Текст книги "Фея Лоан (СИ)"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

– Э, смотри, сейчас упадет! – предостерег Семена Иван.

Руки Степного и Колмагорцева одновременно потянулись, желая удержать девушку от падения, но не успели – Фею мотнуло к Семену и она сама упала ему на грудь.

– Ну, все, Семен, ты попал, – усмехнулся Илья.

Глава 19

Эя лежала и с блаженной улыбкой смотрела в потолок, что веселил ее то приближаясь, то отдаляясь, то качнувшись вправо, то влево.

Какой-то землянин в забавных штуках на глазах, что-то говорил Семену, бурчал нудно и тем смешно. Потом ушел, а мужчина остался. Стоял и смотрел на девушку и плыл вместе с потолком.

Колмогорцев смотрел на девушку и, казалось ему, что она пьяна в «не могу». Но отчего пьянеть-то? От боли бывает, теряют сознание, но не пьянеют, не смотрят на тебя с хмельным блаженством, не улыбаются, как идиоты.

Хотя, что можно сказать наверняка в случае с Феей? С самого начала она не вписывалась в рамки общепринятых показателей и, потому Семен не удивлялся ее состоянию, но все больше и больше терялся.

Когда он ее принес на заимку, у девушки был жар, но в считанные минуты исчез, и та начала прыгать как разозлившаяся белка, не обнаруживая никаких признаков простуды.

Когда она обожгла руку о горячую кружку, все видели волдыри, но сейчас от них ничего не осталось, только покраснение на ладони и говорило о недавней ране.

Разве такое может быть?

Елыч сказал, что может: "человеческий организм полон неизведанных ресурсов и способен к саморегуляции при определенном стечении обстоятельств. В данном случае запустился механизм восстановления, который и сотворил так называемое чудо".

Нет, это не чудо, это что-то другое, – заподозрил Семен. Присел перед девушкой, помахал ладонью перед глазами, проверяя реакцию. Фея повернулась к нему, засмеялась неизвестно над чем и потянулась к нему губами.

Пьяная, – не осталось сомнений у мужчины. Он отодвинулся. Девушка опять засмеялась:

–  Бука… Я шучу. Ты очень милый. Скажу по секрету,– приложила палец к губам замедленным жестом. – Ты мне нравишься, – сказала, словно открыла великую и ужасную тайну.

Семен качнулся к Эйфии:

– Скажи: ты кто?

Девушка приподнялась и повисла у него на шее, обхватив руками.

`Ну, вот, спросил'…

–  Ты совсем, совсем не понимаешь наш язык?– уселась ему на колени. Мужчина от неожиданности как дышать на минуту забыл.

Чего ты добиваешься? – испытывающее уставился в темные и мутные зрачки.

–  Ты такой глупый? Неужели так трудно выучить флэтонский язык? Берешь лэктор…Лэктор, маленький прибор. Вставляешь в ухо, -начала показывать одной рукой, а второй так и обнимала. Семен хмыкнул: интересно, она меня за полного кретина принимает или о своей игре высокого мнения?

–  Понимаешь? Вставил в ухо и на мозговых токах происходит взаимодействие с клетками, отвечающими за образование визуальных процессов, нейроны преобразования образа в звуковое определение закрепляют название, и ты автоматически начинаешь говорить на другом языке. Все просто. Прос-то! Процессы визуальных преобразований. Понимаешь?

Семен кивнул, разглядывая ее лицо, манящие губы:

– Сказала бы прямо, что хочешь, – потянулся к ним. Эя накрыла его губы пальчиком:

–  Подожди. Ты не понял: и-цы тут не поможет, в процессе обучения должен участвовать мозг,– приложила палец к его лбу. Семен понял, что заслужил звание святого и канонизацию при жизни, потому что только Богу известно, какие муки он принимал в этот момент и сколько ему понадобилось воли и терпения, чтобы не сорваться, не послать к черту всех и все и попросту не впиться в соблазнительные губы, не смять эту грудь, что хоть и прикрыта комбинезоном, но уже была выказана и отпечаталась в памяти как тавро на шкурке. И не взять девушку здесь и сейчас.

И плевать кто она: недотрога или проститутка, иностранка или инопланетянка.

Рука потянулась к ее лицу, к губам. Эя замерла:

– Нэй.

– Да, – медленно кивнул.

– Нэ-эй, – качнула головой, зачарованно глядя на его пальцы.

– Да.

– Нэй, – она еще удивлялась его желанию.

– Что же ты хотела, если залезла ко мне на колени? – спросил шепотом.

Эйфия во все глаза смотрела на него, понимая, что сейчас происходит очень важное в ее жизни и ей нужно принять решение, но она колебалась. Звание боролась с полом, кровь с сердцем, а душа с разумом.

Ей очень хотелось, чтобы Семен прикоснулся к ней, хотелось изведать что это и как, когда к твоей коже прикасается чужая, но так же понимала, что после обратной дороги не будет, она станет женой землянина, а значит навсегда останется здесь, на варварской планете.

Эйфия отпрянула, мгновенно слетев с колен мужчины. Отрезвела, сообразив, что тот неправильно ее понял. Странно. Земля колония Флэта, и нет ничего зазарного в том, что высшее существо прикасается к низшему, тем более Семен не старший сын в семье землянина и не станет главой рода, не наследует должность и сословие отца, а значит ни сословия у него, ни перспектив. Он сам будет пробиваться или подачками старшего брата жить. Статус у него потому самый низкий, почти приравнен к тэн. Поэтому ничего она не нарушила, ни на кого не посягнула, ни оскорбила. Неужели это неясно? Тогда в пору было и Хакано предъявлять на нее претензии за то, что она обнимала его, целовала, пускала на постель, проявляя благорасположение.

Семен поморщился, с долей неприязни глядя на девушку, и больше не удивлялся тому, что ее кто-то обидел, покушался на нее, возможно и успешно, и скорей всего ни один и не пять, ни раз и не два. Слишком уж она порочна в своей непорочности, слишком искусна в роли обольстительницы, слишком горяча и соблазнительна, чтобы ее не прибрали к рукам. И больше не верил, что она недотрога. И не шлюха – высококлассная проститутка, элитная игрушка для сытых котов.

– Прав Витек, – бросил с сожалением, изумляясь лишь одному, как она не понимает, к чему ведут ее игры. – Ты в следующий раз не сетуй на мужчин, если в переплет попадешь. Со стороны на себя посмотри, – посоветовал, поднявшись с постели. И пошел вон из комнаты: больше он к девушке близко не подойдет. Размечтался дурак, навыдумывал себе. Купился на красивую физиономию и флер наивной ранимости.

Фея!…

Ничего кличка. О многом говорит. И от клиентов, понятно, отбоя нет.

Эйфия поняла, что Семен оскорблен и рассержен на нее, и расстроилась. Подумала и одернула себя: какая разница ей, что он думает и как к ней относится? Все земляне дикари – подстройся под каждого, попытайся понять – сил и жизни не хватит. Да и с какой радости это делать? Она сейти, они канно, а он еще и монторро в лучшем случае. Так решил Модраш и не ей менять установленное.

Но как только смолк голос наследницы Лоан, сейти и флэтонки, обычная девушка пожалела, что не вольна отдать свое сердце тому, кто уже пробрался в него.

Семен вышел на улицу, подставил лицо колючим снежинкам и холодному ветру. Мороз мгновенно пробрался под рубашку и смел из головы ненужные мысли. На крыльцо вышел Прохорыч, поджег трубку и задымил.

– К ночи пурга уймется, – сказал со знанием дела.

– С утра можно будет силки проверить.

– Пойдем, да-а. Приманочки в самый раз будет поставить. После бурана-то оголодало зверье.

– Угу. Подними меня, Прохорыч, ладно? Я у Петьки в комнате.

– А он-то не пойдет, что ли?

– Когда он с утра ходил? Охотник, тоже мне.

– Ну-у, сам привел.

– Мать просила. Как откажешь?

– Оно верно, Сема, мать уважить надо. И уважать. Баб-то, оно, табун может быть, а мать завсегда одна. Мать это святое. Моя вон, царствие ей небесное, пятый год как схоронена, я уж не малец, понятно был, а все одно, словно осиротел. Так сирым и проживаю.

– Поэтому на заимке поселился?

– А чего мне, Сем? Ваше дело молодое: отстрелял вахту, пушнину сдал, деньгу получил и в город, тратить. Поозоровать, шуры-муры покрутить, барахла накупить, а мне что старику надо? Да видал я город ваш: суета, толкотня, маята – бестолковка. Чего топчутся, куда бегут – сами не поймут. А, – рукой махнул. – Мне здесь гоже.

– Оно верно, – согласился мужчина.

В двери стучали.

Эйфия недоуменно смотрела на нее, не понимая, кто и зачем стучит в нее.

– Фея? – раздался голос Ил-лии, потом покашливание.

Что он хочет? И зачем разговаривать через препятствие? К чему стучать, словно спрашивать разрешение, если он наследник этого дома, фактически его владелец? Он забыл код доступа и не может войти?

–  Входите же, Или-лия.

– Простите, я могу войти?

–  Ты забыл код доступа? Тебе помочь? -подошла к дверям хлопнула ладонью по поверхности – она со скрипом распахнулась. Степной качнулся, с намеком на поклон:

– Хочу пригласить вас к себе, если вы не отдыхаете. Не возражаете? – пригласил жестом куда-то в сторону.

Эя выглянула: никого. Что тогда надо?

– Идемте, – пошагал, маня за собой. Девушка поняла ее куда-то приглашают и нерешительно последовала за мужчиной, не желая оскорблять отказом старшего наследника этого дома.

Тот привел к дверям слева от лестницы.

– Проходите, – толкнул поверхность, шлепнув по ней пятерней. Все-таки видно сейсоры работают лишь на его половине. Что же, это объяснимо – он наследник.

Эйфия заглянула в комнату, уверенная, что ее там кто-то ждет, глава семейства, например или Хакано прибежал за ней, а земляне его приютили и ей сейчас отдадут.

Но в помещение не было ни одного живого существа. Но мало того, эта конура фактически ничем не отличалась от конуры Семена, даже была меньше, потому что заставлена больше. Неужели земляне даже главного наследника ущемляют, отводя ему оскорбительную площадь для жизни? Вот уж странные обычаи. Хотя стены в комнатушке старшего сына седого старика были уставлены громоздкими полками с непонятными сейти вещами. Возможно, в них и заключено преимущество статуса Ильи. В той конуре, которую отвели ей и которая, похоже, принадлежит Семену, подобного нет.

Девушка вопросительно уставилась на Илью: что вы хотели?

– Проходите, смелей, – хотел подтолкнуть ее тот, но Эя отпрянула. – Понял, не смею вас задевать, – выставил тот ладони, показывая кривые линий на них. Девушка нахмурилась, пытаясь сложить их, Ил-лию, комнату в которую он ее пригласил. Мужчина же шагнул внутрь и поманил девушку за собой, поставил стул с высокой спинкой посередине, вытащив его из угла.

– Проходите, Фея, садитесь. Это самое удобный стул, что у меня есть. Смелее, смелее, – замахал рукой, указывая на стул. Девушка зашла, уверенная, что землянин предлагает ей в подарок этот убогий трон, как знак равенства положения.

Вот чудаки.

Она обошла вокруг стула из лозы, оглядывая его, присела, осматривая ножки:

–  Я заметила, у вас все стоит на опорах. Зачем?

– Они крепкие, вы не упадете, – заверил ее мужчина.

–  Не понимаю, зачем придумывать лишнее и добавлять его?– качнула головой и чтобы не сердить Илью села. Мужчина закрыл дверь, сел у стола, что напоминал девушке конструкцию дедушкиной гробницы. Но это нормально – старший сын – хранитель памяти предков. Хотя могли бы обойтись портретами – меньше места занимают.

– Фея, я любопытный человек, вы уж извините меня, – жестикулируя, начал говорить мужчина. – Мне хотелось бы помочь вам. Возможно, вас ищут, возможно, вы что-то хотите, но мы не понимаем друг друга. Я хотел бы найти пути к взаимопониманию. Согласен, на это может уйти не один день, но все зависит от нашего стремления.

Девушка, внимательно следя за его жестами, поняла, что Илья в чем-то извиняется, что-то просит у нее, и смущенно пожала плечами: мне нечего вам дать.

– Хорошо, – заулыбался, чему-то радуясь мужчина. – Начнем? Я – Илья, – показал на себя.

Фея удивилась: они ведь уже познакомились. Или земляне забывчивы? А может он желает удостоверится что она запомнила его имя и не спутает с младшим отпрыском этой семьи?

– Ил-лия, – не стала противиться.

Мужчина кивнул, довольный как будто приз получил и указал на плоский предмет, потряс им в воздухе:

– Тетрадь.

– Тэать.

– Нэй. Тетрадь.

– Теать.

– Ну, неважно. Ручка, – выставил небольшой предмет, который девушка приняла за дозатор.

– Рушха, – старательно выговорила Эя, сообразив, что хочет Илья, и заинтересовавшись.

– Вам знаком этот предмет, правда? Идите сюда, давайте я помогу вам пересесть.

Замахал, сгоняя ее со стула, переставил его к столу. Девушка недоумевала по поводу его манипуляций, но не сопротивлялась, надеясь, что из всего этого получится что-то положительное. Села за стол, найдя его неудобным, и посмотрела на мужчину: что дальше?

Илья устроился рядом, но на приличном расстоянии, чтобы не смущать девушку и раскрыл перед ней тетрадь, снял колпачок с ручки и подал ее:

– Напишите, что-нибудь.

Фея с любопытством оглядела предметы, потрогала их, повертела, но так и не поняла назначения.

– Не умеете писать? – удивился Илья. Взял другую ручку, написал на тетрадном листе. – Фея.

И удивился еще больше, заметив искренней изумление девушки. Она будто никогда не видела, как чернила выводят буквы на бумаге.

–  Ты фокусник?– заглянула ему в глаза.

– Попробуйте и вы. Напишите что-нибудь, – положил перед ней ручку.

Эя повторно, еще более пристально осмотрела предмет, и Степной убедился, что девушка действительно не знает что это и зачем, более того, она первый раз в жизни видит ручку. С таким изумлением, неуклюжестью и любопытством, как она рассматривала ее, наверное, древние зулусы разглядывали бы пилочку для ногтей.

– А тетрадь? Тетрадь, – пододвинул к девушке бумагу и жестом показал: напиши. – Смелей.

Эя повторила жест, но ручку при этом положила. Пришлось взять ее и показать снова, но уже нам деле. Девушка долго разглядывала кончик стержня, словно разгадывала тайну вселенной, потом понюхала его, лизнула к изумлению Степного, потрогала пальцем, и… начала тыкать в лист как булавкой.

– Нет. Ней, – головой замотал.

– Нэт?

– Нет. Писать. Пи-и-и-са-ать, – показал опять.

– Пиеса, – повторила за ним Эя, старательно копируя жест, и увидела кривую на листе. И поняла, подпрыгнув от радости:

–  Вы выражаете свои мыслеобразы! Этот предмет материализатор пиктограмм! О Модраш! Вы все еще не перешли к идеограммам?!Давайте я научу вас! Это просто…

Семен побродил по дому, попытался помочь Ивану на кухне, потом проверить свою амуницию, но ничего не получалось. Мысли сами хороводили вокруг девушки, как он не гнал их, и из рук все падало.

– Иди-ка ты, старичок, – посоветовал ему Иван, когда он рассыпал гречку и пролил чайник, поставив его мимо стола.

Семен, мысленно чертыхаясь, пошел наверх, решив просто заглянуть к девушке, убедиться, что она не исчезла, что он не обидел ее, и что рана зажила. И вообще, ему нужно забрать свитер и патронташ, чтобы утром Фею не будить, не вламываться спозаранку. Собрался с силами, нацепил на лицо маску отчужденности и равнодушия и толкнул дверь.

Никого.

У мужчины сердце зашлось от мысли, что Фея ушла. Он обидел ее, и она убежала. Опять в пургу, в лес, на холод. Он рванул вниз, скатился с лестницы, сбивая с ног Петра, и вылетел во двор. Остановился, шаря взглядом в панике: куда идти, где искать? Ни следов, ни признаков. Забор наполовину замело и дальше пяти, семи метров ни черта не видать.

Болван! Идиот!

Кем бы она не была, не ему судить, и тем более не ему обрекать ее на смерть!

– Горец, ты че? – вывалился за ним во двор встревоженный Петя.

– Фея, – прошептал тот, сжимая кулаки. – Фею видел?! – крикнул парню.

– Не-а. Чего ей на морозе-то делать?

У Семена веко задергалось, а сердце хоть за валидолом беги, из груди выпрыгивает и сдавливает.

– Сем, пошли в дом.

– Ее нет в комнате.

– Так может у Елыча? Или в сортире?

Это в голову Семену не приходило. Он с сомнением глянул на парня, потоптался и пошел в дом. Сходил в гостиную, на кухню, заглянул в сортир и даже в баню – Феи не было.

Мужчина схватил куртку и шапку, снегоступы и решительно вышел из дома.

Девушка открыла замок рукава комбинезона, обнажив на глазах обескураженного Ильи тонкую гладкую руку и изумительный широкий браслет с пластинами из голубого бриллианта. Степной поперхнулся, прикинув, сколько стоит эта «безделушка» и вовсе потерял дар речи, когда девушка спокойно вытащила из паза, о котором он не подозревал, квадрат пластины, и положила перед ним, предлагая то ли забрать, то ли посмотреть. Илья покосился на нее и замотал головой, подозревая подвох.

Девушка с невинной улыбкой выставила опять браслет и повела пальчиком по другой пластине. Миг, и над столом появилось в воздухе изображение объемного иероглифа, нечто среднее меж арабской вязью и китайской писменостью. Степного парализовало. Медленно, но верно до него стал доходить смысл и суть происходящего, а так же понимание, что Фея, действительно фея. Правда, инопланетная. Переварить это было сложно, еще труднее принять, и почти невозможно понять. А девушка, словно не видела дикого от сонма накрывших его чувств, взгляда мужчины, водила по бриллианту и продолжала добивать, материализуя в воздухе предметы, причем так четко, что протяни руку и дотронешься.

У Степного произошел недетский крен сознания. Он не мигая уставился на девушку огромными глазами. Эйфия почувствовав запах страха и крайнего изумления, покосилась на мужчину и невольно отпрянула, прекратив урок. По глазам и чувственному фону Ильи как по лэктору можно было ознакомиться со словарем терминов человека разумного на пике эмоций.

Эя испугалась, сообразив, что земляне ненавидят любую другую расу людей, бояться их, и предпочитают раздавить, чем принять и понять. Взгляд мужчины был настолько диким, что девушка поняла – ее сейчас убьют, препарируют, а потом зафиксируют одним примитивным предметом на другом в виде пиктограмм, видно настолько любезных землянам, что каких либо других способов выражения мыслеобразов они не хотят знать и не будут.

Девушка сильно пожалела, что полезла в дебри ума землянина и в этом туглосе осталась. Она, осторожно, не спуская взгляда с него, расстегнула ворот комбинезона, сжала ладонью мэ-гоцо, а другой рукой подтянула к себе гуэдо, и медленно, пятясь спиной, вышла из комнаты.

Вставила пластину в паз и слетела вниз, перепрыгнув перила, начала толкать дверь и хлопать по ней рукой, надеясь выйти, успеть скрыться до того, как Илья придет в себя, и объявит братьям тайну гостьи. А те, понятно, всем составом тут же схватят ее. И вообще, может у них традиция гостей успокаивать, сначала вкусив с ними за одним столом, а потом погубив.

Дальше уже неважно.

Степной встал, слабо соображая, что делает, вышел из комнаты и на ватных ногах спустился вниз. Увидел бьющуюся в дверь склада пушнины Фею, осторожно кашлянул, и стараясь держаться от нее подальше, распахнул дверь в сенки.

– Вам… на свежий воздух надо?… Мне… тоже надо… да…

Прошел ко второй двери и, открыв ее толчком, осел на заметенном крыльце, подставляя лицо ветру и снегу.

Эя не уловив агрессии, страха и былого возмущения, исходящего от мужчины, вышла во двор за ним, остановилась в нерешительности так, что чуть тот глянь на нее или жест сделай, успеет убежать.

– Ничего… Ничего, я свыкнусь… в смысле, приму. Нормально, – начал бубнить Илья, обращаясь то ли к себе, то ли к снегу, то ли к девушке. Голос был растерянным и расстроенным, и Эйфия сочла нужным извиниться:

–  Я не знала, что для вас почти оскорбление, существо иной организации.

Получилось жалобно и робко.

Степной посмотрел на девушку: милую, ранимую, и вздохнул, покачав головой:

– А я слышал, что вы само исчадие ада… Я никому ничего не скажу, не беспокойтесь. Никому, – заверил жестом, показал на губы, словно замок на них закрыл.

Фея поняла, что мужчина решил держать открывшееся про нее при себе, и даже всхлипнула от облегчения:

– Эллимор, – прошептала, не зная как отблагодарить землянина, который столь широким жестом дает ей шанс выжить, а значит вернуться домой. Он, по сути, рискует собой, прикрывая ее, ведь узнай кто, что он не доложил о ней, ему наверняка не сдобровать.

– Да не за что, – вяло отмахнулся Степной. – Все равно не поверят, – добавил глухо, тупо глядя на кружение снежных вихрей.

–  Вы истинный брат,– присела перед ним. Распахнула комбинезон, выставила ножны. – Это священное оружие. Знак для единоверцев. Где бы мы небыли, какое бы сословие не занимали, мы помогаем друг другу. Это святой долг, это священное право. Как только я пойму как мне выбраться или связаться с отцом, я найду способ посвятить вас Модраш, выпрошу его благословление вам и лично для вас, за мужество и помощь Великому роду Лоан, будут изготовленный именные ножны и именной мэ-гоцо, как для члена семьи сегюр.

Теперь вы мой брат.

Мужчина, думая, что та решила оплатить его молчание кинжалом, отрицательно замотал головой:

– Ничего не нужно, успокойся. Все нормально, – видя беспокойство в глазах Феи, и думая, что девушка боится, мягко уверил ее. – Тебя никто не обидит. Я постараюсь тебя защитить и помочь. Главное, успокойся. Все хорошо, милая, все будет хорошо.

Бедненькая попала в беду, – вздохнул, искренне сочувствуя девочке.

Семен не нашел ни девушки, ни ее следов, ни признаков вообще какой-либо живности в округе. Метель всех приструнила, по норам да берлогам развела.

Мужчина возвращался на заимку, злой на себя, как никогда. Вывернул к ограде и споткнулся, увидев Фею, присевшую перед Степным, выставляя на показ свою грудь и ножны.

Колмогорцева вовсе от злости скрутило: ну и кто дурак?!

Он по округе рыщет, думает, обидел девушку, напугал, хам, осудил, святой блин нашелся. А она в своем стиле! Продолжает рекламировать свои достоинства, выставляет напоказ тело.

Недотрога, Бога, душу!

Клиентов ищет, а не замерзает на морозе.

Мужчина подошел и услышал: "милая, все будет хорошо".

Ах, ей плохо?!…

Понятно, – сжал челюсти до хруста: ищет к кому пристать, у кого под боком перезимовать, да чтобы с выгодой и толком. А впереди-то еще о-о-о, сколько месяцев, и не выбраться, ни тебе джипов, кадилаков, вертолетов, снегоходов. Наглухо элитная бабочка в тайге засела, до самой весны. А счастье-то женское недолговечное. К одному прилепись, он же в любой момент от винта дать может. Вот и ищет запасных, того да этого охмуряет, чтобы точно в накладе не остаться. Просчитанная. По-другому такие жить не умеют.

Шлюха!

Его заметили, когда он уже почти на ноги Степному наступил. Илья взгляд вскинул и удивился, увидев лицо Колмогорцева:

– Ты чего, Семен?

Фея выпрямилась, удивленно и растерянно поглядывая на него.

Наив валютный! – смерил ее презрительным взглядом мужчина, и так челюстью скрипнул, что девушка отпрянула, в снег рухнула с крыльца.

Плевать! – дернулся Семен и потопал в дом.

Эйфия лежала и смотрела в небо в ступоре от ужаса. Волна агрессии Семен была настолько сильной и яростной, что девушку буквально расплющило ею.

А ведь она не догадывалась, что в нем есть это дикое качество, хотя знала, что он землянин. И вот доказательство!

Они хапанги: мутирующие человекообразные хамелеоны!

Прав отец, тысячу раз прав: земляне агрессивны по генофонду, неорганизованны и дики, как стая рептилий.

"Модраш, дай мне сил пережить это испытание, лай мне сил достойно встретить опасность и саму смерть", – взмолилась девушка, постепенно уходя от этой действительности: "Прости, что не приняла первый урок с тем тэн и чуть не совершила ужасный проступок, прости, что поверила и доверилась землянину. Больше этого не случится. Я буду на стороже, я буду внимательна и сохраню себя, сохраню честь Лоан, не опозорю отца и братьев. Я выдержу".

– Жива? – склонился над ней Степной. – Ну, Сема, ну, дурак, а?!… Помочь? – протянул руку Фее… и опустил, встретившись с бездонными глазами, тоскливыми, больными – жуткими в своей молчаливой скорби.

– Да ты что, девочка? – встревожился мужчина. – Расшиблась? Болит, что-нибудь?

Фея даже не моргнула, продолжала смотреть на него, а будто сквозь него, и была здесь, а словно уже и не было.

Илья не знал, что делать и беспомощно оглядывал ее, прикидывая, что она могла повредить при падении: голову, позвоночник, ноги. Хотел прощупать, но не решился

– Ну, вы, блин, двери бы хоть закрывали! – возмутился, выглянувший во двор Иван. – В дом идите: "кушать готово, идите жрать, пожалуйста".

– Иван, зови Елыча, бегом, – глухо попросил Степной, прикидывая, что если девушка не шевелиться и побелела вся, прямо в тон снега сделалась на котором лежит, значит, позвоночник сломала и внутреннее кровотечение заработала.

Иван нахмурился, глядя на недвижимо лежащую в снегу Фею и встревоженного Илью. Подошел, склонившись над лицом, посмотрел как ложатся снежинки на огромные, во всю радужку, зрачки, и тают. Поводил ладонью перед стеклянными глазами девушки и не получив в ответ даже взмаха ресницы, уставился на Степного:

– Она того, похоже… мертвая, – выдохнул сам себе не веря и не понимая, как это могло случиться.

Степной осел в снег: что о нас должны думать те, кто более развит умом, но хрупок организмом?

– Кто мы, люди?

Иван пошел, потом побежал. Влетел в дом, сшибая идущего в кухню Семена, и заорал Петру, что спускался со второго этажа:

– Елыча зови!

Семен притормозил, Петр опешил:

– Зачем? – спросили в унисон.

– С Феей худо! То ли позвоночник сломала, то ли вовсе представилась. Бегом, паря!

Петр сиганул вверх. Перепрыгивая ступени, Семен, оттолкнув Ивана, выбежал во двор. Затормозил, мгновенно промерзнув до костей, но не от холода, от вида лежащей девушки. Рухнул на колени рядом с ней, понимая, что убил. Он. Сам. А ведь чуть задел. А ведь не хотел. Взревновал, разозлился, но разве мыслил вред ей причинить?

– Что ж ты натворил-то, Сема? – глухо спросил Илья.

Мужчину скрутило от боли. Он застонал, склоняясь над убитой.

Фея, вернувшись в тело, сонно моргнула, снимая пелену с глаз и возвращая им зрение, и первое кого увидела – Семена.

– Нэй! – рванула в сторону, лишь бы не видеть, не слышать, не знать, вновь не осязать его ярость, не чувствовать боль, не в теле, а вне его, но такую, что лучше бы отцовскому палачу отдаться, чем еще раз через нее пройти.

Девушка рвалась вон, но тело еще слабо слушалось, и получилось лишь отползти, забиться в снег, в угол дома и молить, чтобы землянин больше никогда не приблизился к ней.

– Мама моя, – непроизвольно вырвалось у Ильи, когда он увидел, как оживший труп маневрирует по сугробу.

Семен же, увидев, как дрогнули ресницы девушки, дрогнул сам, и попытался обнять ее, но Фею рванула ужом прочь с любимым "нэй" на устах.

– Я рехнусь, – качнул головой, не зная радоваться ему или не мучиться, пойти да застрелится, смотрел на Фею, и видел ужас в ее глазах, обвинение и мольбу.

Тут на улицу вылетел весь состав промысловиков.

– Чего у вас? – деловито спросил Елыч, оглядев местность и не найдя трупа.

– Это у кого первоапрельские шутки первого декабря? – уперев в бока кулаки спросил Виктор.

– Вот, – ткнул в Ивана Петр.

– Она не шевелилась, лежала трупом! Вот Илью спросите! – заявил тот.

Фея смотрела на семейство землян, и вяло пыталась подняться, чувствуя себя больной и разбитой. Она понимала – началось истощение. Отсутствие энергетического и пищевого допинга и обилие стрессов начали процесс распада. Организм начал бунтовать и выдавать сбои.

Семен, видя, что Фее совсем плохо, позвал врача:

– Елыч, помоги ей!

Тот подошел, присел, заглядывая ей в глаза. Хотел пульс пощупать, да по лицу схлопотать не захотел. Пощелкал пальцами, привлекая внимание девушки, но та бестолково отмахивалась и, судя по взгляду, ничего не понимала.

– Ну, крантикус прострацикус, – выдал равнодушно. – На кой ты ее в дом притащил, Горец? Девчонка-то хилая, не сегодня – завтра к пращурам отправится. Зрачки, глянь. Мозговые процессы уже пошли. Считай труп. Блин, Горец, ну, не было печали, тебя кой-то леший в тайгу понес.

– Она выживет! – посерел Комогорцев, напуганный словами мужчины.

– Да не выходить нам ее. У меня ни аппаратуры, ни лекарств нужных нет.

– А какие надо?

– Леший знает, – пожал плечами Елыч. – Она вообще ненормальная какая-то…

– Никаких лекарств не надо, сами как-нибудь, травками отпоим, – заявил Илья, опасаясь, что на инопланетный организм местные эскулапы плохо подействуют, да еще обнаружат какую аномалию, спецорганам стукнут. Те заберут девчонку, исследовать начнут и замучают. Итак со здоровьем у нее ахово, как бы не добавить от незнания.

Семен с надеждой и благодарностью глянул на Степного.

– И то верно, дед Иван и не таких хворых вытягивал, – бросил как лозунг Самарин. Иван фыркнул:

– Ты-то откуда, что знаешь?

– Мне Горец говорил!

– Говорил, – передразнил его Виктор. – Молчал бы, щеня, и не пищал. Короче, мужики, берем Фею на поруки. До весны все равно отсюда не дернуться… и лучше живую девку иметь, чем снежную.

Иван молча сграбастал его и в дом пихнул. Дверь захлопнулась, послышалась возня и переругивание. Илья пошел разнимать мужиков, а Семен подхватил девушку на руки, не обращая внимания на ее сопротивление, прижал к себе крепко:

– Выхожу.

Бросил, как клятву дал, и в дом пошел.