Текст книги "Славное дело. Американская революция 1763-1789"

Автор книги: Роберт Миддлкауф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 58 страниц)

19. «Война отступающих»

I

Битва при Камдене взбудоражила оба стана. Поражение подорвало патриотический настрой, но не остановило рейды и нападения из засады иррегулярных формирований. Тот факт, что Камден почти не уменьшил размах внутреннего сопротивления, явился для Корнуоллиса и его офицеров полной неожиданностью. Спустя две недели после сражения Корнуоллис пообещал Клинтону в самом скором времени двинуться в Северную Каролину. По его словам, он намеревался организовать в Хиллсборо зимний склад с запасами рома, соли, муки и мяса от местных фермеров. Однако он не собирался отправлять свои войска на север до тех пор, пока Клинтон не предпримет отвлекающий удар в Чесапике – маневр, призванный помешать врагу отправить на юг еще одну армию наподобие той, которой командовал Гейтс. Появление Гейтса застало Корнуоллиса врасплох, и в своих письмах Клинтону он неявно упрекал своего начальника в том, что не был предупрежден. У англичан была еще одна причина для тревоги, не оставлявшей их даже после победы при Камдене – лоялисты Северной Каролины не известили их о приближении Гейтса. Кроме того, сразу после Камдена они устранились от участия в военных действиях, ограничиваясь заверениями в дружбе, да и то весьма сдержанными. В любом случае, как Корнуоллис заметил Клинтону, они, похоже, были «не расположены действовать, пока не увидят нашу армию в движении»[809]809
  Clinton-Cornwallis Controversy. I. P. 258–259; Correspondence of Charles, First Marquis Cornwallis. 3 vols. London, 1859. I. P. 58.


[Закрыть].

В результате Корнуоллис не стал дожидаться ни отвлекающего удара, ни активизации лоялистов, начав готовиться к походу почти сразу после того, как рассеялся дым над Камденом. В первых числах сентября он собрал все необходимые припасы, а также фургоны и лошадей для их перевозки и 8 сентября двинул свою армию через Шарлотт на Хиллсборо[810]810
  Wickwire F. B., Wickwire M. Cornwallis. P. 194–195.


[Закрыть].

Две недели спустя, утром 21 сентября, полковник Уильям Дэви, командир партизан, временами действовавший совместно с Томасом Самтером, продемонстрировал Корнуоллису свежее свидетельство того, какие настроения царят среди населения Северной и Южной Каролины. Головная походная группа легиона лоялистов под началом майора Джорджа Хэнгера отдыхала в тот день на плантации Уохаба возле берега Катобы. Хэнгер напоминал своего начальника в одном отношении – он самонадеянно полагал, что один всадник легиона стоит дюжины мятежников. И подобно многим английским офицерам, принимавшим участие в настоящих, то есть европейских, войнах, он был уверен, что под его умным командованием практически любое подразделение способно одолеть американского противника. Хэнгер не подозревал, что рядом с ним расположился Дэви с 150 солдатами, зато Дэви благодаря сведениям от местных жителей знал точно, где находится Хэнгер. Дэви атаковал легион и изрядно потрепал его – по меньшей мере, пятнадцать легионеров были убиты и сорок ранены – ценой жизни всего одного партизана, который был застрелен своими по ошибке в ходе преследования отступающего легиона.

Передовые части армии Корнуоллиса достигли города Шарлотт 26 сентября. Во время двухнедельного перехода многие из его людей заболели, включая Тарлтона, который даже не мог покидать фургон. Майор Джордж Хэнгер заменил его и добился почти столь же плачевных результатов, как на плантации Уохаба. На этот раз Хэнгер, не удосужившись произвести рекогносцировку Шарлотта и его окрестностей, поставил свою конницу в засаду. Лишь благодаря действиям легкой пехоты легион был избавлен от постыдной гибели под пулями сравнительно небольшого отряда партизан под началом Дэви.

Весь поход выдался очень трудным, и потери от неприятельских рейдов и болезней вынудили Корнуоллиса задержаться в Шарлотте, чтобы зализать свои раны. Сидя в городе, он имел слабое представление о том, что происходит в округе, и еще худшее – о том, что происходило дальше к западу, куда был направлен Патрик Ферпосон (частью для того, чтобы отвлечь внимание противника от основной армии, но главным образом с целью усмирения пограничья).

Патрик Фергюсон, шотландец, участвовавший в Семилетней войне, обладал незаурядными способностями. Он сконструировал казнозарядную винтовку, имевшую значительное превосходство над огнестрельным оружием, которым английская армия довольствовалась на протяжении ста лет. Армия, которая глубоко и, скорее всего, заслуженно уважала ружья, отнеслась к новой винтовке без энтузиазма, ввиду чего было произведено всего две сотни штук. Фергюсон любил армейскую жизнь больше, чем изобретательскую деятельность, и мечтал занять командную должность. Его служба не приносила ему быстрого продвижения, и на момент своего прибытия в Америку для участия в южной кампании он был всего лишь майором. Клинтон назначил его на должность главного инспектора лоялистского ополчения – должность, которую он исполнял с отличием, пока не навлек катастрофу на себя и на британскую армию. Отличное исполнение должности и катастрофа имели общие источники – недюжинные умственные способности, непоколебимую приверженность традициям английского офицерства и, вероятно, ощущение того, что он до сих пор не продемонстрировал в полной мере свои достоинства своему начальству. Приверженность нормам и правилам, в соответствии с которыми должен был себя вести офицер, была выказана им еще до прибытия в Америку. К примеру, во время Семилетней войны был случай, когда Фергюсон при отступлении перед вражеской атакой вернулся за оброненным пистолетом. Этот род безрассудной отваги, соединяющий пустяковое (поднятие пистолета с земли) с серьезным (подвергнуть свою жизнь опасности) в совершенстве соответствовал кодексу чести офицера и джентльмена. Своим отношением к лоялистам в Южной Каролине Фергюсон доказал, что обладает не только мужеством, но и гибкостью ума. Лоялисты, которым всегда давали понять, что они являются лишь придатком к основным силам и, более того, не заслуживают доверия, обрели в Фергюсоне заботливого командира, внимательно относившегося к их жалобам и опасениям. Благотворное влияние Фергюсона на лоялистов сказалось летом 1780 года, когда под его командованием они успешно теснили врага на территории между городом Найнти-Сикс и границей Северной Каролины. Фергюсон и его ополченцы-лоялисты побеждали не в каждой схватке, но ближе к концу лета они фактически очистили северо-запад Южной Каролины от партизан[811]811
  Ibid. P. 196–206; Ward С. II. P. 739–740.


[Закрыть].

Их стычка с партизанским отрядом под командованием полковника Джозефа Макдауэлла у Кейн-Крик закончилась тем, что повстанцы были вынуждены отступить за горный хребет, где уже нашли себе прибежище, помимо прочих, Уильям Кэмпбелл, Айзек Шелби и Джон Севьер. Ни один из этих достойных людей нимало не походил на суровых жителей пограничной полосы. Это были люди из обеспеченных семей, и некоторые из них даже имели образование. Кэмпбелл, уроженец Виргинии, был женат на сестре Патрика Генри. Айзек Шелби, родившийся в Мэриленде, уже сделал себе имя в Кентукки и впоследствии стал первым губернатором этого штата. Виргинец Джон Севьер был хорошо известен в Теннесси, где впоследствии также стал первым губернатором. Джозеф Макдауэлл родился в Виргинии, но Северная Каролина стала для него вторым домом – он перебрался в нее за много лет до описываемых событий и позже представлял штат в конгрессе[812]812
  Wickwire F. В., Wickivire М. Cornwallis. P. 206–208.


[Закрыть].

Эти люди ненавидели Фергюсона и не могли смириться со своим изгнанием из Южной Каролины. Они получили шанс вернуться туда благодаря ошибке Фергюсона, сделанной им в минуту легкомысленной бравады, в одну из тех минут, которыми так дорожат профессиональные офицеры, чтобы впоследствии горько о них сожалеть. 12 сентября войска Фергюсона прибыли в Гилбертон, где, прояви их командир больше терпения, они могли бы оставаться до тех пор, пока не пополнили бы свои ряды сторонниками из числа местных жителей или не получили бы подкрепления. Вместо этого Фергюсон отправил попавшего к нему в плен родственника Шелби к повстанцам с предупреждением, что «если они не прекратят сопротивление британскому оружию, он перейдет со своей армией горы, повесит их вожаков и опустошит их землю огнем и мечом». Эта угроза была воспринята как вызов и, безусловно, ускорила набор добровольцев в ряды сопротивления. Через две недели в местечке Сикамор-Шоулз на реке Ватога собрались около 800 жителей запада, которые 26 сентября выступили в сторону Гилбертона, принимая по пути вооруженных добровольцев. Фергюсон узнал об этой угрозе лишь спустя четыре дня и сразу начал отступать к Шарлотту, где в это время находился Корнуоллис. И он, безусловно, добрался бы туда, если бы его сведения о противнике были более надежными и если бы его здравый смысл возобладал над его гордостью[813]813
  Обращение Фергюсона цит. по: Draper L. С. King’s Mountain and Its Heroes… Cincinnati, 1881. P. 169, Также см.: Wickwire F. В., Wickwire M. Cornwallis. P. 208–215: Lt. Anthony Allaire’s diary // Draper L. C. King’s Mountain. P. 507–510; Ward C. II. P. 741–744.


[Закрыть].

Гордость звала в бой, здравый смысл взывал к благоразумию. 6 октября, после шестнадцатимильного перехода, начавшегося в четыре часа утра, Фергюсон повел своих людей на Кинге-Маунтин, гору в составе хребта, пересекающего границу между Южной и Северной Каролинами. Эта гора, которая в то время была покрыта высокими соснами, тянется примерно на 600 ярдов с юго-запада на северо-восток и доминирует над окружающей местностью.

Здесь около трех часов пополудни воинственно настроенный Фергюсон был окружен «людьми из-за гор». Последовавшая схватка как никакое другое сражение Войны за независимость соответствовало мифу о противостоянии между тактикой Старого Света и индивидуализмом Нового Света. Лоялистское ополчение полагалось на залповый огонь и массированные штыковые атаки; американцы, перебегая от сосны к сосне, обстреливали их из длинноствольных ружей. Уильям Кэмпбелл командовал американскими «индивидуалистами», чьи исходные позиции располагались на юго-западных склонах. Его солдаты, а также солдаты Шелби на северо-западной стороне приняли на себя большую часть огня Фергюсона на начальном этапе сражения и были подверглись нескольким штыковым атакам, в ходе каждой из которых отступали, чтобы затем снова занять свои позиции на хребте. Через час с небольшим все закончилось. Фергюсон погиб, сраженный вражеской пулей, когда верхом на великолепном белом коне вел своих людей в безнадежную атаку. Все пространство горы вокруг его тела было завалено телами убитых и раненых.

В следующие несколько дней число погибших пополнилось жертвами жестокости партизан. Слабым намеком на предстоящие ужасы были последние минуты на Кинге-Маунтин, когда победители с выкриками «Вот вам пощада Тарлтона!» (среди британских командиров Тарлтон слыл самым безжалостным) расстреливали и закалывали раненых и тех, кто пытался сдаться. Несколькими днями позже были повешены девять человек, включая трех офицеров лоялистского ополчения, которые, как заметил лейтенант Энтони Адлер, «умерли, как римляне». Их смерть, по крайней мере, была быстрой. Некоторые из раненых, подвергаемые жестокому обращению, голодающие и не получающие ухода, умирали в медленной агонии. Нескольким сотням удалось бежать в течение следующего месяца – еще одно свидетельство негодного руководства и слабой дисциплины в нерегулярных войсках. Партизаны, дравшиеся столь отчаянно под давлением обстоятельств, превращались в безвольных кукол, как только давление исчезало.

Корнуоллис услышал о резне через несколько дней. Он не знал, что примерно в то же время в городке Найнти-Сикс над подполковником Джоном Кругером висела угроза быть раздавленным превосходящими силами осмелевших партизан. В начале октября майор Джеймс, находившийся в Черозе, писал, что его окрестности вышли из-под контроля. На побережье Фрэнсис Мэрион угрожал Джорджтауну. А лоялисты в окрестностях Шарлотта, боеспособность которых оставляла желать лучшего, сидели тихо, как мыши[814]814
  Draper L. С. King’s Mountain. P. 511.


[Закрыть].

Корнуоллис смирился с неизбежным – с захватом вражеских магазинов в Хиллсборо придется повременить, а ему самому необходимо срочно покинуть Северную Каролину. Он начал отход 14 октября и 29 числа достиг Уинсборо, городка на полпути между Камденом и Найнти-Сикс.

Переход оказался чрезвычайно тяжелым – к его концу практически все фургоны были заполнены больными, среди которых был и сам Корнуоллис. Словно для того, чтобы усилить горечь отступления, в следующем месяце в Уинсборо пришли дурные вести. Посредством нескольких рейдов по коммуникациям англичан Мэрион отрезал армию от Чарлстона, а это означало, что отныне вглубь страны не мог проникнуть ни одйн обоз. Томас Самтер также поспособствовал сгущению атмосферы неопределенности. Так, 9 ноября он разбил отряд регулярной армии численностью 200 человек под началом майора Джона Уэмисса у брода Фишдам на Брод-Ривер, а 22 ноября обратил в бегство Тарлтона в бое на плантации Блэкстока среди холмов над рекой Тайгер. Хотя Самтер был тяжело ранен, партизанская война не утихла, и солдаты Корнуоллиса продолжали беспокойно озираться по ночам[815]815
  Clinton-Cornwallis Controversy. 1. P. 274–279; Ward С. II. P. 745–747.


[Закрыть].

II

Узнав о разгроме под Камденом, конгресс пришел к заключению, что остаткам южной армии требуется новый командующий. К этому моменту конгресс отчаялся найти кого-нибудь, кто мог бы возглавить южный фронт, – возможно, его смущала неудача его прежних назначений, когда командующими поочередно были Роберт Хау, чья попытка захватить восточную Флориду весной 1778 года провалилась, Бенджамин Линкольн, сдавший англичанам Чарлстон, и, наконец, Горацио Гейтс, покинувший Камден впереди своих войск. Обескураженный тем, что случилось с его избранниками, конгресс обратился к Вашингтону, и тот назначил Натаниэля Грина, к тому времени уже третий год занимавшего должность генерал-квартирмейстера[816]816
  Freeman D. S. GW. V. P. 226–227.


[Закрыть].

В 1780 году 38-летний Натаниэль Грин был более зрелым и рассудительным человеком, чем тот дилетант, каким он был в ноябре 1776 года, когда самонадеянно настоял на обороне форта Вашингтон на реке Гудзон. Приобретенный с тех пор опыт многому научил его – главным образом, благодаря тому, что он анализировал этот опыт, чтобы уяснить себе его смысл и извлечь из него пользу. Он извлек пользу из Трентона, Брендивайна, Джермантауна, Монмута и Ньюпорта – из всех сражений, в которых он хорошо себя проявил. В марте 1778 года, во многом против своей воли и с горестным восклицанием: «Ни один генерал-квартирмейстер не вошел в историю!», он принял назначение на эту должность. Его согласие свидетельствовало столь же ясно, как все остальное, что ему предстояло совершить в годы революции, о готовности делать то, что нужно, и о преданности славному делу[817]817
  Для понимания фигуры Грина по-прежнему представляет интерес его первое жизнеописание: Greene G. W. Life of Nathanael Greene. 3 vols. Boston and New York, 1867–1871; если говорить о более поздних исследованиях, то исключительно тонкий анализ характера Грина см.: Thayer Th. Nathanael Greene: Strategist of the Revolution. New York, 1960.


[Закрыть].

Не гнушаться работой, не приносящей славы, ради славного дела – этот принцип Грин, вероятно, усвоил от Вашингтона. Вообще, он перенял у него многое, хотя и без слепого заимствования: он изучал методы и тактику своего начальника и был достаточно умен, чтобы не пытаться имитировать то, что не поддается имитации. В любом случае, в течение следующих десяти месяцев он воевал исходя из убеждения, что армия должна быть сохранена в целости, ибо армия – чего никто не осознавал лучше, чем Вашингтон – это и есть революция. Раздосадованный слабой поддержкой со стороны представителей государственной власти, которым явно не хватало понимания политического значения армии, Грин вскоре заметил одному из них, губернатору Виргинии Томасу Джефферсону: «Армия – это единственное, на что могут положиться Штаты, если они хотят сохранить свое политическое существование»[818]818
  TJ Papers. IV. P. 616.


[Закрыть].

Это замечание содержалось в письме, где Грин без обиняков обрисовал те последствия, с которыми столкнулись бы южные штаты, если бы они отказались снабжать армию. Возможно, Грин обидел Джефферсона, человека чрезвычайно чувствительного, и наверняка разозлил его, когда отослал обратно в Виргинию отряд солдат, прибывший в его лагерь без обмундирования и оружия. Но, несмотря на свою прямоту, Грин обладал более острым умом, чем можно было бы судить по его прямолинейности и склонности к быстрым решениям. Интуитивно он чувствовал те трудности, с какими была сопряжена военная кампания на юге, – интуитивно, потому что не подвергал систематическому анализу проходившие там боевые действия до того, как стать командующим. И когда он определялся с тем, как вести войну, он еще не обладал достаточным количеством информации из первых рук[819]819
  Эта характеристика Грина основана на его переписке осенью 1780 года (Nathanael Greene Papers. HL) и на его письмах Вашингтону (GW Papers. Ser. 4. Reel 72).


[Закрыть].

Главным предметом внимания Грина служили тактика ведения боевых действий и организация снабжения. Как и положено любому командиру на войне, значительную часть времени и сил он тратил на обдумывание обыденных вещей – например, куда и как перебросить войска и где раздобыть оружие, провизию и боеприпасы. Но он также много размышлял и о самих солдатах – о том, из какого теста они сделаны, и, что более важно, о том, что побуждает их к борьбе. Подобно большинству старших офицеров, Грин не стеснялся произносить высокие слова о революции, веря, что его солдаты не меньше него осознают величие общего дела. Возможно даже, что он понимал настроения солдат лучше, чем Вашингтон. В начале войны Вашингтон признавался в своей обеспокоенности явным безразличием солдат к идеалам и добродетели – слабостью, которую он связывал с их низким происхождением и которой, по его мнению, объяснялись их низкие морально-боевые качества. Подобно всем военачальникам XVIII столетия, он надеялся, что надлежащая военная подготовка побудит их сражаться более охотно. Хотя Грин, в отличие от Вашингтона, родился в семье, не принадлежавшей к привилегированным слоям общества, он тоже дистанцировался от простонародья. Тем не менее он всегда стремился найти общий язык с людьми низшего общественного положения и видел одну из своих задач в том, чтобы воспитывать их. Солдата делает солдатом либо гордость, либо принцип, писал он вскоре после своего прибытия р Северную Каролину, и хорошие военачальники должны делать все, что в их силах, чтобы привить своим солдатам и то и другое. Но все подобные попытки обречены на провал, когда солдаты раздеты и голодны. Добродетель как чувство ответственности перед интересами общества чахнет, когда общество не проявляет заботы о людях, которые ему служат. Если Грин интуитивно чувствовал это, ему должно было хватить одного взгляда на нищенские условия жизни солдат в Шарлотте, чтобы понять, что они не будут испытывать чувство гордости до тех пор, пока вынуждены грабить сограждан ради собственного выживания. Что касается боя, то они поникнут при первых залпах, если не успеют дезертировать прежде. Но когда они будут сыты, одеты и хорошо организованны, их можно будет приучить сражаться с воодушевлением.

В XVIII веке генералы представали перед своими солдатами собственной персоной гораздо чаще, чем в XX. Во время боя они не только строили шеренги и отдавали команды, но и показывали личный пример. Вместе с тем им часто приходилось поддерживать связь с другими офицерами в письменной форме, а это говорит о том, что бегло владеть пером в иных случаях было важнее, чем сидеть на коне. В годы революции американские генералы общались с огромным количеством гражданских чинов посредством переписки, прося о присылке рекрутов, денег и всевозможных видов припасов. Грин писал ясным и энергичным слогом, хотя порой позволял себе бестактности. Его письма в основном посвящены походам и материальному обеспечению, но даже когда он писал о сугубо технической стороне дела, то держал в уме солдат и их нужды. И эти письма, сухие и лаконичные, вызывали ощущение, что они написаны энергичным и сильным человеком. Этот человек отличался умением излагать свои мысли в афористическом ключе – и своей искренней озабоченностью такими вещами, как расположение частей на поле боя и снабжение. Такие изречения Грина, как «Деньги – это движущая сила войны», «Хорошая информация – это душа армии» и «Шпионы – это глаза армии», наглядно свидетельствуют о том, насколько большое значение он придавал человеческому фактору[820]820
  Greene Papers. HL (письмо Сэмюэлю Хантингтону от 27 октября 1780 года); Greene G. W. Life. III. P. 81; GW Papers. Ser. 4. Reel 75 (письмо Вашингтону от 15 февраля 1781 года).


[Закрыть].

Автор этих крылатых фраз отправился на юг почти сразу по ознакомлении с полученным 15 октября приказом от Вашингтона. По пути из Уэст-Пойнта, где незадолго до того он принял командование войсками, Грин сделал остановку в Филадельфии. Ему были известны неформальные правила командования американской армией, и, хотя они не слишком ему нравились, у него не было другого выбора, кроме как следовать правилам игры. Эту «игру» было бы точнее назвать попрошайничеством – каждый командующий американской армией должен был изображать из себя нищего, если он хотел достигнуть цели. Грин начал с того, что обратился к конгрессу за деньгами – той «движущей силой», в которой столь сильно нуждалась его армия, – и припасами. Он заручился обещанием своего друга Генри Нокса помочь ему с артиллерийскими снарядами, но получил вежливый отказ от городских купцов, к которым он обратился за обмундированием. Покинув Филадельфию, он продолжал свои попытки, при любой возможности обращаясь как с устными, так и с письменными просьбами к представителям законодательной власти и губернаторам[821]821
  Greene Papers. HL (письмо Хантингтону от 27 октября 1780 года); GW Papers. Ser. 4. Reel 72 (письмо Вашингтону от 31 октября 1780 года).


[Закрыть].

Грин не ждал и не получал однозначно положительных ответов. Принимая командование, он знал, что столкнется с большими трудностями, да и разве могло быть иначе, когда за какие-то четыре месяца распались две американские армии? Перспективы своей армии и карьеры Грин резюмировал одним словом – «мрачные»[822]822
  GW Papers. Ser. 4. Reel 72 (письмо Вашингтону от 31 октября 1780 года).


[Закрыть].

Реальность превзошла самые пессимистические прогнозы. Войска в Хиллсборо, куда Грин прибыл 27 ноября, испытывали острую нехватку в одежде, оружии и продовольствии. Слово «войска» подразумевает, что те бледные, как тени, существа, которым он произвел смотр, были организованы в подразделения, однако в действительности это деление было чисто формальным. На самом деле они представляли собой толпу в количестве примерно 1400 индивидов, многие из которых были одеты кое-как или ходили практически голыми, нося какую-нибудь тряпку в качестве набедренной повязки или одеяло, – ходили «в форменной одежде индейцев», как заметил Грин, – не имели обуви и почти ничего остального, что необходимо человеку для нормальной жизни. Неудивительно, что они едва держались на ногах, и если кому-либо из них порой удавалось стряхнуть с себя вялость, то лишь затем, чтобы ограбить одну из близлежащих ферм. Если солдатам было плохо, то офицерам еще хуже. После Камдена они перестали себя уважать и винили в этом Гейтса. Один из них, Уильям Смоллвуд из Мэриленда, не захотел оставаться в армии, поскольку в новой иерархии командования он стоял рангом ниже помощника Грина, генерала фон Штойбена. Смоллвуд, по-видимому, надеялся стать преемником Гейтса, и когда вместо него был назначен Грин, он отправился просить конгресс изменить дату выдачи его офицерского патента, в результате чего он автоматически занял бы более высокую позицию в списке старшинства. Грин считал затею Смоллвуда огромной глупостью, но не смог воспрепятствовать его отъезду, да, скорее всего, и не пытался это сделать. Смоллвуд принадлежал к разряду вечно недовольных, и его дальнейшее пребывание в армии только ускорило бы ее деморализацию, для которой и без того было множество причин[823]823
  Greene Papers. HL (письма генералу Штойбену от 28 декабря 1780 года и генералу Самтеру от 15 января 1781 года); Greene G. W. Life. III. P. 541, 543.


[Закрыть].

В американский лагерь в городе Шарлотт Грин прибыл 2 декабря, где убедился, что Гейтс хорошо держит себя в руках, не держа при этом в руках почти ничего остального. Солдаты, жившие в еще худших условиях, чем можно было ожидать, приступили к сооружению хижин, и хотя эта деятельность, с одной стороны, свидетельствовала о некоторой остаточной инициативности, с другой стороны, она предвещала, что их нужде не будет конца. Грин не сказал ни слова недовольства по поводу этой работы и на следующий день принял командование. Конгресс поручил ему провести расследование действий Гейтса при Камдене, но ввиду отсутствия генералов, без которых такое разбирательство было невозможным, он с облегчением отложил эту задачу до лучших времен. Гейтс, который хотел восстановить свое доброе имя и был уверен, что любой суд реабилитирует его, вскоре после прибытия Грина покинул войска с чувством глубокой неудовлетворенности[824]824
  Ward С. II. P. 749–750.


[Закрыть].

В течение следующего месяца Грин начал осознавать, какую ношу он на себя взвалил. Он не имел представления о политических играх, происходивших в Северной Каролине, но быстро понял, что перед ним типичный случай разделенного лидерства. Здесь существуют три «партии», как объяснял он одному из своих сослуживцев, и ни одна не испытывает особых симпатий к другим. Под «партиями» Грин подразумевал неформальные фракции, возглавляемые амбициозными лидерами. Один из них, полковник Мартин, стоявший во главе военного совета провинции, был уволен из армии за трусость. Двумя другими были губернатор и его главный конкурент. Хотя перспектива вести дела с Мартином и «всеми этими великими и могучими мужами» не слишком вдохновляла Грина, она в то же время и не угнетала его. Вместо того чтобы впадать в отчаяние, Грин только посмеялся, приняв решение обращаться со всеми с предельной вежливостью и придерживаться золотой середины между «надменностью и благосклонностью»[825]825
  Greene Papers. HL (письмо Роберту Хау от 29 декабря 1780 года).


[Закрыть].

Более опасным для дела революции, нежели этот раскол между фракциями, был водораздел, пролегавший между вигами и тори. Жестокость конфликта между этими двумя группами настолько поражала Грина, что, говоря о нем, он обычно употреблял эпитет «дикий». Впоследствии, когда он столкнулся с точно такими же группировками в Южной Каролине, он описывал их в идентичных выражениях. В Северной Каролине обе стороны нашли отдушину во взаимном истреблении и ограблении. К моменту прибытия Грина борьба между ними зашла настолько далеко, что, по его мнению, она фактически разрушила общественную мораль. Хотя он не уставал заявлять, что тори имеют численное превосходство над вигами в обеих Каролинах, в действительности виги обычно составляли большинство[826]826
  Ibid. (письмо Джозефу Риду от 9 января 1781 года).


[Закрыть].

Для Грина виги были почти столь же плохи, как тори – во всяком случае, когда они были организованы в ополчение. Причиной тому был аппетит ополченцев ко всему, кроме боевых действий. «Подобно египетской саранче, [ополченцы] съели всю траву», – говорил он своему другу Джозефу Риду. Особенно его возмущало то, что конгресс оплачивал ополчение, а поскольку конгресс платил, Северная Каролина предпочитала наращивать численность ополчения, вместо того чтобы поддерживать Континентальную армию. В результате Грин, нуждавшийся в регулярной – и надежной – армии, иногда был вынужден довольствоваться ополчением и часто испытывал нехватку в свежих войсках[827]827
  Ibid.


[Закрыть].

Недовольство Грина не касалось партизанских командиров – Томаса Самтера, Фрэнсиса Мэриона, Эндрю Пикенса и Уильяма Дэвидсона, каждый из которых возглавлял нерегулярные силы, состоявшие в основном из ополченцев. Грин искренне восхищался этими людьми, хотя и осуждал грабежи, которыми, как он отмечал, занималась половина их бойцов. В отсутствие регулярной армии ополчение было его единственным ресурсом. Грин планировал использовать его для ведения «войны отступающих» (fugitive war) – термин его собственного изобретения, подразумевающий войска, которым часто приходится отступать перед силами противника[828]828
  Greene G. W. Life. III. P. 546 («война отступающих»).


[Закрыть].

Объединение этих разрозненных отрядов хотя бы в некое подобие армии потребовало от Грина всей находчивости, какой он обладал. Поставка припасов осуществлялась из Виргинии и находилась в ведении Штойбена. Эдвард Каррингтон, артиллерийский офицер, служивший в Виргинии, согласился вступить в должность заместителя генерал-квартирмейстера, а Уильям P. Дэви, опытный командир из Северной Каролины, принял назначение главным интендантом, хотя все его существо восставало против занятия этой должности. Грин играл на преданности этих людей революции, тем самым прибегая к тактике, которой он иногда – и, как правило, безуспешно – пользовался, чтобы убедить «имущих», то есть государственных чиновников, купцов и плантаторов, выделить деньги и припасы для «неимущих», то есть солдат южной армии[829]829
  Greene Papers. HL (письма Каррингтону от 4 декабря 1780 года, Александру Гамильтону от 10 января 1781 года и в военный департамент от 18 декабря 1780 года).


[Закрыть].

Как любая армия, армия отступающих могла делать кое-что своими силами. Она, в частности, могла разведать, какие реки пригодны для перевозок и какие еще в большей степени пригодны в качестве барьера между отступающими и их преследователями. Грин поручил Каррингтону, Костюшко и еще нескольким командирам исследовать реки. Ему было крайне важно знать расположение бродов, так как он планировал нанести удар по неприятелю и сразу после этого отступить. Если бы он оказался столь неосторожен, что позволил бы противнику прижать себя к реке в непроходимом месте, ему пришлось бы вступить в крупное сражение, в котором он был бы неминуемо разбит. Поскольку самые глубокие участки рек располагались ниже по течению от водопадов, благоразумие требовало, чтобы он сражался выше водопадов, где бродов было достаточно много.

Полностью полагаться на собранные данные было рискованно. Из-за проливных дождей броды порой становились непроходимыми. Так, в начале января 1781 года уровень воды в реке Пи-Ди после 30-часового проливного дождя поднялся на 25 футов. Когда дожди прекратились и сток замедлился, уровень воды в Пи-Ди упал столь же быстро, как и поднялся. На других реках происходило то же самое. В речных районах лодки играли не менее важную роль, чем лошади в сельской местности, однако достать их было еще труднее, чем лошадей. Грин решил построить свои собственные лодки и установить их на колеса. Лошади должны были тащить их на участках между реками.

Прежде чем собрать армию в единое целое, Грин решил разделить ее. Лагерь в Шарлотте источал запах поражения и разложения, в окрестностях города было практически невозможно разжиться продовольствием. Чтобы встряхнуть своих солдат и дать им надежду, Грин решил повести большую часть своих войск в город Черо на реке Пи-Ди и отправить отряд ополченцев из Мэриленда и Виргинии под началом Даниэля Моргана, а также конницу полковника Вашингтона на западный берег реки Катоба. Там Морган мог бы совершать набеги на позиции неприятеля в приграничной полосе, и, самое главное, там, возможно, было бы легче обеспечить солдат провизией, чем на Пи-Ди, куда направлялся Грин. Все учебники по военному искусству предостерегают от разделения армии, поскольку противнику легче разгромить ее по частям. Грин не мог позволить себе такую роскошь, как следование этому правилу, – если бы он и его солдаты начали воевать по учебникам, они бы умерли с голоду. В любом случае, отделение Моргана от основных сил давало определенные военные преимущества. Расположившись вдоль Катобы, он представлял угрозу для английского гарнизона в Найнти-Сикс – и для более мелких подразделений противника. Если бы Корнуоллис решил атаковать Моргана, ему пришлось бы оставить без защиты Чарлстон, а если бы он выступил против Грина, глубокий тыл англичан стал бы более уязвимым, чем обычно. Кроме того, Моргана можно было в любой момент вернуть, с тем чтобы он нанес удар по флангам и тылу Корнуоллиса. Все эти возможности были учтены Грином, когда он принимал решение об отделении Моргана от своих сил[830]830
  Ibid. (письмо Даниэлю Моргану от 16 декабря 1780 года); Ward С. II. P. 750–752.


[Закрыть].