Текст книги "Женщина нашего времени"

Автор книги: Рози Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 41 страниц)

– Можно я, – проговорила Харриет, – можно я расскажу тебе, что случилось. – Она выглядела почти ошеломленной своим благополучием.

– Давай.

Харриет не требовалось дальнейших приглашений. Она хранила в секрете Каспара в течение трех дней. После первого дня он позвонил ей, а потом позвонил ей снова и попросил ее поехать с ним в Брайтон на уик-энд. Он считал, что она должна быть свободной, и Харриет освободилась, хотя она договорилась о встрече с Робином.

– Брайтон, – говорил ей Каспар, – наилучшее место для любовных дел. Морской воздух и потрепанное великолепие – возбуждающее сочетание.

Харриет отметила для себя слова «для любовных дел». Она чувствовала, что счастье и возбуждение разгораются внутри нее, готовые вырваться при малейшем давлении. Ей нужно было поговорить, излить часть этого возбуждения, и поэтому она поехала к Джейн.

– Ты никогда не догадаешься. Это невероятно, – рассмеялась она.

– Не заставляй меня угадывать. Просто расскажи мне.

Харриет рассказала ей, что она влюбилась, а потом – в кого влюбилась и как.

Джейн слушала и, несмотря на свое настроение, увлеклась. Образы быстрых автомобилей и ресторанов на берегу реки, орхидей, убегающих детей и огромных пустых домов были достаточно яркими, а потом еще знакомое лицо Каспара Дженсена ожило между ними.

«Неужели это та самая Харриет, – подумала она, – которая варила суп с лапшой на этой кухне и занимала освободившуюся спальню наверху, потому что ей некуда было идти».

– Мне все равно, что произошло, ты понимаешь, – закончила Харриет, – я просто хочу быть с ним. Я не могу без него. Я никогда не чувствовала такого раньше.

Джейн кивнула, хотя она тоже никогда этого не чувствовала. «Интересно, – подумала она, – могла бы я такое почувствовать, я бы могла выглядеть так, как выглядит сейчас Харриет?» В той ситуации, в которой она пребывала сейчас, эти размышления показались ей нелепыми.

– Это, действительно, история, – произнесла она вслух, – не удивительно, что ты выглядишь так, как будто готова взорваться от этого секрета.

– Это не слишком большой секрет, – ответила Харриет менее задумчиво, чем могла бы, – особенно с сегодняшнего вечера.

Она достала из своей сумки свернутую газету и толкнула ее по столу, уверенная, что Джейн может увидеть только ее название «Гардиан».

– Я счастлива за тебя, если ты счастлива, – сказала Джейн, а затем развернула вечернюю газету.

Там были колонка светской хроники и фотография. Харриет повернулась к Каспару, защищая его, испуганная человеком, который выскочил перед ними, однако на неясной фотографии она выглядела нежно прижавшейся к его плечу так же робко, как любая молоденькая актриса.

Джейн прочитала короткую статью. Там было, в основном, о Каспаре и Клэр, а Харриет фигурировала, как «предприимчивая деловая женщина Харриет Пикок, более известная как «Девушка Мейзу». Сама «Мейзу» была описана, как «трагическая игра военнопленного, которая стала модной во всем мире», и статья заканчивалась неизбежным заключением: «В какую игру может сейчас играть Каспар?»

– Господи, – проговорила Джейн, опустив уголки рта, – как ты можешь переносить вещи такого сорта, написанные о тебе?»

– Бывало и хуже, как ты знаешь, – ответила Харриет. – Она внимательно посмотрела на Джейн, а потом спросила: – В чем дело? Ты стала очень бледной.

– Меня сейчас вырвет, – объявила Джейн, – вот в чем дело.

Она вышла на десять минут. Харриет попыталась проводить ее, но Джейн толкнула ее назад на стул, когда проносилась мимо. Харриет сидела неподвижно, стараясь все обдумать, но она не была способна нормально думать уже в течение трех дней. Она села за стол в своем кабинете для того, чтобы выяснить относительные преимущества различных производственных участков, а ее мысли возвращались к Каспару. Сейчас она сидела неподвижно, устремив невидящий взгляд на темный сад Джейн, отдавшись своим мечтам.

Когда Джейн вернулась, она обессиленно прислонилась к дверному косяку, однако пятна румянца снова начали появляться на ее щеках.

– Вечерняя тошнота, – сухо объяснила она. – Разве ты не видишь, что все идет по плану?

Харриет глупо уставилась на нее.

– Ты беременна? – наконец спросила она.

– Я беременна, – признала Джейн без энтузиазма в голосе.

– Это хорошо? Или плохо? – мягко спросила Харриет.

– О, черт! – ответила Джейн. – Я, действительно, не знаю.

Она чувствовала, что готова заплакать, но она не хотела, чтобы эта новая Харриет видела ее плачущей после этой истории о Каспаре Дженсене, Брайтоне и неожиданной, пугающей любви.

– Как беременна?

Джейн шмыгнула носом и вытерла его тыльной стороной руки.

– На сто процентов. Тут нельзя быть наполовину, как ты понимаешь.

– Я имела в виду, как давно?

– Десять, одиннадцать недель. Мне сказали, что рвота прекратится через две-три недели.

Харриет воспринимала новую информацию, укладывая ее в существующую ситуацию. Привлекать логику для решения возникающих проблем стало у нее привычкой. Через несколько секунд она сказала:

– Ты говорила мне на Рождество, как сильно ты хочешь ребенка. Ты помнишь? Ты говорила, что ты ощущаешь эту потребность, как боль.

– Да, я помню. – Джейн почувствовала, что ее собственная способность рассуждать покинула ее.

Знакомые точки зрения, казалось, сдвинулись, оставляя за собой что-то искаженное. Она хотела ребенка, Харриет права. Особенно сильно она хотела ребенка от Дэвида, причем вместе с Дэвидом, хотя Харриет ничего не знала об этом. Она достаточно старалась за них обоих в то короткое время, когда они были вместе, но составные части упрямо отказывались соединяться, и, в конце концов, получили по заслугам.

Дэвид вел себя так, как, по ее подозрению, он был вынужден себя вести. Но Джейн была слишком практичной, чтобы думать о разбитых сердцах. В этот период она встретилась с Харриет на неудачном ланче перед Рождеством. Это было тогда, когда Харриет не удалось скрыть, что она слишком спешит, чтобы вести хоть о чем-то долгие разговоры.

– Я очень хотела ребенка.

Это было просто нелепостью, что после всех желаний и стремлений к Дэвиду этот ребенок появится в результате двух ночей, проведенных с учителем из Чатема, с которым она встретилась на конференции по компьютеризированному обучению и по обоюдному согласию не встречалась после этого. Боль, о которой она рассказывала Харриет, перешла в совсем другую боль, вызванную тревогой и неуверенностью, которые порождает одиночество.

– Тогда в чем же дело? – спросила Харриет тем же спокойным голосом.

– Я думаю, что мне хотелось бы этого в других условиях. С мужчиной.

– Но ведь мужчина должен был быть.

– Не то, что ты имеешь в виду. Не финансовый воротила и не кинозвезда, например.

Харриет услышала горечь и постаралась помочь.

– Что же ты хочешь, Джейни? Еще не поздно решить, иметь или не иметь его.

Джейн подняла голову и посмотрела прямо на нее.

– Да. Я хочу ребенка. Я хочу… – она по воздуху очертила рукой маленький круг, – … его. Но я боюсь бытовых проблем. Где жить, как мне одной ухаживать за ним, как продолжать работу. Да и просто, как зарабатывать на жизнь для нас обоих?

– Будь практична. Отец поможет тебе?

Когда Джейн только посмотрела и ничего не ответила, Харриет продолжила:

– Хорошо. Переезжай в район получше. Подумай о смене работы. Подумай о приходящей няне, яслях. Это твоя сфера, Джейн, а не моя, – и с некоторым раздражением: – А что говорит Дженни?

– Что после трех месяцев начинаешь чувствовать себя лучше.

Джейн почувствовала, что вся ее сущность начала рассыпаться, разъезжаться и растекаться, как песок, в то время как Харриет покрыла свое сознание нержавеющей сталью, яркой, определенной и непреодолимой.

Джейн ревновала не только к внешности Харриет. Она ревновала к ее успеху, к ее независимости от мужчин, к тому, что она могла, по-видимому, влюбляться, не влюбляться или выбирать, в кого влюбляться, вдобавок к прочному положению, которое принесли ей деньги. Если бы у Харриет был ребенок, то она смогла бы нанять для ухода за ним одну няньку или даже двух.

Размышляя о разнице между ними, Джейн понимала, что именно деньги разделяют их. Деньги защищали и поддерживали, а Джейн сейчас очень нуждалась в утешении. Изменение видов на будущее, обеспечиваемое богатством Харриет, усилило ее чувство того, что старые ценности изменяются, уплывая от нее. Когда-то она была уверена, что только общественная польза имеет значение, а индивидуальные стремления в определенной степени нежелательны. В равной степени она верила в то, что богатство существует для распределения, а не для индивидуального накопления.

«Но я работала для собственного успеха, – послышались ей слова Харриет, и я заслужила его».

«Я тоже работала, – безмолвно ответила ей Джейн, – я делала более важную работу, чем ты. И что я заработала?»

– Я на тебя не похожа, – сказала Харриет.

– Я сама на себя не похожа.

Ревность вызвала в ней еще более тошнотворные ощущения, чем беременность. Она не хотела этого, но чувство возникало и разливалось, как желчь, у нее во рту. А Харриет сидела напротив нее спокойная, деловитая и здравомыслящая. И далекая, хотя когда-то они были близки.

«Я нуждаюсь в друге», – подумала Джейн. Если бы Харриет оставалась бедной, то она поняла бы ее проблемы. Неожиданно ее чувство обиды перешло с Харриет на деньги, на этого ловкого соперника, вставшего между ними.

– Извини, – сказала Джейн, сама ясно не понимая, за что просит прощения.

Харриет сожалела о своем восторженном треске по поводу любви и Брайтона. Она взяла со стола вечернюю газету и запихнула ее в свою сумку. Она сожалела о том, что Джейн не рассказала ей своих новостей сразу же, как только она пришла, и что они не могут начать вечер снова, следуя другими путями. Ей хотелось бы, чтобы они отошли подальше назад к той самой точке, когда у них были похожие виды на будущее. А сейчас при том расстоянии, которое возникло между ними, она чувствовала, в основном, неосознанное раздражение.

Джейн получит своего ребенка, но только ли практические проблемы встали перед ней?

– Послушай, – сказала она мягко, – если с тобой все в порядке, если твой ребенок здоров, то нет ничего такого, что бы нельзя было устроить. Если тебе нужны деньги, то, ты знаешь, тебе надо только попросить.

Джейн, казалось, встрепенулась от поглощавших ее мыслей.

– Попросить что? Сколько времени ты собираешься обеспечивать нас? Шесть месяцев? Шесть лет? Пока он не вырастет?

По мере того, как она говорила, перед ней с ужасом открывалась перспектива будущей жизни ее ребенка. Она будет ответственна за существование другого человека, ответственна одна, когда она чувствовала, что едва ли может управлять своею собственной судьбой.

Неправильно поняв ее, Харриет сказала:

– Не проси, я буду просто посылать тебе чеки.

– Я не хочу твоих денег, – холодно отказалась Джейн.

– Я тоже буду с тобой.

– Конечно, ты будешь! Ты была у меня недавно, не так ли?

Харриет встала, ужаснувшись тому, что они ссорятся. Она подошла к Джейн, собираясь обнять ее, однако Джейн сжалась перед ней и, защищаясь, обхватила себя руками.

– Моя грудь стала, как футбольные мячи.

Они могли бы рассмеяться, как они сделали бы это раньше, но сейчас они не рассмеялись. Харриет задумалась, пытаясь вспомнить, когда и как открылась перед ними эта бездна.

– Есть что-нибудь, что я могла бы сделать? – прошептала она.

– Ты можешь поставить обед на плиту. Он в холодильнике. Блюдо, накрытое фольгой.

Это было все. Харриет сделала то, что ей сказали.

После этого их разговор пошел по кругу, и они обе притворялись, что все нормально. Они обсудили, что сказал доктор Джейн, отпуск по беременности, который она собиралась получить, дела «Пикокс» и планы Харриет, а также другие обычные вещи, составлявшие сущность их дружбы. Они немного посмеялись, были очень осторожны по отношению друг к другу и старались избегать опасных тем.

Разговор был вежливым, а кухня казалась холодной. Было еще довольно рано, когда Харриет сказала, что она должна уходить. Джейн проводила ее до парадной двери, как она обычно делала.

– Будем поддерживать связь, – сухо проговорила она.

Лампа на крыльце светила вниз на Харриет, выхватывая ее, как прожектором, на фоне темной улицы. Харриет снова поразилась своему несоответствию всему окружающему, и это усилило все впечатления от сегодняшнего вечера.

– Я позвоню тебе после уик-энда, – пообещала Харриет, – отдохни. Ты почувствуешь себя лучше.

«Было бы очень хорошо, – подумала Джейн, запирая двери, – если бы все было так просто, как это кажется Харриет». Если бы отдых что-нибудь решал, если бы реальная жизнь сводилась только к правильному выбору жилого помещения и нужному телефонному звонку в нужный момент вместо того, чтобы быть грязной, мрачной и сложной от наших собственных недостойных интересов».

Харриет ехала назад в Хэмпстед. Она была расстроена осложнениями в их дружбе, но верила, что это были только временные неприятности. И она была убеждена, что Джейн сама успешно выйдет из этого положения. Сегодня она была в некотором замешательстве, но она всегда была сильной. Она примет необходимые решения и будет действовать в соответствии с ними. У нее будут свой ребенок и своя жизнь. Она достойна выиграть обе гонки.

В автоответчике Харриет ожидали два звонка от Робина. Было без десяти одиннадцать, и она решила, что не будет отвечать на звонки сегодня вечером. Было поздно, и она не знала, что сказать ему. Она включила автоответчик и пошла спать, думая о Каспаре и Брайтоне.

В воскресенье вечером Кэт и Кен были дома на Сандерленд-авеню. С тех пор, как Лиза покинула дом, заведенный в доме порядок превратился в неизменный ритуал. В воскресенье вечером у них был холодный ужин, остаток дневного ростбифа, который любил Кен. Ему нравилось проводить вечера за газетами, внимательно рассматривая их спортивные страницы и покачивая головой над результатами игр. Вечерами в будние дни он часто удалялся в свой маленький кабинет поработать с деловыми бумагами, но в воскресенье, как он обычно подчеркивал, был день его отдыха.

Кэт, как правило, сидела напротив него в кресле, читая свою книгу. Сегодня вечером это был П.Д. Джеймс, которого она очень любила. Стоял тихий, сырой день. Они ели, сидя за белым, отделанным металлом столом во внутреннем дворике. Затем Кэт собрала посуду и запустила посудомоечную машину. Было приятно войти в прохладную гостиную, включить свет и взять свою книгу с гарнитурного столика возле своего стула.

Единственными звуками в комнате были шуршание газеты Кена и едва слышное жужжание посудомоечной машины на кухне.

Кэт уже собралась спросить: «Не хочешь ли чашки чая, дорогой?» – зная, что Кен ответит: «Посиди, я сам поставлю чайник», – как послышался какой-то звук у парадной двери. Сначала она услышала шаги, а потом и стук в дверь. Шаги были медленными и шаркающими.

Книга, которую она читала, вызывала в ней сильные чувства, вплоть до мурашек на коже. Кэт подняла голову, однако человек был уже возле двери, вне видимости через широкий эркер, выходящий на дорогу.

Кен услышал только стук. Он нетерпеливо отложил газету.

– Кто это? Беспокоить людей ночью, в такое время.

Было еще только начало девятого. Однако гости в воскресный вечер, появляющиеся без предупреждения, были редкостью на Сандерленд-авеню.

– Я иду, – пробормотал Кен, поднимаясь на ноги, хотя прозвучал пока еще только один стук, и не было звуков и просьб открыть.

Кэт слышала, как он открыл парадную дверь. Был слышен шум голосов: резкие и четкие звуки голоса Кена и звуки другого голоса, который отличался только тем, что был более мягким. Однако звук этого голоса показался знакомым, и это вызвало в ней тревогу.

Она уже встала, когда Кен раздраженно позвал:

– Кэт!

Она выбежала в коридор. Под стеклянным навесом крыльца среди бегоний и пеларгоний Кэт увидела Саймона Арчера. Он наклонился вперед, с одной стороны поддерживаемый Кеном. На нем была грязная одежда, у него была давно небритая пятнистая седая щетина и спутанные нестриженные волосы.

Кен в замешательстве посмотрел на нее:

– Я думал, это старый бродяга, промышляющий попрошайничеством, но он спросил тебя.

Саймон выпрямился, опираясь на Кена. Он посмотрел на Кэт через рамку из ее цветов и сказал своим четким дикторским голосом:

– Кэт, лучше бы нам зайти в дом и закрыть двери и окна. Они прямо за моей спиной.

– Саймон, Саймон.

Она вышла к нему и перекинула его висящую руку через свое плечо. Поддерживая его между собой, Кэт и Кен повели Саймона, минуя ярко освещенную гостиную, на чистый белый свет кухни в задней части дома. Они опустили его на стул. Кэт непроизвольно поднесла руку к лицу, когда посмотрела на него. И тотчас снова опустила ее, когда почувствовала запах, исходящий от того места, которым она прикасалась к нему.

– Кто это?

– Саймон Арчер. Я знала его, когда была девочкой. Я рассказывала тебе.

– Саймон Арчер. Приятель Харриет?

Саймон повернулся на своем стуле, всматриваясь в них.

– Харриет Пикок, – сказал он, – в честь Харриет Вейн.

Затем он отвернулся, и его глаза закрылись. Кожа обтягивала его лицо, подчеркивая глаза навыкате. В щетине вокруг рта запутались кусочки пищи или каких-то растений.

– Все в порядке, – ответила Кэт, – вы правы. Кен, не сделаешь ли ты ему чего-нибудь выпить? И принеси мне салфетку, полотенце или что-нибудь, чтобы вытереть ему лицо.

Кен принес немного виски. Саймон понюхал, а потом выпил. Он задрожал.

Кэт очень мягко сказала:

– Саймон, вы слышите меня? Как вы добрались сюда?

Он открыл глаза. В этом взгляде сконцентрировалась необычайная, ярко выраженная хитрость. Кэт сразу поняла, что Саймоном управляет какая-то сила, находящаяся вне пределов их досягаемости.

– Ха. Это было не просто. У меня был длинный тайный маршрут, вы же знаете. Но я сделал это. Я должен был сделать это, не так ли?

Они вернулись, когда я подумал, что они ушли. Они были возле моих дверей, эти глаза, смотрящие через окна. Снова повсюду наблюдают за мной.

– Кто наблюдает за вами? – спросил Кен.

– Кто это? – обратился Саймон к Кэт.

– Мой муж, Кен. Он тоже хочет помочь вам.

Это замечание Саймон проигнорировал.

– Так что же мне было делать? – он засмеялся надтреснутым смехом. – Я оставил их. Я оставил им пустой дом для их голосов, их внимательных глаз и их вопросов. Я приехал к тебе, Кэт. Я знаю, что ты будешь держать свои двери и окна запертыми. Но они могут быть уже здесь, – его вытаращенные глаза уставились на двери во внутренний дворик. – Задерни занавески, Кэт. Иначе они будут заглядывать сюда.

– Там никого нет, – запротестовал Кен, – это наш сад.

– Задерни их, Кен, – спокойно попросила Кэт.

Когда это было сделано, Саймон, казалось, почувствовал облегчение. Его голова снова упала. Кэт видела, что он был в изнеможении.

– Сидите спокойно, – приказала она ему, – вам необходимо поесть, принять ванную и отдохнуть. Я дам вам плед, потому что вы замерзли.

Он кивнул, как ребенок.

Кен вышел с Кэт в коридор.

– Что ты собираешься с ним делать? Бедный старый чудак, у него не все дома, не так ли?

Кэт взяла его за руку.

– Мы собираемся покормить его горячей едой, предложить ванну, дать чистую одежду и уложить в постель. Утром мы вызовем врача. – Ее полная нижняя губа выступила больше, чем тогда, когда она бывала сильно расстроена. – Это наша вина, что он стал таким. Ты понимаешь, это из-за нас, из-за Харриет и меня. – Ее слова прозвучали почти как вопль. – Этого не должно было случиться.

В Брайтоне у Каспара и Харриет был длинный, поздний ланч, после которого они отправились в постель. После занятий любовью Каспар заснул. Харриет лежала, наблюдая за ним и слушая море.

Был ранний вечер, когда он проснулся и поднял голову. От сна на его щеках образовались красные складки, и он потер их ладонями, сдвигая подбородок в одну сторону, как человек, просыпающийся перед кинокамерой.

Он увидел рядом с собой бодрствующую Харриет с характерной для нее настороженностью на лице с острыми чертами. Она выглядела мягкой и приятной, и он привлек ее к себе.

– Все в порядке? – пробормотал Каспар.

Она рассмеялась над ним и вытянулась так, чтобы ее ноги под простынями касались его ног.

– Ты считаешь, что должен выполнять сексуальную работу так же хорошо, как и все, что ты делаешь?

Он удивился:

– Это не работа. Я получаю удовольствие.

Он наклонился вперед и прижался губами к ее обнаженной груди.

– Харриет, дорогая, есть где-нибудь хоть немного виски?

Она налила, но прикрыла стакан рукой.

– Ты будешь еще пить?

Он откинулся назад, созерцая ее грудь так, как будто писал ее и накладывал последний мазок на холст.

– Да, конечно, – сказал Каспар, протягивая руку к стакану.

Однако, когда он сделал полный глоток виски, он указал на окно с таким выражением лица, как будто делал уступку.

– Посмотри на улицу. Давай погуляем по пляжу.

Харриет встала и без всякого смущения подошла к окну. Пляж выглядел как радужная лента с точками и пятнами людей и собак. Море казалось плоским, с равномерными складками мелких волн на высокой линии прилива.

– Хорошо. Давай погуляем, – рассеянно согласилась Харриет, осматривая панораму.

Однако бодрость Каспара удивляла ее. Он спрыгнул с кровати и в течение нескольких минут принял душ и оделся, ожидая, пока оденется она. Они быстро спустились вниз и через вращающиеся двери вышли в вечерние сумерки.

– Потише, – попросила Харриет.

– Лови момент, – ответил он, – всегда. Сама хватай его.

«Да, – подумала Харриет, – ты прав, делая так». Ей нравились его непосредственность и вкус к жизни, что особенно ощущалось по контрасту с ее собственной осмотрительностью.

Они преодолели загруженную машинами дорогу, идущую вдоль берега моря, пробежали между киосками и клумбами по направлению к перилам прогулочной дорожки. Каспар встал на нижний поручень, для сохранения равновесия раскинул руки вдоль верхнего, перегнулся через него и посмотрел на лежащую внизу гальку.

– Понюхай это, – ревел он, вдыхая столь неистово, что его ноздри сжались друг с другом, – уникальная смесь морских водорослей, мочи и жареных чипсов. Разве этот запах не напоминает тебе поездки к морю, когда ты была ребенком?

Побережье не играло существенной роли в воспоминаниях Харриет о жизни в южном Лондоне. Ей было интересно, насколько значительными они могли быть в предвоенном детстве Каспара в Тайнсайде и чем были его рассказы о собственной жизни – правдой или частью непрерывного спектакля.

– Нет, – ответила она.

– Стыдно, – пожурил он ее.

Две пожилые дамы остановились, внимательно посмотрели на него, а потом, узнав, начали восхищенно подталкивать друг друга локтями. Каспар отвесил им полупоклон, а затем взял Харриет за руку и повел ее вниз к замусоренной гальке.

– Пойдем дальше, – предложил он, – пока они не попросили у меня автограф, а затем не продемонстрировали своего разочарования, так как перепутали меня с Питером О’Тулом.

Близость моря вдруг стала ощутимей, галька заскрипела у них под ногами, когда они повернули на запад и начали прогулку рука об руку. Каспар мурлыкал свою любимую песню: «Певец не веселится, осужденный отсюда в вечность…» Харриет с удовольствием вздохнула, вдыхая соленый воздух, который не напоминал ей ничего особенного. Было хорошо бездельничать. А особенно было хорошо ощущать, что не нужно демонстрировать самообладание, «Пикокс» или что-нибудь еще. С Каспаром самообладание не было предметом обсуждения. Казалось, что он поступает всегда точно так, как чувствует, с эгоцентризмом звезды. Полная привязанности и расположения, Харриет во время прогулки подтянула его руку поближе и взяла его за руку. Его взгляды на жизнь раздвинули более узкие границы ее мира. Он был замечательным спутником.

– Ты знаешь, что это? – спросил он, указывая свободной рукой на ветхие и грандиозные фасады и причудливые балконы, расположенные вдоль линии моря. – Ты знаешь, я сожалею, что я не родился во времена короля Эдуарда VII. Актером-менеджером, как Ирвинг. Даря своего короля Лира своей обожаемой публике. Пить и есть перед этим стало пороком. Заниматься любовью в большом, тщательно ухоженном деревенском имении. Король в моей собственной компании. Элегантный и распутный, как это место.

– Это эпоха Регентства, а не времени Эдуарда VII, – педантично заявила Харриет, и они оба рассмеялись.

– А как ты, моя Харриет? Когда бы ты хотела родиться?

Она так надолго задумалась, что почувствовала его нетерпение. Потом она призналась:

– Я счастлива сейчас. Я ведь женщина. Какое другое время дало бы мне такие возможности, которые у меня сейчас есть?

Каспар простонал:

– О, Боже. Женщина нашего времени.

– А почему бы и нет? – спросила Харриет. – Почему? Я горжусь тем, что я сделала.

«Большей частью этого», – добавила она про себя. Потом она подумала о тех временах, когда она незаметно заходила в магазины просто для того, чтобы посмотреть на выставленные «Мейзу», оценить их своими глазами и понаблюдать за тем, как люди выбирают ее игру. А потом была свидетелем момента принятия решения, когда они поворачивались по направлению к кассе, удовлетворенные тем, что увидели, и готовые заплатить. Этот момент всегда вызывал у нее возбуждение. Иногда на какой-нибудь вечеринке она видела группу сосредоточенно опущенных голов, а затем понимала, что это люди, играющие в «Мейзу». После этого кто-нибудь, вероятно хозяйка, говорила: «Это Харриет. Она – «Девушка Мейзу». Разве вы не знали?» Все изменилось, когда щит анонимности исчез, но она всегда испытывала удовольствие, наблюдая, как играют в ее игру, что и планировалось ею. Она знала из цифр продажи, что инстинкт ее не обманул, и все доходы не приносили ей такого огромного удовлетворения, как наблюдение за одной продажей или одним поглощенным игрой человеком.

«Да, – подумала Харриет, – я горжусь этим, – и снова, – а почему бы и нет?»

Каспар крутил головой сбоку от нее. Его внимание уже переключилось. Каспар оставался Каспаром, и он не был особенно заинтересован, за пределами требований хорошего тона, ни ее миром, ни ее деловой жизнью.

«Это было то, – думала она, – что делало общение с ним легким». Он не задавал вопросов и не заставлял ее чувствовать смутную вину за свой успех. Его собственный успех был куда больших масштабов.

– Мне нравится здесь, – сказала Харриет.

Каспар услышал счастье в ее голосе.

– Я же говорил тебе, что Брайтон – наилучшее место для любовных дел, не так ли?

– Брайтон – это исключительно. Мне нравится быть с тобой, – сказала ему Харриет.

Он остановился и повернулся к ней лицом. Затем он очень медленно наклонился вперед и поцеловал в губы.

– Спасибо, – сказал Каспар.

Они далеко ушли за эту прогулку. Солнце село, и пляж опустел еще до того, как они повернули назад. У Харриет заболели икры ног от хождения по гальке. В отелях и жилых домах вдоль моря начали зажигаться огни, а небо над морем стало зеленого цвета и слилось с ним.

– Ты устала? – спросил Каспар, и Харриет кивнула. – Тогда давай поскорее вернемся и выпьем бутылочку шампанского перед обедом.

Он шел так упруго, как будто они только что вышли на прогулку, таща Харриет к более низкому уровню пляжа, открытому отступившим приливом.

– Раз, два. Раз, два, – терпеливо командовал он.

Харриет подумала, что она могла бы представить, как он вел себя с детьми, когда они были маленькими в счастливые времена.

Более пологий уклон пляжа приблизил их к кромке воды. Они шли сейчас в том месте, где пена проходит через гальку, когда седьмая волна стремительно пробегает в сумерках и разбивается, а Харриет и Каспар карабкались и спотыкались, убегая от нее значительно медленнее. Пока они, пошатываясь, шли, море кружило веселые водовороты вокруг ее икр. Они цеплялись друг за друга, когда отлив засасывал их ноги, а затем оставляли стекающую с них воду на простых отполированных камнях.

Каспар изобретательно ругался. Он промок до коленей, а туфли Харриет были полны воды.

– Проклятье, дьявольщина! Боже мой! – ревел Каспар, пока Харриет не напоминала ему:

– Брайтон – это наилучшее место.

Волна смеха, такая же неотвратимая, как и морская волна, накрыла их. Они вместе ввалились в отель, прошли через элегантное фойе, оставляя за собой мокрые полосы, все еще улыбаясь и не замечая сопровождавших их внимательных взглядов.

В лифте, когда они поднимались вверх, Каспар взял Харриет на руки. Она удовлетворенно прижалась к нему, думая о шампанском, обеде, постели и забыв обо всем остальном.