Текст книги "Славное дело. Американская революция 1763-1789"

Автор книги: Роберт Миддлкауф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 58 страниц)

Возведение этих укреплений и рытье окопов потребовало бы значительных усилий даже в мирное время. Мантелеты были настолько тяжелыми, что для поднятия любого из них требовалось восемнадцать человек, и их доставка в темноте и под обстрелом до нужного места была не шуточным делом. Рытье окопов также было затрудненным. Песок был достаточно рыхлым, но сырым (порой случалось работать в воде), так что приходилось рыть дренажные канавы. Время от времени противник открывал огонь, хотя снаряды, как правило, пролетали мимо цели. Но этот недостаток точности лишь усиливал страх солдат. Никто не знал, когда начнется очередной обстрел и куда будет направлен огонь. К тому же американцы стреляли чем попало – жестянками, наполненными осколками старых снарядов, сломанными лопатами, мотыгами, топорами, утюгами, стволами пистолетов, неисправными замками и даже осколками стекла. Такие снаряды порой наносили страшные раны и увечья: в рассказах об осаде фигурируют оторванные ноги, раздробленные руки, а также люди, разнесенные взрывами на куски. Как-то ночью в мае одно-единственное цельное ядро, угодившее в группу из семи егерей, оторвало ногу одному, повредило бедро другому и, врезавшись в дерево, разлетелось на осколки, которые поранили остальных[791]791
  Hinrichs J. Journal // Ibid. P. 279.


[Закрыть].

Англичане и немцы вели более упорядоченный огонь с использованием «конвенциональных» снарядов, но обороняющимся было от этого не легче. Следом за саперами продвигалась артиллерия, которая вела огонь по амбразурам цитадели и вспомогательных укреплений. Для этого увлекательного занятия королевские артиллеристы предпочитали жестяные банки по сотне пуль в каждой. Они также использовали трехфунтовые снаряды с картечью и полуфунтовые ядра, именуемые «шарами дьявола». Не пренебрегали они и такими снарядами, как тяжелые ядра и фугасные бомбы. В конце апреля, когда вторая параллель была завершена, а третья близка к завершению, каждая из сторон могла наблюдать за тем, какой урон она наносит другой стороне. Однажды снаряд угодил в американскую артиллерийскую площадку позади амбразуры: «Снаряд упал и разорвался, отбросив двух артиллеристов из амбразуры в траншею и подняв на воздух вражескую платформу»[792]792
  Ibid. P. 257.


[Закрыть].

По мере ожесточения боевых действий многие солдаты обеих сторон не выдерживали и ломались. Из-за обоюдного страха ни одна из сторон не могла разобраться, какая из них одерживает верх, и перебежки в лагерь противника были обычным делом. Страхи усиливались с наступлением темноты. Это не значит, что днем стояло затишье – снаряды летели с обеих сторон, и в конце апреля, когда расстояние между противниками существенно сократилось, каждый из них держал другого под непрерывным ружейным обстрелом. Это была своего рода игра: каждая из сторон дожидалась, пока другая откроет свои амбразуры, после чего начинала палить по ним пулями и картечью, вынуждая противника снова закрыть амбразуры. По ночам было хуже, ибо с заходом солнца людьми овладевали самые дикие фантазии[793]793
  В этом и следующем абзацах использованы рассказы немецких офицеров.


[Закрыть].

Для солдат Линкольна темнота означала, что вражеские саперы взялись за работу. С наступлением утра американцы проверяли, насколько продвинулся враг, и каждый раз ужасались. Остекленевшие глаза, стиснутые губы и опухшие от утомления лица выражали крайнюю степень напряжения. Страхи англичан и немцев были не менее обоснованными. Пытаясь замедлить работу саперов, американцы усилили обстрел. Когда американцы узнали от дезертира, что смена работников в окопах обычно осуществляется за час до рассвета, риск для саперов многократно возрос.

В самом конце апреля, когда саперы завершили возведение третьей параллели и начали рыть ходы в направлении канала, английские и немецкие пехотинцы сильнее, чем когда-либо, убедились в шаткости своего положения. Их командующий с самого начала настаивал на том, чтобы они полагались на свои штыки. В ночное время их ружья должны были оставаться незаряженными, так как они все равно не могли видеть, куда стрелять. Для Клинтона предпочтение штыка было равнозначно дисциплине – дисциплине, гордости и моральной силе. В апреле Клинтон часто посещал траншеи – он всегда отличался личной храбростью, – и во время одного из таких посещений обнаружил «ЧУДОВИЩНУЮ ХАЛАТНОСТЬ», как выразился он в своем дневнике, относя это замечание к солдатам, не примкнувшим свои штыки[794]794
  Clinton’s ‘Journal’ SCHM. 66. 1965. P. 155.


[Закрыть]. Солдаты не сделали этого, вероятно, потому, что в темноте чувствовали себя увереннее, когда их ружья были заряжены. Это не удержало их от паники в ночь на 24 апреля, когда двести американцев осуществили вылазку и атаковали одну из оконечностей третьей параллели. Находившиеся там егеря отступили бегом ко второй параллели, но все же потеряли пятьдесят человек убитыми и ранеными и еще с десяток захваченными в плен. Следующей ночью огонь из стрелкового оружия и угрожающие вопли со стороны американских укреплений вновь произвели панику среди немцев и англичан, которые начали в ужасе покидать третью параллель. Люди, спасающиеся бегством, часто сбивают с толку других, и в данном случае те, кто в страхе бежал к окопам второй параллели, спровоцировали тех, кто не дрогнул и не побежал, на беспорядочную стрельбу в сторону противника. Впоследствии один офицер егерского полка записал в своем дневнике: «Им всюду мерещились мятежники. Они были уверены, что противник сделал вылазку и в течение получаса вел ружейный огонь, хотя на самом деле ни один мяиежник не перешел через ров»[795]795
  Hinrichs J. Journal // The Siege of Charleston. P. 261; Diary of Captain Ewald // Ibid. P. 69–70. Cm.: Clinton’s ‘Journal’ // SCHM. 66. 1965. P. 166.


[Закрыть].

На фоне этой бойни происходили баталии меньшего масштаба. Одна из них нашла отражение в дневниковых записях Клинтона, где он сетовал на Корнуоллиса и Арбетнота, чье поведение находил недопустимым и временами осуждал в их присутствии. За десять дней до переправы через Ашли он узнал, что его отставка не принята. Это известие, безусловно, разочаровало его, но еще больше оно разочаровало Корнуоллиса, который рассчитывал занять место Клинтона – и поэтому никогда не поддерживал своего начальника советом. Клинтон усугубил его скверное настроение, сделав Корнуоллису выговор за то, что тот позволил одному из своих штабных заметить с «ухмылкой», что если Клинтон действительно хочет уйти в отставку, ему достаточно подать прошение еще раз. Корнуоллис начисто отрицал любые случаи насмешек над Клинтоном, между начальником и подчиненным состоялся обмен взаимными упреками, хотя, пожалуй, ни один из них не был столь серьезным, как та дневниковая запись, в которой Клинтон ставит Корнуоллису в вину «ПОВЕДЕНИЕ, НЕДОСТОЙНОЕ СОЛДАТА, ИГНОРИРОВАНИЕ КОМАНДИРСКИХ ОБЯЗАННОСТЕЙ В МОЕ ОТСУТСТВИЕ»[796]796
  Clinton’s ‘Journal’ // SCHM. 66. 1965. P. 149.


[Закрыть]. Хотя прямые последствия этого конфликта не поддаются точной оценке, одно из них было очевидным: Корнуоллис обладал изощренным тактическим мастерством, а Клинтон не доверял ему ответственных задач.

К более ощутимым последствиям привела размолвка с Арбетнотом. Корни этой ссоры лежали в событиях, имевших место до начала осады. Арбетнот не был склонен к решительным действиям, и его разногласия с Клинтоном, похоже, окончательно отбили у него охоту проявлять служебное рвение. Клинтон хотел, чтобы он поднялся вверх по реке Купер и тем самым замкнул блокаду Линкольна в Чарлстоне. Арбетнот не ответил прямым отказом, но и не удосужился последовать указанию Клинтона. Он привел ряд причин – ему требовалось время на подготовку, он боялся, что брандеры легко уничтожат его корабли на ограниченном пространстве реки и т. д. – и этим только убедил Клинтона в своей некомпетентности и лживости. «Из ад[миральского] письма к Эл[финстоуну] следует, что он по-прежнему ССЫЛАЕТСЯ НА ЗАДЕРЖКИ. Ему следовало бы вспомнить все задержки, имевшие место по его вине… Я готов еще раз перечислить их здесь». И: он «ЛЖЕТ – И СОЛЖЕТ ЕЩЕ НЕ РАЗ». И примерно через две недели – 22 апреля: «Внешне мы вроде бы лучшие друзья, но я знаю, что он НАСКВОЗЬ ФАЛЬШИВ»[797]797
  Ibid. P. 151, 157, 165.


[Закрыть].

В разгар этой ссоры силы Клинтона нанесли решительные удары и блокировали город без поддержки флота. В ночь на 14 апреля подполковник Банастр Тарлтон, командир легиона лоялистов, захватил Монкс-Корнер, стратегический пункт выше по течению Купера, связывавшего Чарлстон с северной частью провинции. А на следующей неделе Тарлтон и подполковник Джеймс Уэбстер с двумя полками овладели всеми подходами вдоль Купера в пределах шести миль от Чарлстона[798]798
  Ward С. II. P. 700–702.


[Закрыть].

Отрезанный, Линкольн потерял надежду. Но граждане Чарлстона выступали категорически против капитуляции. Многие, вероятно, надеялись, что Вашингтон двинет войска на юг и спасет их. Линкольн пытался убедить их в бесполезности сопротивления и 21 апреля объявил Клинтону о своей готовности сдаться при условии, что ему и его армии будет позволено беспрепятственно покинуть город. Клинтон ответил категорическим отказом.

В конце первой недели мая две армии разделяли считанные ярды. Саперы отлично справились со своей работой, проделав ходы сообщения до самых американских позиций и фактически осушив главный ров, пересекавший полуостров. Линкольн дергался и нервничал, пытаясь убедить Клинтона позволить ему сдаться с воинскими почестями и разрешить его ополченцам разойтись по домам. Клинтон не хотел ничего об этом слышать, и в ночь на 9 мая обе стороны подвергли друг друга сильнейшему обстрелу. На этот раз, ведя огонь по деревянным домам, британская артиллерия добилась полного успеха. Когда по всему городу запылали пожары, граждане Чарлстона решили, что с них довольно. Сдача состоялась 12 мая. Ополченцы были освобождены под честное слово, и всем американским офицерам было разрешено оставить при себе свои шпаги, однако когда они начали кричать: «Да здравствует конгресс!», англичане не выдержали и заставили их сдать оружие. Общее количество пленных солдат и офицеров Континентальной армии составило 2571 человек, под честное слово были отпущены 800 ополченцев. Погибших и раненых с обеих сторон было на удивление мало – 76 убитых и 180 раненых с английской стороны и 80 убитых и 138 раненых с американской стороны. Американцы понесли огромные потери в оружии и припасах: 343 артиллерийских орудия различного калибра, почти 6000 ружей, 376 бочек с порохом, свыше 30 000 патронов для стрелкового оружия плюс большие запасы рома, риса и индиго[799]799
  Ibid. P. 703; Diary of Captain Ewald // The Siege of Charleston. P. 87. Потери указаны no: Toll. P. 70.


[Закрыть].

Три дня спустя чудовищный несчастный случай пополнил списки погибших и раненых. Трофейные ружья швыряли как попало в деревянный сарай, где хранился порох. Одно из ружей, по-видимому, оказалось заряженным и при падении на кучу произвело выстрел. В результате последовавшего взрыва вспыхнули шесть домов и погибли около 200 человек, среди которых были и англичане, и американцы, и немцы, как военные, так и гражданские лица. По свидетельству одного немецкого офицера, «великое множество» людей, страдая от страшных пороховых ожогов, «извивались на земле, как черви». Повсюду были разбросаны тела, некоторые настолько «изуродованные, что в них невозможно было распознать человеческие фигуры». Таким образом, долгая и тягостная осада окончилась кошмаром[800]800
  Diary of Captain Ewald // The Siege of Charleston. P. 89.


[Закрыть].

IV

Даже в самые тяжелые периоды осады, за исключением, пожалуй, долгих ночей страха, сохранялось некое элементарное чувство порядка. Между двумя сторонами имелась четкая граница, и солдаты могли отличить друзей от врагов. Обстрел, пусть зачастую и неэффективный, вселял страх как в военных, так и в гражданских, но люди свыклись с этим страхом, он стал неотъемлемой частью их обыденного существования, тем более что его источник был известен – враг, залегавший ниже уровня земли, как с той, так и с другой стороны. Теперь, когда Линкольн сдал город, страх распространился по обеим Каролинам, и хотя он был не таким интенсивным, как у участников осады, в нем было некое особое жуткое свойство, поскольку угроза возникала внезапно и нередко исходила от соседей и бывших друзей.

Недоброе отношение со стороны местных жителей явилось для англичан полной неожиданностью. Клинтон не рассчитывал, что наведение порядка в Южной Каролине будет легким делом, но он не считал эту задачу невыполнимой, и у него был план действий. 1 июня он и Арбетнот выпустили прокламацию с обещанием полного помилования пленным и другим активным мятежникам, которые примут присягу на верность Короне. Эта прокламация вызвала недовольство среди лоялистов, которые надеялись, что мятежники будут наказаны. А тут Клинтон обещает повстанцам, присягнувшим на верность, что они будут иметь те же права, которые всегда имели под британским правлением, плюс освобождение от налогов, введенных парламентом. Многие мятежники уже согласились на освобождение под честное слово, подвигнутые к этому гарантией, что их имущество останется в их собственности, а также слухами, что конгресс собирается уступить обе Каролины и Джорджию Великобритании.

Клинтон не верил честному слову своих пленных, и хотя он освободил несколько сотен, он также отправил других, открыто нелояльных, на острова у побережья и в плавучие тюрьмы в гавани. Там, в этих рассадниках заразы, в течение ближайшего года умерло восемьсот человек.

Через два дня после выпуска прокламации о снисхождении Клинтон, не посоветовавшись с Арбетнотом, выпустил еще одну (Томас Джонс, историк-лоялист, впоследствии сардонически заметил, что англичане надеялись подавить восстание с помощью прокламаций), согласно которой все, кто дал честное слово, должны были быть выпущены на свободу 20 июня, но при условии, что они дадут клятву поддерживать меры англичан по наведению порядка. Те, кто отказывался от активной поддержки, рассматривались как мятежники. Прямым следствием этого требования было то, что люди, которые в ином случае, возможно, не стали бы продолжать участие в войне, вернулись к активному сопротивлению. Но Клинтону не пришлось столкнуться с этим явлением. На следующей неделе, узнав, что в его отсутствие французы могут попытаться захватить Нью-Йорк, он отправился туда с четырехтысячным войском, большей частью лошадей и фургонов и значительным количеством снаряжения. Теперь он мог с чистой совестью препоручить командование Корнуоллису, который давно стремился к независимости.

Насколько тяжелую ношу взвалил Клинтон на Корнуоллиса, стало ясно очень скоро. Командование в обеих Каролинах было независимым, хотя главнокомандующим армии в Америке по-прежнему оставался Клинтон. Он наказал Корнуоллису усмирить Южную Каролину, вернуть Северную Каролину и направиться в Виргинию для проведения операций с участием контингентов из Нью-Йорка.

Хотя командование Корнуоллиса было независимым, он столкнулся с большими ограничениями при его осуществлении. Прокламации, которыми обязал себя Клинтон, можно было сбросить со счетов, что и было сделано, когда наиболее опасные из мятежников были брошены в тюрьму. Но прокламации породили сопротивление, которое росло в течение всего лета, росло с каждой попыткой подавить его. По сути, все действия Корнуоллиса, направленные на уничтожение врагов короля, были тщетными. Он столкнулся в Южной и Северной Каролинах с той же проблемой, с какой Хау и Клинтон столкнулись на Севере: для восстановления лояльности американцев требовалось подавить восстание, но процесс подавления только усиливал сопротивление.

Этот процесс практически сразу вышел из-под его контроля, приняв форму жестоких столкновений, происходивших в течение всего лета между лоялистами и патриотами. Одно из первых состоялось 20 июня, через десять дней после того, как Корнуоллис взвалил на себя командование. Полковник лоялистов Джон Мур, служивший под началом Корнуоллиса в верховьях реки Купер, вернулся к себе на родину в Рамсауэрс-Милл, Северная Каролина, и попытался завербовать своих соседей на службу королю. Откликнулись лишь около 1300 человек, чтобы в итоге потерпеть поражение в хаотичном сражении с равными по численности силами мятежников. Те из людей Мура, кто выжил, дезертировали, оставив его с тридцатью не успевшими убежать солдатами, которых он повел к Корнуоллису в Камден.

Три недели спустя, 12 июля, повстанцы под началом капитана Джеймса Макклюра разбили отряд лоялистов, которым командовал капитан Кристиан Хак, офицер, служивший в легионе Тарлтона. Сражение состоялось на плантации Уильямсона (ныне Брэттонвилл), в пятидесяти милях к северу от Камдена в округе Катоба. А 1 августа Томас Самтер, получивший от Тарлтона прозвище Бойцовый Петух, бросил 600 солдат против намного меньших по численности сил лоялистов во главе с подполковником Джорджем Тернбуллом у Роки-Маунт. Лоялисты сумели постоять за себя. В следующем месяце лоялисты понесли тяжелые потери у Хэнгинг-Рок. Но даже когда им сопутствовал успех в бою, как, например, в ходе набеговой операции военно-морского флота под Джорджтауном, они одновременно наживали себе врагов. Под Джорджтауном, в округе Вильямсберг, американские ополченцы при появлении вражеского флота начали в массовом порядке собираться в отряды.

Упомянутые схватки имели достаточно серьезные масштабы, чтобы войти в историю. Многие другие стычки, рейды и человекоубийства давно и прочно забыты. Тем не менее они играли важную роль, так как побуждали людей к действию. Рейд на лоялистов ознаменовал возвращение Томаса Самтера в действующую армию. Ранее он вышел в отставку и удалился на свою плантацию близ Стейтсборо, но в мае солдаты из легиона Тарлтона сожгли его дом. Эндрю Пикенс, руководитель партизанского движения, обладавший не менее выдающимися способностями, нарушил свое обязательство неучастия в военных действиях после того, как тори разорили его плантацию.

Мы никогда не узнаем, сколько еще людей взялись за оружие по сходным причинам. Но в течение всего 1780-го и значительной части 1781-го года Южную Каролину сотрясали жестокие конфликты.

Многие из них не выходили за рамки мелких рейдов, когда сосед воевал с соседом. Другие, запомнившиеся лучше, происходили с участием большого количества ополченцев с обеих сторон и часто включали в себя нападения на вражеские посты, обозы и курьеров. Такие виды военных действий, как мелкие кровавые стычки, перестрелки и поджоги, будили в людях худшие инстинкты (и лишь в единичных случаях – лучшие качества). Хуже всех были так называемые «чужаки» – перебежчики, наемники и мародеры, воевавшие со всеми без разбора и ради возможности поживиться объявлявшие себя борцами за идею. Люди такого сорта ранее уже всплывали в Нью-Йорке и Пенсильвании, где, как ныне в обеих Каролинах, они сеяли смерть и разорение в обоих враждующих станах.

Заняв место Клинтона, Корнуоллис поставил себе целью навести порядок во вверенных ему беспокойных провинциях. В конце июня он установил посты в Найнти-Сикс, Камдене и Черо, а вскоре после этого отправил отряды в Роки-Маунт, Хэнгинг-Рок и Джорджтаун, где они устроились лагерем на побережье близ устья реки Пи-Ди. Довольно крупные силы были также размещены в Саванне и Огасте. В целом Корнуоллис более или менее уверенно контролировал примерно 15 000 квадратных миль. И он намеревался двинуться в Северную Каролину, как только закончится сбор урожая[801]801
  Этот рассказ о том, что происходило в ближайшие месяцы после Чарлстона, основан на Ward С.; Willcox W. В. Portrait of a General; Wickwire F. В., Wickwire M. Cornwallis; Rankin H. F. Francis Marion: The Swamp Fox. New York, 1973.


[Закрыть].

Пока Корнуоллис растягивал свои войска по Южной Каролине, американские регулярные части под командованием баварца Иоганна де Кальба вступили в Северную Каролину. Сын крестьянина де Кальб выглядел так, будто он всю жизнь трудился на полях, выполняя самую тяжелую работу, ибо он имел исполинское телосложение, рост под метр девяносто, был широколиц и силен, как бык – причем не только телом, но и умом. Он знал свое ремесло, поскольку участвовал в двух европейских войнах, служил под началом маршала де Сакса и был начитан в военной литературе. Кое-что он знал и об Америке; Шуазель присылал его сюда следить за ситуацией в колониях во время волнений 1776 года, он много путешествовал – и внимательно наблюдал. Он снова приехал в Америку после начала войны и хотя получил патент генерал-майора и находился в Вэлли-Фордж и при Монмуте, но никогда не командовал самостоятельно. Теперь, наконец, конгресс вверил ему командование частями Континентальной армии из Делавэра и Мэриленда и в апреле отправил на выручку защитникам Чарлстона. Но де Кальб так и не дошел до Чарлстона; в июле он дал солдатам возможность отдохнуть, встав биваком у Коксиз-Милл на берегу Дип-Ривер в Северной Каролине[802]802
  Ward С. II. P. 712–714.


[Закрыть].

Там 25 июля его и нашел Горацио Гейтс, который по распоряжению конгресса принял командование над его 1400 пехотинцами. Конгресс поставил Гейтса во главе армии на юге, узнав о падении Чарлстона. Вашингтон рекомендовал на это место Натаниэля Грина, но конгресс, по-прежнему ослепленный победой при Саратоге, хотел, чтобы не кто иной, как ее герой, вернул юг американцам. С учетом его послужного списка, который в глазах конгресса был убедительнее любых рекомендаций, выбор был блестящим. Большинство людей, очарованные его простотой, испытывали к нему безотчетную симпатию. В дополнение к своей кажущейся бесхитростности, после 1777 года Гейтс был окружен аурой успеха – ведь он одержал победу над английской армией. Гордость и восторг, наполнившие сердца американцев при известии о его триумфе, ясно выразились в словечке, которое они изобрели для описания его успеха – он «отбергойнил» англичан.

Солдаты, нюхавшие порох, уважают победы, но они также ждут от признанных командиров эффективного командования. Гейтс с самого начала дал повод для сомнений. На следующий день после своего прибытия он упорядочил «Великую армию» – так он именовал изможденных континенталов, устроил ей смотр и 27 июля повел ее в Камден. Отдельные голоса протеста затихли перед лицом уверений Гейтса, что всего в паре дней пути за ним следуют «ром и провизия». И все же Ото Уильямс, главный адъютант Гейтса, уговорил его пойти окольным путем на запад, а не по прямой, поскольку в последнем случае им пришлось бы идти по песчаной и болотистой местности с крайне малочисленными фермами, которые к тому же были давно разграблены ополченцами обеих сторон[803]803
  Williams О. A Narrative of the Campaign of 1780 // Johnson W. Sketches of the Life and Correspondence of Nathanael Greene. 2 vols. Charleston, 1822. I. P. 486–487. Рассказ Уильямса см.: Ibid. I. P. 485–510.


[Закрыть].

Седьмого августа к Гейтсу присоединилось ополчение Северной Каролины под командованием Ричарда Кэсуэлла численностью примерно в 2100 человек, а на следующей неделе подошло ополчение Виргинии под командованием Эдварда Стивенса. Ополченцы, должно быть, глядели на «Великую армию» с жалостью. Солдаты Гейтса дышали усталостью, что было неудивительно, поскольку они на протяжении многих недель жили на одних кукурузных початках, постной говядине и персиках. Стодвадцатимильный переход от Хиллсборо до Руджели-Миллз, местечка, расположенного чуть севернее Камдена, занял две недели. Они добрались до Руджели-Миллз, испытывая нехватку практически во всем – у них было всего восемнадцать пушек и лишь небольшой конный отряд, хотя обе Каролины, большей частью представляющие собой безлесную равнину, словно созданы для кавалерии. Кроме того, у Гейтса было очень мало информации о противнике – нехватка, которая в итоге стоила многих жизней[804]804
  Ward С. П. P. 718–721.


[Закрыть].

Двумя днями ранее противник увеличил численность войск в Камдене. Корнуоллис, находившийся в Чарлстоне, узнал о приближении Гейтса 9 августа. На следующий день он выступил в Камден. Там он встретил Роудона, ныне усиленного четырьмя ротами легких войск из Найнти-Сикс и небольшими отрядами из Хэнгинг-Рок и Роки-Маунт. Роудон к этому моменту уже имел стычки с головными походными заставами армии Гейтса и с партизанами под началом Томаса Самтера. Гейтс, однако, не знал ни о прибытии Корнуоллиса, ни о том, что в Камдене сосредоточились неприятельские силы численностью в 2043 боеспособных солдата. В городе также находились 800 больных английских солдат, и это обстоятельство окончательно убедило Корнуоллиса, что он должен сражаться, а не отступать перед превосходящими, как он полагал, силами противника[805]805
  Ibid. P. 722–723; Wickwire F. В., Wickwire М. Cornwallis. P. 151–154.


[Закрыть].

Гейтс 15 августа отдал приказ о выступлении ближайшей ночью, рассчитывая блокировать намного уступавшую ему по численности британскую армию. Отдавая свой приказ, Гейтс был уверен, что в его распоряжении находятся 7000 человек, но недоверчивый Уильямс не поленился произвести перекличку и обнаружил, что армия насчитывает всего 3052 человека. Гейтс никак такого не ожидал, и все же не стал отменять приказ, заметив только, что и трех тысяч будет достаточно. Согласно Уильямсу, оставившему подробное описание последовавшего сражения, перед выступлением в поход войска поужинали «наспех приготовленной пищей, состоявшей из непропеченного хлеба и сырого мяса с десертом из патоки, перемешанной с маисовой кашей или намазанной на оладьи». Эта пища, пишет Уильямс, «подействовала на многих как слабительное», люди всю ночь «отлучались из строя» – с тем результатом, что наутро они были более слабыми и усталыми, чем обычно. Каким бы ни было их состояние, вечером того же дня им пришлось выступить вновь. По удивительному совпадению Корнуоллис привел свою армию в движение в это же время. Около двух тридцати ночи походные заставы обеих сторон столкнулись на дороге у Сондерс-Крик, на полпути между Камденом и Руджели-Миллз. Последовало беспорядочное сражение, в результате которого в руках у каждой из сторон оказалось по горстке пленных. От одного из своих пленных Гейтс узнал, что ему предстоит иметь дело с Корнуоллисом и армией в 3000 человек. Такого Гейтс тоже никак не ожидал и, вопреки своим привычкам, обратился к своим офицерам за советом. Они, по-видимому, решили, что давать какие-либо советы уже поздно, и никто, кроме Эдварда Стивенса, не вымолвил ни слова. Стивенс высказал то, что думали все: у них нет другого выбора, кроме как сражаться[806]806
  Williams О. Narrative // Johnson W. Greene. I. P. 494.


[Закрыть].

При первом свете дня, обещавшего быть очень жарким, обе армии получили возможность хорошо разглядеть друг друга и ту местность, где им предстояло мериться силами. Их разделяли около 250 ярдов открытого поля, при этом американцы занимали позиции на более возвышенном месте. С обеих сторон поле было ограничено болотами, расстояние между которыми составляло около мили. За ночь Корнуоллис выстроил свои войска в длинную линию, поставив на крайнем правом фланге легкую пехоту, слева от нее 23-й полк и между ним и дорогой – 33-й полк. Вместе они составляли правое крыло, которым командовал подполковник Джеймс Уэбстер. По левую сторону дороги, начиная от края болота, выстроились так называемые «провинциалы Северной Каролины» и их земляки-ополченцы (лоялисты), а также пехота легиона и полк ирландских волонтеров, также состоявшие из лоялистов. Этим левым крылом командовал Роудон. Корнуоллис разделил 71-й полк на две части и поставил их по обе стороны дороги в качестве резерва. Кавалерия Тарлтона выстроилась в две шеренги непосредственно позади 71-го полка[807]807
  Описание битвы при Камдене основывается на: Williams О. Narrative // Johnson W. Greene. I. P. 494–497; Эдвард Стивенс – Томасу Джефферсону, письмо от 20 августа 1780 года (TJ Papers. III. Р. 558–559); Stedman Ch. History of the American War. II. P. 231–232; Ward C. II. P. 722–730; Wickwire F. B., Wickwire M. Cornwallis. P. 149–165.


[Закрыть].

Все свои лоялистские силы, включая ополчение, к которому было меньше всего доверия, Корнуоллис поставил слева от своих солдат. Когда Гейтс размещал свои войска, он не знал об этом расположении неприятельских сил и по случайности поставил своих ополченцев на американском левом фланге прямо напротив английских регулярных частей. Виргинские ополченцы Стивенса заняли позицию у болота, справа от них расположились ополченцы из Северной Каролины под началом Кэсуэлла. По другую сторону дороги стояла 2-я мэрилендская бригада, а следом за ней, у края болота, разместились континенталы из Делавэра. Правое крыло возглавлял де Кальб, левое – Смоллвуд. Американская артиллерия расположилась вблизи дороги, 1-я мэрилендская бригада встала в резерве.

Сражение началось с атаки виргинцев на правый фланг регулярных войск. Непосредственно перед тем как был отдан приказ об атаке, один артиллерийский офицер сообщил Ото Уильямсу, что англичане, похоже, «выставляются», то есть разворачиваются – в данном случае из колонны в линию. Уильямс совершенно справедливо рассудил, что войска, находящиеся в движении, более уязвимы для атаки, и посоветовал Гейтсу двинуть виргинцев на противника.

Гейтс отдал приказ – свой первый и последний в этот день, и Стивенс отправил своих виргинцев в атаку. К этому моменту обе стороны открыли огонь, и утренняя дымка, висевшая над полем, начала сгущаться. Люди Стивенса приблизились к неприятельским рядам на расстояние ружейного выстрела, сопровождаемые призывами своего командира использовать штыки. Английская пехота действительно находилась в движении, но она не «выставлялась», а наступала на противника, «паля из ружей и крича „ура!“».

Корнуоллис заметил движение на американском левом фланге – вероятно, это были первые шаги виргинцев – и, полагая, что американцы просто перестраиваются, послал Уэбстера в атаку. Началось сражение, в ходе которого каждая из сторон стремилась воспользоваться просчетами другой стороны. Часть виргинцев, по-видимому, отвечала огнем на огонь, но у большинства сдали нервы и они помчались в тыл. Ополченцы из Северной Каролины при виде бегущих виргинцев ударились в панику, побросали свои заряженные ружья и тоже побежали с поля боя. Это привело к тому, что левый фланг крыла де Кальба оказался открытым. В эти страшные минуты Ото Уильямс и стоявшая в резерве 1-я мэрилендская бригада попытались выдвинуться вперед, но их ряды были расстроены бежавшими сквозь них ополченцами. Тем временем полковник Уэбстер развернул легкую пехоту и 23-й полк влево, чтобы нанести удар по оголенному американскому флангу. Это был блестящий маневр, который, возможно, уничтожил все шансы крыла де Кальба удержать свои позиции[808]808
  Виргинцы шли в бой разреженным строем, согласно описанию в Virginia Gazette от 6 сентября 1780 года. В главе 20 я обсуждаю возможный психологический эффект больших промежутков между солдатами.


[Закрыть].

До того как Уэбстер нанес удар, войска де Кальба не только успешно удерживали свои позиции, отбив две атаки провинциалов Роудона, но и активно контратаковали. В течение по меньшей мере тридцати минут над левым флангом Роудона и Корнуоллиса висела угроза разгрома. К этому времени ни одна из сторон не могла отчетливо разглядеть другую, так как над большей частью поля стелились клубы дыма. Возможно, именно плохая видимость помогла де Кальбу удержать своих солдат от бегства, поскольку они не видели, что их левый фланг обнажен. Лишь в тот момент, когда их начали теснить люди Уэбстера, они осознали, насколько они уязвимы. Ото Уильямс прилагал все усилия, чтобы заполнить солдатами из мэрилендской бригады брешь, оставшуюся после отступления ополченцев. Уэбстеру, однако, удалось изолировать его силы, и около полудня американский правый фланг был смят. Де Кальб, несмотря на свои раны, сражался, пока силы не изменили ему. Через три дня его не стало.

Американцы покидали поле боя совсем не так, как предписывал военный устав – они бежали беспорядочной толпой, и ни один полк не сохранил свою целостность как боевая единица. Гейтс не попытался ни призвать это стадо к дисциплине, ни заново построить его, предпочтя перегнать его верхом на быстром коне. В тот вечер он добрался до Шарлотта, проделав путь в 60 миль, и 19-го числа достиг Хиллсборо, отмерив еще 120 миль. Как он позже объяснял, он отправился в Хиллсборо, чтобы обеспечить безопасность своей базы и реорганизовать армию. Большинство солдат не последовали за ним, предпочтя разойтись по домам.