Текст книги "Верхний ярус"

Автор книги: Ричард Пауэрс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

Прежде чем уйти, Патриция делает крохотную зарубку складным ножом в гладкой книгоподобной коре ствола, в четырех футах над землей.

УНИВЕРСИТЕТ ВОСТОЧНОГО КЕНТУККИ превращает Патрицию в нечто новое. Она расцветает, как растение, обращенное на юг. В кампусе потрескивает атмосфера шестидесятых, перемена погоды, запах удлиняющихся дней, аромат возможностей разбивает гипс устаревших мыслей, и чистый ветер катится с холмов.

В ее комнате куча растений в горшках. Другие тоже разбивают ботанические сады между рабочим столом и койкой. Но только у нее на терракотовых горшках виднеются полоски с данными. Ее друзья разводят гипсофил и голубоглазые фиалки, а она выращивает череду, кассию и другие эксперименты. Также она заботится о бонсай, можжевельнике, который выглядит так, словно ему уже тысяча лет, шипастом хайку без всякой научной цели.

Иногда по ночам Патрицию приходят проведать девчонки сверху. Она – их проект, домашнее животное. «Давай напоим Растительную Пэтти. Давай познакомим Растительную Пэтти с тем битником с экономического». Они глумятся над ее старательностью и прилежанием, смеются над ее призванием. Заставляют слушать Элвиса. Одевают в облегающие платья без рукавов и делают ей начесы. Называют Королевой Хлорофилла. Она не из их стаи. Пэтти не всегда хорошо их слышит, а когда это все же случается, их слова не всегда имеют смысл. И все же истеричные млекопитающие сородичи иногда вызывают у Патриции улыбку: вокруг сплошные чудеса, а им все равно нужны комплименты для счастья.

На последнем курсе Пэтти получает работу в оранжереях кампуса – два часа, украденных у утра перед занятиями. Генетика, физиология растений и органическая химия занимают все ее вечера. Она каждую ночь занимается в библиотечной кабинке, пока библиотека не закрывается. Потом читает для удовольствия, пока не засыпает. Иногда открывает томики, которые дают ей друзья: «Сиддхартха», «Голый завтрак», «На дороге». Но ничего не трогает ее больше «Естественной истории» Питти и книг с отцовской полки. Теперь они постоянно придают ей силы. Их фразы ветвятся и поворачиваются, чтобы поймать солнце:

Падали престолы и поднимались новые империи; рождались великие идеи и создавались великие картины, а мир революционизировали изобретения и науки; и тем не менее ни один человек по-прежнему не может сказать, какой век отмерен дубу, или какие государства и веры он переживет…

Там, где скачет олень, где плещет форель, где ваша лошадь останавливается, чтобы испить ледяной воды, пока солнце греет вам затылок, где каждый новый вздох пьянит – там растут тополя…

И о любимом дереве отца:

Пусть другие деревья вершат работу мира. А бук пусть стоит там, где не уступает и пяди…

Патриция так и не стала лебедем. И все же выпускница, появившаяся из гадкого утенка, поступившего на первый курс, знает, что любит и как намеревается провести свою жизнь, а юность в любое время редко может похвастаться подобным. Те, кого Патриция не отпугивает, находят ее словно по запаху, эту колкую, непритязательную, прямолинейную девушку, которая избежала унижений постоянной социальной уступчивости. К изумлению Патриции у нее даже появляются ухажеры. Что-то в ней оживляет парней. Конечно, не внешность, но едва заметная особенность походки, мужчины оборачиваются Патриции вслед и не могут понять почему. Независимое мышление – сама по себе сила притяжения.

Когда к ней подходят знакомиться, она назначает свидание на Ричмондском кладбище – то обеспечивает нужды мертвых с 1848 года. Иногда парни убегают сразу, и на этом все. Если же они остаются и хотя бы упоминают в разговоре деревья, она встречается с ними вновь. Желание, записывает Патриция в своих полевых блокнотах, оказывается бесконечно вариативным, самым сладостным из фокусов эволюции. И в весенних бурях пыльцы даже она превращается во вполне привлекательный цветок.

Один парень не уходит, месяц за месяцем. Энди, с английской филологии. Он играет вместе с Патрицией в оркестре, любит Харта Крейна, О'Нилла и «Моби Дика», хотя и не может сказать почему. Он может заставить птиц сесть себе на плечо. Ждет, пока что-нибудь не явится и не искупит его бесцельную жизнь. Как-то вечером, за партией в криббидж, он говорит, что, возможно, она – та, единственная. Патриция берет его за руку и ведет к узкой кровати. Неуклюжие и зеленые, они снимают с себя шелуху одежды. Десять минут спустя она превращается в дерево, но жалеть ее немного поздно.

НАСТОЯЩАЯ ЖИЗНЬ начинается в магистратуре. Иногда по утрам в Уэст-Лафейетте удача Патриции Вестерфорд пугает ее саму. Лесохозяйственный факультет. Она кажется себе недостойной. Университет Пердью платит ей за изучение предметов, которыми она хотела заниматься годами. Ей дают пищу и кров за то, что она преподает студентам ботанику, а за такое она бы с удовольствием доплатила сама. К тому же ради исследования ей надо целыми днями торчать в лесах Индианы. Это анимистский рай.

Но есть и подвох, как становится очевидно ко второму году. На семинаре по лесному хозяйству профессор заявляет, что коряги и бурелом необходимо убирать для оздоровления леса. И это кажется странным. Здоровому лесу нужны мертвые деревья. Они же там были с самого начала. Их используют птицы и маленькие млекопитающие, на них живет, ими питается больше насекомых, чем наука когда-либо подсчитает. Патриция хочет поднять руку и сказать, прямо как Овидий, что вся жизнь превращается в новые формы. Но у нее нет данных. Есть только интуиция девочки, которая все детство провела, играя в лесной подстилке.

А потом она видит. Что-то не так со всей отраслью, причем не только в Пердью, но и по всей стране. Люди, заведующие американским лесным делом, мечтают лишь о том, чтобы с максимальной скоростью получать ровные, чистые однородные зерна. Они говорят об «экономичных» молодых лесах и «нездоровых» старых, о «среднегодовом приросте» и «экономической зрелости». Патриция уверена, что однажды мужчины, руководящие здесь всем, падут, в следующем году или еще через год. Из павших стволов их верований пробьется богатый новый подлесок. И там она будет процветать.

Она проповедует эту тайную революцию студентам.

– Через двадцать лет вы оглянетесь назад и поразитесь тому, что каждый умный человек в лесном деле считал самоочевидной истиной. Это рефрен любой хорошей науки: «Почему же мы этого не видели раньше?»

Она ладит с коллегами по магистратуре. Ходит на барбекю и фестивали народной музыки, даже умудряется принимать участие в кафедральных сплетнях, при этом оставаясь независимым государством. Как-то ночью случается головокружительное и дикое недопонимание с женщиной с кафедры фитогенетики. Патриция запирает этот неуклюжий инцидент в ящик собственного сердца, чтобы больше никогда его оттуда не доставать.

Тайное подозрение отделяет ее от коллег. Она уверена, хотя у нее нет никаких доказательств, что деревья – социальные существа. Для нее это очевидно: неподвижные создания, которые растут смешанными массовыми обществами, должны были развить методы синхронизации друг с другом. Природа практически не знает одиноких деревьев. Но из-за подобных воззрений Патриция оказывается на необитаемом острове. Горькая ирония: вот она здесь, с людьми своих взглядов, но даже они не видят очевидного.

Пердью получает один из первых прототипов квадрупольной системы газовой хромато-масс-спектрометрии. Какие-то языческие боги приносят машину прямо к Патриции как награду за ее постоянство. Теперь она может измерить, какие летучие органические соединения выделяют в воздух древние исполины Востока, и что эти газы делают с их соседями. Она забрасывает эту идею научруку. Люди понятия не имеют о том, что делают деревья. Это целый новый зеленый мир, созревший для открытий.

– И что полезного мы из этого получим?

– Возможно, ничего.

– А почему вы хотите проводить исследования в лесу? Почему не на контрольных делянках в кампусе?

– Нельзя изучать диких животных, отправившись в зоопарк.

– Вы думаете, что культивированные деревья ведут себя не так, как деревья в лесу?

Патриция в этом уверена. Но его вздох ясен без слов: девушки, занимающиеся наукой, похожи на медведей, катающихся на велосипедах. Возможно, но диковато.

– Я зарезервирую несколько деревьев на лесном участке. Так будет проще и сэкономит вам время.

– Но спешки нет.

– Это ваша диссертация. Вам время терять.

Она теряет его с огромным удовольствием. Работа не слишком привлекательная. Надо прикреплять нумерованные пластиковые мешки к кончикам веток, затем собирать их через определенные временные интервалы. Она делает это снова и снова, бездумно и молча, час за часом, пока весь мир вокруг нее неистовствует от убийств, расовых бунтов и войны в джунглях. Она целыми днями работает в лесах, по ее спине ползают клещи, по голове – вши, во рту – листовой гумус, в глазах – пыльца, паутины шарфами висят вокруг лица, на руках браслеты ядовитого плюща, колени содраны о землю, нос покрыт спорами, внутренняя часть бедер напоминает шрифт Брайля из-за укусов ос, а сердце также счастливо, насколько щедр день.

Патриция приносит собранные образцы в лабораторию и час за часом монотонно ломает голову над концентрациями и молекулярным весом, определяя, какие газы выдыхало каждое из ее деревьев. Там должны быть тысячи соединений. Десятки тысяч. Скука приводит Патрицию в восторг. Она называет такое состояние парадоксом науки. Это самая мозгодробительная работа, которую только может делать человек, но именно она способна заставить разум увидеть, что еще, кроме него, действительно существует в мире. И Патриция идет к цели под пятнами солнца и дождем, смрад перегноя забивает ей нос неумолимо терпкой жизнью. Здесь, в лесах, отец снова с ней, дни напролет. Она задает ему вопросы вслух, и сам этот процесс проговаривания помогает ей видеть. Что заставляет чагу расти на определенной высоте ствола? Сколько квадратных метров солнечной панели производит то или иное дерево? Почему существует такая огромная разница в размерах между листьями ирги и платана?

Фотосинтез, говорит Патриция студентам, это чудо: достижение химической инженерии, лежащее в основе всего собора творения. Вся мишура жизни на Земле – лишь безбилетница в этом ошеломляющем магическом действе. Секрет жизни: растения едят свет, воздух и воду, а накопленная ими энергия продолжает создавать и творить все. Патриция ведет своих подопечных в святая святых тайны: сотни молекул хлорофилла собираются в антенные комплексы. Бесчисленное количество таких антенных систем формирует тилакоидные диски. Стопки дисков выстраиваются в отдельный хлоропласт. Около сотни подобных солнечных электростанций питают растительную клетку. Миллионы клеток образуют один-единственный лист. В одном великолепном гинкго шелестят миллионы листьев.

Слишком много нулей: у студентов стекленеют глаза. Патриция должна вернуть их обратно по невероятно тонкой грани между оцепенением и благоговением.

– Миллиарды лет назад одна случайная самокопирующаяся клетка научилась превращать бесплодный шар ядовитого газа и вулканического шлака в этот населенный людьми сад. И стало возможным все, на что вы надеетесь, чего боитесь и что любите.

Они решат, что она не в себе, и Патрицию это устраивает. Ей хватает и того, что она сейчас отправляет воспоминания в их далекое будущее, будущее, которое будет зависеть от непостижимой щедрости зеленых созданий.

Поздно ночью, слишком устав от преподавания и исследований, чтобы работать дальше, она читает своего любимого Мьюра, от «Прогулки в тысячу миль по Заливу» и «Моего первого лета в Сьерра-Неваде» ее душа взмывает к потолку комнаты и вращается там, подобно суфию. Она выписывает любимые цитаты на форзаце полевых блокнотов и посматривает на них, когда политика факультета и жестокость перепуганных людей угнетают ее. Слова не поддаются под безжалостностью дня.

«Мы путешествуем по Млечному пути вместе, деревья и люди… Каждый раз, выходя на природу, человек получает куда больше, чем ищет. Самый простой путь во Вселенную лежит через лесную глушь».

РАСТИТЕЛЬНАЯ ПЭТТИ становится доктором Пэт Вестерфорд, так можно спрятать свой пол в профессиональной переписке. Доктора она получает за работу по тюльпанным деревьям. Эти толстые, длинные дренажные трубы, стоящие торчком, – на самом деле оказываются целыми химическими фабриками, причем они богаче, чем кто-либо подозревает. Лириодендрон имеет целый репертуар запахов. Он выдыхает летучие органические соединения, которые совершают самые разные действия. Патриция еще не знает, как работает эта система. Ей лишь известно, что та разнообразна и прекрасна.

Доктор Пэт Вестерфорд получает ставку временного сотрудника в Висконсине. В Мэдисоне ищет реликвии Олдо Леопольда. Пытается найти могучую черную акацию с ее ароматными гроздьями и семенными стручками, то самое дерево, которое так поразило Мьюра, что тот стал натуралистом. Но акацию, изменившую мир, срубили двенадцать лет назад.

С фиксированной ставки Патриция переходит на почасовую оплату. Зарабатывает она очень мало, но жизнь многого и не требует. Ее бюджет, к счастью, свободен от двух основных трат: развлечений и статуса. А в природе полно бесплатной еды.

В лесу к востоку от города Патриция начинает исследовать сахарные клены. Прорыв происходит так, как обычно и происходят прорывы: благодаря долгой и подготовленной случайности. В один благоуханный июньский день она прибывает в свою рощу и видит, что на одно из ее деревьев напали насекомые. Сначала ей кажется, что последние несколько дней данных пропали. Решив сымпровизировать, Патриция сохраняет образцы с поврежденного экземпляра, а также с некоторых кленов поблизости. В лаборатории расширяет список соединений. И в следующие несколько недель находит такое, во что даже она не готова поверить.

Следом заражается еще одно дерево. Патриция снова проводит замеры. И снова сомневается в данных. Начинается осень, листья сложных химических фабрик закрываются и падают на лесную подстилку. Патриция задраивает исследование на зиму, преподает, снова проверяет результаты, пытаясь принять их безумные выводы. Бродит по лесам, думая о том, надо ли все публиковать сейчас или продолжить эксперимент в следующем году. Дубы все еще сияют красным, буки потрясают бронзой. Кажется мудрым подождать.

Подтверждение приходит следующей весной. Еще три пробы, и Патриция убеждена. Деревья, атакованные насекомыми, выбрасывают в воздух инсектициды, чтобы спасти свою жизнь. Это не вызывает сомнений. Но некоторые данные настолько невероятны, что мурашки бегут по коже: деревья, находящиеся в стороне и не тронутые прожорливым роем, также повышают защиту, когда их соседей атакуют. Их что-то предупреждает. Они узнают о катастрофе и начинают готовиться. Патриция проверяет все, что может, но результат всегда один и тот же. Только один вывод имеет смысл: раненые деревья испускают сигналы тревоги, которые чуют остальные. Ее клены подают знаки. Они соединены вместе воздушной сетью, разделяя иммунную систему, распространяющуюся на целые акры леса. Эти неподвижные стволы без какого-либо мозга защищают друг друга.

Патриция не может поверить до конца. Но данные подтверждают ее выводы. И в тот вечер, когда она наконец принимает то, что говорят измерения, у нее начинают гореть ладони, а по лицу бегут слезы. Насколько ей известно, она – первое создание в расширяющемся приключении жизни, заметившее этот крохотный, но вполне определенный факт, на который способна эволюция. Жизнь говорит сама с собой, и Патриция ее услышала.

Она фиксирует результаты настолько тщательно и дотошно, насколько может. Отчет – сплошная химия, концентрации и статистика, в нем нет ничего, кроме того, что записывает оборудование по газовой хроматографии. Но в заключении статьи Патриция не удерживается и все-таки высказывает предположение, к которому подталкивают ее результаты исследования:

Биохимическое поведение отдельных деревьев может иметь смысл только тогда, когда мы смотрим на них как членов сообщества.

Статью доктора Пэт Вестерфорд принимает авторитетный журнал. Эксперты-рецензенты приподнимают брови, но ее данные логичны и обоснованы, и никто не может найти никаких проблем, кроме здравого смысла. В тот день, когда статью печатают, Патриция чувствует себя так, словно выплатила долг миру. Если она умрет завтра, то все равно останется этот скромный факт того, что жизнь узнала о себе.

Ее исследование попадается на глаза журналистам. Патриция дает интервью популярному научному журналу. Она с трудом слышит вопросы по телефону и мнется с ответами. Но статья выходит, и за нее ухватываются остальные газеты. «Деревья говорят друг с другом». Она получает несколько писем от исследователей со всей страны, они спрашивают о деталях. Ее приглашают выступить с речью на встрече среднезападного филиала профессионального лесохозяйственного общества.

Через четыре месяца журнал, опубликовавший статью Патриции, печатает письмо, подписанное тремя ведущими дендрологами. Они говорят, что ее методы ошибочны, а статистические данные сомнительны. Защита нетронутых деревьев могла быть активирована другими механизмами. Или же эти деревья уже могли быть заражены насекомыми так, что она не заметила. Письмо высмеивает идею, что деревья шлют друг другу химические предупреждения:

Патриция Вестерфорд демонстрирует вызывающее смущение непонимание единиц естественного отбора… Даже если сигнал каким-то образом «принимается», это ни в коем случае не подразумевает того, что подобный сигнал «посылается».

В коротком письме четыре раза упоминается слово «Патриция» и ни разу «доктор», если не считать подписей под текстом. Два профессора из Йеля и глава кафедры из Северо-западного университета против неизвестной преподавательницы на почасовой оплате из Мэдисона: никто в профессии не собирается повторять открытия Патриции Вестерфорд. Те исследователи, которые просили больше информации, перестают отвечать на ее письма. Газеты, строчившие восторженные статьи, разражаются рассказом о ее жестоком разоблачении.

Патриция проводит запланированное выступление на лесохозяйственной конференции в Колумбусе. Помещение маленькое и жаркое. Ее слуховой аппарат воет от фидбэка. Слайды застревают в проекторе. Вопросы откровенно враждебные. Отбиваясь от них из-за кафедры, Патриция чувствует, как ее детский дефект речи возвращается, чтобы наказать за высокомерие. Все три мучительных дня конференции люди толкают друг друга, когда она проходит мимо них в холле отеля. «Вот женщина, которая думает, что деревья разумны».

Мэдисон не продлевает ее контракт. Она изо всех сил пытается найти работу где-нибудь еще, но уже не сезон. Ей даже мыть лабораторные склянки на другого исследователя не дают. Ни одно другое животное в мире не смыкает ряды быстрее, чем Homo sapiens. Без лаборатории Патриция не может оправдаться. В тридцать два года начинает работать учителем на замену в средних школах. Друзья из научной области сочувственно бормочут, но публично ее никто не защищает. Смысл стекает с нее, как зелень с клена осенью. После долгих недель в одиночестве, проигрывая в голове то, что произошло, она решает, что пора облетать.

Патриция слишком труслива, чтобы исполнить сценарии, которые прокручиваются у нее в голове почти каждую ночь, пока она пытается заснуть. Мешает боль. Не ее: боль, которую она причинит матери, братьям и оставшимся друзьям. Только лес защищает ее от нескончаемого позора. Она бродит по зимним тропам, ощупывая замерзшими пальцами толстые, липкие почки конского каштана. Следы на снегу походят на нацарапанные от руки обвинения. Патриция прислушивается к лесу, к его болтовне, которая всегда поддерживала ее. Но слышит лишь оглушающую мудрость толпы.

Полгода проходят на дне колодца. Как-то в разгар лета, одним ярко-голубым свежим утром, в воскресенье, Патрисия находит несколько нераспустившихся шляпок Amanita bisporigera[32]32
  Мухомор белый – смертельно ядовитый гриб, после употребления его в пищу человеком в большинстве случаев наступает летальный исход. В Америке и Англии его часто называют «ангелом-разрушителем».


[Закрыть] под дубом в низинах Токен-Крик. Грибы прекрасны, но принимают такие формы, от которых покраснел бы любой приверженец древнего Учения о сигнатурах[33]33
  Учение о сигнатурах – средневековое учение о связях в живой и неживой природе, согласно которому растения, напоминающие те или иные части тела, могут быть использованы докторами для лечения этих частей тела.


[Закрыть]. Она собирает их в мешок и приносит домой. Там готовит воскресный пир: куриное филе в сливочном и оливковом масле, обжаренное с чесноком, луком-шалотом и белым вином, приправленное «ангелом-разрушителем» в количестве, достаточном, чтобы отключить почки и печень.

Она накрывает на стол и садится за еду, которая пахнет здоровьем. Прелесть плана в том, что никто не узнает. Каждый год микологи-любители ошибочно принимают молодой A. bisporigera за Agaricus silvicola[34]34
  Шампиньон перелесковый – съедобный гриб, который даже можно есть в сыром виде.


[Закрыть] или даже за Volvariella volvacea[35]35
  Вольвариелла вольвовая – съедобный гриб, популярный в Юго-Восточной Азии.


[Закрыть]. Ни друзья, ни семья, ни бывшие коллеги ничего другого и не подумают: она ошиблась в своих противоречивых исследованиях, а потом ошиблась с выбором грибов на обед. Патриция подносит дымящуюся вилку к губам.

Что-то останавливает ее. Сигналы наполняют мускулы лучше любых слов. Не это. Приходи. Ничего не бойся.

Вилка падает на тарелку. Она просыпается, словно лунатик. Вилка, тарелка, грибной пир: на глазах все превращается в припадок безумия. Еще один удар сердца, и Патриция не может поверить, на что ее толкнул животный страх. Из-за мнения окружающих она была готова к мучительной смерти. Патриция выбрасывает всю еду в мусоропровод, голод прекраснее любой пищи.

В ту ночь начинается ее настоящая жизнь – долгий посмертный дополнительный раунд. Ничто не может сделать ей хуже того, на что она была готова сама. Человеческие суждения больше не трогают Патрицию. Теперь она свободна и может экспериментировать. Открывать что угодно.

Потом года пропадают. По крайней мере, со стороны: Патриция Вестерфорд исчезает в мире неполной занятости. Сортировка складских ящиков. Мытье полов. Случайные работы, ведущие от Среднего Запада через Великие равнины к высоким горам. У нее нет места работы, нет доступа к оборудованию. Она не пытается устроиться в лабораторию или преподавать, даже когда бывшие коллеги уговаривают ее подать заявление. Почти все старые друзья заносят Патрицию в список жертв научного процесса. На самом деле, она занята изучением иностранного языка.

Лишь немногие претендуют на ее время и никто – на душу, а потому Патриция возвращается в лес, в это зеленое отрицание всех карьер. Она больше не теоретизирует и не размышляет. Только наблюдает, подмечает и делает наброски в блокнотах – ее единственном постоянном имуществе, кроме одежды. Глаза смотрят только перед собой и лишь на то, что важно. Много ночей она проводит с Мьюром под елями и пихтами, совершенно потерянная, ее голова кружится от запаха сухопутных океанов. Патриция спит на кровати из плотного лишайника, на подушке из шестнадцати дюймов коричневых иголок, под сумкой живая земля, чья жидкая суть проникает в волокна ее тела и возвышающиеся вокруг стволы, охраняющие Патрицию. Частица ее личного «я» воссоединяется со всем, от чего была отделена, – с замыслом непрерывной зелени. «Я всего лишь вышел прогуляться, но решил не возвращаться до заката. Выходя из дому, я почувствовал, что ухожу глубже в себя»[36]36
  Джон Мьюр «Горный Джон: Неопубликованные дневники Джона Мьюра» (цитата в пер. А. Кабалкина).


[Закрыть].

У костров ночью она читает Торо. «Как же мне не ощущать своего родства с землей? Разве сам я не состою отчасти из листьев и растительного перегноя?»[37]37
  Г. Д. Торо «Уолден, или Жизнь в лесу» (пер. 3. А. Александровой).


[Закрыть] И еще: «Кто этот Титан, что овладел мной? Расскажите мне о тайнах! – Подумайте о нашей жизни в природе – каждый день материя показывается нам, и с ней мы вступаем в связь, – камни, деревья, дуновение ветра на щеках! твердая земля! настоящий мир! здравый смысл! Связь! Связь! Кто мы? где мы?»[38]38
  Г. Д. Торо «Леса Мэна».


[Закрыть]

Патриция уезжает все дальше на запад. Удивительно, как далеко могут завести даже небольшие деньги, если научится добывать себе пищу. В этой стране полно еды, которую можно есть бесплатно. Просто нужно знать, где искать. Однажды Патриция моется в туалете автозаправки рядом с национальным парком в штате, куда она только что приехала, и мельком замечает в зеркале собственное лицо. То выглядит удивительно обветренным, старым не по годам. Она опустилась. Скоро начнет пугать людей. Ну, она всегда их пугала. Разгневанные люди, ненавидевшие девственную природу, отняли у нее карьеру. Испуганные люди издевались над ней за то, что она рассказала им, как деревья посылают сообщения друг другу. Она прощает всех. Ничего. То, что больше всего страшит человека, однажды превратится в чудо. И тогда он сделает то, к чему его приучили четыре миллиарда лет: остановится и наконец-то разглядит, что же находится у него перед глазами.

Поздним осенним днем Патриция останавливает свою старую колымагу на обочине вдоль живописной дороги Фишлейк, на западной окраине плато Колорадо в южноцентральной части Юты. Патриция ехала проселочными дорогами из Лас-Вегаса, столицы невежественных грешников, в Солт-Лейк-Сити, столицу коварных святых. Она выходит из машины и идет к деревьям на горе, что к западу от дороги. Тополи стоят под полуденным солнцем, расстилаясь вдоль хребта до самого горизонта. Populus tremuloides[39]39
  Тополь осинообразный.


[Закрыть]. Облака золотых листьев блестят на тонких стволах, окрашенных в бледно-зеленый цвет. Воздух неподвижен, но деревья качаются, словно на ветру. Только они дрожат, когда все остальное замерло в мертвом спокойствии. Длинные приплюснутые стебли скручиваются от малейшего порыва, и миллионы двухцветных кадмиевых зеркал мерцают на фоне праведной синевы.

От прорицающих листьев ветер становится слышимым. Даже самый спокойный свет они наполняют предвкушением. Стволы прямые и голые, снизу шероховатые от старости, затем гладкие и белеющие до первых ветвей. Круги бледно-зеленого лишайника разбрызганы по коре. Патриция стоит в этой бело-серой комнате, в холле с колоннами, ведущим в загробную жизнь. Воздух дрожит от золота, а земля усеяна буреломом и мертвыми ветвями. Горный кряж пахнет простором и увяданием. Атмосфера свежа, как бегущий горный ручей.

Патриция Вестерфорд обнимает себя и без причины начинает плакать. Дерево, важное для песнопений навахо о Доме солнца. Из его ветвей Геракл сплел себе венок, которым пожертвовал, возвращаясь из ада. Отвар из тополиных листьев защищал местных охотников от зла. Это самое широко распространенное дерево в Северной Америке, имеющее близких родственников на трех континентах, и в то же время оно кажется невыносимо редким. Патриция проследовала за тополями далеко на север, в Канаду, одинокую твердыню широколиственников на широте, монотонной от хвойных. Она зарисовывала их бледные летние тени по всей Новой Англии и Верхнему Среднему Западу. Разбила лагерь под их сенью на горячих, сухих скалах, что выступали над хлынувшими потоками талого снега в Скалистых горах. Находила их в дендроглифах с зашифрованными знаниями, вырезанных коренным населением Америки. Лежала на спине с закрытыми глазами в далеких юго-западных горах, запоминая шум тополиной беспрестанной дрожи. И сейчас, переступая через упавшие ветки, она снова слышит его. Ни одно другое дерево не издает такой звук.

Тополя дрожат на незаметном ветру, а Патриция начинает замечать то, что сразу не разглядела. На одном из стволов высоко над головой виднеются порезы от когтей, загадочные письмена медведей. Но они старые и покрыты почерневшими шрамами; звери давно не ходили по этим лесам. Из берега над ручейком вырываются спутанные корни. Патриция изучает их, открытый край сети подземных каналов, проводящих воду и минералы через десятки акров, вверх, к другим стволам, казалось бы, отдельно стоящим вдоль скал, где жидкость трудно найти.

На возвышенности открывается небольшая поляна, вырубленная бензопилой. Кто-то что-то улучшал. Патриция снимает лупу с цепочки для ключей и прикладывает ее к одному из пней, чтобы посчитать количество колец. Самым старым поваленным деревьям около восьмидесяти лет. Она улыбается этой цифре, такой смешной, потому что пятьдесят тысяч молодых деревьев вокруг нее выросли из массы невероятно старого корневища, которое родилось даже не в ближайшую сотню тысячелетий. Под землей этим восьмидесятилетним стволам по меньшей мере тысяч сто. Патриция совсем не удивилась бы тому, что этот сросшийся вегетативно размножающийся гигант, похожий на лес, живет здесь около миллиона лет.

Вот почему она остановилась: чтобы увидеть одно из древнейших и самых больших живых существ на земле. Вокруг нее раскинулся один-единственный самец, чьи генетически идентичные стволы покрывают более сотни акров. Он необычный, странный, его существование не укладывается толком в голове. Но, как прекрасно знает доктор Вестерфорд, абсурдные диковины мира встречаются повсюду, а деревья любят играть с человеческой мыслью как дети играют с жуками.

Через дорогу от того места, где она припарковалась, тополя спускаются к Рыбному озеру, где пять лет назад ранее китайский инженер-беженец вместе с тремя дочерьми разбил лагерь по дороге в Йеллоустоун. Старшую девочку, названную в честь героини из оперы Пуччини, скоро объявят в розыск федералы за поджог и ущерб на пятьдесят миллионов долларов.

В двух тысячах милях к востоку студент-скульптор, родившийся в фермерской семье из Айовы, совершая паломничество в Метрополитен, проходит мимо единственного дрожащего тополя во всем Центральном парке и не замечает его. Тридцать лет спустя он снова пройдет мимо этого дерева, так как поклялся героине Пуччини, что, как бы плохо все ни сложилось, он себя не убьет.

К северу, вверх по изогнутому хребту Скалистых гор, на ферме недалеко от Айдахо-Фолс, летчик-инвалид в тот же день строит стойла для лошадей своего друга из старой эскадрильи. Работу ему дали из жалости, вместе с проживанием и питанием, и ветеран планирует уехать отсюда, как только сможет. Но сейчас делает обшивку загона из тополя. Как ни плоха эта древесина для пиломатериалов, она не разобьется, когда лошадь ударит ее копытом.

В пригороде Сент-Пола, недалеко от озера Эльмо, у дома юриста по интеллектуальной собственности растут два белых тополя. Он почти ничего не знает о деревьях, и когда его свободолюбивая девушка спрашивает о них, говорит ей, что это березки. Со временем два инсульта подкосят юриста, и все тополя, березы, буки, сосны, дубы и клены сведутся к одному слову, на произнесение которого у него будет уходить полминуты.

На Западном побережье, в зарождающейся Кремниевой долине, американский мальчик гуджаратского происхождения и его отец строят примитивные тополя из массивных черно-белых пикселей. Они пишут игру, которая для мальчика будет подобна прогулке по первозданному лесу.

Все эти люди ничего не значат для Растительной Пэтти. И тем не менее глубоко под землей их жизни уже давно связаны. Их родство подобно раскрывающейся книге. В будущем прошлое всегда становится яснее.