Текст книги "Славное дело. Американская революция 1763-1789"

Автор книги: Роберт Миддлкауф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 58 страниц)

17. Революция становится европейской войной

I

Победа Хау при Джермантауне и его вступление в Филадельфию принесли британскому правительству чувство удовлетворения, но эти успехи не развеяли уныния, наступившего в связи с известием о капитуляции Бергойна. Это событие было воспринято как катастрофа. Масштабы катастрофы были оценены не сразу – в течение нескольких месяцев в правительстве жила надежда, что самых пагубных последствий еще можно избежать. Единственное, чего боялся кабинет, это возможного вступления Франции в войну на стороне американских колоний. Военные действия Франции против Великобритании могли превратить восстание в пределах империи в глобальный конфликт, разрастание которого неизбежно привело бы к распылению британских сил, и почти неизбежно – к обретению американцами независимости.

Франция не забыла о том унижении, которому она была подвергнута в 1763 году, и мечтала отомстить британцам за поражение в Семилетней войне. Неудивительно, что восстание в британских колониях было воспринято французским правительством как шанс развалить Британскую империю. Шуазель, министр иностранных дел Людовика XV, понимал, что своим могуществом Великобритания во многом обязана своим колониям и торговле с ними, и наблюдал за ростом недовольства американцев с надеждой, что рано или поздно оно выльется в войну. Но у Шуазеля было и много других предметов для размышлений; например, каким образом восстановить французскую военную и военно-морскую мощь. Эта проблема была связана с другой – истощением казны в результате Семилетней войны. Агенты, посылавшиеся им в Америку в 1760-е годы, сообщали оттуда, что восстание неизбежно, но что произойдет оно не скоро – мнение, в справедливости которого Шуазель не сомневался[703]703
  Bemis S. F. The Diplomacy of the American Revolution. Bloomington, 1957. P. 16–17.


[Закрыть].

Из всех преемников Шуазеля на посту министра иностранных дел Франции ни один не осознавал возможностей, кроющихся в раздорах между англичанами и американцами, более ясно, чем Шарль Гравье де Верженн. Вступивший в должность в начале правления Людовика XVI, Верженн, как и Шуазель, надеялся извлечь пользу из заморских проблем Великобритании. Но у этой надежды имелись пределы. В частности, Франция уже не рассчитывала вернуть себе свои бывшие владения в Северной Америке. Тем не менее Верженн считал, что Франция еще может вернуть себе право на ведение рыбной ловли у берегов Северной Америки и сохранить за собой владения в Вест-Индии. И он никогда не упускал из виду свою главную цель: ослаблять британскую мощь всюду, где только возможно, и тем самым восстанавливать ведущее положение Франции среди европейских держав. Верженн не собирался действовать против Англии в одиночку. Он стремился сохранять «династическое соглашение» с Испанией как основу для сильной позиции и поддерживать франко-австрийский альянс как противовес союзу Англии с Пруссией против Франции. Что касается войны, то Верженн считал, что Франция не должна вступать в войну с Англией, если не будет полностью уверена в успехе[704]704
  Ibid. P. 17–22.


[Закрыть].

Когда в 1770-х годах в колониях возобновились волнения, подобные тем, что имели место в 1760-х, реакция Верженна была осторожной. Британское правительство доказало свою способность благополучно переносить штормы в колониальных морях, и он не хотел, чтобы Франция стала жертвой разыгравшихся стихий. Самым опасным в этой ситуации было то, что преждевременное вмешательство Франции могло бы вернуть ее заклятого врага Четема во власть в качестве главы объединенных сил Британии и Америки: желание захватить французскую Вест-Индию вполне могло породить такой союз. В конце 1775 года, когда разразилась война, эта возможность представлялась ничтожной, и воспрянувший духом Верженн отверг идею нейтралитета в обмен на сохранение французских колоний в Вест-Индии как недостойную рассмотрения. Более того, в конце лета 1775 года он направил в Америку тайного агента Жюльена Ашара де Бонвулуара с заданием наблюдать за происходящим и обещать повстанцам поддержку.

Примерно в то же время еще один агент, наделенный разнообразными талантами, обратил на себя внимание Верженна. Это был Пьер Огюстен Карон де Бомарше, драматург (автор «Женитьбы Фигаро») и авантюрист, человек, который, похоже, не столько ненавидел Англию, сколько любил интриги. У драматургов сильно развито воображение, и Бомарше вообразил себя пророком, предсказав поражение англичан ближайшим летом. В те дни он находился в Лондоне, где жадно впитывал сплетни и слухи, слепо принимая на веру – по крайней мере, на первых порах – самые абсурдные россказни о силе радикалов и слабости правительства. Вероятно, Верженн освободил Бомарше от его иллюзий. Во всяком случае, поскольку Бомарше мог быть полезен, Верженн решил использовать его: он сделал его платным агентом французской секретной службы и после собеседования в Париже отослал его обратно в Лондон с заданием внимательно прислушиваться ко всему, что говорят, и присылать подробные отчеты. Снова оказавшись в Лондоне, Бомарше сошелся с американским агентом Артуром Ли, братом Ричарда Генри Ли из Виргинии, человеком, который во многих отношениях идеально подходил на роль шпиона. Он был вспыльчив и мнителен, но вместе с тем обладал тонким, проницательным умом. После начала боевых действий в Америке Ли остался в Лондоне в качестве агента Массачусетса, и теперь у него появился новый хозяин – Континентальный конгресс.

В начале 1775 года конгресс начал искать поддержку за океаном, отчасти по инициативе одного из своих членов, Бенджамина Франклина. Но поскольку многие из членов конгресса продолжали лелеять надежду на примирение с Великобританией даже после сражений при Лексингтоне и Конкорде, даже после Банкер-Хилла, конгресс остерегался иметь дело с иностранными державами. Несколько членов выдвинули предложение наладить прямые торговые отношения с Европой – шаг, эквивалентный провозглашению независимости и соответственно многим в то время показавшийся неприемлемым. Сделанное королем в августе 1775 года заявление о том, что колонии находятся в состоянии мятежа, увеличили число сторонников этого предложения. Тем не менее конгресс по-прежнему медлил и проявлял осторожность[705]705
  Doren С. van. Benjamin Franklin. New York, 1938. P. 529–540. См. также гл. 14.


[Закрыть].

29 ноября 1775 года конгресс учредил секретный корреспондентский комитет «с единственной целью ведения переписки с нашими друзьями в Великобритании, Ирландии и других частях света». Помимо Франклина, в комитет вошли Бенджамин Гаррисон из Виргинии, Томас Джефферсон, Джон Дикинсон, Джон Джей и спустя несколько месяцев Роберт Моррис. Комитет незамедлительно поручил Артуру Ли разведать отношение европейских держав к восстанию в Америке. Разумеется, в первую очередь комитет интересовался позицией Франции. Все это делалось с существенными оговорками – протестантский конгресс, представлявший протестантские колонии, сохранял вековую враждебность в отношении католиков и католических государств. (С другой стороны, трудно было ожидать от европейских монархов симпатий к восстанию против одного из их числа[706]706
  The Revolutionary Diplomatic Correspondence of the United States. 6 vols. Washington, 1889. II. P. 61–64.


[Закрыть].)

В течение зимы 1776 года Бомарше приводил в своих письмах веские аргументы в пользу вооруженной поддержки колоний в борьбе против Англии. Одно из его тщательно просчитанных предупреждений гласило, что нерешительность Франции рано или поздно приведет к примирению американцев с Великобританией. Верженн высказывал то же самое мнение более осторожно, тонко намекая на те выгоды, которые могла бы извлечь для себя Франция из противостояния колоний и метрополии. Весной сопротивление Людовика и большинства его министров ослабло и было принято решение об оказании секретной военной помощи американцам. Один лишь Тюрго, генеральный контролер финансов, был категорически против, считая, что если американцам суждено обрести независимость, они обретут ее и без содействия Франции, и что независимая Америка будет способствовать процветанию английской торговли в гораздо большей степени, чем нынешние колонии, но 2 мая 1776 года Людовик решил пренебречь этими прогнозами и распорядился выделить колониям финансовую помощь для закупки военного снаряжения в размере одного миллиона ливров. Десять дней спустя Тюрго подал в отставку[707]707
  Bemis S. F. Diplomacy. P. 23–28.


[Закрыть].

Решение об оказании помощи было принято втайне и прикрыто заверениями в дружбе с Великобританией. Тогда же Верженн изложил свои планы по наращиванию французской военной и военноморской мощи. Он знал, что поставка снаряжений не скроется от глаз Великобритании и почти неминуемо приведет к войне. Тем не менее имелись веские основания скрывать эту помощь. Великобритания заявила бы свой протест даже в том случае, если бы помощь оказывалась тайно, однако она не стала бы торопиться с объявлением войны. В международных отношениях поддержание видимости с целью сохранения лица зачастую более приемлема, чем признание фактов. Видимость в данном случае состояла в том, что оказанием помощи занималась частная фирма «Родерик Горталес и компания». Делами этой фиктивной фирмы ведал сам Бомарше. Он вместе с несколькими коллегами организовал выплату денег за пушки, боеприпасы и другие военные поставки. Второй американский эмиссар, Сайлас Дин из Коннектикута, прибывший в Париж в июне в качестве представителя конгресса, тесно сотрудничал с Бомарше – даже слишком тесно, если верить Артуру Ли. Помощь, которую французское правительство рассматривало как займы, в отчетах Дина нередко фигурировала в качестве подарков. Как Дин, так и Бомарше, распоряжаясь поставками, находили возможность направлять часть денег в свои собственные карманы[708]708
  Ibid. P. 34–37; Boyd J. P. Silas Deane: Death by a Kindly Teacher of Treason? // WMQ. 3rd Ser. 16. 1959. P. 165–187, 319–342.


[Закрыть].

По мере разрастания конфликта помощь в виде снаряжения и денег удовлетворяла американцев все меньше, и они начали подумывать о втягивании в войну Франции и Испании, традиционных врагов Великобритании. Они не прельщали себя надеждой, что эти страны вступят в войну из восхищения Америкой и американскими принципами. Однако они надеялись, что Франция и Испания ухватятся за любую возможность свести старые счеты и, что более важно, восстановить баланс сил, который десятью годами ранее сместился в сторону Великобритании. У этих старых врагов опасно было просить слишком многого: ведь если бы они вступили в войну и победили, они бы, несомненно, могли бы закрепиться на американской земле в качестве новых хозяев американцев.

Бенджамин Франклин начал задумываться над тем, какую пользу могут принести колониям европейские страны, задолго до начала войны. Конфликт из-за вопроса о полномочиях парламента подтолкнул его к просчету действий, которые могли бы предпринять колонии, оказавшись без руля и без ветрил в мире, принадлежащем алчущим наживы государствам. Недостаток силы, к такому выводу он пришел в 1770 году, не обязательно означает слабость, так как крупные государства, заботясь о своих собственных желаниях и интересах, порой совершают действия, идущие на пользу мелким государствам. В любом случае крупные государства, похоже, больше интересовались нанесением ущерба друг другу, нежели эксплуатацией далеких американских колоний[709]709
  О развитии идей Франклина см.: BF Papers. XVI. P. 276–326; XVII. P. 317–400. Ср.: «Самые мелкие государства могут иметь больших союзников. Взаимные зависть и подозрительность великих наций способствуют безопасности мелких» (P. 341).


[Закрыть].

Франклин, Джон Адамс, Томас Пейн и многие другие, кто внимательно следил за происходящим в Европе, безусловно, были правы в своей убежденности, что у Америки имеются все шансы втянуть Францию и Испанию в войну с Великобританией. Но они недооценивали трудность этой задачи. И вплоть до конца 1776 года они недооценивали размеры того вознаграждения, которое Франция и Испания могли запросить за свои услуги.

Начавшаяся война заставила их более трезво взглянуть на вещи. В разгар военных действий идея обратиться за помощью к иностранным державам пришла сама собой. В первые шесть месяцев своего существования секретный комитет занимался исключительно организацией поставок оружия и нахождения средств для армии. Более решительные действия были бы равносильны провозглашению независимости – шагу, которому большинство в конгрессе сопротивлялись вплоть до последней минуты. Так, когда в феврале 1776 года делегат от Виргинии Джордж Уиз предложил конгрессу рассмотреть вопрос о праве на вступление в альянсы, ему так и возразили: рассмотрение этого вопроса будет фактически равносильно провозглашению независимости. Предложение Уиза было передано в комитет, где его подробно обсудили и оставили без ответа[710]710
  Diary of John Adams. И. P 229–230; LMCC. I. 350–351.


[Закрыть].

Независимость не положила конца неясности в вопросе о том, какого рода соглашения могут быть заключены с врагами Великобритании. Неудивительно, что конгресс был буквально завален советами по поводу дальнейших действий. Большая их часть исходила из необходимости торговли с Европой как важной скрепы между Старым и Новым Светом. Тогда и долгое время спустя американские государственные деятели выступали за свободную торговлю, так как в противном случае Америка попала бы в зависимость от какой-либо одной европейской державы, а американцы уже испытали все прелести подобной зависимости на своем собственном опыте. Что касается мотивов, по которым европейские державы должны были приветствовать подобные соглашения, то главным из них была экономическая выгода: Америка много покупала и много продавала. Потребность в торговле будет существовать до тех пор, как саркастично заметил Томас Пейн, «пока Европа не оставит привычку к еде»[711]711
  Пейн Т. Здравый смысл.


[Закрыть].

Джон Адамс не соглашался с Пейном по многим вопросам, но он разделял убеждение того (и других своих сподвижников), что для молодой республики торговая политика важнее внешней политики. Именно по инициативе Адамса конгресс занялся проектом «типового договора», призванного определить основу отношений Америки с Европой – и прежде всего с Францией, поскольку ожидалось, что Франция вступит в войну. Адамс работал над проектом весной 1776 года, незадолго до провозглашения независимости. Его заметки свидетельствуют о том, что он был сторонником осторожной политики, исходившей из предположения, что Франция придает большое значение торговле с Америкой и, безусловно, не упустит возможность досадить своему главному сопернику в Европе. «Можем ли мы рассчитывать на поддержку со стороны Ф[ранции]? – спрашивал себя Адамс. – В какие отношения мы можем вступить с ней безбоязненно?» И отвечал: «Во-первых, никаких политических отношений. Не подчиняться ни одному из ее органов власти – не принимать от нее ни губернаторов, ни чиновников. Во-вторых, никакого военного сотрудничества. Не принимать от нее никаких войск. В-третьих, только торговые связи, то есть заключить договор о заходе ее кораблей в наши гавани. Наши корабли должны иметь право захода в ее гавани – за оружием, пушками, селитрой, порохом, парусиной, сталью». Эти условия фактически исключали любой «альянс», любой политический союз с Францией и Испанией. Однако Ричард Генри Ли, который в июне 1776 года выступил с предложением о провозглашении независимости, настаивал на создании альянсов с иностранными государствами. Судя по всему, Ли не имел в виду жесткие политические связи, подразумевающие взаимные обязательства и ответственность, и уж, во всяком случае, он не имел в виду военные обязательства. В XVIII веке понятие альянса, или союза, имело довольно размытое значение и могло употребляться практически как синоним торгового договора. В любом случае Адамс и «типовой договор», одобренный конгрессом в сентябре, не обещали особых выгод тем иностранным государствам, которые решили бы оказать помощь Америке. В восьмой статье типового договора говорилось прямым текстом, что любое официальное соглашение может спровоцировать войну между Францией и Великобританией. На этот случай американцы обещали не оказывать Великобритании военную поддержку – «обязательство», предельно ясно демонстрирующее, насколько малое вознаграждение конгресс был готов предложить Франции за ее помощь[712]712
  Diary of John Adams. II. P. 236; Gilbert F. To the Farewell Address: Ideas of Early American Foreign Policy. Princeton, 1961. Ch. 3; Idem. The New Diplomacy of the Eighteenth Century // World Politics. 4. 1951. P. 1–38. См. также: Hutson J. H. Early American Diplomacy: A Reappraisal // The American Revolution and «A Candid World». Kent, Ohio, 1977. P. 40–68. Хатсон доказывает, что Гилберт ошибается, утверждая, что философы оказали влияние на идеи американцев относительно внешней политики, и приписывая американцам идею свободной торговли. «Типовой договор (подчеркивает Хатсон) предполагал взаимные коммерческие обязательства, а не коммерческую свободу».


[Закрыть].

Как и можно было ожидать, в следующем году конгресс был вынужден расстаться с этой ограниченной концепцией внешней политики. Военные поражения, сперва на Лонг-Айленде, затем выше по течению Гудзона и в Нью-Джерси, заставили его пожертвовать своими передовыми принципами. Первая крупная уступка в изменившейся ситуации была сделана в конце 1776 года, когда члены комиссии конгресса были наделены полномочиями предложить Франции британскую Вест-Индию в случае ее вступления в войну. Эта уступка, по-видимому, была воспринята как более радикальная, чем она была на самом деле. Конгресс, придавая столь большое значение торговле как мощному фактору в международных отношениях, исходил из убеждения, что торговля несет с собой власть. Конгресс ценил политическую власть столь же высоко, как это делало любое европейское министерство иностранных дел, но он не считал, что для ее получения необходимо следовать традиционным схемам. Реалии войны внесли изменения в это представление[713]713
  Revolutionary Diplomatic Correspondence. II. P. 226–231, 240–241; Bemis S. F. Diplomacy. P. 52–53.


[Закрыть].

Комиссия, посланная в Европу, разделяла убеждение конгресса в возможности извлечения пользы из заинтересованности Старого Света в торговле с Америкой. Вместе с тем они знали, что шанс нанести ущерб Великобритании интересовал ее врагов еще больше и что этот шанс был главным козырем американцев, чья остальная колода состояла из одних шестерок.

Среди тех, кто, по мнению конгресса, должен был предъявить этот козырь французскому правительству, были Томас Джефферсон и Бенджамин Франклин. Джефферсон отказался от назначения, так как у него болела жена и он не хотел ее покидать. Франклин дал свое согласие, равно как и Сайлас Дин, который и так уже находился в Европе. В поисках замены Джефферсону конгресс обратился к Артуру Ли, который, как и Дин, уже занимался в Европе американскими делами.

Ли достаточно хорошо узнал Дина, чтобы не доверять ему. Впрочем, Ли, похоже, не доверял никому. В случае Дина у него были на то веские основания, поскольку тот использовал французскую помощь для личного обогащения. Когда комиссия приступила к работе, Дин зашел еще дальше – он начал передавать американские секреты Эдварду Бэнкрофту, доверенному секретарю комиссии, состоявшему на службе у британского правительства.

Франклин, не знавший о махинациях Дина, прибыл во Францию в начале декабря 1776 года. Британское правительство открыто заявило о своей обеспокоенности в связи с тем, что французы принимают у себя агента повстанцев, а из переписки самого Франклина следует, что он не был уверен в теплом приеме. И у него были причины для этой неуверенности. Молодой король Франции Людовик XVI отнесся к американской революции скептически. Ни один европейский монарх не желал бы видеть другого европейского монарха отвергнутым своими подданными, так как это могло бы стать нездоровым прецедентом. Беспокойство короля разделяли и другие французы, а именно купцы, которые сомневались, что страна сможет позволить себе расходы еще на одну войну, и боялись, что их процветанию, возможному только в мирное время, придет конец. До прибытия Франклина Тюрго, в ту пору еще занимавший должность генерального контролера финансов, усилил опасения французов, предсказав, что торговые связи между Англией и Америкой будут развиваться и укрепляться даже после провозглашения независимости.

Хотя Франклин и не развеял эти опасения, он почти сразу завоевал симпатии народа. Он прибыл во Францию на корабле «Возмездие» (Reprisal) в меховой шапке, служившей ему надежной защитой от ледяного ноябрьского ветра. Его скромный головной убор, его некрасивые очки, которые иной модник постеснялся бы надеть на публике, и, самое главное, его подкупающая простота и прямолинейность очаровали парижан. Французы, полные иллюзий в отношении жителей Нового Света, ожидали увидеть героя, и в лице этого гениального американца перед ними предстал наивный философ, мудрый и добрый представитель лучшей части населения девственной Америки. Франклину льстило всеобщее обожание, но он был слишком умен, чтобы позволить этому чувству вскружить себе голову. К тому же он не верил, что общественное мнение способно ускорить заключение договора между Францией и Америкой. Для заключения такого договора требовалась тщательная подготовка, а потому Франклин на время скрылся из поля зрения общественности, поселившись в Пасси, небольшом селении под Парижем[714]714
  Doren С. van. Franklin. P. 564–575.


[Закрыть].

Конгресс поручил своим уполномоченным «добиться немедленного и однозначного заявления Франции в нашу пользу, ибо в случае промедления не исключено воссоединение с Великобританией». В этих первичных инструкциях еще не упоминался союз, но уже через пару месяцев конгресс поручил членам комиссии наладить более тесные связи с Францией. Французы, со своей стороны, твердо решили строить свою политику на основе двух принципов: не вступать ни в какие соглашения, которые позволили бы американцам делать ставку на нечто меньшее, чем независимость, и не предпринимать никаких действий, не заручившись формальной поддержкой Испании[715]715
  Bemis S. F. Diplomacy. P. 47. Бемис обсуждает политику Франции в главах 2–4.


[Закрыть].

Переговоры продвигались медленно, так как происходившие в Америке события то разделяли, то вновь сближали стороны. В феврале 1777 года уполномоченные конгресса уведомили Верженна, что Соединенные Штаты готовы дать обещание не заключать сепаратного мира с Великобританией в обмен на такую же гарантию со стороны Франции. В марте они объявили о своем желании вступить в альянс с Францией и Испанией. Верженн, не уверенный в исходе войны, не стал торопиться с ответом, а испанское правительство даже запретило Артуру Ли въезд в свою страну, опасаясь, что он начнет склонять общественное мнение в пользу Америки[716]716
  Ibid. P. 52–53.


[Закрыть].

В течение всего лета комиссия продолжала добиваться признания и крупного займа от французов. В ноябре, когда пришло известие о вступлении Хау в Филадельфию, их усилия, казалось бы, потерпели крах. 4 декабря, однако, было получено сообщение о капитуляции Бергойна. Через несколько дней Верженн пригласил комиссию на повторное обсуждение предложения о заключении франко-американского союза. Франклин составил проект договора, и 17 декабря 1777 года Верженн объявил о согласии Франции признать Соединенные Штаты и вступить в союз с ними. Но прежде подписания каких-либо документов следовало еще раз обратиться к Испании с призывом вступить в союз с Францией и Америкой. В конце месяца испанцы заявили о своем отказе, и тогда Верженн, встревоженный известием о переговорах Дина и Франклина с британским агентом Полом Уэнтвортом на предмет возможного заключения мира между Америкой и Великобританией, решил обойтись без участия Испании[717]717
  Ibid. P. 58–61.


[Закрыть].

В начале февраля 1778 года стороны подписали договор о дружбе и торговле и договор о союзе. Торговый договор включал в себя клаузулу о наиболее благоприятствуемой нации и предусматривал беспрепятственный вход американских кораблей в несколько портов в Вест-Индии и в самой Франции. Согласно союзному договору, подлежавшему вступлению в силу лишь в случае начала боевых действий между Францией и Великобританией (в чем практически не было сомнений), целью двух государств являлась обеспечение свободы и независимости Соединенных Штатов. Самой важной, по общему мнению, была восьмая статья этого договора: «Ни одна из двух сторон не может заключить перемирие, ни мир с Великобританией без предварительного получения формального согласия другой стороны; обе стороны взаимно обязуются не складывать оружия до тех пор, пока независимость Соединенных Штатов не будет официально или подразумеваемым образом удостоверена договором или договорами о прекращении войны». Не менее важными были обещание Франции не заявлять свои права на какие-либо английские территории на североамериканском континенте и ее согласие с тем, что любая такая территория, захваченная в ходе войне, будет принадлежать Соединенным Штатам[718]718
  Ibid. P. 61–65.


[Закрыть].

Сразу после подписания договоры были отправлены в Америку, куда они прибыли 2 мая, буквально накануне поступления мирных предложений из Великобритании, которые, однако, не подразумевали признания независимости Америки. Договоры с Францией были ратифицированы конгрессом 4 мая, а 14 июня 1778 года началась война между Францией и Британией.

II

Вступив в войну, Британия столкнулась с огромными стратегическими проблемами, не говоря уже о внутренних политических и финансовых неурядицах. До разгрома Бергойна под Саратогой британские стратеги следовали ошибочным курсом. В декабре 1777 года Сандвич открыто выразил свое недовольство в связи с неудовлетворительным использованием военно-морского флота, который занимался конвоированием транспорта, подвозившего войска к местам ведения боевых действий, но сам практически никогда не участвовал в этих действиях. В его словах была предельно ясно описана та жалкая роль, которую играл военно-морской флот, и высказанное им тогда же соображение, что при надлежащем использовании военноморские силы способны поставить колонии на колени набеговыми операциями и блокадой портов, подразумевало, что военные действия на море являются единственным видом стратегии, имевшимся у Британии. Для такой великой морской державы, какой она была в XVIII веке, было бы естественным выбрать войну на море. Между тем незадолго до того, как Сандвич выступил в защиту этой стратегии, план совершенно другого рода, а именно сухопутная кампания без какой-либо поддержки со стороны военно-морского флота, привел к катастрофе[719]719
  The Private Papers of John, Earl of Sandwich, First Lord of the Admiralty 1771–1782. 4 vols. London, 1932–1938. I. P. 328–329.


[Закрыть].

Однако ни Сандвич, ни другие британцы, отстаивавшие идею войны на море, никогда по-настоящему не пытались осмыслить причины военных неудач Великобритании. И вообще в течение первых двух лет Великобритания воевала без какой-либо всеобъемлющей, хорошо продуманной концепции. Война началась не на британских условиях, и, наступая на Лексингтон, Гейдж не выбирал обстоятельства для войны с Америкой. Он действовал, имея перед собой весьма ограниченную цель, после чего, к своему удивлению, был почти на год блокирован в Бостоне. Хау эвакуировал армию из Бостона в Галифакс и затем вернулся со свежими пополнениями в Нью-Йорк, исполненный решимости разгромить армию Вашингтона. Это намерение поглощало его в течение следующих пятнадцати месяцев, хотя поход на Филадельфию летом 1777 года также имел своей целью заручиться поддержкой лоялистов южной Пенсильвании. У всех замыслов Хау был один существенный изъян: недостаточное понимание того, что подавление восстания и ведение боевых действий – это далеко не всегда одно и то же. Правительство в Великобритании тоже путало два этих дела и никак не могло определиться с тем, каким из двух оно занимается или как они соотносятся между собой. Одобряя план Бергойна по изоляции Новой Англии, правительство, вероятно, надеялось с помощью военной операции достичь политической цели. Если бы Бергойн двинулся на Олбани с достаточно многочисленной и боеспособной армией, он бы действительно нанес ощутимый урон повстанцам, особенно в том случае, если бы на пути к Гудзону он разбил армию Гейтса.

Капитуляция Бергойна и вступление Франции в войну вынудили британских политиков и военачальников пересмотреть свою стратегию, однако это не привело к улучшению согласованности их планов. Когда поступили первые известия о поражении под Саратогой, казалось, все стало ясно. Сандвич подверг критике все предыдущие кампании и выступил в защиту войны на море, утверждая, что из всех возможных стратегий лишь она одна предлагает надежное средство изнурения американцев вплоть до окончательного слома их воли к сопротивлению. В течение зимы 1777/78 года идея морской войны расположила к себе министров и получила одобрение Амхерста – этого, пожалуй, наиболее популярного военачальника Великобритании – и самого короля. После Саратоги у этих двух людей сложилось убеждение, что вступление Франции в войну неизбежно и что Испания последует ее примеру. Их переписка и беседы в ту зиму были проникнуты чем-то вроде чувства облегчения. Они ощутили себя в родной стихии – стихии войны с государствами, которыми правят Бурбоны. Тем не менее эта война не была для них желанной – более того, ее приближение внушало им страх. Зато такая война, в отличие от восстания в колониях, была чем-то понятным и привычным. Как заметил Сандвич в пространном докладе Норту, Франция и Испания – это «наши заклятые враги». Амхерст уверял короля, что в той ситуации, когда главную озабоченность вызывает Франция, колониальная война является делом второстепенной важности. Британские военные суда должны блокировать порты в колониях, настаивал Амхерст; образумить американцев можно только с помощью военно-морского флот[720]720
  Ibid. P. 334, 365. Письма, касающиеся войны с Францией, см.: Correspondence of George the Third. IV. P. 5, 6, 13, 15, 30–31.


[Закрыть].

Все это мало вдохновляло Норта, который был раздавлен известием о разгроме Бергойна и, похоже, не думал ни о чем другом, кроме как об отставке. Получив секретные сообщения о ходе франко-американских переговоров, король мгновенно уяснил новую ситуацию. После разговора с Амхерстом он начал обдумывать стратегии, пригодные в предстоящей войне. Среди них было предложение, явно принадлежавшее Амхерсту, оставить колонии в покое и, усилив присутствие британских войск в Канаде, Флориде и Новой Шотландии, атаковать Францию и Испанию в Вест-Индии и Луизиане. Одновременное ведение боевых действий на суше против колоний и против Франции и Испании, как написал он Норту в феврале, предполагает распыление сил и, как следствие, не имеет шансов на успех[721]721
  Correspondence of George the Third. IV. P. 36.


[Закрыть].

На основе этих оценок были составлены приказы, врученные 8 марта 1778 года генералу Генри Клинтону, сменившему Уильяма Хау на посту главнокомандующего. Первые удары было решено нанести с моря, и Клинтон получил распоряжение содействовать военно-морскому флоту в набеговых операциях на всем протяжении американского побережья от Нью-Йорка до Новой Шотландии. Кроме того, Клинтон должен был приготовиться к наступлению на обе Каролины и Джорджию, давно считавшиеся слабыми местами в американской обороне. Поскольку эти новые планы подразумевали снижение значения Филадельфии, Клинтону было предписано отвести свои силы в Нью-Йорк, хотя Джермен, который готовил эти инструкции, сделал оговорку, в соответствии с которой Клинтон мог по своему усмотрению остаться в Филадельфии, если того потребует местная ситуация[722]722
  Willcox W. B. Portrait of a General. P. 222–223.


[Закрыть].

Пять дней спустя, когда французское правительство объявило о подписании договоров о дружбе и торговле с Соединенными Штатами, эти инструкции были фактически отменены. Хотя до начала войны между Великобританией и Францией оставалось еще три месяца, уже теперь было ясно, что война неизбежна, и вся текущая стратегия Великобритании отныне строилась на убеждении, что она должна нанести удар первой. В течение нескольких дней король, Норт и Амхерст обсуждали возможность вывода всех британских сил из колоний, однако 21 марта, когда Джермен подготовил вторую серию приказов, столь радикальный шаг еще не представлялся необходимым. И все же новая стратегия требовала смены направления и перераспределения ресурсов. Запланированная морская блокада не была однозначно отменена, но она уже не считалась делом первостепенной важности. Объектом главного удара отныне была Франция – «вероломная и надменная», как горько выразился король, – и Клинтон получил приказ нанести этот удар. Он должен был отправить 5000 солдат на захват острова Сент-Люсия в Вест-Индии, еще 3000 в качестве подкрепления во Флориду, а остальные силы отвести в Нью-Йорк, который следовало удерживать в руках британцев для усиления переговорной позиции комиссии лорда Карлайла – группы дипломатических агентов, направленных в Америку с инструкциями заключить мир с повстанцами, не давая согласия на независимость – условие столь же нелепое, сколь и безнадежное[723]723
  Ibid. P. 223–223; Brown G. S. The Anglo-French Naval Crisis, 1778: A Study of Conflict in the North Cabinet // WMQ. 3rd Ser. 13. 1956. P. 1–86.


[Закрыть].