Текст книги "Славное дело. Американская революция 1763-1789"

Автор книги: Роберт Миддлкауф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 58 страниц)

В дни после похорон Сейдера эти молодые люди, привыкшие пользоваться своими кулаками, ждали подходящей возможности с особенным нетерпением. Второго марта им представился такой шанс, когда освободившийся со службы солдат зашел на канатный двор Джона Грея в поисках работы. Канатный мастер спросил его, хочет ли он заработать, солдат ответил утвердительно, и тогда канатный мастер предложил ему «почистить нужник». Солдат ударил мастера, был побит и ушел, однако вскоре вернулся с друзьями, и началась большая драка. На следующий день произошло еще несколько потасовок, в отдельных случаях не обошлось без дубин и ножей, в драки вовлекалось все больше людей. Четвертое марта пришлось на воскресенье, которое выдалось относительно спокойным, а в понедельник обе стороны обсуждали слухи о готовящихся новых столкновениях[377]377
  События, приведшие к резне, хорошо описаны здесь: Zobel Н. В. Boston Massacre (ch. 16).


[Закрыть].

То, что случилось той ночью, вряд ли было результатом заговора или плана какой-либо из сторон, скорее просто следствием глубокой неприязни и неудачного стечения обстоятельств. Ненависть заставила выйти на улицы лихих гражданских и солдат, которые явно искали друг друга[378]378
  Мой рассказ о бостонской резне реконструирован по: Legal Papers of John Adams. Ill (где есть записи с последовавшего суда), а также по: Zobel Н. В. Boston Massacre (ch. 16).


[Закрыть].

Небольшая стычка у здания таможни на Кинг-стрит примерно в восемь вечера помогла сплотить горожан, причем далеко не только тех, у которых чесались кулаки. Начало печальным событиям положил подмастерье Эдвард Герриш, оскорбивший офицера, которого он встретил на Кинг-стрит. Среди офицеров 29-го полка джентльменов нет – вот что прокричал ему Герриш. Рядовой Хью Уайт – часовой, стоявший на посту рядом с таможней, – услышал Герриша и ударил его в ухо за дерзость. В тот момент на углу, Кинг-стрит и Роял-Эксчейндж-лейн стояли еще несколько освободившихся со службы солдат, и по крайней мере один из них тоже ударил Герриша[379]379
  Legal Papers of John Adams. III. P. 50; Zobel Н. В. Boston Massacre. P. 185–186.


[Закрыть].

Хотя в 1770 году на улицах Бостона еще не было фонарей, луна и блики от снега и льда достаточно хорошо освещали их, чтобы солдаты и гражданские могли рассмотреть друг друга. Почти все находившиеся не при исполнении солдаты покинули это место, возможно, из-за сильного численного превосходства собравшейся вокруг рядового Уайта толпы, а может быть, потому, что они решили поучаствовать в других драках на соседних улицах. Вести о том, что случилось с Герришем (разумеется, щедро приукрашенные) быстро распространились, и уже через несколько минут туда сбежалось двадцать или больше мужчин и мальчишек. Они, не теряя времени, высказали Уайту все, что о нем думали: «Проклятый негодяй, подлый сукин сын, красномундирник!»[380]380
  Legal Papers of John Adams. III. P. 52.


[Закрыть] Уайт не стал молчать и пригрозил им штыком, если они не отстанут. В ответ на это в его адрес полетели новые оскорбления, а вместе с ними – снежки и куски льда. Уайт отошел к двери таможни и прижался к ней спиной, пытаясь удержать на расстоянии растущую толпу.

Выше по улице, у главного караула, откуда был виден пост Уайта, стоял капитан Томас Престон, который в ту ночь был главным, и с напряжением наблюдал за происходящим. Сорокалетний ирландец Престон был опытным офицером, но опыт как таковой не может подготовить человека к тому, чтобы выступить против разгневанной толпы. Престон смотрел и ждал, видимо, надеясь, что толпа разойдется сама. Но вместо этого она только росла, отчасти за счет добропорядочных граждан, бросившихся на улицы, чтобы тушить пожар. Дело в том, что кто-то (определенно недобропорядочный) то ли кричал «пожар», то ли сообщил близлежащим церквям о том, что на Кинг-стрит полыхает огонь. Так или иначе колокола начали звонить, созывая на помощь. Некоторые из тех, кто присоединился к толпе, несли мешки, чтобы забрать вещи жертв пожара, другие – ведра, чтобы его тушить. Были и те, кто вооружились дубинками, саблями и даже битами для игры в чижи, популярной тогда в Англии и Америке[381]381
  ZobeI H. B. Boston Massacre. P. 186–193.


[Закрыть].

Видя, как к месту событий стекаются новые люди, капитан Престон примерно в девять часов решил, что пора спасать рядового Уайта. Он отдал приказ шести рядовым во главе с капралом, чтобы пройти к Уайту и вернуться вместе с ним в безопасный главный караул. Добраться до Уайта было не слишком сложно. Построившись в колонну по два и примкнув штыки к ружьям, они спокойно продвигались сквозь толпу, но как только они достигли цели, толпа сомкнулась за ними, фактически сделав их вместе с Уайтом пленниками. Далее вмешался случай: как промеж гражданских, так и среди гвардейцев оказались мужчины, участвовавшие в драке на канатном дворе. Окруженный Престон допустил две ошибки, которые совершенно объяснимы, но от этого не перестают быть ошибками. Он не приказал гвардейцам сразу же маршировать назад по улице вместе с Уайтом, а изменил построение с колонны по два на полукруг в одну линию, как бы выдвигавшийся от таможни. А затем приказал своим людям зарядить ружья.

Следующие пятнадцать минут были страшно напряженными. Еще больше людей вышли на улицу, и толпа напирала на маленькое кольцо солдат, крича «Убить их!» и бомбардируя их снежками и льдом. Солдаты кричали в ответ и направляли ружья на толпу. Несколько сорвиголов пробегали вдоль строя солдат, дотрагиваясь до ружей палками, провоцируя их выстрелить.

Пока Престон вел солдат на выручку Уайту, кто-то предупредил его: «Следи за своими людьми, ведь если выстрелят, тебе отвечать». Престон ответил: «Я понимаю это»[382]382
  Legal Papers of John Adams. III. P. 55.


[Закрыть]. Теперь, когда толпа начала давить на строй солдат, Престон занял место ближе к одному его концу, перед штыками. Шум нарастал, и в толпе появились признаки того, что она готова на большее, когда вперед вышел купец Ричард Палме, чтобы тоже предостеречь капитана.

Пока двое разговаривали, в рядового Хью Монтгомери попал кусок льда. Возможно, от удара он потерял равновесие, или, что более вероятно, от боли он попятился и поскользнулся. Встав на ноги, он выстрелил. За этим первым выстрелом последовала Недолгая пауза, а затем остальные солдаты тоже нажали на курки. Их ружья поразили одиннадцать человек. Трое умерли на месте, четвертый через несколько часов, пятый – через несколько дней. Шестеро раненых выжили.

На протяжении следующих суток казалось, что общественный порядок совершенно рухнет. Толпа, численность которой оценивалась по меньшей мере в тысячу человек, двинулась по улицам сразу же после убийства, требуя отмщения и наказания для Престона, караульных и армии. Губернатор проявил смелость и здравый смысл, выйдя к этим людям. Посадив Престона и солдат в тюрьму, он чуть ослабил гнев, но присутствие 14-го и 29-го полков не давали народу успокоиться. Хатчинсон не хотел приказывать этим войскам покинуть город, но, прислушавшись и понаблюдав за городом несколько часов, на следующий день он понял, что ему придется отдать такой приказ.

После ухода войск внимание народных вожаков сосредоточилось на том, чтобы поскорее добиться суда. В этом им помешал суд высшей инстанции, судьи которого, поняв, что справедливый процесс в такой атмосфере невозможен, отложили слушания до осени. К тому времени страсти несколько улеглись, и когда общественный порядок был восстановлен, процессы начались.

Джон Адамс, искренне убежденный в том, что всякий англичанин заслуживает справедливого суда (не говоря уже о том, что непопулярность дела взывала к его самолюбию), взялся защищать Престона. Суд выслушал многих свидетелей, дававших обескураживающе противоречивые показания, и признал капитана Престона невиновным. Солдаты также избежали наказания, хотя двое из них были признаны виновными в убийстве по неосторожности[383]383
  Ibid. P. 312–314.


[Закрыть].

В оставшиеся месяцы 1770 года Бостон больше не испытал насилия, ненависть, которой город пропитывался с 1765 года, никуда не исчезла, а произошедшие здесь убийства возродили сходные настроения и в других частях Америки. Резня (так это происшествие назвали почти сразу же) вновь приковала внимание к вопросу о том, что британские власти делают в Америке. Легитимность их присутствия оспаривалась с 1765 года, теперь же сомневавшиеся в чистоте их намерений получили своеобразный ответ.

Конституционные вопросы, разделившие Британию и ее американские колонии, четко обозначились еще в 1765 году. Ряд американцев пытались прояснить их для своих соотечественников, а также для короля и парламента. Они преуспели в Америке, но не в Британии. Тем не менее они и большинство других американцев надеялись на удовлетворительное решение в рамках старого конституционного порядка. Кризис, порожденный законами Тауншенда и превращением крупного города в гарнизон, сделали эти конституционные вопросы еще более насущными. Стали понятны самые тяжелые последствия британской политики: как заметила в следующем году палата представителей Массачусетса, «власть без сдержек подрывает всякую свободу»[384]384
  BF Papers. XVIII. P. 149.


[Закрыть].

Неограниченная власть уничтожила свободу и погубила жизнь нескольких бостонцев. Из-за той горечи, которую ощущали жертвы, спокойный пересмотр политической теории, на которой строились англо-американские отношения, стал проблематичным. И все же на протяжении нескольких следующих лет американцы продолжали размышлять о британской конституции. Разумеется, они также много думали и о самих себе. Несколькими годами ранее Уильям Питт, которым многие в колониях восхищались, напомнил парламенту о том, что американцы – «законные дети, а не бастарды Англии». Опыт заставил многих американцев усомниться в заключении Питта. Недавние события, кульминацией которых стала резня в Бостоне, привели их к осознанию того, что, возможно, они и вправду бастарды Англии, но при этом – законнорожденные дети Америки.

10. Дрейф

I

В первый день января 1771 года Сэмюэль Купер, священник церкви на площади Брэттл в Бостоне, писал своему другу Бенджамину Франклину, что «сейчас в политике, кажется, наступила пауза». Купер высказал это мнение не потому, что возбуждение из-за бойни и суда над Престоном и солдатами спало, но потому, что, как он объяснял, «нарушено соглашение купцов», имея в виду принятое в октябре решение бостонских негоциантов отказаться от бойкота импорта[385]385
  BF Papers. XVIII. P. 3.


[Закрыть].

Купцы пошли на такой шаг, узнав, что парламент одобрил законопроект, отменяющий все пошлины Тауншенда, кроме пошлины на чай. Это решение принял новый кабинет министров во главе с лордом Нортом. Правительство Норта пришло на смену людям Графтона в начале 1770 года и очень скоро вознамерилось разрубить узлы колониальных споров. Норт обладал спокойным характером, которому в следующие двенадцать лет пришлось выдержать нелегкие испытания. Даже когда страсти накалялись, Норт старался избегать противостояния. Он лишь хотел служить своему королю. Поэтому он принялся устранять причины конфликта с чувством глубокого облегчения. Он также подвел парламент к тому, чтобы изменить закон о денежном обращении, сильно беспокоивший Нью-Йорк – этой колонии отныне разрешалось выпускать векселя для оплаты государственных (но не частных) долгов. В общем и целом эти меры казались просвещенными и позволяли надеяться на то, что верх берет умиротворяющая колониальная политическая линия[386]386
  Emst J. A. Money and Politics in America, 1755–1775. Chapel Hill, 1973. P. 278.


[Закрыть].

В действительности, на протяжении следующих трех лет правительство почти не обращало внимания на колонии. Оно рассчитывало, что бойкот импорта не продлится долго, и определенно не собиралось показывать, будто одобряет сопротивление налогообложению. Как и его предшественники, Норт не сомневался в праве парламента делать с Америкой практически все, что угодно, но готов был пустить колониальные дела на самотек, лишь бы все было тихо.

Такой вариант мог бы устроить многих американцев, поверь они в то, что парламент отказался от старых притязаний. Большинство соглашалось с Сэмюэлем Купером в том, что у нового кабинета появилась возможность выбрать мягкие меры без риска показаться слабым и что «если он вернет нас в прежнее положение, которое мы занимали до Акта о гербовом сборе, то мы не восстанем со своими требованиями». Однако все знали, что Акт о верховенстве остается в силе, как и налог на чай[387]387
  BF Papers. XVIII. P. 4.


[Закрыть].

II

Несмотря на сохранявшееся чувство угрозы, внушаемое этими законами, атмосфера в 1771 году была иной, потому что никакая другая важная проблема не заняла место пошлин Тауншенда. Не то чтобы из политики исчезли беспокоившие людей вопросы. Например, в Северной Каролине и Джорджии ассамблеи и губернаторы боролись друг с другом, и в этом не было ничего странного, но порождаемая этой борьбой озлобленность была сильнее обычной, потому что взаимное доверие за последние годы почти совсем испарилось[388]388
  Greene J. P. The Quest for Power: The Lower Houses of Assembly in the Southern Royal Colonies, 1689–1776. Chapel Hill, 1953. P. 420–435 (и в других местах).


[Закрыть].

В Южной Каролине губернатор и ассамблея не могли договориться по поводу вопроса, тесно связанного с недавними кризисами. Спор начался ближе к концу 1769 года, когда ассамблея выделила 1500 фунтов «на поддержку справедливых и конституционных прав и свобод народа Великобритании и Америки». Эта сумма должна была быть отправлена сторонникам билля о правах – английской группе, организованной для помощи в продвижении Джона Уилкса в парламент. Из-за процедур, принятых с 1740-х годов, губернатор Уильям Булл не смог этому воспрепятствовать. Булл поставил в известность своих английских начальников, которые были шокированы и немедленно проинструктировали его не давать согласие на ассигнования, которые не предназначались на конкретные цели. Булл пытался следовать этим инструкциям, однако губернаторы Южной Каролины и прежде находились в неустойчивом положении. Лучшее, что он мог делать, это медлить с одобрением мер, принимаемых ассамблеей. В результате ситуация зашла в тупик: после 1769 года ни один ежегодный налоговый билль не приобрел статус закона, а после февраля 1771 года в силу не вступил вообще ни один законопроект[389]389
  Ibid. P. 402–416.


[Закрыть].

Далеко на юге не утихал конфликт другого рода, хотя к началу 1770-х годов он стал несколько менее напряженным. Тем не менее полностью он не затухал до тех пор, пока американцы не провозгласили независимость, потому что касался религиозной свободы, в частности свободы протестантских сект от господства англиканской церкви. В реальности, вероятно, церковь Англии едва ли имела шансы контролировать религиозную жизнь колоний. Большинство американцев (как английского происхождения, так и новых иммигрантов) склонялись к евангелизму, арминианству или либерализму. Епископы и церковная власть не нравились верующим, а всякие институты, насаждающие убеждения, подвергались все большей критике[390]390
  О неприязни к англиканской церкови см.: Bridenbaugh С. Mitre and Sceptre: Transatlantic Faiths, Ideas, Personalities, and Politics, 1689–1775. New York, 1962.


[Закрыть].

И все же епископы, которых в Америке не было, находились в центре религиозных противоречий, поскольку на расстоянии они казались особенно зловредными. Их удаленность давала волю воображению диссентеров, которые задолго до революции предупреждали об их вероятном вторжении и о попытках англиканского духовенства (в особенности миссионеров Общества распространения Евангелия, перед которыми стояла задача распространять свет Писания среди индейцев) проникнуть в самую сердцевину образования и религии в Америке.

Одно из наиболее мрачных пророчеств, касающихся намерений англиканцев, было сделано в Нью-Йорке накануне Франко-индейской войны. Поборником свободы на этот раз выступил Уильям Ливингстон, недавний выпускник Йельского университета, которого нельзя было назвать истово верующим. В 1753 году, когда сформировался Королевский колледж (позже превратившийся в Колумбийский университет), Ливингстон почувствовал, что англиканцы Нью-Йорка задумали сделать его своим оплотом. Ливингстон же не хотел отдавать колледж под контроль какой-либо церкви или секты. Англиканцы численно превосходили все прочие группы в его совете и при этом агитировали за королевскую хартию. Чтобы они не захватили руководство, Ливингстон в 1753 году прибег к могуществу прессы и начал издавать The Independent Reflector – ежемесячный журнал, подражающий Independent Whig Джона Тренчарда и Томаса Гордона. Ливингстон тщательно выбрал модель: антиклерикализм Independent Whig больно кусал, что должно было очень пригодиться в борьбе с англиканцами города Нью-Йорка. На страницах Independent Reflector использовались две тактики. Первая заключалась в обращении к самым видным группам диссентеров колонии, в том числе пресвитерианцам, лютеранам и голландским реформатам. Вторая состояла в том, чтобы приписывать повышенное значение тому, что на первый взгляд казалось лишь провинциальной борьбой за жалкий колониальный колледж. Это значение называлось политическим: религиозная свобода была неотделима от гражданской, и потому за открытым намерением англиканцев контролировать колледж якобы стоял более значительный замысел – распоряжаться всем в церковной и государственной жизни[391]391
  Современное издание: The Independent Reflector, by William Livingston. Cambridge, Mass., 1963.


[Закрыть].

Англиканцы в итоге победили в сражении за Королевский колледж или как минимум за президентское кресло в нем, которое до 1763 года занимал их представитель доктор Сэмюэль Джонсон. Однако Ливингстон тоже кое-что выиграл, ведь противостояние в прессе всполошило большую аудиторию диссентеров в Нью-Йорке и определенно помогло подготовить ее к конфликтам, которые подталкивали к независимости. А в 1760-х годах, когда распространились слухи о скором приезде в Америку англиканского епископа, священники-диссентеры в Нью-Йорке объединились со своими коллегами с севера, чтобы организовать сопротивление.

Охотнее всего этим слухам верили в Новой Англии. Там (особенно в Бостоне и Кембридже) их можно было легко связать с реальностью. Преподобный Ист Эпторп – англиканский пастор в Кембридже – определенно являлся заметной фигурой, когда приехал на американский континент вместе с губернатором Френсисом Бернардом в 1760 году. Эпторп, которому тогда не исполнилось еще и тридцати лет, вскоре женился на Элизабет Хатчинсон – дочери судьи Элиакима Хатчинсона, богатого купца, а также старосты и члена совета церкви Королевского колледжа. Намерения Эпторпа не ограничивались вхождением в семью Хатчинсонов, и вскоре после своего приезда он начал распространять свои воззрения в местных газетах. Так, например, он предложил, чтобы Гарвард проводил англиканские службы в актовый день. Эпторп высказал эту мысль с таким простодушием, что оно было воспринято как высокомерие. Его предложение гарвардскому совету попечителей включить в свои ряды англиканцев свидетельствовало либо о его непонимании религиозных реалий Новой Англии, либо о крайнем пристрастии к фантазиям. Так или иначе, реакция оказалась вполне предсказуемой: газеты обрушили волну критики на Эпторпа и все его замыслы[392]392
  Bridenbaugh С. Mitre and Sceptre, P. 211–214.


[Закрыть].

Взгляды Эпторпа сделали его легкой мишенью. Джонатан Мэйхыо, пастор бостонской Западной конгрегационалистской церкви, неоднократно осаживал его в спорах, которые велись в прессе в 1760 годах. Из всех находок Мэйхыо самой действенной стал ярлык, который он навесил на красивый дом Эпторпа в Кембридже – «епископский дворец»[393]393
  Ibid. P. 226.


[Закрыть].

Это гордое название казалось достойным надменно державшегося англиканского духовенства, которое вело себя так, будто жило в стране язычников. По крайней мере, так это виделось конгрегационалистам, которых англиканцы беспрестанно пытались обратить, как если бы те были неверующими. Таким образом, с точки зрения конгрегационалистов, когда в 1763 году Мэйхыо предупредил о существовании проекта «духовной осады наших церквей», он лишь подтвердил очевидное[394]394
  Цит по: Ibid. P. 231.


[Закрыть]. Два года спустя, во время волнений из-за Акта о гербовом сборе, Джон Адамс связал духовные и светские нападки на американские свободы. «Похоже, что существует прямое намерение и формальный замысел поработить Америку», писал он в серии эссе, позже озаглавленных «Рассуждение о феодальном и каноническом праве». На протяжении оставшейся части десятилетия давление на англиканское духовенство в срединных колониях и Новой Англии продолжалось. Однако к началу 1770 годов, хотя беспокойство диссентеров сохранялось, самая страшная составляющая угрозы «иноземного» духовенства как будто была отражена. Англиканцев разоблачили, и своего епископа им навязать не удалось. В отсутствие новых признаков скорого явления епископов даже самые впечатлительные диссентеры не могли долго принимать эту угрозу всерьез.

III

Беспокойство по поводу епископов сошло на нет в начале 1770-х годов, но вновь возникли тревоги из-за таможенных пошлин. Из всех пошлин Тауншенда сохранилось только обложение чая, служа досадным напоминанием о том, что парламент не отказался от своего права облагать доходы налогами, когда отменил остальные пошлины. Эта досада не мешала колониальным купцам импортировать британские товары, а их клиентам – покупать их. В течение трех лет начиная с 1771 года объем импорта колоний из Британии составил 9 миллионов фунтов, что было почти на 4 миллиона больше, чем в 1768–1770 годах. Бостонские купцы оказались особенно жадными до британских товаров и превозмогли свое отвращение к облагаемому пошлиной чаю, ввезя полмиллиона фунтов этого продукта[395]395
  Christie I. R., Labaree B. W. Empire or Indepedence, 1760–1776: A British-American Dialogue on the Coming of the American Revolution. New York, 1976. P. 151.


[Закрыть].

Тем не менее нелегальная торговля и вымогательство таможенников продолжались, несмотря на возобновление законного бизнеса. Во многих портах контрабандисты и нечистые на руку сборщики действовали заодно, как, например, на реке Делавэр, где незаконная торговля с голландцами продолжалась даже после отмены пошлин Тауншенда. Известный сборщик из Нью-Джерси был избит матросами осенью 1770 года за то, что осмелился расследовать инцидент с перегрузкой содержимого трюма корабля в лодки в заливе Делавэр. Его сын, помогавший ему в таможне, вскоре после этого удостоился дегтя и перьев. Через год таможенная шхуна захватила колониальное судно, обвинявшееся в контрабанде, но сама была захвачена людьми, среди которых, по-видимому, присутствовали несколько крупных купцов из Филадельфии. Толпа избила капитана и экипаж таможенной шхуны и заперла их в трюме, а их трофей исчез[396]396
  Ibid. P. 154–155.


[Закрыть].

Купцы и сборщики таможенных пошлин повсюду образовывали гремучую смесь. В Род-Айленде, жители которого сильно поднаторели в организации волнений, они сошлись аналогичным образом через год после самых драматичных столкновений на реке Делавэр. Казалось, ничто не могло ослабить желания обеих групп перегрызть друг другу глотки. Купцы Род-Айленда вели бойкую торговлю, причем в основном легальную, хотя их репутация по части нарушения закона была внушительной.

Британский военный флот считал, что эта репутация соответствует фактам, и после потери двух небольших судов в водах залива Наррагансетт отправил туда в конце марта 1772 года корабль «Гаспи». Его капитан, лейтенант Уильям Дадингстон, задержал несколько торговых судов, но стал получать угрозы ареста от местного шерифа. Командир Дадингстона, адмирал Монтегю, пытаясь защитить его, написал глупое письмо шерифу, в котором грозил повесить как пиратов любого, кто рискнет отбить «какое-либо судно, взятое королевской шхуной за незаконную торговлю». Губернатор Джозеф Уонтон ответил письмом, которое явно не способствовало тому, чтобы успокоить флот, столкнувшийся с трудностями при применении навигационных актов. Обвинение о том, что местные жители предложили отбивать силой любое торговое судно, захваченное «Гаспи», было, по словам Уонтона, «совершенно необоснованным и скандальным». А «что касается вашего совета не присылать шерифа на борт какого-либо из ваших кораблей, то извольте знать, что я буду отправлять шерифа этой колонии в любое время и место в ее границах, которое сочту необходимым»[397]397
  Цит. по: EHD. P. 760–761.


[Закрыть].

Через несколько недель, 9 июня, лейтенант Дадингстон преследовал судно, подозревавшееся в контрабанде, и посадил «Гаспи» на мель. Не сумев освободить корабль, он оказался уязвим для злоумышленников. Они явились ночью (в том числе, по-видимому, Джон Браун из влиятельного семейства города Провиденс) и захватили «Гаспи». Дадингстон пытался сопротивляться, за что получил пулю в пах. Абордажная команда работала не спеша: сначала они поколотили гандшпугами матросов «Гаспи», которые пытались их сдержать, затем прочли корабельные бумаги и, наконец, сняли всех и сожгли судно. Дадингстон, высаженный на берег этими вежливыми людьми, пару дней зализывал раны, а затем был арестован шерифом за произведенный ранее захват колониального груза. Адмирал Монтегю в конце концов спас его, уплатив немалый штраф, выписанный род-айлендским судом. После этого Монтегю решил, что лейтенант Дадингстон исчерпал свою полезность и отправил его назад в Англию держать ответ перед трибуналом за потерю «Гаспи»[398]398
  См.: Louejoy D. S. Rhode Island Politics, 158–159 (хороший рассказ об этом нападении).


[Закрыть].

Вышло так, что адмиралу и правительству метрополии пришлось довольствоваться наказанием Дадингстона. Монтегю пытался выяснить имена главарей налетчиков, которые сожгли «Гаспи» и, возможно, в этом преуспел, но ему не удалось доказать их виновность. Не повезло и кабинету министров, хотя он даже назначил комиссию для расследования этого дела. Комиссия собралась в январе 1773 года, а летом отправила отчет, объявив чиновников Род-Айленда невиновными. На ком лежала ответственность, члены комиссии сказать не смогли[399]399
  Ibid. P. 159–166.


[Закрыть].

Отчет положил конец делу о «Гаспи» с юридической точки зрения, но его политические последствия ощущались дольше. Комиссия имела полномочия отправить обвиняемых, а также свидетелей и улики в Англию для суда. Это соглашение нарушало старое английское право на суд коллегией присяжных равного с подсудимым социального статуса. Новость об этом решении кабинета министров распространилась быстро, и уже через несколько недель колониальные газеты указывали на его опасность. Небольшое время спустя, в том же в 1773 году, газеты начали печатать статьи, открыто рассуждавшие о том, когда Америка объявит о своей независимости[400]400
  Jensen М. The Founding. P. 428–431–


[Закрыть].

В Виргинии Томас Джефферсон, Ричард Генри Ли и Патрик Генри, узнав о министерском видении справедливого суда по делу «Гаспи», решили, что для поддержания бдительности колоний необходима постоянная организация. Палата горожан согласилась с ними и в марте назначила постоянный комитет, который должен был взаимодействовать с другими законодательными органами или их комитетами по поводу любых действий, потенциально опасных для Америки. Этот межколониальный корреспондентский комитет послужил моделью для других; за двенадцать месяцев после этого все колонии последовали примеру Виргинии – кроме Пенсильвании, где Джозеф Гэллоуэй воспрепятствовал принятию соответствующего решения[401]401
  Ibid. P. 430–431.


[Закрыть]. Само существование этих комитетов оказалось важнее каких-либо их действий. Оно свидетельствовало о все более явном осознании американцами общности их дела, а также послужило образцом объединения усилий.

Поддерживать этот единый вектор в годы дрейфа оказалось непросто. Конечно, Виргиния проторила путь на раннем этапе конфликта с Британией, особенно в годы кризиса из-за Акта о гербовом сборе. Однако, как и другие колонисты, виргинцы с облегчением возвращались к повседневным делам, когда их свободам переставали угрожать. Такими же были янки из Массачусетса, готовые яростно отстаивать свою свободу, но также жаждущие спокойствия. Даже Сэм Адамс не мог существенно изменить настроения народа, когда британский кабинет министров отступил.

IV

Дело «Гаспи» помогло слегка встряхнуть Массачусетс, но в 1772 году там разгорелся местный конфликт, спровоцировавший куда более сильное недовольство. Поводом для него послужил уже знакомый вопрос о том, кто должен платить жалованье королевским чиновникам, служащим в колониях. Легислатура считала контроль за жалованьем средством давления на чиновников, что, конечно, было заблуждением, но весьма широко распространившимся за пределами Массачусетса. Британское правительство также полагало, что жалование может служить мощным оружием в борьбе за власть и в 1768 году постаралось оградить Томаса Хатчинсона от народного влияния, постановив, что отныне его жалованье как председателя суда будет выплачиваться из доходов таможни. Через два года оно решило платить Хатчинсону и Эндрю Оливеру за их работу на постах соответственно губернатора и заместителя губернатора из пошлин на чай, а летом 1772 года такая же мера была принята в отношении всех судей высшего суда[402]402
  Dickerson O. M. Use Made of the Revenue from the Tax on Tea // NEQ. 31. 1958. P. 232–243; Christie I. R., Labaree B. W. Empire or Independence. P. 154.


[Закрыть].

Расширение списка чиновников, выходивших из-под народного влияния, сильно нервировало Сэма Адамса. Бостонские газеты предоставляли свои колонки Адамсу и его друзьям, которые, не теряя времени, выражали озабоченность усилением в Массачусетсе власти, не несущей ответственности перед его жителями. Адамс также обратился к городскому собранию и проинструктировал этот орган запросить у губернатора дополнительную информацию о целях кабинета министров. Не получив ее, город потребовал организовать внеочередную сессию легислатуры. Губернатор напомнил горожанам о том, что ее созыв – его прерогатива и он сделает это, когда сочтет нужным. После этого Сэм Адамс высказал мнение, что все нормальные средства исчерпаны и Массачусетсу следует обратиться к чрезвычайным мерам, чтобы отстоять свои свободы. Соответствующих идей у него хватало, и он предложил Бостону учредить корреспондентский комитет, чтобы «заявить о правах колонистов и особенно этой провинции, как людей, как христиан, как подданных; чтобы сообщать о происходящих или возможных посягательствах или нарушениях свобод этого города и публиковать эту информацию в нескольких других городах нашей провинции, а также чтобы каждый город свободно выражал свои настроения по данному вопросу»[403]403
  EHD. P. 763.


[Закрыть].

Город единодушно одобрил этот шаг, чему наверняка способствовала антипатия к Хатчинсону, который, отклонив прошение о созыве законодательного собрания, не смог устоять перед соблазном прочитать горожанам нотацию об ограниченности их прав. Комитет сразу же принялся за работу и к концу месяца представил отчет, принятый городом и почти безотлагательно напечатанный под заголовком Votes and Proceedings… of Boston, а современникам известный как «Бостонский памфлет»[404]404
  BRC, Reports. XVIII. P. 95–108. Первые три части были перепечатаны в: Tracts of the American Revolution, 1763–1776. Indianapolis, 1967. P. 235–255.


[Закрыть]. Эта брошюра не сильно отличалась от произведений других комитетов, поскольку содержавшиеся в ней утверждения разделялись большинством людей. Однако ее тон и бескомпромиссный вывод о том, что ожесточенность британских нападок на права колоний свидетельствует о замысле поработить Америку, ставили ее особняком. В качестве доказательств существования такого замысла в ней повторялись знакомые жалобы, среди которых главное место занимало налогообложение без представительства, а также парламентское заявление в Акте о верховенстве о его контроле над колониями «во всех случаях». «Бостонский памфлет» также напоминал жителям Массачусетса о незаконном применении против них силы регулярной армией и ордами прожорливых чиновников, со всем пылом бросающихся исполнять приказы правительства: «Наши дома и даже наши спальни могут быть разграблены, наши шкафы, сундуки и ящики открывают, обшаривают и опустошают негодяи, каких ни один разумный человек не нанял бы даже в качестве чернорабочих». Сам губернатор замешан в этом заговоре; он стал «просто министерским механизмом». Справедливость сделалась для колонистов недоступной из-за жалований, назначаемых судьям из доходов таможни, и из-за того, что дела передавались адмиралтейским судам, заседавшим без присяжных. В этом списке было и много другого, включая упоминание об опасности для веры со стороны епископов, появление которых якобы было неотвратимым[405]405
  Votes and Proceedings of the Freeholders and Other Inhabitants of the Town of Boston. Boston, 1772. P. 16–17, 21.


[Закрыть].