Текст книги "Славное дело. Американская революция 1763-1789"

Автор книги: Роберт Миддлкауф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 58 страниц)

Как и в Пенсильвании, нью-йоркские группировки старались извлечь выгоды из разногласий с империей. Легислатура готовилась к выборам, когда Массачусетс отправил свое циркулярное письмо. Ливингстоны выстояли на выборах в марте 1768 года, хотя их влияние на ассамблею и ослабло в результате поражения одного из руководителей, Роберта P. Ливингстона из округа Датчесс. Другой предводитель в Нью-Йорке – Джон Морин Скотт – также потерял свое место в ассамблее. Проблема Ливингстонов заключалась в их репутации: по их наущению ассамблея согласилась с Квартирьерским актом и поддержала использование регулярной британской армии против арендаторов в сельских районах штата, восставших в 1766 году[327]327
  Jensen M. The Founding. P. 262.


[Закрыть].

Деланси, явно ничуть не более «патриотичные», чем Ливингстоны, увидели в циркулярном письме возможность потеснить своих противников. Поняв, что губернатор Мур распустит ассамблею, если она поддержит циркулярное письмо (что, разумеется, означало бы новые выборы), Деланси решили побудить ассамблею начать действовать. Сначала им недоставало депутатских голосов, но благодаря удачному, хотя и несколько неуклюжему использованию прессы, массовых собраний и сжигания чучел массачусетского губернатора Бернарда им удалось привлечь на свою сторону достаточное число представителей, чтобы убедить ассамблею поддержать конституционный порыв народа и присоединиться к циркулярному письму. Ни одному представителю не хотелось, чтобы его заклеймили как «врага страны» – такой ярлык Деланси вешали на тех, кто отказывался открыто бросить вызов лорду Хиллсборо. Как только губернатор Мур узнал о действиях ассамблеи в конце декабря, он распустил ее и вскоре назначил новые выборы, которые Деланси успешно выиграли. Всем стал вполне ясен практический смысл нового патриотизма[328]328
  Ibid. P. 262–264.


[Закрыть].

III

За действиями официальных органов, чьи петиции, обращения, протесты и циркулярные письма на первый взгляд кажутся далекими от чувств простых людей, стояло народное недовольство, которое вскоре перерастет в гнев. Обеспокоенность этой анонимной массы новой британской политикой действительно помогла склонить общественные институты к активным действиям. В Виргинии, где делегатами были составлены решительные резолюции, «всякие фригольдеры» из нескольких округов собрались и составили собственные петиции против приостановки работы нью-йоркской ассамблеи, в котором они видели «пагубную тенденцию… угрожающую привилегиям свободного народа», клеймя Квартирьерский акт и пошлины Тауншенда как «жестокие и антиконституционные»[329]329
  Jour. Va. Burgesses. XI. P. 145–146.


[Закрыть].

Эти и подобные петиции принимались на небольших неформальных собраниях, организуемых людьми без высокого социального статуса или постов, но болеющих за свои и народные интересы. В течение следующих трех лет все больше и больше таких людей включались в политическую деятельность. Протесты против Британии ширились, чему способствовала атмосфера цейтнота и кризиса, а также тот факт, что официальные органы всех уровней оказались неспособны защищать интересы американцев настолько действенно и страстно, насколько того требовала общественность. Это расширение участия, однако, происходило медленно и неравномерно, как, например, в ходе движения против ввоза британских товаров в 1768 и 1770 годах.

Экономическое сдерживание в виде отказа импортировать британские товары сработало тремя годами ранее, а теперь, в 1768 году, официальные и неофициальные органы снова обратились к этой мере. Как и следовало ожидать, первые попытки заключить «антиимпортный пакт» были сделаны в Бостоне. Клика (Junto), как называли собравшуюся вокруг Сэма Адамса группу, сначала попробовала добиться этого на городском собрании в октябре 1767 года; в отсутствие легислатуры этот город, ставший своего рода вождем провинции, оказался для этого вполне подходящим местом. Купцы, которые ранее уже выразили свое негативное отношение к прекращению торговли, пришли на собрание в достаточном количестве, чтобы провалить предложения о запрете на торговлю с Великобританией до отмены новых налогов. Лучшее, чего смогла добиться клика, было добровольное соглашение об отказе от потребления, связывавшее лишь тех, кто подписался не использовать определенный перечень британских товаров, в который вошли даже не все облагаемые пошлинами изделия. Горожане также решили стимулировать местные мануфактуры и выделили бумагу и стекло в качестве особенно важных для внутреннего производства[330]330
  BRC, Reports. XVI. P. 222–224. Выражения, цитируемые в следующем абзаце, взяты оттуда же (Р. 227–229).


[Закрыть].

Город горячо рекомендовал всей провинции присоединиться к этому соглашению. Его подписанты предлагали поощрять «трудолюбие» местных жителей, чтобы ограничить рост популярности британских «предметов роскоши», убрать «излишества». Это был язык протестантской этики, апеллировавший к ценностям, все еще глубоко укорененным в культуре Новой Англии и лишь чуть менее – в культуре срединных и южных колоний, где позже тоже появились соглашения, запрещающие ввоз английских товаров. Сила этого языка, вероятно, оказывала наибольшее воздействие на небольшие города, где протестантизм был еще почти не тронут городской модой. Так или иначе в течение следующих трех месяцев по всей Новой Англии города начали брать пример с Бостона, обязуясь бойкотировать британский импорт.

Неизвестно наверняка, действительно ли народные лидеры в Бостоне верили, что этот бойкот повлияет на британскую политику. Но в начале 1768 года они надавили на купцов, чтобы те начали сворачивать импорт из Великобритании. Впрочем, некоторые купцы сделали это по собственной воле, например, Джон Роу написал в своем дневнике, что пошлины Тауншенда «не менее опасны, чем Акт о гербовом сборе»[331]331
  Diary of John Rowe. P. 63.


[Закрыть], и в марте он вместе с другими купцами согласился на один год ограничить большую часть британского импорта. Это соглашение так и не вступило в силу, поскольку бостонские купцы решили не соблюдать его условия, пока к ним не присоединятся их конкуренты из Нью-Йорка и Филадельфии. К середине апреля практически все нью-йоркские купцы подписали аналогичный договор, но в июне (это был крайний срок, установленный ими) купцы Филадельфии отказались примкнуть к ним, несмотря на уговоры Джона Дикинсона[332]332
  Ibid. P. 65–66; Andrews Ch. М. The Boston Merchants and the Non-Importation Movement // CSM, Pubs. 19. Boston, 1918. P. 204–206.


[Закрыть].

Дело было не в жадности или «непатриотичности» филадельфийских купцов. Нельзя сказать, что им недоставало принципиальности или что их устраивали новые пошлины. Просто они были более независимы, в том числе от настроений масс, чем их коллеги из Бостона и Нью-Йорка. Хотя в Филадельфии толпа громко заявила о себе еще три года назад, этот город и тогда не содрогался в конвульсиях, как Бостон и Нью-Йорк. При этом одна важная фракция (партия квакеров, которую возглавляли Франклин и Галлоуэй), тянувшая время в ожидании королевской хартии, ослабила или как минимум расколола общественное мнение. Таким образом, в этой атмосфере пусть не братской любви, но умеренности купцы Филадельфии были способны защищать свои торговые права и прибыли, даже несмотря на то, что они презирали узурпаторские действия парламента[333]333
  Hutson J. H. Pennsylvania Politics, 1746–1770. Princeton, 1972. P. 2219–2224.


[Закрыть].

Ситуация между тем становилась все мрачнее во всей Америке, а бойкот британских товаров распространился на все колонии, кроме Нью-Гэмпшира. Как и раньше, главный импульс исходил от Бостона. Почему бостонские купцы решили составить очередное соглашение, понять нетрудно. Они оставили свои первоначальные усилия лишь после того, как Филадельфия дала задний ход. Теперь же, 1 августа, новая попытка выглядела многообещающей и даже необходимой, так как отвращение к циркулярному письму Хиллсборо набирало силу. Еще важнее было то, что город пережил мятежи протав вымогательств таможенных комиссаров и прислушивался к разговорам о скором прибытии британских войск. Купцы неоднократно встречались для обсуждения своих проблем летом 1768 года, а 1 августа договорились прекратить ввоз большинства британских товаров на один год начиная с 1 января. Свои подписи на соответствующем документе поставили 60 или 62 купца, а через несколько дней их примеру последовали почти все оставшиеся, сколько их было в городе[334]334
  Diary of John Rowe. P. 68; Andrews Ch. M. Boston Merchants. P. 206–208.


[Закрыть].

Ближе к концу августа купцы Нью-Йорка одобрили соглашение о прекращении импорта британских товаров с 1 ноября вплоть до отмены пошлин Тауншенда. Вместе с бостонским это нью-йоркское соглашение поставило Филадельфию в центр внимания. Газеты Нью-Йорка и Бостона печатали письма и статьи с нелестными словами о несознательности филадельфийских купцов, да и частная переписка наверняка была не менее резкой. Несмотря на это, филадельфийцы медлили до марта 1769 года, когда наконец заключили соглашение, похожее на нью-йоркское. Большинство купцов подписали его в течение пары недель, и их пример воодушевил их партнеров в близлежащем округе Ньюкасл (Делавэр) пойти на аналогичный шаг в конце августа. Купцы из Нью-Джерси открыто признавали важность мер, принятых в Пенсильвании и Нью-Йорке, но не спешили с формальными соглашениями вплоть до июня 1770 года, хотя, возможно, какие-то ограничения они все же ввели еще до этого. Они публично поддержали общее движение в ответ на массовые собрания в Нью-Брансуике и округе Эссекс[335]335
  Andrews Ch. М. Boston Merchants. P. 210–214. Также см.: Schlesinger А. М. The Colonial Merchants and the American Revolution, 1763–1776. New York, 1957.


[Закрыть].

Пока Филадельфия теряла время, решение о бойкоте импорта набирало поддержку в большей части Новой Англии, за примечательным исключением вечно вольнодумного Род-Айленда, а также Нью-Гэмпшира. Во многих городах Массачусетса и Коннектикута частные организации купцов и городские собрания объявляли о поддержке бойкота. Иногда действовала лишь одна из групп, но в любом случае город тем самым обязывался не ввозить и не потреблять товары из Британии. Эти соглашения также подразумевали своего рода санкции, как, например, в Норвиче (Коннектикут), где городское собрание пообещало «критиковать всех, кто осмелится расстроить эти добрые замыслы, и не вести переписку с теми купцами, которые рискнут нарушить эти обязательства». К осени 1769 года ассамблея Коннектикута дала свое добро в форме резолюций в поддержку бойкота[336]336
  Caulkins F. M. History of Norwich, from Its Possession by the Indians to 1873. New London, Conn., 1874. P. 369.


[Закрыть].

Южные колонии почти не отставали, несмотря на существование в них, особенно в Виргинии и Мэриленде, значительных групп шотландских посредников, представлявших британские торговые дома. Другие купцы, в основном урожденные американцы, соглашались со своими собратьями из северных колоний в том, что бойкот импорта требует от них великих жертв, и все же Виргиния начала действовать в мае 1769 года, Мэриленд – в июне, Южная Каролина – в июле, Джорджия – в сентябре, а Северная Каролина – в ноябре[337]337
  Andrews Ch. М. Boston Merchants. P. 215–221.


[Закрыть].

Джордж Вашингтон ускорил принятие решения в Виргинии, отправив копию филадельфийского пакта своему соседу Джорджу Мейсону и предложив в мае, чтобы палата горожан взяла инициативу в свои руки. Когда делегаты собрались на заседание, они почувствовали себя обязанными снова раскритиковать парламентское налогообложение и подтвердить готовность отстаивать свои притязания. Губернатор Ботетур решил помешать им проделать такое у него под носом и распустил палату, прежде чем ей удалось достичь соглашения. Ничуть не смутившись, бывшие делегаты встретились как частные лица в доме Энтони Хэя из Вильямсбурга и присоединились к договору о бойкоте большей части импорта из Британии. Эти виргинцы не стали связывать себя столь же жестко, как северные подписанты, однако доказали серьезность своих намерений, запретив с 1 ноября ввоз рабов. Кроме того, они пообещали не закалывать ягнят, отнятых от матки, до 1 мая того или иного года. Этот запрет должен был стимулировать производство шерсти для местных мануфактур. Все эти ограничения должны были оставаться в силе до отмены законов Тауншенда[338]338
  Schlesinger А. М. Colonial Merchants. P. 135–137. Виргинские резолюции см.: TJ Papers. I. P. 27–31.


[Закрыть].

В то время как антиимпортные действия Виргинии начались в центре (в палате горожан) и распространились на округа, в Мэриленде, напротив, движение началось с округов, а затем уже вся колония достигла консенсуса. Здесь этот процесс получил толчок, по всей вероятности, в Балтиморе, где в марте 1769 года группа купцов (после долгих увещеваний филадельфийских новообращенных) пообещала не импортировать британские товары до отмены законов Тауншенда. Через два месяца к такой же договоренности пришло собрание в округе Энн-Эрандел, а 20 июня – и общее собрание в Аннаполисе, в результате которого в колонии возникла антиимпортная ассоциация. Чуть больше половины членов этого собрания годом ранее заседали в нижней палате ассамблеи. Мэрилендская ассоциация напоминала виргинскую, однако она не стала запрещать ввоз рабов[339]339
  Barker Ch. A. The Background of the Revolution in Maryland. New Haven, 1940. P. 320–323. Рональд Хоффман отмечает, что в мэрилендском соглашении содержалось немного серьезных ограничений (Hoffinan R. А Spirit of Dissension: Economics, Politics, and the Revolution in Maryland. Baltimore, 1973. P. 85–87).


[Закрыть].

Третья «табачная колония», Северная Каролина, следовала примеру Виргинии даже больше, чем Мэриленда. Губернатор Трайон в начале ноября распустил ассамблею, после чего 64 из 76 ее членов договорились об антиимпортных мерах, выработанных по виргинскому образцу, включая запрет на ввоз рабов. Большинство подписантов являлись плантаторами, а не купцами[340]340
  Schlesinger A. M. Colonial Merchants. P. 148–149.


[Закрыть].

Плантаторы и ремесленники Чарлстона подвели Южную Каролину к решению о бойкоте импорта в июле после нескольких общественных собраний. К сентябрю почти весь город и многие близлежащие округа и приходы подписали соглашение, запрещавшее ввоз британских товаров, за исключением одежды для рабов, одеял, инструментов, пороха, свинца, чесальных машин для шерсти, книг и брошюр. Во второй редакции соглашения появился запрет на импорт рабов[341]341
  Ibid. P. 140–147.


[Закрыть].

Вскоре после завершения этой работы общий комитет плантаторов, ремесленников и купцов Южной Каролины (группа, которой было поручено заниматься новым соглашением) призвала Джорджию примкнуть к другим колониям. «Сыны свободы» в Саванне, назвавшиеся «Дружеским обществом», не отказались от своих слов и представили соглашение (основанное на южнокаролинском) на массовом собрании 19 сентября. Его участники (среди которых купцов почти не значилось) одобрили становившиеся к тому времени уже стандартными условия, касавшиеся ограничения торговли с Британией, кроме запрета на ввоз рабов[342]342
  Ibid. P. 147–148.


[Закрыть].

Торговцы Род-Айленда оставались равнодушны к этому патриотизму самых разных колоний, но не равнодушны к торговле с рынками, которые прежде контролировал соседний Массачусетс. Купцы из Провиденса, по-видимому, преуспевали из-за отказа от британского импорта в западном Массачусетсе, а жители Ньюпорта ввозили товары из Британии, включая и такие грузы, от которых воротили нос в Чарлстоне. В других колониях считали такое поведение грубой спекуляцией, а торговцы из крупных северных городов решили экономически надавить на Род-Айленд, пригрозив прекратить торговлю с ним. Ньюйоркцы действительно разорвали деловые отношения в октябре; анонимный автор в Newport Mercury писал, что торговля с Род-Айлендом «почти сошла на нет, как будто там свирепствует чума».

Последствия не заставили себя долго ждать, и меньше чем через месяц купцы Провиденса и Ньюпорта заключили антиимпортные соглашения. Впрочем, ни один из этих портов не удовлетворил полностью требования негоциантов соседних колоний, утверждавших, что родайлендцы оставили себе предостаточно лазеек для ведения дел с Британией[343]343
  Newport Mercury, Oct. 16, 1769. См. также: Schlesinger А. М. Colonial Merchants, P. 152–154. Следующие два абзаца основаны на книге Шлезингера; цитата о Ллойде: Bridenbaugh С. Cities in Revolt. P. 282.


[Закрыть].

Одновременно с постепенным распространением антиимпортных соглашений частные лица и неформальные группы тоже зарекались потреблять британскую продукцию. Едва ли не во всех колониях домохозяйки обещали впредь не подавать своим мужьям чай, по крайней мере чай, ввозимый из Британии. Другие осуждали дорогую одежду, шелка и атласные ткани, популярные среди модников в Англии и Америке. И вообще, как женщинам, так и мужчинам надлежало на время забыть о предметах роскоши: студенты колледжей обходились без иностранных вин; скорбящие вместо иностранных траурных платьев надевали домотканые одежды попроще.

Как и в 1765 году, бойкот импорта подтолкнул местное производство. Вновь стало популярным помогать соседкам в прядении, особенно в маленьких городках; повсюду открывались школы прядения, появилось множество мелких производителей одежды и домашней утвари. Газеты особенно напирали на такие примеры и явно преувеличивали их значимость. Так, например, многие перепечатали сообщение о неком Генри Ллойде, путешествовавшем по колониям, потому что все его вещи, а также сбруя лошади были произведены в Америке: «Его одежда, белье, туфли, чулки, сапоги, перчатки, шляпа и даже парик сделаны в Новой Англии». Без сомнения, самым впечатляющим достижением было производство ткани. Женщины Миддлтауна в Массачусетсе в 1769 году соткали 20 552 ярда материи, а жительницы Ланкастера в Пенсильвании изготовили за сравнимый период почти 35 000 ярдов.

IV

Кооперация в сфере домашнего производства и добровольное согласие некоторых купцов с бойкотом британского импорта не могли скрыть необходимости принуждения, без которого остальные вряд ли присоединились бы к соглашениям. Вообще говоря, принуждение в той или иной мере использовалось во всех колониях, чтобы добиться создания ассоциаций и соблюдения их правил. Особенное внимание в этой связи обращали на себя купцы крупных городов, которые вели наиболее важные свои дела именно с британскими портами, вывозя оттуда кораблями произведенную в Англии мануфактуру – «сухой товар». Естественно, что они сильнее всех пострадали от запрета на импорт из Британии и считали, что их заставляют платить за конституционные свободы колоний, тогда как их коллеги, которые торговали «жидким товаром» (патокой и ромом из Вест-Индии), почти не пострадали. Аналогичные чувства вызывали и негоцианты, торговавшие преимущественно за пределами империи.

Большинство купцов, по крайней мере в северных городах, торговали и внутри, и вне империи, поэтому вполне возможно, что им непросто было просчитать, какой вариант действий экономически целесообразнее. Не то чтобы они не разделяли народной конституционной позиции, напротив, они открыто ее поддерживали, но при этом им хотелось, чтобы бремя убытков распределялось по возможности равномерно. Основная часть купцов в Бостоне и Нью-Йорке присоединилась к местным антиимпортным ассоциациям в августе 1768 года без особых увещеваний и с минимальным нажимом. Эту готовность бостонцев легко понять: они воспринимали таможенных комиссаров как угрозу, и это чувство усиливалось обстоятельствами, которые широкие массы считали заговором против Хэнкока при захвате судна «Либерти». Кроме того, нельзя забывать о бостонской толпе недовольных (которым уже решительно надоело терпеть угнетение и страсти которых подогревались мятежами, насильственной вербовкой во флот и слухами о приближающихся войсках), явно готовых наказать всех, кто отказывался прекращать торговлю с Британией. Ньюйоркцам тоже приходилось иметь дело с недовольством народа. К тому же они прекрасно ощущали последствия сворачивания торговли и нехватки валюты, что тем более заставляло их прислушиваться к доводам о давно назревшей необходимости ответа на действия Британии[344]344
  Schlesinger А. М. Colonial Merchants, P. 105–134 (и в других местах).


[Закрыть].

В отличие от них филадельфийские купцы упирались долго, потому что им не приходилось терпеть давления возмущенной толпы или спада торговли. Тем не менее им докучали все более нетерпеливые ремесленники, производившие и продававшие кожаные изделия, мебель, часы, инструменты, серебряную посуду – словом, все то, что также ввозилось из Британии. Эти ремесленники подкапывались под английских конкурентов и не желали упускать возможности избавиться от них (хотя бы временно), принудив купцов присоединиться к бойкоту. Не являясь ни лишенным корней пролетариатом, ни чернью или подонками общества, ремесленники дорожили собственностью и свободой не меньше купцов или какой-либо другой социальной группы. Однако общность ценностей не обязательно сопровождается одинаковыми мнениями о тактике действий, особенно когда упомянутая тактика сулит прибыль для ремесленников, но потери для купцов[345]345
  Olton Ch. S. Artisans for Independence: Philadelphia Mechanics and the American Revolution. Syracuse, 1975. P. 29–47 (и в других местах).


[Закрыть].

В 1769 году ремесленники в Чарлстоне громко (и чуть раньше, чем их собратья из Филадельфии) заявили о себе. Эту группу летом сколотил и возглавил деятельный лидер – Кристофер Гадсен, и она вошла в союз с рисовыми плантаторами Южной Каролины. Вместе они настаивали на том, чтобы купцы присоединились к бойкоту. Последние попытались отделаться довольно расплывчатым соглашением, но после нескольких массовых собраний согласились-таки на условия ремесленников и плантаторов. До достижения в июле общего согласия эти три группы имели отдельные комитеты; теперь же, когда они объединились, был назначен единый комитет из 39 человек (по тринадцать представителей от каждой группы), способный силой добиваться своих целей[346]346
  McCrady Е. The History of South Carolina, 1670–1783. 4 vols. New York, 1897–1902. P. 646–654.


[Закрыть].

Пусть и нетрадиционная, эта лига в Чарлстоне, состоявшая из купцов, ремесленников и плантаторов, была не более странной, чем создание неофициальных органов для введения и соблюдения запрета на импорт. Такие организации, чаще всего называемые надзорными комитетами, действовали без какой-либо формальной санкции власти. Купцы, вероятно, заседали в большинстве таких комитетов на севере; в южных колониях инициатива принадлежала плантаторам, поскольку многие тамошние купцы были уроженцами других стран и представляли интересы английских и шотландских торговых домов. Комитеты ремесленников сыграли важную роль в Нью-Йорке, Филадельфии и Чарлстоне, однако нигде не были преобладающей силой.

Все эти группы могли опираться на соглашения, позволявшие помещать на склады или отправлять назад грузы, прибывавшие в нарушение бойкота. Медленная связь приводила к тому, что товары продолжали поступать и после подписания соглашений; во многих случаях получатели грузов отправляли свои заказы задолго до введения ограничений. Действия некоторых торговцев, конечно, могли быть не столь невинны, и если бы им не удалось убедить местный комитет в отсутствии намерения нарушить взятые обязательства, то им грозило суровое наказание.

Комитеты по меньшей мере могли приказать взять на хранение или вернуть груз. Известный случай такого рода произошел в Мэриленде в начале 1770 года с бригантиной «Доброе намерение» с грузом запрещенных товаров из Лондона. Импортеры (фирма «Дик и Стюарт» из Аннаполиса) настаивала, что их заказы были отправлены задолго до формирования мэрилендской ассоциации. После подписания соглашения «Дик и Стюарт» поместили в Maryland Gazette объявление о том, что товары скоро прибудут, и запросили соответствующее разрешение от комитетов округов Энн-Эрандел, Принс-Джордж и Балтимор. Несмотря на предоставление фирмой всех связанных с этими заказами бумаг и корреспонденции, надзорный комитет что-то заподозрил и вынес запретительное решение. Судно, груз которого остался в целости и сохранности, отплыло назад в Лондон в конце февраля[347]347
  См.: MdHM. 3. 1908. P. 141–157, 240–256, 342–363.


[Закрыть].

Комитет, заслушивавший дело о «Добром намерении», равно как и другие подобные организации, исходил из допущения, что лица, намеренно нарушавшие антиимпортные решения, являлись «врагами свобод Америки». Эти слова взяты из мэрилендского соглашения, но и в прочих имелись сходные формулировки. Если купцы открыто не нарушали бойкот, а просто не являлись подписантами, то их обычно игнорировали, покуда те вели себя тихо. Те же, кто отказался подписать соглашение и продолжал импортировать товары, страдали: их имена появлялись в газетах, деловые связи с ними рвали. Простой остракизм не всегда устраивал надзорные комитеты и их сторонников: иногда нарушителей измазывали в дегте и обваливали в перьях. Некоторых изгоняли из города, что было частым наказанием в Новой Англии. Иногда склады провинившихся купцов вскрывали и повреждали хранившиеся в них товары, могли также повесить их чучела или заставить стоять под виселицей[348]348
  Schlesinger A. M. Colonial Merchants. P. 156–209.


[Закрыть].

Все эти тактики сказывались на самых разных общественных группах: женщины начинали ткать и заниматься рукоделием, студенты соглашались не пить импортные чай и вино, ремесленники и торговцы всех мастей стремились захватить рынок, но и отстоять конституционные принципы, купцы, платившие налоги, требовали права голоса при их распределении. Многие из таких людей ранее выступали против Акта о гербовом сборе. Для них кризис Тауншенда, наверное, лишь подтвердил верность старых идей. Другие же внезапно проснулись и ухватились за возможность выдвинуться на местной политической сцене. Так как возбуждение, вызванное действиями Тауншенда, продлилось дольше, чем волнения вокруг Акта о гербовом сборе, и поскольку разногласия по поводу ответных мер теперь были, как это ни парадоксально, многочисленнее, то оказались слышны голоса гораздо большего числа групп, в частности ремесленников и женщин. Результатом этого стало более широкое участие народа в общественной жизни и политике. Ничто из этого не сулило хороших перспектив британскому влиянию в Америке, которое опиралось на более традиционные инструменты королевского контроля: присланных чиновников, парламентские законы, а теперь и на крупный контингент регулярной армии.

Один из законов Тауншенда имел следствием рост «бюрократического аппарата». Использование этого слова в данном контексте анахронично, но популярный тогда в Америке термин «паразиты» не совсем справедлив, хотя и позволяет понять, как сильно колонисты ненавидели новых чиновников, прибывших для проведения политики Тауншенда. Среди этих чиновников особую неприязнь вызывал Американский совет таможенных комиссаров, назначивший своры таможенников, которым было поручено ужесточить контроль и увеличить доходы Его Величества.

Прежде подобные усилия не приносили плодов. Например, после принятия Сахарного акта 1764 года 25 ревизоров были назначены следить за сборщиками таможенных пошлин. Были выделены новые таможенные округа в надежде покрыть изрезанную береговую линию восточного побережья, а в Галифаксе учредили адмиралтейский суд. В рамках своего самого амбициозного реформаторского шага Джордж Гренвиль предоставил тем таможенным чиновникам, которые предпочли жить в Англии, пока их заместители делали всю работу в Америке, выбор между отставкой и личным присутствием на постах за океаном[349]349
  Barrow Т. С. Trade and Empire: The British Customs Service in Colonial America, 1660–1775. Cambridge, Mass., 1967. P. 186–188.


[Закрыть].

Ничто, однако, не действовало. Таможня работала из рук вон плохо: сборщики пренебрегали своими обязанностями, брали взятки, изводили торговцев и при этом не приносили метрополии достаточных доходов. Регулирование сборов было очень хаотичным. В отдельных случаях их контролировали легислатуры, но чаще всего купцы и сборщики договаривались о неком графике платежей. В казну от этих договоренностей попадало не очень много, хотя иногда сборщикам удавалось отличиться.

Американский совет таможенных комиссаров не оправдывал возложенных на него ожиданий. То же самое можно сказать и о новых адмиралтейских судах, учрежденных годом позже указом от имени короля и Тайного совета для укрепления законности. В совет таможенных комиссаров входил по крайней мере один весьма способный человек – Джон Темпл, но вскоре он оказался в натянутых отношениях с остальными членами; Джон Робинсон был честен, но упрям и лишен воображения; Генри Халтон имел определенные способности, но плохо ими пользовался; Чарльз Пакстон недолюбливал колонистов с того печального инцидента сразу после приезда (перед ночью Гая Фокса), когда его «оскорбили» сжиганием его чучела. О Берче известно мало. Все комиссары вели образ жизни, отдалявший их от народа, с которым им приходилось иметь дело, и они так и не смогли придумать никакого решения, чтобы преодолеть трудности, которое бы не предполагало применения войск против американцев[350]350
  Letters of Charles Paxton, 1768–1769 // MHS, Procs. 56. Boston, 1923. P. 348. Образцовое исследование работы комиссаров: Dickerson О. М. The Navigation Acts and the American Revolution. Philadelphia, 1951.


[Закрыть].

Сама структура американской торговли озадачила бы любых чиновников, отправленных для ее регулирования. От Квебека до Джорджии насчитывались сотни мест, где могли загружаться и разгружаться суда: крупные гавани и порты, реки, бухты, заливы. В 1760-е и 1770-е годы существовало лишь 45–50 таможенных округов (эта цифра немного варьировалась), где можно было получить официальное свидетельство о таможенной очистке товаров. Разумеется, в нескольких из этих округов помощники сборщиков, контролеры на судах и прочие чиновники работали далеко от самой таможни, но в каждом округе имелась возможность вести торговлю так, чтобы не попадаться на глаза никому из них. Рассредоточенность американского бизнеса и сельского хозяйства, а также особенности транспорта и портовых сооружений попросту требовали того, чтобы торговля велась в самых разных местах. Так, судно-лесовоз часто должно было забирать свой груз в нескольких портах Новой Англии; аналогичный корабль в Джорджии и Каролинах мог сделать несколько остановок, прежде чем его трюм заполнялся до конца. Плантаторы в Чесапике привозили табак к бухточкам и рекам по всему заливу, а корабли проплывали пятьдесят миль вверх по реке Йорк, загружая табак, морские припасы, сортовую сталь и чугун, пеньку и сельскохозяйственную продукцию. В 1770 году река Раппаханнок была судоходной до Фредериксбурга (около 140 миль вверх по течению) для судов водоизмещением от 60 до 70 тонн. Кроме нее корабли ходили вверх и по другим рекам, окружающим залив. Джон Уильямс – главный инспектор таможенной службы Чесапика – отмечал в 1770 году, что корабли со всей Западной Европы и Вест-Индии загружаются и разгружаются на реке Потомак, иногда в шестидесяти милях от ближайшего сотрудника таможни. Что касается порта Бостона, где зародилось так много проблем, то, согласно официальному описанию, он «начинается от Линна на севере, простирается на запад и юг вдоль залива Массачусетс до Кейп-Кода… вокруг Кейп-Кода до гавани Дартмута… также островов Нантакет, Мартас-Винъярд и Элизабет». Также в отчете сообщалось, что в этом районе не было сотрудников таможни, за исключением порта таможенной обработки, а также Плимута и Нантакета. Такие же или подобные условия были характерны для всех округов американского континента и для Вест-Индии[351]351
  The Royal Customs Service in the Chesapeake, 1770: The Reports of John Williams, Inspector General // VMHB. 81. 1973. P. 280–318; Barrow T. C. Trade and Empire. P. 269.


[Закрыть].

География, рассредоточенность торговли и недостаточная укомплектованность таможни персоналом – все это так и подстрекало нарушать торговые правила, которые к тому же не казались американцам особенно цивилизованными. Никто не знает объемов контрабанды и уклонения от уплаты таможенных пошлин; принадлежавшие к тори историки и таможенные чиновники, вероятно, преувеличивали их масштабы, а историки-виги и американцы XVIII века наверняка преуменьшали их. Систематическое нарушение Акта о патоке и пришедшего ему на смену Сахарного акта 1764 года вроде бы прекратилось после 1766 года, когда размер пошлины сократился до одного пенни с галлона, а сама она стала распространяться на продукцию как британской, так и иностранной Вест-Индии. Тем не менее другие товары продолжали ввозить контрабандно. Например, в таможенном округе Раппаханнок в Виргинии семь кораблей и две шнявы прибыли из Бордо и других французских портов «в балласте», как сухо заметил Джон Уильямс, но почти каждый магазин вдоль реки после этого продавал французские вина. Эти магазины также ломились от чаев и иностранных тканей, которые закупались с кораблей, возвращавшихся из Шотландии через Голландию. Чай редко упоминался в манифестах и, естественно, не декларировался, поставляясь контрабандно. Эти примеры выбраны случайно. И все же никто в XVIII веке не считал, что контрабанда и уклонение от таможенных пошлин составляли основную часть американской торговли. Все соглашались, что преимущественно коммерция осуществлялась в рамках закона[352]352
  Reports of John Williams // VMHB. 81. 1973. P. 292.


[Закрыть].