Текст книги "Славное дело. Американская революция 1763-1789"
Автор книги: Роберт Миддлкауф
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 58 страниц)
4. Кризис, вызванный Актом о гербовом сборе
I
Пока колонисты проводили свои операции против пошлин на патоку, самые вдумчивые из них беспокоились о возможности введения в Америке еще одного налога. Это объяснялось тем, что Джордж Гренвиль 9 марта 1764 года, в день выдвижения предложений о новых пошлинах на патоку, предупредил, что для покрытия государственных расходов, «возможно, потребуется взимать с колоний и плантаций некоторые гербовые сборы»[104]104
Commons Journals. London, 1764. XXIX. P. 935.
[Закрыть]. Гренвиль не слишком распространялся об этой идее, но сказал, что отсрочит принятие необходимых законов, чтобы дать колониям возможность выступить со своими возражениями. Однако эти возражения не должны были включать сомнения в праве парламента облагать колонии налогами: таковое право, по мнению Гренвиля, он имел, и премьер-министр не собирался принимать во внимание противоположные доводы.
Еще до окончания года Гренвиль понял, что отказ прислушиваться к такому возражению не утихомирит разгневанных американцев. Впрочем, поначалу, когда слухи о гербовом сборе только начали достигать колоний, американцы не протестовали, а просили больше информации. В доходивших до колоний сообщениях не хватало точности, поскольку они передавались через вторые или третьи уста и звучали весьма расплывчато. Гренвиль сообщил так мало, что его слова не сильно исказились, но на первый взгляд особенно удивительным выглядит то, что он не пожелал сказать больше.
К весне начали распространяться слухи о том, что Гренвиль взял паузу, чтобы колонии не только предоставили информацию, но и предложили новую схему налогообложения. Томас Уэйтли – один из секретарей казначейства – упомянул, что Гренвиль, возможно, ждет от Америки идею менее обременительного сбора средств. Агенты Массачусетса и Виргинии написали своим нанимателям, что Гренвиль может предпочесть оставить этот вопрос на усмотрение колоний при том условии, что деньги в итоге будут поступать. Но в отчетах этих лиц, как и в мартовском заявлении Гренвиля, было что-то таинственное и даже нереалистичное: в них не упоминалось ни сумм, ни планов по разделению налогового бремени между колониями (ведь в каждой из них все-таки имелись собственные законодательные власти)[105]105
Morgan Е. S., Morgan H. М. Stamp Act Crisis. P. 55.
[Закрыть].
Чтобы прояснить намерения Гренвиля, несколько представителей от колоний попросили его о встрече. Он почтил их своим вниманием 17 мая 1764 года, и они, возможно, ушли от него более умудренными людьми, но дополнительной информации почти не получили. Когда у него попросили копию законопроекта, Гренвиль ответил, что не может ее предоставить, потому что таковой еще не составлен. Когда его спросили, что будет облагаться налогом и в каком размере, он ответил расплывчато в том смысле, что это будут примерно те же товары, что и в Британии, но что о ставках налога пока ничего нельзя сказать, поскольку они не определены. Также Гренвиль не положил конец домыслам о том, что принятие закона откладывается ради того, чтобы позволить колониям предложить альтернативные способы налогообложения. Он ни подтвердил, ни опроверг мысли о том, что готов воспринимать свежие идеи. И все же, несмотря на свою немногословность, ему удалось дать понять, чего он на самом деле хотел: заблаговременного одобрения колониями общей сути предложения. Возражения, которые он вроде бы приветствовал, могли быть приняты лишь после того, как колонии дадут свое согласие. Без сомнения, он бы «самым тщательным образом рассмотрел» их предложения о тех или иных видах налогов, но сам, казалось, был настроен на введение налогов парламентом[106]106
Отчеты представителей см.: Prologue. P. 27–28; Namier L. Charles Garth, Agent for South Carolina // EHR. 54. 1939. P. 632–652.
[Закрыть].
Неудивительно, что агентов колоний, а следом и их законодательные собрания все это сбивало с толку. Усугубляло ситуацию и вызывало определенный скептицизм в искренности слов Гренвиля о готовности принять во внимание мнение американцев еще и то, что он не поставил губернаторов колоний в известность о своем решении попросить парламент подготовить Акт о гербовом сборе. Обычно, когда принимались решения, затрагивавшие колонии, государственный секретарь Южного департамента, действующий по распоряжению кабинета министров (или, официально, Тайного совета), передавал новости губернаторам колоний. Традиционно информация распространялась именно так, хотя, конечно, применялись и иные способы. Однако на этот раз Гренвиль отверг привычные процедуры, хотя Томас Уэйтли запрашивал нескольких колониальных чиновников о характере юридических документов, использовавшихся в колониях: эти документы должны были облагаться налогом[107]107
Mr. Ingersoll’s Letters Relating to the Stamp Act. New Haven, 1766. P. 2–3, 5.
[Закрыть].
Уэйтли имел веские причины, чтобы задавать такие вопросы, поскольку его начальник поручил ему подготовить билль и представить его парламенту. Уэйтли, ставший барристером после Кембриджа и Миддл-Темпла, обладал необходимой квалификацией для составления такого законопроекта. Более того, он был чрезвычайно предан Гренвилю. Невежество министров в вопросах колониальной жизни оказалось настолько вопиющим, что потребовалось проделать большой объем работы. Уэйтли выполнил ее с такой самоотдачей, которая наверняка порадовала Гренвиля. Прежде чем представить кабинету предварительный проект в начале декабря 1764 года, он детально обсудил его со многими департаментами и чиновниками, включая министерство торговли и его сведущего секретаря Джона Паунолла, руководителей таможенного ведомства, а также английский комитет по гербовому сбору. Кроме того, Уэйтли обращался к американским и английским официальным лицам в колониях, хотя здесь его усилия были не столь систематичны. Он консультировался с Джоном Темплом – главным таможенным инспектором по северным колониям – и менее важными чиновниками в Массачусетсе, Нью-Джерси и Нью-Йорке. Уэйтли также написал как минимум одному влиятельному частному лицу в Америке – Джареду Ингерсоллу в Коннектикуте. Ингерсолл и Темпл хорошо знали колонистов и безуспешно пытались убедить Уэйтли в том, что идея о гербовом сборе для Америки – ошибка. Ингерсолл – прямолинейный янки, очень далекий от радикализма, чрезвычайно откровенно ответил на вопросы Уэйтли о настроениях американцев. Их мысли, писал он в июле 1764 года, «полны самых мрачных предчувствий от этого шага, вследствие чего вы можете догадаться, легко ли будет собирать налог такого рода. Трудно сказать, сколько можно изобрести способов уклонения от уплаты налога, возложенного на страну без согласия ее законодательных органов и противоречащего, по мнению большинства ее жителей, основополагающим принципам их естественных и конституционных прав и свобод». Вторя другим колонистам, Ингерсолл добавлял, что если колонистов попросить обеспечить часть дохода, то они охотно согласятся, но если парламент навяжет им хотя бы умеренный налог, то он не берется предсказать, «каких последствий можно или, точнее, нельзя ожидать»[108]108
Цит. по: The New Haven Colony Historical Society. Papers. 9. 1918. P. 299–300; подробное описание подготовки акта см.: Morgan Е. Morgan Н. М. Stamp Act Crisis. P. 53–70. Иную в некоторых аспектах интерпретацию см.: Thomas P. D. G. British Politics and the Stamp Act Crisis: The First Phase of the American Revolution, 1763–1767. Oxford, 1975. В целом выводы Морганов представляются убедительными.
[Закрыть].
Уэйтли не ожидал предупреждений о том, что гербовый сбор способен спровоцировать недовольство в Америке, и отмахнулся от них. Гренвиля подобные ответы не могли обеспокоить, хотя ранее он дал понять, что единственный аргумент, к которому он не станет прислушиваться, это сомнение в праве парламента вводить налог, которое высказывали в своих письмах и петициях Ингерсолл и другие. Вообще-то такие доводы были только на руку Гренвилю. Чего достойные парламентарии не терпели, так это утверждений, будто они не вправе осуществить задуманное. Представители колоний в Англии понимали, что если они будут продолжать говорить то, что им поручили американцы, то добьются результата, прямо противоположного желаемому – принятия акта. Но что им оставалось делать? Английские купцы, торговавшие с Америкой, опасались конфликта, набиравшего силу на их глазах, но тоже не решались доказывать правоту колоний и их конституционных доводов[109]109
Morgan Е. S., Morgan Н. М. Stamp Act Crisis. P. 68–69.
[Закрыть].
Незадолго до начала сессии парламента в феврале 1765 года уже отчаявшиеся агенты колоний отправили четырех своих коллег встретиться с Гренвилем последний раз. Это была впечатляющая группа: Бенджамин Франклин, успевший прославиться своими экспериментами с электричеством; недавно приехавший из Америки Джаред Ингерссол; Ричард Джексон – член парламента и представитель Коннектикута, Массачусетса и Пенсильвании; и Чарльз Гарт – еще один парламентарий и представитель Южной Каролины, прозорливый и находчивый. Гренвиль принял их благосклонно и почти сразу сказал, что сожалеет о причинении американцам столь больших неудобств, но считает справедливым, чтобы они платили за свою оборону, и не видит лучшего способа, чем налог, введенный парламентом. Представители повторили то, что слышали уже, наверное, все: американцы предпочитают самостоятельно вводить налоги. Ричард Джексон совершенно ясно изложил причину такой позиции: парламентский налог подорвет представительное правительство в Америке. Кормясь за счет парламентского налога, тамошние королевские губернаторы потеряют всякий стимул созывать местные ассамблеи. Гренвиль, конечно же, заявил, что не ставит такой цели, и отверг возможность такого сценария[110]110
Джаред Ингерсолл написал отчет о встрече для губернатора Коннектикута Фитча: Fitch Papers // Connecticut Historical Society Collections. 18. Hartford, 1920. II. P. 324–325.
[Закрыть].
Примерно в этот момент встречи Гренвиль спросил представителей, могут ли они «договориться о том, какую пропорцию должна будет собирать та или иная колония», если им разрешат собирать деньги через ассамблеи[111]111
Ibid.
[Закрыть]. Этот вопрос был назван бессмысленным, что было в общем-то справедливо[112]112
Morgan E. S. The Postponement of the Stamp Act // WMQ. 3rd Ser. 7. 1950. P. 372. Я внимательно изучил эту статью, чтобы реконструировать раннюю историю закона о гербовом сборе.
[Закрыть]. Кабинет Гренвиля сам был ответствен за установление данных пропорций, и для этого в его распоряжении имелся целый год, если, конечно, его действительно интересовал ответ. Из-за сомнений в наличии намерений позволить колониям самостоятельно вводить налог для содержания войск вопрос вполне заслуживал того, чтобы им пренебречь. Гренвиль это прекрасно понимал и наверняка задал вопрос, сколь бы глупым он ни казался, лишь для того, чтобы развеять иллюзорные надежды представителей на то, что они смогут заставить его отклониться от выбранного курса.
Убедить Гренвиля отказаться от идеи гербового сбора было не по силам ни представителям колоний, ни кому-либо другому. Шестого февраля 1765 года он внес резолюцию 1764 года на рассмотрение палаты общин. Последовавшие дебаты и голосование показали, что выступать против было бы опрометчиво. Только Уильям Бекфорд на обсуждении в палате общин отрицал право парламента вводить налог, большинство других членов считали его неоспоримым. Гнев против колонистов, посмевших бросить вызов абсолютному суверенитету парламента, был столь всеобщим, что противники предлагаемого налога формулировали свои доводы очень (но, как оказалось, недостаточно) осторожно[113]113
Knollenberg В. Origin of the American Revolution, 1759–1766. New York, 1960. P. 223.
[Закрыть].
Ничто из сказанного не смогло существенно повлиять на голосование. А самая яркая речь в защиту позиции американцев, которую произнес полковник Исаак Барр, пожалуй, даже укрепила парламент в его мнении. Барр разразился своей тирадой в ответ на язвительный выпад Чарльза Тауншенда: «И что же, теперь эти американцы, дети, которых мы взлелеяли заботой, которым потакали так, что они достигли силы и богатства, и которых мы защищали своим оружием, не пожелают внести свою скромную лепту, чтобы облегчить тяжелое бремя, лежащее на наших плечах?»[114]114
Prologue. P. 32.
[Закрыть] Реакция Барра была очень бурной:
Они взращены вашей заботой? Вовсе нет! Это ваше угнетение вытеснило их в Америку. Они бежали от вашей тирании в тогда еще неосвоенную и недружелюбную страну, где им пришлось выдержать самые разные трудности, какие только выпадают на долю человека, в том числе жестокость свирепого врага – самого коварного и, не побоюсь этого слова, самого грозного из всех народов на Земле. И все же, движимые принципами истинной английской свободы, они переносили все тяготы с радостью, ведь у себя на родине они страдали от рук тех, кто бы должен быть их друзьями.
Вы считаете, что вы им потакали? Нет, они выросли вопреки вашему пренебрежению. Как только вы начинали заботиться о них, эта забота выражалась в отправке к ним чиновников, чтобы управлять ими. Эти заместители заместителей какого-нибудь члена палаты шпионили за ними, очерняли их действия и не давали им покоя; эти люди своим поведением отвращали от себя сынов свободы; некоторые из них были рады оказаться за границей, чтобы не предстать перед судом в родной стране.
Вы защищали их свои оружием? Напротив, они благородно взяли в руки оружие ради вашего блага, проявляя доблесть в неустанной обороне страны, чья земля, даже обагренная кровью, отдавала все свои скромные сбережения для вашего обогащения. Поверьте мне и запомните мои слова: тот же дух свободы, что двигал ими в начале, будет поддерживать их и впредь. Но объяснять это было бы неблагоразумно. Видит Бог, что в этот раз говорить меня заставляет не жар партийных страстей, а искреннее веление сердца[115]115
Ibid.
[Закрыть].
Американцы, слушавшие речь полковника Барра, сочли ее «благородной» и смаковали впечатления от первой реакции парламента: члены палаты сидели «некоторое время, совершенно изумленные» и не могли или не хотели произнести ни слова[116]116
Ibid.
[Закрыть]. Но вскоре голос вернулся к парламентариям, и когда Барр и его товарищи разошлись, чтобы не голосовать по предложенному закону, они поддержали налог 245 голосами против 49. Подобные маневры не могли остановить Гренвиля и солидарных с ним общинников. Первое чтение штемпельного билля состоялось 13 февраля, а два дня спустя второе чтение вообще не вызвало разногласий. В этот день, 15 февраля, оппозиция, которой помогали колониальные представители, сделала все, что могла, и потерпела жалкое поражение. Чарльз Гарт предложил петицию, составленную на основе протестов жителей Южной Каролины, в которой обходился стороной вопрос о праве парламента облагать колонии налогом. Лондонский купец сэр Уильям Мередит подал петицию от Виргинии, а Ричард Джексон – сразу несколько от Коннектикута и Массачусетса. В палате общин отказались даже принимать их, заявив, что палата не рассматривает петиции против финансовых законопроектов и, в любом случае, не собирается потворствовать просителям. Это решение подтолкнуло генерала Генри Конвея отметить сложившийся парадокс: в 1764 году палата общин дала колониям время, чтобы подготовить возражения против акта, чтобы в 1765 году отказаться их рассмотреть. Но палату общин не интересовали парадоксы, логика и вообще ничто, кроме принятия закона. После второго чтения сопротивление уже казалось невозможным, и билль легко преодолел третье чтение, а затем, 22 марта, получил одобрение короля[117]117
Речь Конвея см.: Ibid. P. 34–35.
[Закрыть].
Те члены парламента, которые сопротивлялись принятию Акта о гербовом сборе, сделали все, что от них зависело, и в некоторые моменты выглядели очень достойно, как, например, полковник Барр со своим ответом Чарльзу Тауншенду. Оппозиция выиграла состязание по риторике, но проиграла голосование, то есть именно ту часть парламентского действа, которая имеет значение. Одобрившие акт проголосовали так отчасти из-за раздражения налоговым бременем, которое приходилось нести уже слишком долго, а отчасти в результате убежденности, что справедливость требует от колоний финансово участвовать в обеспечении своей обороны. Их голоса были получены достаточно просто, если верить протоколам дебатов; большинство возражений не стали предметом обсуждения. Палата общин решила очень быстро, и Гренвиль, убедившийся в наличии необходимой поддержки, спокойно позволил оппозиционерам распевать свои грустные песни, а затем протолкнул законопроект с легкостью, граничившей с пренебрежением.
II
Одобрение короля стало последним этапом в продвижении Акта о гербовом сборе, но вскоре он спровоцировал в Америке невиданный кризис. Бунты и волнения лета и осени 1765 года оказались в каком-то смысле самыми интересными особенностями этой истории, но организация протеста и трансформация местной политики под влиянием кризиса имели также большее значение. А самым важным было формирование конституционной позиции колоний – выразительной и свидетельствовавшей о развитии самосознания колонистов.
Новости о гербовом сборе достигли колоний в первой половине апреля. Первые полтора месяца колониальная пресса о законе почти ничего не писала, и уж конечно, ни один государственный институт не готов был возглавить оппозицию. Однако в мае официальный орган – палата горожан Виргинии – начал действовать: 31 мая ее члены одобрили ряд резолюций, в которых говорилось, что конституция предоставляет право налогообложения только народу или его представителям и что это право принадлежит виргинцам в силу того факта, что они британские подданные, живущие по британской конституции. Подтекст был очевиден: парламент – орган, в который они не посылали своих представителей, не имел полномочий облагать их налогом[118]118
Jour. Va. Burgesses. X. P. 360. Эти резолюции, наряду со многими другими документами, важными для понимания Акта о гербовом сборе, см.: Prologue.
[Закрыть].
На первый взгляд, это действие не кажется потенциально опасным, но именно таким оно и оказалось. То, что взрыв произошел в Виргинии, было своего рода исторической случайностью или, по крайней мере, событием, в котором случай (или непредвиденные обстоятельства) сыграли необычайно важную роль. Впрочем, случай здесь мог быть всего лишь хитроумным расчетом нескольких политических интриганов, от лица которых выступал Патрик Генри. Генри представил виргинские резолюции в самом конце сессии законодательного собрания после того, как большинство его членов разъехались по домам. Когда Генри взял слово, чтобы предложить свои резолюции, в зале оставалось лишь 39 членов из 116.
В 1765 году Патрику Генри было 29 лет. Этот щеголь любил музыку и танцы и привлекал юных леди своей решительностью и шармом. Для столь молодого человека он был очень хорошо известен, поскольку прославился борьбой против платежей англиканским священникам в Виргинии, которая получила название дела Парсона[119]119
О деле Парсона см.: Morton R. L Colonial Virginia. 2 vols. Chapel Hill, 1960. II. P. 751–819; Beeman R. Patrick Henry: A Biography. New York, 1974. P. 13–22; Isaac R. Religion and Authority: Problems of the Anglican Establishment in Virginia in the Era of the Great Awakening and the Parson’s Cause // WMQ. 3rd Ser. 30. 1973. P. 3–36.
[Закрыть].
Дело Парсона началось из-за цены на табак. В середине XVIII века табак занимал в экономике Виргинии доминирующее положение, совершенно немыслимое сегодня. Табак был тогда важнейшей сельскохозяйственной культурой, выращиваемой на плантациях, хотя некоторая диверсификация уже началась. Собранный и высушенный табак отправляли в Англию для продажи или последующей отправки на европейский континент. Большая часть обрабатываемых земель в Виргинии отводилась под табак, над которым от рассвета до заката в поте лица трудились тысячи чернокожих рабов. Плантаторы днем контролировали производство и продажу, а по ночам мечтали о расширении и росте доходов[120]120
Gray L. C. History of Agriculture in the Southern United States to 1860. 2 vols. Washington, 1933 (тщательное исследование довоенного плантаторства).
[Закрыть].
Векселя, выписанные под хранившийся на местных складах табак, использовались вместо денег, а во многих частных контрактах оговаривалось, что оплата должна производиться табаком, а не деньгами. Правовые акты также иногда требовали оплачивать долги табаком. Например, в соответствии с законом 1748 года англиканскому священнику полагалось получать 17 280 фунтов табака в год.
В 1758 году случилась засуха, из-за которой урожай табака оказался очень скудным, так что дефицит взвинтил цены примерно до четырех с половиной пенсов за фунт, что было почти втрое выше обычного. Эта инфляция угрожала интересам должников, которые, конечно же, взяли кредиты, когда табак стоил дешевле. Эти дебиторы (в основном табачные плантаторы) требовали защиты от законодателей Виргинии, и те в ответ приняли акт, согласно которому долги, подлежащие оплате табаком, можно было в течение одного года уплачивать наличными по курсу два пенса за фунт табака, что значительно превышало обычную его цену. Этот закон, получивший название Двухпенсового акта, не был направлен против священников, однако они явно пострадали, ведь их жалованье принято было платить табаком.
Этот закон ударил по кошелькам всех кредиторов, но они почти не жаловались, как, впрочем, и большинство священников, но те, что возмущались, делали это очень громко. Не удовлетворившись протестами, они отправили в Англию преподобного Джона Камма с поручением убедить Тайный совет отменить закон. Были проведены слушания, представлены аргументы и переданы петиции, после чего в августе 1759 года Тайный совет аннулировал акт. По мнению виргинцев, это решение было неудачным, в особенности потому, что члены Совета также постановили, что впредь законы, принятые в нарушение предписаний правительства, будут считаться недействительными с самого начала. На практике данное постановление делало самоуправление проблематичным.
Духовенство еще больше испортило колонистам настроение, когда отдельные его представители подали судебные иски, требуя в полном размере свое жалованье по прежней ставке в 17 280 фунтов табака, а чрезвычайные обстоятельства, такие как засуха и инфляция, их мало интересовали.
Первые два иска, которые слушались в окружных судах колонии, священники проиграли. Третий иск, который подал преподобный Джеймс Мори из округа Луиза, заслушивался в округе Хановер. Суд (по неизвестным причинам) решил в пользу Мори, и теперь присяжные должны были назначить сумму возмещения ущерба. Чтобы помочь присяжным принять справедливое решение, округ нанял Патрика Генри, который выступал в качестве защитника, то есть представлял интересы местных жителей[121]121
Beeman R. Patrick Henry. P. 16.
[Закрыть].
Поскольку Генри тогда еще не был большим знатоком права, он пренебрег юридическими тонкостями ради блестящего нападения: духовенство, по его словам, являлось врагом колонистов и заслуживало не компенсации, а наказания за то, что начало это дело. В конце концов именно духовенство не пожелало соблюдать закон. Что же касается британского правительства, то оно, аннулировав Двухпенсовый акт, посягнуло на свободу колоний. Апофеозом его выступления стало смелое заявление о том, что «король, отменяя столь благотворные законы, превращается из отца своего народа в тирана и утрачивает всякое право рассчитывать на подчинение подданных»[122]122
Цит. по: Ibid. P. 19.
[Закрыть]. В этот момент раздались крики «измена!», но председатель суда полковник Джон Генри – отец Патрика, не симпатизировавший священникам и королям, позволил сыну продолжать, даже не сделав замечания. Преподобный Мори, страдая, наблюдал за тем, что присяжные слушали речь, одобрительно покачивая головами. По-видимому, Генри говорил действительно убедительно: присяжные назначили Мори роскошную сумму в один пенни.
Это дело прославило Генри на всю Виргинию, но он укрепил свою известность сотнями других эффектных речей. А восхищенные им жители округа Луиза избрали его в палату горожан на специальных выборах, проведенных весной 1765 года. Генри впервые выступил в палате 20 мая, а десять дней спустя этот еще неопытный, но уже знаменитый деятель представил виргинские резолюции.
Основные события 30 и 31 мая хорошо известны, но несколько важных аспектов принятия виргинских резолюций не вполне ясны. Неопровержимы два факта: в зале оставались 39 из 116 членов (остальные разъехались по домам), и эти 39 человек приняли пять резолюций (причем отнюдь не единогласно) 30 мая. После этого Генри покинул палату, видимо, удовлетворившись этим достижением. Однако на следующий день пятая резолюция была отменена совсем небольшой остававшейся там группой[123]123
Историю резолюций см.: Morgan Е. S., Morgan Н. М. Stamp Act Crisis. P. 88–97. Важные источники, из которых Морганы брали информацию: Prologue. P. 46–48.
[Закрыть].
Текст первых четырех резолюций напечатан в The Journal of the House of Burgesses:
Решено, что первые поселенцы этой королевской колонии и доминиона Виргиния принесли с собой и передали потомкам, а также всем прочим подданным Его Величества с момента заселения вышеуказанной колонии, все свободы, привилегии, права и льготы, которыми когда-либо владели и пользовались жители Великобритании.
Решено, что двумя королевскими хартиями, дарованными королем Яковом I, вышеупомянутые колонисты объявлены вправе рассчитывать на все свободы, привилегии и льготы граждан и естественных подданных, во всех отношениях, как если бы они родились и проживали на территории Англии.
Решено, что налогообложение народа им самим или им же избранными его представителями, которые знают, какие налоги народ может вынести, и способны предложить самый простой способ их сбора, а также уплачивают их сами в полной мере, является единственной гарантией против чрезмерно обременительного налогообложения и отличительной особенностью британской свободы, без которой древняя конституция не могла бы существовать.
Решено, что подданные Его Величества этой его самой старой и верной колонии беспрерывно имели это бесценное право жить по таким законам, уважающим их внутреннюю политику и налогообложение, которые принимаются с их согласия и одобрения их суверена или его представителя; и что данное право никогда ими не утрачивалось и всегда признавалось как королями, так и народом Великобритании[124]124
Jour. Va. Burgesses. X. P. 360.
[Закрыть].
Годом ранее состоялось гораздо более многочисленное заседание палаты, в ходе которого были одобрены утверждения примерно такого же характера. Отсюда возникает вопрос, отчего же теперь эти резолюции вызвали столь сильные разногласия? Возможно, ответ связан с составом сторонников резолюций. Патрик Генри был весьма молодым человеком, как и большинство поддерживавших его делегатов. А вот в число его оппонентов входили одни из самых выдающихся членов палаты, например Пейтон Рэндольф, Джон Робинсон, Роберт Картер Николас, Ричард Бланд, Джордж Уайт, которые были старше и, по-видимому, совсем не симпатизировали выскочке из округа Луиза и его молодым сторонникам и не одобряли их подстрекательских речей[125]125
Beeman R. Patrick Henry. P. 33–35 (автор убедительно объясняет, что Генри, не получивший столь же хорошего образования, как большинство членов палаты, и обладавший меньшим политическим опытом, не возглавлял демократического движения в палате – такового попросту не существовало).
[Закрыть].
И вот мы подходим к речи Генри в поддержку резолюций. Ее копии не сохранилось, но отдельные фрагменты известны, их передал неизвестный французский путешественник, наблюдавший за событиями 30 и 31 мая из вестибюля палаты. Как он рассказывает, Генри начал в возвышенном стиле, заявив, что «в прежние времена на Тарквиния и Юлия нашлись свои Бруты, на Карла нашелся Кромвель, и он нисколько не сомневается, что и сейчас добрый американец встанет на защиту своей страны»[126]126
Journal of a French Traveller in the Colonies, 1765 // AHR. 26. 1921. P. 726–747.
[Закрыть]. В этот момент Джон Робинсон, спикер палаты, прервал Генри, назвав его речи мятежными. Генри немедленно попросил прощения у Робинсона и всех собравшихся и заверил их, что готов доказывать верность Георгу III «до последней капли крови». Возможно, страсть завела его слишком далеко, сказал он. Страсть и «неравнодушие к гибнущей свободе своей страны».
Генри отступил, но не сдался. Между тем определенный эффект уже был достигнут, потому что палата разделилась. Молодые люди отстояли свою точку зрения в четырех резолюциях и успешно протолкнули пятую. Однако в «Журнале» палаты о ней нет ни слова, и установить ее точное содержание вряд ли удастся. Возможно, она звучала примерно так (текст взят из бумаг Генри):
Решено, в силу вышесказанного, что генеральная ассамблея этой колонии имеет исключительное право и полномочие облагать налогами и сборами жителей этой колонии и что всякая попытка наделить такой властью кого-либо, помимо вышеупомянутой генеральной ассамблеи, очевидно способствует разрушению британской и американской свободы[127]127
Prologue. P. 48.
[Закрыть].
Несколько колониальных газет напечатали эту резолюцию, сообщив читателям, что она была принята. Newport Mercury напечатала не только ее, но также шестую (или седьмую) резолюцию:
Newport Mercury, однако, опустила третью резолюцию, вошедшую в журнал палаты. Maryland Gazette напечатала все семь, а большинство других газет приводили тексты шести или семи[129]129
Maryland Gazette. July 4, 1765.
[Закрыть]. Последняя резолюция (шестая в Mercury и седьмая в Maryland Gazette) звучала наиболее грозно и вызвала споры в палате. Французский путешественник настолько заинтересовался происходящим, что записал общий смысл последней резолюции:
Даже отважные фанатики, остававшиеся в Вильямсбурге в конце мая, не хотели связываться с чем-то настолько опасным, но первые четыре резолюции, без сомнения, отражали преобладающее мнение делегатов, хотя их и смущала инициативность таких молодых людей, как Патрик Генри.
Эти последние дни мая обнажили поколенческий раскол в палате, хотя он не был глубоким, а других значительных разногласий в этом органе не наблюдалось. Конечно, имели место различия политические и общественные, однако они не проникли в официальные институты. Разумеется, эти способствующие расколу интересы появились вовсе не в палате горожан. Кстати, там, как и вообще в правительстве и политике Виргинии, доминировал интерес табачных плантаторов – жестких производителей, владевших землей и рабами и поставлявших главный продукт колонии в Англию и на европейский континент. Если палата была едина, то же самое можно сказать и о колонии в целом, потому что эти люди определяли весь курс ее жизни. В колонии существовали разные группы интересов (например, диссентеры на западе, баптисты, пресвитерианцы и методисты), но эти радикалы духа еще не пробились в руководящие ряды.
Каждая газета, писавшая о событиях в Виргинии, представляла их еще более вызывающими, чем они были на самом деле. Палата представителей приняла четыре резолюции; в Мэриленде напечатали шесть, а в Род-Айленде – семь. А истории, которые пересказывались в частных письмах и обсуждались в тавернах, в приходах, на городских собраниях и в залах суда, вносили все новые и новые искажения. В них неизменно упоминалась бравада Генри, но не его отступление.
III
Поскольку в Виргинии были сделаны официальные шаги, повсюду нарастало давление, подталкивавшее людей к аналогичным действиям. До конца 1765 года нижние палаты восьми других колоний одобрили резолюции, денонсирующие Акт о гербовом сборе и отказывающие парламенту в праве облагать налогами американские колонии. А в октябре состоялся конгресс против Акта о гербовом сборе, собравший представителей девяти колоний, в ходе которого были приняты аналогичные декларации колониальных прав[131]131
Prologue. P. 62–63.
[Закрыть].
Эти заявления отличались ясностью и убедительностью, из чего можно сделать вывод, что в их отношении легко удавалось достичь полного согласия. Вообще почти в каждом случае такая реакция на Акт о гербовом сборе позволяла приобрести политическое преимущество в долговременной борьбе. Там, где локальные противоречия были достаточно глубокими и острыми, акт еще больше усиливал конфликт.
Ни один из этих законодательных органов не принял резолюции до осени 1765 года. Большинство из них завершили весенние сессии к тому времени, как появились виргинские резолюции, и ни один из них не смог собраться с силами проявить столь же мощную инициативу. Пример Виргинии, а также летнее общественное оживление помогли им начать активные действия осенью. К началу 1766 года политика большинства колоний уже существенно отличалась от той, что была характерна для них в марте 1765 года, когда принимался Акт о гербовом сборе.
