Текст книги "Женщина нашего времени"

Автор книги: Рози Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 41 страниц)

– А вторая причина?

Стол, за которым они сидели, был заставлен пустыми стеклянными банками, которые, казалось, были главным предметом коллекционирования. Большинство из них было еще не вымыто. Харриет наблюдала, как муха ползла по краю банки, в которой когда-то был малиновый джем. Между банками были коробки с крупой и белый, нарезанный ломтиками хлеб в целлофановой упаковке. Казалось, что мисс Боулли жила, питаясь только «Уитабиксом»[8]8
  «Уитабикс» – фирменное название пшеничных батончиков из спрессованных хлопьев.


[Закрыть] и бутербродами с джемом.

Харриет попыталась вообразить, как бы жилось мисс Боулли в другом месте, например, в одном из прочных современных коттеджей Дэвида, построенных по традиционным, тщательно проверенным планам, или в приюте для престарелых, где служитель заходил бы повидать ее каждый день и ворчал, поучая, что есть надо как следует, а вечерами она сидела бы в общей комнате за вечерним вистом.

Она понимала, что это было лишь отчасти актом щедрости с ее стороны – предложить мисс Боулли самой определять свое будущее. Условия были более чем щедрыми, но они основывались на собственной выгоде. Харриет понимала это, и она также знала, что ей придется научиться жить с такими и подобными самообвинениями, если ей надо будет продвигаться дальше границ сада мисс Боулли. Если она собирается надуть свой мыльный пузырь и пустить его по ветру над «Бердвудом».

Ее присутствие в кухне мисс Боулли было бесцеремонным вторжением. Она вспомнила, каким образом она вторгалась в жизнь Саймона, сознательно, не задумываясь, с легкомысленным неведением того, что творила, а в итоге – этот страшный глубокий овраг под мостом.

Она встретилась с подозрительным взглядом мисс Боулли.

– Да, я брала что-то от кого-то другого, когда начинала свой бизнес. Я не платила ему так, как он этого заслуживал. И я не хочу делать этого снова. Я хочу быть уверена, что долгов не будет.

Мисс Боулли рассмеялась, и это прозвучало, как звериный лай.

– Пытаетесь искупить вину с моей помощью?

Смешно было вообразить, что если сделать что-то для мисс Боулли, то это могло бы послужить искуплением вины перед Саймоном. Посмотрев на нее, мисс Боулли не могла бы увидеть лицо юной Кэт, пристально вглядывающейся в нее. Мисс Боулли никогда бы не захотела, чтобы Харриет была ее дочерью.

Саймон был мертв.

В конце концов, к воротам снаружи подъедут бульдозеры, и не имеет значения, будет ли это из-за Харриет или из-за какого-то неизвестного строителя, который управляет всем на расстоянии из своего шикарного офиса.

Только от самой мисс Боулли зависело решение – принять или нет предложение Харриет.

– В этом случае я не могу загладить своей вины, – сказала Харриет. – Но вы спросили, почему я так щедра, и это вторая причина.

Мисс Боулли презрительно фыркнула. Одна ноздря у нее сплющилась, и она тяжело задышала.

– Мне надо будет подумать об этом, – призналась она.

Харриет понимала, что это максимум того, на что она сейчас может рассчитывать.

– Благодарю вас, – тепло поблагодарила она.

Она оставила мисс Боулли раздумывать дальше и возвратилась в Эверден.

Когда Элисон снова вернулась из Лондона на уик-энд, Харриет спросила ее:

– Вы не против, если я побуду здесь еще?

Она убрала с длинного кухонного стола кучу бумаг, аккуратно сложила их и унесла в голубую спальню. Она сделала длинный и добросовестный список десятков телефонных звонков, которые были в отсутствие Элисон. В коттедже было чисто и опрятно, так как Харриет почти не ходила по дому, и, что было совсем не похоже на нее, позаботилась о том, чтобы в холодильнике были продукты и охлажденное белое вино.

– Если вы возражаете, то, вероятно, здесь есть какой-нибудь отель или паб, где я могла бы остановиться, или я смогла бы где-нибудь арендовать коттедж.

Элисон опустилась в глубокое кресло и пила из стакана, который Харриет вложила ей в руку.

– Я не возражаю против того, чтобы вы оставались здесь. Я же говорила вам, живите столько, сколько хотите.

– Я уже и так долго живу здесь. И вы, вероятно, не ожидали, что я буду использовать это место как офис.

– Это верно. Я-то думала, что вы приедете отдохнуть. Прочитать парочку романов, немного поработать в саду и, возможно, завязать с кем-нибудь интересное знакомство в «Снопе пшеницы».

– Для этого я недостаточно хорошо играю в стрелы.

– И это верно. Но что же я нахожу? За какие-нибудь пару недель империю по торговле недвижимостью. Вы собираетесь скупить половину деревни и разбить тематический парк для сознательных членов сельской общины. Вы намерены померяться силами с одним из главных скверных мальчиков-застройщиков и добиться его поражения на его поле. – Элисон закрыла глаза, а затем с усилием открыла их снова. – Это утомительно. Мне надоело наблюдать за вашей энергией и вашим усердием.

Харриет доброжелательно ответила:

– Все это еще теоретически. Пока еще ничего не существует, за исключением нескольких планов архитектора, кучи плакатов, да еще нескольких приглашений посетить собрание в деревенском зале.

– Что и делает ваши энергию и энтузиазм еще более устрашающим зрелищем.

– Такова работа предпринимателя.

– Вы и есть предприниматель, Харриет. Вы, должно быть, родились им.

– Вы против того, что я делаю?

– Как я уже говорила, когда мы обсуждали это в самом начале, мы живем в маленькой стране, а людям надо же где-нибудь жить. Так почему бы не рядом с деревней Эверден в графстве Кент? И если какой-нибудь застройщик собирается прикарманить часть денег, так лучше пусть это будете вы со своими коттеджами для мастеровых, чем Кит Боттрилл и его дорогостоящие дома. Одна только вещь беспокоит меня.

– Какая?

Элисон подняла на нее глаза. Она подумала, что при всей теплоте в Харриет была какая-то неадекватность, когда дело касалось ее, Харриет, собственных чувств, что в сочетании с твердой решимостью делало ее, казалось, неприступной. Элисон тщательно подбирала слова.

– Когда мы были здесь вместе в первый уик-энд, вы мне сказали, что вы не думаете о счастье давным-давно, уже и не вспоминаете, с какого времени. И что теперь для этого у вас будет много времени.

Наступило молчание. Непроизвольно Харриет подняла руку к подбородку. Следы нападения почти исчезли, но она вспоминала, что прикасаться к ним – это значит привлекать к ним внимание. Она снова опустила руку и, чтобы занять чем-нибудь пальцы, вертела бутылку с вином.

– Я чувствовала себя несчастной, когда мне нечего было делать, жалкой, прямо разваливающейся на части. Я ничего не думаю по поводу счастья. Я не знаю, что еще делать, если я не буду заниматься этим делом.

Элисон продолжала смотреть на нее. В выражении ее лица Харриет могла заметить только интерес, никакой жалости или сочувствия, ни тени неодобрения. Она подумала, что, хотя она и не могла извлечь никакой пользы из предупреждения Элисон, она была ей признательна за него.

Она понимала ценность новой дружбы, где ее принимали такой, какой она стала теперь, а не была в воспоминаниях о былых временах. Она встала и направилась к креслу Элисон. Неловко, потому что она не умела проявлять своих чувств, Харриет обняла ее и тут же отдернула руку.

Это Джейн сжимала в объятиях, гладила по голове, брала под руку и, подумав о ней, Харриет вспомнила иную дружбу, отличную от этой и имеющую свою ценность. И тогда предупреждение попало в цель.

– Спасибо, – Харриет улыбнулась ей. – Я счастлива, делая то, что я теперь делаю.

Она сунула руку в карман и вынула пару тяжелых, старых ключей.

– Взгляните. Том Фрост одолжил мне ключи от «Бердвуда».

Харриет должна была повидать председателя приходского совета. Она уже осторожно посетила священника и некоторых членов «Ассоциации Эвердена» и, по совету Элисон, всех тех местных жителей, которые, по всей вероятности, могли быть восприимчивы к ее идеям.

– Я ждала, когда вы приедете домой, чтобы мы пошли и посмотрели все вместе.

Элисон вздохнула, но встала с кресла. В середине мая было светло до девяти часов. Было достаточно времени, чтобы пойти с Харриет посмотреть на дом ее мечты и вернуться до темноты.

– Похоже на кошмар, – вздрогнула Элисон, когда со скрипом открылись тяжелые двери. К их ногам ветром нанесло сухие листья и мусор.

Харриет и Элисон вошли в коридор. Свет был тусклый, и Харриет включила большой фонарь, который принесла с собой. Там были точно такие изразцовые плитки, какими она себе их и представляла; замысловатый узор напоминал шотландский клетчатый плед, в котором перекрещивались цвета буйволовой кожи, терракотовый, оливково-зеленый, каштановый, ярко-голубой, и все они уходили в глубь дома.

Луч фонаря переместился вверх. Он двигался по широкой лестнице, освещая тщательно отполированные массивные колонны, шары красного дерева, покрытые серой пылью, замысловатые столбики и балюстраду галереи на втором этаже.

Элисон снова поежилась, это было совсем уж показным, но Харриет медленно пошла вперед. Через высокие дверные проемы и готические арки они могли увидеть комнаты, уходящие внутрь, затемненные деревянными щитами, которые были прибиты гвоздями к окнам. Свет фонаря проникал глубже.

На голых досках пола выделялись нелакированные прямоугольники, которые когда-то покрывал замечательными турецкими коврами «мыльный» фабрикант. На мраморных каминных полках были выставлены восковые фрукты под стеклянными колпаками, цветное стекло и ничем не закрытые серебряные подсвечники под густым слоем пыли. На оштукатуренных потолках, украшенных гирляндами из листьев и фруктов, от сырости проступили коричневые пятна, а в тех местах, где обвалилась штукатурка, виднелась дранка.

В углах комнат валялись ненужные вещи: скомканные газеты, сломанные стулья, собранная в кучу штукатурка. В углу одной из комнат стояла метла, прислоненная к стене так, как будто подметающий вдруг почувствовал, что не в состоянии выполнить эту задачу, а в другой комнате точно так же были брошены старые садовые грабли.

Харриет и Элисон молча продолжали свой путь до тех пор, пока не дошли до самого конца и не оказались в кухне с каменным полом, в которой большие старые плоские раковины служили убежищем для колоний пауков, а под медными кранами засохли какие-то отбросы. На самой дальней стене висел кухонный шкаф для посуды, предназначенной для больших приемов, с сушилками и крючками, но в нем не было ничего, кроме паутины.

– Давайте заглянем наверх, – прошептала Харриет.

Они вернулись обратно и поднялись по лестнице на галерею. Элисон машинально положила пальцы на перила, но тут же отдернула их, испачканные пылью.

Окна спален, выходившие на галерею, не были заколочены досками, и вечерний свет, проникающий через темные стекла, казался ослепительным после темноты внизу. Харриет выключила фонарь.

Повернув головы, они увидели растрескавшийся потолок и карнизы с пятнами сырости, камины, заваленные мусором, и дверцы зияющих шкафов, провисающие на своих петлях и обнажающие вспученные коричневые внутренние поверхности и полки, покрытые пожелтевшими листами газет. Стены спален, следующих друг за другом, представляли собой галерею обоев с увядшими розами, птичками в гирляндах из листьев и потертыми пастушками на драпировочных тканях.

Другая лестница, узкая и изгибающаяся под неудобным углом под скатом крыши, привела их на самый верхний этаж в спальни горничных. Здесь, наверху, маленькие черные каминные решетки были узкие, словно щели, и, казалось, что в них могут одновременно гореть лишь два уголька.

Полы из расколовшихся досок были местами покрыты безобразными скользкими лишайниками и зеленоватым мхом, а когда они взглянули наверх, то на этот раз они могли увидеть белеющее вечернее небо через прогнившие балки и разбитые шиферные листы. Над головой кружились птицы, готовясь устраиваться на ночлег на высоких деревьях. Харриет думала об их предшественниках, которые несколько поколений тому назад дали дому имя «Бердвуд».

И наконец, в самом высоком углу дома они подошли к маленькой полукруглой комнате на самом верху башенки.

– Я хотела прийти сюда, – прошептала Харриет.

Крошечные окна с круглым верхом позволяли осмотреть близлежащую местность с углом охвата двести градусов. Харриет наклонилась, чтобы посмотреть в одно из этих окошек на дома, процветающие фермы и извилистые дороги, ограниченные двумя рядами изгороди из боярышника.

Комната в башенке была похожа на обсерваторию или на наблюдательный пункт, принадлежавший какому-нибудь более древнему зданию, крепости или замку.

– Замок мистера Фарроу, – произнесла она вслух. Почти прямо под ней в середине широкой аллеи виднелся коттедж мисс Боулли.

Элисон была сердита.

– Это преступление, – сказала она. – Допустить, чтобы все пришло в такой упадок.

– Вы не знали, что этот дом принадлежит Эвердену?

– Нет. Не знала до тех пор, пока вы мне не сказали. Я не удивляюсь, что никто не говорит об этом.

Предположение Чарли Тимбелла оказалось, конечно, правильным. Харриет во время своих осторожных визитов узнала, что Эверден отнюдь не гордится своим пренебрежительным отношением к «Бердвуду». Но, как вздыхая сказал ей священник, они оказались в почти безвыходном положении. Дом по завещанию навечно принадлежал деревне, но не было средств на его содержание. Хотя никто даже не намекнул, Харриет поняла, что они оставят дом постепенно разрушаться до тех пор, пока его будет даже невозможно спасти, и тогда они, опечаленные и полные раскаяния, тихо продадут его. Специальные рабочие, орудуя шаром на цепи, снесут этот дом, чтобы очистить место для новых доходных домов. Кит Боттрилл ждал.

– Можем ли мы теперь уйти? – спросила Элисон. – Все это угнетающе действует.

– И в равной степени бросает вызов, – ответила Харриет. – Да, давайте пойдем домой.

Они стали спускаться, и под звуки тяжелых шагов по старым доскам Харриет представила себе, что она слышит другие звуки: коварный шум падающих капель, треск балок, грохот падающей штукатурки – звуки разваливающегося «Бердвуда».

Она думала о своих деньгах, как о бетоне, который она могла бы влить, чтобы укрепить этот дом.

«Мой замок», – подумала она.

Расстался бы Эверден с этим домом в обмен на требующееся ему расширение деревни. Или они предпочли бы увидеть, как Кит Боттрилл его совершенно разрушит?

Харриет не верила в это. Тревога Элисон, вызванная всем тем, что она увидела, усиливала ее оптимизм. Снова заперев двойные двери, она подумала, что «Бердвуд» мог бы заинтересовать Дэвида Хоукинза.

Был мягкий пасмурный вечер, и скоро стемнело. Когда Элисон и Харриет возвращались по тропинке к коттеджу, им снова понадобился фонарь.

Когда Элисон распахнула парадную дверь, они увидели коричневый конверт, лежавший внутри дома на половике для ног. Элисон подняла его и стала рассматривать. Когда она увидела имя адресата, она передала его Харриет.

– Это вам.

Внутри конверта находился только один сложенный листок дешевой почтовой бумаги. Харриет прочитала короткое послание. Оно было написано старомодным почерком с аккуратно поставленными точками над буквами «i» и с черточками, перечеркивающими буквы «t».

Дорогая мисс Пикок, я не намерена принимать ваше предложение. Деньгами нельзя купить все, как бы вы в это не верили. Я не продам своего дома и земли.

Искренне ваша Э.В. Боулли.

Чтобы удостовериться, она перечитала его снова. Харриет понимала, что без земли мисс Боулли у нее совсем нет никаких средств, чтобы пойти в атаку против Кита Боттрилла. Все идеи и планы архитекторов, объявления, плакаты – все это будет пустой болтовней, если она не будет управлять этим участком земли, вклинивающимся в строительную площадку.

«Если бы я предложила мисс Боулли меньше денег, – подумала Харриет. – Или если бы предложила их иначе или вручила более деликатно». Харриет чуть не вскрикнула от разочарования и крушения своих планов.

Элисон пристально взглянула на нее:

– Что случилось?

– Мисс Боулли не продаст.

Элисон выдохнула:

– О, Боже! Значит, это конец всему?

На этот вопрос у Харриет был немедленно готов ясный ответ. Конечно, это был не конец. Рано или поздно она получит так или иначе то, что хочет.

– Нет. Конечно, нет. Мы должны как-то обойти эту проблему, завоевать деревню и общественное мнение.

Она сложила послание мисс Боулли и засунула его в карман.

– Элисон, у вас есть шампанское?

– Где-то должна быть бутылка.

– Тогда давайте откроем ее и выпьем за строительный участок «Бердвуда», за стадию номер один, и к черту все остальное!

Элисон покачала головой, но Харриет улыбалась.

– Ладно. Если вы так сказали. Стадия номер один, благодаря ловкости рук.

Глава 20

Деревенский зал в Эвердене располагался в квадратном шлакобетонном здании, которое стояло немного в стороне от главной улицы, позади «Снопа пшеницы», на своем собственном огороженном забором участке, заросшем травой. На доске объявлений у ворот подробно сообщалось о летней ярмарке и расписании игр местной крикетной команды, а в самом центре доски объявлений было помещено квадратное объявление – черные буквы на неярком зеленом фоне.

Там было написано: ДЕЙСТВИЯ В ЗАЩИТУ ЭВЕРДЕНА. Под заголовком стояла дата, затем шли время и приглашение на собрание общественности, которое состоится в зале деревни Эверден. Объявление Харриет было сделано на высоком профессиональном уровне. Как же сильно оно отличалось от нежно-розового объявления, которое она впервые увидела в деревенском магазине и которое напомнило ей детскую игру «принеси и покупай».

Она не посмотрела на зеленое объявление, когда проходила мимо. Оно было знакомо ей, так как на каждом углу или в каждом оживленном месте по всей деревне можно было увидеть это объявление. Она выбрала кратчайший путь по пригорку, поросшему травой, ее внимание было приковано к двери зала. Но как только она оказалась внутри, она подвергла критическому осмотру и зал, и все его оформление.

Нагроможденные в зале стулья теперь были расставлены на нужном расстоянии друг от друга свободным полукругом вокруг сцены, расположенной в противоположном конце зала. Прямые линии казались бы формальными и отпугивали. Она же хотела, чтобы жители и налогоплательщики Эвердена почувствовали, что это не ее, а их собрание.

Затем она прошла на несколько шагов вперед и переставила стулья в последнем ряду на большее расстояние друг от друга. На случай, если придет мало народу, зал должен хотя бы выглядеть как можно более заполненным, а если явится прямо толпа, то можно будет вынести стулья из склада за сценой. Стульев было меньше, чем тех людей, которых, как она надеялась, привлечет это собрание; необходимость увеличить количество мест была ей приятна.

На стенах было много зеленых объявлений, а между ними были большие крупнозернистые фотографии. Слева висели фотографии строительных участков Боттрилла, а справа – несколько законченных планов Дэвида Хоукинза и наполовину законченного строительного участка, который посетила сама Харриет. Ей нравился контраст между ними. Над сценой висело большое полотнище с написанным в одну строку призывом, которым она тоже была довольна; это придавало празднику что-то домашнее, что и требовалось, по мнению Харриет. Слова призыва: «ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ БОТТРИЛЛУ – ЭТО ДЕЙСТВИЕ ЗА ЭВЕРДЕН», были написаны от руки. Она сама придумала этот призыв и не хотела отказываться от него только потому, что Дэвид Хоукинз слегка подшучивал над ней по этому поводу.

Сидя за Столом под полотнищем, Дэвид Хоукинз и Энтони Фелл, главный архитектор, пили из банок пиво и ждали ее. Ноги Дэвида лежали на столе в нескольких дюймах от масштабного макета строительного участка «Бердвуда». Только Харриет, Дэвид и команда архитекторов знали, что он наскоро собран по частям.

Дэвид подал ей знак рукой, указывая на свою банку пива.

– Вы удовлетворены?

– Извините за опоздание, – сказала Харриет.

Она нервничала, и позволяла себе это вместо того, чтобы попытаться подавить волнение, как могла делать это когда-то. Она опоздала, потому что после того, как она вышла из коттеджа Элисон, она снова вернулась туда, чтобы сменить свой официальный костюм с широкими плечами на что-нибудь другое, более женственное. Сейчас она взглянула на часы. Собрание должно было начаться через полчаса. Если она правильно оценивала любопытство деревенских жителей, то первые посетители могут появиться уже в любую минуту.

– Не хотите ли пива? – спросил Энтони Фелл, произнося слова с подчеркнутой медлительностью.

– Нет, спасибо.

Харриет подавила в себе острое желание сказать им, чтобы они сели, как полагается, и убрали пустые банки со стола. Но это был ее собственный стиль, а не их. Она принялась переставлять стулья, а затем заняла свое место на сцене между двумя мужчинами. Они ждали, а над их головами сквозняк через открытую дверь развевал полотнище с призывом.

– А что, если никто не придет, – подумала Харриет. – Вообще никто? Что тогда?

Но они пришли почти в ту минуту, как ее охватило волнение. Они медленно входили парами и втроем, занимая сначала места подальше от сцены и перешептываясь тихими голосами, словно они были в церкви, разглядывая всех троих на сцене. Как только первые прибывшие заняли свои места, Энтони и Дэвид приняли деловой вид, усаживаясь за своими макетами с домиками величиной со спичечный коробок и крохотными пушистыми зелеными деревьями, но ни один человек из Эвердена не осмелился подняться на сцену, чтобы рассмотреть макет. Потом, попозже, решила Харриет, она должна будет каждого из них уговорить и предложить подойти и посмотреть.

Не имело значения то, что размеры строительного участка были даны наугад, что на макете сельские улочки с маленькими коттеджами были спешно заимствованы с других строительных проектов, что весь план представлял собой лишь идею вместо реальности в миниатюре.

Харриет и хотела продать именно идею. Ей хотелось, чтобы жители Эвердена восхитились ее «мыльным пузырем». И если бы они восхищались им, то она смогла бы начать работу.

Прошло полчаса, и тихое бормотание превратилось в громкий гул голосов; ранее пришедшие приветственно махали руками опоздавшим; с грохотом сдвигались вместе стулья; сидевших на сцене бесцеремонно и открыто рассматривали. Спокойно оглядывая ряды лиц в то время, как Дэвид и его партнер разговаривали тихими голосами рядом с ней, Харриет сделала вывод, что ее аудитория состоит из самых разных людей. Молодые пары сидели рядом с бизнесменами в костюмах, женщинами в серьгах и старыми дамами с «перманентом», и все они ждали, чтобы услышать то, что она пришла им сказать.

Неизвестно почему Харриет вдруг вспомнилось собрание акционеров «Пикокс», хотя и не было ни малейшего сходства. И эта мысль принесла каплю чистого приятного адреналина ей в кровь.

За головами священника, Тома Фроста и других членов приходского совета, ее друзей из «Снопа пшеницы» и еще ряда лиц, которых она не знала, Харриет увидела Элисон, сидящую в конце зала. Это было в среду вечером, и Харриет не ожидала увидеть ее, но она была рада, что Элисон пришла.

Она вспоминала вопрос, который задала Элисон, и ее предупреждение. Но сейчас ее осенило, что, делая все это, она была счастлива. В данный момент она была счастлива. Она делала то, что ей хорошо удавалось, и этого было достаточно, чтобы почувствовать удовлетворение.

Элисон подняла руку, словно она прочитала мысли Харриет, в шутливом приветствии. Тяжело ступая, одна, вошла мисс Боулли и села в дальнем конце зала. Как-то особенно отчетливо стало заметно ее сходство с каким-то млекопитающим. Харриет улыбнулась, приветствуя ее и надеясь, что ее улыбка не была окрашена разочарованием или стяжательством.

Харриет снова взглянула на свои часы. Точно в назначенное время она встала. Она нервничала, но ее волнение было частью пронизывающего всю ее душу состояния достижения вершины. Когда она поднялась на ноги, она почувствовала себя высокой и гибкой, словно она могла вытянуться и достать то, чего она когда-то не могла ухватить. Гудение и жужжание стихло, беседы закончились, наступила тишина.

Харриет просто сказала:

– Добрый вечер. Спасибо за то, что вы потрудились прийти сюда сегодня вечером. Я надеюсь, мы не задержим вас слишком долго, но я верю, что то, что вы сейчас услышите, будет важно для Эвердена и для новой общины, которая будет создана на строительном участке «Бердвуда».

Пока она говорила, она чувствовала, что они наблюдают за ее лицом. Она не улыбалась, но и не хмурилась, ее мускулы плавно и спокойно двигались под чистой зажившей кожей. Она подумала: «Они могут смотреть. Ничего страшного». Некоторые из них пришли посмотреть на «Девушку Мейзу»; это старое пошловатое имя все еще тянулось за ней. Они смотрели на имя, которое было связано с Каспаром Дженсеном; мужчины в костюмах наверняка знали либо всю историю «Пикокс», либо часть ее.

Харриет почувствовала, что ей это безразлично. Если они пришли в этот зал, потому что они прочитали о ней или видели ее фотографию в газетах, если они пришли из любопытства, то, по крайней мере, ее имя что-то значит. Они останутся послушать, а она заставит их услышать.

Пальцы Харриет раздвинулись и вытянулись, как будто она подняла их, чтобы коснуться очертаний своего лица, но она удержала их, и ладони спокойно легли на поверхность стола, за которым она стояла на сцене. В углу подбородка у нее оставалась маленькая опухоль, видимо, в результате неправильно сросшейся кости, которую можно было обнаружить только наощупь.

На ее лице уже не было видно опухолей, и глаза появились из-под желтоватой плоти. Лицо стало прежним. На нее напали, но теперь она полностью восстановилась, с этим было покончено. Она забыла о своем поражении.

Это было ее «общественное» лицо, и она надела его сегодня вечером, чтобы скрыться за ним и действовать так, как ей было удобно. Если это поможет ей заполучить «Бердвуд», то она будет благодарна ему, и если она счастлива сейчас, то это было осознание того, что этот зал принес ей чувство удовлетворения.

– Позвольте мне изложить свою идею, – сказала Харриет своим слушателям.

Она начала с описания деревни, которая в миниатюре лежала перед ней. На этот раз она подняла пальцы, чтобы прикоснуться к крышам маленьких домиков и проследить направление узких улочек. Харриет говорила о «Бердвуде» так, словно он уже существует так реально, как и сам Эверден, и она пригласила свою аудиторию совершить путешествие по нему.

– Здесь расположена зеленая деревня, – произнесла она, – а вот здесь – дома побольше для семей, а это – первые коттеджи для сдачи в аренду или для продажи.

Она ни разу не сказала:

– Здесь будет находиться…

Она описывала мастерские так, как будто там уже работают модельеры трикотажных изделий и гончары, как будто уже есть здание для проведения культурных и общественных мероприятий под крутой крышей и полным ходом осуществляется программа всей деятельности, а счастливые малыши, только начинающие ходить, играют в саду, который обнесен оградой.

Люди в зале внимали каждому ее слову.

Слушая ее, Элисон не могла не восхищаться. Необыкновенный, замечательный дар убеждения, которым обладала Харриет, был заразительным. Элисон до сих пор была в душе убеждена, что весь план «Бердвуда» был плодом фантазии Харриет, тщательно продуманным и искусно выполненным. Она не доверяла этой явной утопии так же, как и беспринципности Боттрилла, но она удержалась от комментариев.

Она предполагала, что эти планы были отдушиной для энергий Харриет после «Пикокс», она также допускала, что все это закончится ничем. Но сегодня вечером ей впервые пришло в голову, что строительный участок в «Бердвуде» может оказаться чем-то реальным, а не просто игрой воображения. Когда она впервые встретила Харриет, она была поражена ее прямодушием, искренностью, целеустремленностью и преданностью своему делу, а также безусловной решимостью заявить о своих намерениях, и о том, как воплотить их, по ее мнению, наилучшим образом. Все это делало ее роль в том интервью трудной, но интересной.

Такая решимость сегодня вечером, как по волшебству, вызвала в воображении людей деревню «Бердвуд», которая уже не витала в воздухе, а прочно стояла, созданная из кирпича и камня. Это убедило и Энтони Фелла, архитектора общины, о котором Элисон читала где-то что-то весьма лестное, приехать сюда и сидеть на сцене перед любопытными и полными подозрения жителями Эвердена. Это уже было своего рода достижением.

Элисон скрестила руки и откинулась на сантиметр на стуле, ожидая, что же будет дальше. Она вспомнила, как Харриет говорила ей, что добиться желаемого результата можно лишь тогда, когда либо полным ходом идешь прямо к цели, либо тогда, когда туда выносит удача. При мысли о том, что Харриет могло бы куда-нибудь унести, Элисон улыбнулась.

Харриет говорила еще примерно около пяти минут. Она говорила бегло и так просто, как будто обращалась к единственному слушателю, а не к полной аудитории. Закончив свое путешествие по макету, она представила Энтони и Дэвида и жестом предложила Энтони вести собрание дальше. Когда она села, наступило короткое молчание, словно аудитория была этим огорчена.

Элисон подумала: «Это было удивительно удачно».

Собрание продолжалось. Архитектор объяснил свои теории и соображения относительно новых укрупненных общин, а Дэвид кратко изложил результаты их предшествующей совместной работы, указывая на большие фотографии, висевшие на стене справа.

Люди в зале беспокойно задвигались. Стулья заскрипели, послышалось, как люди перешептывались и зевали. Но когда Харриет снова встала, наступило молчание. Мужчина, сидящий перед Элисон, наклонился вперед, чтобы лучше слышать.

Элисон была теперь уверена: «Она их покорила».

– Вы очень терпеливо выслушали наши предложения, – произнесла Харриет. – Как я уже сказала в самом начале, «Бердвуд» – это только идея. И он никогда не станет ничем иным без вашей поддержки, без вашей веры в него. Я надеюсь, что когда вы сегодня вечером придете домой, вы обсудите это. Но до того, как вы уйдете, вы должны узнать, что имеется альтернативный план. Большинство из вас уже знает об этом, потому что видели плакаты и слышали предложения и рассуждения местных жителей. Я могу сказать немножко больше о нем и его застройщике, который стоит за ним. Харриет протянула руку и указала на фотографии на противоположной стене, сверкнув при этом своим большим квадратным бриллиантом.

Элисон повернула голову вместе со всеми остальными. Она не могла сказать наверняка, но догадывалась, что Харриет нашла профессионального фотографа, очень умелого, который быстро выполнил нужную ей работу – заставил зрителей посмотреть на результаты работы фирмы «Касториа» с новой неожиданной точки зрения.

Глядя на эти фотографии, казалось, что глухие стены и шаткие заборы тесно прижаты друг к другу, а окна, которые казались слишком маленькими, чтобы пропускать свет, пристально разглядывают друг друга из-за угла через узкие полоски раскопанной, вздыбленной земли. На одной из фотографий были такие же дома с неприглядным крыльцом, похожим на гроб, и окнами, похожими на щели, протянувшиеся на всю глубину пространства, которую мог захватить объектив фотоаппарата. Казалось, что между ними не хватит места, чтобы пройти рядом двум людям.