Текст книги "Фея Лоан (СИ)"
Автор книги: Райдо Витич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)
Фея ни раз жаловалась, что чувствует вкус ненависти и он до того неприятен, что лучше бы она не брала и-цы.
Получается, нужно качественно пересмотреть исследовательские работы и взять во внимание эмоциональный фон донора?
– Думаю, – кивнул Семен. – Люди-то разные, понятно, один слабак, другой подонок, третий добряк, четвертый рубаха-парень. Ну и психология, нервишки у каждого свои. Один и по-хорошему не поможет, зажмется, другой только попроси, последнее отдаст. Один собственной тени испугается, другой и черта не побоится. А вы всех под одну гребенку, жизни и судьбы ломаете, а за каким? В пустую, получается. Мать-то у тебя землянка? – прищурился.
– Угу, – загрузился сейти. – Алена.
Семен обрадовался: прав он, этот малыш, брат его девочки! Родственник!
– Что смешного? – надулся и ощетинился Констант: пока его оскорбляют, он еще сдерживался, но маму – не позволит!
– Радуюсь! Имя замечательное. А мою маму Анна зовут, – улыбнулся широко, обезоруживающе, и парень успокоился. – Мать-то твоя сама отцу и-цу отдала, по любви?
У Константа слов не было, и понятно ответа. Он ладонь выставил: помолчи минуту, дай одно с другим сложить!
– Какая к ляврам любовь?! – рыкнул.
– Нормальная, человеческая, – пожал плечами.
– Что это?!
– Чувство, брат.
– Нет этого чувства! Нет! Ни одним прибором не зафиксировано! Страх – зафиксирован, волновые колебания и сжатие энерго полей – явное! Ненависть – зафиксирована, а любовь ваша – нет! Нет ее!!
– Ну, да, – рассмеялся мужчина. – Эх, малыш, не было б ее окаянной и самой прекрасной, я б здесь с тобой не сидел. Порой еще не понимаешь, что любишь, а уже весь ее, той, ради которой и ад пройдешь. За одну улыбку, за взгляд, за простое "спасибо". Ты с матерью-то поговори, много интересного, сдается мне, узнаешь.
Констант думал, недоверчиво и недоуменно разглядывая землянина, и рванул к сенсору видиосвязи, набрал код матери, хоть и понимал, не до кого ей сейчас.
– Мам, ответь на пару вопросов,– начал сходу. Алена разозлилась, рыкнув:
– Здравствуй, сын! Проявляешься раз в году и сразу с вопросами, да?! А что я мать тебе, ничего?!
– Прости, ма… Мне честно, очень надо. Я скоро дома буду, обязательно приду, мы с тобой поговорим.
– Домой летишь?– смягчилась.
– Да, через восемь дней уже будем на месте.
– Придушила бы я твоего папу! Хоть бы слова мне сказал, где ты. И ты тоже, сын называется! Ты хоть знаешь, что случилось?
– Ма-а, я знаю, я все знаю. Мне… это… больно…
Алена фыркнула:
– Не смеши, вы у меня все в отца, нифига не чувствуете…
– Ма-а, скажи ты, когда отца увидела что почувствовала?
– Желание убить!
– Я серьезно. Мне очень важно. Не для меня, для Эйфии.
Алена посерьезнела:
– И про нее знаешь?– и всхлипнула, глаза прикрыв.
– Мама, не плачь, ответь честно, что ты почувствовала?
– Жалость, – выдавила. – Сочувствие. Желание помочь.
– А потом?
– Да что потом-то? Влюбилась я в твоего отца, хоть и не понимала того еще. У-у, истукан, бесчувственный!
– Влюбилась это как?
– «Как, как»! Как у вас не бывает!– скривилась ехидно. – Ты же слышал отца – нет любви, это архаизм из лексикона землян! А Эя между прочим, влюбилась! И чахнет от любви! А этот истукан замороженный понять не может, кто девочке нужен! Сгубит ведь!– всхлипнула опять.
– Понял,– протянул растерянно Констант. – Не плачь, я поговорю с отцом. И с Эйфией все хорошо будет, верь мне.
Алена отчего-то поверила, посмотрела внимательно на сына:
– Поговори. Я уж его просила, чтобы он нашел того парня, узнал как он к девочке, да привез сюда, так ведь уперся – тэн, тэн. Дикарь. А сердцу на должности да расы все равно, влюбилось и ничего не поделаешь. Сам придет время, узнаешь.
– Фея сама сказала про эту… любовь вашу?
– Она мне про него рассказала, и ясно все стало. А отец твой ее в къет, память стерилизовать отправил, совсем загубил!
– Не злись на отца, ма-а.
– Ну, его, как был роботом, так и остался.
– Не правда – он переживает.
– Тогда пусть что-то делает! А он меня вон запер, а сам Эйфии смотрины устраивает, замуж ее отдать решил! Тогда уж сразу пусть на погребальный костер ложит!… Констант, я могу перевести тебе гуэдо, найми кого-нибудь, привези ты этого Семена. Может и он без Эйфии тоскует, погибает.
Семен услышав имя Эйфии вскочил, подошел к экрану услышав свое имя, и замер впившись глазами в лицо прекрасной и очень похожей на любимую женщины.
Алена нахмурилась и смолкла, глядя на взъерошенного темноглазого мужчину, что смотрел на нее слишком пристально, слишком внимательно, а глаза в которых отразился целый букет чувств были слишком живыми и выразительными, чтобы интуитивно не понять кто перед ней. Женщина только хотела обрадоваться и спросить: ты Семен? Как Констант, заметивший непристойно изучающий взгляд землянина, отключил связь и ударил того по лицу:
– Никогда не смей смотреть так на чужую жену! – процедил, готовясь, если тот полезет в драку – убить за понанесенное матери оскорбление. Но Колмогорцев понял, что к женщинам у флэтонцев отношение особое и, вытерев кровь с губы, кивнул:
– Извини. Обидеть не хотел.
Констант успокоился, но предупреждающего взгляда не отвел:
– Тэн не смеет смотреть на наших женщин, как вы в витрины своих магазинов смотрите. Женщина – будущая мать. Она святое. Как дитя, как семья. Никому не верь, никому не помогай, но женщине и семье – умри, а помоги, умри, но защити, – процедил.
Семен кивнул: понял и принял.
– Руками больше не размахивай. По-человечьи объясни, как сейчас. Договорились? А то ведь ответку могу кинуть и пойдет ненужная заваруха.
– А ты поймешь?
– Не дурак.
– Ладно, – успокоился окончательно парень, кивнул землянину на диван. – Посиди, у меня еще пару разговоров наметилось. Ты прав оказался – мама отца сразу пожалела.
– Полюбила, – поправил его мужчина.
– Пусть кафиры и сленгиры разбираются, – отмахнулся Констант. – Нет, почему я перед тобой отчитываюсь, терплю тебя? – изумился сам себе сейти.
– Так ведь и я тебя терплю, – с улыбкой заметил Семен и со значением потрогал разбитую губу.
– Мало, – бросил парень и отвернулся, чтобы скрыть смущение, абсолютно неуместное и непохожее на него.
– Ну, ну. Звони своим ученым, а потом мне остальное растолкуешь.
– Что, например?
– Все. Я вопросы буду задавать – ты в курс дела вводить. Вижу технологии у вас – ого, – пнул висящий в воздухе диван без ножек. – А остальное – угу.
– Зато у вас наоборот! – возмутился парень.
– Вот и будем взаимоотношения к вящему удовлетворению налаживать. Чего драться да ругаться? Сядем, потолкуем, я тебе помогу, ты мне, и решим все проблемы.
Лоан на столешницу оперся, руки на груди сложил, с прищуром разглядывая раба:
– Ты себя кем возомнил-то?
– Никем. Тебе помощь нужна?
– Нет. Я сам свои дела решаю. Я мужчина.
Семен хмыкнул:
– Звучит гордо. Толк-то от гордости есть?
Констант надулся и вдруг выставил руку, ткнув пальцем в сторону тэн:
– Я тебе не верю. Еще ни один твой собрат не отдал энергию добровольно.
– Ну и жабы значит, – пожал плечами Семен. – Или вы дураки. Ты вон как разговариваешь, так я бы тебе не то, что и-цу эту не дал, лучше сам бы ею давился, так и слова бы не сказал, немыми бы и тупым сказался.
– Тогда почему не сказываешься?
– Не могу. Свой ты, а своим, чего только не простишь. Хотя предательство я и брату не прощу, так что смотри, не заносись. А в остальном разберемся.
Констант нахмурился: может у отца внебрачный сын есть? И его на землю сослали, чтобы мама не узнала? Чушь! – волосами тряхнул.
– Нет, все-таки ты эсклюзив.
– Сибиряк я. Обычный русский мужик. Не встречал таких? Ну, так мал еще, неопытен. Чего застыл-то? Шевелись, звони своим врачам-эксперементаторам.
Парень смотрел на него, уже устав как-то реагировать на непробиваемую наглость и вдруг подумал: если этот землянин прав, то пусть он и докажет. И если сможет, значит это будет одно – Горец послан самим Модраш и ясно для чего – для спасения Эйфии.
Нет, а чем этот мужчина не пара ей?
Тэн?
Цонхой с вечным источником силы, мощнейшим Ка, уже проверенным и зафиксированным массой свидетелей видевших битву в ангаре – уже не тэн.
Свой – сам говорит. Агрессии к флэтонцам не проявляет, к традициям с почтением, с умом дружит, харизма – сейти бы такую, физически?… Дикарь неухоженный, конечно, но это исправимо. Нет, этот мужчина Константу все больше нравился, а по сравнению с Монторрионом просто не имел конкурентов.
И только два "но" кроме естественной пока проверки: отец и Эя. Первого нужно убедить, вторую увлечь. Отца Констант может на себя взять, а вот Эйфию мужчине самому придется завлекать, приручать, располагать. А земляне так неуклюжи.
Ну, если Горец прав, и пройдет тесты, то Констант ему в этом поможет, научит, подскажет.
Главное, чтобы Фея жила, забыла того Семена и привязалась к этому землянину.
В конце концов – отчего нет? Они все одинаковые. Этот хоть выделяется и более приемлем флэтонцам характером.
Акино Хорго.
Констант развернулся и стал связываться с кафирами и сленгирами, озадачивать их своей версией.
Глава 41
Через два дня сегюр вызвал к себе Мичигу:
– Что с кандидатами Монторрион? Я вижу тебя ежедневно в покоях моей дочери, но не вижу, чтобы мой приказ исполнялся.
– Я узнал, кто внешне и энергетически приятен сейти, подобрал претендентов. Но, к сожалению их всего двое.
– Род, имена?
– Салиман князь веригов с Копигора, Мансур – племянник императора Юккоса.
– И оба тупицы.
Монти согласно кивнул:
– К сожалению, вы правы.
– Неужели из всей базы данных лишь эти двое подходят по предъявленным требованиям?
– Да, господин сегюр. Соединив пристрастия сейти и ваши требования к кандидату из почти миллионного списка, остались лишь эти.
Рэй задумчиво прошелся по кабинету, встал спиной к парню:
– Скажи мне, как Эйфия по-твоему относится к тебе?
Монторрион замер, боясь дышать, его поразила мысль, что сегюр возможно… Но нет,. – вздохнул, огорчившись: к чему мучить себя бесплодной надеждой?
– Хорошо.
– Что значит "хорошо"?
– Она откровенна со мной и расположена благожелательно.
– А ты?
– Мое глубочайшее почтение…
– Не говори ерунду! – оборвал его Лоан. – Я спрашиваю тебя как мужчину, а не подданного.
Парень молчал, и чем больше думал, что ответить, тем сильнее колотились его сердца:
– Я готов умереть за нее, – признался, робея от собственной смелости. Склонил голову: а теперь наказывайте. Рэйсли покосился на него через плечо:
– У меня на столе отчеты кафиров о твоем физическом состоянии. Весьма. Как на счет отношений с женщинами? В состоянии ли ты быстро завоевать их расположение?
– Э-э-э… Но…
– Я говорю о своей дочери.
Монти чуть не рухнул от этого сообщения. С минуту собирался с мыслями, что разлетелись в миг от радости.
– Я постараюсь.
– Старайся. Если Эйфия благосклонно отнесется к тебе и не станет противиться союзу, я так и быть, соглашусь на него. С сегодняшнего дня ты можешь появляться в покоях сейти без моего разрешения. Но не забывайся и не забывай – Фея сама должна сказать мне, что готова стать твоей женой. И учти: время бежит быстро, а я обещал дочери отравить гоффит за тем землянином, что обогнал вас всех. У него было три недели, у тебя три месяца. За этот срок ты должен добиться привязанности моей дочери и вытеснить из ее памяти образ другого. Тебе ясно?
– Да, господин сегюр.
– Иди.
Рэй махнул рукой, выставляя парня вон из кабинета. Тот вышел на негнущихся ногах, прислонился спиной к стене и уставился в потолок: о Модраш, благодарю, благодарю!
Семена подняли с лежака, не дав досмотреть сон и потащили к Константу.
Чертов мальчишка, – тер по дороге глаза мужчина. Ему снилась Фея, он гладил ее волосы, а она прижималась к его плечу и говорила что-то на своем языке, словно жаловалась. Он только попытался успокоить ее, как эти ненормальные подняли его.
Мужчину втолкнули в каюту. Тот глянул на развалившегося в кресле мальчишку и с ходу подошел к панели в стене, достал стакан горячего фэй – хоть так проснутся.
– Ну? – спросил неласково у парня. – Чего тебе не спится?
– Мы спим по два часа в сутки…
– Поздравляю, а мы по шесть-восемь. Меняться не буду.
Констант фыркнул:
– Садись и слушай мой приказ.
Семен выпил фэй, достал второй стакан и бросил:
– Не зарывайся, ага? Приказку сначала отрасти.
– Слушай мой приказ!… – начал раздражатся Констант.
– Не-а, – качнул головой мужчина, подошел к креслу и навис над парнем со стаканом в руке. – Обороты сбавь и скажи по-человечьи, а нет… Вурдалакам своим приказывай и проси у них хоть пол царства.
– Ты сейчас пойдешь к своим и поговоришь. Объяснишь или заставишь – твое дело, но они должны добровольно отдать свое и-цы Эринии.
– Опять ей плохо?
– Да. Приказ ясен?
– Угу, – хлебнул фэй. – Иди и выполняй.
– Ты пойдешь!
– Малыш, я не раб и не…
– Ты раб!
– Ну, это твои фантазии. Я не раб и не военнослужащий, приказам не подчиняюсь…
– Я твой господин! – взъярился парень, вскочил. Семен прищурился:
– Нервный ты. Опять что-то случилось?
– Не твое дело, тэн!
– Понятно, – буркнул Семен и сел в кресло. Начал потягивать фэй. Константа это вовсе вывело из себя, он выхватил хотт и, взмахнув, опустил пять огненных струн на раба.
Колмогорцев перехватил одну, и, не обращая внимание на боль, ринувшуюся из ран кровь, рванул парня на себя за хвост плетки, обрезая ладонь почти до кости. Схватил Константа за шею и легонько, сугубо для ума, въехал ему коленом под дых, вырвал хотт.
– Ничего штучка. Дерьмовая, – процедил. – Вот им бы тебя и отходить.
Констант выпрямился, выхватил мэ-гоцо и кинулся на землянина.
Странная это была драка. Парень по ловкости и реакции не уступал Семену, но видно, что не от злости на него, а от безысходности кидается, раздирает его что-то, мучает до слез. И Семену парня жаль – не калечить же будущего родственника? Вот и кружились, пихались, кулаками в полсилы махали. Наконец Колмогорцеву надоело: сплюнул кровь из разбитой губы, сел, руки на коленях сложил и уставился на парня.
– Дерись! – закричал тот, с кинжалом на него рванул, но задеть не посмел безоружного, пугнул лишь. Семен не двинулся – смотрит, молчит.
Парень так и сяк – сидит мужчина, поглядывает хмуро и сочувственно.
У Константа челюсть от безысходности свело – злости настоящей на этого дикаря нет, а вроде надо проучить, но с клинком на безоружного – любому бесчестие. Убрал клинок, кулаком замахнулся. Семен чуть в сторону отклонился и Констант пролетел мимо. Мужчина перехватил его и усадил рядом:
– Хорош беситься. Рассказывай, что стряслось.
– Не твое дело, – буркнул с горечью парень. Осел, голову свесил. – Тебе не понять.
– Отчего ж? Вроде с языком проблем у тебя нет, а у меня со слухом.
– Ты тэн.
– Это я уже слышал. Ладно, не хочешь, не говори. Держи в себе и гори.
– Ты все равно не поймешь, ты не знаешь обычаев наших.
– Ты себя уговариваешь или меня? Послушай меня, малыш: я тебя лет на пятнадцать старше, а значит опытнее, и бывают такие ситуации, когда каким бы ты сильным не был, каким бы взрослым не хотел казаться, не можешь и все. Опыта не хватает, знаний, понимания. Даже у меня. И не стыдно это, и не доказательство несостоятельности или слабости. Жизнь. Романтики в ней ровно столько, сколько ты в нее вкладываешь, а остальное цинизм, голый расчет и пошлая обыденность. И если ноль ты в этом – не разберешься. Здесь главное в себе не замыкаться, а наоборот попытаться выяснить хоть окольными путями нужное тебе.
Констант помолчал и выдал:
– Тебе бы троуви быть.
– Раб в квадрате что ли?
– Советник, – фыркнул юноша.
– Ну, я и говорю.
Парень внимательно посмотрел, всерьез задумавшись над своей мыслью:
– Я тебе нравлюсь?
Семен выгнул бровь и хмыкнул:
– Нет. Я женщин люблю. А у тебя с ориентацией проблемы?
– Нет, с координацией у меня все хорошо.
– Ты о чем?
– А ты?
– Я о половой ориентации.
– А что здесь ориентироваться? – нахмурился непонимающе Констант, Семен следом. Оба в упор смотрели друг на друга, пытаясь понять, кто, о чем говорит.
– Ты про "нравится" к чему спросил?
– К тому, что ты располагаешь к себе. Я бы… мог освободить тебя, если ты согласишься мне помочь, останешься. Как свободный. Советником. Моим.
– А-а, а я уж подумал, не голубой ли ты, – усмехнулся Семен.
– Нет, я флэтонец. Голубые на Вальторе.
Колмогорцев с минуту соображал и понял, что ничего не понял:
– В плане?
– Кожа у них голубая и ночью светится. Эффект воздействия лучей Нанта, их светила.
– Угу?… Ладно, проехали, а то чувствую на этой теме мы забуксуем. "Вернемся к нашим баранам": что ты хотел-то? Чтобы я с мужиками поговорил, ситуацию объяснил? Могу. Но в ответ ты мне скажешь, чего дурить начал и смурной такой. А на счет советника – что знаю – скажу, чем смогу – помогу.
– Сразу бы согласился, а то упрямишься.
– По-человечьи попросил, я согласился, а приказы отдавать станешь – в отказ опять пойду.
– Чудной ты. Так советником стать согласен?
– Зачем? Спроси – так скажу. Но учти, традиции ваши я не знаю, поэтому судить со своей точки зрения стану. Чего стряслось-то?
– Отец сестру замуж отдать решил. А я бы этого жениха второй раз избил. Жалею, что в первый не убил.
– Чего так?
– Она чуть не погибла из-за него. И больше не спрашивай – не твое это дело, сам решу, соображу, с Феей поговорю, – встал. – Пошли. Нужно Эриннии помочь.
Семен не пошевелился: новость выданная Константом была схожа нокдауну. Минутное замешательство, в котором боль страх и возмущение смешались в одну кипящую и обжигающую душу ядовитую смесь, сменилось минутой гнева, а затем растерянного замешательства и попытки быстро придумать, как опередить ухажера, навязанного его девочке.
Раскрыть Константу кто он?
Вряд ли тот порадуется, да и пацан совсем – ума хватит бате своему доложить, а тот волчара тот еще, ясно, что придумает: поспешит либо дочь замуж за своего кандидата уже без всяких менуэтов отдать, либо землянина стереть так, чтобы и памяти о нем не осталось, а скорей всего и то и другое – Фею под венец, Семена на тот свет.
Не пойдет.
Пинком подогнать инопланетный корабль? Устроить абордаж и восстание Спартака? Толк?
Мужчина вскочил, шагнул к парню:
– Фея не согласится.
– Причем тут ее согласие? – удивился Констант. – У нас женщин не спрашивают.
– Насильно выдают замуж? – прищурился зло: внутри клокотало от ожесточения и безысходности.
– Что за варварски-примитивные средства? Все проще: отец дал согласие кандидату и тот обольстит Фею, склонит на свою сторону.
У Семена лицо белым от гнева стало: какому-то парню разрешено крутится вокруг Феи, ухаживать! Он здесь – кандидат Лоан там, и ясно, что девушка нравится ей не нравится, вынуждена будет слушать серенады намеченного родителем жениха. Фея девушка ранимая, пугливая, послушная, против воли отца поперек наверняка не пойдет. Да и с чего? Может, забыла уже Семена, думать о нем не думает? А может, всерьез не приняла или обиделась, или вспыхнула ее любовь к землянину как к экзотике да погасла, теперь другому готова маячком служить, душу греть, уже своему – не чужаку. Может, подумает и решит "да" сказать – почему нет? Свой, наверняка богат, знатен, отцом опять же благословлен, не так неотесан как Семен… Да мало ли этих "может" по жизни случается? Пошлых, банальных – естественных и предсказуемых поворотов в любом сердце. Сегодня любит, а завтра забыла, и не греха в том нет, ни предательства – тлело и отгорело, что с человека возьмешь?
Иллюзией тешиться: не такая, любит, ждет? Так не пацан фантазию с действительностью путать. Наивность давно циничным червем жизненного опыта подточена, до основания выедена.
И все ж теплится – иначе б не было его здесь.
– Ты идешь или силу применить? – начал сердиться Констант.
– Иду, – глухо бросил Семен, а взгляд больной, убитый.
Лоан подозрительно оглядел его, но спрашивать ничего не стал – своих проблем хватает, чтобы над чужими голову ломать, тем более было бы над чьими – молча открыл выход из каюты:
– Тебе нужно очень постараться уговорить своих соплеменников. Если получится и твоя версия окажется правильной, гарантирую награду.
Семен глянул на него, молча обозначив место доставки награды, и вышел в коридор.
Не знай он, кто перед ним, после предложения сам догадался, что с инопланетянином разговаривает. А какой же человек будет сулить награду за спасение и проявление нормальных человеческих чувств к больному ребенку, думать, что только так ему захотят помочь?
Монти окрыленный, счастливый и гордый выпавшей ему честью, ждал Эйфию на террасе, покручивая в пальцах лэктор с уникальными звуками живой природы – подарок девушке. Шум настоящего морского прибоя, крик настоящих птиц, протяжный хрустальный звон распускающихся по утру у подножья Ханганских гор арнарузов и песня ветра гуляющего меж деревьями – для сейти лучшего презента не сыскать. Вот только сомнения парня глодали – оценит ли она самого посетителя так как оценит его подарок?
Волновался Монторрион, маялся, проигрывая в воображении намеченный план по соблазнению девушки, и подсознательно чувствовал, что он был бы идеален и вполне исполним, если бы не одно "но" – слишком явное и тем возмутительное – увлечение сейти каким-то отсталым иноземцем. Он никак не вписывался в ситуацию, как не мог в принципе претендовать на внимание Эйфии, не то что, привязанности, и меж тем претендовал, привязал каким-то невообразимым образом, мешался.
Только подумать: сейти и дикарь! Бред, блеф! И факт.
Монти не верил бы, если не убедился сам – Эя помнит о том незначительном эпизоде в своей жизни, не смотря на запреты отца, не взирая на свой статус и положение, думает о землянине, а возможно и хуже – мечтает вновь встретиться с ним. Этот вздорный человечек мешался Монторриону как соринка в глазу и не давался, чтобы извлечь себя и обрести, наконец, ясность взора – четкость плана. Подспудно юноша угадывал в нем нешуточного соперника, более ловкого и уверенного в себе, чем сын троуви, хоть и не благословленного сегюр. Подумать только – он столько шел, так стремился к трону и девушке и вот когда цель почти достигнута, когда до нее всего шаг, дистанцию увеличивает какой-то фантом, вздор, ноль, по сути и определению. И то, что Мичига мог взять легко и просто, требовало теперь по воле этого фантома достаточно серьезных действий и расчетов, игры тонкой и очень осторожной.
Как тут не раздражаться, не нервничать?
– Монти? Почему не зашел, а стоишь здесь? – спросила появившаяся Эйфия.
– Не хотел быть слишком навязчивым, – поклонился ей парень, не спуская восхищенного взгляда с лица кьяро.
– Глупости. Еще вчера ты заходил без церемоний, а сегодня вдруг решил опомниться? Что-то случилось?
– Я всего лишь понял, что более не могу запросто приходить к вам.
– Что за новости? – слегка удивилась и заволновалась девушка. Монти отметил ее тревогу и порадовался – не зря он каждый день навещал Фею и приучал к своему обществу.
– Возможно, сегюр не понравилось мое поведение.
– Не может быть. Отец слова не сказал против тебя. Перестань меня расстраивать. Я и так живу в полной изоляции, по четким предписаниям кафиров. Если еще и ты покинешь меня, мне останется вести разговоры с голограммами и не выходить из туглоса.
– Вам, наверное, очень скучно – никаких развлечений, новости не доходят.
– Кстати, о новостях: слышно ли что-нибудь о Константе? О Марине? Как дела у мамы? Отец приходит каждый день, но ничего не говорит о семье. Такое чувство, что что-то случилось, но он не желает меня огорчать вестями и специально скрывает правду.
– Я тоже, госпожа сейти.
– Монти! – поморщилась Эйфия. – Оставь, пожалуйста официоз, я тебя не узнаю.
– Хорошо, – улыбнулся парень и подал ладонь, обернутую гофри. – Предлагаю прогуляться. Обещаю рассказать все, что знаю, а это, – подал лэктор. – Небольшой подарок – лекарство от скуки. Возможно, после вы пожелаете навестить некоторые места: Имперскую рощу на Кафане или предгорья Хангина. Я с удовольствием буду вас сопровождать, с согласия сегюр, конечно.
Эя забрала лэктор, но знакомиться с его содержимым не стала:
– Не уходи в сторону, – попросила парня.
– Что вы, даже не думал. Но новостей немного. Констант, насколько мне известно, скоро будет дома, его гоффит уже на полпути к Флэту, – мягко улыбнулся, увидев, как вспыхнули от радости глаза Феи.
– Чудесные новости!
– Да. Уверен, он скрасит ваше затворничество: привезет массу подарков и, как обычно, безумных идей.
– В этом весь Констант, мой неугомонный братец, – заулыбалась девушка. – Надеюсь, я не умру от скуки до его возвращения.
– Я не дам. Обязуюсь развлекать вас насколько это в моих силах, – галантно поклонился ей Монторрион. Эя рассмеялась, узрев чопорность в его манерах:
– Ты похож на фагосто в конце жизни – такой же напыщенный и горделивый!
– Что поделать, сан обязывает.
– Но не в моем обществе. Прошу перестань изображать вельможу, тебе не идет. Ты сегодня удивительно странно себя ведешь. Меня это настораживает.
– Или веселит? – хитро посмотрел на нее парень.
– Ты решил развлечь меня, изобразив пару отцовских подчиненных?
– Отчего бы нет? К сожалению, нам нельзя улететь на Гэ-шу, как нельзя посетить город и увеселительные заведения – запрет кафиров. Но мы не станем унывать, не так ли?
– Ты неуклюж в роли паяца.
– Согласен, – посерьезнел парень. – Это не моя роль, хоть я и готов ее освоить ради вас.
– Ах, какой подвиг с твоей стороны! Не стоит, право.
– Вы стоите большего.
Эя остановилась и внимательно посмотрела на Монторриона, а тот на нее. Миг и девушке стало ясно, что за пустой светской болтовней юноши скрывается волнение и нечто большее, чем обычная услужливость.
– Что произошло, Монторрион?
Парень отвернулся, сделав вид, что заинтересован окружающим пейзажем.
– Не молчи! – потребовала Фея.
– Что мне ответить? – вздохнул парень. – Я ваш верный друг, был им и останусь. Все что я делаю и делал, имеет одно единственное желание – услужить вам, помочь хоть в мелочи, быть нужным и полезным. Мне не хотелось бы нарушать наши отношения, которые я ценю больше всего, но есть нечто превыше моего желания.
– Тебя отправляют в ссылку? – испугалась девушка. – Из-за меня?
Парень замялся и выдал:
– Мне предложен компромисс: либо ссылка, либо… союз с вами.
Эйфия пошатнулась, зрачки расширись от ужаса:
– Нет!
Реакция девушки расстроила и огорчила Монти, но он попытался не показать этого, отвернулся:
– Вам не о чем беспокоится. Я склонен скорее стать изгоем, чем навязываться вам.
– Дело не в этом. Я прекрасно отношусь к тебе, но как к другу детства. И потом, ты же знаешь, у меня уже есть муж!
– Но об этом не знает ваш отец.
– Он обещал мне привезти Семена!
– Значит, выполнит свое обещание. А я отправлюсь в ссылку.
– Подожди, тебе приказано обольстить меня?
– Не могу скрывать – да. При всем уважение к сегюр, я не могу обманывать вас Эйфия, и хоть дал клятву молчать, говорю прямо – мне поставлены условия: либо завоевать ваше расположение и избавить вас от прискорбной привязанности к дикарю, либо отправляться в ссылку… не совсем ссылку…
– Что? – забеспокоилась Эя. Методы отца ей были знакомы и то, что Монторрион замялся, говорило лишь об одном – Рэй пошел на крайности, а Монти не желал расстраивать девушку подробностями угроз сегюр. – Говори, что придумал отец.
– Ничего.
– Нет, Монторрион, ты обязан сказать мне правду, вместе мы что-нибудь придумаем. Ведь затем ты и пришел? Поэтому открылся. Поверь, я ценю это и помогу чем смогу.
– Не сможете, сейти. Меня подвергнут агресту и здесь не вы ни я не вольны. Приказ сегюр.
– За что? – прошептала пораженная девушка. – Не может быть.
– Мне жаль, что я открылся вам и огорчил.
– Все правильно, мы договорились быть откровенными меж собой, и ты всего лишь выполнил свое обещание, – задумалась Эя, пошла по аллее. – Мне жаль, Монти, искренне жаль, что я невольно стала причиной твоих неприятностей. Понятия не имею, отчего отец решил записать тебя в мои женихи. Насколько я знаю, он хладно относился к твоей персоне.
– Он не хотел травмировать вас другими кандидатами, рассудив, что против меня вы не станните возражать. Нас связывают довольно теплые отношения, что для сегюр достаточный аргумент. Что касается меня, я был бы счастлив назвать вас своей женой и оберегать, сопровождать по жизни, но только не против вашей воли.
– Я принадлежу другому.
– Знаю, поэтому и признался вам в замыслах сегюр, не стал навязывать себя. Лучше агрест.
Девушка с сочувствием и тоской посмотрела на Монторриона: как благородно с его стороны честно признаться в заговоре, и как низко с ее стороны не помочь ему, ни сегодня– завтра, готовому пострадать из-за нее. Но чем помочь, как? Поговорить с отцом? Выдать Монти и тем подвергнуть его наказанию уже сегодня. Согласиться – предать Семена.
– Я думал всю ночь, говорить ли вам, – медленно бредя по мозаичной дорожке меж деревьев и цветов, сказал парень. – Честно скажу – агрест меня не прельщает, как любого здравомыслящего флэтонца. Но идти против вас я так же не могу и не хочу. И в этом дилемма: быть наказанным сегюр или что хуже, наказать собой вас.
– Не стоит уничижать себя. Ты прекрасный человек Монти, я была бы рада назвать тебя своим мужем при других обстоятельствах.
– Я все понимаю, вам не в чем оправдываться.
– Я не оправдываюсь. Я… а впрочем, ты прав. Мне искренне жаль и хочется помочь тебе, но я не знаю как. Может быть, ты знаешь? Не молчи, Монторрион, скажи что делать. Наверняка ты уже придумал что-то. Обещаю, что помогу.
– А если бы промолчал?
– Я не стала бы помогать. Но ведь ты не мог поступить иначе.
Парень кивнул и мысленно порадовался: его расчет оправдался, осталось так же осторожно продолжить начатое и завершить основную часть своей задумки.
– Конечно не мог. Но подумал по малодушию, что если бы вы сделали вид, что не против моей кандидатуры и дали мне чуть больше времени для раздумий, возможно я нашел бы выход из создавшейся ситуации, снарядил гоффит собственными силами, чтобы послать за вашим… избранником. Нашел возможность избежать наказания сегюр.
– Ты предлагаешь мне?…
– Поиграть. Все-навсего. Сегюр успокоится, перестанет искать для вас кандидатов по всей галактике, переложит на мои плечи заботу о вас, а я уж смогу и развлечь и присмотреть за вами, помочь. Наши отношения так и остались бы дружескими, разве что для успокоения сегюр вам бы пришлось более благосклонно относится ко мне в обществе. Но понятно, я не смею, не желаю навязывать вам свое мнение, тем более просить.
Эйфия совершенно расстроилась, видя искреннюю расположенность Монторриона, желание более пострадать самому, чем хоть чем-то озаботить ее. Девушка задумалась о его предложении и находила его вполне здравым и реальным. Главное сейчас было выиграть время, а план Монти давал такую возможность.
