355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Рози Томас » Женщина нашего времени » Текст книги (страница 33)
Женщина нашего времени
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 18:04

Текст книги "Женщина нашего времени"


Автор книги: Рози Томас



сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

Она никогда не чувствовала себя более бессильной и еще более беспомощной.

– Я сожалею, что не могу поговорить с вами, – сказала она Саймону.

Даже эта односторонняя беседа стала казаться неуместной и несообразной. Он никогда не повторил ей, что он хотел бы, чтобы она действительно была его дочерью.

С облегчением Харриет увидела, что на улице темнеет. Казалось, что нет никаких признаков весны. Зимой солнце днем стояло недолго, а сейчас оно было погашено вечерним холодом. Харриет дрожала. Ее кровь оставалась жидкой после щедрого тепла Западного побережья. Она говорила себе, что сейчас было бы прекрасно отдернуть шторы навстречу зеленоватым сумеркам, включить отопление и посмотреть телевизор.

Она взяла из шкафа банку «Мармайта» и намазала его на последние крекеры. Она приготовила чай, заливая водой пакетик с чаем на дне чашки, в которой до этого был кофе. Она вынула пакетик, бросила его в раковину и вдруг ясно представила тошнотворную грязь на дне раковины Саймона. Она схватила чайную ложку и протолкнула коричневый комочек в сливное отверстие раковины. Потом она повернула ручку мусоропровода и слушала работу механизма, перемалывающего и уносящего мусор.

Харриет решила. Позже, когда будет совершенно темно, после десятичасовых новостей, и это будет, наверное, наилучшее время, она выйдет на улицу и сделает необходимые покупки. Она спустится вниз с холма к работающему допоздна супермаркету в Белсайз-парке. Он открыт до полуночи, и редко можно встретить кого-нибудь в его узких проходах в последний час работы.

Харриет помнила это очень хорошо, потому что магазин находился как раз за углом невдалеке от той самой квартиры, которую она снимала, когда боролась за создание «Пикокс». Она обычно заскакивала туда и покупала готовые блюда из морозильника, сгребая все, что там было, и не тратя времени на размышления. Она была слишком занята для того, чтобы готовить. Это было давно, хотя с тех пор она всегда была очень занята. До сих пор.

Ну а потом. Она спустится с холма и создаст запасы. Она купит массу продуктов, это будет хорошая возможность. Банки и пакеты с сухими продуктами, которые можно хранить, – вот что ей нужно. Не будет необходимости бегать за продуктами каждые пять минут. Будет значительно лучше иметь все, что необходимо, под рукой в кухонном шкафу.

Харриет кивнула с облегчением. Она посмотрит вечернюю мыльную оперу, потому что она уже начала понимать, кто есть кто, да и, в конце концов, почему она не может делать этого? Потом еще была пьеса, которую она хотела посмотреть, а после нее – новости. Затем она прогуляется. Эта будет одна из ее тихих, тайных ночных прогулок, которые успокаивали ее в прошлом, и она сделает еще один круг, направляясь к дому после позднего посещения магазина.

Приятно будет выйти на свежий воздух. Сколько прошло дней после того, как она вернулась домой из «Пикокс»?

Харриет перенесла намазанные «Мармайтом» крекеры и чай в гостиную. Она села на угол дивана, обложив себя подушками. Она ела, не чувствуя вкуса, ее глаза сосредоточились на экране телевизора. Она посмотрела мыльную оперу, игровую программу, пьесу, а потом новости, в которых репортажи из Ливана, Китая и история с принцессой Дианой пришли, казалось, из одинаково удаленных миров.

В полдесятого она скованно встала, чувствуя, что ее ноги как бы покалывает булавками и иголками. Она долго провозилась в поисках шарфа, который она надела под пальто, и красного берета, который она не надевала несколько лет. Однако она была убеждена, что он был единственной вещью, которая бы не давала ушам замерзнуть. Потом она нашла кошелек, положила его в сумку, которую носила через плечо, и внимательно обошла по кругу квартиру, проверяя замки и задвижки на окнах и дверях.

Было почти одиннадцать часов, когда она вышла через парадную дверь.

Она в нерешительности остановилась на верхней ступеньке, вглядываясь в ночную тьму, однако были слышны только отдаленный шум уличного движения и музыка из соседнего окна. Конечно, не было никого, наблюдающего за ней или ожидающего ее, что она со своим рациональным умом понимала.

Она прогуляется, сделает покупки и снова вернется домой. Подходя к воротам, она подумала о том, что завтра поедет в «Пикокс». «Я заберу вещи из своего кабинета, поговорю с Грэмом, выпью чашку кофе с Карен. Завтра днем. Или, возможно, послезавтра утром».

Она начала прогулку. К ней пришли воспоминания о других ее ночных блужданиях. Снимать тревогу в темноте было ее старой привычкой. Она ходила по спящим улицам вокруг Сандерленд-авеню, когда умер Саймон, и она чувствовала преследующий ее страх так же, как она чувствовала, что он собирается ночью в углах и прижимается к оконным стеклам ее комнаты. Ее шаги ускорились. Крутой уклон холма нес ее быстрее по направлению к уличному движению, прочь от жилых улиц с живыми изгородями. Она не могла подчиниться страху. Она пойдет в «Пикокс» завтра, она шире раздвинет шторы.

Руки Харриет раскачивались в ритм ее шагов.

Она пересекла главную улицу, и незапланированный маршрут привел ее к жилым домам, где голубые телевизионные огни были видны через незашторенные окна, а музыка гремела вызывающими взрывами под кирпичными балконами. Большие собаки без ошейников сопели над рваными, черными пластиковыми мешками, разливающими свое жирное содержимое между мусорными ящиками. Харриет заспешила мимо рекламной мазни на углах домов и снова погрузилась в оранжевую пелену уличного освещения. Через некоторое время она подошла к тому месту, где бегала вместе с Линдой в тот счастливый день перед встречей с Каспаром на обеде с гамбургерами. Прошел уже почти год с того дня, когда она приехала домой с Робином и увидела Линду, скрывающуюся в живой изгороди.

Харриет пошла дальше вниз по пыльной улице, думая о Линде. Через несколько дней она вернется в Англию на летний семестр.

Линде не понравятся завешенные шторы, закрытые двери и неотвечающие телефоны.

«Давай, Харриет. Приведи себя в форму». Харриет даже улыбнулась от пыла своего самонаставления. Не было причин прятаться со своим поражением. Она не должна доставить Робину такого удовольствия. Надо было поворачивать, если она хотела попасть в магазин до полуночи.

Была четверть двенадцатого, когда она толкнула дверь. Усталый продавец в синем халате кивнул ей от кассы, узнав ее по тем дням, когда она жила в Белсайз-парке. Харриет ходила туда-сюда по тесным проходам, бросая пакеты и банки в корзину. Она видела, что продавец, ожидая ее, спускает стальные жалюзи, готовясь к закрытию магазина на ночь.

Она поднесла свою нагруженную корзину к кассе. Она провожала взглядом банки с супом фирмы «Кэмпбелл» и банки с паштетом, которые продавец вносил в кассовый аппарат, и с удивлением подумала о том, зачем она накупила все это.

Сумма, которую продавец сосчитал ей, показалась ей гигантской. «Деревенский паштет» в маленьких стеклянных баночках, купленный в магазинах, открытых до полуночи, всегда был дорогим, напомнила себе Харриет.

Она раскрыла кошелек. В нем было много денег, больше, чем она ожидала. Харриет слишком широко усмехнулась. Она заметила, что продавец наблюдает за ней краем глаза, перекладывая ее покупки в два коричневых мешка. Харриет положила несколько банкнот на стойку, а он отодвинул две из них назад.

– Достаточно, достаточно, – пробормотал он.

– Большое спасибо, спокойной ночи, – приветливо сказала Харриет.

Продавец проводил ее до двери магазина и запер ее за ней с видимым облегчением. Он опустил вниз шторы, закрывающие стекло, и Харриет услышала, как щелкнули замки. Она подняла свои коричневые мешки и пошла домой.

Под главной дорогой проходил подземный переход. Днем Харриет всегда пользовалась им, потому что дорога была загружена. Поздно ночью здесь было меньше машин, но быстро бегущая цепочка из них должна была проскочить мимо, когда она подошла к краю тротуара, ко входу в туннель слева от нее. Она с облегчением подумала, что покупки сделаны, и мечтала о возвращении в уединение ее дома.

Ее ум был занят, сосредоточен на возвращении домой настолько быстро, насколько это было возможно, прочь от людей, автомобилей и уличного освещения. Ни о чем другом Харриет и не думала. Она начала спускаться по знакомым ступенькам, плотно прижимая мешки к груди.

Она не смотрела на нацарапанные надписи и кучи мусора возле грязных стен. Она увидела ноги двух мужчин, как только они появились, спускаясь по ступенькам, чтобы встретиться с нею в противоположном конце перехода. Она продолжала идти, не ускоряя шагов, все ее желания были сосредоточены на доме.

Под резким светом она увидела, что они молоды, белые, с длинными ногами и непропорционально широкими плечами из-за кожаных курток. Выражения их лиц были одинаковыми. Зная, что она не должна встретиться с ними глазами, Харриет отвернула голову в сторону безобразно размалеванных стен. В двух метрах от нее они остановились, преграждая ей путь, что она поняла уже по первому их взгляду. Она попыталась продолжить движение, намереваясь проскочить мимо них. Один из них схватил ее за руку.

– Отдай нам свою сумку.

Она висела у нее на плече на широком кожаном ремне. Обремененная мешками с продуктами, Харриет старалась прижать ее к боку локтем.

– Пропустите меня, пожалуйста. – Ее голос прозвучал тонко и смешно.

Захват на ее руке стал плотнее.

– Отдай нам… свою… чертову сумку!

Совершенно ясно Харриет разглядела кнопки на коже, косынку, завязанную вокруг одной шеи, и цепочки вокруг другой. Она ответила:

– Нет.

Она старалась прижать сумку поплотнее к себе.

– Что в ней? – нагло ухмыльнулся один.

Другой сорвал ремень с ее плеча:

– Давай сюда, сука.

Харриет вспомнилась одна картина. Она проходила через парк в жаркий вечер на встречу с Робином. Голова ее была полна собственными делами. Она увидела небольшую группу, собравшуюся вокруг старой женщины, на которую напали или ограбили.

Она представила лицо женщины так ясно, как будто она стояла сейчас перед ней. Страх и растерянность. Тогда это было маленьким острым противоречием тому удовлетворению, которое она получала от прекрасного вечера. Лондон в своем летнем наряде. Она постояла несколько секунд, наблюдая, а потом, неспособная посодействовать в чем-нибудь, пошла дальше. Она обнаружила Лизу и Лео вместе в винном баре.

Они сорвали с нее сумку. Один из них поднял руку и небрежно ударил ее в нижнюю челюсть.

Харриет была испугана. Однако потрясение от удара, казалось, убило ее страх.

На его место вместе с жгущей болью пришел поток гнева. Он превратил резкий подземный свет в малиновый и окрасил красным грязные белые стены. Он напряг ее руки и спину и сжал ее губы. Он захватил значительно больше, чем двух молодых людей в пустынном переходе. Он возник из-за того, что она потеряла, как потеряла и почему. Он был из-за тех дней затворничества в своем собственном доме и из-за женщины в парке, и из-за Саймона, мисс Гетц и Линды, так же, как и из-за себя.

Харриет выпустила свой собственный поток грязных слов.

Она смешно прижала к себе два бумажных пакета с продуктами. Она отбросила назад одну ногу и ударила вверх между пары двух длинных ног. Раздался пронзительный визг, и она услышала свой собственный крик, как в хоре:

– Отстаньте от меня! Черт вас побери! Не прикасайтесь ко мне!

– Проклятая корова!

Тот, которого она ударила, отошел, пошатываясь, к кривой стене, а затем, покачиваясь, выпрямился. И снова пошел на нее. Харриет почувствовала, что ее голова откинулась назад настолько сильно, что могла сломаться шея. Она отлетела к грязному кафелю и прижалась к нему. Два лица поплыли перед ней. Она обвисла, и один мешок в продуктами выскользнул из ее рук. Но гнев еще циркулировал в ней. Она втянула щеки и плюнула. Одна пара рук кружилась у нее на груди и била сверху ей между ног. Из одного рта прямо перед ней вырвался длинный свистящий звук:

– Как тебе этот грубиян, дорогая? Я могу дать тебе еще.

Последовал еще один удар. Она обхватила себя свободной рукой и почувствовала, что она связана с какой-то силой, которая заставляет звенеть ее кости. Хрюканье послышалось почти у нее в ухе. Руки отпустили ее ровно настолько, чтобы схватить вновь. Гнев рушился в волне ужаса.

Удар пришелся сбоку в голову и разбил ее о стену. Харриет сползла вниз, уже ослепнув, рот ее приоткрылся и оставил тонкий, яркий след, тянущийся вниз по кафельной плитке.

Кровь брызнула между зубами. Она осела грудой, ее голова лежала на сгорбленных плечах. Последовал еще град ударов, но она уже не чувствовала их. Наступила тишина.

Оба мужчины стояли, глядя на нее.

Один из них прошептал:

– Боже мой.

Другой нагнулся и вытащил ее сумку. Он обмотал грудь под полами кожаной куртки ремнем от сумки. Потом он выпрямился.

– Пошли.

Они побежали, их каблуки отбивали барабанную дробь вдоль подземного перехода и по ступенькам в его дальнем конце.

Харриет открыла глаза. Она смогла увидеть грязную белую трубу перед собой с сияющими, яркими, твердыми точками и черными ступенями, до которых она страстно желала добраться. Очень медленно, держа тыльную часть ладони у разбитого рта, она поднялась на ноги.

Посмотрев вниз, она увидела, что один из пакетов с продуктами остался целым. Она подняла его. Качаясь, как пьяная, издавая слабые стоны от боли и ужаса при дыхании, она пошла вдоль белой трубы. У ступенек она упала на колени и поползла вверх, волоча за собой мешок.

Когда она добралась до верха, ночной воздух ударил ей в лицо, она упала вперед и разбилась о верхнюю ступеньку. Мешок с продуктами раскрылся, банки и бутылки покатились, подпрыгивая, вниз, чтобы занять свое место в наваленных внизу кучах мусора.

Глава 18

– Так чего же ты ожидала? – спросил Чарли Тимбелл.

Больничная кровать Харриет утопала в цветах. На столе в ногах кровати стояла корзина лилий от Каспара, а за ней пирамида из роз с запиской просто «от Робина». Вазы и горшки с всевозможными цветами всех оттенков громоздились с другой стороны кровати. Они, казалось, пришли от всех на свете, кого она знала, даже от «всех нас в «Мидленд Пластикс».

– Ну просто, как кинозвезда, – говорила Айви с соседней койки.

– Я не знаю, чего я ожидала, – ответила ему Харриет, глядя на великолепие цветов.

На ее глазах снова появились слезы. Она много плакала. Один из врачей сказал, что это реакция.

– Я не ожидала, что буду избита по дороге домой из поздно закрывающегося магазина. Я не ожидала… – она показала на цветы, и слезы побежали по ее лицу.

Чарли заерзал на стуле, достал носовой платок и протянул ей.

– Доброта? Дружеские чувства? Продолжай.

Харриет высморкалась. От вибрации заболела сломанная челюсть, и она вздрогнула. Она знала, что Робину было легко достать кредитную карточку и позвонить в цветочный магазин, она знала, что было не более сложно сделать то же самое где угодно в Лос-Анджелесе. Были и другие цветы, которые тронули ее. Цветы и дружеские записки, в которых проявлялась заинтересованность, от Карен, Грэма, от команды передачи «История успеха», соседей Кэт и других, многих из которых она едва знал.

Санитарки, казалось, приносили хрустящие целофановые охапки каждый час. Харриет старалась остановить свои слезы, которые заставляли ее еще больше осознавать свою уязвимость. Она чувствовала себя слабой, подавленной и беспомощной, как моллюск, извлеченный из своей раковины.

Какой-то прохожий нашел ее лежащей на верху лестницы. Он остановился перед ней, и она увидела отвороты его брюк очень близко от своих глаз. Она пыталась что-то сказать ему, но слова не выходили из ее разбитого рта. Потом приехала скорая помощь и увезла ее.

В травматологическом отделении больницы краска на стенах полопалась, а на полу валялись пустые бумажные стаканчики под рядами стульев. Здесь ничто не походило на госпиталь «Мур Парк» в Шерман-Оукс, но она лежала на каталке в завешенном боксе, ожидая врача, и думала о Каспаре. Она без всякого смысла сожалела, что он не мог быть здесь вместе с ней и не мог держать ее за руку. Ее лицо и грудь болели.

Пришел молодой врач, выглядевший усталым, как и все врачи. Как и Каспар, Харриет была счастливчиком. Ее челюсть срастется, швы в углах рта рассосутся и, наверное, не останется шрамов. Внутренние и наружные ушибы на теле заживут сами.

– Вы будете как новая, – сказал врач. – Вы хотите позвонить кому-нибудь? Родственникам? Другу?

– Утром, – ответила Харриет.

Она хотела лежать за задернутыми занавесками и хотела, чтобы ее оставили в покое. Ей хотелось плакать, но так, чтобы никто не видел этого.

Казалось, что как только она утром проснулась, приехали Кэт и Кен. Их забота и их измена переливались через нее. Все, что случилось, казалось, происходило только внутри нее. Сам по себе факт нападения был едва ли не самым незначительным. Харриет рассказала все детали женщине-офицеру полиции и обрадовалась, когда та ушла.

Сразу же после нее пришла Джейн. Ей удалось пристроить где-то Имоджин. Харриет не видела Джейн без ребенка с того дня, как он родился. Она изучала лицо Харриет, наклоняясь так близко, что Харриет смогла разглядеть пушок на ее верхней губе. Джейн была очень сердита. Она все время повторяла:

– Почему? Что им было нужно?

– Они просто хотели получить мою сумку. Я потеряла самообладание. Это была ошибка – пытаться оказать сопротивление. Я могла отдать им сумку, и они бы ушли.

– Но ты не отдала, а они сделали такое. – Джейн тоже была почти в слезах. – Харриет, что ты делаешь? Почему ты ходила одна в середине ночи?

Все, конечно, спрашивали ее об этом и Кэт с Кеном, и женщина-полицейский. Харриет могла объяснить не более связно, чем это мог сделать Саймон, то, что она боится дневного света и деятельного внешнего мира. Не могла она также объяснить многообразия своего удовольствия от темноты, успокоения от прогулок в одиночестве и своей потребности в ночной анонимности.

– Мне нужно было кое-что купить. Магазин был открыт допоздна.

Она закрыла глаза, а затем снова их открыла, сознавая, что Джейн очень внимательно и заинтересованно изучает ее. Сильнее, чем ушибы, хуже, чем сломанная челюсть, было потрясение от самого факта нападения. Она думала, что это похоже на предательство друга.

Она прожила в Лондоне всю свою жизнь, и она воспринимала его толкотню и его разнообразие, как своих союзников. Она никогда не чувствовала себя потерянной или испуганной в этом городе, но угроза оказалась совсем близко, она пришла от людей, которые знали ее, а не от какой-то абстрактной массы жителей города. Однако сейчас эта масса извергла грабителей из темноты, которая, как она ошибочно считала, защищала ее.

Молодые люди без лиц, потому что она не смогла даже попробовать описать их женщине-полицейскому, похитили больше, чем ее сумку. Они заставили ее бояться своего собственного города. Харриет вздрогнула при мысли о поворотах улиц, о пустых платформах метро, о продуваемых открытых местах.

Джейн погладила ее по руке.

– Это потрясение, – сказала она. – Потрясения могут делать таинственные вещи. Ты переживешь это. Посмотри, везут чай. Я возьму нам по чашке.

Она снова стала прежней Джейн, умелой и проворной. Харриет знала, что она может положиться на нее, когда надо будет сделать что-нибудь, в чем она может помочь, что-нибудь полезное. Она знала, что Джейн будет приходить к ней каждый день, как бы неудобно это ни было для нее самой, что Джейн убедится в том, что в квартире в Хэмпстеде все в порядке и организует ее возвращение домой. Харриет послушно пила чай.

– Когда скажут, что ты можешь возвращаться домой, ты приедешь ко мне в Хакни, хорошо? – И потом: – Пожалуйста, не плачь, а то и я заплачу. Все будет в порядке. Тебе станет легче через пару дней.

– Я знаю. Я знаю, что поправлюсь, – решительно ответила Харриет.

Чарли ел шоколад, потому что для челюсти Харриет это было очень больно.

– Ты знаешь почему или нет? Почему все так бросились заботиться о тебе и насыпали кучу цветов на твою голову?

Как Джейн, Дженни, Кэт, Лео и Лиза, принесшие этот шоколад, с которым так деловито расправлялся Чарли, и даже Каспар и Робин со своего безопасного расстояния. Харриет медленно кивнула.

– Точно. Ты была бы наивной, если бы не знала. Это позволяет им хорошо себя чувствовать. Тебе плохо, ты нуждаешься в них, они могут заботиться о тебе. Это не так просто – подумать о чем-то, что требуется сделать для мультимиллионерши, которая сама себя сделала.

– Я все еще мультимиллионерша.

– Да. Просто немного побитая.

Чарли положил еще одну шоколадку в рот и помахал Айви, которая делала вид, что не слушает их разговора.

– Харриет, тебе хорошо в этой палате? Она полна старух.

– Да, спасибо. Я люблю компанию.

Когда Чарли ушел, Айви встала с постели и зашаркала через палату к Харриет.

– Он выглядит приятно, этот молодой человек.

– Да. Он муж моей старой подруги. Они оба мои старые друзья. Мы обычно ездили вместе на каникулы, когда были молодыми и небогатыми. Однажды мы ездили на Крит.

– О, значит он вам не… – Айви была разочарована.

– Нет, не мой.

Айви походила взад-вперед по комнате, затем более плотно запахнула халат на своей груди, что было верным признаком решимости высказаться. Она резко вздернула подбородок возле ярусов цветов.

– А я знаю, кто вы. Женщина снизу с другой стороны сказала мне. Вы та самая «Девушка Мейзу».

– Я была, – сказала Харриет, – было такое время.

Наиболее неожиданным посетителем оказалась Элисон Шоу. Она вошла в палату в букетом тюльпанов в одной руке, а на другой висел плащ. Харриет была очень рада увидеть ее, даже удивительно, что так рада.

– Мне хотелось прийти.

– Я очень рада, что вы сделали это. Мне очень жаль, что так получилось с программой.

– Будут еще и другие программы.

Они улыбались друг другу.

Элисон села, и они начали разговаривать. Это была не серьезная беседа, но Харриет почувствовала, как приятно завязывать дружбу, что было для нее совершенно ново, и как хорошо не говорить о ее синяках или деньгах.

Они говорили о телевидении, статье в журнале, которую они обе прочитали, о проблемах в работе руководящих женщин, новом романе, которым обе восхищались. У Элисон были консервативные взгляды, она получила классическое образование и была очень эрудирована. Харриет чувствовала тягу к ней, сознавая бессистемность своего образования и обрывочность своих знаний.

Элисон пробыла у нее почти час. В конце этого времени запах тушеного мяса возвестил о прибытии ужина. У обеих женщин изменилось выражение лица. Элисон собралась уходить. Харриет хотелось, чтобы она осталась, потому что тогда она смогла бы и дальше получать удовольствие от беседы, которая не заставляла ее плакать или чувствовать себя виноватой, и чтобы подольше оставаться в покос.

– Что происходит? – спросила Элисон. – Вы собираетесь открыть цветочный магазин?

Они рассмеялись над цветами.

– Я уеду отсюда через день-два. Я не знаю, что я буду делать. Или где. Мне сейчас не очень хочется оставаться в Лондоне.

Это сдержанное высказывание скрывало страх Харриет перед переполненными улицами и холодным пространством.

Элисон кинула на нее быстрый взгляд.

– Тогда поезжайте в деревню. У меня есть дом в Кенте, мое убежище на уик-энд. Поезжайте и живите там, восстанавливайтесь. Там очень тихо.

– Это очень мило с вашей стороны. Я могу просто поймать вас на слове.

Это был вежливый ответ, Харриет не знала, насколько серьезным было приглашение. Элисон протянула руку. Харриет вспомнила ненакрашенные ногти и пальцы без колец. Большой квадратный бриллиант все еще украшал ее правую руку. Грабители его почему-то не заметили.

– Вы живете одна? – спросила Харриет.

– Да.

Они тепло пожали друг другу руки.

Когда Элисон ушла, Айви бросила через палату:

– Я видела ее по телевизору.

Через два дня Харриет вернулась домой. Там уже была Джейн, готовая ухаживать за ней, как Харриет и предполагала. Она носила Имоджин в холстяной сумке, привязанной у нее на груди.

– Ты не слишком здорово выглядишь, – прокомментировала Джейн со свойственной ей прямотой.

Синяки на лице Харриет стали желтыми и красными, шея и нижняя челюсть оставались распухшими.

– Я поправлюсь.

Однако, по правде, Харриет чувствовала себя слабой и неуверенной. Стоило усилий приготовить кофе, который они пили на кухне. Находясь возле своей матери, Имоджин создавала довольно мало шума. Лицо Джейн было спокойным и решительным. «Современная мадонна», – подумала Харриет.

– Поехали со мной в Хакни.

– Мне хорошо здесь, ты же знаешь.

Это была другая неправда. Вид блеклых стен и невыразительные картины расстраивали ее. Пустота была слишком очевидной. Но Харриет не хотелось выходить даже отсюда. Она не могла забыть ботинки, которые били ее, искаженные лица и зловоние покрытого белым кафелем перехода.

– Давай я хотя бы выйду и куплю для тебя продукты. В шкафу ничего нет.

Последний поход в магазин закончился в грязи со сломанной челюстью и разорванными пакетами под лестницей. Харриет старалась подавить дрожь.

– На улице холодно? Если сможешь, купи только молока, хлеба и лекарств. Я выйду завтра и сделаю настоящие закупки. Если хочешь, оставь Имоджин здесь со мной.

Руки Джейн гладили маленькую темную головку.

– Я возьму ее с собой.

Она вернулась назад с горой продуктов и разложила их в шкафы Харриет. Они вместе выпили по чашке чая, и у Джейн уже не было причин оставаться дольше.

После ее отъезда Харриет подошла к окну. Улица было спокойной, дома напротив, как всегда, богаты и безмолвны. Ей захотелось узнать, что скрывают за собой их фасады.

Затем она вдруг резко отвернулась от окна, пересекла комнату и включила телевизор. Она решила, что завтра пойдет в «Пикокс» и заберет свой личные вещи.

Однако на завтра необходимость в этом отпала. Приехали Грэм и Карен и привезли вещи Харриет в багажнике универсала Грэма. Он внес портрет Харриет кисти Эммы Сарджент и прислонил его к стене. Харриет взглянула на него с неприязнью. Сейчас она подумала, что выглядит на портрете самодовольной.

Карен принесла старую игру из доски упаковочного ящика и аккуратно положила ее на стол. Харриет приложила ладонь к растрескавшемуся дереву. Она была рада получить игру назад, однако остальные вещи – первая «Головоломка», рамки с фотографиями приемов и презентаций, напоминающие об успехе, выглядели, как бессмысленный хлам. Харриет тепло поблагодарила Грэма и Карен, усадила, дала выпить. Они неловко оглядели комнату. Харриет знала, что они осматривают ее шторы и подушки только из вежливости, чтобы не смотреть прямо на нее. Ее удовлетворенное лицо с портрета наблюдало за реальной жизнью в каминном зеркале с позолоченной рамой.

Этот взгляд вызвал у нее желание поднять руки, чтобы закрыть следы от ударов. Опухоль, швы, полузаплывший глаз и покрытая синяками кожа представлялись Харриет внешним проявлением ее поражения. Потеря «Пикокс» и избиение, которому она подвергалась, стали позорными и как бы связанными между собой.

Повернувшись спиной к зеркалу и портрету, она предложила Грэму и Карен выпить.

– Вы знаете, это выглядит значительно хуже, чем есть на самом деле, – бодро сказала она. – Расскажите, что нового в «Пикокс». Я жажду новостей.

Они ухватились за эту возможность. Рассказали о новом директоре-распорядителе, приведенном Робином, о его методах, нововведениях и реорганизации в Уинвуде. Харриет жадно слушала, с трудом веря в то, что все это происходит без нее, что она больше не держит в своих руках «Пикокс».

– Ну и как он, этот новый человек? – спросила она.

– Видимо, вполне способный, – признал Грэм.

Конечно, он и должен быть таким – ведь Робин не дурак.

– Но он – это не вы, Харриет, – пожаловалась Карен. – Мы все так скучаем без вас.

– Я тоже скучаю. Но мы все никогда не подозревали об этом. Вполне возможно, что мы сможем когда-нибудь снова работать вместе.

Их лица моментально преобразились.

– Вы что-нибудь планируете?

– Еще слишком рано говорить о чем-то.

Харриет почувствовала свою ничтожность. Сейчас она чувствовалась сильнее, чем в любой другой момент после собрания. «Давай, приходи в себя, – убеждала она себя, – ради Бога, Харриет».

Когда они уходили, Карен нежно обняла ее. Грэм поцеловал ее в щеку. Она подумала, что никогда раньше он не делал этого.

– Ну, еще встретимся, – пообещали они друг другу.

Снова оставшись одна, Харриет отнесла портрет в коридор и поставила его подальше от глаз к задней стенке шкафа. Потом она вернулась в гостиную и взяла старую доску из Шамшуйпо. Кончиком пальца она провела по пути шарика вдоль уклона, рассматривая каждые воротца и написанные возле них карандашом цифры. Очень аккуратно она установила фишки в нижние пазы и положила шарики вверху перед барьером. Она открывала и закрывала воротца в их последовательности по всей дороге вниз. Затем она отпустила шарики. Вращаясь и гремя, они покатились вниз. Держа доску и наблюдая за их гонкой по лабиринту, Харриет почувствовала, какой хрупкой стала старая доска от ящика.

Через ее середину проходила длинная трещина, и две едва соединенные половинки сдвинулись относительно друг друга, когда она сжала их рукой. Это смещение передвинуло искусно подогнанную Саймоном решетку, под которой виднелось дерево несколько иного цвета.

Харриет внимательно рассматривала японские иероглифы, которые даже за то время, что доска была у нее, казалось, выцвели почти до цвета серебристого дерева. Скоро их уже нельзя будет различать. Игра Саймона медленно разрушалась.

Она опустила доску, но все еще следила взглядом за воротцами и частоколом цифр.

Она вспомнила о нападении. Она была счастливчиком, как сказал ей врач. Безликие бандиты могли убить ее. Непостижимо, но ведь она могла умереть, когда упала на верхней ступеньке лестницы подземного перехода.

Она снова подумала о Саймоне, ее связи с ним благодаря его игре и ее матери, и о мисс Гетц, которой она никогда не знала.

«Мейзу» была метафорой, что Саймон всегда знал. Харриет прикоснулась к нижним пазам. Здесь шарики аккуратно лежали напротив каждой фишки в нужной последовательности. Решение было явно неизбежным, независимо от того, прямым или окольным путем оно пришло, и независимо от того, велик или мал счет, набранный в пути. Осознание этого успокоило ее.

Харриет подняла голову. Она больше не хотела тратить время в заточении в своей безмолвной комнате, оплакивая потерю компании и крушение ее любви к Каспару, нося свои синяки, как знаки утрат и поражений.

Она сняла трубку и набрала номер Би-Би-Си. Наконец, она нашла Элисон Шоу.

– Вы еще помните, что вы сказали о вашем доме в Кенте?

– Конечно. Я собираюсь туда сегодня вечером. Вы сможете собраться? Приехать и забрать вас?

– Сегодня пятница. Я буду готова, – ответила Харриет.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю