Текст книги "Верхний ярус"

Автор книги: Ричард Пауэрс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

Через много лет Патриция и сама напишет книгу, «Тайный лес». И на первой ее странице будет следующее:

Вы и дерево на вашем дворе произошли от общего предка. Полтора миллиарда лет назад вы расстались. Но даже сейчас, после невероятного путешествия по совершенно разным дорогам, вас по-прежнему объединяет четверть общих генов…

Она стоит на вершине холма, глядя на неглубокий овраг. Тополя повсюду, и у нее не укладывается в голове мысль, что ни один из них не проклюнулся из семечка. За последние десять тысяч лет лишь немногие деревья в этой части Запада пробились сквозь землю таким образом. Давным-давно климат изменился, и их семена здесь больше не прорастают. Но деревья размножаются корнями; они распространяются. На севере, там, где когда-то был ледник, существуют тополиные колонии старше его. Неподвижные деревья мигрируют – бессмертные, они отступили перед последними глетчерами толщиной в две мили, а затем снова последовали за ними на север. Жизнь не будет отвечать перед разумом. А смысл слишком молод, чтобы иметь над ней большую власть. Вся драма мира собирается под землей – это громогласный симфонический хор, который Патриция хочет услышать перед смертью.

Она смотрит по ту сторону вершины, гадая, в какую сторону направлен ее самец, этот гигантский тополиный клон. Он десять тысяч лет бродил по холмам и оврагам в поисках такой же дрожащей и гигантской самки, которую можно было бы оплодотворить. Но на следующем подъеме что-то словно бьет Патрицию кулаком в грудь. Среди ленты новых дорог расположился жилой комплекс, вырезанный в сердце раскидистого клона. Кондоминиумы, возрастом в несколько дней, прорезали несколько акров корневой системы одного из самых роскошных растений на Земле. Доктор Вестерфорд закрывает глаза. По всему Западу она видела увядание. Тополя засыхают. Изъеденные всеми на свете копытными животными, отрезанные от живительного огня, исчезают целые рощи. Теперь она видит, как лес, который покорил эти горы еще до того, как люди покинули Африку, уступил место летним домикам. Она видит все в отблеске сверкающего золота: деревья и люди воюют за землю, воду и атмосферу. И громче шелеста дрожащих листьев слышит, чья сторона проиграет, выиграв.

В НАЧАЛЕ ВОСЬМИДЕСЯТЫХ Патриция отправляется на северо-запад. В Континентальных Штатах все еще попадаются гиганты, островки древней растительности, разбросанные от Северной Каролины до самого Вашингтона. Она хочет посмотреть, как выглядит невырубленный лес, пока еще возможно. В Западных Каскадах стоит влажный сентябрь: ничто не может подготовить Патрицию к тому, что ее ждет. Издалека, без понятия о масштабе, деревья кажутся не больше самых больших платанов и лириодендронов на Востоке. Но вблизи иллюзия исчезает, и Патриция теряется от того, что противоположно разуму. Она может только смотреть, смеяться и снова смотреть.

Тсуга, величественная ель, желтый кедр, дугласова пихта: огромные хвойные деревья исчезают в тумане над ней. На ситхинских елях выпирают капы величиной с микроавтобус – фунт за фунтом, дерево прочнее стали. Одним стволом можно заполнить большой лесовоз. Даже коротышки здесь так велики, что могли бы господствовать над восточным лесом, а на каждый акр приходится как минимум в пять раз больше древесины. Под этими гигантами, глубоко в подземелье, собственное тело кажется Патриции причудливо маленьким, напоминающим желудевых человечков, которых она делала в детстве. Дупло в одном из этих столбов затвердевшего воздуха могло бы стать ей домом.

Щелчки и щебетание нарушают соборную тишину. Воздух такой сумеречно-зеленый, что кажется, она находится под водой. Здесь идет дождь из частиц – облака спор, разорванная паутина и кусочки кожи млекопитающих, скелетированные клещи, экскременты насекомых и птичьи перья… Все карабкается друг на друга, борясь за клочки света. Если не двигаться достаточно долго, то побеги поглотят ее. Патриция идет молча, перемалывая десять тысяч беспозвоночных на каждом шагу, высматривая дорогу, и вспоминает, что в этой местности на одном из коренных языков для обозначения следа и понимания используется одно и то же слово. Земля прогибается под ногами, как истрепанный тюфяк.

По голой кромке холма она идет вниз, в лощину. Размахивает перед собой палкой, со свистом рассекающей воздух, и пройдя через тепловую завесу, чувствует, как резко падает температура. Крона деревьев – это сито, усеивающее солнечными бликами кишащие жуками поверхности. Около каждого крупного ствола в подстилке ютится несколько сотен ростков. Папоротник, печеночники, лишайники и листья размером с песчинку пятнают каждый дюйм сырых поваленных бревен. Даже мхи густые, как миниатюрные леса.

Патриция нажимает на трещины в коре, и пальцы погружаются в нее до сустава. Стоит слегка расчистить поверхность, и видны масштабы удивительной гнили. Рассыпающиеся, пронизанные жизнью кряжи, разлагающиеся веками. Коряги готические и витые, серебристые, как перевернутые сосульки. Она никогда не вдыхала такого плодородного разложения. От чистой массы вечно умирающей жизни, упакованной в каждый кубический фут, сплетенной с грибковыми нитями и паутиной, преданной росой, кружится голова. Грибы стелются по стволам террасными уступами. Мертвая морошка кормит деревья. Пропитанная туманом губчатая зеленая субстанция, которую Патриция даже не может назвать, покрывает каждую деревянную колонну толстым сукном, поднимаясь выше человеческой головы.

Смерть повсюду, гнетущая и прекрасная. Она видит источник убеждений, которые так отталкивали ее в университете. Глядя на весь этот восхитительный распад, можно понять, почему люди считают старое нездоровым, а такие плотные разлагающиеся подстилки – настоящими целлюлозными кладбищами, нуждающимися в омолаживающем топоре. Патриция понимает, почему ее вид всегда будет бояться этих тесных зарослей, где красота одиноких деревьев уступает место чему-то массивному, пугающему и безумному. Именно здесь басня обретает мрачность, слэшер превращается в первобытный ужас, и бродят обреченные дети и своенравные подростки. Здесь есть существа похуже волков и ведьм, глубинные страхи, которые никакая цивилизация никогда не укротит.

Чудесный лес тянет ее вперед, мимо огромной туи. Патриция поглаживает волокнистые полоски, отделяющиеся от рифленого ствола, который в обхвате соперничает с высотой цветущего кизила. Пахнет ладаном. Верхушка срезана, вместо нее – канделябр из ветвей, превращенных в отдельные стволы. На уровне земли в гнилой сердцевине открывается грот. Внутри него могли бы жить целые семейства млекопитающих. Но на тысячелетних ветвях в дюжине футов над головой, поникших, с чешуйчатыми сучками, все еще полно шишек.

Патриция обращается к туе, пользуясь словами первых людей этого леса:

– Создатель многолетия, я здесь. Внизу.

Поначалу она чувствует себя глупо. Но каждое следующее слово раздается чуть легче предыдущего.

– Благодарю тебя за корзины и коробки. Благодарю тебя за плащи, шляпы и юбки. Благодарю тебя за колыбели. Кровати. Подгузники. Каноэ. Весла, гарпуны и сети. Столбы, бревна, жерди. Гнилостойкий гонт и щепу. Растопку, которая всегда горит.

Каждый новый предмет – это освобождение и облегчение. У нее нет причин останавливаться, потому признательность льется потоком.

– Благодарю тебя за инструменты. Сундуки. Террасы. Шкафы для одежды. Стенные панели. За все, что я позабыла… Спасибо, – говорит она, следуя древней формуле. – За все те дары, что ты дала нам. – И все еще не зная, как остановиться, Патриция добавляет: – Мы сожалеем. Мы не знали, как трудно тебе будет вырасти заново.

ОНА НАХОДИТ РАБОТУ в Службе леса. Лесным рейнджером. Описание работы кажется таким же чудесным, как огромные деревья: помогите сохранить и защитить для настоящих и будущих поколений места, где человек – всего лишь временный гость. Дикая женщина должна надеть униформу. Но ей платят за то, чтобы она была одна, носила рюкзак, читала топографическую карту, копала дренажные вырезы, искала дым и огонь, учила людей не оставлять следов, следовала ритмам земли и жила полной жизнью во все времена года. Убирать за человечеством, да. Собирать бесконечные обертки, мешочки, кольца от пивных упаковок, фольгу, консервные банки и пробки от бутылок, которые оставлены на цветущих лугах и отдаленных живописных тропах, нанизаны на ветви благородных елей, брошены в холодные бегущие ручьи, за водопадами. Она с радостью заплатила бы правительству, чтобы сделать так много.

Ее начальник извиняется за состояние предоставленной ей хижины на краю древней кедровой рощи. Там нет водопровода, а паразиты по биомассе во много раз превосходят нового двуногого. Патриция только смеется.

– Вы не понимаете. Вы не понимаете. Это Альгамбра.

ЗАВТРА ОНА ПРОЙДЕТ двадцать пять миль, ослабляя болты на указателях, прикрепленных к деревьям вдоль тропы, чтобы камбий продолжал расти. На другой стороне хребта есть место, где кора большой ели поглотила старую табличку Лесной службы сороковых годов, на которой теперь написано только «БЕРЕГИТЕСЬ».

Начинается ночной дождь. Патриция выходит на поляну и сидит под ливнем, одетая только в свободную хлопчатобумажную рубашку, слушает, как древесина отращивает новые клетки. Потом возвращается в дом. На кухне зажигает керосиновую лампу короткими и толстыми бестерочными спичками и несет свет в спальню. Стук лесной крысы с пушистым хвостом сигнализирует об очередном нападении на ее бесполезные вещи. На прошлой неделе это была пара заколок. Слишком темно, чтобы сегодня искать последнюю пропавшую добычу. Патриция вытирает губкой цинковый тазик с холодной водой в углу и ложится в постель. Едва ее ухо прислушивается к заплесневелой подушке, как она переносится в семейный загородный дом, где будущее все еще излучает многообразие бесконечно прекрасных форм.

* * *

ПАТРИЦИЯ РАБОТАЕТ одиннадцать блаженных месяцев. Дикая природа ни разу не угрожает ей, а ненормальные отдыхающие делают это лишь дважды. Под постоянным дождем все покрывается плесенью. Чудовищные деревья всасывают ливень и выдыхают его обратно в виде пара. Споры распространяются по любой влажной поверхности. На ногах Патриции микоз до колен. Когда она ложится и закрывает глаза, ей кажется, что мох покрывает веки. Патриция целыми днями делает площадку для хранения, расчищая несколько квадратных футов. К концу года небольшая выемка в подлеске снова покрывается кустарником и ростками. Ей нравится чувствовать, что все успехи людей, отбирающих пространство у неумолимых зеленых войск, будут раздавлены.

ПАТРИЦИЯ ВОССТАНАВЛИВАЕТ пожарные кольца в глуши, убирает незаконные кемпинги, загаженные пивными банками и туалетной бумагой, и не знает, что на свет появляется научная статья. Она опубликована в авторитетном журнале, одном из лучших, когда-либо издававшихся человечеством. В ней говорится, что деревья обмениваются аэрозольными сигналами. Они делают лекарства. Их ароматы предупреждают и пробуждают соседей. Деревья могут чувствовать атакующие виды и вызывать воздушные силы, которые приходят им на помощь. Авторы цитируют раннюю, осмеянную всеми статью Патриции. Они воспроизводят ее открытия и продолжают их в самых неожиданных направлениях. Слова, о которых она почти забыла, продолжали разноситься по воздуху, зажигая другие, как дуновение феромонов.

КАК-ТО РАЗ ПАТРИЦИЯ работает на незнакомом участке, распиливая бурелом и очищая отдаленную тропу. Она видит движение в зарослях – а такая игра может быть опасной. Подойдя ближе, Патриция замечает двух исследователей, парочку бродячих ученых из этого разрозненного союза, который каждое лето собираются в хлипких трейлерах, набитых лабораторным оборудованием, на поляне в нескольких милях от ее собственной хижины. Она боится стычек со своим старым племенем. Всегда говорит как можно меньше. А сегодня вообще к ним не подходит, лишь наблюдает. С такого расстояния сквозь деревья двое мужчин кажутся прямоходящими, неуклюжими цирковыми медведями в костюмах лесорубов.

Пара бродит по кустам, приближаясь к интересующему их месту. Один из мужчин тихо ухает по-совиному, у него выходит идеальное вкрадчивое перевоплощение. Патриция слышала этот звук ночью, хотя не видела, кто его издавал. Такая имитация вполне могла бы ее одурачить. Мужчина снова ухает. Невероятно, но что-то откликается. Возникает дуэт: яркая, дерзкая человеческая приманка, за которой следует сонный, но покладистый ответ от птицы, спрятавшейся на деревьях. Полоса в воздухе, и появляется сова. Птица мудрости и колдовства. Патриция раньше никогда не видела Strix occidentalis вживую. Пятнистая неясыть: вымирающий вид, который ученые предлагают спасти, изолировав старые леса стоимостью в миллиарды долларов, единственное место, где эти птицы могут жить. Мифическое создание располагается на ветке в трех ярдах от своих соблазнителей. Птица и люди смотрят друг на друга. Один вид фотографирует. Другой просто крутит головой и моргает своими огромными глазами. Затем сова улетает, за ней, сделав дальнейшие заметки, уходят и люди, а Патриция Вестерфорд гадает, бодрствует она или спит.

Три недели спустя она оказывается в том же самом месте, дергает инвазивные виды растений. От толстых и пушистых побегов айланта пальцы пахнут кофе и арахисовым маслом. Патриция резво взбирается на горку и снова наталкивается на двух исследователей. Они находятся в паре ярдов вниз по склону, стоят на коленях у упавшего бревна. Патриция не успевает сбежать, они замечают ее и машут руками. Пойманная, она машет в ответ и подходит к ним. Старший сидит на земле и собирает крохотных созданий в склянки для образцов.

– Древесинники? – Обе головы поворачиваются к ней, удивленные. Мертвые бревна: эта тема когда-то ее невероятно привлекала, и сейчас Патриция забывается. – Когда я была студенткой, мой учитель говорил, что упавшие стволы – это только препятствия и пожарная опасность.

Мужчина на земле смотрит на нее:

– Мой говорил также.

– «Уберите их, чтобы улучшить здоровье леса».

– «Сожгите ради безопасности и чистоты. И главное, держите эти бревна подальше от ручьев и рек».

– «Внесите это в лесное право, и пусть мертвое место снова цветет».

Все трое хихикают. Но смех как будто зажимает рану. «Улучшить здоровье леса». Как будто он четыреста миллионов лет ждал, чтобы мы, новички, его исцелили. Наука на службе преднамеренной слепоты: как столько умных людей могли пропустить очевидное? Ведь надо было просто посмотреть, увидеть, что мертвые бревна куда живее живых. Но у чувств никогда нет шансов против силы доктрины.

– Ну, – говорит человек на земле, – теперь-то я перед старым ублюдком не прогнусь!

Патриция улыбается, надежда пробивается сквозь боль, как ветер сквозь дождь.

– Что вы изучаете?

– Грибы, членистоногих, рептилий, амфибий, маленьких млекопитающих, экскременты насекомых, паутины, лежбища, почву… Все, что производит мертвое бревно, а мы можем зафиксировать.

– И сколько вы уже ведете исследование?

Мужчины переглядываются. Молодой передает очередную склянку для образцов.

– Шесть лет.

Шесть лет в области, где большинство проектов не длятся и нескольких месяцев.

– Боже, где вы нашли финансирование на такой срок?

– Мы планируем изучать это конкретное бревно, пока оно окончательно не исчезнет.

Патриция снова смеется, уже не столь сдержанно. Кедровый ствол на влажной лесной подстилке: проект придется заканчивать прапрапраправнукам их студентов. Пока Патриции не было, наука стала совершенно безумной, как она о ней и думала.

Вы исчезнете задолго до того, как пропадет оно.

Старший ученый встает с земли.

– В этом и прелесть изучения леса. Ты умрешь, прежде чем будущее сможет обвинить тебя в том, что ты пропустил очевидное. – Он смотрит на нее так, словно она тоже достойна исследования. – Доктор Вестерфорд?

Патриция моргает, сбитая с толку хуже любой совы. Потом вспоминает, что на груди у нее бирка, которую может прочитать любой. Но «доктор»? Это слово он мог выкопать только из давно похороненного прошлого.

– Извините, – говорит она. – Не помню, чтобы мы встречались.

– Мы и не встречались. Много лет назад я слушал ваше выступление. Лесохозяйственная конференция в Колумбусе. Воздушные сигналы. Я был так впечатлен. Заказал тогда оттиски вашей статьи.

«Это была не я, – хочет сказать Патриция. – Это был кто-то другой. Он умер, и уже давно где-то сгнил».

– Они вас не пожалели.

Она пожимает плечами. Младший ученый сейчас походит на ребенка, попавшего в Смитсоновский институт.

– Я всегда знал, что вас реабилитируют, – ее замешательство говорит ему обо всем. Почему она стоит перед ним в форме лесного рейнджера. – Патриция, меня зовут Генри. Это Джейсон. Приходите к нам на станцию. – Голос у него тихий, но настойчивый, как будто что-то стоит на кону. – Вам будет интересно посмотреть, чем занимается наша группа. Вам будет интересно узнать, на что повлияла ваша работа, пока вас не было.

К КОНЦУ ДЕСЯТИЛЕТИЯ доктор Вестерфорд делает свое самое удивительное открытие: возможно, она любит своих ближних. Не всех, но крепко и с непоколебимой зеленой благодарностью, по крайней мере, это относится к трем дюжинам постоянных работников, которые принимают Патрицию и устраивают для нее дом на исследовательской станции Дрейера, в Экспериментальном лесу Франклина, в Каскадах, где она проводит несколько десятков месяцев подряд, счастливых и продуктивных, она даже представить себе не могла, что такое может быть. Генри Фоллоуз, старший научный сотрудник проекта, выделяет ей грант. От двух других исследовательских групп из Корваллиса она получает зарплату. С деньгами туго, но ей дают заплесневевший трейлер в Луговом научном гетто и доступ к передвижной лаборатории – всём необходимым реагентам и пипеткам. Уборные и общественные душевые – греховная роскошь по сравнению с ее хижиной от Бюро по управлению землями и холодными умываниями губкой на крыльце по ночам. К тому же есть готовая горячая еда в общей столовой, хотя иногда Патриция слишком погружена в работу, ей приходится напоминать о том, что снова пора есть.

Ее публичная репутация, как дочь Деметры, выползает из подземного мира. Целая россыпь научных статей подтверждает правоту оригинальной работы Патриции о воздушной системе сигнализации. Молодые исследователи находят доказательства ее теории от вида к виду. Акации предупреждают другие акации о бродящих жирафах. Ивы, тополя, ольхи: всех поймали за тем, как они по воздуху предупреждают друг друга о нашествии насекомых. Но реабилитация Патриции не важна. Ей все равно, что происходит за пределами леса. Весь мир, который ей нужен, находится здесь, под этим пологом – самой плотной биомассой на Земле. Крутые, суровые потоки омывают каменные рифы, где нерестится лосось, – вода достаточно холодная, чтобы убить всю боль. Водопады мелькают над хребтами, поросшими нефритовым мхом и усеянными осыпавшимися ветвями. В разбросанных тут и там просветах в подлеске виднеются скопления морошки, бузины, черники, снеженики, заманихи, клюквы и толокнянки. Идеально прямые хвойные монолиты высотой в пятнадцать этажей и толщиной с автомобиль образуют крышу над всеми. Воздух вокруг Патриции наполнен шумом жизни. Щебет невидимых крапивников. Промышленный отбойный стук дятлов. Звон малиновки. Порхание дрозда. Попискивающие тетерева, разбегающиеся по лесной подстилке. Ночью неприветливое уханье совы леденит кровь. И неумолчная песня вечности древесных лягушек.

Потрясающие открытия ее коллег, сделанные в этом Эдеме, подтверждают подозрения Патриции. Долгие и медленные наблюдения выставляют на посмешище все, что люди думают о деревьях. Если вкратце: богатое коричневое месиво земли – состоящее из по большей части неизвестных микробов и беспозвоночных, где-то миллиона видов – учитывает разложение и строится на смерти так, как Патриция только сейчас начинает понимать. Ей нравится сидеть в столовой и участвовать в общем смехе и обмене данными, в головокружительной сети, торгующей открытиями. Вся группа наблюдает. Орнитологи, геологи, микробиологи, экологи, зоологи-эволюционисты, почвоведы, верховные жрецы воды. Каждый знает бесчисленное количество мелких местных истин. Некоторые работают над проектами, рассчитанными на двести и более лет. Некоторые похожи на героев Овидия, людей на пути к превращению в нечто зеленое. Вместе они образуют одну великую симбиотическую ассоциацию, подобную той, которую изучают.

Оказывается, что миллионам запутанных петель джунглей умеренного климата нужны все виды манипулирующих смертью посредников, чтобы все циклы шли определенным курсом. Очисть такую систему – и бесчисленные самопополняющиеся колодцы иссохнут. Это евангелие нового лесного хозяйства подтверждается самыми удивительными открытиями: бороды лишайника, висящие высоко в воздухе, растут только на самых старых деревьях и вкачивают необходимый азот обратно в Живую систему. Подземные полевки кормятся трюфелями и распространяют споры ангельских грибов по лесной подстилке. Грибов, которые внедряются в корни деревьев и образуют с ними настолько крепкий симбиоз, что трудно сказать, где заканчивается один организм и начинается другой. Массивные хвойные высоко в кронах пускают вторичные корни, которые спускаются вниз и кормятся на почвенных прослойках, собирающихся в углублениях ветвей.

Патриция все свои силы отдает дугласовым пихтам. Прямым, как стрела, нескончаемым, взлетающим на сотни футов, прежде чем отпустить первую ветку. Они – экосистема сама по себе, в которой живет более тысячи видов беспозвоночных. Рама для городов, королева промышленных деревьев, без нее Америка была бы совсем другой. Любимые индивидуумы Патриции находятся рядом со станцией. Она может осветить их прожектором. Самой большой пихте, наверное, около шестисот лет. Она настолько высокая, настолько близко подобралась к верхним границам, установленным гравитацией, что требуется полтора дня, чтобы доставить воду от ее корней к самым высоким из шестидесяти пяти миллионов иголок. И каждая ветка пахнет свободой.

Со временем Патриция замечает немало вещей, которые делают дугласовы пихты, и все они наполняют ее радостью. Когда их боковые корни встречаются друг с другом под землей, они сливаются. Через эти самопривитые узлы два дерева объединяют свои сосудистые системы и становятся едины. Сплетенные под землей бесчисленными тысячами миль живых грибных нитей деревья Патриции кормят и лечат друг друга, не дают умереть молодым и больным, сводят ресурсы и метаболиты в объединенные фонды… Понадобятся годы, чтобы картина прояснилась до конца. Будут открытия, невероятные истины, подтвержденные расширяющейся мировой сетью исследователей в Канаде, Европе, Азии, счастливо обменивающихся данными по все более быстрым и лучшим каналам. Ее деревья куда социальнее, чем подозревала Патриция. Среди них нет отдельных индивидов. Нет даже отдельных видов. Все, что есть в лесу, это лес. Соперничество неотделимо от бесконечных оттенков сотрудничества. Деревья сражаются друг с другом не больше, чем листья на одной ветке. Кажется, в природе есть не только алый клык и коготь, в конце концов. Начать с того, что у этих видов, находящихся в основе пирамиды жизни, нет ни клыков, ни когтей. Но если деревья делятся своими запасами, тогда каждая капля красной плесени плавает на поверхности зеленого моря.

ЛЮДИ ХОТЯТ, чтобы Патриция приехала в Корваллис и начала преподавать.

– Но я не слишком хороша в этом. Я на самом деле все еще ничего не знаю.

– Но нас-то это не останавливает!

Генри Фоллоус просит ее подумать над предложением:

– Давай поговорим, когда ты будешь готова.

* * *

АДМИНИСТРАТОР ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ СТАНЦИИ Деннис Уорд иногда забегает к ней с небольшими подарками. Осиными гнездами. Насекомьими галлами. Красивыми камням, отполированными ручьями. Их общение напоминает Патриции уговор, который у нее был с древесной крысой, жившей с ней в старой хижине. Регулярные визиты, молниеносные и застенчивые, обмен бесполезными сувенирами. А потом целые дни в бегах. И как Патриция когда-то прикипела к своей древесной крысе, так и теперь увлеклась этим спокойным и размеренно двигающимся мужчиной.

Как-то ночью Деннис приносит ей ужин. Это плод чистого собирательства. Жаркое из грибов и лесных орехов с хлебом, запеченным на костре из валежника в стеклянном колпаке для защиты растений. Разговор не слишком вдохновляющий. Он таким редко бывает, и Патриция за это благодарна.

– Как деревья? – как обычно спрашивает он. Она рассказывает ему, что может, не упоминая о биохимии.

– Пройдемся? – спрашивает Деннис, когда они заканчивают мыть посуду, сливая воду для повторного использования. Любимый вопрос, на который она всегда отвечает:

– Пройдемся!

Деннис, наверное, лет на десять старше ее. Она ничего о нем не знает и не спрашивает. Говорят они только о делах– о ее медленном исследовании корней дугласовых пихт, о его невозможной работе: он организует ученых и заставляет их придерживаться хотя бы минимальных правил. Возраст Патриции – глубокая осень. Сорок шесть – старше, чем было ее отцу, когда он умер. Все ее цветы уже давно увяли. И тем не менее вокруг все равно жужжит пчела.

Далеко они не уходят; не могут. Полянка небольшая, а тропы слишком темные, чтобы их исследовать. Но им и не нужно забираться в чащу всего того, что любят Патриция. В гниль, в распад, навстречу корягам, буйному плодовитому умиранию вокруг них, где поднимается ужасающая зелень, которая мчится во всех направлениях своими преобразующими кольцами.

– Ты – счастливая женщина, – говорит Деннис, находясь где-то в великом водоеме между вопросом и утверждением.

– Теперь – да.

– Тебе нравятся все, кто здесь работают. Это удивительно.

– Легко любить людей, которые всерьез принимают растения.

Но ей нравится и Деннис. Своими скупыми движениями и благодатной тишиной он размывает границу между практически идентичными молекулами, хлорофиллом и гемоглобином.

– Ты полагаешься только на себя. Как твои деревья.

– Но в том-то и дело, Деннис. Они не полагаются только на себя. Здесь, вокруг, все заключает сделки друг с другом.

– И я так тоже думаю.

Она смеется от чистоты его обмана.

– Но у тебя есть рутина. Работа. И они двигают тебя вперед, постоянно.

Патриция ничего не отвечает, чувствуя, как подступает страх. На пороге умиротворенного пожилого возраста ее вдруг подстерегает ловушка.

Деннис чувствует, как она сжимается; на протяжении двух совиных уханий он не произносит и слога. А потом:

– Вот в чем дело. Мне нравится готовить для тебя.

Патриция глубоко вздыхает и соскальзывает на уже готовую колею:

– И это хорошо, когда для тебя готовят.

Но все куда менее страшно, чем она предполагала. Куда легче. Деннис продолжает:

– Что если мы будем жить по отдельности? И просто… приходить друг к другу время от времени?

– Так… может быть.

– Будем делать свою работу. Встречаться за ужином. Как сейчас! – Кажется, он удивился, проведя связь между своим неожиданным предложением и тем, что и так есть в настоящем.

– Да.

Она не может поверить, что удача простирается настолько далеко.

– Но я бы хотел подписать бумаги, – Деннис смотрит в просвет между пихтами, где солнце заходит за горизонт. – Потому что так, когда я умру, ты получишь пособие.

В темноте Патриция берет его дрожащую руку в свою. Чувство хорошее, так, наверное, ощущает себя корень, когда спустя столетия находит другой, с которым можно сплестись под землей. На свете существует сто тысяч видов любви, изобретенных независимо друг от друга, каждый более изобретательный, чем предыдущий, и каждый продолжает творить.