Текст книги "Женщина нашего времени"

Автор книги: Рози Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 41 страниц)

Глава 14

Во вторник утром Харриет встала рано. Она вернулась в Лондон вместе с Каспаром вчера во второй половине дня и провела нервный, неспокойный вечер дома в одиночестве со своими бумагами. Она включила автоответчик и не услышала ни одного звонка. Она хотела работать, но было слишком много дел, требующих ее внимания, а она не была способна сосредоточиться ни на одном из них.

Каспар улетел в Лос-Анджелес. Он звонил ей из аэропорта перед отлетом. Он называл ее деткой, и Харриет было интересно, было ли это ее впечатление или он действительно изменился, принадлежа уже неизвестному ей Голливуду, но уж, в любом случае, не ей. Он сказал ей, что должен скоро вернуться и попросил ее поддерживать Линду до его возвращения.

– Ты же знаешь, что я буду это делать, – пообещала Харриет.

Сейчас, когда он улетел, она решила, что Вновь соберет в свои руки все нити и натянет их. Она рано окажется за своим рабочим столом, раньше, чем приедет какой-либо из ее служащих, и она реконструирует свою империю. Это намерение принесло ей удовлетворение.

Ранним утром она натянула защиту из тонких, темных чулок на свои бледные ноги и застегнула свою одежду так, как будто это была броня. Она выглянула в окно и увидела пустынную улицу, а потом ее глаза уловили медленное движение тележки для развозки молока, катящейся под липами.

Когда она посмотрела в окно еще раз, рядом с домом стояла машина Робина. Она сделала быстрый шаг в сторону, чтобы укрыться за шторами. «Не прячься», – подумала она. Но ее сердце билось с неприятной настойчивостью. Она сделала два-три глубоких вдоха, пытаясь успокоить себя, а затем покинула свое убежище, чтобы ответить на стук Робина в парадную дверь.

Как только Харриет увидела его, она поняла, что, несмотря на всю кажущуюся нелепость этого, была права, когда боялась сегодня Робина. Черты его лица казались более твердыми и заостренными, все углы его лица были направлены на нее. Она знала его рост и темную, чопорную благопристойность его одежды, отличающуюся от мятых курток Каспара. Ее пальцы крутились вокруг дверной ручки, как будто она еще могла с силой закрыть дверь.

Но она только сказала:

– Робин? Ты очень рано.

Он вошел за ней в дом. Харриет бросила короткий взгляд на свой портфель, уже упакованный и ожидающий, когда его возьмут в машину. Подушки на ее диванах были пухлыми, в вазе на низком столике стояли цветы, рядом лежали деловые страницы из вечерних газет, ее жизнь была тщательно организована. Не было ничего, что могло бы ее выдать, и как только к ней пришла такая мысль, появилось и следствие: «Я не должна беспокоиться о том, что меня может что-то выдать. Я не принадлежу ни Робину, ни кому бы то ни было другому».

Она повернулась к нему лицом.

– Ты пришел позавтракать? Кофе? – Она посмотрела на часы. – Я должна быть на работе довольно рано…

Очень мягко Робин спросил ее:

– Где ты была, Харриет?

Холодный палец прикоснулся к ее позвоночнику. Он стоял слишком близко к ней.

– Работала. Почему? Вчера я посмотрела прототип «Тревоги». Ты знаешь, я думаю, что цена одного комплекта на двенадцать или пятнадцать процентов завышена…

Она злилась на себя за малодушие, и гнев боролся с ее физическим страхом перед ним.

– Не вчера. Я знаю, где ты была вчера. На уик-энде, на прошлой неделе.

– Я ездила в Брайтон, – Харриет повернулась к нему лицом.

Неприязнь, которую она начала испытывать перед последней неделей, гнев и страх соединились внутри нее.

Робин опустил руку в свой внутренний карман. Ее глаза следили за этим движением. Он достал листок бумаги, развернул его, и Харриет увидела фотографию из вечерней газеты. Конечно, она была потрясена своей собственной глупостью, полагая, что каким-то образом это не привлечет внимания Робина. Возможно, Робин все видел и все знает. Это была неприятная мысль.

– С Каспаром Дженсеном?

– Да.

– Я звонил тебе, ты знаешь. Я оставил сообщение. Только ты была в Брайтоне, – он слегка встряхнул вырезку, как кошка птичку.

– Я должна рассказать тебе, – начала Харриет. Она проглотила тяжелый комок в горле. – Я не знаю, почему я этого не сделала. Мы, казалось, жили вместе только в одном измерении, и сказать: «Робин, я влюбилась в другого», – было слишком трудно. Я полагаю, я думала, что мы сможем продолжать наше единственное направление. Ходить в оперу, обедать вместе два раза в неделю. Я знаю, что это не очень умно, но я даже не подумала об этом. Но это правда.

Она подняла голову, почувствовав облегчение от высказанного в той же мере и для себя.

Робин схватил ее за запястья. Она могла бы закричать, но не сделала этого. Он был большим и холодным. Мысли о нападении или насилии пронеслись последовательно в ее голове. Она с тоской посмотрела на телефон, стоящий на низком столике в другом конце комнаты.

Красная цифра горела на передней панели автоответчика рядом с ним, несколько записанных сообщений ждали ее. Она не видела на таком расстоянии, какое это было число – шесть или девять? Она понимала, что дает звонкам накапливаться, даже не перематывая пленки назад, потому что она избегала даже звука голоса Робина. «Господи, – подумала Харриет, – я похожа на глупую девчонку». Она обязана быть честной перед Робином.

– Пожалуйста, отпусти, – спокойно попросила она, – ты делаешь мне больно. Отпусти. Потом мы сможем поговорить.

Вместо этого он еще ближе подтянул ее к себе. Они стояли, касаясь друг друга и пародируя объятия.

– Ты действительно? – спросил Робин.

Так или иначе, но она понимала, что он имел в виду: «Ты действительно влюбилась в другого?»

Она ответила ему:

– Да. Я действительно. Я не собиралась.

– Но я люблю тебя, – сказал Робин.

Потом она увидела, что он обижен. Холодность и ярость в нем были вызваны обидой. Харриет, не привыкшая к зрелищу его слабости, покачала головой.

– Я очень сожалею. Я не могу сделать с этим ничего разумного. Я встретила Каспара, и это все, так или иначе.

Она старалась вывернуть свои запястья из хватки Робина, но он не отпускал ее.

– Ты стала видеться с ним из-за ребенка?

– Линда.

Она помнила безразличие Робина, его отношение к ней, просто как к неприятности. «Мы оба выглядим не очень красиво», – подумала она.

– Да. Он пришел поблагодарить меня. Он повез меня на ланч в тот день, когда была сделана эта фотография.

Мы, возможно, не заслуживаем друг друга, а заслуживаем кого-то лучше. Потом мы, возможно, улучшимся.

– А потом?

– Это не имеет значения, за исключением того, что случилось.

– Я хочу жениться на тебе.

– Я не могу выйти за тебя замуж, Робин. Я старалась быть честной в этом вопросе. Я не могла выйти за тебя замуж даже до этого.

Она посмотрела ему в лицо. В наступившей после этого тишине Харриет представила себе игрушки, любимых домашних животных и другие удовольствия, которые щедро высыпались на маленького Робина, и данные ему обещания, которые всегда выполнялись, и автомобили, и деловые сделки, и доходы, которые выросший мальчик хотел и получал.

В результате причудливого стечения обстоятельств она стала одной из целей Робина Лендуита, и, к сожалению, это было очевидно, первым отказом, который он когда-либо получал. Она не могла определить по его лицу, то ли он близок к тому, чтобы разрыдаться, то ли к тому, чтобы сломать ее пополам.

В Харриет начала брать верх злость. Она знала это тело, его форму и вес, как свое собственное. В нем было достаточно силы, чтобы она почувствовала угрозу. Ее покорность закончилась.

– Отпусти меня, Робин.

В ответ он рывком откинул ее голову назад и начал целовать. Его поцелуи были больше похожи на укусы зубами, царапающими ее кожу. Харриет часто задышала, отвернув голову, и боролась так, как будто она тонула. Бессвязные образы нападения вернулись к ней, но она больше не боялась. Она подняла ногу в замшевой туфле, с краями, оформленными как маленькие крылышки, что наводило ее на мысль о сандалиях Меркурия. У туфли была высокая, тонкая пятка. Она бросила эту пятку со всей своей силой вниз, на черный ботинок Робина. Линда, как ей вспомнилось, стукнула Робина своей прочной школьной туфлей.

Он задохнулся и отклонился назад, но Харриет не оказалась достаточно проворной. Робин вновь подошел с ней с широко откинутой открытой ладонью, которой ударил ее по подбородку. Ее голова откинулась назад, а зубы клацнули. Она чуть не упала возле открытых дверей, более ошеломленная звонким звуком удара, чем самой пощечиной. Дверь поддержала ее, и она вновь наполнилась яростью. Она больше не отступит. Харриет решительно выпрямилась перед ним.

– Что это? Это что – один из семейных секретов? Мартин избивает Аннунзиату среди подушек в Литтл-Шелли? – Она задохнулась, вытерла рот тыльной стороной руки. – Каков отец, таков и сын, не так ли? Ты хочешь быть похожим на него, да? Ты боишься, что не сможешь достигнуть его уровня?

– Харриет. – Выражение его лица изменилось. Лицо выглядело опухшим, глаза сосредоточенно смотрели на нее. – Харриет…

– Не надо снова меня бить. Не прикасайся ко мне. Ты… – Она искала слово, но ей в голову приходило только, как и для однокашников Линды, слово «жалкий», да он и был жалким, наблюдая за ней, – … как маленький мальчик. Избалованный маленький мальчик, превратившийся в классного хулигана.

Только теперь она заметила что-то новое. Робин снова подходил к ней, только теперь он был возбужден, сила возбудила его. Его рот был приоткрыт, и она услышала его дыхание.

– Я не хотел причинить тебе боль.

Его руки ощупывали ее. Она была зажата возле двери, бежать было некуда. Он удерживал ее одной рукой, а другой потянул за блузку, разрывая петли. Он резко рванул, и обнажилась ее грудь. Он прижался к ней лицом, кусая и целуя.

Харриет видела сверху его макушку. Ей были очень знакомы волосы, переходящие в темные завитки. Она охотно смотрела так в иные времена, когда он доставлял ей удовольствие. Гнев уступил место глубокой, удушающей усталости.

Очень спокойно она сказала:

– Я не хочу, чтобы ты делал это. Ты выглядишь отвратительным. Пожалуйста, Робин.

Он прекратил и, казалось, застыл. Наконец он очень медленно поднял свою голову, однако его глаза не встретились с ее глазами. Его пальцы ощупывали, грубо стягивали одежду с ее покрасневшей кожи.

– Я хочу тебя, – потребовал он.

– Я не порш, не какое-то другое имущество и не «горячая» акция, Робин.

Она подумала, что он может ударить ее еще раз и ожидала этого, но удара не последовало. Харриет опустила руку, которую она непроизвольно подняла для защиты.

– Да, это так, – согласился он, и мягкость его тона удивила ее.

Она уловила проблеск старого, уверенного в себе Робина. Упоминание хорошо знакомых святынь, должно быть, привело его в сознание.

– Мой отец никогда не тронул моей матери. Или меня.

– Интересно, где ты приобрел вкус к этому?

Повторное появление другого Робина не дало ничего для уменьшения ее неприязни к хмурому мужчине.

Теперь он смотрел на нее спокойнее, казалось, оценивая ее, как это сделал его отец в самом начале, взвешивая каждое из ее качеств на точных весах.

– Не делай из меня врага, Харриет.

Его голос был ровным. Трудно было понять, то ли он пугает, то ли дает совет.

Харриет улыбнулась:

– Я не могу сделать из тебя врага. Только ты и твое поведение могут сделать это. Мне бы хотелось, чтобы мы остались друзьями.

– Мы могли быть любовниками, но я не думаю, что мы можем быть друзьями.

– В таком случае, я очень сожалею, – холодно ответила Харриет.

Робин вновь управлял собой. Он отошел от нее и так, как будто находился дома, в своей спальне, проверил галстук и поправил манжеты своей рубашки. Харриет вспомнила все, что она знала о нем. Рубашка от «Тернбулла и Ассера» сшита по заказу, а под темным костюмом он носит боксерские трусы из другого магазина на Джермин-стрит.

Он любит Верди, шоколад и беседы в ванной. Он может усвоить таблицу цифр быстрее, чем кто-либо другой, кого она встречала в своей жизни, и последний маленький кусочек в эту мозаику – он сексуально возбуждается при соприкосновении с силой. Такой короткий и, казалось, незначительный перечень данных накопился за все время их знакомства. Харриет почувствовала себя глубоко подавленной, когда подумала об этом. А Каспар, напротив, казался бесконечно загадочным и открытым.

Ей захотелось узнать, что он делает сейчас, в этот момент, пока Робин Лендуит причесывает свои волосы перед позолоченным зеркалом, висящим над мраморным камином.

Было очевидно, что говорить больше не о чем. Робин выглянул в окно, проверяя наличие своей машины. Харриет резко отвернулась от него и вышла в кухню. Она слышала, как он вышел, закрыла за ним дверь, а через несколько минут до нее донеслось гудение отъезжающего автомобиля.

Она почувствовала, что ее трясет. Руки неуправляемо дрожали. Сделав над собой усилие, она поставила кофейную чашку на разделочный стол и налила в нее кофе из кофейника.

Она выпила его, стоя у окна, смотря в сад и стараясь ни о чем не думать. Через несколько секунд ее перестало трясти. Она поставила пустую чашку в раковину, сменила блузку, взяла портфель и вышла к машине. Она даже не взглянула на пространство перед ней, которое занимала машина Робина. Она направилась в сторону офиса «Пикокс», используя невыразительный шум утреннего радио для подавления гнетущей тишины.

Тем же утром во вторник, пока улицы были еще пусты от машин и до наступления часа пик на станции, Саймон выскользнул из дома на Сандерленд-авеню. Он спустился по дороге к голубым воротам Кена Тротта, вышел через них и аккуратно закрыл их за собой. Затем он спустился с холма мимо каменных или деревянных табличек, сообщающих названия отдельных домов за цветущими живыми изгородями. Он не только не бросил прощального взгляда на дом Троттов, но, казалось, не смотрел и вперед, туда, куда он шел. Он шел медленно, но упорно, смотря в землю.

Саймон прошел большое расстояние, не сбивая шага и не оглядываясь по сторонам, чтобы определить направление своего движения. Он шел целеустремленно, но наобум. Один раз, сделав несколько поворотов направо, он прошел приблизительно по квадрату и возвратился в то место, которое он уже проходил двенадцатью минутами раньше. Он не подавал никакого признака того, что узнал перекресток улиц, а просто продолжал идти, смотря в землю прямо перед собой.

Улицы стали многолюдными, появились автомобили, тротуары заполнились спешащими людьми. Саймон, казалось, не замечал потоков машин и автобусов, проходящих в нескольких сантиметрах от него, но когда большой спешащий мужчина в одежде строителя, проходя, толкнул его и весело сказал: «Извини, приятель», – Саймон в замешательстве огляделся, а потом съежился возле расположенной справа от него стены, в которой не было ниши, чтобы спрятаться.

Он спокойно постоял несколько секунд, а потом вновь начал двигаться, но значительно медленнее. Видно было, что он сильно устал от длинного пути. Несколько раз он прикладывал свою руку к стене, поддерживая и успокаивая себя перед тем, как снова устало двинуться вперед. Какая-то девушка прошла мимо него, а затем повернулась и внимательно посмотрела на него, как бы решая про себя, нуждается он в ее помощи или нет.

Саймон почувствовал на себе ее взгляд. Его рука, тянущаяся вдоль стены, вдруг попала в пустоту. Он дошел до угла переулка, ведущего вниз. Он завернул за угол и пошел, спотыкаясь, вниз между высокими кирпичными стенами. Девушка посмотрела в начало переулка, ожидая, не появится ли он вновь. Когда же он не появился, она немного поколебалась, а потом пожала плечами и продолжила свой путь.

Переулок проходил между двумя высокими стенами закопченных фабрик. Он был завален мусором, ободранными картонными коробками и блоками из полистирола, из которых высыпались белые шарики, похожие на градины.

Саймон продолжал свое неуверенное движение между горами мусора. Он всего один раз поднял голову, чтобы посмотреть, что находится в конце переулка. За стенами фабрик был небольшой кусочек неиспользованной земли, на которой среди роскошных зеленых сорняков торчали ржавые, бесформенные панели. Дальний край этого кусочка, казалось, резко уходил вниз, а потом снова поднимался вверх к стенам других фабрик на другой стороне глубокого оврага.

Этот клочок земли был отгорожен провисающими петлями колючей проволоки. Саймон, казалось, нашел резерв прочности, когда прикоснулся к проволоке. Один из ее кусков захватил рукав куртки Кена, которую Кэт дала ему вчера и которая была слишком велика. Рукав оторвался почти полностью, как бы освобождая себя. Он пробирался вперед через сорняки, аккуратно придерживая оторванный материал на своем месте другой рукой.

Прямо перед ним был металлический пешеходный мостик. Он также был огорожен мотками проволоки. Это был старый прямой путь из переулка через мостик на другую сторону, очевидно, в настоящее время не используемый. Саймон оттащил проволоку в сторону, царапая руки, но не замечая крови, брызжущей из проколотой кожи. Рукав куртки вновь упал, и он приладил его на место, бросив быстрый взгляд и нахмурив брови от вида незнакомой одежды.

Он шел по мосту. С обеих сторон от него тянулись сине-серые парапеты, их широкие, плоские поверхности на высоте груди были усыпаны большими круглыми болтами. Саймон пробежал рукой по головкам болтов, как бы восхищаясь прочностью викторианских сооружений.

Потом он услышал какой-то звук позади себя. Он на секунду прислушался, а затем наклонился вперед, уцепившись руками за парапет. Его ноги скребли по металлу, когда он карабкался вверх, а окончательное усилие позволило ему перенести ноги вслед за туловищем на плоскую поверхность рейки парапета. Он лежал спокойно, с трудом хватая воздух, а потом встал на ноги, сохраняя ненадежное равновесие.

Наконец он встал прямо, его рука ощупала оторванный рукав и приладила его на место. Потом он посмотрел вниз на бегущие рельсы.

Он подождал, пока звук за его спиной не перешел в грохот, и тогда прыгнул.

Машинист поезда, шедшего к вокзалу Лондон-бридж, не успел даже прикоснуться к тормозам.

Грэм Чандлер вошел в кабинет Харриет. Она говорила по телефону, но подняла глаза, улыбнулась ему и показала на стул, стоящий перед столом.

– Очень хорошо, мистер Филд, я могу сделать это для вас. Но нам нужна некоторая особая поддержка, когда осенью мы будем запускать нашу новую игру «Тревогу». Да. Да, я знаю. Вы говорили мне, – Харриет смеялась, но тотчас же прекратила смеяться, как только положила трубку и подняла брови на Грэма. – Обещания, обещания.

– Харриет, нам необходимо принять решение относительно недвижимости. У нас есть достаточно мощностей для «Мейзу» и около пятидесяти процентов по прогнозу для «Тревоги». Если это начнется, то нам придется обращаться за границу, а если мы будем производить здесь…

Харриет протянула руку, предупреждая его.

– Я знаю. Я знаю, что нам требуется. – Она наклонилась над компьютером, нажала на несколько клавиш и сказала, глядя на экран. – Давайте примем решение. Я думаю, что нам следует взять Уинвудские помещения. Это недалеко, обеспечивает более удобный доступ и значительно лучшие условия.

Уинвуд представлял собой небольшое промышленное здание на автомагистрали к западу от Лондона. Это было одно из трех предприятий, возможность приобретения которых рассматривалась компанией.

– Но и наиболее дорогое.

– Не без оснований. Один только выигрыш в транспортных расходах перевесит при достаточно продолжительной эксплуатации. Уинвуд – мой выбор. Вы будете его поддерживать?

Харриет нравилось принимать решения по главным обсуждаемым вопросам. Это позволяло ей чувствовать себя снова сосредоточенной.

Грэм изучал ее. Он был менее убежден, чем хотелось бы Харриет, однако из своего опыта он знал, что ее решения были надежными и, кроме того, она добьется того, чего хочет, благодаря решительности. Он кивнул.

– Я думаю, Джереми тоже должен согласиться с этим. Вы сможете получить поддержку Робина?

– Да, конечно, – ответила Харриет. Значит, Уинвуд. Наша собственная производственная организация.

Грэм ушел успокоенный. Харриет подумала и решила, что она переждет день-другой до обсуждения с Робином вопроса о приобретении Уинвуда. Должен пройти период времени, который позволит им обоим отступить и надеть доспехи беспристрастности для продолжения деловых взаимоотношений. Она не сомневалась, что после этого они будут работать вместе вполне гладко. Это будет одним из соглашений между ними, которое они внесут в деловые отношения.

После принятия главного производственного решения другие проблемы, беспокоящие Харриет, казалось, встали на свои места. «Тревога» должна быть дешевле за счет исключения накидки фирмы-исполнителя, а противодействие розничным ценам, которое раньше волновало ее, перестанет быть проблемой, потому что она сможет установить более низкую цену и все же поддерживать свой уровень дохода.

Прибыли должны будут покрываться большим займом на развитие, который необходимо будет обслуживать, однако Харриет знала, что заем будет охотно предоставлен банком компании, а послеобеденная работа над цифрами убедила ее в том, что доходы легко перевесят возросший уровень займа.

Этим днем она была удовлетворена.

В конце дня Карен сказала ей по внутренней связи:

– Харриет, с вами хочет поговорить ваша мать.

Харриет посмотрела на часы.

– Гм. Вы не можете сказать ей, что в эту минуту я очень занята и перезвоню ей в семь?

Она была погружена в свою работу и не любила прерывать ход своих мыслей. Болтовня с Кэт подождет до конца дня.

– Похоже, что она очень расстроена.

– Мама, у тебя все в порядке?

Как только Кэт заговорила, Харриет поняла, что все плохо.

– Харриет, слава Богу, что ты на месте.

– Я здесь. У меня все в порядке. Скажи, что случилось?

– Саймон. Саймон умер.

«Мейзу». Старая «Мейзу» из Шамшуйпо. «Мейзу», которая была основой всего здания «Пикокс», лежала на столе в кабинете Харриет. Ее глаза остановились на серебристом, растрескавшемся дереве.

– Я сожалею. Я так сожалею. Мама, ты знаешь, он… – Она хотела сказать, что он был болен и одинок, но Кэт оборвала ее.

Кэт плакала, задыхаясь между словами:

– Еще хуже. Его раздавил поезд.

– Где? Как?

– Я должна была остановить его, – рыдала Кэт. – Он был здесь, в Лондоне. В моем доме в воскресенье вечером, как старый бродяга, он был грязный и вся его одежда… Я дала ему одежду Кена. Он сказал, что люди снова наблюдают за ним, следят за ним, и он сбежал от них и приехал к нам. Он заставил нас опустить шторы и запереть двери в восемь часов вечера в воскресенье.

– Почему ты не сообщила мне, что он здесь? Я бы сразу приехала.

– Я пыталась. Я оставила сообщение. Вчера вечером твой секретарь сказал, что ты уехала.

Харриет подумала о красной цифре на ее автоответчике, мигающей ей. Телефонная трубка выскальзывала из ее руки. Ладонь была холодной и влажной.

– Вчера он казался лучше. Мы вызвали врача, и он дал ему пилюли. Он сказал, что найдет ему место в психиатрической клинике, а я сказала, что смогу ухаживать за ним дома, пока он позволяет. Только я не смогла. Сегодня утром он встал и ушел. Я ждала весь день, а потом позвонила в полицию. Они спросили у меня, во что он был одет, когда ушел. Я сразу ответила. Они сказали мне, что неопознанный мужчина попал под поезд, он был одет в старую куртку Кена. Он спрыгнул с моста, Харриет. В нескольких милях отсюда. У него не было с собой ни фартинга, он должен был идти пешком.

Харриет слушала плач своей матери. Она представила себе хождение Саймона по улицам южного Лондона по направлению к железнодорожной линии.

– Полиция попросила Кена опознать тело. Сейчас он там. Но это Саймон, мы знаем это.

– Я еду домой, мама. Оставайся там, я скоро буду.

– Куда я могу уйти? Я чувствую, что это моя вина, Харриет. Я дала ему уйти. Я не представляла, как он плох…

– Ничья это не вина. Ты не могла знать.

Харриет направилась на Сандерленд-авеню. Когда она ехала, она думала о том, как Саймон ответил на ее вопрос о том, не может ли он быть ее отцом, когда они встретились в первый раз. Он тогда сказал: «Я не ваш отец, но я сожалею, что это так». Она хотела услышать эти слова, Саймон хотел бы быть ее отцом, но он никогда не говорил этого.

Возможно, часть ее честолюбивых стремлений, связанных с «Пикокс» и ее успехом, были обязаны ее желанию, чтобы Саймон гордился ею. Однако он даже не захотел получить денег, которые она накапливала для него, греховных денег, как она поняла сейчас. Насколько она знала, он не прикоснулся ни к одному пенни из них. Все, чего хотел Саймон, – это чтобы его оставили одного в покое.

Она никогда не услышит его слов: «Я хотел бы, чтобы вы были моей дочерью».

Подъехав на Сандерленд-авеню, Харриет увидела на дороге машину Кена. Он вышел встретить ее, и без всякой надежды Харриет спросила:

– Ну что?

Кен покачал головой. Его широкое лицо выглядело серым и вялым от шока после того, что он увидел.

– Это был он. Я понял это больше по моей куртке, чем по тому, что от него осталось.

Харриет быстро закрыла глаза, а потом снова их открыла. Перед нею были бегонии Кэт и гибридные камелии, но видела она только Саймона, мост и поезд.

– Мама в доме.

Кэт и Лиза сидели рядом на диване. Кэт все еще тихо плакала, а Лиза обнимала ее рукой за плечи.

– Лиза? – глупо спросила Харриет. – Что ты здесь делаешь?

Сестра ответила:

– Естественно, забочусь о маме.

В этих язвительных словах была смесь осуждения, лицемерия и почтительности к родителям на словах, а ее лицо напомнило Харриет разногласия их детства. Она хотела огрызнуться: «Я тоже делаю это», – однако Лиза сжала руку матери и пробормотала:

– Сиди здесь, дорогая. Я приготовлю чашку чая.

Кэт подняла опухшее лицо.

– Мы виноваты, Харриет. Мы виноваты.

– Не плачь так много, – ответила Харриет, – это ничему не поможет, если ты доведешь себя до болезни.

Эти слова прозвучали резче, чем ей хотелось бы, и Кен нахмурил брови, стоя за спиной Кэт.

– Я посмотрю за чаем, – сказала она и пошла за Лизой в кухню.

Лиза открывала шкафы и передвигала кружки с цветами.

– Где заварка? Она все переставила.

Харриет стояла, глядя в сад, и не делала никаких усилий, чтобы найти поднос или чайные чашки. Заварка была обнаружена, и Лиза гремела чайником.

– Лео сказал, что он умер мгновенно. Он ничего не почувствовал после того, как прыгнул.

Харриет перевела глаза:

– Лео сказал?

Лиза споткнулась с молочным кувшином в руке. Ее щеки покраснели, но она четко произнесла:

– Да. Как ты думаешь, он прав?

– Мы должны надеяться.

Потрясший день, казалось, демонстрировал мельчайшие детали, как при замедленных кинокадрах. Харриет ясно поняла то, что она не проверила раньше, не найдя для этого времени. Ее сестра и бывший муж связаны.

Единица информации, как сказала бы Лиза, считая, что это отлично звучит.

– Как удобно, – произнесла Харриет.

Она вспомнила о том, что было до Рождества. Лиза и Лео были вместе в винном баре. Когда же это было?

В тот вечер, когда она поехала с Робином в «Хилтон». Тогда она подумала, что это не имеет значения. Саймон имеет значение, она знала это, однако это было затруднительно, а сейчас он ушел.

– Более того, – запротестовала Лиза, но Харриет отвернулась.

– Я возьму чай.

Они сели в гостиной. Четверо пили чай. Они почти не разговаривали. Харриет чувствовала бессмысленность этой семейной встречи. «Все они нуждаются в завершении картины, – размышляла она, – был ли Лео послушным двойным зятем?» Искренние и обильные слезы Кэт начали раздражать ее. Лиза сидела печальная, похлопывая мать по руке.

Кен встал. Он сделал приглашающий жест Харриет, чтобы она последовала за ним, и она с благодарностью вышла, предоставив Кэт заботам Лизы. Кен и Харриет вместе медленно прогуливались по саду в тени айланта. Кен положил руку на плечо Харриет.

– Я думаю, он обязательно сделал бы это, рано или поздно. Без сомнения, он был очень взволнован. Его прямые, доброжелательные слова пробили оборону Харриет. Она сжала губы, однако слезы уже показались, и через секунду она перестала сдерживаться. Ее плечи задрожали.

– Моя дорогая, ты не такая уж сильная, какой хотела бы казаться всему миру, не так ли?

– Конечно. О, Кен, бедный Саймон. Какую ужасную смерть он выбрал.

После минутного молчания Кен сказал:

– Я не хотел бы, чтобы твоя мама видела это. В полиции мне отдали содержимое его карманов, запечатанное в полиэтиленовый мешок, как вещественное доказательство. Там было немного. Пара моих вещей, которые я забыл в куртке. Однако там было и это.

Он передал ей.

Это была та же вырезка, что и у Робина, из колонки светских новостей вечерней газеты. Она как бы продолжала представлять собой свидетельство преступления, которое она пыталась скрыть. Харриет посмотрела на ослепленное, испуганное и нетрезвое выражение своего собственного лица, прижавшегося к плечу Каспара.

В рту появился неприятный привкус, настолько усилившийся, что ей пришлось сглотнуть, как при тошноте. Теперь она точно знала, что произошло, что, в конечном счете, привело Саймона к железнодорожному мостику и приближающемуся поезду.

Какой-то энергичный журналист тоже увидел это, и очарованный светом, излучаемым Каспаром Дженсеном, побежал к «трагическому военнопленному» спросить, что он сейчас думает о «Девушке Мейзу». Он, должно быть, приехал к запечатанному дому Саймона и очень сильно стучался в запертую дверь. Потом он раздраженно всматривался в окна, пытаясь увидеть что-нибудь в щелях между наклеенными газетами.

Он, вероятно, посчитал себя счастливым, когда Саймон, наконец, подполз к дверям. Он просунул ему фотографию Харриет. Она была уверена, что это произошло именно так, а Саймон моргал в уединении, улыбаясь ужасной фотографии.

«Я хотел бы, чтобы вы были моей дочерью». Тогда он уже не хотел.

После этого, прочитал он вырезку или нет, Саймон почувствовал присутствие незваных гостей, приближающихся к его дому, прижавшихся к кирпичам и хрупкому стеклу. В конце концов, они выжили его, похожего на старого бродягу, как сказала Кэт, из дома и направили на Сандерленд-авеню. И потом от Сандерленд-авеню – к железнодорожному мосту.

Харриет складывала кусочек газеты, делая его все меньше и меньше, а потом сжала его в своем кулаке.

– Спасибо, что ты не показал это маме.

«Если бы это можно было скрыть от Саймона, – подумала она, – то, возможно, он был бы еще жив. Она была так убеждена в своей вине, как будто сама толкнула его. Она стояла с газетным шариком в кулаке, чувствуя, как вся ее гордость и удовлетворение блекнут перед лицом случившегося.

Кен прикоснулся к ее руке.

– Мама и я не видели этой газеты.

Он, казалось, объяснял их упущение, как будто они могли нарушить нормальное развитие жизни Харриет.

– Он, должно быть, гордился тобой, если хранил это в кармане.