Текст книги "Женщина нашего времени"

Автор книги: Рози Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 41 страниц)

– Прекрасно. Я должна вернуться назад в воскресенье вечером, а вы можете оставаться там столько, сколько захотите.

Харриет собрала сумку. Было облегчением, что не нужно складывать в сумку ничего, кроме джинсов и джемперов. Никаких городских костюмов, шелковых блузок и туфель на высоких каблуках.

Она заколебалась около «Мейзу», и все-таки положила игру на полку в том же шкафу, что и ее портрет. «Если решение было действительно таким, – подумала она, – то маршрут может быть любым». Она не найдет выхода, скрываясь в своих четырех стенах. И если Лондон заставил ее чувствовать себя больной и испуганной, то тогда она попробует найти свой путь на некоторых деревенских дорогах.

Элисон готовила еду. Кухня занимала почти весь первый этаж ее коттеджа. Первоначально запланированные маленькие комнатки были соединены в одну большую, в которой находились огромные диваны, старые сосновые шкафы, лоскутные коврики и глиняные кувшины. Еще одной и последней комнатой на первом этаже был маленький кабинет, в котором стояли телевизор и видеомагнитофон. Дверь в кабинет была всегда плотно закрыта.

– Я не хочу, чтобы эти вещи были видны мне весь уик-энд, – объяснила она Харриет.

Один-два раза она заходила в кабинет посмотреть программу. Часть остального времени она проводила, работая на углу обеденного стола в центре кухни; книги, записи и диктофон валялись вокруг нее.

Наблюдая за ней с одного из диванов поверх газеты, Харриет вспоминала свои дни в Белсайз-парке, когда она жадно и всепоглощающе работала, чтобы запустить «Пикокс».

Поразительно было обнаружить, что она не работает и не имеет обязанностей. Время от времени она будет вздрагивать, как бы встряхивая себя от ленивых грез назад в полную сосредоточенность. Потом она вспомнит. Не было ничего, что требовало бы сосредоточенности. Она где-то прочитала, что человек, у которого ампутировали конечность, также убежден, что удаленный орган все еще остается его живой частью.

Сейчас, наблюдая, как Элисон готовит сложное блюдо из рыбы и овощей, она подумала о том, что Элисон обладает завидной способностью, выполняя свою работу, при необходимости отложить ее в сторону и полностью переключить свое внимание на что-нибудь другое. Она была увлечена, готовя им еду, ритмично резала, рубила и манипулировала медными сковородками.

Она провела послеобеденное время в саду, обрезая сухие ветки и освобождая молодые, зеленые, весенние побеги. Харриет прогуливалась вперед-назад по мшистым дорожкам, восхищаясь шафраном, золотом нарциссов и кустарниками, цветущими яркими желтыми цветами.

По дороге к компостной куче с тачкой мусора Элисон спросила:

– Вам скучно? Мы можем сходить в паб, если хотите. Или съездить в Кентербери, или куда-нибудь еще.

Чувствуя себя неудобно на фоне организованности и очевидной удовлетворенности Элисон, Харриет ответила:

– Нет, мне не скучно. Я не хочу ничего делать, за исключением того, что мы делаем.

Она ничего и не делала, а только постоянно вспоминала об упорной боли ампутированной конечности.

«Если бы у меня был такой же широкий круг интересов и уверенность в себе, как у Элисон, – подумала она, – то я, наверное, смогла бы легче справиться с тревогами, витающими вокруг меня».

– Вы очень хорошо все делаете, – с искренним восхищением сказала ей Харриет. – Есть ли хоть что-нибудь, чего вы не умеете делать?

Элисон подняла взгляд от растительного желатина и зеленых перечных зерен. Она взмахом руки охватила кухню, заполненную находками из «лавки древностей», желтеющими растениями, картинками с полевыми цветами, кухонным буфетом, заполненным разнокалиберным фарфором и вставленными за стеклом почтовыми открытками.

– У меня, например, нет явного таланта делать деньги. У меня есть этот дом только потому, что он принадлежал моим родителям.

Харриет нахмурилась.

– Вероятно, вы счастливы, – заметила она ворчливо.

Элисон подняла брови.

– Что вы говорите? Вы хотите того, чего у вас нет?

После паузы Харриет ответила:

– Я предпочла бы иметь свою компанию. У вас есть ваша работа, сад и все это. И, как я представляю, множество других вещей. Стремление к богатству, хотя я и не признаю его, как таковое, исключает многие другие сферы человеческой жизни. Дружбу. Любовь. А также кулинарию, коллекционирование и разгадывание кроссвордов.

– У вас, кажется, было все в порядке и с любовью, и с дружбой, – голос Элисон был строгим, – и, по-моему, вы просто не интересуетесь редкими азиатскими растениями или анаграммами. Я думаю, вы будете драться как черт, если кто-нибудь попытается отобрать у вас удачу.

– Вы думаете богатство развращает?

Атмосфера сразу изменилась. Элисон рассмеялась, наклонившись к столу и вытирая углы глаз чайным полотенцем.

– Вы думаете, что вы развращены? Послушайте, вы интеллигентная женщина, подавленная виной. Вы усердно работали и разбогатели на бумаге, а потом она превратилась в настоящее богатство, потому что кое-кто обстряпал ловкое дельце. Потом поздно ночью вы пошли купить чая и хрустящих хлебцев, подверглись нападению и были избиты. Таковы факты. Вы можете собрать их в любой сценарий для использования и возмездия, который лучше удовлетворит вашу потребность в самобичевании. Вы богаты. Ваши друзья и родственники поражены завистью, впрочем, вполне естественной. Вы должны научиться иметь с этим дело так же, как и они. Вы думаете, что если исчезнет каждый возможный случай зависти, кто-нибудь из нас станет счастливее? Вы думаете, что если все богатство исчезнет из нашей жизни, сразу исчезнет и развращенность? Или легче происходит разложение при нищете и безысходности? Придите в себя, Харриет.

– Я тоже так уговариваю себя, – заметила Харриет.

– Хорошо. Вы должны решить, как использовать ваши деньги и саму себя. Решайте, как использовать то, что у вас есть. Если вас волнуют такие немодные понятия, как доброта или мораль, то вы можете сказать себе, что, вероятно, богатому человеку легче быть хорошим, чем бедному. И после этого решайте практические вопросы.

– Это звучит слишком уж откровенно.

Они обе рассмеялись.

– Вы же знаете, что это можно сделать.

– Что это?

– То, что вы хотите. Вы целеустремленный человек. Вы не распыляете своей энергии, как большинство из нас. Когда я пришла брать интервью, вы отправлялись в Лос-Анджелес. Но вы сосредоточили все свое внимание на ответах на вопросы. Вы были тверды в вашей решимости сказать то, что вы хотели, наилучшим образом. На мой взгляд, получилось очень хорошее интервью. Если бы вы только дали нам возможность сделать эпилог…

– Никаких эпилогов.

– Ладно, – Элисон подняла руки, сдаваясь. – А я, я делаю программу, возможно, вполне приличную программу, потом я приезжаю сюда, обрабатываю кусты, которые я посадила прошлой весной, готовлю для всей компании завтрак и вовлекаюсь в дискуссию по поводу государственных расходов, одну из тех бесплодных дискуссий, которая начинается только тогда, когда все выпьют слишком много. Это не тот путь, который ведет прямо в кресло генерального директора, не так ли? А вы, Харриет, вы серьезны и представительны.

– Спасибо, – сухо произнесла Харриет, – но вы счастливы на этом пути, даже если он и не ведет в нужное кресло?

Элисон на секунду задумалась и согласилась:

– Да.

– Я это вижу. В то время, как я даже не помню, с какого времени я не задумывалась о счастье.

– Полагаю, вы еще будете.

– Я уверена, что буду. У меня сейчас масса времени.

Харриет встала со своего места и подошла к Элисон, вокруг которой после приготовления еды остались очистки и отходы. Она уперлась локтями о спинку виндзорского кресла и внимательно посмотрела в лицо Элисон.

– Давая наши различные характеристики, просто определить, кто из нас приятнее.

Элисон возмущенно пожала плечами:

– Приятнее. Если вы намерены использовать такие ласковые понятия, как приятный, то я не думаю, что нас с вами можно ими оценивать. Мы не приятные, потому что мы занятые, жадные, озабоченные, любознательные и требовательные. И, в любом случае, почему вы должны оценивать, чего в одной из нас больше, чем в другой? Чтобы показать свою конкурентоспособность? Вы, вероятно, были ужасной сестрой.

– Бедная Лиза, – каясь, согласилась Харриет. – Я думаю, что да. Не удивительно, что она решила голосовать против меня.

Осознание этого опоздало, смягчив воспоминания. Харриет улыбалась. Она сейчас надеялась, что Лео, в конце концов, сделает ее сестру счастливой.

Элисон отставила приготовленное блюдо в белой фарфоровой миске, украшенное лавровым листом.

– Закончено. Теперь требуется немного постоять.

Она открыла дверцу холодильника, украшенную шестью игрушечными магнитами, и поставила в него блюдо.

– Тут есть еще большой кусок мяса, который просто просится в духовку. Мы можем сходить в паб, пока все это будет готовиться.

– Я не была в пабе много лет.

– Вы не много потеряли, – широко улыбнулась ей Элисон.

Они надели куртки и вместе пошли по темной дорожке.

Воздух пах холодной землей, животными и выдыхаемым ими воздухом, который бледными и хмурыми облаками висел перед ними. Харриет сосредоточила взгляд на единственном уличном фонаре, который находился в конце дорожки Элисон. Ореол холодного тумана обернул его, что напомнило Харриет свет на краю лесопарка Хэмпстед-Хит, в который она никогда не заходила в темноте. Нападение произошло при ярком освещении под полной машин главной дорогой. Она шла, чувствуя приятное скольжение слякоти под ботинками, и сообразила, что дрожь оставила ее. Она ночью шла под открытым небом, помнила о том, что случилось, и ничего не боялась.

Она подняла голову и пошла быстрее, так что Элисон пришлось прибавить шаг, чтобы держаться рядом. Она чувствовала себя лучше, как будто болезнь наконец отреагировала на лечение.

Они прошли под фонарем на углу мимо телефонной будки с двумя хихикающими девочками-подростками и направились дальше по единственной улице деревни к пабу.

Яркие желтые огни, отражающиеся в бутылках, заставили их обеих заморгать. Здесь был камин с горящими углями, облицованный кафелем, мишень для игры в метание стрел в одном углу, две или три группы нелюбопытных людей и толстый мужчина, протирающий стаканы за стойкой бара.

Было очень уютно и обыденно. Запахи пива, побелки и карболки были знакомыми и успокаивающими. Хозяин паба весело приветствовал Элисон. Они сели недалеко от огня со своей выпивкой.

– Приятное место, – оглядываясь вокруг, похвалила Харриет.

Стрелы ударялись о мишень за их спинами.

– Опять приятное? – спросила Элисон.

Харриет отхлебнула виски.

– Да. Безопасно и удобно. Мне нравится здесь.

Из какого-то чужого места деревня вдруг превратилась в домашнюю. Казалось, что они были значительно дальше от Лондона, чем в двух часах, которые им понадобились, чтобы приехать сюда по загруженным дорогам в пятницу вечером. Они сидели со вторыми стаканами, когда один из метателей стрел прошел через комнату и наклонился над плечом Элисон.

– Вы играете сегодня, Элисон?

– Да, я дам вам игру.

Харриет с недоверием посмотрела на нее.

– Харриет, хотите сыграть?

– Я не играла в стрелы в пабе со студенческих времен.

– Дорогая, пойдемте. Мы сыграем двое на двое.

Они пошли за молодым человеком через бар. У него были соломенные волосы и крупные руки.

– Ты не привезла свою толпу на этот уик-энд, Эл? – спросил кто-то.

– На этот – нет. А это Харриет, – ответила Элисон.

Харриет пожала руки Джеффу, Рону, Кенни и Лиз. Никто из них не пялил на нее глаз. Рон или, возможно, Джефф вложил свою стрелу в ее руку.

Харриет поставила носки ботинок к линии на резиновом коврике и сосредоточенно прицелилась.

– Предупреждаю вас, – тихо произнесла она.

Стрела вообще не попала в доску и повисла в углу пробкового щита.

– У вас не хватает практики, – сказала ей Элисон.

Они проиграли игру, хотя Харриет загорелась соревнованием и после этого сумела попасть в доску.

– Нам пора идти, – заметила Элисон. – Обед в духовке.

– Я только взялась за дело.

– Она тоже, – Джефф и Рон подбодрили ее. – Вам надо было попить чая перед тем, как идти сюда, Эл.

– Вы, наверное, правы.

Хор пожеланий спокойной ночи сопровождал их до дверей. Харриет улыбалась так широко, что снова начала болеть челюсть. Они возвращались по улице мимо одинокого магазина и навеса над автобусной остановкой. Сюда переместились девочки-подростки, спасаясь от моросящего дождя.

– На прошлой неделе был Лос-Анджелес, награждения Оскаром, – сказала Харриет. – Лорд Оливер, Джек Николсон, Чер.

Она вспомнила о бассейне Каспара ромбовидной формы, пальмах и ковре из огней под Голливудскими холмами.

– Никакого сравнения с вечером со стрелами в пабе «Сноп пшеницы»? – спросила Элисон.

Они засмеялись и смеялись так безудержно, что толкались и спотыкались в темноте.

От смеха голова Харриет стала более легкой, чем от выпитого накануне виски.

– Мне очень понравился «Сноп пшеницы».

– Очень хорошо, когда есть с чем сравнивать, – важно произнесла Элисон. – Вы не полюбили бы «Сноп пшеницы» так сильно, если бы не видели ничего другого.

– Думаю, что я могла бы ошибаться в другую сторону.

Харриет размышляла о годах собраний, отелей, самолетов и нечастых отпусках, которые включали еще самолеты и другие отели.

– Хорошо, что вы позволили мне сразу включить вас в игру.

– Прекрасно! – Харриет была серьезна, несмотря на то, что Элисон была веселой. – Я очень благодарна. Я не представляю, что произошло бы, если бы я не приехала сюда с вами на этот уик-энд. Я думаю, я могла бы сойти… слегка сойти с рельсов.

– Да.

– Спасибо.

– Спасибо, что приехали.

Они посмотрели друг на друга. Элисон открыла дверь коттеджа, и их встретил запах жареного мяса. Когда они сели за обеденный стол, Харриет осмотрела этот стол и множество разнокалиберных стульев, стоящих вокруг него. Она вспомнила, что сказал мужчина в пабе.

– Обычно вы привозите сюда много народа на уик-энд? – Она непроизвольно почувствовала ревность.

– По-разному. Иногда да, если возникает стадное чувство, а в иных случаях я предпочитаю оставаться одна. Или только с одним человеком.

Харриет подавила свое любопытство.

– А все эти люди знают вас? Называют вас Эл?

– Я же говорила вам, что я здесь выросла. Я ходила в школу в Тентерден. Здесь мой дом. Большинство людей я знаю здесь с детства. А вы откуда родом? Это, наверное, есть в моих материалах, но я забыла.

Харриет рассказала ей о Сандерленд-авеню и о домах, которые предшествовали Сандерленд-авеню, вплоть до самого начала еще без Кена, о чем Кэт старалась не вспоминать.

– Фактически, я родом ниоткуда. Я всегда считала своим домом Лондон. Только сейчас я была изгнана.

Непроизвольно она поднесла руки к лицу. Образ моллюска в раковине снова пришел к ней на память, и она поняла, что почувствовала себя в безопасности лишь в тот момент, когда вошла в коттедж Элисон.

– На что это похоже, жить в доме, в котором ты выросла?

Элисон обхватила стакан руками. Ее лицо порозовело.

– Иногда раздражает. Но безопасно.

– Я завидую вам, – искренне призналась Харриет.

Они съели обед. Харриет стала мыть посуду, а Элисон пошла в кабинет посмотреть телевизионную программу. Когда она вернулась, они сели на диваны, стоящие напротив друг друга, чтобы прикончить бутылку вина. Элисон читала книгу, а Харриет слушала музыку, закинув сцепленные руки за голову.

– Гармоничная картина, – заметила, в конце концов, Элисон, закрывая книгу. Она зевнула. – Я думаю, пора ложиться спать.

Харриет овладело любопытство. У нее вдруг вырвался вопрос:

– Когда вы приезжаете сюда только с одним человеком, это мужчина?

– Когда я попыталась спросить вас о Каспаре Дженсене, я обледенела под вашим взглядом.

– Это было при камере. Сейчас мы с вами в четырех стенах. Я расскажу вам про Каспара, если вы хотите.

– Честный обмен. Или не очень честный, потому что моя история далеко не так интересна. – Она подобрала под себя ноги, усаживаясь поудобнее. – Да, иногда это бывает мужчина. Не обязательно один и тот же. Сейчас вообще никого нет. Я раньше волновалась, когда не было. Позже я начала понимать, что я чувствую себя просто удобнее, когда нахожусь в одиночестве. Мне нравится мое собственное общество, ну а когда не нравится, то всегда есть компания друзей. Я люблю свою работу, а она требует массы времени. Мне не нужен мужчина в качестве дополнения.

Подняв глаза, она встретилась взглядом с Харриет. И Харриет, которая в первую встречу решила, что она унылая и примитивная, сейчас осознала, что она незаурядная и даже, более того, замечательная, что вызывало зависть. Ей были интересны те принципы, на которых обосновывалась ее собственная оценка.

– Вы не хотите выйти замуж и иметь детей?

– Я так не думаю, – сдержанно ответила Элисон и в ответ не спросила об этом. Расскажите мне о Каспаре.

Харриет несколько секунд размышляла.

– Я надеялась, что смогу переделать его. Я думала, что смогу помочь ему покончить с пьянством. Любовь преданной женщины.

Она думала, что после награждения она могла бы потребовать этого от него. Наивный оптимизм этой мысли едва не вызвал у нее смех.

– Любая женщина, с которой он когда-либо имел дело, должна была верить в это. Каспар не хотел, чтобы ему помогли избавиться от пьянства. Каспар нравится себе таким, какой он есть. Представлять себе что-нибудь другое – это иллюзия.

Она вспомнила Малхолланд-драйв и девушку, погибшую в автомобиле. Гнев и досада, как занавес, закрыли от нее все. Она пристально разглядывала ворс бархатной подушки, чтобы сдержать неиссякающие слезы.

– Я любила его, а потом перестала любить. – Затем она добавила, что у него есть десятилетняя дочь. – Вы не знали этого? Ее зовут Линда.

Элисон слушала, а Харриет рассказывала ей о Линде Дженсен.

Когда она закончила, Элисон сказала:

– Вам бы хотелось иметь детей. – Это было утверждение, а не вопрос.

– Но только не без мужа.

Харриет вспомнила о Джейн и Имоджин. А потом о Дженни и Чарли.

– Я не уверена, что даже с мужем, с супругом. Если только я найду такого. Если я захочу такого.

Элисон медленно подняла свой наполовину пустой стакан. Они выпили друг за друга. Тост был ироничным, но они почувствовали связующие нити и начало настоящей дружбы.

– Я думаю, пора спать, – повторила Элисон.

Когда Харриет поднималась вверх по узким ступенькам, она знала, что есть многое, о чем ей стоит подумать. Она обложила себя подушками в простой спальне с белыми стенами, в которой кто-то когда-то, наверное, очень давно выкрасил всю деревянную мебель ярко-голубой, как колокольчики, краской. Харриет представила себе Элисон в школьные годы усердно красящей, прикусив язычок между зубами.

Она хотела подумать, однако вторую ночь подряд она засыпала, как только закрывала глаза.

Утром Элисон очень внимательно прочитала все воскресные газеты. Харриет выпила несколько чашек кофе и бродила по саду. Казалось, что воздух был мягким. Низкое серое небо потеплело, слышалось пение птиц на вязах, ограничивающих сад. Тонкое покрывало нежной зелени, казалось, за ночь спустилось на землю, пряча темные контуры окружающих участок Элисон кустов.

Харриет шла медленно, внимательно разглядывая мох, пятнами покрывающий камни, которыми была вымощена дорожка, клейкие узелки почек и появившиеся молодые побеги. Предчувствие дождя в спокойном воздухе, казалось, делало утро еще более благодатным.

Харриет слушала звуки с соседнего участка за живой изгородью из бука. Шум был похож на шум от катанья ребенка на трехколесном велосипеде по бетонной дорожке. Время от времени он кричал:

– Посмотри! – И женский голос издалека хвалил и подбадривал его.

Запахи готовящейся еды смешивались с запахами земли, дыма и растений.

– Ваш сад очень красив, – похвалила Харриет, вернувшись в дом, – обработанный, но естественный. Мне жалко, что я не знаю половины растений в нем.

– Он сейчас не в лучшем виде, – вздохнула Элисон, не поднимая глаз от газеты. Мой вам совет – не увлекайтесь садоводством. В этом деле тирании столько же, сколько и удовольствия. Посмотрите, тут немного о «Пикокс».

Харриет склонилась над ее плечом.

Она прочитала, что ее компания медленно восстанавливается под руководством Дэвида Давентри после ухода Божьей милостью предпринимателя Харриет Пикок и что доверие Сити к высокоэффективной работе предприятия, производящего «Мейзу», очевидно, было непоколебимо.

– Кто этот Давентри? – спросила Элисон.

– Человек Робина. Способный администратор, я думаю. Довольно мрачный, насколько я помню.

Харриет отвечала автоматически. Когда она поняла то, что было написано, у нее перехватило дыхание, как будто кто-то ударил ее. «Пикокс» – больше не ее компания. Это фирма Робина и Дэвида Давентри. Эта конечность больше не дергалась, ее кровь больше не текла через нее. Она была отрезана.

Через несколько секунд она уклонилась от любознательности Элисон. Она полагала, что время от времени она будет забывать о том, что случилось, а воспоминания будут сопровождаться такими же ударами. Она будет забывать все больше и больше, а удары будут слабее.

Она почувствовала, что в ее теле стучит адреналин. Она хотела бежать к телефону, броситься в атаку или в оборону, но было слишком поздно. Она стукнулась ногой об угол стола, от чего задребезжала стоявшая на нем посуда.

Элисон сказала:

– Нам нужно горчицы, если у нас будет холодное мясо на ланч. Вчера вечером закончилась банка. В магазине в деревне она есть, и он работает по утрам в воскресенье.

– Я мешаю?

Элисон развернула деловую часть газеты.

– Нет. Просто нам нужна горчица.

Харриет надела пальто. Она шла по дорожке очень быстро, при этом ее тело потребляло больше адреналина, что позволило сердцу успокоиться. Кольца дыма висели над крышами аккуратного двойного ряда домов. Женщины в коротких, зеленых, теплых куртках прогуливали собак вдоль садов, усыпанных ярко-красными тюльпанами с полосами гиацинтов. Одна из собак несла в пасти скрученную газету. Горчица в магазине была, и Харриет ждала в очереди с другими покупателями, которые здоровались друг с другом и болтали с продавщицей за прилавком. Продавщица обслуживала покупателей очень медленно, и Харриет стояла, переминаясь с ноги на ногу.

Когда, наконец, подошла очередь, ее не исключили из общего правила обмена шутками. Продавщица положила горчицу в бумажный пакет с аккуратно обрезанными зубчатыми краями и внимательно посмотрела в лицо Харриет, когда передавала ей пакет.

– О, дорогая. Это в дорожном происшествии?

– Да, на машине, – согласилась Харриет.

За покрытым нейлоном плечом женщины Харриет увидела маленький плакат, отпечатанный на мягкой розовой бумаге, прикрепленный к стене клейкой лентой между объявлениями окружного совета о предполагаемых строительных работах. На плакате была изображена рука ладонью вверх с написанным от руки текстом: ОСТАНОВИТЕ БОТТРИЛЛА. По какой-то причине фамилия вызвала слабую ассоциацию в голове Харриет.

Она кивнула в сторону розового плаката, в основном, для того, чтобы отвлечь внимание от своего лица.

– Что значит «Остановите Боттрилла»?

Женщина прищелкнула языком.

– Вы не местная?

– Нет. Приехала на несколько дней.

– Ну, он один из больших людей из Лондона. Скупил массу земли с одной стороны деревни. У него есть план построить спальный город или просто новый город, или как там они его называют. Множество небольших домов. Это плохо, так ведь? Не должно быть этого города около такой маленькой деревни, как наша.

Тогда Харриет поняла, откуда возникли у нее ассоциации. БОТТРИЛЛ – это, вероятно, Кит Боттрилл, строительный магнат и крупнейший землевладелец. По тому, что она читала о нем, она знала, что его методы не всегда заслуживали одобрения, но он всегда добивался хороших результатов.

– Кто организует оппозицию?

– Ассоциация жителей Эвердена. Местные.

– Понятно.

Очередь за Харриет пришла в движение. Она положила горчицу в карман и вышла на тихую улицу. По дороге через Уитшиф она заметила, что автомобильная стоянка заполнена до отказа.

В коттедже она застала Элисон накрывающей на стол. Если бы Харриет готовила быстрый холодный ланч, то она собрала бы его элементы совершенно случайно и ела его стоя или расхаживая вокруг стола, если ее вообще интересовала еда. Но для Элисон каждая еда была событием, даже если она сидела за столом одна. Она достала из буфета красивые тарелки и разложила на них еду, а в центре стола поставила стакан с мелкими нарциссами. Она взяла у Харриет горчицу, поблагодарила ее и бросила солидную порцию в маленькую солонку из голубого стекла.

– Вы не ходите в «Сноп пшеницы» в дневное время? – спросила Харриет, когда они сели.

– В воскресенье не хожу. Там собирается масса народа в вязаных свитерах, беседующих о рынке земли. Вы знаете, мы только в часе езды от вокзала Виктория.

– А кажется, что значительно дальше, – задумчиво сказала Харриет. – Вы много знаете о Ките Боттрилле? «Остановите Боттрилла».

– Не много. Никто даже не знает, действительно ли он владеет куском земли, где, как предполагают, будет построен этот новый город. Я думаю, что это безнадежное занятие – пытаться остановить его. Настоящие Давид и Голиаф.

– Ассоциация жителей Эвердена.

– Что-то в этом роде.

– Я видела плакат в магазине. Он похож на объявление в детской игре «приноси-и-покупай».

– Это, конечно, так. Что хотите – вина или пива?

Харриет протянула стакан. Она задумалась.

– Вы участвуете в этом деле?

Элисон глухо рассмеялась. Она помахала рукой над своими заметками, папками и диктофоном, лежащим наверху.

– У меня есть время влезать в драку, в которой никто, по сути дела, не знает, кто с кем дерется и за какой клочок земли? Кроме того, у нас маленькая страна. Людям надо где-то жить. Почему бы не в нашей деревне Эверден в графстве Кент?

– Любезностью Кита Боттрилла? Вы знаете, кто он такой?

Элисон снова рассмеялась, на сей раз искренне.

– Это может быть любезность кого угодно. Боттрилл или ему подобные собираются вместе с помощью ваших друзей Лендуитов или таких же, как они.

– Они мне не друзья.

– Извините, это было глупо, – Элисон, каясь, вытянула руку. – Если вам интересно, мы можем погулять после обеда и посмотреть на площадку, которую, как предполагается, он купил. Здесь вокруг очень красиво.

Харриет сказала:

– Да. Мне бы хотелось. Это хорошая мысль.

Она знала, что ей нужна эта экскурсия. Она все еще с тревогой чувствовала, что ей хотелось бы бежать и бороться.

Когда они уже закончили свой простой завтрак и очистили стол, начался дождь. Темные пятнышки появились на каменной дорожке к воротам.

– Время непромокаемых вещей, – насмешливо сказала Элисон.

У Харриет, однако, было только светлое пальто. Элисон дала ей пару высоких сапог и длинную, потертую, с глубокими складками куртку.

– Я чувствую себя так, как будто собираюсь бежать кросс.

Элисон критично осмотрела ее.

– Нет, вы не очень похожи на такого человека. Вам надо постараться получить еще побольше синяков и сделать настоящий перманент.

Они прошли небольшое расстояние между двумя высокими живыми изгородями и вышли из деревни. Дождь и тусклый свет подчеркивали зелень молодых листьев боярышника. Они шли большей частью в приятной тишине, слыша только шлепки своих ног о дорогу. Около мили они карабкались по пологому склону, из-за живых изгородей виднелись поля и молодые рощицы. Дорога была темной и блестящей от дождя, с нависающих над ними веток капала вода. Всего одна машина проехала мимо них – летящий фольксваген «гольф». Они прижались к мокрому крутому склону, чтобы дать ему проехать в струе мелких брызг.

– На вечерний ланч в «Сноп пшеницы», – недовольно произнесла Элисон.

Харриет пожала плечами. Она думала об образе Англии, по которому Линда скучала в Санта-Монике. Это спокойная, зелено-серая страна, и здесь она именно такая. Линде понравился бы Эверден. Это настоящая деревня с окраинами и центром, а не собрание красивых домов, как в Литтл-Шелли.

Они вышли на вершину холма. По другую сторону простиралась равнина с пологими оврагами, по краям больших полей росли дубы, распаханная земля чередовалась с пастбищами. На небольшом расстоянии от них возвышался густо заросший лесом холм, окруженный защищенной низиной, слишком пологой, чтобы называться долиной.

Дождь усиливался. Красивые серые тучи плыли с севера. Эта картина то появлялись, то снова исчезала.

Элисон направила Харриет в ворота перед полем. Они перегнулись через жерди ворот, наблюдая за дождем и изменяющимся светом.

– Вы видите там, – Элисон встала на нижнюю жердь ворот и показала направление, – трубы дома прямо в полосе деревьев?

Харриет проследила за направлением ее пальца. Серые трубы виднелись над вершинами огромных старых деревьев. Молодая листва еще не скрывала беспорядочных куч грачиных гнезд на верхних ветках.

– Земля идет вместе с домом. Дом был пуст в течение пяти лет, возможно, немного больше. Когда я была маленькой, одна семья навсегда получила во владение это место. Но затем его продали один раз, а потом другой. Я не думаю, что кто-нибудь из последних хозяев жил в нем. Они, видимо, заключали свои сделки с целью освоения земли. Я думаю, что сейчас дом в плохом состоянии. Разве было в интересах хозяев объявлять, что он непригоден для жилья, не правда ли?

– Как он называется?

– «Бердвуд»[7]7
  Бердвуд (англ.) – птичий лес.


[Закрыть].

– А где будет новый город?

Элисон махнула рукой. Взмах покрыл вспаханные и зеленые поля, деревья и всю землю вокруг дома.

Харриет поняла. Здесь будет масса красных и желтых кирпичных домов с мансардными окнами, как бровями под новыми черепичными крышами, и маленькими подъездами, которые будут теснить друг друга. Здесь будут клочки садиков, повернувшиеся задней стороной к ограде, ротационные моечные машины и телевизионные антенны.

Здесь уже не будет настоящего, старого духа Эвердена, чтобы объединить новые дома, не будет магазина, прекрасного паба, центра. Жители нового города будут садиться в машины и ехать куда-нибудь еще, чтобы найти центр. Они будут просто занимать свои красные и желтые дома в середине спокойного серого ландшафта.

– Они не могут, – сказала Харриет, – неразумно создавать здесь новый город.

– У Боттрилла есть причина.

– Мы можем подойти поближе и посмотреть?

Пошел сильный дождь. Волосы Харриет прилипли к голове. На Элисон погода, казалось, не влияла, но она спросила:

– Вы уверены, что хотите пойти?

– Да, я хочу.

Они прошли вперед, вниз по пологому холму. По мере того, как они приближались, Харриет ощущала, что явная отдаленность дома в низине была только кажущейся. Они обогнули угол, и перед ними открылась другая деревня в виде группы домов вокруг церкви. С противоположной стороны дороги также был виден Эверден.

Для Харриет старые деревни выглядели, как удобные поселенья, появившиеся вокруг двух этих церквей. Мысль о строительстве новых капитальных домов в третьей точке треугольника казалась еще более нелепой. «Бердвуд» был расположен дальше, чем казалось с вершины холма. Они совсем промокли, когда дошли до каменных столбов ворот дома.