Текст книги "Верхний ярус"
Автор книги: Ричард Пауэрс
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц)
НИЛАЙ МЕХТА
МАЛЬЧИК, КОТОРЫЙ ПОМОЖЕТ превратить людей в других существ, сидит в квартире над мексиканской пекарней в Сан-Хосе, смотрит кассеты с «Электрической компанией». На кухне его мать родом из Раджастана задыхается от облаков молотого черного кардамона, которые сталкиваются со струйками корицы от pan fino и conchas[23]23
Pan fino и conchas – традиционные сладкие булочки, характерные для мексиканской кухни.
[Закрыть], поднимающимися из пекарни внизу. Снаружи, в Долине радости сердца, призраки миндаля, вишни, ореха, сливы и абрикоса разносятся на мили по всем направлениям, деревья лишь недавно принесли в жертву кремнию. «Золотой Штат», как все еще называют его родители мальчика.
Его отец, родом из Гуджарати, поднимается по лестнице, балансируя массивной коробкой на своей худосочной спине. Восемь лет назад он приехал в эту страну с двумя сотнями долларов в кармане, степенью по физике твердого тела и желанием работать за две трети зарплаты своих белых коллег. Сейчас он служащий номер 276 в фирме, переписывающей мир. Он, спотыкаясь, поднимается на два пролета под своим грузом, бормоча себе под нос любимую песню сына, которую они вечно поют перед сном: «Радость рыбам в глубоком синем море, радость тебе и мне».
Ребенок слышит его шаги и выбегает на площадку.
– Pita![24]24
Папа (хинди).
[Закрыть] Что это? Подарок?
Он – семилетний раджпут, который знает, что большая часть мира – это подарок для него.
– Позволь мне сначала зайти, Нилай, пожалуйста-благодарю. Подарок, да. Для нас обоих.
– Я так и знал! – Мальчик строевым шагом обходит стол, топая так громко, что щелкают стальные шарики на маятниковой игрушке. – Подарок на мой день рождения, на одиннадцать дней раньше.
– Но ты должен помочь мне построить его, – отец аккуратно ставит коробку на стол, спихивая на пол все подряд.
– Я – хороший помощник. – Мальчик рассчитывает на папину забывчивость.
– И это потребует терпения, над которым ты работаешь, помнишь?
– Я помню, – заверяет его сын, уже разрывая коробку.
– Терпение – создатель всего хорошего.
Отец, положив руки ему на плечи, направляет мальчика на кухню. Мать загораживает дверь:
– Не входите сюда. Очень занята!
– Да, и тебе привет, moti[25]25
Жемчужина (хинди).
[Закрыть]. У меня теперь есть компьютерный набор.
– Он говорит мне, что у него есть компьютерный набор.
– Это компьютерный набор! – вопит мальчик.
– Ну разумеется, ты заполучил компьютер! И теперь два мальчика могут поиграть.
– Это не совсем игра, moti.
– Нет? Тогда идите поработайте. Как я. – Сын взвизгивает и тянет отца за руку, ближе к загадке. Позади него раздается голос матери:
– Память на одну тысячу слов или четыре?
Отец расцветает:
– Четыре!
– Четыре тысячи, конечно. А теперь идите и сделайте что-нибудь хорошее.
МАЛЬЧИК НАДУВАЕТСЯ, когда из коробки появляется зеленая стекловолоконная соединительная панель.
– Это компьютерный набор? Какая от него польза?
Отец глупо улыбается. Грядет день, когда эта штука изменит значение самого слова «польза». Он запускает руку в коробку и достает оттуда самую суть.
– Вот он, мой Нилай. Взгляни! – Он держит в руке чип длиной в три дюйма. Голова отца покачивается от удовольствия. На его аскетическом лице появляется выражение, опасно похожее на гордость. – Твой отец помог это сделать.
– Это он, Pita? Это микропроцессор? Похож на жука с квадратными ножками.
– О, но подумай о том, что мы сумели поместить внутрь.
Мальчик смотрит. Он вспоминает отцовские сказки на ночь за последние два года – истории о героических руководителях проекта и отважных инженерах, которые переживают больше злоключений, чем белая обезьяна Хануман и его армия. Семилетний мозг запускается и перепаивается, строит аксоны, дендриты, эти крохотные ветвистые деревья. Нилай улыбается, хитро, но неуверенно:
– Тысячи и тысячи транзисторов!
– Ах ты моя умница!
– Дай мне подержать его.
– Тише-тише. Осторожно. Не дергай. Мы можем убить этого паренька еще до того, как он оживет.
Сын расцветает от сладкого ужаса:
– Оживет?
– Если… – Качается родительский палец. – Если мы правильно сделаем все спайки.
– И что он тогда будет делать, папа?
– А что, по-твоему, он должен делать, Нилай?
У мальчика широко распахиваются глаза, для него процессор превращается в джинна.
– Он делает все, что мы пожелаем?
– Нам только нужно сообразить, как поместить наши планы в его память.
– Мы поместим наши планы туда? И сколько туда влезет?
Этот вопрос останавливает отца, как часто случается с простыми вопросами. Отец стоит, потерянный во вселенском бурьяне, слегка сгорбившись от сильного притяжения мира, который посетил.
– Когда-нибудь в нем поместятся все наши планы.
Сын презрительно фыркает:
– В эту крохотную штуку?
Мужчина подходит к книжной полке и стаскивает оттуда семейный альбом с вырезками. Пара перевернутых страниц, и отец в восторге восклицает:
– Хи! Нилай. Подойди, посмотри.
Фотография маленькая, зеленая и загадочная. Клубок огромных удавов выбирается из разбитого камня.
– Видишь, na[26]26
Нет (хинди).
[Закрыть]? Крохотное семечко упало на крышу храма. Спустя века храм рухнул под весом семечка. Но оно продолжает расти и расти.
Дюжины сплетенных стволов и корней кормятся на руинах стен. Усики пробираются в щели и разламывают камни. Корень, который толще отца Нилая, ползет над архитравом и вытекает над дверным проходом, подобно сталактиту. Это растительное зондирование ужасает мальчика, но он не может оторвать от него взгляд. Есть что-то невероятно животное в том, как стволы находят отверстия в кладке и внедряются в нее. Они чем-то походят на хоботы слонов. Кажется, они знают, хотят, находят способ исполнить свои желания. Мальчик думает: «Что-то медленное и целеустремленное хочет вернуть каждое здание, созданное человеком, в землю». Но отец держит фотографию перед Нилаем так, словно на ней запечатлена счастливейшая из судеб.
– Видишь? Если Вишну может вложить такое большое дерево в зернышко вот такого размера… – Отец наклоняется к сыну, чтобы ущипнуть кончик его мизинца. – Только подумай о том, что мы можем вместить в эту машину.
СЛЕДУЮЩИЕ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ они собирают коробку. Все спайки хороши.
– А теперь, Нилай. Что сделать этому маленькому созданию?
Мальчик застывает от возможностей. Они могут выпустить в мир любой процесс, какой захотят, любую волю. Вот только выбрать что-то одно невозможно.
Из кухни раздается голос матери:
– Научи ее готовить бхинди, пожалуйста.
Они заставляют машину сказать «Привет, мир» закодированными вспышками. Заставляют сказать «С днем рожденья, Нилай, дорогой». Слова, которые отец и сын пишут, поднимаются и начинают что-то делать. Мальчику только исполнилось восемь, но в этот момент он обретает дом. Он нашел способ превращать свои надежды и мечты в активные процессы.
Созданные им существа тут же начинают эволюционировать. Простая пятикомандная петля расширяется в прекрасную сегментированную структуру из пятидесяти линий. Небольшие отрезки программы отделяются в повторно используемые части. Отец подключает кассетный магнитофон для того, чтобы легко, за несколько минут загружать целые часы работы. Но надо правильно выставлять уровень громкости, иначе все взрывается ошибкой чтения.
Всего за несколько месяцев они переходят от четырех тысяч байт памяти к шестнадцати. Вскоре перескакивают снова, уже к шестидесяти четырем.
– Pita! Больше власти, чем любой человек когда-либо имел в человеческой истории!
Мальчик полностью погружается в логику собственной воли. Он приучает машину к лотку, тренирует ее часами, как маленького щенка. Та пока что хочет только играть. Запускать пушечные ядра через гору во врага. Прогонять крыс от урожая кукурузы. Крутить колесо фортуны. Уничтожить каждого пришельца в квадранте. Написать слово до того, как повесят несчастного человечка из палочек.
Отец наблюдает за тем, что выпустил на волю. Мать сжимает полы блузы в кулаке и ругает всех мужчин в округе.
– Ты посмотри на мальчика! Он только сидит и печатает. Он же, как садху, словно в дурмане. Подсел, это же хуже жевания табака.
Упреки матери будут продолжаться годами, пока от сына не станут приходить денежные чеки. Но мальчик не удостоит ее ответа. Он занят созданием миров. Поначалу маленьких, но своих.
В программировании есть такая штука как ветвление. И именно этим занимается Нилай Мехта. Он будет реинкарнироваться, снова жить как человек всех рас, гендеров, цветов и вероисповеданий. Он будет поднимать разлагающиеся трупы и пожирать души молодых. Он будет разбивать лагеря высоко в кронах пышных лесов, лежать, изломанным, у подножия невероятно высоких утесов и плавать в океанах планет со многими солнцами в небе. Он всю свою жизнь проведет на службе масштабного заговора, запущенного в Долине радости сердца, цель которого – захватить человеческий мозг и изменить его настолько сильно, насколько еще не бывало с самого изобретения письменности.
Есть деревья, которые разлетаются, как фейерверки, и деревья, которые вздымаются конусами. Деревья, которые стремятся вверх без единой помехи, триста футов прямо в небо. Широкие, пирамидальные, круглые, колонновидные, конические, искривленные: единственное, что у них есть общего, это ветки, они все похожи на Вишну, машущего множеством своих рук. Среди тех, кто раздается вширь, самые невероятные – это фикусы. Дерево-душитель, оно оплетает своими корнями стволы других и поглощает их, создавая пустую форму вокруг разложившихся хозяев. Дерево бодхи, Ficus religiosa, фикус священный, чьи листья оканчиваются необычным капельным острием. Баньяны раздуваются, как целый лес, сотня отдельных стволов дерется за свою долю солнечного света. Пожирающий храм фикус с фотографии отца теперь живет в мальчике. Усиливается с каждым обрывком многократно используемого кода. Это дерево будет расширяться, искать трещины, нащупывать пути для бегства, шарить в поисках новых хозяев. Следующие двадцать лет оно будет расти под руками Нилая.
А потом расцветет, став запоздалой благодарностью мальчика за столь ранний подарок на день рождения. Его уважением к тощему маленькому папе, тащившему массивную коробку по лестнице. Его хвалой Вишну, известному Нилаю лишь по дешевым индийским комиксам, которые он никогда не прочтет. Его прощанием с видом, что из животного превращается в поток данных. Его попыткой воскресить мертвых и заставить их снова полюбить Нилая. Так много стволов, растущих вниз от одного дерева. Семя, зароненное в мальчика отцом, пожрет весь мир.
СЕМЬЯ ПЕРЕЕЗЖАЕТ В ДОМ недалеко от больницы Эль-Камино, в Маунтин-Вью. Три спальни: такая роскошь смущает Бабуля Мехту. Он по-прежнему ездит на машине, которой уже двадцать лет. Зато каждые пять месяцев улучшает компьютеры.
Риту Мехта паникует каждый раз, когда прибывает новая коробка.
– Когда это кончится? Ты пустишь нас по миру!
Гараж переполнен такой кучей старой техники, что машина туда больше не помещается. Но каждый компонент, даже самый устаревший, это чудо умопомрачительной сложности, созданное командой героических инженеров. Ни отец, ни сын не могут выбросить эти отжившие свое диковины.
Черепашья скорость закона Мура мучит Нилая. Ему нужно больше оперативной памяти, больше операций в секунду, больше пикселей. Десятую часть своей юной жизни он ждет следующего ломающего барьеры апгрейда. Что-то внутри этих крохотных, переменчивых элементов жаждет выйти наружу. Скорее не так: эти медлительные штуки по идее должны делать что-то такое, чего люди пока даже не способны вообразить. И Нилай на пороге того, чтобы это найти и дать ему имя, если только он сможет отыскать правильные магические слова.
Нилай мелькает на школьном дворе, предавая свое детство. Он, конечно, наизусть заучивает все явки и пароли – ударные фразы из бесчисленных ситкомов, припевы из разрушающих мозг мелодий с радио, биографии пятнадцатилетних сексуальных старлеток, чья красота по идее должна сражать его наповал. Но по ночам он не думает о битвах на спортплощадке или о последних убийственных слухах, а видит во сне компактный прекрасный код, который делает так много, а тратит так мало – биты данных переходят от памяти к регистру, а затем к аккумулятору и обратно в настолько прекрасном танце, что Нилай даже не может рассказать о нем друзьям. Они просто не поймут, как увидеть то, что он им покажет.
Каждая программа дает возможность. Лягушка пытается пересечь оживленную улицу. Обезьяна защищается бомбами в бочках. Под этими смешными квадратными скинами создания из другого измерения вливаются в мир Нилая. И есть лишь крохотный отрезок времени, когда можно увидеть их по-настоящему, прежде чем эти явления, которых никогда не было, превратятся в то, что существовало всегда. Через несколько лет ребенок, вроде него, получил бы когнитивно-поведенческую терапию от Аспергера и селективные ингибиторы обратного захвата серотонина, чтобы выровнять его неуклюжее человеческое общение. Но Нилай раньше всех ясно понимает: люди находятся под угрозой. Когда-то судьба человеческой расы находилась в руках хорошо приспособленных, социальных повелителей эмоций. Но теперь мир получил обновление.
Нилай читает запоем, пусть это и старомодно. Эпические полотна, в которых разворачиваются подлинные скандалы времени и материи. Масштабные романы о ковчегах поколений, летящих в космосе. Города под куполами, словно гигантские террариумы. Повествования, которые разделяются и разветвляются на бесчисленное множество параллельных квантовых миров. Одну историю Нилай ждет еще до того, как натыкается на нее. И когда он все же находит этот рассказ, тот остается с ним навсегда, пусть потом ни в одной базе данных он не может разыскать следы его существования. Инопланетяне высаживаются на Земле. Они совсем крохотные, как это часто бывает с чужими. Но метаболизм у них такой, как будто завтра конец света. Они мечутся вокруг, словно рой мошкары, слишком быстрые, чтобы их заметить, – настолько быстрые, что земные секунды кажутся им годами. Для них люди – всего лишь скульптуры из неподвижной плоти. Чужаки пытаются установить с нами контакт, но никакого ответа нет. Не найдя признаков разумной жизни, они жадно вгрызаются в замершие статуи и начинают собирать их про запас, как огромную кучу вяленого мяса, для долгого путешествия домой.
ОТЕЦ – ЕДИНСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК, о котором Нилай будет заботиться больше, чем о своих творениях. Они понимают друг друга без слов. Оба несчастливы, если не сидят вместе перед клавиатурой. Дружеские подзатыльники, тычки в ребра. Подначки и смешки. И всегда этот кроткий, напевный ритм, склонив голову:
– Берегись, Нилай-джи! Будь осторожен. Не злоупотребляй своими способностями!
Целая огромная вселенная ждет, когда ее оживят. Вместе отец и сын должны сотворить возможности из мельчайших атомов. Нилай хочет нот и песен, но его машины немы. Потому вместе с отцом они создают свои собственные пилообразные сигналы, щелкая маленьким пьезодинамиком так быстро, что тот начинает петь.
Отец спрашивает:
– Каким образом ты стал созданием такой невероятной концентрации?
Мальчик не отвечает. Они оба и так знают. Вишну вложил все существующие возможности в их маленький восьмибитовый микропроцессор, и Нилай будет сидеть перед дисплеем, пока не освободит свое создание.
Уже взрослым Нилай сможет перетащить иконку и бросить ее в древовидную диаграмму, одним движением запястья совершая то, на что ему и его отцу понадобилось бы шесть недель работы по вечерам в подвале. Но никогда больше у него не будет этого чувства непостижимого, что только и ждет, чтобы его постигли. В отделанном красным деревом лобби офисного комплекса, стоящего миллионы долларов и оплаченного галактикой, находящейся по соседству с этой, Нилай повесит доску со словами из своего любимого автора:
* * *
ОДИННАДЦАТИЛЕТНИЙ НИЛАЙ делает для отца бумажного змея к Уттараяне, большому фестивалю бумажных змеев. Но не настоящего, а даже лучше. Его они смогут запустить, и никто в Маунтин-Вью не будет считать их невежественными коровопоклонниками. Он пробует новую технику по анимированию спрайтов, о которой прочитал в размноженном на мимеографе журнале под названием «Любовь с первого байта». Идея умная и очень красивая. Ты вчерне набрасываешь воздушного змея в нескольких спрайтах, отправляешь их прямиком в видеопамять. Затем перемешиваешь прямо на экране, как в кинеографе. Когда Нилай видит, как змей начинает еле заметно порхать, то чувствует себя богом.
Ему приходит в голову внезапная идея написать программу, которая сама могла бы быть запрограммирована. Позволить юзеру ввести мелодию по своему выбору, простыми буквами и цифрами, чтобы змей начал танцевать под этот ритм. От величия плана у Нилая кружится голова. Pita сам сотворит танец змея под реальную гуджаратскую мелодию.
Нилай заполняет блокнот с отрывными листами заметками, диаграммами и распечатками последней версии программы. Любопытный, отец как-то решает поинтересоваться, чем так занят сын:
– Что это, мистер Нилай?
– Не трогай!
Отец улыбается и кивает. Секреты и подарки.
– Да, Нилай, мой повелитель.
Мальчик работает над проектом, когда отца нет поблизости. Берет записи в школу, в этот лабиринт залов с организованными пытками, который послужит вдохновением для многих подземелий в будущих играх Нилая. Черный блокнот выглядит очень официально. Мальчик притворяется, что делает в нем конспекты, а на самом деле работает над кодом. Учителя слишком польщены и ничего не подозревают.
План работает как часы до пятого урока – американской литературы с мисс Гилпин. Класс читает «Жемчужину» Стейнбека. Нилаю она даже нравится, например то место, где ребенка жалит скорпион. Скорпионы – невероятные существа, особенно гигантские.
Мисс Гилпин бубнит о том, что же символизирует жемчужина. Для Нилая это просто жемчужина. Он-то бьется над реальной проблемой: как синхронизировать танцующего змея с музыкой. Перелистывает страницы с распечатками, когда неожиданно выпрыгивает решение: два вложенных цикла. Как будто сами боги нарисовали его ярко-белым мелом на черной доске. Он бормочет про себя:
– О да!
Класс взрывается от хохота. Мисс Гилпин только что спросила:
– Ну никто же не хочет видеть, как умирает ребенок, разве нет?
Мисс Гилпин пронзает всех взглядом.
– Нилай. Что ты делаешь?
Он знает, что лучше молчать.
– Что в твоем блокноте?
– Компьютерная домашняя работа.
Все начинают снова смеяться от такой безумной идеи.
– Ты взял компьютерный курс? – Она качает головой. – Принеси мне блокнот.
На полпути до ее стола он думает, не стоит ли запнуться и растянуть лодыжку. Отдает мисс Гилпин записи. Она перелистывает их. Диаграммы, блок-схемы, код. Мисс Гилпин хмурится:
– Садись.
Нилай подчиняется. Учительница возвращается к Стейнбеку, пока Нилай тонет в озере несправедливости и стыда. После звонка, когда все уходят, он возвращается к столу мисс Гилпин. Он знает, почему она его ненавидит. Из-за таких, как Нилай, ее вид вымрет.
Она открывает блокнот на странице с таблицами, заполненными изображениями квадратного змея.
– Что это?
Она понятия не имеет об Уггараяне, или каково иметь такого отца, как у Нилая. Она – блондинка, родом из Вальехо. Машины – ее враги. Она думает, что логика убивает все хорошее в человеческой душе.
– Компьютерные записи.
– Ты – умный мальчик, Нилай. Что тебе так не нравится в английском? Ты же так хорошо разбираешь предложения. – Мисс Гилпин ждет, но Нилая ей не пересилить. Она стучит пальцем по блокноту. – Это какая-то игра?
– Нет. – По крайней мере, не в том смысле, что она думает.
– Тебе не нравится читать?
Нилаю жаль ее. Если бы она только знала, что может дать чтение. Галактическая Империя и ее враги летят по спиральному рукаву Млечного пути, ведут войны, которые длятся сотни тысяч лет, а она беспокоится о трех несчастных мексиканцах.
– Я думала, тебе понравился «Сепаратный мир».
Можно сказать, что понравился. От него даже перехватило дыхание, слегка. Но он не понимает, какое это имеет отношение к возврату его частной собственности.
– «Жемчужина» тебя не интересует? Эта повесть о расизме, Нилай.
Он стоит, мигает так, как будто установил первый контакт с чужим разумом.
– Я могу получить обратно свой блокнот? Я больше не стану носить его в класс.
Ее лицо сморщивается. Даже Нилай видит, что сейчас предал ее. Она-то думала, что он в ее лагере, но за прошедшие недели он выскользнул за ворота и стал ей врагом. Она прикасается к блокноту и снова хмурится.
– Я его пока подержу у себя. Пока мы снова не найдем общий язык.
Через несколько лет ученики будут стрелять в учителей и за меньшее. Нилай же идет в ее кабинет в конце дня. Наполняет свой разум искренним извинением.
– Мне очень жаль, что я работал в своем блокноте, пока вы преподавали.
– Работал, Нилай? Вот что ты делал?
Она хочет признания. Она хочет, чтобы он поблагодарил ее за то, что она спасла его от праздных игр, пока остальные тяжело работали, добывая жемчужины из вымысла. Пятьдесят часов работы над воздушным змеем отца лежат в четырех футах от Нилая, но их никак не достать. Она хочет его унизить. В нем закипает ярость.
– Могу я получить обратно свой чертов блокнот? Пожалуйста?
Подобное слово для мисс Гилпин как пощечина. Ее взгляд останавливается, и она объявляет войну:
– Это дисциплинарное взыскание. Ты выругался при учителе. Что скажут на такое твои родители?
Нилай застывает на месте. Мать сокрушит его одним могучим ударом, как при забое jhatka[28]28
Jhatka (джхатка) – это мясо животного, мгновенно убитого ударом меча или топора. Такая практика забоя встречается у раджпутов, сикхов, а также у тех буддистов и индуистов, которые потребляют мясо.
[Закрыть].
Мисс Гилпин проверяет часы. Уже слишком поздно отсылать ученика к директору. Ее молодой человек заедет за ней через десять минут. Вместе они посмеются над упрямством этого индийского мальчика с его блокнотом, исписанным иероглифами. Как он настаивал, что это не игра. Она превращается в опору власти.
– Я хочу, чтобы ты пришел сюда завтра утром, до первого звонка. Тогда мы поговорим о том, что ты наделал.
У мальчика стучит в висках кровь, горят глаза.
– Ты можешь идти. – Ее брови слегка приподнимаются, отдавая команду. – До завтра. Ровно в семь утра.
ЕМУ НУЖНО ПОДУМАТЬ. Нилай пропускает автобус и отправляется домой пешком. Стоит прекрасный день, Центральная Калифорния странным образом имитирует рай – двадцать один градус, чистое небо, в воздухе густые запахи лавра и эвкалипта. Нилай плетется по своему стандартному маршруту вдвое медленнее обычного, мимо скромных бунгало среднего класса, за которые люди скоро начнут отдавать по полтора миллиона только для того, чтобы снести их и все построить заново. Ему надо составить план. Он выругался при учителе, старая прекрасная жизнь разбилась от единственного ужасного слова. Неуважение со стороны белых людей искалечит отца. «Терпение, Нилай. Сдержанность. Помнишь? Помнишь?» Слух пойдет и по общине индийских экспатов. Мать умрет от позора.
Нилай идет по папиллярным виткам засаженных деревьями улиц, этот район с трех сторон окружен тремя шоссе. За четыре квартала от дома мальчик решает срезать через парк, там он ходит, когда родители заставляют его выйти погулять. Дорога вьется среди низко нависающих encinas[29]29
Дубы (исп.).
[Закрыть] с фантасмагорическими ветвями, которые растут здесь с тех пор, как Калифорния была самым дальним аванпостом Испании. Раньше Нилай замечал этот вид только в кино, если вообще замечал: исполины Шервуда, специальные леса, пугающие пилигримов и бросающие вызов изгнанникам. Когда Голливуду нужны деревья, он обращается к самому главному широколиственнику, а тот всегда со всем справляется.
Они манят, причудливые, грезоподобные, искривленные. Одна огромная ветка клонится к земле так, словно хочет прилечь и отдохнуть. Один прыжок, и с нее Нилай взбирается на насест, где располагается так, будто ему снова семь. Там он критически оценивает свою разрушенную жизнь. С высоты этой безумно нависающей ветки, глядя на тротуар, где два ребенка гоняют палкой камешки, а горбатая седая женщина выгуливает таксу, Нилай видит весь этот ужас глазами мисс Гилпин. Она имела право вынести ему выговор. И всё же украла его собственность. Вся катастрофа отсюда, с этого «вороньего гнезда», кажется, как бы выразилась мисс Гилпин, морально двойственной.
Нилай видит, как на извилистых дубовых ветвях сидят два мальчика из «Сепаратного мира». Наблюдает, как они играют в свои белые, богатые игры любви и войны на собственном дереве высоко над рекой. Далеко внизу коричнево-зеленая калифорнийская земля качается каждый раз, когда ветер колышет ветки. Нилай почти ничего не знает о мире своих родителей, но одно в нем точно, как математика. Для индусов позор хуже смерти. Мисс Гилпин уже могла позвонить им, рассказав обо всех подробностях преступления. Голова пульсирует от одной только этой мысли, на языке привкус металла. Нилай слышит, как его мать воет: «Ты позволил этой женщине с крысиными волосами унизить всю свою семью?» Скоро вся далекая страна, с ее тетками, дядьями и кузенами, будет знать о том, что он натворил.
А его несчастный отец, который за годы научился быть невидимым, только чтобы жить и работать в Золотом штате? Он посмотрит на Нилая в ужасе, не понимая, откуда в его ребенке столько высокомерия, если он решил, что можно огрызнуться на представителя американской власти и после этого выжить.
Нилай смотрит на дорогу из дубовой крепости, его разум, как масса запутанного кода. Тут в нем проносится идея, мимолетный образ легкого мира. Если он слегка поранится, то, возможно, получит немного сочувствия. Нельзя бить раненого ребенка. По затылку бежит завораживающий холодок, прямо как во время просмотра старой «Сумеречной зоны». Идея безумна. Ему надо собраться с силами, пойти домой и принять наказание. Он выглядывает из-за листвы, чтобы посмотреть на красивый вид, последний за долгое время. Родители посадят его под домашний арест на месяцы.
Нилай вздыхает. Делает шаг вниз, чтобы слезть на землю. И поскальзывается.
Годами он будет думать, не дернулись ли тогда ветки. Не решило ли дерево все за него. Сучья бьют во время полета вниз. Швыряют туда-сюда, как шарик в пинболе. Земля подскакивает вверх. Он падает на бетонную дорожку, удар приходится на копчик, отчего ломается основание позвоночника.
Время останавливается. Нилай лежит на разбитой спине, смотрит вверх. Купол над ним парит, как расколотая скорлупа, готовая разлететься на куски. Тысяча – или даже тысяча тысяч – ветвящихся отростков, увенчанных зеленью, простирается над мальчиком, то ли с мольбой, то ли с угрозой. Кора распадается; древесина становится прозрачной. Ствол превращается в ширящийся метрополис, сети сочлененных клеток пульсируют от энергии и жидкого солнца, вода поднимается по длинным тонким тростинкам, они собираются в кольца, а те, в свою очередь, – в трубы, которые гонят растворенные минералы по сужающимся туннелям прозрачных веточек и дальше, наружу через дрожащие на ветру кончики, пока прямо внутри них сотворенные солнцем питательные вещества откладываются про запас. Колоссальный, растущий, вздымающийся космический лифт, состоящий из миллиарда независимых частей, запускает воздух в небо и хранит небо глубоко под землей, отделяя возможность от пустоты: это самый совершенный пример самопишущегося кода, который когда-либо видел Нилай. А потом его глаза закрываются от потрясения, и он отключается.
ОН ПРИХОДИТ В СЕБЯ через несколько дней, связанный ремнями и зажатый в тисках. Трубки сковывают его руки и ноги. Два валика прижаты к ушам, фиксируя голову. Нилай не видит ничего, кроме потолка, а тот вовсе не синий. Он слышит, как мать кричит: «Он открыл глаза». Не может понять, почему она все повторяет и повторяет эти слова, всхлипывая так, будто случилось что-то плохое.
Нилай лежит в облаке наркотического неведения. Иногда он – цепочка сохраненного кода в микропроцессоре размером больше города. Иногда путешественник в этой удивительной стране, которую он пришел построить, где машины наконец-то достаточно быстры, чтобы угнаться за его воображением. Иногда его преследуют чудовищные, делящиеся на глазах усики.
Зуд сводит с ума. Каждое место над талией – недоступный огонь. Когда Нилай снова падает на землю, его мать рядом, свернулась калачиком на стуле рядом с кроватью. Она просыпается, почувствовав изменение в ритме его дыхания. Почему-то отец тоже тут. Нилай беспокоится: что скажет его начальство, когда узнает, что он не на работе?
Мать говорит:
– Ты упал с дерева.
Он не может связать все воедино.
– Упал?
– Да, – продолжает она. – Вот что ты сделал.
– Почему у меня ноги в трубках? Это чтобы я не ломал вещи?
Ее палец повисает в воздухе, потом касается его губ.
– Все будет хорошо.
Мать никогда не говорит подобного.
Медсестры постепенно снимают его с болеутоляющих. Когда лекарства заканчиваются, подступает боль. К Нилаю приходят люди. Начальник отца. Друзья матери по играм в карты. Они улыбаются так, словно делают зарядку. Их утешения жутко пугают.
– Ты через многое прошел, – говорит доктор. Но Нилай ничего не проходил. Его тело, возможно. Его аватар. Но он сам? В коде ничего важного не изменилось.
Доктор добрый, у него тремор в руке, когда та свободно висит, и глаза высматривают что-то высоко на стене. Нилай спрашивает:
– А вы можете снять эти тиски с моих ног?
Врач кивает, но не соглашается:
– Тебе еще надо поправиться.
– Но мне плохо, что я совсем не могу ими пошевелить.
– Сконцентрируйся на лечении. А потом мы поговорим о том, что будет дальше.
– Вы можете хотя бы ботинки снять? Я даже пальцами пошевелить не могу.
А потом Нилай понимает. Ему еще нет двенадцати. Он годами жил в своем собственном мире. Мысль о тысяче прекрасных вещей, которые сейчас исчезли из его жизни, даже не приходит ему в голову. У него по-прежнему осталось то, другое место: небеса в зародыше.
Но отец и мать, они разваливаются на части. Наступают ужасные часы, целые дни неверия и отчаянного торга, которые Нилай даже не запомнит. Будут годы сверхъестественных решений, альтернативных практик и чудесных снадобий. Довольно долго из-за родительской любви его приговор будет казаться только хуже, пока они не вверятся мокше и не примут то, что их сын – калека.
ОН ПО-ПРЕЖНЕМУ ЛЕЖИТ на тракционной кровати. Мать ушла по какому-то поручению. Возможно, не случайно. В дверях показывается его учительница, вся такая теплая и энергичная, она еще красивее, чем он помнит.
– Мисс Гилпин. Вот это да!
Что-то не то происходит с ее лицом. Правда, с его новой точки обзора, снизу, лица людей всегда выглядят неправильно. Она подходит ближе и трогает его за плечо. Это шокирует Нилая.
– Нилай, я рада тебя видеть.
– Я тоже рад вас видеть.
Все ее тело дрожит. Он думает: «Она знает про мои ноги. Вся школа знает». Хочет сказать: «Это не конец света». По крайней мере – значимого. Она говорит о классе и о том, что они сейчас читают. «Цветы для Элджернона». Он обещает прочитать книгу самостоятельно.
