Текст книги "Фея Лоан (СИ)"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 35 страниц)

Глава 40

Семен пришел в себя, когда его плюхнули на ложе. Он промолчал на сочувственные восклицания товарищей, а на вопросы просто не в состоянии был отвечать. Лазарь взяв из душевой, о которой Колмогорцев и не подозревал, полотенца, обмыл и перевязал раны с помощью Алексея, и накормил Семена какой-то безвкусной бурдой.

Горец провалился в сон на сутки, а позже, чуть придя в себя, сходил в душ, переоделся и почувствовал себя более сносно. Он смотрел в матовое стекло шкафчика на свое отражение, тер небритую щеку и думал, как бы лучше поговорить с Константом о Фее, так чтобы и не вспугнуть парня раньше времени, не насторожить и своего добиться. О том, что было, о битве и ранах, он не думал – далеко все казалось и неправдой, а что тело болело – хорошо, значит оно реально и Семен еще не виртуальный монстрик, не призрак в фильме про инопланетян.

– Обед, Горец, – подал ему Митя замысловатую миску с кашецеобразной жижей, тонкие кусочки хлеба и фрукт.

– Все? – удивился мужчина.

– Зато три раза в день, – сказал Алексей, уплетая инопланетную пищу, как самый изысканный кулинарный шедевр. – Протеин, соя, минералы, железо, витамины и еще что-то. Набор необходимого для жизнеобеспечения.

– Дохтур, – восхитился Лазарь. Семен вздохнул и начал пихать в себя гадость, стараясь не смотреть на то, что ест.

– Горец, ты как хоть?

– Как видишь.

– А что было-то? За что избили?

– Котировка валюты не понравилась.

– Хыр-р, – хрюкнул Митяй. – Чеши. Я такого расписного как ты лет десять не видел.

– Не смешно, – бросил Алексей. – Я, например, страх как боли боюсь. На тебя глянул и подумал – мне бы летальный исход от болевого шока обеспечен был. У меня вообще низкий порог болевой чувствительности.

– А если его вовсе нет? – спросил Семен.

– Так не бывает.

– Почему?

– Боль – защитная реакция организма.

– Значит, если ее нет – это не организм?

– В смысле? – парень даже есть перестал.

– Я одному быку ногу сломал – он хоть бы крякнул, и потом на ней скакал. Шею свернул – он живой.

Мужчины есть перестали, с ужасом и непониманием глядя на спокойно кушающего Семена.

– Ты че, правда? – спросил тихо Митяй. – Ты киллер, что ли?

– Промысловик. Пушнину бью. Вопрос другой был.

– Нет, серьезно ногу сломал? – изумился Алексей и даже тарелку отодвинул.

– И шею. И кровь у того быка была. Но боли он не чувствовал. Объясни почему?

– Ну-у… – почесал лоб парень. – Либо психологический барьер, либо действительное отсутствие рецепторов.

– Возможно такое?

– С их технологиями? Легко. Ты вон на нары глянь – в воздухе висят. А что им стоит из ДНК нужное изъять? Даже обидно, у нас эпидемии, люди от всяких болезней мрут, а эти обладают такими знаниями и нет, чтобы помочь, поделиться знаниями, еще и воруют народ, везут куда-то, в рабов превращают, измываются вон, как хотят.

– Так чтобы помогать, человеком надо быть, а мне сдается, они не люди, а роботы. Реакция отменная, я такой не встречал, страха нет, боли нет, на смерть ровно.

– Дебилы, – бросил Митяй.

– Да нет, – задумался Семен. – Не глупы они и кодекс, какой-никакой, сдается, имеют.

– Это они тебя по кодексу резали?

– Бой честный был. Один на один, а могли завалить скопом, мэ-гоцо свои вытащить и на тот свет без затей отправить.

– Мэ – чего? – выгнул бровь Алексей.

– Мэ-гоцо – ножны на груди у некоторых висят, видел? Вот они.

– Откуда знаешь? В бою секреты выпытал? – прищурился Митяй.

– Уши есть, глаза. И ум.

– Был бы, в драку не встревал.

– А ты бы предпочел на колени перед ними встать и поблагодарить за то, что тебя в рабы взяли? – нехорошо посмотрел на него мужчина.

– На колени? – возмутился Митяй, заерзал, тарелку опустевшую на столешницу бухнул. – Вот суки! Понял Горец. Я с тобой, – кулак вверх выставил. – Но пассаран!

Алексей хмуро на него глянул, потом с тоской на Горца и вздохнул:

– А мне страшно, ребята. Трус, наверное.

– Не трухай, сообразим что-нибудь.

– Что?! – всхлипнул и сник. – Я ж всего год после училища отработал, женится собрался, представляете? Что Анька подумает? Что кинул ее! А мать? Она у меня сердечница! Нельзя мне умирать!…

– Не захочешь, не умрешь, – заметил Горец, пресекая начинающую истерику презрительным взглядом. Хуже нет смотреть как мужик, хоть и пацан, истерит.

– Тебе хорошо, ты вон как терминатор! А на меня посмотри: во мне весу треть от тебя и сил столько же!…

– Рот закрой, – предложил ему Митяй. – Лазарь вон еще хлипче и не мельтешит. Мужик. А ты, – рукой махнул, – сопля.

Парень кинул недоеденный фрукт на столешницу и, запыхтев уселся на ложе с ногами, закрутился, волосы себе взъерошивая от волнения и переживаний.

– Нет, ну за что, а? Что я сделал?…

– Не заткнешься, рот зашью, – предупредил Митяй, поглядывая на Горца, а тот по камере бродить начал.

– Не связывается что-то у меня.

– Скажи что, вместе авось сообразим.

– Зачем мы им? – уставился на мужчину Семен. – Вместо гладиаторов? Хорошо – я, ты, а Лазарь? Этот вон фельдшер?

Ответить не успели. Стена раскрылась и вошло трое близнецов с непроницаемыми неестественно жесткими лицами и пустыми взглядами. Один повез по воздуху столешницу с пустой посудой прочь из камеры, двое подхватили Алексея под руки.

– Куда? Зачем?! – запаниковал тот, попытался вырваться, зацепится за арку выхода, воззвать к товарищам, но его в миг вытащили, и стена закрылась.

– Если как тебя на спарринг, считай, не свидимся с пацаном, – протянул Митяй. Семен промолчал, но согласился – не выдюжить Алексею.

Эйфия завтракала с отцом, Монторрионом и его другом, черноглазым симпатичным Герком Стамм, внуком бывшего троуви покойного сегюр Гвидера. Мужчина с ласковой улыбкой посматривал на девушку и смущал ее своим явным вниманием. Она скромно улыбалась на его шутки и мечтала побыстрее уйти.

Как только Рэй покинул столовую, решив что смущает молодежь своим обществом, Эя встала и, схватив Монти за руку, бегом потащила прочь от гостя.

Парень не сопротивлялся и они, смеясь, пролетели по залам, помчались на перегонки по аллее к краю каньона, чтобы вовсе исчезнуть с территории туглоса. Пусть отец думает что хочет, пусть этот черноглазый переживает – им все равно – они летели навстречу пусть относительной, но свободы.

– Больше никогда, никого не приводи! – потребовала Эя.

– Как скажите, – улыбнулся Монторрион.

– Обещай!

– Не могу.

– Обижусь!

– О нет! Помилуйте, сейти! Чем вам не понравился Герк? Многие его находят очаровательным.

Эя притормозила у раскидистого хитана:

– Зануда!

– Галантный кавалер.

– Сноб!

– Остроумен.

– Скучен! И внешне жуткий! Белые волосы и черные глаза!

– Вам не нравятся блондины?

– Мне нравятся темные, но не шатены.

– Тогда предлагаю устроить раут, и обязуюсь привести с собой толпу темноволосых…

– Льстецов и подхалимов!

– Обаятельных…

– Тупиц!

– Вы не правы, – не сдержал смеха парень, видя, как разрумянилась и развеселилась девушка, и выглядела совершенно здоровой, а главное убеждала с ним!

Взгляд Монторриона стал пристальным и жарким. Парень прислонился к стволу хитана с другой стороны от сейти и спросил:

– Герк действительно вам не понравился?

– Действительно… Не смотри на меня так.

– Как?

– Жарко, – прошептала, огорчаясь тому, что, похоже, отец был прав на счет Монторриона. Лишний раз убеждаться, что сегюр всегда прав неприятно, особенно когда очень хочется, чтобы он ошибся хоть раз и хоть в одном. На счет Семена.

Парень задумчиво посмотрел на нее и отвернулся, пряча взгляд в котором сквозила уже неподдельная тоска.

– Может, отправимся в город?

– Без Константа скучно.

– Со мной?

– Без Константа. Полетели на Гэ-шу, как хотели. Надеюсь, этот нудный Герк испарится до ужина!

Побежала опять девушка вперед.

Монти смотрел на развивающиеся на ветру волосы, стройную фигурку облепленную туникой цвета утренней зари и пытался запомнить Эйфию как можно четче в этот час, этот момент беззаботности, вот такой летящей навстречу ветру еще живой, живущей, прекрасной как богиня света, еще юной и нежной как печаль уходящего дня…

Рэйсли смотрел с балкона на крыше тугласа, как его дочь бежит наперегонки с Монторрионом, слушал, как смеется, и чувствовал невыносимую боль от понимания, что этот смех может оборваться в любую минуту и его малышка, такая красивая, юная, окажется на погребальном костре.

Сегюр нахмурился – и-цы землян размягчило и его душу, сделала его уязвимым для боли и только чтобы избавится от нее и сохранить Эйфию, он готов был согласиться на неравный союз.

Лоан развернулся и пошел вниз, к себе в кабинет, связался с сыном.

– Здравствуй, отец, – улыбнулся ему Констант. Рэй молчал, рассматривая своего мальчика: возмужал, и так похож на него – тот же насмешливый взгляд и стальной блеск глаз, гордая осанка и уверенность. Да, с сыновьями хвала Модраш, ему повезло.

– Что-то случилось отец? – слетела улыбка с губ Константа под пристальным взглядом сегюр.

– Как ты относишься к Монторриону?

– Ха…

Парень не скрыл непонимания и возмущения во взгляде, движениях.

– К чему спрашивать: ты знаешь, что после того как он подверг Эйфию опасности…

– Не большей, чем подверг ты.

Сейти смолк, взял пару секунд тайм-аута, чтобы справится с эмоциями и разговаривать на языке разума.

– Согласен. Но в любом случае мне плохо понятен твой вопрос отец. Монторрион подвергнут агресту. К чему спрашивать, как я отношусь к тэн и изгою?

– Я простил его.

Констант замер:

– Поясни.

Сегюр сел, в хмурой задумчивости поглядывая на сына.

– Он раскрыл заговор и тем самым спас вас. Он доказал свою верность трону и империи.

– Отец, что с тобой? Что за заговор? – забеспокоился сейти, впервые видя отца в состоянии черной меланхолии. Это было настолько непохоже на него, что Констант был готов взять сейфер и рвануть на Флэт прямо сейчас, только бы оказаться быстрее дома и успокоится, понять, что происходит.

– Я прервал твою ссылку и простил тебя, потому что… теперь Рэйнгольф император Цигруна.

У Константа расширились зрачки.

– Твоя сестра Марина и Люйстик погибли, возвращаясь с прогулки. Они не справились с управлением сейфера, для Ван-Джук эта техника была еще непривычна.

Повисла тишина: Рэй утихомиривал свою разболевшуюся душу, а Констант свыкался со смертью сестры.

– Я… – сглотнул ком и склонился, выражая скорбь. – Я предполагал. Мне показалось, что-то случилось. Теперь я понимаю, что нужен дома. Ты можешь рассчитывать на меня отец.

– Не сомневаюсь. Пора мальчишества закончилась, Констант.

– Да… Как мама?

– Винит меня. Показывает характер. Все как обычно.

– Скоро у нас появятся еще два брата.

– Брата, – с ноткой печали заметил Рэй. – А сестер у вас все меньше. Знаешь, то сказала твоя мать? На ее планете бытует поговорка: если появляются одни мальчики – быть войне. Глупость, конечно, но…

– Что тебя беспокоит отец?

– Твоя сестра умирает, Констант, – с трудом произнес Рэй. – Алорна заразила Эйфию вирусом окрона.

Парень осел мимо кресла на пол, не сдержавшись на ногах. Марина всегда казалась ему чужой, другой из другого мира, возможно более дальней родственницей, чем близкой, потому смерть ее вызвала минуту горечи и ноту печали, а волна равнодушия надежно укрыло все это.

Но Эйфия была другой, была другая. Для младших братьев и сестер она была и нянькой и подругой, и матерью и товарищем. Пожалуй, даже мама не занимала настолько большого места в сердце Константа как Фея, и вот… она уходит?

– Что говорят кафиры?

– Они обманули вирус, но не победили. Ситуация опасная, сын, поэтому я и спрашиваю тебя, считаешь ли ты возможным сделать ставку на Монторриона? Эя единственно к нему благосклонна. Волновать ее я не стану, но ее союз необходим империи, и союз со своим или непритязательным человеком, иначе нас разорвут.

– Ты хочешь выдать ее за… Монти? – слова с трудом давались Константу. Непрошенные стыдные слезы просились наружу, и не было ни одной мысли направленной на политику, империю – Фея, Эя, Эйфия – вот и все что крутилось в голове. – Ей нужен источник вечной силы. Такой же, как мама.

– Этого мало. Тут замешано нервно-психологическое расстройство и отрицательно влияет на работу энергетических каналов. Я затормозил процесс, но нам нужно срочно найти человека, что, скорей всего, не существует в природе. С мощным и-цы, не претендующего на трон и не имеющего за спиной толпу алчных родственников, завоевательских планов. Мужчину способного очаровать мою дочь и заставить забыть ее о том увлечении, что случилось с ней на земле. Какой-то непонятный механизм вмешивается в процессы баланса организма Эйфии и кафиры пока не могут дать мне ответа, что это. А времени нет. Приходится что-то думать и делать. Я был против Монторриона, но Эя радуется с ним. Возможно, он поможет ей, а значит нам. К тому же он свой.

– Нет, папа, поверь это не решение вопроса.

Рэй кивнул:

– Согласен. Давай думать вместе?

Теперь Констант кивнул.

– Я свяжусь, как только что-нибудь придумаю.

Он выключил связь и закрыл глаза ладонями: за что, Модраш?

– Лехи так и нет, – тихо заметил Митяй, чтобы не потревожить спящего Лазаря.

Семен повернул голову к мужчине, посмотрел в мерцающие в полумраке помещения глаза:

– Что думаешь?

– Был бы жив – вернулся уже, – вздохнул Степанчук.

– Ты же спишь, Лазарь.

– Уснешь, тут, как же. В обед считайте, парня вытащили, а уж ночь на исходе.

– Откуда знаешь? – спросил Семен.

– А вона на потолке угловые квадраты глуше стали гореть – завсегда так к утру именно становится.

Колмогорцев пристально посмотрел на освещение и, чувствуя холодок в душе, глухо бросил:

– Даже если утро – ничего это не значит. За что парня убивать? Перевели, наверное.

– Сам в это веришь? – спросил Михей.

– Всегда надо во что-то верить.

– Например? – начал раздражатся мужчина. – Нет, куда нас везут?

– На Флэт.

– Что это?! Где?! Какого черта нам там делать?!

– Принесут завтрак, спроси.

– А самому слабо?

Семен резко поднялся:

– Спрошу. Сейчас.

Надоело действительно в неизвестности сидеть.

Оглядел периметр потолка и уверенный что где-то здесь у стены -выхода находятся иноземные штучки типа смотровых глазков и камер слежения, уставился на показавшийся особенно подозрительный край и замахал руками.

Мужчины дружно сели, озабоченно переглянувшись – никак сдвинулся Горец.

Однако к их еще большему удивлению стена раздвинулась, и появился флэтонец с каменным лицом и ярко-сиренивыми глазами. Вопросительно уставился на Горца.

– К сейти Константу, – ткнул тот себя в грудь.

Мужчина недовольно поморщился и кивнул ему на выход. Стена закрылась.

Флэтонец хотел надеть знакомый обруч на лодыжку Семену, но тот предупредительно качнул пальцем перед его носом:

– Нэй.

Удивительно, но, чуть замешкавшись, мужчина все же послушался и, убрав обруч, достал хотт, указал им вперед: иди.

Семен сразу понял, что что-то случилось.

Парень сидел на полу у дивана и тупо смотрел перед собой. Увидел вошедших и хоть бы тенью мысли взгляд прикрыл.

Колмогорцев прошел и сел в кресло напротив, уставился на юношу.

Констант смотрел на тэн и силился собраться с силами и выкинуть его прочь, но тратить время и слова даже на простейшее "пшел вон" не было желания. Так и смотрели друг на друга.

– Чего приключилось? – спросил, наконец, Семен. Парень промолчал, но взгляд неуловимо изменившись, сказал ему больше, чем могли это сделать слова.

– Кто-то умер?

Констант отвел глаза, скрывая их влажность, и сухо бросил, поднимаясь с пола:

– Сестра, – пошел в спальню, чтобы переодеться в белые – траурные одежды и приказал на ходу. – Убирайся и не смей появляться без моего зова.

Парень не спеша переоделся и вернувшись застал раба по-прежнему сидящего в кресле, только теперь он напоминал истукана и лишь желваки по лицу ходили, напоминая, что жив тэн.

– Ты начинаешь меня раздражать, – хмуро и чуть устало заметил Констант.

Семен не услышал. Он оглох и ослеп, потерялся, распался – умер. Сердце словно понимая состояние хозяина, стало биться очень тихо, боясь потревожить. А в голове вакуум и нескладуха.

Фея.

Фея?…

Его Фея, его нежная девочка…

Умерла?

– Как?… – спросил скорее мысленно, чем вслух, но вопрос вырвался наружу отзвуком щемящей боли и ударил в голову. Глаза защипало, руки сжались в кулак: она доверяла ему, берегла, верила ему. Если бы он удержал ее тогда, если бы не дал ее забрать – смог бы сберечь, сохранил.

Констант непонимающе нахмурился, осел на диван:

– Сейфер разбился, – ответил автоматически, задумавшись над странным состоянием землянина, а не над тем, почему отвечает на вопросы какого-то тэн?

– Что такое… сейфер? – с трудом ворочая языком, спросил Семен. Слова вязли на зубах, звуки застревали в горле.

– Летательный аппарат, – тихо ответил парень.

– Летательный?… Аппарат?…

И не сдержал слезы, они потекли сами от обиды и горя: а со мной бы Фея по земле ходила. Летала, но в моих объятьях, и не разбилась бы – жила, радовалась, танцевала на снегу, и ветер играл ее локонами, и морозец красил щеки румянцем.

Семен оттер слезы и уставился на парня что с недоумением и настороженностью искоса смотрел на него.

– Значит вдвоем остались?

– Кто? – тихо спросил Констант заподозрив, что тэн имеет органические поражения мозга – видно сильно его помяли в драке. Хотя внешне на удивление выглядит крепким и здоровым, словно и не было схватки.

– Ты и я.

– Ты о чем?… – и взвился сообразив. – Почему ты мне тыкаешь? Что себе позволяешь? Встать!

– Перестань, парень. Сорвав боль на другом, легче себе не сделаешь.

Прозвучало это с таким неподдельным горем и обреченностью что Констант осел:

– Ты знал Марину? – качнулся к мужчине сам себе не веря, что допускает столь бредовую версию. Но как еще объяснить скорбь Горца?

Тот с минуту непонимающе смотрел в голубые глаза юноши и хрипло переспросил:

– Кого?

– Марину, – вытянулось у того лицо.

Зрачки Семена расширились, лицо перекосило. Он схватил парня за прозрачную белую ткань рубашки и подтянул к себе:

– Какую Марину, к чертям?! – выдохнул в лицо.

– Сейти. Мою сестру… – нахмурился Констант, не зная как реагировать на странности землянина.

– Твою!… – заорал тот, вскочив, откинул парня на диван. – Рождают же таких идиотов!! Ты меня в гроб чуть не загнал, мальчишка! – прошипел ему.

Констант обалдело хмыкнул, не в состоянии оскорбиться и обидеться на ненормального: смысл? Они и так Богом обижены.

– Ты не Хорго, ты акино Хорго.

– Хоть Аккела! – потер лицо, избавляясь от последствий дикой вести, что чуть не свела его с ума. Волосы взъерошил, шею помял, покосился на парня. – Чего в белое вырядился?

Констант вовсе впал в состояние аффекта, растянулся на диване, закинув ноги на подлокотник и сложив руки на груди, обалдело рассматривал тэн, что видно с какого-то крена в мозговых клетках, решил, что он господин или того больше – родственник сейти. Парень, открыв рот, смотрел на него как на уникального шута, представление которого не каждому дано увидеть.

– Я, наверное, запамятовал: ты мой брат? Рэйнгольф, как ты изменился! – хохотнул.

– Я спросил чего ты в белом, как невеста?

– Траур, господин тэн.

– В белом? Хм, – облокотился на спинку дивана, поглядывая на юношу сверху вниз. – Дело ваше – хоть в оранжевом. Я другое спросить хотел: парень у нас пропал, Алексей. В обед вывели и до сих пор нет. Ты знаешь, где он?

Констант ресницами хлопнул умиляясь наглости тэн:

– Знаю, – заверил, опять хохотнув.

– Где?

– В стране его предков.

Семен нахмурился:

– На том свете, что ли?

– А их два бывает: "тот" и "этот"? – выставил два пальца Констант, уточняя скорее для себя. – Занятная логика. Почему не четыре, не десять?

– Я с тобой не шучу. Нормально объясни, чего вы с ним сделали.

– И все?! – фальшиво обрадовался сейти и вдруг вскочил, в упор уставился на Семена вертикальными зрачками, прекрасно зная, как это пугает землян. Но у того и ресницы не дрогнули, скривился только презрительно ему в лицо:

– Ты б подрос сначала, Дракула.

Констант выпрямился, стоя на диване, и стал выше мужчины:

– Это оскорбление? – свел брови на переносице, в попытке понять.

– Констатация, – фыркнул. – Так, где Алексей?

– Хочешь узнать? Легко.

Констант соскочил с дивана и нажал сенсор на стенной панели, вызывая дежурного кэн. Вспыхнул экран, и в нем появился Харминэйф.

– Допинг кому-нибудь нужен? -спросил сейти.

– Эриннии. Хокс использовал одного днем, но толку нет.

– Я приведу своего.

И отключил связь, повернулся к Горцу с хитрой и надменной улыбкой:

– Идешь? – положил пятерню на поверхность стены, совсем так как это делала Фея, и вход с шипением открылся.

А Семен тогда еще думал, что девушка ладонью в дверь колотит?…

Колмогорцев шел по коридору за Лоан и с любопытством разглядывал интерьер: ничего лишнего, все рационально и эргономично. Умеют буржуи инопланетные жизнь свою обустраивать.

Парень с насмешкой и презрением поглядывал на него и потерял и то и другое, как только вошел в каюту к Хоксу и кивнул хозяину. Семен прищурился: интересные метаморфозы. Лицо парня стало сосредоточенным, чуть озабоченным, взгляд сочувствующим. Констант переговорил с Хоксом и покосился на землянина.

Семена подтолкнули к соседнему входу, и он оказался в спальне, где на широкой постели лежало и вздрагивало худенькое существо с ежиком волос на голове. Оно приподнялось, огромными, тоскливыми глазами поглядывая на Горца, и тот увидел сквозь прозрачную ткань рубашки, вполне оформившуюся женскую грудь.

– Что с девушкой? – тихо, чтобы не смущать ни болезную, ни хозяина каюты, спросил он.

– Подойди и узнаешь, – посоветовал с насмешкой в голосе Констант. – И не забудь встать на колени…перед женщиной, – а как еще заставить этого раба, вести себя как рабу?

Семен подумал, что у флэтонцев такое отношение к дамам и осторожно приблизившись, встал на колени на ступеньку у постели.

Зрачки у существа стали вертикальными. Оно потянулось к Семену, и прежде чем тот сообразил и успел отреагировать, впилась ему в губы.

Это был не поцелуй, а скорее захват одним мощным магнитом маленькой железной стружки. Колмогорцева притянуло, и он бы оттолкнул, но кто-то перехватил ему руки, и вырвать он их не смог, почти мгновенно потерявшись, обессилив, а потом и забыв, что хотел. В голове зашумело, уши заложило, перед глазами поплыла пелена и мушки. Ему показалось, он падает куда-то очень далеко, вниз в темноту и вязкую до тошноты субстанцию.

И упал – рухнул на ступень, слетел с нее вниз, и никто не поддержал его.

Семен тяжело дыша пытался справиться с собой, избавиться от противной слабости и тумана перед глазами, подняться. И мучился в тщетности попытки, заваливаясь то на один бок, то на другой. Замер на минуту, скрючившись на полу, зажмурился.

Констант жестом приказал роботехам не трогать его и стоял рядом с Хоксом, наблюдая за конвульсиями тэн. Было в них, что-то странное, далеко не агональное, и насторожило флэтонцев. Эренния сидела на постели порозовевшая, приободренная и с некоторым беспокойством поглядывала то на брата, то на раба.

Семен как резко ушел в аут, так резко и вышел из него: гул в ушах стал тише, тошнота и слабость стали отступать. Мужчина открыл глаза и тяжело поднялся к удивлению присутствующих.

Флэтонцы переглянулись:

– Он источник вечной силы? – не верил своим глазам Хокс. Констант хмурился, соображая и поглядывая на растущую дымку и-цы на губах землянина, понимал, что кажется, приобрел за бросовую цену не только знатного цонхоя, но и нечто много большее, не имеющее цену.

– Дай ему фэй, – приказал Хоксу.

Семен мотая головой, шатаясь добрел до кресла и встал вцепившись руками в его спинку:

– Чертовщина, – прошептал.

– Выпей, – передал ему фэй Констант, взяв стакан у товарища. Семен выпил напиток, как водку, одним глотком. Кинул стакан на кресло и уставился на парня:

– Что это было?

– Тебе лучше?

– Почти нормально. Не увиливай.

Констант окинул его пристальным взглядом вертикальных зрачков и кивнул, приглашая на выход.

– Так и будем фланировать туда сюда между каютами? Может, остановимся, и ты все же расскажешь, что к чему? – начал раздражатся мужчина.

– Ты уникальный наглец, Акино Хорго. Возможно, оттого что твоя наглость переходит все границы и тем шокирует, обезоруживая на время, ты еще жив.

– В чем наглость узрел?

– В поведении и речи. Рабы не заговаривают с господином, тем более не смеют требовать что-либо.

– О каких рабах речь?

– О тебе. Ты раб. Тэн. И не смей меня перебивать!

– А ты не смей на меня орать!… Мал еще, – заявил, останавливаясь и грозно глянув на парня. Тот руками всплеснул:

– Нет, лявра тебя побери, это переходит все границы! Меня поучает раб! Я прикажу высечь тебя!

Семен фыркнул и пошел дальше.

– Ты куда? Стой!

– Открывай, – пнул ногой его в дверь его каюты, безошибочно найдя вход на совершенно ровной поверхности стены что тянулась от начала длинного полукруглого коридора до конца. Сейти удивился, а удивившись забыл претензию.

– Как ты нашел?

– Глаз наметанный, – буркнул.

Констант стену открыл, впуская раба:

– Кто тебя тренировал?

– Тайга, – проворчал, сел в кресло – устал. – Пожевать, что-нибудь есть?

Парень подумал: рассердится сейчас или пусть его, позже? И решил – второе. Нажал на пульт, притягивая из панели в стене сервированной стол к тэн, сел напротив и открыл крышку.

– Кушай. Заслужил.

– Угу, – поморщился Семен, разглядывая сервировку скорее для кукол, чем для человека. – Как вы ноги с такой пищи не протягиваете, – вздохнул озабоченно и начал сметать все подряд, попросив парня. – Рассказывай, не темни.

– Сам не понял еще?

– Понял, что женщины у вас слабенькие.

– Нет. Не только женщины.

– Болезнь какая-то?

– Полная атрофия системы саморегуляции энергетических каналов. Действуют лишь на автономном питании.

– Угу, – складывая одну опустевшую тарелочку на другую. – На себе замкнуты, что ли?

Констант растерялся, поймав себя на мысли, что только и делает, что теряется в обществе этого непробиваемо странного экземпляра.

– Куда в тебя входит? – спросил, поражаясь его аппетиту.

– В желудок, – заверил. – Чего с каналами-то?

– Ты знаком с энергетической анатомией биологических организмов?

– Немного.

– До чего дошел прогресс! – подивился Лоан.

Семен фыркнул, одарив сейти насмешливым взглядом:

– Не ерничай. Поговорку слышал? На самого умного, найдется более умный…

– Да, да, отец любил мне ее повторять.

– Отец – Рейлоан?

– Рэйсли. Лоан.

– Король, да?

– Император.

– Угу. Тоже на каналы проблемный?

– Нет.

– А ты?

– Нет.

– А сестры?

Констант молчал: мысль об Эйфии была болезненной и неприятной.

Семен не услышав и звука в ответ уставился на парня и получил более исчерпывающий ответ, чем просил.

– Судя по хмурой физиономии – проблемные, слабо сказано, – отодвинул последнюю опустевшую посудину и задумался: многое становилось понятным с Феей. И с ним. Получалось девушка больна, как и та, которую они только что навещали.

– Значит, вы берете энергию у других. Вампирите. За этим вам рабы нужны. Удобно – не взбрыкивают.

– И не нужно отвечать за убийство. Тэн вне системы. Как домашнее животное.

– А что, кто-то умирает?

– Большинство.

Семен нахмурился:

– Алексей?

Констант кивнул, разлив фэй в два стакана.

– Как он умер?

– Отдал энергию и силу, и умер.

– Почему?

– Слаб энергетически.

– Не-ет, – протянул, разглядывая парня. – Я же жив.

– Ты другое. Ты, судя по всему – источник вечной силы. Редкость.

– Я?… Откуда же она взялась-то?

– Не знаю. У меня мама такая же. Считай, теперь вас два экземпляра.

– Человека, – поправил. – Объясни, зачем было брать у меня, если уже все забрали у Алексея?

– Толку не было, не усвоилась.

– Почему?

– Что ты ко мне пристал "почему"? Я что сленгир, кафир по-твоему?!

– Это кто?

– Врачи и исследователи!

– Ученые мужи, короче, и судя по твоей реакции, бестолковые.

– На себя посмотри, примитив.

– Не ругайся, паря, в зубы дам, – честно предупредил Семен, укладывая информацию в голове: пригодится для девочки, чтобы помочь любимой.

Констант бровь выгнул:

– Ты мне угрожаешь?

– Предупреждаю. Ну-ка, поведай мне что происходит, если эту самую и-цу, или силу, вы не получаете?

– Умираем. Мучительно. От медленного разложения организма. Ты откуда про и-цы знаешь? – насторожился, внимательно оглядел землянина: может, упустил что?

Семен ссыпал в рот зерна моколи с вазы одним жестом и задумался, пережевывая их: выходит, он чуть не убил Фею, когда отобрал сейкап? Илья прав был. И целоваться она лезла, как любой голодный в последней стадии истощения тянется к еде? А почему ей не помогало взятое у ребят?

Витька – сибиряк, как и Семен, здоровье бычье, а взял и умер… как Алеша.

Иван жив, и Петька. Правда, последнего сплющило конкретно.

– Эй? – Констант помахал перед лицом землянина ладонью, оскорбленный что на него внимания не обращают.

– Слушай, братка, а вы исследования-то проводили?

Констант моргнул – "братка"?

– Кто?

– Вы! Мы получаемся типа доноров, правильно? А психическое состояние и эмоциональное вы во внимание берете?

Константа перекосило: нашелся научный работник!

Уже высказаться хотел, но рот закрыл, сообразив, что в идее Горца что-то есть.

– Зря вы в рабов стразу. Рабство, брат вообще, сволочная штука. На нас, так как красная тряпка на быка действует, а попроси по-человечьи, так мы никогда помочь не откажем. Менталитет у нас такой, понимаешь? Я, например, как раб, сам себя загрызу, а толку вам на грамм не дам получить. Проблем – пожалуйста, от души и с радостью. А еще страх. Вертикальные зрачки, если знаешь о них, все равно с непривычки в дрожь кидают, а когда соображаешь, что вы как кошки просто, особенность у вас такая, воспринимаешь вполне нормально, и опасения уже нет. А со страха не то, что энергия, нервы сворачиваются. Вот и думай: вы возбуждаете страх и ненависть. Вполне естественную. Любое существо свободно с рождения и загонять его в клетку, на ошейник садить, дело мало глупое, подлое я бы сказал. И что в итоге? Рабы мрут, а проку нет. Бессмыслица, цена которой человеческие жизни. Вы из этого тупика выйти не пытались?

– Можно подумать, скажи тебе, ты добровольно свою силу какому-то незнакомцу отдашь, – скривился Констант не веря, но, интуитивно чувствуя – есть в словах мужчины рациональное зерно.

Вполне возможно он прав в другом: каналы реципиента просто ошлакуются и блокируются в момент передачи, образуется резкий барьер страха и отторжения и клинит канал у донора, убивая его. Вернее донор убивает сам себя, непроизвольно, закрывая каналы и обрывая их работу в момент высшего эмоционального напряжения. Естественно, ведь те же земляне абсолютно неорганизованны и неразвиты. Большинство понятия не имеет о своих свойствах, не задумываются о том, что они представляют собой энергетически, и тем более не умеют управлять этой системой своего организма. А их менталитет диктует свои правила и они как флэтонцы предпочитают гордо умереть, но не отдать своей собственности, не сыграть на руку врагу. И при передаче и-цы моментально напитывается ядом отвержения, разлагает, отравляя энергию, которая понятно, идет не впрок.