Текст книги "Фея Лоан (СИ)"
Автор книги: Райдо Витич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)
Глава 21
К ночи пурга стихла и с утра охотники, кроме Елыча и Петра двинулись на промысел.
Семену повезло, добыча попалась богатая: четырех часов не прошло, как он вернулся на заимку с соболями да куницей. Пока шкуры снял, Прохорыч появился с белкой да зайчатиной. Петру двух хороших беляков отдал:
– Работай паря, про пельмени ты баял.
Пока тот тушки разделывал, ему еще мяса подкинули: Илья с Иваном вернулись.
Семен шкурки добытые замочил, только из подсобки вышел – Фею увидел. Та вниз спускалась, заспавшись допоздна. Оно и ладно, – подумал мужчина: если она долго спать привыкла – ему лучше. Успеет поохотиться, ее без беспокойства для себя оставляя.
Эйфия остановилась на последней ступени, глядя, как Семен дверь под лестницей закрывает. Все-таки чудные они, земляне и приспособления у них такие же. Качнула головой и пошла на кухню, решившись фэй попросить. Вот тоже чудной он у них, с разными вкусовыми и энергетическими добавками, и несладкий вовсе и не пряный: пресный, но тонизирующий.
Девушка в проем завернула и вскрикнула, в косяк непроизвольно вцепившись. Глаза огромными стали, лицо белым от открывшейся ей картины: на столе, за которым земляне еще вчера принимали пищу, лежали трупы животных, тушки. Петр отрубал мертвым животным лапки, Иван сдирал шкуру с других, маленьких, пушистых, беззащитных зверьков. Звук ножа, рассекающего воздух, а потом кости и мышцы несчастных животных, скрежет и хлюпанье, треск сдираемой кожи произвели на Эю впечатление: она рухнула в обморок.
Семен, услышав вскрик, успел обернуться и словить девушку, подхватив на руки уже у пола. Уставился на товарищей, не понимая, что они ей сделали. Петр растерянно плечами пожал, обалдело замерев с ножом в руке. Иван прищурился, скривившись неопределенно.
Семен перед лицом девушки помахал, не решившись по щекам похлопать, вздохнул, не понимая, отчего можно в обморок упасть. Прохорыч воды в пригоршню ладони налил, Фее в лицо брызнул. Та глаза приоткрыла, села с поддержкой Семена и вновь узрев доказательство акта ужасающего преступления, в лице поменялась.
Колмогорцев проследив за ее взглядом, судя по которому на ее глазах минимум людоеды пируют, увидел тушки, тесак Петра, кровь дичи, и сообразил, что раз девушка вегетарианка, все это для нее дикость. Подхватил ее и на улицу вытащил, чтобы в себя пришла и разделку мяса не видела.
Усадил на скамейку у дровницы, снегом в лицо брызнул, чтобы очнулась, а то сидит истуканом, глаза как блюдца, а в них проекция кошмара. До чего впечатлительная, – вздохнул, умиляясь и теряясь.
Эя на мужчину уставилась: варвары! Как можно убивать животных? Трудно представить, что эти малыши могли напасть на человека, и тому пришлось защищаться. А больше ничем подобное преступление не оправдать.
– Вы ужасны. Вы монстры,– прошептала Семену с таким осуждением, что тот понял: его мало винят, но и обзывают. И главное, из-за чего?
– Мы охотники. Пушниной промышляем. Работа у нас такая, – сказал неуверенно: для нее это оправдание?
И сел рядом, не зная, что он вздумал оправдываться, и с чего виноватым себя чувствует, почему неудобно ему перед девушкой? Ерунда какая-то.
– Не видела, как тушки разделывают что ли? Или крови боишься?
– Монстры,– повторила внятно, как в лицо плюнула.
– Онча. Нехороший человек? Спорить не стану, приоритеты у всех разные, но к слову сказать, лучше мясо есть, чем… – на грудь ей кивнул, на себе показал жестом, будто цепь у него с подвеской. – Порошок употреблять.
Эя подумала, что он на мэ-гоцо кивает, то ли за ношение оружия осуждает, то ли на его использование намекает.
– Некоторые люди хуже животных, их сколько не приручай, все равно руку что ему протягивают укусить норовят!– ощетинилась, комбинезон расстегнула, ножны к ладони сжала, ему выставляя. – Это ритуальное оружие, священное. Убийство – не забава, а необходимость. И несчастных животных мы не разделываем! Это варварство есть мясо, убивать ради еды!
Семена в жар кинуло от вида двух холмиков, что руку протяни – в ладонь лягут. Скрипнул зубами, отвернулся: специально она что ли? Что все кинжал свой выставляет, грудь оголяя. Вытащила бы его, что ли, носила по верх одежды. Нет, надо прятать – закрывать, вытаскивать – грудь открывать. Тут и святого бы проняло, увидел бы раз. И так ведь хороша, спасу нет.
– Ты б так не делала, – пряча смущение и желание, на расстегнутый ворот рукой качнул, на себе показал, будто замок расстегнул – застегнул. – И вообще, переоделась, неудобно ведь в комбинезоне.
И еще больше смешался, представив, как она раздевается. Ладонью затылок потер, отворачиваясь, а во рту сухо стало и сердце как тетерка в силках бъется.
Эя нахмурилась, на себя глянула, не понимая, что его смущает. Может кулон?
– Это сейкап. Сей-кап!– выставила ему подвеску с сапфиром. – Хранилище энергопродукта, а не орудие убийства зверьков.
– Сейкап. Понятно, – кивнул, стараясь не смотреть на ее грудь. И не выдержал, схватил за края раскрытого ворота, к себе притянул. – Я его выкину. Заберу и выброшу к чертям сейкап твой!… Ты же сама как наркотик, голову сносишь… – голос сел.
Ее губы так близко, грудь пальцы почти касаются и чувствуют жар, исходящий от ее кожи, аромат дурмана от волос. Качнись, коснись – и не остановится.
– Помочь? Свечку там подержать или позу удобную посоветовать? – раздался ехидный голос с ноткой завистливого недовольства.
Семен дернулся, Витька увидел и выпустил ворот комбинезона Феи. Сложил руки на коленях, замком сцепив, чтобы не видно было, как дрожат. Уставился исподлобья на товарища:
– Иди куда шел.
Эя как почувствовала слабость от близости мужчины, паралич мыслей от пуха его и-цы, почти коснувшегося ее, так и осталась сидеть ресницами хлопая. И вроде все видела, а ничего не видит, и вроде слышит, а ничего не воспринимает.
Волосами тряхнула и тут прозрела – Виктора увидела и пушистую, молоденькую лису, к его поясу пристегнутую. Мертвую!
Лицо девушки исказила гримаса ужаса, недоверия и презрения:
– Ты убил айху? Редкое, милое животное?!– указала на зверька. – Что она тебе сделала, варвар?!
– Не нравится лисица? – удивился Виктор. Приподнял зверька, встряхнул: добрый мех.
Эйфию качнуло от такого обращение с убитой ауху, перед глазами потемнело.
– Уйди ты отсюда! – рявкнул на товарища Семен, увидев, что девушке опять плохо, успел ее удержать от падения.
– Надо же какие мы нежные, – скривился мужчина, в дом потопал. Девушка проследила за ним темным от ненависти и презрения взглядом, и отпихнула Семена, требуя отпустить ее:
– Монстры! Чудовища!– зашипела. – Не смей прикасаться ко мне раб! Дикарь! Никогда не зайду в этот дом! И я еще вкушала с вами пищу! У нас пираты помышляют этим недостойным делом, убивают лаугов, но из-за шкур! Есть специальные закрытые места разведения зверей с ценным мехом. Два в галактике! И нет никакого оправдания вашему действию! Превратить живое в мертвое, и мертвое употреблять в пищу! Дикари! А может, вам нужен мех?! Вы не умеете регулировать теплообмен своего организма?! Не в состоянии согревать свои тела другим способом, а лишь за счет чужой шкуры?! К вашему сведению, давно изобретена ткань с теплорегуляцией, поддерживающая оптимальную для организма температуру! Примитивы! -выкрикнула в лицо Семена, вне себя от горя и скорби за убитых животных.
– Ясно, мех ты не любишь и за шкурки себя не продашь. Уже легче, – сказал мужчина, выслушав пустую для него тираду. И задумался, как бы ему с охоты возвращаться так, чтобы Фея его добычу не видела. Такой реакции на себя какой получилась на Витька, он не хотел. Да и волнуется девочка, переживательная натура-то, ранимая, лишний раз ее беспокоить не надо, а то заклинит в неизвестную сторону в пылу эмоций, устроит себе и ему проблему. Вон как извелась из-за зверья, что хоть прощения проси, – хмыкнул.
Эйфия оскорбилась, углядев усмешку мужчины, приняла ее за равнодушие в теме и вскочив решительно направилась за ограду, в лес.
– Ты куда? – перехватил ее за локоть и тут же схлопотал пощечину. Мужчина дернулся от неожиданности, Фея сникла, оробев и испугавшись, даже побелела.
– Ничего, второй поцелуй, – улыбнулся ей натянуто, чтобы успокоить. Потер щеку. – Но первый горячей был.
– Извини,– прошептала, ругая себя. До чего она докатилась – ударить мужчину! Как ей в голову это пришло, как она посмела?! Даже раб не достоин подобного отношения! Провинился – накажи, но унижать достоинство не смей. Что же она творит? Началась деградация? От недостатка питания или из-за местного общества? Как не оправдывайся, оправдания ее поступку нет и, если Семен рассердится и накажет ее, будет прав. Оскорбить мужчину, потому что эмоции начали превалировать над разумом! Да она сама стала приматом! О, Модраш, прости свою крестницу!
– Прости, пожалуйста,– прильнула к Семену, начала щеку ему гладить, дуть словно он поранился. Мужчина недоуменно смотрел на нее чувствуя себя кретином и поражаясь девушке. Сначала отталкивает – теперь сама льнет, из-за всяких пустяков переживает. И взгляд испуганный, словно Семен ей в ответ плюху отвесит.
– Ладно тебе, не трону. Подумаешь, сорвалась, я ж понимаю. Сам не ангел, – косился на нее, на пальце что по щеке гладили, и нежно так, что Колмогорцев готов сотню таких "поцелуев" был вынести, лишь позже Фея вот так же крепко прильнула к нему, ласкала. А пальчики-то у нее нежнее и не встречал, до самой души одним прикосновением проникают. И губы вот они, и грудь…
Семен сам не понял что делает, сорвало с тормозов, и сила воли кончилась, как только подумал, что сейчас она отойдет, оставил его и опять только смотри на нее мучайся. Обнял ее к себе прижав, что не вырваться – хоть минуту да его. И подивился, что Фея хоть и побледнела, испугалась, начала отталкивать его, но как-то вяло, нерешительно. Подергается – замрет, опять вывернуться из его объятий попытается, и вновь замрет. А сама дрожит и видно, что от смущения сама не своя. Руки ему в грудь уперла, взгляд стыдливый, смятенный то на него, то в сторону. Девственница не меньше, и не то, что не целованная, ни разу не обнимавшаяся. И так явно, четко это проявилось, что не сыграть какой бы искусной актрисой не была.
Семена в жар бросило и сладко стало как в юности, когда впервые девчонку обнял, робея, дрожа от возбуждения, в щеку слюнявыми губами ткнулся. И гордость его тогда обуяла, что не оттолкнули, не обсмеяли в ответ на ухаживания. Мужиком себя почувствовал. И никогда после не возникало тоже ощущения чистоты первого порыва, ответного наивного и робкого движения колеблющегося меж "нет" и "да", "хочу" – "не могу". И сколько баб было, но так сладко и легко на душе не было. Только там, в юности, в памяти, что хранила эти дни, затаился сонм тех прекрасных и неповторимых чувств, которым не суждено было вернуться и напомнить о себе наяву, в реальности. Давно погрубело сердце, давно порывы стали разумными и четкими, и не было робости, когда обнимаешь, не возникало борьбы меж желанием и стыдливостью страхом быть отвергнутым и мечтой быть принятым. Он хотел – он брал, зная как, зная зачем, понимая кого.
А тут накрыло разом, что казалось, кануло, вырвалось наружу и как тогда чуть с ног не сшибло как в тот раз, первый, для всех – единственный. А у него вот второй и более бурный, яркий, может из-за опыта, из-за осознания себя уже кем-то? А может из-за Феи, что умудрилась при кажущейся порочности настолько чистой оказаться.
Семен ладонь к ее лицу потянул, втиснув одной рукой ее в себя, в страхе потерять. В надежде продлить наслаждение. Взгляд Феи заметался, задрожала, губы раскрыла:
– Нэй, – прошептала умоляюще и робко, не требуя уже, а отдавая решение на его волю.
– Да, – вырвалось хрипло.
– Нэй, – и затихла, расширенными зрачками на его пальцы смотрит.
– Да, – коснулся нежно. Фея испуганно вскрикнув, всем телом вздрогнула, и Семен еле на ногах удержался. – Девочка.
Эя дрожала, сживаясь с происходящим, что меняло всю ее жизнь. Велика была потребованная Семеном плата за нанесенное ему оскорбление, но право его, а ей теперь лишь смириться осталось. Она дрожала, чувствуя ласку мужчины, его кожу, касающуюся ее, это возмущало Эю, и хотелось умереть от стыда, что вот так, не помолвленной и не замужней она теперь принадлежит землянину. И как не хочется закричать оттолкнуть, вернуть убежавшие минуты и остановить себя, замахнувшуюся на мужчину. Не изменишь того, и Эйфии оставалось лишь терпеть ласку, чужие касания, что забирали то, что должно было достаться лишь мужу – ее чистоту.
– Девочка, – не веря своему счастью, шептал Семен, гладил ее лицо, вглядывался в черты, в глаза, что робели посмотреть на него и прятали под дрожащими ресницами слезки стыда. – Господи, какой же я дурак. Ты же дитя совсем, неискушенное. Правда, нетронутое. Дурак, какой же я дурак, что надумал-то про тебя, а ты видно, что творила не понимала. Оно ведь в меру своей испорченности каждый думает… девочка.
Девушка дрожала, даже губы тряслись, но не вырывалась уже, только вяло отстраниться пыталась и, словно извиняясь за то, замирала, послушная ласке мужской руки. А взгляд жалобный, трогательный, с робкой мольбой уже тающей, свыкающейся с неизбежным.
Семену показалось – возьми ее сейчас – слова не скажет. Да не упырь он какой, с понятием да умом дружит.
– Не бойся, – согрел ее щеку своей ладонью, пальцем губы погладил. – Не совсем уж я…не трону.
Страшно ему стало обидеть Фею, и так от дурости-то чуть не погубил девочку. И для него ли она такая, для неотесанного, медведя таежного.
Фея, чувствовала, как горят губы, пытает щека от прикосновений, и свыкалась с мыслью, что этот мужчина теперь ее муж и она в его власти. Жуть подумать, но на душе легко, хоть и тревожно. Что ждет ее с ним? Как им жить вместе? И что отец скажет, и стоит ли говорить ему, стремиться домой. Теперь ее дом, где муж. Как странно и страшно сложилось. Жить здесь, в среде дикарей с монторро, одним из сыновей семьи убийц животных. И все же хорошо, что не с цигруном. Как представил – коснулся бы ее, от омерзения сердце стынет, а с Семеном жарко, трепетно и славно так. Аура у него нежная, не жжет – греет.
Семен к губам девушки склонился, почти дотронулся, как она дернулась, отворачиваясь: нельзя, теперь никогда нельзя. Она теперь заботиться о нем должна, помогать, а не убивать, забирая жизненную силу. Если бы и-цы не было таким вкусным, заманчивым… Но она справится, сдержится.
– Испугалась, нежная моя? – волосы погладил. Девушка чуть дернулась и смиренно застыла. Семен даже застонал: надо же такой быть. И ведь достанется кому-то – почему не ему? Он бы сберег, смог. Захотела бы – в тайгу и шагу не ступил, в город ее увез, к матери. Денег хватит, потом еще заработает не промыслом так иначе – способов много, была бы цель крутиться, было бы ради кого.
– Женой мне будешь? – спросил тихо, сам себя робея, в глаза ей заглянул, дрогнув от страха: а вот откажет, оттолкнет. А Фея смотрит зачарованно испуг и смущение смиряя и видно сбежать хочет, а не бежит.
– Не понимаешь, о чем я? – улыбнулся ей нежно, ладонью шелк ее волос грея. И загадал: если кивнет сейчас, значит женой станет, а нет… лучше не думать. Стал голову клонить взглядом умоляя: повтори. И Фея не понимая, чего он хочет, но, не смея перечить, повторила за ним – склонила голову, как кивнула.
Семен засмеялся, счастливый как дитя, подхватил свое сокровище на руки, закружил, взметая снежную пыль и волны дивных волос Феи. И ведь не оттолкнула, не запричитала свое "нэй" – ни слова, ни жеста наперекор. Смирно на руках его сидела, только взгляд смущенный поднять на него несмела.
Рэйсли мерил шагами каюту слушая доклад сына. Неутешительный. Молодец, ничего не скажешь, работает оперативно, людей организовать способен, голова на месте и эмоции делу не мешают. Но одно он все же упустил, и сам то чувствовал, потому вид был мрачный.
– Она жива отец, я точно знаю.
– Не мямли. "Знаю". Где же тогда Эйфия? Напомни-ка мне, кто мне сказку рассказывал, что в глаза с церемонии помолвки сестры не видел? Впрочим, об этом разговор еще только предстоит.
– Я отвечу отец, – склонил голову юношу и упрямо добавил. – И все-таки я был прав – цигрун ей не муж. Он не достоин Эйфии.
– Ты сначала научись в себе разбираться и не только делать, что в левую пятку ударит, но и просчитывать варианты последствий! Ты подверг женщину опасности, а то, что она твоя сестра увеличивает твою вину. Твое легкомыслие непростительно. Рискуй собой, но не смей рисковать ни Родиной, ни женой, ни семьей! Ты мужчина, сейти, а не монторро с какого-нибудь Бельфлера! – Рэйсли опалил сына презрительным взглядом и отвернулся, чтобы тот не увидел усмешку: ничего урок мальчишке будет на будущее. Пусть учится не только творить, но и исправлять сотворенное. А бунты в молодости норма, и неважно против кого бунтуешь: родителей ли, общества, принципов или песка в пустыне, главное энергию свою неуемную но увы, пока неорганизованную применить. Еще один плюс: Констант теперь крепко думать станет прежде чем восстание устраивать и женщину в это впутывать. И третий плюс уже в сторону Рэя – теперь он как отец осведомлен о потенциале и способностях сына в полном объеме.
Но на этом плюсы заканчивались и начинали множиться минусы, за которые уже не мужчины, флэтонцы, воины и правители отвечали, а слабая, хрупкая девочка, нуждающаяся в крепкой опоре, постоянной защите и хорошем присмотре.
– Что не учел? – спросил сына, развернувшись к его галлопроекции посреди каюты.
– Думал уже, – бросил тот подавлено.
– Раньше думать надо было, и не эмоциями. Отомстил Люйстик сестрой?… Эя семь дней неизвестно где, а ты мямлишь как тэн.
– Отец…
– Сегюр!… Сектора падения по какой сетке смотрел? По общепринятой Советом Цивилизаций? А ты просмотри с астрогеографической.
– Что это даст? – нахмурился парень, не понимая, зачем это делать.
– Массу новых объектов для поиска! – рявкнул Лоан, не сдержав злости на щенка, что не с состоянии сложить элементарное.
Лицо Константа вытянулось: как же он сам не додумался? Ой, болван!
– Я понял…
Сегюр просто отключил связь:
– "Понял" он! Как сестру у жениха увести в две секунды сообразил, а как найти неделю соображает!
– Мой еще хуже устроил, – подал голос Дэйкс.
– О твоем я пока даже слышать не желаю, – отрезал Лоан и троуви благоразумно промолчал. То, что Монти еще жив уже чудо, не факт что он продлится. Как не факт что Монторрион пожалеет, что выжил и дожил до прибытия сегюр.
Рэй набрал код на гуэдо и в комнате появилась проекция Стейпфила. Кэн агноликов как всегда был спокоен как утес, и внимателен как ищейка.
– Слушаю господин, – поприветствовал Рэйсли.
– Сейфер Эйфии мог упасть на Землю, она в зоне галса гиперпространства, как раз на выходе из точки. Свяжись с Арвидейф, и пусть они прочешут планету, подняв наших с баз.
– Я взял на себя смелость господин, сделать это еще вчера. Арвидэйф уже ведет поиски.
Сегюр кивнул: хоть один расторопностью порадовал.
– Как поступит информация, тут же передавай ее мне и… как там Констант.
– Переживает. Работает. Неделю не спит, не кушает.
– Не умрет, – отмахнулся Лоан. – Ты понял по информации? Все что узнает Арвидэйф, даже самые незначительные мелочи, должны быть доложены мне.
Отключил связь и уставился в иллюминатор, присев на край стола.
– С чего такое пристальное внимание к Земле? Память прошлого? – спросил Дэйкс.
– Не верю в случайности. Падение сейфера не зарегистрирован ни на одной из цивилизованных планет сообщества. Не зафиксированы вспышки и на непригодных для жизни планетах. Куда его могло занести, так что мы об этом не узнали? Остаются три планеты – базы Флэта и Шион-кха. Но я отчего-то уверен, Эя на Земле. Моих детей странным образом тянет по стопам родителей.
Дэйкс улыбнулся:
– В таком случае остается надеется, что твоя дочь не найдет себе мужа на Земле.
Рэй недобро глянул на него: еще одна такая фантазия и проблемы не только у твоего сына будут, господин троуви.
Глава 22
Арвидэйф выслушал предварительные отчеты с баз флэтонцев, и отдал распоряжение:
– Разделились. Вы прочесываете одно полушарие, мы другое. Доклад каждые двенадцать часов, – и развернулся к агноликам своей группы. – Тайклиф – берешь на себя Европу. Юхинс ждет тебя в Хельсинки. Мэнгриф – Африка твоя. В Каире встретят. Вэйнгрин – Азия от и до. Начинаешь с Тель-Авива. Я беру на себя все остальное. Лично проверять каждый метеоритный осколок! Вперед!
– Замерзла, маленькая? Пойдем в дом? – потянул ее Семен.
Эйфия пошла, а ведь обещала больше ногой не ступать.
У нее было странное ощущение, двоякое. Ей казалось, что это сам перст провидения свел ее с землянами, соединил с Семеном, и угадывала в том наказание за свои проступки, нарушение клятвы, данной цигруну, непослушание отцовской воле, а с другой – помощь – возможность выжить на этой планете. Девушка видела в том вмешательство самого Модраш, что наказывая за измену клятве, за сопротивление воле отцу и Люйстик, грозный Бог преподает ей урок: Ослушалась отца, Великого Лоан: мудрого сегюр и родителя? Теперь будешь слушаться мужа, недалекого землянина, одного из сыновей, а значит человека низшего сословия без перспектив. Не захотела стать женой императора Цигруна, варвара с варварской, с твоей точки зрения, планеты? Станешь женой дикаря и будешь жить на дикой планете, по сравнению с которой Цигрун просто колыбель цивилизаций, центр прогрессивного развития галактики. Не хотела сидеть в хрустальном мейнце? Будешь сидеть в деревянном убогом доме, одном на всю огромную семью. Не нравилось и-цы цигруна, что могла бы брать без ущерба для мужа и поправить свое здоровье? Получи и-цы по вкусу и мучайся, не имея возможности взять его, не рискнув подвергнуть опасности мужа, умирай от голода и страдай от желания. Устроила своей семье печать и проблему? Испробуй тоже самое на себе.
Чему удивляться? Она молила Модраш о помощи, и он помог, по-своему, с наукой для молившей. И хоть сопротивляйся, хоть возмущайся – ничего не изменишь, она просила – она получила. Некого винить.
Семен привел девушку на кухню, усадил за стол, где уже ничего не напоминало о недавнем акте вандализма и издевательства над младшими братьями человека. Остальные члены семьи уже поглощали пищу и лишь покосились на присоединившихся к трапезе.
– Я уж думал вы начисто провалились, – буркнул только Прохорыч, а Витек подозрительно на притихшую, как прибитую, девушку посмотрел потом на Семена, усмехнулся нехорошо и вновь к пище вернулся.
Колмогорцев поставил перед Эей тарелку с кашей, а себе как всем, положил еще и мяса, есть начал.
Девушка смотрела на неприглядную массу и думала: есть или не есть? Покосилась на Семена, вздохнула: рацион землян ей теперь до конца жизни наблюдать и мириться с ним. Ужасно. А что еще ее ждет, какие неприятные сюрпризы? Знать бы, чтобы успеть свыкнутся и впадать в шок, когда произойдет, как случилось при вспышке ярости Семена, неожиданной, немотивированной, страшной в своей агрессивности. Папа бывает, приходит в ярость, и Констант, вообще мужчинам свойственно проявлять эту эмоциональную крайность, но так же норма и контролировать ее, не давая выход вредоносным для окружающих волновых излучений. И уж тем более ни один флэтонец не причинит вреда женщине, а вот на счет землян у Эйфии большие сомнения образовались. Уж если они зверька беззащитного убивают ради мяса и шкурки, то, что им стоит женщину убить или покалечить, тем более чужачку?
И как ей Семену сказать кто она? А ведь она должна его теперь в известность поставить к какому роду относится, какого сословия и с какой планеты. Как он прореагирует?
– Почему не кушаешь? – спросил мужчина, заметив, что она только сидит да смотрит.
Эя поспешила взгляд опустить на всякий случай, в тарелку уставилась, ложку взяла. Только как ею пользоваться понятия не имела, оттого неуклюже кашу мучила, пытаясь вязкую массу подцепить и до рта донести.
Семен хмуро смотрел на ее манипуляции и понимал, что ничего не понимает: Фея ни разу ложкой не пользовалась или дурачится? Илья косился через плечо на девушку, и не выдержал, развернулся и продемонстрировал, как управляться ложкой. Эя попыталась повторить и уронила ее в кашу к собственному конфузу.
– Графиня, блин, – бросил Витек. – Поди, только с ножечка и вилочки есть привыкла, ишь пальцы-то выгнула.
– Кончай бурчать. Что к девушке привязался? Иностранка она. Может они каш сроду не отведывали, – сказал Иван.
– Точно. И вообще, она вегетарианка, – напомнил Петр.
– А траву козы обычно без всяких приспособлений щипают, – согласился Виктор с ядовитой усмешкой.
Семен тяжело глянул на него:
– За языком следи.
Эйфия тарелку от себя отодвинула:
– Эллимор. Ийа уйтот? – спросила у мужчины. Тот нахмурился, не понимая:
– Не нравится?
Девушка на Степного покосилась: разве я неправильно слова выучила?
– Она уйти хочет, – перевел Илья.
– Ты ее язык выучил? – удивился Петр.
– Нет, это она наш учить начала. "Я уйдет", сказала.
– Она же ничего не съела.
– Видно не хочет, – сказал мужчина, у девушки жестами уточнил, на пищу указывая: невкусно?
– Аппетита нет,– ответила она, сообразив, о чем речь и опять у Семена спросила. – Ийа уйтот?
– Она не хочет, у тебя спрашивает разрешения из-за стола выйти, – перевел Колмогорцеву Степной. – С чего вдруг?
– Не отпускай, Сема, пусть сидит, – развеселился Витек. Семен же плечами пожал, недоумевая с какой радости Фея у него разрешения спрашивает:
– Пожалуйста.
Девушка поняла, что ее отпускают, и поспешила выйти, не забыв за угощение поблагодарить. Горец проводил ее чуть удивленным взглядом: вот чудачка.
– Не заморачивайся, Сема, у иностранцев все не так, как у людей, – заметил Иван.
Эйфия бродила по дому, понимая, что ей теперь придется обживаться здесь.
Ей так и слышался злорадный смех Марины, которая, Эя уверена, порадуется узнав, что сестра стала женщиной землянина. "Так тебе и надо", – самое тактичное, что она скажет. Эгноты же сейти вовсе не поймут, будут шокированы, как отец с братьями. Мама может спокойно весть воспримет, но ее мнение, каким бы оно не было, при ней и останется.
"Жутко", – оглядывалась девушка: "неужели мама жила так же, в таком доме и обществе?
Нет, отец меня здесь не оставит. Убьет Семена, а братья помогут. И будет смыто оскорбление, а может и вовсе замята история, вычеркнута из памяти и хроник. Меня вернут домой, а через какое-то время вновь выдадут замуж… неизвестно за кого".
Подобная перспектива девушку устраивала еще меньше, чем жизнь с землянином низкого сословия. Но с другой стороны, отец ее спрашивать не станет, когда найдет, а найдет точно. С одной стороны: быстрее бы, с другой: пусть бы шлее все как идет.
Металась душа Эйфии, понять не могла, что ей надо. Масса, но за то и за это, целый список минусов и плюсов. Девушка хотела выжить и понимала – невозможно, если не вернутся быстрее домой, но с другой стороны она хотела, чтобы и Семен жил, а одно с другим несовместимо.
Была бы на ее месте Марина, она бы не сомневалась, не мучилась: забрала бы и-цы у любого кто ей попадется, и спокойно протянула до того, как ее найдут, а об инциденте с землянином вовсе ничего не сказала, спрятала бы этот факт своей жизни от всех. Но она-то не Марина, не сможет она родных обмануть и мужчину, которому теперь принадлежит. Понимали бы они друг друга – было бы проще: Эя бы ему все рассказала и вместе, что-нибудь решили, как и положено супругам, но Семен ее понимает не больше чем она его. Остается на Илию уповать, надеясь с его помощью трудный земной язык выучить.
Девушка замерла у окна, сообразив, что есть еще один выход из положения: найти беглеца Хакано, попросить его, чтобы тот хозяйку вывел из этих мест и помог найти дядю Александра, маминого брата. Он-то должен флэтонский знать, и связь с флэтонцами у него наверняка есть. И посоветовать, что племяннице делать он сможет, все-таки родня. Но в хорошем плане две прорехи: теперь Эйфии без разрешения Семена никуда не уйти и то поселение, где дядя живет, девушка не знает, где находится и как оно называется. И как тогда найти? Лауг в этом не помощник.
Эя достала сейкап, понимая, отчего так вяло мыслит: суета мозговая, а дельных идей нет. Спад пошел, сонливость началась – энергетическое истощение о себе знать дает.
Только сапфир открыла, как ее руку накрыла ладонь Семена и сжала кулон:
– Не надо, – покачал головой мужчина. Эйфия недоверчиво на него посмотрела:
– Не хочешь, чтобы я пыльцу приняла? Но мне надо. Я даже не услышала, как ты подошел – это первый признак спада. Зрение и слух притупляется, мозговые процессы замедляются. Потом станет хуже.
– Отдай мне тайник, Фея, – потянул на себя сейкап мужчина. – Не бойся, я буду рядом и помогу. Ломки пройдут, и наступит улучшение. Сама подумай, зачем тебе этот яд? Ты же умница, представь, что тебя ждет через год, два? Наберись сил и терпения, я буду рядом, помогу, – на себя тянет кулон.
Эйфия расстроилась, понимая, что Семен против того, чтобы она приняла пыльцу, более того, он хочет забрать ее хранилище. Неужели для него лучше, чтобы она страдала от истощения? А может он не приемлет пыльцу, считает, лучше пусть Эя живое и-цы берет?
Да ничего он не считает! Он понятия не имеет об энергетике и последствий ее дисбаланса в организме!
Девушка отодвинулась от мужчины, робея, что смеет перечить. Опять ей приходится бунтовать.
Семен ладонь протянул, настаивая: отдай.
– Не знаю, какой упырь тебя на эту дрянь посадил, но сгубить тебя не дам.
Эйфия смотрела на требовательно протянутую ладонь и крепко сжимала сейкап. Он ее последние спасение, она не может с ним расстаться. Но перечить своему мужчине?…
– Ты не понимаешь, что делаешь…
– Давай сюда, Фея. Больше ты к этой гадости не прикоснешься, – заявил тот твердо и девушка поняла – бесполезно просить, вразумлять. Мало они у них разный язык, они живут, мыслят по-разному и устроены иначе. И как птице не объяснить, как это жить без крыльев, так и Семену не расскажешь, как чревато происходящее с ней.
– Отдай! – уже потребовал. Голос стал жестким, почти сердитым.
Девушка упрямо покачала головой:
– Нет, пожалуйста. Ты же не понимаешь, что происходит. Тебе допинг не нужен, ты понятия не имеешь…
Семен сообразил, что просить бесполезно: она во власти отравы. Жизнь, здоровье, психика Феи под контролем порошка, поэтому уговаривать, вразумлять бесполезно. Мужчина разжал ей пальцы, стараясь быть осторожным, и снял цепочку с шеи девушки.
– Тебе это не надо. Не надо, – заверил, внушая взглядом.
Эйфия чуть не заплакала.
Семену стало не по себе от несчастного вида девушки, но он знал – жалеть ее нельзя. Во всяком случае, не сейчас и не тем способом. Вернув отобранное, потакая ее слабости и своей жалости, он усугубит, поэтому пусть лучше он кажется ей жестоким, но вылечит девушку от пагубной страсти.
