Текст книги "Славное дело. Американская революция 1763-1789"

Автор книги: Роберт Миддлкауф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 58 страниц)

Антифедералисты в Пенсильвании также предъявляли существенные претензии к конституции, которые отдавались эхом в спорах во всех других штатах. Два вопроса казались важными практически везде. Первый касался отсутствия билля о правах: свободе слова, свободе вероисповедания и суде присяжных, то есть всех традиционных правах, которыми от века пользовались свободные англичане. На претензию к конституции, что она не гарантирует таких свобод и прав, не было ответа, хотя федералисты Пенсильвании считали, что он есть. Согласно конституции, как заявил Джеймс Уилсон в своей нашумевшей речи, национальное правительство может осуществлять только те полномочия, которыми оно Наделено; все остальные сохраняются за штатами. Поскольку конгресс не наделен полномочиями «ограничивать или отменять» свободную прессу и соответственно другие традиционные права, в билле о правах нет никакой необходимости («было бы излишне и нелепо федеральному органу, созданному нашими собственными руками, постановлять, что мы будем пользоваться теми привилегиями, которых мы не лишены ни намерением, ни законом, учредившим этот орган»)[1156]1156
  Ibid. P. 168.


[Закрыть].

Второй вопрос, поднятый антифедералистами в Пенсильвании и ставший предметом широкого обсуждения во многих других штатах, касался характера представительной власти в республике. В вопросах республиканского правления непререкаемым авторитетом для всех был Монтескье. Ссылаясь на его учение, антифедералисты утверждали, что республика не способна прижиться в нации, занимающей большую территорию, где она со временем неизбежно уступает место деспотизму. «Сентинел» (как подписывался Сэмюэль Брайан), по-видимому, был первым в Пенсильвании, кто указал на трудности, с которыми столкнулось бы национальное правительство, если бы оно занялось «различными местными проблемами и нуждами». Одни только расстояния создавали бы почти непреодолимые трудности. Количество представителей, установленное для нового правительства, увеличивало эти трудности: 55 человек в палате представителей должны были обслуживать интересы страны, раскинувшейся на сотни тысяч квадратных миль. Столь ничтожное количество могло только способствовать «коррупции и злоупотреблению влиянием»; лишь очень большое число законодателей могло бы служить гарантией безуспешности любых попыток подкупа. А если бы представителям удалось остаться неподкупными, то вследствие своего долгого пребывания в должности (срок составлял два года, в два раза больше обычного для легислатур штатов) они потеряли бы свое чувство «подотчетности». Кроме того, с высокой долей вероятности можно было утверждать, что, сколь бы большим ни было количество, оно не могло адекватно представлять большую нацию. Адекватное представительство, с точки зрения антифедералистов, подразумевало существование представителей, полностью разделяющих интересы, чувства и мнения своих избирателей. В идеале представитель должен был служить выразителем местных интересов. Он не должен был рассуждать или действовать от своего лица; все, что от него требовалось, это выражать точку зрения народа[1157]1157
  Ibid. P. 164, 165. См. также: Kenyon С. М. Men of Little Faith; The AntiFederalists on the Nature of Representative Government // WMQ. 3d Ser. 12. 1955. P. 3–46.


[Закрыть].

Джеймс Мэдисон, еще работая в конвенте, предвидел эти претензии. Большая нация, возражал он, не только не является непригодной для республиканской формы правления, но предлагает идеальные обстоятельства для ее успешного применения. Ибо слабость республиканской формы заключается в ее тяготении к нестабильности и тирании, тяготении, которое может успешно сдерживаться в условиях большой нации, объемлющей многообразные интересы. Доводы Мэдисона основывались на ряде предпосылок. Прежде всего он исходил из того, что причиной нестабильности республики является демократический элемент, который по определению содержится в республиканских общественных институтах. А демократия подвержена изменениям, поскольку она является прямым выражением народных страстей. Демократия – это народ, управляющий собой без помощи ограничительных или сдерживающих институтов[1158]1158
  Federalist. No. 10.


[Закрыть].

Предпосылка Мэдисона, касающаяся демократии, основывалась, в свою очередь, на предпосылке, касающейся человеческой природы: природа человека такова, что он предпочитает следовать страстям, а не рассудку и неизменно отдает предпочтение сиюминутным интересам перед долговременными. Существа экспансивные, эгоистичные и нередко порочные, люди, приходя в политику, всегда испытывают трудности в принятии на себя ответственности за общественные интересы и легко поддаются искушению лишать других людей их прав, если это, как им кажется, отвечает их собственным интересам[1159]1159
  Интересные замечания но поводу взглядов на человеческую природу, развиваемых авторами «Записок федералиста», см.: Wright В. F. The Federalist on the Nature of Political Man // Ethics. 59. 1949. P. 1–31; Scanlon J. P. The Federalist and Human Nature // Review of Politics. 21. 1959. P. 657–677.


[Закрыть].

Таким образом, в республике, охватывающей большую нацию, объединять людей с различными интересами в большинство, способное подавлять меньшинство, всегда затруднительно. Большое количество «клик» (по его выражению) и их разнообразие неизбежно приведут к тому, что они станут мешать друг другу в достижении своих целей. Зрелое изложение теории групп интересов Мэдисона появилось в десятом выпуске «Федералиста»:

Чем малочисленнее общество, тем скуднее в нем число явных партий и интересов, его составляющих, тем чаще большинство граждан оказываются приверженцами одной партии, а чем меньше число лиц, составляющих такое большинство, и чем меньше территория, на которой они размещаются, тем легче им договориться между собой и осуществить свои утеснительные замыслы. Расширьте сферу действий, и у вас появится большее разнообразие партий и интересов; значительно уменьшится вероятность того, что у большинства возникнет общий повод покушаться на права остальных граждан, а если таковой наличествует, всем, кто его признает, будет труднее объединить свои силы и действовать заодно[1160]1160
  Федералист. Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. М., 1994. С. 85. О десятом выпуске «Федералиста» см.: Fame and the Founding Fathers; Essays by Douglass Adair. New York, 1974. P. 75–106.


[Закрыть].

Теория Мэдисона в формулировке Уилсона звучала менее убедительно, но достаточно ясно, чтобы этой формулировкой оперировали участники дебатов, разгоревшихся по примеру Пенсильвании в разных местах. В конце октября 1787 года, когда начал публиковаться «Федералист», в распоряжении федералистов оказался самый влиятельный источник политической мысли, когда-либо появлявшийся в Америке. Эти эссе, авторами которых были Александр Гамильтон, Джон Джей и Джеймс Мэдисон, содержали гораздо большее, нежели теорию представительства. Они анализировали обстановку, в которой осуществлялась власть в Америке в 1780-е годы; они подвергали критике «Статьи конфедерации»; они разъясняли, как будет работать новое правительство при новой конституции. Самое главное, они убеждали американцев, что между властью и свободой не существует непримиримых противоречий.

Мы не можем знать точно, как обсуждения конституционных вопросов влияли на делегатов в ратификационных конвентах штатов. Но делегаты, по-видимому, брали многие из опубликованных аргументов на вооружение и повторяли их с различными вариациями в этих собраниях, так что все важные идеи, звучавшие снаружи, подвергались обсуждению внутри. С другой стороны, процесс ратификации по отдельным штатам, вероятно, способствовал тому, что политические идеи теряли в силе убеждения. И вероятно, он также усиливал значимость сугубо местных интересов. Ратификация представляла собой серию акций властей штатов, и конвенту каждого штата почти неизбежно приходилось рассматривать конституцию в свете интересов своего штата. Тот факт, что эти интересы подразумевали политическую свободу как необходимое условие всестороннего благополучия штата, молча признавался всеми. Тем не менее мы не знаем, каким образом в уме делегата благополучие его штата связывалось с той или иной формой представительства, или теорией структуры правительства, или той или иной интерпретацией прав личности.

Несомненно лишь то, что в ратификационных конвентах обсуждались не только принципы управления, но и интересы штатов. Не подлежит сомнению и то, что процесс ратификации имел определенную «логику», когда одни штаты реагировали на действия других штатов. Сказать, что ратификация представляла собой «цепную реакцию» – значит упростить сложный процесс. Тем не менее штаты, безусловно, испытывали влияние соседей, и быстрое одобрение конституции тремя штатами в декабре и еще двумя в январе дало ратификации хороший импульс.

III

Согласно статье VII конституции, для ее вступления в силу требовалась «ратификация конвентами девяти штатов». Подразумевалось, что в случае ратификации девятью штатами четыре остальные штата могли выбрать свой собственный путь либо присоединиться к Союзу. Эта процедура ввода в действие нового правительства не принимала в расчет «Статьи конфедерации», согласно которым поправки должны были получить единогласное одобрение. Она также оставляла в стороне законодательные собрания штатов (за исключением одного момента – по общему согласию они должны были созвать ратификационные конвенты). Отправляя конституцию в конгресс, Вашингтон описал это согласие как «мнение настоящего конвента»[1161]1161
  Documents Illustrative of the Formation of the Union of American States. P. 1005.


[Закрыть].

Конституция с сопроводительным письмом Вашингтона была получена конгрессом 20 сентября. Среди членов конгресса нашлись ее критики. Один из них, Ричард Генри Ли из Виргинии, выступил с предложением внести в конституцию поправки и лишь после этого разослать ее по штатам. В этом случае у штатов, аргументировал Ли, будет выбор: либо ратифицировать оригинал, либо внести поправки и направить исправленный вариант во второй конституционный конвент. Сторонников конституции в конгрессе было больше, чем ее врагов, – в конце сентября в конгресс вернулись восемнадцать членов, участвовавших в работе конвента, – но они не хотели обижать критиков. Поэтому они, хотя и отклонили предложение Ли, решили не навязывать конституцию. Вместо этого конгресс ограничился тем, что после предварительного голосования, на котором конституция получила поддержку большинства, просто разослал ее по штатам без каких-либо рекомендаций[1162]1162
  Doc. Hist. of Ratification. I. P. 345–346.


[Закрыть].

Получив послание из конгресса, легислатуры штатов начали кампанию за ратификацию. Легислатура Делавэра провела собрание еще до роспуска конвента, чтобы выслушать Ричарда Бассета, своего члена и делегата конвента. Теперь, имея на руках конституцию, она назначила специальные выборы. Ратификационный конвент, созванный в короткий срок, не стал терять времени и 7 декабря 1787 года выразил от лица штата единогласное одобрение[1163]1163
  Большую часть информации об истории ратификации я взял из двух книг современного американского историка: McDonald F. We The People: The Economic Origins of the Constitution. Chicago, 1958; Idem. E Pluribus Unum: The Formation of the Federal Republic, 1776–1790. Boston, 1965. Среди исследований, посвященных ратификации в отдельных штатах, особую ценность представляют: Crowl Ph. А. Maryland During and After the Revolution. Baltimore, 1943; McCormick R. P. Experiment in Independence: New Jersey in the Critical Period, 1781–1789. New Brunswick, 1950; Polishook I. H. Rhode Island and the Union, 1774–1795. Evanston, 1969. Я также пользовался изданием: The Debates of the Several State Conventions on the Adoption of the Federal Constitution. 5 vols. Philadelphia, 1836–1845.


[Закрыть].

Такое рвение имело свои причины. Жители Делавэра, большую часть которых составляли мелкие фермеры, чувствовали себя незащищенными. Отчасти это чувство, по-видимому, объяснялось их экономической зависимостью от своих более крупных соседей (пшеница для процветавшего мукомольного дела ввозилась из Пенсильвании), но, вероятно, большее значение имели размеры и история Делавэра. Как по территории, так и по численности населения Делавэр был карликом в сравнении с Пенсильванией и уступал даже Мэриленду. Его история также настраивала жителей в пользу Союза – в частности, до 1776 года Делавэр и Пенсильвания имели общего губернатора.

В 1787 году экономика штата процветала. Мельники, перемалывавшие ввозимое зерно, преуспевали, торговля, подорванная войной, оживилась, и долги штата были невелики. Однако возможность выживания в одиночку было трудно вообразить. Ратификационный конвент собрал фермеров, обладавших достаточной проницательностью, чтобы понимать, в чем состоит их политическая выгода. В результате тридцать делегатов проголосовали за и ни один – против.

Пенсильвания действовала почти столь же стремительно. Не погнушавшись грубым обращением с сопротивляющимися депутатами, федералисты продавили решение о созыве ратификационного конвента. Несколько часов спустя легислатура объявила о самороспуске с целью подготовки к выборам нового собрания; оставалось только принять меры к созыву органа для рассмотрения вопроса о ратификации.

В течение нескольких недель перед выборами дебаты вокруг конституции в штате усиливались. Еще большую роль, чем дебаты, по-видимому, играла организация, и здесь федералисты получили преимущество. Ключевое значение для выборов в конвент имела Филадельфия с ее пригородами. Как город, так и фермы вокруг него достались федералистам – ремесленники, лавочники и фермеры проголосовали за делегатов, поддерживавших ратификацию. Единственный шанс для антифедералистов в Пенсильвании состоял в том, чтобы заручиться поддержкой западной части штата и сыграть на недоверии народа к централизованной власти. Благодаря своей хорошей организации федералисты взяли верх. 12 декабря, вскоре после своего созыва, ратификационный конвент Пенсильвании с двойным перевесом голосов утвердил конституцию.

Шесть дней спустя конвент Нью-Джерси единогласно проголосовал за ратификацию; 2 января 1788 года 26 членов конвента Джорджии последовали его примеру. Оба этих штата, как ранее Делавэр, руководствовались стремлением расстаться со своим изолированным положением. Нью-Джерси не мог выжить без поддержки извне, к тому же конституция сулила преимущества всем самым крупным группам штата. В сравнении с Нью-Джерси слабость Джорджии была еще более очевидной. Индейцы племени крик угрожали самому существованию штата, и единственным гарантом его безопасности могло служить сильное национальное правительство. Местные интересы были выражены в Джорджии намного слабее, чем в большинстве других штатов Америки, поскольку большую часть ее населения составляли недавние иммигранты, которые еще не успели пустить в ней корни.

У Коннектикута были другие причины для ратификации, но и он не смог бы выжить вне союза. Он хотел избавиться от экономической зависимости от Нью-Йорка, и конституция предлагала средства для этого, поскольку предусматривала передачу полномочий по регулированию внешней торговли новому правительству. Через неделю после Джорджии Коннектикут проголосовал за конституцию более чем с тройным перевесом голосов.

Таким образом, за период чуть больше месяца конституция была ратифицирована пятью штатами. Большое значение имело то, что среди них был такой могущественный штат, как Пенсильвания. Четыре других, пусть небольших и сравнительно слабых, помогли дать импульс процессу ратификации, процессу, который можно было бы считать практически завершенным, если бы за конституцию проголосовали еще четыре штата.

Первый из этих четырех, Массачусетс, утвердил конституцию в начале февраля 187 голосами против 168. В ряде мест штата сформировалась оппозиция конституции, особенно враждебно настроенная в западных округах, жители которых еще помнили плачевные итоги восстания. Мелкие фермеры, жертвы власти, обосновавшейся на востоке, относились к еще более далекой власти с понятным недоверием. Понимая, что схватка будет жаркой, федералисты пытались заручиться поддержкой Джона Хэнкока и Сэмюэля Адамса. Оба пользовались популярностью, оба питали недоверие к соглашениям в Филадельфии. Ключом к расположению Хэнкока являлось его тщеславие, которое федералисты тщательно культивировали, дойдя до того, что дали ему основания надеяться на получение поста вице-президента в новом правительстве. Хэнкок проглотил приманку. Сэмюэль Адамс был тщеславен по-своему. Ему была ненавистна сама мысль быть отделенным от «народа», и когда Пол Ревир с группой ремесленников дали ему понять, что они в восторге от конституции, он присоединился к федералистам. Одобрив конституцию, конвент Массачусетса заодно предложил поправки, касающиеся гарантий гражданских свобод.

Ратификационный конвент Мэриленда, собравшийся в апреле, рассмотрел поправки, но не принял ни одной из них. Ратификация прошла довольно гладко спустя неделю после открытия конвента. В Южной Каролине ратификация состоялась через месяц после Мэриленда 149 голосами против 73, там, похоже, ее успех был предрешен. Южная Каролина еще не оправилась от страшных разрушений, причиненных войной, и у нее были все причины, чтобы желать вступления в Союз, например большие долги, которые могло бы принять на себя национальное правительство. Кроме того, союз с другими штатами гарантировал безопасность, а озабоченность жителей Южной Каролины обороноспособностью штата всегда оставалась высокой.

После голосования в Южной Каролине количество штатов в Союзе выросло до восьми. Два влиятельных штата оставались неприсоединившимися – Виргиния и Нью-Йорк. Северная Каролина и Род-Айленд уже выразили свое неприятие конституции, а конвент Нью-Гэмпшира, впервые собравшийся в феврале, отклонил акт. Это было победой оппозиции, которая, несмотря на свою силу, не была готова сжечь все мосты. В июне общественное мнение качнулось в сторону конституции, отчасти ввиду ее ратификации другими штатами – особенно соседним Массачусетсом. Тем не менее голоса разделились почти поровну – 57 против 47 в пользу ратификации.

Все ждали решения Виргинии и Нью-Йорка. В период до голосования делегаты в обоих штатах проявили невероятную активность. Что касается Виргинии, то тем фактором, который окончательно склонил многих плантаторов в пользу конституции, было, по-видимому, состояние экономики штата. У Виргинии было мало денег, но много долгов. Сильное стабильное правительство, считали эти плантаторы, обеспечит возможность делать внешние займы.

Антифедералистов в конвенте возглавлял Патрик Генри. Его выступления отличались красноречием, но в еще большей степени – размытостью содержания. Большая часть того, что говорил Генри, представляло собой обыгрывание следующего тезиса из его второй большой речи: «Мое главное возражение заключается в том, что она не предоставляет нам средств защиты наших прав или ведения войны против тиранов». Хлесткие речи того же Эдмунда Пендлтона звучали более убедительно, чем гладкая риторика Генри. Подействовали ли аргументы сторонников конституции или нет, но федералисты получили перевес в конвенте. Этому, безусловно, поспособствовало решение Эдмунда Рэндольфа поддержать конституцию, а также огромный престиж Джорджа Вашингтона. В любом случае, окончательное голосование, хотя и без значительного перевеса голосов, конституцию утвердило.

Виргиния ратифицировала в конце июня. Месяц спустя, после отчаянных дебатов, в ходе которых громче всех звучал голос Гамильтона, Нью-Йорк дал свое одобрение. На делегатов, безусловно, оказали влияние новости из Виргинии, и угроза города Нью-Йорк в случае отклонения конституции отделиться от штата заставила тех, кто сомневался, поддержать конституцию.

После присоединения Нью-Йорка за пределами Союза оставались только Северная Каролина и Род-Айленд. Северная Каролина тянула с присоединением до ноября 1789 года, Род-Айленд принял решение в мае следующего года. К тому моменту, когда он утвердил конституцию, администрация президента Вашингтона находилась у власти уже больше года.

IV

Вступление Джордж Вашингтон в должность президента представляло собой простую, но изысканную и благородную церемонию. Президентские выборы, которые официально не считались церемонией, производили ощущение таковой, поскольку все знали заранее, что в случае утверждения конституции Вашингтон займет этот пост.

Процесс ратификации не отличался ни изысканностью, ни церемонностью. Хотя те восемь месяцев, в течение которых он длился, были ознаменованы серьезными дискуссиями о власти, свободе, правах и практически всех важных идеях XVIII века, относящихся к республиканской форме правления, ратификация сопровождалась буйством страстей. Американцы, занимавшие противоположные позиции, во всеуслышание заявляли о своей ненависти к тирании, своем страхе перед заговорами и своей любви к свободе. Таким образом, в то время как формы правления подвергались критическому анализу в лучших традициях просветительской мысли, многое в характере дебатов наводило на подозрение, что под поверхностью скрывается нечто такое, что угрожает будущему американской свободы.

Основную ответственность за нагнетание атмосферы несли антифедералисты. Они обвиняли своих оппонентов в стремлении навязать стране тиранию, сходную с той, которой пыталось обременить Америку королевское правительство. Такое обвинение было не просто риторической тактикой; оно исходило от души, и его смысл, хотя он никогда обстоятельно не разъяснялся, был понятным. Пропоненты конституции, как утверждали антифедералисты, являются врагами народа и сторонниками аристократии. Кто именно образует аристократию, обычно оставалось невысказанным, отчасти потому, что Вашингтон и Франклин были членами конвента и подписали конституцию. Они были героями для большинства американцев, и объяснение того, почему они поддержали конституцию, оказалось затруднительной и даже невыполнимой задачей для ее противников. Некоторые антифедералисты высказывали мнение, что Франклин, человек в преклонном возрасте, к тому же страдающий старческим слабоумием, сбил с толку своего великого коллегу. Другие вообще отрицали, что Вашингтон искренне верит в конституцию, и уверяли, что его так называемая поддержка вовсе не является поддержкой – будучи председателем конвента, он просто подписал документ ради проформы, как поступил бы любой другой человек, находящийся на этом посту. Своей подписью он заверил конституцию как официальный документ конвента – не больше и не меньше.

Большинство антифедералистов видели свою единственную задачу в разъяснении зловещей угрозы свободе, которую несло в себе правительство, предлагаемое конституцией. Основополагающим фактом новых политических обстоятельств, подчеркивали они, является умысел федералистов отказаться от завоеваний революции, совершенной во имя гражданских свобод. Многие идеи антифедералистов звучат так, словно они были заимствованы из эпохи, непосредственно предшествовавшей Войне за независимость. Положительной чертой их взглядов, даже несмотря на их ошибочное истолкование намерений федералистов, являлось неустанное напоминание о том, что революция была совершена во имя великих принципов. И в своих возражениях против передачи власти национальному правительству и его административным и силовым структурам они снова и снова обращались к годам кризиса и войны.

Предложенная форма правления, возможно, отличается от прежней, соглашались они, но как бы конституция ни маскировала ее, это все та же старая тирания в новых одеждах. И в своих памфлетах, газетных статьях и речах в ратификационных конвентах они пользовались терминами с обличительной окраской – «консолидированное правительство», аристократия, заговор, умысел, злоупотребление властью – для выражения смутных страхов, владевших людьми в прошлом. Делая это, они одновременно взывали к высоким моральным нормам Славного дела.

Федералисты с готовностью вступили с ними в сражение на этом поле и доказывали в прессе и ратификационных конвентах, что конституция сохраняет верность революции. Таким образом, обе стороны решали важные вопросы, впервые поднятые революционерами в 1760-е и 1770-е годы, в ходе дискуссии, которая проливала свет на многое и сама носила «просветленный» характер. В ходе этой дискуссии из хаоса риторики и анализа возникали очертания нового правительства, и бившие через край эмоции не затемняли реальные проблемы, но, скорее, обостряли восприятие и предупреждали американцев как об опасностях, так и о перспективах нового политического порядка. В конце концов федералисты одержали верх. Причины их успеха отчасти кроются в опыте изгнания британских угнетателей. Принятию конституции также способствовало одно важное качество, сформировавшееся в Америке, – дух народа, который не сломился и который предчувствовал, что у него еще все впереди.