Текст книги "Фея Лоан (СИ)"
Автор книги: Райдо Витич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)
Глава 27
Колмогорцева поднял дробный стук в дверь. Он выглянул, сонно хлопая ресницами, и увидел угрюмую физиономию Петра:
– Дежуришь, – буркнул парень и потопал вниз, на ходу застегивая полушубок.
– Что там? – села Эйфия.
– И тебя Самара-городок поднял малышка? – улыбнулся ей Семен, вернувшись. Погладил по голове, провел по плечам ладонью, жалея, что ночь так коротка. – Мы дежурим.
– Тэсуи?
– Дежурим. Начальники по кухне. Ты ведь со мной?
Фея улыбнулась, пожав плечами:
– Мэстэ.
Это мужчине сильно понравилось, обнял девушку, зарылся лицом в ее волосах:
– Вместе. Точно. Ах, ты, девочка моя…
Мужчины на промысел ушли, а Семену опять без добычи быть, но в другой стороны, главная его добыча при нем, остальное пустое.
Фея по кухне бродила, оглядывалась, Колмогорцев на нее поглядывал и картошку чистил.
– Хауф, – похлопала девушка по столу.
– Хауф – стол, – улыбнулся ей Семен.
– Стоу
– Стол – Хауф.
– Стоуль, – заулыбалась, на нож в его руке указала, ближе подходя. – Гоуц.
– Готс – нож.
– Ноуш.
– Нож, точно. Картошка, – выставил плод.
– Тоуска.
– Картошка, – рассмеялся. Обнял со спины. – Сейчас мы ее почистим. Картошку в одну руку, – положил плод в ладонь Феи, своей зажал. – В другую готс – нож, – зажал в свей руке ее с ножом. – И чистим, – аккуратно снял полоску шкурки. – Чистить.
– Ститисть.
– Примерно, – улыбнулся забавляясь. Хорошо ему с девушкой, светло. Бросил все, обнял ее, спеленав руками. – Ты моя.
– Мойя?
– Скажи – твоя.
– Туойя, – согласилась и хоть вряд ли поняла о чем речь, Семену о том не думалось. Признала – что еще надо? Остальное частности. – Чем бы тебя развлечь да порадовать, нежная моя? Кажется, знаю. Ты музыку любишь?
– Сэ?
– Сэ – что? – полез в шкафчик в углу. – Музыка, магнитофон… где же ты, где? Ага! Радио не работает, но есть диски. Сейчас устроим. Еще три года назад не смог бы, а потом автономную электростанцию поставили, проблем не стало, – мужчина включил в сеть небольшой магнитофончик, нажал кнопку. – Музыка.
– Мусика, – прошептала Эя, вслушиваясь в красивую мелодию. – Мусика – фараган, – начала пританцовывать, кружить.
– Фараган – танцевать, – автоматически повторил Семен, любуясь плавными движениями Феи, грацией. Девушка словно плыла не в комнате, по полу, а в мелодии по нотам. Чудесней картины Колмогорцев не видел.
Эйфия подошла к мужчине, попыталась вместе с ним станцевать, но тот лишь головой покачал, улыбнувшись:
– Неуклюж я люба моя. Нэй фараган. Да и завтрак приготовить нужно. Тебе питаться хорошо надо, а то худенькая, слабенькая ты у меня. Ты танцуй девочка, я готовить буду, – погладил ее по волосам.
– Без тебя не стану, – покачала головой. – Мэстэ.
Семен обнял ее, счастливый от ее простого заявления, пожалуй, большего, чем признания в любви: чтобы не делали, куда бы не шли – вместе. Когда он такое слышал?
– Радость ты моя.
– Тоуйя, – подтвердила.
Семен вернулся к картошке, Фея напротив на стол села и, покачивая мокасином в такт мелодии, принялась опять пополнять свой словарный запас и мужчины. К тому времени, когда был готов завтрак, они значительно расширили свой лексикон и могли неплохо объяснять друг другу элементарное.
– Йиа сейти. Тии моуи… мужчина, -указала на Семена.
– Твой мужчина. Экхон.
– Та, – признала легко, как будто так и надо и иначе быть не может.
Колмогорцев не сдержал довольной улыбки, расцвел как пацан, и если бы не пища в тарелке, что Феи положил, схватил бы девушку, зацеловал. Тарелку поставил, подхватил девушку со стола на руки, засмеялся:
– Кушать подано моя женщина. Эйко сейти.
Фея несмело по его щеке провела:
– Ханма.
– Колется? – смутился. – Извини. Ты кушай, а я пойду побреюсь.
Усадил ее за стол, щеку потер: сам бы догадаться мог, сначала побриться, потом с обниманиями лезть. Фея девушка утонченная, кожа у нее нежная – не к чему ее о колючки его ранить.
– Откуда у тебя иголки появились? Вчера не было. Ты не заболел?– озаботилась.
– Откуда щетина? Борода. Растет, – улыбнулся смущенно и поспешил наверх в порядок себя приводить.
Первым в дом ввалился Петр. Увидел Фею и заулыбался:
– Привет, – помахал ладонью. – Завтракаешь уже?
– Кусат, – показала ложку.
– Ну, и я про то.
Шапку кинул на диван в гостиную, на кухню прошел. Заглянул в кастрюлю:
– Что у нас? Ага. Картошечка с маслом! Уважаю.
Эйфия внимательно посмотрела ему в спину: донор неплохой, но слабый. А у нее есть выбор? Она теперь жена и должна быть сильной, здоровой, чтобы родить Семену крепкого ребенка. Того, что она вчера взяла у Ивана, слишком мало – организм уже требовал допинга, вызывая болезненные ощущения внутри.
Девушка решилась, подошла к парню, взяла за плечо.
– Ты чего? – вздрогнув от неожиданного прикосновения, развернулся к ней Самарин. И замер, видя, как она тянется к его губам.
– Ну, ты даешь…– изумился ее смелости. Зыркнул в сторону выхода: нет ли Семена? И решился. Хотел обнять ее, но Фея придержала его руки, не давая притронуться к себе, и коснулась его губ. Парень дрогнул, мгновенно почувствовав головокружение, и чуть не закричал, увидев, что зрачки у девушки стали вертикальными. Оттолкнуть ее хотел, да с криком бежать куда угодно, но поцелуй Феи что омут – нырнул, не выбраться.
Вампирша! – мелькнуло в голове парня, и в грудь холод от ужаса пробрался. Петя замычал, слабо дернулся и почувствовал, как скользит вниз, в духоту, пустоту, не иначе – преисподню.
К его счастью и несчастью Феи в кухню вернулся Семен. Увидел, что девушка опять целуется, рывком оторвал ее от Петра и толкнул на табурет.
– Опять?!! – рыкнул ей в лицо вне себя от ревности и не понимания. – Почему?! Что тебе еще надо?! – треснул кулаком о стол, с трудом сдержавшись, чтобы не ударить ее.
Самарин сполз по печи на пол и в ужасе смотрел на Фею. Говорить он еще не мог, как и шевелиться. Воздух вокруг казался густым, ватным, звуки доходили с трудом, язык же вовсе онемел. Она вампир! – хотел предупредить Семена, спасти друга он этой напасти, но пока лишь мысленно кричал ему: осторожнее, Горец!
Фея сжалась, понимая лишь одно – Семен против, чтобы она брала и-цы его братьев. Но тогда ей остается лишь умереть: жизненную силу брать нельзя, сейкап отобран.
– Что мне тогда делать?– несмело спросила Семена. Тот услышал «сэ», понял по недоуменному взгляду, что девушка не понимает, в чем ее винят, не видит ничего зазорного в том, что делает. Колмогорцев осел в растерянности: как может сочетаться невинность и порочность, причем обе с крайними градусами? Ему вспомнилась одна девчонка из его прошлого, за которой он бегал месяц, и был уверен – девочка, и чуть дышал на нее, но когда дошло до дела иллюзия лопнула. Та девочка сказала, что бережет себя для мужа, но минет Семену сделает…
Может и Фея из той же серии? – посмотрел ей в глаза и услышал за спиной тихий шепот:
– Она вампир, Горец. Берегись.
Мужчина посмотрел на парня: сбрендил?
– У нее зрачки вертикальные.
Конечно, – кивнул вяло: и клыки растут.
– Шел бы ты Петя…
– Я не шучу! – лицо парня исказила судорога отчаянья, из глаз слезы брызнули.
– … Отдыхать.
– Сема, – попытался подняться Петя, тяжело давалось, кренило его то в одну сторону, то в другую. И мужчина поверил бы, что тот сил лишился, если бы сам не помнил поцелуй Феи, его оглушающий эффект.
Семен поднял парня, усадил за стол, но Петя шарахнулся в сторону, с ужасом глянув на девушку. Пришлось придержать его и для успокоения Самарина шею ему осмотреть:
– Что-то укусов не видать, – буркнул Колмогорцев и уже рявкнул в лицо молодого. – Она тебя в губы целовала, а не в шею!!
– Сем, но зрачки-то…
– Уйди, от греха!
И на Фею тяжело уставился.
Эйфия удрученно смотрела на Петра, его реакция была абсолютно типичной для землян, именно так, и более бурно реагировали тэн. Ужас и агрессия возникали мгновенно, затем брезгливость, ненависть, стойкие как пластпорт.
Она совсем забыла о том, расслабилась, решив раз землянин захотел, чтобы она стала его женщиной, значит в курсе ее особенности, значит, ничего ей не угрожает и все адекватно воспринимают ее необходимость получать жизненную энергию. И не подумала, что, тем, кому это не требуется, у кого своей в избытке, не могут знать, как это жить с ее отсутствием, им не понять чужого организма. Все что не так, все что отлично хоть на крупицу оказывается, вызывает у землян брезгливость и отторжение, ненависть до ярости, в которую вплетен страх. Именно он диктует им правила жизни. Именно в страхе отличие Эйфии от своих – флэтонцы вовсе его не знают и презирают каждого, кто с ним знаком, но ближе к землянам от этого постыдного знания Фея не стала и не стане. Мамины гены служат плохую службу.
Как так получилось, что от родителей она взяла самое плохое? Патологическую ранимость и постоянные страхи от мамы, слабые, неработающие без стимуляции энергетические каналы от папы, окэсто, зараженным жутким вирусом окрона.
Рэйнгольф и Эйфия близнецы, но почему тогда брат взял лучшее, оставив сестре худшее? Ему вовсе не нужен допинг, он копия отца по характеру, Эя же никчемная, хлипкая, не флэтонка – суррогат остаточных биологических и психических материй. Недоразумение, которому нет места ни в среде своих, ни в среде чужих, ни на стороне матери, ни на стороне отца. Клаон, причем худший из экстерьера.
Дома ее предадут осуждению за все проступки, здесь забьют. И нет выхода, некуда идти, не к чему стремится, если даже муж, который должен быть вместе с ней чтобы ни случилось, как и она с ним, не принимает ее, не знает кто она и что. Его взгляд был холодным, неприязненным, уничтожающим, взгляд его брата Петра, того хуже – отвергающим, ненавидящим, презирающим. Так смотрят на слизняка, перед тем как раздавить.
Понимание было настолько четким, что Эйфия побледнела, застыла от горя.
Мне остается только умереть? – мелькнуло в голове.
На Семена ее жалобный вид не произвел впечатление. Он рывком поднял девушку и потащил к комнату. Толкнул внутрь и подпер дверь табуретом.
– А теперь рассказывай! – обернулся к Фее. – Ты не выйдешь отсюда, пока я не пойму, почему и зачем ты это делаешь! Нимфоманка? – прошипел подходя. – Они знают, что такое удовлетворение, наслаждение, а ты не знаешь, что такое мужская ласка!… Ты же даже не в курсе, откуда дети берутся! У тебя же глаза как блюдца стали, когда ты меня нагим увидела. Ты целуешь, но прикоснуться к себе не даешь, а нимфоманка бы раздевать начала. Что происходит? Кто ты?
Эя молчала. Понуро стояла перед ним и с несчастным видом смотрела в пол.
– Че-ерт! – процедил Семен, раздражаясь и на себя, за то, что орет и пугает ее, и на нее за то, что молчит, не пытается оправдаться, объяснить. – Как с тобой разговаривать? Как вообще с тобой общаться? Что мне думать? Я ни черта не знаю о тебе, еще меньше понимаю. Если тебе так нравится целоваться, почему мне не даешь себя поцеловать, – притянул ее к себе, обнял, попытался лаской добиться ответа, по голове погладил, но Фея стояла как замороженная, в сторону глядела. Пришлось заставить в глаза посмотреть, повернуть за подбородок к себе. – Ответь, не молчи.
Тишина.
Семен склонился, желая поцеловать девушку, та отвернулась, тогда он решил сорвать поцелуй силой, но она начала так яростно сопротивляться, что у Семена духу не хватило настоять. Он выпустил девушку и сел на постель, пытаясь сообразить, что к чему, сложить известное, построить какие-нибудь предположения, но в голову ничего не шло.
– Бред. В более дурной ситуации я еще не был, – качнул головой. Уставился на Фею. – Скажи хоть что-нибудь, пожалуйста.
– И-цы, – только и смогла выдавить.
– Итши?
– И-цы. Жизненная энергия. Избыток скапливается на ваших губах, открывая доступ к источнику. Вы не защищаете ее. Владеете и будто не знаете чем. Ваше и-цы наиболее подходяще Флэтонцам: почти мгновенно и безостаточно усваивается, восполняет потери и восстанавливает каналы. Единственный минус – мы становимся такими же мягкими, как и оно, чувствительными, а значит, уязвимыми. Посмотри на меня. Я нонсенс в своей среде. Моей сестре Марине наоборот поставляли земных тэн, чтобы хоть немного исправить вздорный характер. А мне запрещали, я итак больше в маму… Поэтому отец хотел отдать меня цигруну. У них и-цы по качеству не уступает вашему, но более грубое, жесткое. Оно бы закалило меня, превратило в истинную флэтонку.
Фея села рядом с Семеном.
– Хорошо, что ты не понимаешь меня, иначе бы возненавидел. Странно: вы ненавидите нас, мы презираем вас и лишь потому, что у нас иная организационная система организма и мышления. Повод, ничего не скажешь. Возьми тебя – ты вроде бы неплохо ко мне относишься, но узнай, что я иная, тут же возненавидишь, как и твой брат. Учитывая вашу агрессивность и нежелание что-либо принимать и понимать, вы, наверное, убьете меня, как тех несчастных животных, вина которых лишь в том, что вам нравится их мех. Нравится, а не необходим как нам ваше и-цы. Конечно, многое изменилось и многим уже не требуется допинг, как это было раньше. Флэт возрождается, меняется атмосфера и энергетика планеты, но пройдет, наверное, несколько десятилетий, прежде чем мы станем сильными как прежде. А вы ослабните, если не научитесь защищать и беречь, то сокровище что дано вам от природы. Глупо не брать, то что просится само, тем более у вас, примитивов, дикарей, живущих неизвестно как и чем. Сегодня вы осуждаете нас, ненавидите, а завтра возможно станните точно такими же, уязвимыми и больными. Ваша атмосфера уже перестраивается, идет на слом. Ваше светило активно влияет на ваш организм, изменяет его, а вы ничего не чувствуете. Вы живете тем, что видите и радуетесь тому, а меж тем именно то, что вам не видно, то, что не определимо вашим зрением влияет на ваш организм, планетарную систему, на жизнь в принципе. Странные вы: не знаю, не вижу, значит, этого нет, узнал, увидел – возникает отторжение, желание уничтожить, чтобы забыть и опять не знать и не видеть. Иван тоже видел мои глаза, но он сделал вид, что не заметил их. Но видел бы ты ненависть и ужас что стояли в его глазах. Он словно прикоснулся к омерзительнейшему существу, которого нужно обязательно убить, пустить на шкурку как несчастных лис. А что потом? Он не поверил сам себе. Он решил, что у него галлюцинация, ему привиделось и принял вашу версию, уж не знаю какую. Но видно достаточно приемлемую для всех. Ты думаешь, я ничего не вижу, не чувствую? Я вижу, как ты плавишься от страсти, вижу как окрашивается в буро-алый цвет ярости твоя аура, когда ты узнаешь, что я взяла и-цы у твоих братьев. Я вижу энергии их характеров и эмоций, слышу их запах. Когда вы волнуетесь, весь дом наполнен ароматом из букета самых разных оттенков. Вы расходуете вашу энергию по пустякам, на глупые забавы, вы волосаты, неухожены, у вас мех на щеках… и даже там. Но я же не осуждаю вас за эти странности? Почему тогда именно мои глаза вызывают такую реакцию у вас? Признаюсь, я тоже шокирована твоим устройством. Но… у меня нет желания ни переделать тебя, ни отвергнуть. Ты мой муж и этим все сказано. И пусть у тебя хоть чешуя на щеках растет – я привыкну. Мое восприятие – мои трудности, но ваши трудности становятся отчего-то общей проблемой. Почему твой брат чуть не тыкал в меня пальцем как в экспонат зоопарка, и именно в глаза? Что плохого в них? Что плохого в том, что я пытаюсь выжить? Самосохранение естественный механизм любого организма. Я не могу сдаться и трусливо ждать своей смерти. В такой кончине нет ни чести, ни смысла. Один позор. Такой смертью я лишь докажу собственную несостоятельность, опозорю уже не только отца, но и тебя. Близких твое бесчестие касаться не должно.
Эйфия встала, прошлась по комнате, решая для себя, что будет делать.
– Я буду брать и-цы у твоих братьев. Ты сам не оставил мне выхода отобрав сейкап. Я должна выжить ради тебя, себя, своих родных, ради ребенка, что возможно ты мне уже подарил. Я не вижу причин умирать. Моя смерть не улучшает положение дел, но усугубляет его. Мой уход будет выглядеть как трусливое бегство от трудностей, от ответственности за те проступки, что я совершила. Мне хватит стыда за свою трусливую натуру, за страхи что множатся и никак не поддаются уничтожению. Папа прав – я сейти, я флэтонка и должна выполнить свой долг. Хватит бегать от трудностей и потакать своим худшим качествам. Я не желаю позорить тебя, огорчать родителей, поэтому стану сильной и преодолею барьеры инстинктов. Если ты против моего решения, если считаешь иначе, я готова принять любое твое решение. Если ты считаешь, то я должна умереть – скажи мне об этом и я буду покорна твоей воле. Во всяком случае, тогда в моей смерти будет хоть какой-то смысл. А умереть так же глупо и бездарно как я прожила свою жизнь – худшего позора для флэтонца нет и быть не может. И ничего кроме заслуженного презрения такая дочь и жена вызвать не может.
Фея смолкла и воззрилась на Семена, с гордо поднятой головой ожидая его вердикт.
У мужчины возникло ощущение, что девушка объясняла ему сложную механику какого-то ритуала, не иначе той секты, в которую ее затащил Хакано. И правила, законы того сообщества играли для нее важное значение, были непреложны. Однако, судя по виду, ради него она готова была отринуть их, более того, девушка смотрела на него как на последнюю инстанцию, с готовностью принять любую блажь, что взбредет ему в голову. У Колмогорцева даже сомнений не возникло: выдай он ей сейчас нож, скажи " сделай харакири" она так и сделает.
У него мурашки по кожи пробежали от ее безоглядного доверия, какой-то ненормальной смиренности его воле. Сладко было это осознавать, но и страшно. Феноменальная покорность, но только ли ему? Не поменяла ли девушка своего гуру, только и всего? Не сходно ли это с дурным фанатизмом, бездумной, марионеточной верностью тупым лозунгам, вождям и идеалам? Семен терпеть не мог фанатиков, "рыб-прилипал" живущих чужим умом, чужими законами и ради чужих целей. Принять же мысль, что девушка признает только его, и только потому, что он ее мужчина, он не мог. Это бы значило, что его признали частью себя, а себя неделимой половиной его, а это было бы слишком чудесато для него, слишком возмутительно приятно… и не понятно.
Как проверить в чем он прав, в чем нет?
– Иди сюда, – позвал. Подошла. Указал на пол: встань на колени. Встала. Семен поморщился: все-таки версия с гуру? Ножны да, – показал на цепь на ее шее и поманил к себе. Сняла отдала. И взгляд спокоен.
Мужчина не без содрогания вынул клинок и приставил его к горлу девушки – та хоть бы дрогнула, хоть взгляд в сторону отвела или слово молвила.
– Не понимаю, – скривился мужчина, убирая нож. Посмотрел на лезвие с витым узором стали, и приставил к своей шее.
– Нэй! – тут же перехватила его руку Фея, взгляд испуганным стал. За него испугалась? Подумала он всерьез? Или?…
Семен внимательно посмотрел на девушку и уколол свой палец острием. И опешил: Фея вскрикнула, словно укололи ее, выхватила клинок из его руки, откинула в сторону, и, сжав пораненную руку мужчины, слизнула кровь с пальца. Принялась выговаривать Семену, умоляя и укоряя.
Колмогорцева немного перекосило от понимания, что девушка не желает, чтобы ему был причинен вред, но при этом от него готова принять даже смерть. Он искоса смотрел на нее и силился понять, кто из них двоих ненормален?
– Ладно, – сказал севшим голосом. – Допустим ты декабристка из какой-нибудь Зимбабве или Албании, чудом сохранившаяся девственница, воспитанная в джунглях, вдали от развращенной цивилизации. Но это не отвечает на мой вопрос: ты обычная фанатичка или действительно феномен, который с какого-то счастья достался мне. Но в первое верится, во второе нет. Не бывает настолько преданных, исчезли они из природы. Если я не прав, я готов молится на тебя, но если нет… Давай проверим? – прищурился нехорошо.
Ее поднял, сам встал и, открыв дверь, крикнул Петю.
Парень, вялый, будто вареный, протиснулся в комнату с постной физиономией:
– Ну?
– Хочешь ее?
Выставил Фею, держа за плечи.
– Ты чего, Горец? – обалдел парень. Глаза расширились.
– Потрогай ее, ты же этого хотел, ну?
Петя посмотрел в почти безумные глаза Колмогорцева и понял одно: тот сам не понимает что творит. Самое лучшее для Самарина испарится, но Семен рыкнул:
– Ну! – выставил Фею, поторапливая парня. Та непонимающе поглядывала на мужчин и не сопротивлялась.
Петя несмело потянул руку к ее груди. Девушка дернулась, пытаясь отодвинуться, и уставилась на Семена.
– Это моя воля, – бросил зло ей в лицо.
Эйфия к своему ужасу поняла, чего хочет мужчина, перевела жуткий в своем возмущении и обиде взгляд на Петра и как только тот почти достиг рукой ее груди, взбрыкнула. Оттолкнулась от Семена и впечатала ступни в грудь парня, выкидывая его прочь из комнаты. Петя с треском вылетел в коридор под ноги проходящего мимо Ивана. Мужчина замер, хмуро разглядывая Петра. Сунул руки в карманы куртки и уставился с подозрением на Семена:
– Вы чего братцы?
У Семена руки опустились – понял что наделал.
Фея развернулась к нему и ожгла полным обиды и обвинения взглядом, но лучше бы пощечину дала, ударила. Семен зажмурился, накрыл затылок ладонями, присел на корточки: ну, и сука же ты, Колмогорцев.
Девушка, еле сдерживая слезы, вылетела из комнаты.
Иван удивленно глянул на нее, помог подняться Петру. Парень хромая побрел в свою комнату, а Иван подошел к Семену, присел рядом, пытаясь заглянуть ему в лицо и прочесть по глазам, что здесь произошло.
– Сука я, – бросил ему Горец вяло, сел на пол, обхватив руками колени, уткнулся в них лицом. – Убить мало, урода!
– Расшифруешь? – озадачился Иван. Семен криво усмехнулся.
– Что здесь расшифровывать? Досталось счастье, а его собственными руками да головой дурной в хлам, в сортир… Не поверил я. Су-ка-а, – чуть не завыл от злости на себя, от вины перед девушкой, которую как исправить понятия не имел. Накуралесил, дурак.
– Ты про Фею?
Семен Ивана грудки схватил, в лицо выдохнул:
– Фея, это фея. Чиста она как слеза младенца, а вот я… Век мне теперь перед ней не отмыться. И ведь только бояться меня перестала. Дур-ра-а-ак, – опять накрыл затылок ладонями, уткнулся в колени.
– Хм, – только и смог выдать Иван.
Витек как раз из склада выходил, довольный добычей, как увидел Фею. И решил похвастать перед ней, купить мехами.
– Иди сюда, че покажу. Поди такого и не видела? – взял со стеллажа добрый мех так и не опознанного никем зверька. – Смотри! – выставил, встряхнул, заставляя голубоватый мех переливаться серебром. – Хочешь, твоим будет, – подмигнул скалясь довольно, уже предвкушая согласие девушки. Да и верно, какая от такого добра откажется?
Эйфия во все глаза смотрела на дикаря, что держал в руках шкурку убитого лауга и при этом счастливо улыбался. Вот куда пропал Хакано.
Девушку качнуло. Она отпрянула в ужасе в сторону от варвара и останков своего друга, дико закричав от горя и непонимания.
От ее крика полного скорби и отчаянья Ивана и Смена вынесло из комнаты, Прохорыча, отряхивающего у крыльца унты, наоборот внесло в дом. Витька же откинуло в склад.
Фея все кричала, пока не упала, споткнувшись о ровное место. Семен успел чудом подхватить ее, прижал к себе, пытаясь успокоить и узнать, что ее так напугало:
– Что? Кто?
– Хакано, – выдавила она, указав на шкурку в руке застывшего в ступоре от ее реакции на мех Виктора. И упала в обморок. От пережитого энергетические запасы были мгновенно израсходованы организмом, и он решил, что с него хватит.
Семен уставился на Виктора, потом на шкурку и понял, что тот диковинный зверек, что стал добычей Прохорова и был мифический Хакано, за которого Колмогорцев принимал Арчи. И стало ясно, что зверь не зря выбежал навстречу Виктору, а за помощью хозяйке. И был убит за свою доверчивость, как Семен фактически убил все, что появилось меж ним и Феей своим недоверием.
Волчица молодец. Она повадки зверей – людей знала, потому за помощью не ко всякому подошла и себя не подставила…
Дикий крик достиг тонкого слуха агнолика засевшего в километре от заимки. Не узнать голос сейти было очень сложно, в нем как обычно был букет эмоций. Однако ни одной опасной лично для сейти Эйфии агнолик не уловил, потому не стал себя обнаруживать. Он нажал сейсор гуэдо, чтобы сообщить Арвидэйф о благополучном окончании поисков и получить дальнейшие инструкции.
