого тщедушного тельца, пробасил Мендель, – советский джаз отражает борьбу русских рабочих.
– А американский джаз, – отвечал Ваня, – борьбу негров против белых угнетателей…
– Не хочу спать, – заревела Снегурочка, падая на пол.
Подскочил Ваня, как пушинку поднял Снегурочку на руки и поцеловал.
– А сейчас – спать!
– Но я не видела дядю Ираклия, а он хотел посмотреть на мою подушку!
– Что ж, ему придется пропустить такое редкое удовольствие, – сказал дядя Мендель, взглянув на часы. – Уже поздно, детям пора спать!
– Спать, а то уши надеру! – Ваня опустил Снегурочку на пол и легонько подтолкнул. – Немедленно!
– Слушаюсь, товарищ папа, – смирилась Снегурочка. – Спокойной ночи, папа, спокойной ночи, дядя Мендель.
Девочка убежала.
– Спасибо, Ваня, – поблагодарила Сашенька и последовала за дочерью, неся на руках Карло.
Хлопнула дверь машины, на веранде послышались легкие шаги – из-за угла появился любимец семьи Ираклий Сатинов, красавец в белой летней сталинке, мягких бежевых сапогах и белой кепке.
– Где моя Снегурочка? – позвал он. – Не говорите Подушке, что я приехал!
– Дядя Ираклий! – закричала Снегурочка, вбегая в комнату, распахивая объятия и целуя его.
Сашенька троекратно расцеловалась с другом семьи, и тут на нее налетела дочь.
– Ираклий, привет. Снегурочка так хотела тебя видеть! Теперь, Снегурочка, когда ты увидела дядю Ираклия, иди спать! Скажи спокойной ночи товарищу Сатинову!
– Но, папочка, мы с подушкой хотим поиграть с Ираклием, – заплакала Снегурочка.
– Спать! Сейчас же! – прикрикнул Ваня, и Снегурочка бросилась назад по коридору в свою комнату.
Сашенька подумала, что с годами Ираклий Сатинов становится все красивее и красивее. В его смоляных волосах поблескивала седина. Она вспомнила, как Ираклий с Ваней приехали за ней, когда умерла ее мать, как они оба были к ней добры. Теперь Сашенька наблюдала, как Сатинов обнимает своего лучшего друга, потом они с Менделем обменялись рукопожатием.
– С Первомаем, товарищи! – сказал он с сильным грузинским акцентом. – Извините, что опоздал, мне нужно было просмотреть бумаги.
Сатинов, который раньше был одним из руководителей Закавказского крайкома партии, теперь работал в аппарате ЦК на Старой площади, недалеко от Кремля.
– Какой праздник, Сашенька! Джазисты поют дуэтом? Даже на приеме в Георгиевском зале Кремля я такого не видел. Надеюсь, ты, Ваня, не возражаешь, что со мной тут напросились несколько друзей из Грузии, они скоро приедут.
4
– Уже уходишь? – Дядя Гидеон наткнулся на Беню Гольдена, когда тот курил на маленькой веранде. – Ты ид-диот!
– Гидеон, замолчи. Слышал, что сказал Сатинов? Едут грузины! Какие? Какие-нибудь шишки? – прошептал Беня.
– Откуда я знаю, шмендрик! Может, это грузинские певцы, повара или танцоры.
Гидеон схватил Беню за руку и потянул в темный сад. Беня нервно оглядывался.
– Здесь нас никто не услышит, – произнес Гидеон, убедившись, что Разум и другие водители распевают у ворот хулиганские песни.
– Если это простые повара или певцы, почему же ты вытащил меня сюда и почему, Гидеон, ты разговариваешь шепотом?
По небу разлилось розовое зарево, ухал филин, над садом витал сладкий аромат свежей зелени. Гидеону чрезвычайно нравился Беня Гольден, он считал его молодым, подающим надежды писателем. Они оба любили женщин, хотя Гидеон говаривал: «Я животное, а Беня – романтик». Он обнял приятеля.
– Если эти грузины – большие шишки, – сказал он, – то чем меньше такие люди, как они, знают о таких людях, как мы, тем лучше.
Ему вспомнился брат – Самуил Цейтлин, Сашенькин отец, который, как он считал, уже давно умер. Внезапно у него защемило в груди, ему захотелось плакать.
– Уф, пора идти! Умерь свое любопытство, Беня! А шепчу я потому, что ты большой шмендрик, потому что ты обидел мою племянницу. Как же так?
– Я дал маху с товарищем редактором. Она совсем не похожа на Душечку, – сознался Беня, вспоминая чеховскую героиню, – и далеко не дура. Я и понятия не имел, что она такая необыкновенная. Счастлива в браке?
– Ну ты иди-и-иот! Во-первых, она жена Ивана Палицына, мой дорогой Беня, и во-вторых, она никогда не смотрит на других мужчин! Первая любовь, с тех пор они вместе. Что ты сотворил? Ущипнул ее за зад? Или сказал, что маршал Ворошилов тупица?
Беня минуту помолчал.
– И то и другое! – признался он.
– Ты польский негодник, шалопай!
– Гидеон, какая разница между негодником и шалопаем?
– Негодник всегда проливает выпивку на шалопая.
– Тогда кто же я?
– И то и другое! – ответил Гидеон и засмеялся.
– Но дело в том, что у меня нет работы, – признался Беня. – Я уже давно не писал. Это, конечно, все знают. Мне вправду необходим заказ от ее журнала.
– На статью о чем? Об организации джазового бала-маскарада для рабочих в честь принятия соцобязательств? У тебя стыд есть? – спросил Гидеон.
– Зачем я ее дразнил? – заохал Гольден. – Почему я не могу держать язык за зубами? А сейчас ты заставляешь меня волноваться, Гидеон. Она же на меня не донесет, верно?
– Понятия не имею, Беня. Органы и партия повсюду. В таких домах следует вести себя по-иному. Она только с виду мягкая.
– Именно поэтому я и пришел. Хочу почувствовать и понять, что ими движет – людьми, наделенными властью и силой. А эта Венера с загадочными насмешливыми серыми глазами находится в самом центре.
– Ага. Понимаю. Так ты можешь понять суть нашего времени, написать «Человеческую комедию» или «Войну и мир» о нашей революции, а главной героиней будет наша принцесса Сашенька из особняка на Большой Морской? Мы все, писатели, одинаковые. Жизнь моей племянницы – лакомый кусочек, да?
– Да, та еще история, должен признаться. Я встречал многих: маршалов, членов Политбюро, чекистов. Некоторые убийцы такие нежные – как мимозы. В доме у Горького я познакомился со зловещим Ягодой, а однажды играл на гитаре с ненормальным убийцей Ежовым на берегу моря. – Беня больше не улыбался. Он обеспокоенно взглянул на Гидеона. – Но «мясорубка» закончилась, я прав?
– Товарищ Сталин говорит, что закончилась, – кто я такой, чтобы ему не верить? – Сейчас он вообще перешел на еле слышный шепот. – Неужели ты думаешь, что мне удалось бы прожить так долго, если бы я задавал такие глупые вопросы? Я? С моим происхождением? Я поступаю как должно – официально признанный единоличник, – я утешаюсь, причащаясь к выпивке и женскому телу. Я провел последние три года в ожидании стука в дверь, но пока меня не трогали.
– Кто не трогал? Разумеется, товарищ Сталин не знал о том, что происходит, правда? Разумеется, это все Ежов и чекисты, вышедшие из-под контроля? Теперь Ежова нет, и добрый Берия остановил «мясорубку». Слава богу, товарищ Сталин вновь взял бразды в свои руки.
Гидеон почувствовал холодок страха. Хотя он считал себя простым журналистом, он, как и все известные писатели – сам Беня, Шолохов, Пастернак, Бабель, даже Мандельштам, пока его не взяли, – прославлял Сталина и голосовал за высшую меру наказания для врагов народа. На собраниях Союза писателей он поднимал руку и голосовал за расстрел Зиновьева, Бухарина, маршала Тухачевского: «Расстрелять, как бешеных собак!» – требовал он вместе со всеми присутствующими, и Беня Гольден тоже. Даже сейчас он понимал, что не стоит обсуждать столь скользкий вопрос с таким вспыльчивым Беней. Он придвинулся к Бене ближе, так близко, что его борода щекотала Бенино ухо.
– Дело не только в Ежове! – пробормотал он. – Приказы отдавались сверху…
– Сверху? О ком ты говоришь?
– Не стоит писать книгу об органах и дразнить мою племянницу насчет комсомольских пирожных. Беня, нужно писать о чем-то, что радует. Поехали в Переделкино – Фадеев устраивает прием и раздает посты в Союзе писателей, поэтому будь повежливее и больше не ошивайся тут, если хочешь когда-нибудь работать!
– Ты прав. Стоит попрощаться с Сашенькой?
– Хочешь, чтобы тебе оторвали яйца? Я подгоню машину и заберу свою девочку. Скажу этой шаловливой лисичке, что мы уходим.
Когда они отъезжали, на подъездной аллее показались два черных «бьюика».
– Это приехали грузины? – прошипел Беня с заднего сиденья машины Гидеона. Маша сидела возле водителя и курила.
– Не оглядывайся, – прорычал Гидеон, – иначе мы превратимся в соляной столп!
Он надавил на газ, и машина понеслась прочь, взвизгнув шинами и взметнув облачко пыли.
5
Праздник закончился. Неполный месяц проливал свой мягкий свет на разогретые сумерки. Мендель, который безостановочно курил и трубно кашлял, и Сатинов – они оба работали на Старой площади – обговаривали перестановку кадров на МТС. Сашенька с Ваней стали убирать со стола.
За исключением неловкого момента с Беней Гольденом, вечер прошел на ура. В полумраке показалась бледная как стена фигурка.
– Мамочка, я не могу заснуть, – сказала Снегурочка, так воинственно размахивая подушкой, что Сатинов прыснул.
Сашенька почувствовала прилив нежности. Она не смогла удержаться и обняла дочь, вероятно, вспомнив холодность собственной матери. Но дело было в том, что Сашенька всегда радовалась, когда видела дочь.
– Иди я тебя обниму! Потом быстро в постель. Не слишком балуйте ее, особенно ты, Ираклий!
Снегурочка прыгнула Сашеньке в объятия.
– Этот ангелочек когда-нибудь пойдет спать? – рявкнул Ваня.
– Мама, мне нужно тебе что-то сказать.
– Что, дорогая?
– Меня разбудила подушка, чтобы я передала Ираклию донесение!
– Прошепчи мне его на ушко и быстро в кровать, не то папа рассердится.
– Очень рассердится! – подтвердил Ваня, который подхватил обеих, обнял и поцеловал Сашеньку, пока та тыкалась носом в щечку дочери.
– Мамочка, а что делают в саду те привидения? – спросила Снегурочка, указывая пальчиком через плечо матери.
Сашенька обернулась и стала вглядываться в окно.
Привидениями были четверо коротко стриженных молодых мужчин в белых костюмах. Все четверо вошли на веранду.
– Коммунистический привет, товарищ Палицын, – поздоровался один из них. В кабинете Вани зазвонил телефон, кремлевская «вертушка».
Через несколько минут Ваня вернулся, взъерошенные волосы придавали ему озабоченный вид. Он подозвал Сатинова.
– Ираклий, звонил твой приятель, товарищ Игнатишвили. – Сашенька знала, что Игнатишвили руководит отделом НКВД, отвечающим за дачи членов Политбюро и их питание. – Он говорит, что едет сюда с друзьями. Нам понадобится что-то из грузинской кухни…
Сатинов поднял глаза.
– Он предупреждал, что может приехать. Но с кем? Сказал, что с грузинскими друзьями.
– Грузинская кухня? – быстро соображала Сашенька. – Сейчас только полночь. Разум!
Слегка покачиваясь, вошел водитель.
– Ты вести машину сможешь?
Разум пребывал в такой стадии опьянения, какая свойственна лишь русским: он был пьян настолько, что практически уже трезв.
– Всегда готов, товарищ Сашенька. – Он громко икнул.
– Я позвоню в «Арагви», – предложил Сатинов, направляясь к телефону в кабинете.
Этот ресторан находился на улице Горького.
– Товарищ Разум, быстро в Москву, в «Арагви», и привезите что-то из грузинских блюд. Катитесь!
Разум спрыгнул с веранды, потерял опору, чуть не упал, встал и пошел к машине.
– Постой! – прокричал Сатинов. – Игнатишвили что-то привезет. У него лучшая еда в Москве.
Повисла пауза, Сатинов и Ваня переглянулись с молодыми мужчинами в белых костюмах, которые караулили у ворот, а луна заливала их серебристым светом.
– Кто едет, мамочка? – в тишине спросила Снегурочка.
– Тихо, Воля! Иди спать! – сказал ей отец, сверкая глазами. Он называл ее по имени, только когда был настроен очень и очень серьезно. – Сашенька, нужно приучить этого ребенка к дисциплине…
– С кем он едет? – спросила Сашенька у Вани, впервые забеспокоившись.
– Возможно, с Лаврентием Павловичем…
– Думаю, я поеду. Вечер был чудесный, – сказал Мендель, чьи жена и дочь уже давно ушли.
Сашенька отметила, что он, один из немногих руководящих работников, продолжал носить неподходящий буржуазный костюм с галстуком и никогда не надевал китель как у Сталина. Мендель вытащил коробочку с лекарством и положил под язык таблетку нитроглицерина. – Вызову-ка я своего водителя. Не выношу этих крикливых грузин с их тостами. Ох! Поздно!
К воротам подъехала кавалькада машин, их мощные фары осветили зелень буйного сада. Призраки в белых костюмах открыли ворота и впустили несколько черных «линкольнов» и новый ЗИС.
На небе зажглись звезды. Из дома раздавались звуки пианино, с соседней дачи долетал смех. Сашенька увидела, как из машины выбрался белокурый мужчина со спортивной фигурой в знакомой синей форме с красными лампасами.
Сатинов выкрикнул по-грузински:
– Гамарджоба!
– И по-русски:
– Это Игнатишвили, он привез еду.
Сашенька увидела Игнатишвили с ящиком вина, у ворот из ниоткуда материализовались охранники в синих гимнастерках.
– Входите, товарищи, – пригласила Сашенька. – Сатинов предупреждал, что вы приедете.
Глаза Игнатишвили предупреждающе зыркнули на нее из темноты, когда она вышла поздороваться с новыми гостями, протянула руку и замерла.
6
Смуглый круглолицый Лаврентий Берия, в мешковатых белых брюках и вышитой грузинской рубашке, нес еще одну коробку с яствами. Сашенька знала, что Берия был назначен новым наркомом внутренних дел.
– Лаврентий Павлович! Добро пожаловать! – Ваня спустился с веранды навстречу гостям. – Позвольте, я вам помогу…
– Не беспокойся, сам донесу, – ответил Берия.
Сашенька заметила, что Ваня напрягся, и звуки ночи затихли, и у соседей перестали петь и чокаться бокалами.
Казалось, к ней в сад сошел с постамента памятник.
У подножья лестницы появился сам товарищ Сталин в белом летнем кителе, галифе и светло-коричневых сапогах, отстроченных красными нитками.
Его улыбающееся кошачье, почти азиатское лицо разрумянилось, он продолжал напевать грузинскую песню.
Казалось, даже луна только отражает исходящий от него свет.
– Мы узнали, что товарищ Сатинов едет к товарищу Палицыну, – произнес Сталин с мягким грузинским акцентом, посмеиваясь, как озорной сатир. – Потом узнали, что приглашен и Игнатишвили. Товарищ Берия сознался, что его тоже приглашали. Значит, не пригласили только товарища Сталина, а товарищ Сталин хотел побеседовать с товарищем Сатиновым. Поэтому я обратился ко всем, признавшись, что не настолько хорошо знаком с товарищем Палицыным, чтобы приходить к нему в гости без приглашения. «Давайте поставим вопрос на голосование», – предложил я. Голоса склонились в мою пользу, и все решили, что могут пригласить и меня. Но я пришел на собственный страх и риск. Я не обижусь, товарищи хозяева, если вы дадите мне от ворот поворот. Однако мы привезли с собою вина и грузинские деликатесы. Где же стол?
Сатинов сделал шаг вперед.
– Товарищ Сталин, вы уже немного знакомы с товарищем Палицыным, – начал он, – а это его супруга, Сашенька, которую вы можете помнить по…
– Добро пожаловать, товарищ Сталин. Для нас такая честь, – наконец обрела дар речи Сашенька. Ее охватило жгучее и совсем не свойственное большевичке желание сделать реверанс, какой она привыкла делать в Смольном перед портретом государыни. Она не помнила, как сошла по ступенькам в сад, как подошла к Сталину – он был ниже ростом, старше, еще более уставшим, чем она помнила, с болезненным цветом лица. Его левая рука почти не двигалась. Она заметила, что у него появилось небольшое брюшко, а карманы кителя неаккуратно заштопаны. Но потом она решила, что великие люди не обращают внимания на подобные мелочи.
Казалось, Сталин наслаждается произведенным эффектом. Он взял ее руку и поцеловал по старой грузинской традиции, глядя ей прямо в глаза своими золотисто-медовыми глазами.
– Товарищ Песец, на вас прекрасное платье.
«Он помнит мою партийную кличку со времен Петрограда! Вот это память! Как это лестно!» – изумилась она.
– Очень хорошо, что вы и ваш журнал учите советских женщин искусству хорошо одеваться. Платье на вас очень красивое, – продолжал он, поднимаясь по ступенькам.
– Благодарю, товарищ Сталин. – Она прикусила язык, чтобы не сболтнуть, что наряд куплен за границей.
– Хоть раз, товарищи, партия назначила на должность как раз того, кого надо…
Сталин засмеялся, остальные тоже засмеялись, даже Мендель.
– Присоединяйтесь к нам, товарищи Сатинов и Палицын. И вы, товарищ Мендель. – Сашенька заметила, что Сталин не очень-то приязненно относится к мрачному Менделю.
Берия, проходя мимо Вани, по-приятельски ткнул его в живот.
– Рад видеть тебя, Ваня. – Он прищелкнул языком. – Все спокойно? Все как часы?
– Абсолютно все. Добро пожаловать в мой дом, Лаврентий Павлович!
– Что скажешь о матче? «Спартаку» нужно преподать урок, и если наши форварды в следующий раз не выступят как надо, я с них шкуру спущу! – снова засмеялся Берия. – Сыграешь завтра в баскетбол в моей команде? У нас матч с охраной Ворошилова!
– Обязательно приду, Лаврентий Павлович. – Сашенька знала, что ее муж восхищается Берией, который работает как ломовая лошадь.
– Можно я здесь присяду? – скромно спросил Сталин, кивая на стол.
– Разумеется, товарищ Сталин, где хотите… – пригласила хозяйка.
Товарищ Игнатишвили расставил на столе блюда, а Сашенька наклонилась, чтобы разлить вино.
– Позвольте, я открою, – предложил Сталин, разливая красное вино. Он поднялся, чтобы наложить себе еды: лобио, шашлык из баранины, цыпленка табака, сациви, – затем опустился на свое место.
Игнатишвили, красивый блондин в отлично скроенной форме, с широкими плечами атлета, навис над Сталиным, накладывая и себе еду. Оба сели и начали есть, Игнатишвили на секунду раньше положил в рот лобио – ему полагалось пробовать блюда, предназначенные для товарища Сталина.
– Товарищ Сатинов, – тихо обратился Сталин.
Сатинов присел рядом с ним, по другую руку Берии.
Дальше – Игнатишвили, Ваня и Мендель.
– Лаврентий Павлович, а кто будет тамадой? – спросил Сталин.
– Товарищ Сатинов настоящий мастер говорить тосты! – ответил Берия.
Сатинов встал с рогом в руках и произнес первый тост: «За товарища Сталина, который привел нас через трудности к блестящим победам!»
– Можно было придумать что-то пооригинальней! – пошутил Сталин, но все присутствующие поднялись и выпили за него.
– За товарища Сталина!
– Что, опять за него? – пошутил Сталин. У него был на удивление мягкий и высокий голос. – Позвольте мне произнести тост: за Ленина!
Затем последовали тосты за Красную армию, за хозяев, за Сашеньку и советских женщин. Сашенька следила, чтобы у всех были полные тарелки и бокалы.
Она хотела запомнить каждое мгновение этого вечера.
Сталин по-грузински добродушно подшучивал над Сатиновым, но Сашенька чувствовала, что генсек его проверяет, оценивает. Она знала, что Сталину нравятся простые, достойные молодые люди, решительные и беспощадные, но хладнокровные и спокойные.
Сатинов был трудолюбивым профессионалом, но часто себе под нос напевал арии из опер.
Мендель закашлялся.
– Как твои легкие, Мендель? – поинтересовался Сталин, терпеливо слушая ответ Менделя со всеми медицинскими подробностями. Потом Сталин сообщил всем присутствующим: – В 1908 году мы с Менделем сидели в одной камере в Баиловке, в Баку.
– Верно, – подтвердил Мендель, подергивая свою жиденькую бородку клинышком.
– Менделю заботливая семья прислала передачу, он поделился со мной.
– Верно, я разделил еду на всех сокамерников, – уточнил Мендель в свойственной ему педантичной манере, давая понять, что не делал никаких различий между заключенными. Но Сашенька подумала, что лишь один сокамерник имел вес.
– В этом весь Мендель! Неподкупный автор популярного тома «Большевизм и нравственность»! Ты нисколько не изменился, Мендель, – заметил Сталин, подтрунивая с серьезным лицом. – Ты тогда был не мальчик, и сейчас не помолодел! – усмехнулся он, остальные засмеялись. – Но мы все стареем…
– Не все, товарищ Сталин, – в один голос воскликнули Игнатишвили, Ваня и Берия. – Вы нисколько не изменились, товарищ Сталин.
– Довольно, – отрезал Сталин. – Однажды Мендель отчитал меня за то, что я слишком много выпил на собрании, когда мы сидели в той старой конюшне в Сибири, он и по сей день никому спуску не дает!
Сашенька вспомнила, как Мендель поддержал кандидатуру Сталина после смерти Ленина, не дрогнул во время голода 1932 года, без колебаний проголосовал за расстрел «ублюдков», «бешеных собак» на пленуме 1937 года.
– Честно сказать, – поддразнивал Сталин Менделя, – мне часто приходится его осаждать, или у него пена изо рта пойдет или случится удар!
Все засмеялись, потому что педантичный фанатизм Менделя был широко известен. Но именно благодаря своему педантизму Мендель и остался в живых.
Сталин пригубил вино.
– Хотите послушать музыку, товарищ Сталин? – предложил Сатинов.
Сталин усмехнулся, как кот. Когда он затянул «Сулико», все грузины подхватили песню. Потом Сатинов запел «Черную ласточку». Сталин снова усмехнулся и красивым высоким тенором подхватил, ему баритоном подтягивали Игнатишвили, Берия и Сатинов. Сашенька заслушалась.
Потом полились церковные гимны, воровские песни: «Мурка», «С одесского кичмана». Неужели Сталин выбирает репертуар, чтобы все почувствовали себя как дома, удивилась Сашенька: для русских православные гимны, для грузин – их народные напевы, одесский колорит – для евреев; даже Мендель напевал «С одесского кичмана».
– Нам нужны страстные женщины! – воскликнул Берия. – Но я слишком много выпил. Думаю, я не смогу даже…
– Товарищ Берия, соблюдайте приличия! Тут присутствуют дамы, – заметил Сталин с притворной серьезностью и легкой улыбкой. – Завести патефон? У вас есть граммофон? Потанцуем?
Сашенька принесла пластинки. К счастью, Сатинов всегда дарил им на праздник Первомая и Седьмого ноября пластинки с грузинскими напевами, поэтому Сталин нашел именно то, что хотел. Он встал у патефона и поставил пластинку, иногда поднимал руки и делал несколько па лезгинки, но большей частью он руководил праздником.
Грузины присели на диван. Сашенька скатала ковер, а когда выпрямилась, увидела, как Сатинов и Игнатишвили танцуют для нее лезгинку. Сашеньке больше нравились танго, фокстрот и румба, но она умела танцевать и кавказские танцы, поэтому стала грациозно приближаться сначала к Сатинову, потом вокруг нее закружились Берия и Игнатишвили.
– Товарищ Ираклий, вы на самом деле хорошо танцуете, – одобрительно заметил Сталин. – Я с детства не видел, чтобы так хорошо танцевали… Откуда вы родом?
– Из Боржоми, – ответил Сатинов.
– Почти земляки, – заметил Сталин, ставя новую пластинку. Это был разговор двух грузин, но Сашенька была согласна со Сталиным: Сатинов прекрасно танцевал. Его темные глаза блестели, движения были гибкими и проворными, руки – грациозными и экспрессивными. Сатинов крепко держал Сашеньку, а Берия сжимал ее кисть, слишком близко придвинув свое лицо. Его губы были такими полными, что казались налитыми кровью. Сашенька почувствовала усталость и отошла, чтобы просто наблюдать. Она оказалась у патефона, где Сталин перебирал пластинки.
Внезапно Сашенька почувствовала себя счастливо и уютно. Сначала, увидев Сталина у себя в саду, она испугалась. Но он заставил всех расслабиться, и теперь Сашенька боролась с природной потребностью пофлиртовать и поболтать.
Ее переполняли впечатления, и, вероятно, кружилась голова от крепкого грузинского вина. Несколько раз с ее уст чуть не сорвались крамольные речи. «Будь осторожней, – приказала себе Сашенька. – Это сам Сталин! Забыла последние несколько лет, забыла «мясорубку»? Будь осторожна!»
На нее накатила волна безграничной преданности этому жесткому, но скромному человеку, такому сдержанному, но беспощадному к врагам. Однако она чувствовала, что ее преданность будет только раздражать и тревожить Сталина. Ей захотелось пригласить его на танец. А что, если он тоже желает с ней потанцевать? А если ее приглашение будет расценено как наглость и поставит его в неловкое положение? Тем не менее, ей очень хотелось потанцевать с ним, и он, должно быть, прочел это по ее губам.
– Я не танцую, Сашенька, потому что из-за руки не могу вести женщину в танце. – Его левая рука была немного короче правой, поэтому он и держал ее неподвижно. Они стояли у пианино, Сашенька физически ощущала напряженное молчание и опасность, исходившую от этого выдающегося человека.
– Я обожаю эту музыку, товарищ Сталин.
– Музыка усыпляет в человеке зверя, – заметил Сталин. Он осмотрелся. – Вы с товарищем Палицыным счастливы на этой даче?
– Ой, конечно, товарищ Сталин, – ответила она.
– Очень счастливы.
– Надеюсь. Я могу тут пройтись, осмотреться? – Берия и остальные гости проследили за ними взглядом, но остались на своих местах. Сашенька была необычайно горда, что Сталин обращается только к ней.
– Мы так благодарны за эту дачу, а сегодня привезли еще и холодильник. Спасибо партии за оказанное доверие!
– Надо поощрять ответственных партработников. – Сталин заглянул к Ване в кабинет. – Тут зимой тепло? Кабинет мне нравится, много воздуха. Вам спален хватает? Кухня нравится?
О да! Сашеньке нравилось на даче все. Она пыталась унять головокружение, охватившую ее радость и чувство свободы, когда ей на ум пришла чудовищная, но не дающая покоя мысль. Она вспомнила об отце, Самуиле Цейтлине. Вправе ли она просить Сталина сейчас? Сейчас они были с ним так близки: как он может ей отказать? Она видела, что он восхищен ею как новой советской женщиной.
– Товарищ Сталин… – начала она.
После смерти Ариадны ее отец слегка повредился в уме, а после Октябрьской революции потерял все свое состояние. Он остался в Петрограде, заключил мир с большевиками, в двадцатых годах работал «беспартийным консультантом» в наркомате финансов по зарубежной торговле, потом в нацбанке, пока в тридцатых его не сослали как «вредителя с замашками троцкиста». Однако ему позволили уехать в Грузию.
Потом в 1937 году его арестовал Берия, и след отца потерялся. Конечно, партия имела право «проверять» классовых врагов. По бумагам выходило, что Цейтлин худший из угнетателей-кровопийц. Но его давно «обезвредили», потом он верой и правдой служил Советской власти. Конечно, Сталин поймет, что отец больше не представляет угрозы!
Сталин снисходительно улыбнулся Сашеньке. «Он похож на дружелюбного старого тигра», – подумала она и на секунду заколебалась. Его медовые зрачки сузились до желтых точек, на лицо легла тень замешательства. Она внезапно осознала, что по выражению ее лица Сталин, который видел людей насквозь, понял, что сейчас она спросит об аресте или расстреле кого-то из родственников. Подобные вопросы он ненавидел больше всего.
– Товарищ Сталин, я могу попросить об… – слова слетели с губ помимо воли. В 1937 году она вычеркнула отца из своей памяти, но сейчас, в самый неподходящий, самый роковой, однако в то же время самый благоприятный момент она хотела произнести его имя. Что с ней происходит? Большевику не нужна семья, лишь партия, но она любила своего папочку! Ей хотелось знать, может, он где-то валит лес? Может, его косточки гниют в неглубокой могиле где-то в сибирской тайге? Сколько он прожил до «вышки»?
«Пожалуйста, товарищ Сталин, – молила она мысленно, – скажите, что он жив! Выпустите его!» – Товарищ Сталин…
– Подушка! – Сталин с Сашенькой обернулись к двери, у Вани отвисла челюсть. – Мамочка, я не могу уснуть! Слишком шумно. Вы меня разбудили. Меня нужно обнять!
Снегурочка в пижаме, разрисованной бабочками, с длинными вьющимися белокурыми волосами, обрамляющими розовые щечки, улыбалась, обнажая редкие молочные зубы и розовые десны. Девочка бросилась в объятия матери.
