Текст книги "Славное дело. Американская революция 1763-1789"

Автор книги: Роберт Миддлкауф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 58 страниц)

15. Война укреплений

I

В начале сентября 1776 года, через два месяца после подписания Декларации независимости, Джордж Вашингтон постарался донести до конгресса стратегию войны, которую вела его армия. Война эта, писал он, является «войной укреплений», «оборонительной» войной, в ходе которой американская армия пытается сохранить свое единство и избежать «генерального сражения», крупномасштабной битвы, которая может окончиться тотальным ее поражением. Озабоченность Вашингтона таким поражением была понятна: все лето он проникался пессимизмом, получая вести о катастрофической ситуации в Канаде, а 27 августа пессимизм перешел в отчаяние, когда Хау нанес американцам жестокое поражение на Лонг-Айленде. Будущее своих войск Вашингтон также видел в черном свете, так как армия, стоявшая на Манхэттене, готова была разбежаться: солдаты все чаще дезертировали, спеша домой, а Хау готовил следующий удар[596]596
  GW Writings. VI. Р. 28.


[Закрыть].

Хотя поражение и подсказывало мысль о переходе к обороне, Вашингтон смирился с этим задолго до того, как Хау выбил его с Лонг-Айленда. Разумеется, инстинктивно Вашингтон хотел наступать, ибо наступление будило храбрость, поднимало дух и возвращало честь, а все это, в свою очередь, вело к славе, но такие инстинкты, свойственные его юности, Вашингтон надежно держал в узде. Горький опыт, полученный во время Семилетней войны, научил его сдерживать свои порывы, этому же научало и штудирование трудов его современников – военных историков. В некотором смысле одна модель поведения, жажда славы, уступила место другой – доктрине благоразумия, владевшей умами европейских военачальников. Дремавшая глубоко внутри Вашингтона воинственность порой прорывалась сквозь броню самообладания, как, например, при осаде Бостона, когда лишь возражения генералов на военном совете не позволили ему послать войска по льду залива в решительную атаку на осажденных англичан.

В конце лета 1776 года осторожничать его побуждали разные причины – не только то, что генерал Хау дал понять, что Нью-Йорк это далеко не Бостон. Под Нью-Йорком в распоряжении Вашингтона всякий раз оказывалась, по сути дела, новая армия, которую нужно было обучать (потоки новобранцев, сновавших туда-сюда по его лагерю, не заканчивались), в то время как приходилось защищать главную гавань города, не имея флота. А противником его был генерал Уильям Хау, к которому как раз в июне стали подтягиваться подкрепления: порядка 30 000 солдат, транспорты и военные корабли под командованием его брата, лорда Ричарда Хау. У братьев Хау было гораздо больше людей и судов, поэтому они могли диктовать, где и когда развернется сражение. Вашингтон, по не вполне понятным причинам, считал себя обязанным защищать Нью-Йорк до последней капли крови. Конгрессу вскоре удалось вывести его из этого заблуждения, но не настолько быстро, чтобы не состоялось «генерального сражения», которого так не желал Вашингтон и в котором его войска потерпели сокрушительное поражение.

Итак, после Лонг-Айленда, когда он с минуты на минуту ожидал второго удара, Вашингтон садится писать письмо конгрессу, где рассчитывает изложить свое видение ситуации на театре военных действий. Оборонительная война осталась единственным возможным действием для его разбитой армии, но почему он называл ее «войной укреплений» (war of posts)? Почему было не сделать ее войной отступлений, когда армия начинает партизанскую борьбу, совершая набеги на позиции британцев, которые вечно будут отставать, скованные обозом и боязнью за свои магазины? И после того как Вашингтон и конгресс, казалось, поняли, что Британия планирует привести американские колонии к подчинению путем их военной оккупации, почему было не постараться поднять на борьбу население колоний?[597]597
  Письмо председателю конгресса от 8 сентября 1776 года ставит много подобных вопросов (Ibid. P. 27–32).


[Закрыть]

Если доктрина оборонительной войны диктовалась относительной слабостью американской армии, то выбранный метод обороны – война укреплений и фортов – проистекал из понимания Вашингтоном силы врага и возможностей своих собственных войск. Британцы контролировали моря и прибрежные территории, а в большинстве случаев и реки. Не допустить их перехода через Ист-Ривер и НортРивер (как называли Гудзон) казалось практически невозможным. Контроль над водными артериями позволял перебрасывать войска и достаточно быстро сосредотачивать их на различных участках. Вашингтон инстинктивно понимал всю важность концентрации сил и отдавал себе отчет в том, что его транспортные средства не идут ни в какое сравнение с вражескими. На суше английские войска также имели преимущество, так как были регулярной армией, дисциплинированными профессионалами, знавшими свое дело и применявшими свои навыки на практике как в неблагоприятных, так и в выигрышных ситуациях. Американская армия такую оценку получить не могла, во всяком случае со стороны ее командующего. Впрочем, Вашингтон никогда не жаловался на армию конгрессу, даже в конфиденциальной переписке. Все, что он мог себе позволить, было «мучительное» признание того, «что наши войска не смогут исполнять свой долг». Словом, ради которого Вашингтон составил эту туманную фразу, было «долг». Оценивая своих солдат не самым лестным образом, он имел в виду то, что его неопытной армии не хватает ответственности (или верности идеалам). Идти на самопожертвование заставляет чувство чести, и Вашингтон так никогда и не смог понять, почему некоторые люди нечувствительны к его зову. «Желание прослыть храбрым защитником не является достаточным стимулом в минуты, когда успех весьма неочевиден и сохраняется угроза попасть в руки врага», – с досадой сообщает он. Именно потому Вашингтон решил полагаться на «укрепления» – это было сделано не из-за тактических преимуществ, а для того, чтобы убедить американского солдата исполнять свой долг. Именно потому, что на «неопытную армию» нельзя было положиться, он избегал размещать войска на «открытой местности против сил, превосходящих их численно и морально». По его словам, он «ни на минуту не откладывал кирку и лопату» и признавал, «что не видел в своих войсках решимости любой ценой защищать даже самые мощные укрепления, что является необходимым для получения преимуществ от их возведения»[598]598
  Цит. по: Ibid. P. 28–29.


[Закрыть].

Почему неопытная армия Вашингтона раз за разом отказывалась принимать бой? Командующий объяснял это тем, что его солдаты были свободными людьми; такое объяснение наполняло его одновременно отчаянием и гордостью. Свободолюбие побудило их начать революцию, но именно оно парадоксальным образом делало из них плохих солдат. Свободолюбие, которое отмечал Вашингтон, оставило свой отпечаток на характере армии: американцы были свободными, но терпеть не могли ограничений и дисциплины, а именно дисциплиной крепка армия. Дисциплина была следствием упорного обучения, а упорное обучение требовало долгого срока службы. По ходу войны Вашингтон стал понимать, что дух свободы, переполнявший его соотечественников, не только ухудшает боевые качества его войск, но также препятствует созданию крупной регулярной армии и, в более широком смысле, политической организации населения колоний, столь необходимой для широкой поддержки фронта[599]599
  Другие аспекты организации армии будут рассмотрены ниже, особенно в главе 20.


[Закрыть].

Возможно, Вашингтон так никогда и не осознал несбыточности своего желания совершить революцию силами современной регулярной армии, установить независимость Америки с помощью организации, систематически подавлявшей независимость ее членов. Однако он никогда не отказывался от своих надежд: он страстно верил в американское дело и определял его так же, как и все наиболее просвещенные его сторонники – как борьбу за права человека. Если перенести эти права на личностный уровень и поведение отдельного человека, они не обязательно должны разлагать волю и дисциплину армии, если, естественно, речь идет о настоящей армии, где выполняются приказы и солдаты сознают свой долг. Но разве стоит ожидать от разношерстных личностей, составлявших ополчение, чтобы они отчаянно сражались и стойко держали фронт, когда их жизни угрожает опасность? Они должны сражаться, настаивал Вашингтон, за свою честь, славу и признание – все те аристократические добродетели, которые свободные люди любого сословия могут ценить, если их этому научить. Свободные люди могут сражаться как за свою честь, так и за общее великое дело. Но они не смогут сражаться, находясь в своем нынешнем состоянии – в виде ополчения с его местническими устремлениями, некомпетентными избираемыми офицерами, пренебрежением к дисциплине и коротким сроком службы[600]600
  Высказывания Вашингтона об ополчении см.: GW Writings. VI. P. 4–5, 6, 32, 38.


[Закрыть].

Недоверие Вашингтона к гражданским лицам под ружьем было настолько велико, что он не допускал и мысли о том, чтобы поднять на войну все население страны, так что идея эта с успехом была реализована только двадцать лет спустя в ходе Французской революции. Вашингтона не пугали призраки социальной революции и классового переворота – он просто не рассматривал такую возможность. Народ, вследствие недостатка исполнительности и неспособности жертвовать собой во имя организованности и дисциплины, виделся ему беспомощным. Лучшее, что можно было сделать в ходе Войны за независимость, – это создать постоянную армию из свободных людей, лишенных худших черт характера, которые заложены в свободолюбии. По мнению Вашингтона, такие люди превзойдут обычных наемников – у них есть цель, и если удастся пробудить в них чувство чести, то они смогут стать чем-то вроде регулярной армии. Но пока в его распоряжении такой армии не было, все, что ему оставалось делать, это возводить укрепления, защищая брустверы, валы и траншеи, так как гражданским добровольцам, проходившим в бесконечном круговороте через его лагерь, катастрофически недоставало гордости и чести. Поэтому война укреплений оставалась для Вашингтона единственным выходом.

II

Стратегии британцев, в свою очередь, недоставало простоты стратегии противника. Пока Хау не эвакуировал Бостон в марте 1776 года, у кабинета министров вообще не существовало никакого общего плана ведения войны. Мало того, можно высказать предположение, что такого плана так и не появилось. Проблемы британцев состояли в том, что в 1775 году, после Лексингтона, у них не было понимания того, что происходит, а без такого понимания ни о какой стратегии не могло быть и речи. Хау сидел запертым в Бостоне едва ли не год; все это время король знал, чего он хочет: подчинения колоний собственной и парламентской власти. В конце концов, полагал он, все должно вернуться к началу, до нагнетания ситуации, начавшегося в 1764 году. Норт не казался человеком, который мог бы добиться удовлетворявшего короля решения, но, будучи государственным мужем, он стал действовать в этом направлении. Лорд Джордж Джермен, заменивший Дартмута на посту госсекретаря по делам Америки, разделял энтузиазм короля, стремившегося нанести американцам поражение, а затем вновь присоединить их к империи, но, как и другие члены правительства, не имел ясного представления, как превратить желание военной победы в реальную победу над Америкой[601]601
  О британской стратегии см.: Willcox W. В. Portrait of a General. P. 42–43, 94–97; Willcox W. В. Why Did the British Lose the American Revolution? // Michigan Alumnus Quarterly Review LXII. 1956. P. 317–324. Также см.: Mackesy P. The War for America 1775–1783. Cambridge, Mass., 1965. P. 32–40 (и в других местах).


[Закрыть].

Частично проблемы правительства были обусловлены выбором метода ведения войны. Адмирал Ричард Хау, осуществлявший общее руководство всеми силами в Америке, был человеком выдающихся способностей и значительного влияния. Лорд Хау с 1758 года находился во главе располагавшей большими связями семьи Хау, став четвертым виконтом Хау после гибели своего старшего брата. Члены семьи периодически занимали важные посты, а некоторые многие годы заседали в парламенте. Также они пользовались расположением при дворе; так, мать Хау после замужества получила ренту от Георга I, а позже вошла в придворный штат. Адмирал Ричард, лорд Хау, также занимал при дворе видное положение; во время Семилетней войны на его эскадре служил брат Георга III; королева Шарлотта была крестной матерью его старшей дочери, а сам король прислушивался к его суждениям по вопросам военного флота[602]602
  Gruber I. D. The Howe Brothers and the American Revolution. New York, 1972. P. 45–53, 56–59, 72–80 (и в других местах).


[Закрыть].

Несмотря на свои достоинства и дружбу с королевской четой, Хау держался в стороне от политики, был независим в суждениях и отказывался поддерживать политику принудительных мер против колоний. Вместо этого он слыл сторонником примирения и оставался на своих позициях вплоть до назначения командующим вооруженными силами в Америке. Он проникся уважением к Америке и американцам, по всей видимости, после того как на деньги Массачусетса в Вестминстерском аббатстве был установлен памятник его брату Джорджу Огастесу, третьему виконту Хау, погибшему в сражении при Тайкондероге в 1758 году.

В феврале 1776 года король назначил лорда Ричарда Хау главнокомандующим в Америке, несмотря на его политические взгляды. Кабинет министров хотел во что бы то ни стало покорить колонии, и весной адмирал получил недвусмысленные инструкции на этот счет. Ему запрещалось вступать в переговоры, пока колонии не признают верховную власть парламента без всяких условий и ограничений. В инструкциях, данных Хау, также оговаривались и шаги, которые он должен был предпринять: прекращение любой торговой деятельности колоний, блокада американских портов и уничтожение всех военных кораблей, складов и укрепленных сооружений врага.

Примерно в это же время Джермен достиг взаимопонимания с Уильямом Хау, командующим сухопутными войсками в Америке. Джермен уже не меньше года был убежден, что Нью-Йорк должен оставаться основной целью операции на суше. Хау был согласен с этим, а также с тем, что туда нужно переправить части из Галифакса, присоединить к ним небольшой отряд Клинтона из Каролины и укрепить их большой армией, посланной из Англии. Таким образом, к лету в распоряжении Хау в районе Нью-Йорка могло оказаться порядка 30 000 человек. Эта армия должна была двигаться вверх по Гудзону на соединение с небольшим отрядом из Канады под командованием Карлтона. Если Вашингтон решится воспрепятствовать этому маневру, то две армии окружат его и полностью уничтожат. В случае же отхода американцев «красные мундиры» вступят в колыбель мятежа, Новую Англию, и покорят ее. Главной стратегической целью было разделение колоний надвое, после чего покорение колоний к югу было неизбежно.

Соответствовала ли такая стратегия целям и задачам кабинета – вопрос открытый и неразрешимый. Если бы британцам удалось разбить армию Вашингтона, отрезать Новую Англию, привести к «покорности» ее и другие колонии, стали бы они реставрировать свою американскую империю в прежнем объеме? Вполне вероятно, что они столкнулись бы с упорным скрытым противостоянием, которое в конечном итоге вылилось бы в более кровопролитную и жестокую войну. Но даже если бы все закончилось миром, то цена торжества законности и нравственности была бы слишком высока и сделала владычество в колониях бесполезным: в народе, чья созидательная энергия подавляется насильно, тлел бы огонь неповиновения.

Как уже упоминалось, стратегия на лето 1776 года имела гораздо более существенный изъян: она не учитывала того, что Уильям Хау боялся рисковать своей армией в генеральном сражении. После высадки на Статен-Айленде в начале июля его солдаты оставались там в бездействии на протяжении семи недель. Храбрость Хау никуда не делась, но он опасался, что потеря армии может положить конец пребыванию британцев в Америке. Таким образом, Вашингтон и Хау боялись примерно одного и того же, и тревога их основывалась на скудости сил. Хау одну за другой выискивал причины не ввязываться в сражение: так он уверял, что в войсках не хватает походных котлов для кухни, что неблагоприятно скажется на здоровье солдат. Кроме того, он жаловался, что его солдат нельзя заменить: «а это тот ресурс, в котором Америка сможет черпать силы для национальной армии»[603]603
  Цит. по: Mackesy P. War for America. P. 85.


[Закрыть]. Хау был не одинок в этом убеждении: например, лорд Перси, спасший от уничтожения британский корпус при Конкорде в предыдущем году, летом 1776 года писал: «Наша армия настолько мала, что мы просто не можем позволить себе победу». Генерал-адъютант Перси озвучил мнение, которое гуляло по действующей армии после начала боевых действий: «нас уничтожат по кусочкам», а генерал Уильям Мюррей, также находившийся вдалеке от событий, на Менорке, писал после битвы при Банкер-Хилле, что «американцам стоило бы проигрывать по сражению каждую неделю, пока британская армия не иссякнет; может быть, наши войска и непобедимы, но они не бессмертны». Мюррей подытожил проблемы Хау сакраментальным военным афоризмом того времени: «Итоги всякого сражения, по меньшей мере, неопределенны»[604]604
  Ibid.


[Закрыть].

III

Когда Вашингтон в апреле повел свою армию от Бостона к Нью-Йорку, он мало задумывался о нежелании британцев вступать в бой. Нью-Йорк или возможное сражение мало его занимали, хотя он и предполагал, что в один прекрасный день англичане двинутся на среднеатлантические колонии. В настоящее время его больше заботил канадский театр, где он надеялся, что американцы перехватят инициативу, и если не захватят Квебек, то по крайней мере помешают британцам отрезать Новую Англию от остальных колоний. Он опасался, что Хау проплывет по реке Святого Лаврентия и отбросит остатки измученного отряда Арнольда и подкреплений, отправленные туда по приказу конгресса. Правда, ему придавало уверенность то, что новый командующий осадой Квебека генерал-майор Джон Томас был способным офицером. К сожалению, Томас, прибывший под Квебек 1 мая 1776 года, уже через месяц, 2 июня, скончался от оспы.

Канада забирала лучших из лучших среди американских командиров – бригадный генерал Дэвид Вустер, заменивший Томаса, был мало того что некомпетентным – он даже не осознавал этого. Июнь стал смертоносным месяцем не только для генералов, но и для простых солдат. Как только река Святого Лаврентия весной разлилась и на деревьях набухли первые почки, американский отряд в 2000 штыков под командованием бригадного генерала Уильяма Томпсона атаковал позиции противника под Труа-Ривьер. Британцы легко отразили наскок, а затем окружили отряд и почти без боя взяли всех в плен. Неделю спустя Арнольд отвел жалкие остатки своего отряда, всего три сотни человек, от Монреаля к Иль-о-Нуа. Там он нашел 7000 американцев, не меньше половины из которых были больны или ранены. К концу месяца об этих бедствиях узнал и Вашингтон[605]605
  Ward С. I. P. 196–201; Freeman D. S. GW. IV. P. 121–122.


[Закрыть].

Уильям Хау прибыл в Нью-Йорк также в июне. Британские военные корабли и транспорты были замечены с косы Сэнди-Хук еще 29 июня, а 3 июля основные силы высадились на Статен-Айленде. Через два дня стало ясно, что британцы также придают большое значение киркам и лопатам, так как войска на Статен-Айленде стали окапываться там. За полтора месяца прибыло еще немало кораблей, доставив 12 июля Ричарда Хау и войска из Галифакса, Англии и Южной Каролины. К середине августа в Нью-Йорке собралось 32 000 человек, включая 8000 гессенских наемников.

Сам Вашингтон наблюдал за этими приготовлениями спокойно, но от других военачальников поступали взволнованные донесения. Его солдаты в ожидании вражеского десанта воздвигали укрепления на южной оконечности Манхэттена. Бруклин-Хайте на Лонг-Айленде считались ключом к Нью-Йорку, поэтому американцы сооружали траншеи и там. Армия нуждалась не столько в укреплениях, сколько в свежих силах, и Вашингтон решил обратиться к конгрессу, а в ожидании неминуемой атаки британцев проводил и тактическое обучение солдат. Этим летом в полном масштабе проявилось умение Вашингтона не пренебрегать деталями, умение уделять внимание как глобальным целям, так и малому. Многим солдатам требовалась огневая подготовка, и в начале июля он приказал каждому солдату сделать по два залпа – упражнение необременительное, но большего количества тренировочных патронов просто не было. Также Вашингтон приказал офицерам и солдатам совершать марш-броски от лагерей к траншеям, чтобы, когда начнется наступление врага, они были знакомы с рельефом местности. Солдатам вменялось в обязанность наполнять свои фляги каждый вечер, так как бой мог начаться в любой момент, и у них не было бы возможности сделать это. Кроме того, Вашингтон приказал снять свинец с крыш зданий – армии требовались пули; порох и кремни были в дефиците, несмотря на все усилия пополнить их запасы[606]606
  GW Writings. V. P. 198–199, 201, 205, 209, 230.


[Закрыть].

В конце концов настала очередь и морального духа. В начале месяца до армии дошли слухи о принятии Декларации независимости. Каких-то масштабных празднований не было, но, когда 9 июля штаб-квартира получила официальное подтверждение, Вашингтон выстроил войска и зачитал Декларацию вслух. Весь следующий месяц он рассылал приказы, едва ли не проповеди, где напоминал солдатам о великом деле, частью которого они являются, – защите завоеваний свободы. Армия защищает не только права американцев, говорил он, но и естественные права каждого человека. Ближе к концу августа Вашингтон получил возможность повторить свои патриотические призывы с еще большей страстью. На рассвете 22 августа Хау приступил к высадке крупного отряда со Статен-Айленда на Лонг-Айленд в районе бухты Грейвсенд-Бей. Первую часть десанта, состоявшую из легкой пехоты, гренадеров и корпуса гессенцев полковника Карла фон Донопа, возглавили Клинтон и Корнуоллис. С моря высадку прикрывали четыре фрегата. К середине дня было доставлено 15 000 человек и 40 орудий, а 25 августа прибыли еще две бригады гессенских гренадеров под командованием генерала Филипа фон Хайстера, ветерана Семилетней войны[607]607
  Freeman D. S. GW. IV. P. 132–134; Ward С. I. P. 211–212.


[Закрыть].

Поначалу Вашингтон недооценил размеры вражеской группировки на Лонг-Айленде, а также не понял намерения Хау, в течение двух-трех дней полагая, что вся высадка является ложным маневром, призванным отвлечь внимание американцев от Нью-Йорка. По мнению Вашингтона, стоило ему двинуться к Лонг-Айленду, как Хау возьмет лишенный защитников город с моря. Эти опасения были резонны, но они плохо соотносились с задачами американцев на Лонг-Айленде и с видением Вашингтоном системы обороны Нью-Йорка. Он решил укреплять Бруклин-Хайте, потому что понимал, что они господствуют над южной оконечностью Манхэттена, точно так же как Дорчестер-Хайтс господствовали над Бостоном. Исходя из этого он решил разделить свою армию, притом что Хау контролировал все подходы с моря и мог воспользоваться этим, чтобы изолировать американцев на обоих островах. Цель Вашингтона была практически невыполнимой, учитывая отсутствие у него флота[608]608
  Ward С. I. 213–214. Письма Вашингтона см.: GW Writings. V.


[Закрыть].

Чтобы удержать Бруклин-Хайте, американцы окопались близ Бруклин-Виллидж; их правый фланг расположился к югу от Гованус-Крик, а фронт изгибался к северу от Уоллабаут-Бей – и на том и на другом участке были соленые болота, обеспечивавшие естественную защиту. В миле от этой линии протянулись высоты Гуан – гряда холмов высотой 100–150 футов, покрытых частым кустарником и лесом. Южная сторона, повернутая от Бруклина, составляла возвышенность в 80 футов – она считалась непроходимой благодаря рельефу и частоколу деревьев. Деревья также препятствовали доставке конными упряжками орудий на вершины холмов. Между холмами Гуан пролегало четыре прохода: прибрежный близ Гованус-Крик (там стоял правый фланг американцев), Флэтбуш в миле к востоку, Бедфорд еще в одной миле и Джамейка – в трех. Знание местности американцами исчерпывающим, наверное, не было, но Вашингтон в общих чертах понял свои тактические возможности еще до высадки британцев. Решение оборонять Гуан было разумным, так как Хау должен был растянуть свои порядки, что в какой-то степени нивелировало бы его преимущество в живой силе. Если бы британцам позволили сконцентрировать ударный кулак против Бруклин-Хайте, они неминуемо бы смяли серьезно уступавшую им по численности американскую армию. Однако если план Вашингтона можно было назвать логичным, то диспозицию его войск – нет, так как ему не удалось обезопасить свой левый фланг. До некоторой степени вину за это должен нести генерал Салливан, центр и левый фланг – проходы Флэтбуш, Бедфорд и Джамейка – были зоной его ответственности, но он оставил самый восточный проход, Джамейку, без защиты (не считать же таковой патруль из пяти человек).

На следующий день после высадки Хау Вашингтон, ничего не зная о положении своей группировки на Лонг-Айленде, послал туда еще шесть полков и выпустил приказ, содержавший настоятельную просьбу своим солдатам «вести себя как подобает мужчинам». Хотя очередная «проповедь» Вашингтона сводилась к защите «дела» («Приближается час, когда от чести и успеха нашей армии будет зависеть безопасность нашей истекающей кровью отчизны»), там содержались угрозы, ссылки на недавнюю историю и инструкции, как вести себя под огнем врага. «Офицеры и солдаты, помните, что вы являетесь свободными людьми, сражающимися за ценности свободы! Рабство уготовано вам и вашим потомкам, если вы не будете вести себя, как положено мужчинам! Вспомните, как жестокие захватчики ни в грош не ставили вашу храбрость и ваш дух, проявившиеся под Бостоном, Чарлстауном [отсылка к Банкер-Хиллу. – Примеч. авт.] и в других сражениях! Помните, что вы – храбрые люди, сражающиеся за свою собственную страну ради достойнейшего из всех возможных дел против презренных наемников»[609]609
  GW Writings. V. P. 479.


[Закрыть].

«Презренными наемниками», безусловно, считались гессенцы. Вашингтон постарался донести до своих солдат, как нужно поступать с ними и с их английскими хозяевами: «Будьте хладнокровными и решительными, не стреляйте издалека, ждите приказа своих офицеров». Вашингтон настолько сомневался в боевом духе своих солдат, что приказал немедленно расстреливать «симулянтов», тех, кто «сложит оружие» или «побежит с поля боя без приказа». Он надеялся, что в его «армии не наймется таких негодяев, наоборот, каждый солдат будет стремиться победить или умереть, предоставив решать это небесам, но каждый будет вести себя храбро и решительно. Тот, кто проявит себя с особенной доблестью и будет добросовестно исполнять все приказы, может рассчитывать на поощрения и награды. Если армия будет вести себя, как все наши храбрые соотечественники в других частях Америки (а я не сомневаюсь, что так и будет!), то одержит славную победу, спасет свою страну и покроет себя неувядаемой славой»[610]610
  Ibid. P. 480.


[Закрыть].

Упоминание о Чарлстауне или Банкер-Хилле было мудрым шагом, так как вызывало в памяти вид «красных мундиров», сперва превратившихся в окровавленное месиво, а затем позорно бежавших на кораблях из гавани. Вашингтон никогда не упускал случая призвать к доблести во время битвы, а также к ее неизменному спутнику – «неувядаемой славе»; он всегда напоминал об этом своим войскам, хотя, несомненно, надежды его не были слишком велики[611]611
  В своих обращениях к войскам он никогда не проявлял разочарования.


[Закрыть].

Хау, скорее всего, не говорил со своими войсками в таком ключе, более того, он не был уверен, что отстаивает какое-то великое дело. Иногда он хвалил своих солдат перед строем, а затем приказывал им примкнуть штыки и готовиться к схватке – сугубо профессиональная рекомендация. Сейчас же на Лонг-Айленде он делал то, что так часто у него хорошо получалось – то есть ничего не делал до 25 августа[612]612
  Diary of Frederick Mackenzie. 2 vols. Cambridge, Mass., 1930. I. P. 45.


[Закрыть].

Лишь во второй половине дня 26 августа Хау решился наступать. Драгуны и легкие пехотинцы Клинтона шли в авангарде, Корнуоллис с гренадерами и двумя пехотными полками в сопровождении артиллерии находился в резерве, сам же Хау вместе с Перси двигался с основными силами. Армия направилась проселочными дорогами к проходу Джамейка. В три часа утра Клинтон достиг прохода, взял в плен пять ошарашенных американцев, и «красные мундиры» хлынули через проход. К рассвету англичане вышли на дорогу Бедфорд-роуд, шедшую на запад, в тыл позициям американцев на гряде Гуан. Они маршировали сосредоточенно и тихо, пилили, а не рубили деревья, когда требовалось расширить дорогу для прохода обоза и артиллерии, и старались не обнаруживать себя, пока американцы не окажутся в ловушке[613]613
  Ward C. I. P. 216–230.


[Закрыть].

Волноваться им было не о чем: примерно в то же время, когда Клинтон подошел к проходу Джамейка, генерал Джеймс Грант совершил набег на правый фланг американцев, находившийся в районе Гованус-роуд. Вялая перестрелка началась в районе трех часов утра, и Уильям Александр Стерлинг (которого в армии прозвали Лорд), командовавший силами американцев на этом участке, начал готовиться к большой атаке. В центре фронта гессенские канониры Хайстера принялись обстреливать Флэтбуш, чтобы удержать Салливана и его части там и у Бедфорда на месте. Все сложилось для англичан как нельзя лучше: к 9 утра Хау и его силы достигли Бедфорд-Виллидж и обнаружили свое присутствие залповым огнем. Это послужило сигналом для егерей Хайстера, прорвавшихся через проход Бедфорд и захвативших мост. Сторожевые посты Салливана сдались почти сразу, и уже через час его солдаты были обойдены с флангов.

Отряды Стерлинга на правом фланге – необученный мэрилендский полк Уильяма Смолвуда и делавэрский полковника Джона Хаслета – сражались упорно. Это было их боевым крещением, они ничего не знали об особенностях рельефа Лонг-Айленда, так как прибыли всего день назад, но они стояли насмерть в течение двух часов. Вскоре к ним присоединились пенсильванцы и янки из Коннектикута. Стерлинг не выстраивал их за деревьями и камнями, а развернул на открытом участке, заставив сражаться на европейский манер. Около 11 часов утра они попали в почти полное окружение, после чего Стерлинг отвел большую часть войск через Гованус-Крик и «непроходимые» болота к Бруклину. Для прикрытия он оставил лишь часть мэрилендцев Смолвуда и возглавил их лично. Корнуоллис находился у него в тылу и с левого фланга, но Стерлинг повел 250 мэрилендцев в наступление, шесть раз атаковав гренадеров Корнуоллиса, пока его отряд не был сметен огнем превосходящих сил англичан. К полудню 27 августа все было кончено. Хау отбил холмы Гуан и оттеснил потрепанные войска Вашингтона к Бруклин-Виллидж.

Хау не воспользовался плодами своего успеха, несмотря на энтузиазм солдат, почти не понесших ущерба и почувствовавших вкус победы. Во второй половине дня Вашингтон пытался привести в порядок свою разбитую армию. На следующий день, 28 августа, по-прежнему преисполненный решимости удерживать Бруклин-Хайте, он переправил три полка с Манхэттена на Бруклин. Этим же вечером Хау начал сооружать траншеи и брустверы близ вражеских позиций. Это было обычной тактикой ведения осадной войны, хотя англичанам противостоял не хорошо укрепленный противник, а павшие духом разрозненные отряды, кое-как вырывшие траншеи и которым отчаянно недоставало палаток, пищи и других припасов. В этот же день задул норд-ост с дождем, промочившим до нитки обе армии и сделавшим американцев особенно уязвимыми для штыковой атаки, которую любили британские гренадеры и легкие пехотинцы[614]614
  Ibid. P. 232.


[Закрыть].

Уже 29 августа Вашингтон понял, сам или с помощью своего военного совета, безнадежность защиты своих позиций. Необходимо было эвакуировать Лонг-Айленд, пока не уляжется ветер и адмирал Хау не введет свои фрегаты в Ист-Ривер, после чего капкан для американцев захлопнется. Под покровом ночи на 30 августа два массачусетских полка, солдаты которых были привычны к плаванию на малых судах, перевозили армию через реку в Нью-Йорк. Всего было переправлено 9500 человек и большинство орудий (несколько самых тяжелых, по сообщению Вашингтона, увязли в грязи по самые ступицы), а также провиант, оборудование и лошади. Происходящее осталось незамеченным врагом. Эвакуация была проведена блестяще, за что Вашингтон заслуживает похвалы не в меньшей степени, чем критики за катастрофу 27 августа[615]615
  Freeman D. S. GW. IV. P. 173–175.


[Закрыть].