Текст книги "Фея Лоан (СИ)"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)

Эйфия в растерянности что не может решить загадку присела на ложе, хмуро покосившись на ворсистый, грубый покров темного цвета, на подушку лежащую в сторону окна, а не выхода, как энергетически бы было разумнее – кто может спать на таком ложе? Какие ужасы на нем должны сниться?

Подумала и осторожно прилегла. Жуть конечно, но выбора нет, а она слишком устала, нужно восстановится.

И не заметила, как заснула.

Мужчина принес ужин, но увидел, что кушать некому – девушка спала. Малышка настолько утомилась, что не воспользовалась подушкой и одеялом, не разделась.

Семен поставил пищу на тумбочку и присел на корточки рядом с девушкой, невольно залюбовавшись ее безмятежным лицом, густой волной волос, струящихся до пола. Ладонь потянулась к локонам, погладила их, ощутив прохладу и нежность шелка. И показалось ему в тот момент, что именно ее он ждал, именно ее искал, и что они уже повенчаны, хоть еще сами о том не знают.

Волчица и пурга связали их, и что из этого выйдет лишь им и известно.

Семен взял второе одеяло из шкафа, накрыл девушку и вышел, прикрыв двери. Он расположился у Петра в комнате за стеной.

Самарин, взволнованный произошедшими событиями, улетевший мыслями в привычный ему мир иллюзии, размечтался поговорить, но Колмогорцев, устроив себе ложе на полу, повернулся к стене и сделал вид, что спит. А сам смотрел в темноту и видел подарок пурги и волчицы.

Глава 17

Эйфии снился кошмар: Рэйсли совершал сэн-сэш из-за позора дочери, что мало оказалась неблагодарной, так еще и трусишкой.

– Нет, папа, пожалуйста, нет, – умоляла его Эя.

Нэ-э-эй!! – разнеслось по дому.

Мужчин за стенкой подкинуло. Семен вскочил, и на ходу натянув спортивные брюки, ворвался в свою комнату, уверенный, что случилось что-то из ряда вон. Включил свет и увидел девушку, что сидела на постели, с ужасом таращась перед собой.

– Сон плохой приснился, – сообразив, сообщил сунувшему нос в помещение парню. – Иди спи, без тебя разберемся, – отправил его восвояси. А сам подошел к тумбочке и, взяв пусть холодный, но чай с мятой, подал девушке:

– Попей, полегчает. Меня мать научила: как кошмар снится, иду на кухню, что-нибудь пью и все забывается.

Фея с удовольствием выпила душистый чай, щурясь на странный предмет, свисающий с потолка. Неужели этосветильник?

–  Убери этот светильник, пожалуйста. Он ужасно яркий,– попросила, показав на него.

– Лампа? Неприятно? – понял по жесту. – А в темноте не испугаешься?

–  Пожалуйста, – почти взмолилась, прикрыв ладонью глаза. – Как можно использовать такой яркий светильник? Вы портите себе зрение.

– Хорошо, хорошо, сейчас выключу, успокойся.

Свет погас.

– Лучше? – спросил Семен, ища повод остаться и понимая, что нужно уходить. Эйфия смотрела на него и отчего-то чувствовала расположение, нечто сродное тому ощущению, что вызывал у нее Констант.

Брат. Его она тоже подвела.

Голова девушки склонилась под гнетом вины.

– Что случилось? – подошел к ней Семен, присел на корточки рядом. – Боишься, опять что-нибудь приснится?

Эя глянула на него:

–  У тебя красивые глаза и голос, землянин… Мне хочется вернуть прошлое и выучить ваш язык. И много еще что переделать. Ты такой сильный, большой. Ты ростом с моего отца… Странно, что я с тобой разговариваю, ведь ты ничего не понимаешь… А мне все равно хочется поговорить.

Семен ничего не понимал, но слушал внимательно и не мешал девушке, пытаясь вставить свое. Он молчал и слушал, смотрел на нее, и Эйфии казалось – понимает.

А ему было все равно, чтоона говорит, главное говорит.

–  Мне нужно покаяться, но у вас нет къетов, и о Модраш вы не слышали… Я очень виновата и мне нет прощения. Отец нашел мне прекрасного жениха, а я отвергла его, оскорбив и того и другого. Выставила на посмешище и пошла по гиблой тропе. В тупик. Знаешь почему?– Эя встала, начала бродить по комнате, размышляя вслух, а Семен сел на постель и не отрываясь смотрел на девушку, забыв и о сне и о себе. Он чувствовал – ее что-то мучает, и жалел, что не может помочь, потому что меж ними языковой барьер, и чтобы его преодолеть нужно время. – Нужно признать я – трус. Это было ясно давно, но боялась признать в себе этот порок. Трусость – позор для сейти, позор для династии Лоан, для флэтонца. Но теперь я понимаю, в чем неправа. Я думала, что бегу от Ван-Джук, от гнева отца, а бежала от правды… Я хочу домой. Я боялась не замужества, я боялась разлуки с домом, с родными. Мне было страшно оказаться одной в незнакомом месте, в кругу незнакомых людей. А замужество – это отъезд!… Мне нужно было поговорить с отцом, признаться ему в своих страхах. Нет, все, я так и сделаю, я найду выход, придумаю, как связаться с ним, с мамой. Признаю свою вину. Лишь бы вернуться. Мне все равно на наказание. Я больше не стану бояться. В моей семье нет трусов.

Эйфия села рядом с мужчиной:

– Ты похож на моего брата, правда, он еще совсем мальчик. Я… дурно обошлась с ним. Из-за меня он пострадает, а так не должно быть, правда?

Семен услышал вопросительные нотки и кивнул на всякий случай.

Девушка внимательно посмотрела на него:

–  Ты странный. Ты как мама, совсем не похож на землянина. Я тебя не боюсь, хотя должна бы. Представь мой ужас, когда я узнала, что попала на Землю? У меня были земные тэн и все агрессивные, злые, непримиримые. Дикари. И-цы не защищенное и все-таки они его не отдают, вернее, отдают так, будто в лицо плюют!… А у тебя очень привлекательное и-цы, теплое и пушистое,– голос девушки утратил нотки тревоги и волнения, стал спокойным и нежным. Волнительным. И как искушение, испытание – ее пальцы потянулись к губам Семена. Мужчина замер боясь пошевелиться, только губы дрогнули, почувствовав легкое прикосновение нежной кожи. – Я все время хотела знать: почему вы выставляете свою энергию, фактически предлагаете ее всем нуждающимся, но при этом очень злитесь, если ее трогают? Логичнее было бы тогда не показывать ее или защищать. Иногда мне кажется, вы не умеете ей правильно распоряжаться, и не хотите учиться. Но тогда зачем она вам, и в чем смысл вашей ненависти к нам, тем, кому она нужна, кто знает ей цену? Скажи? -почти легла ему на грудь, заглядывая в глаза.

Семен только протянул к ней руку, думая, что она хочет еще раз поцеловаться, как девушка отпрянула:

– Нэй! – в голосе было возмущение и испуг.

– Нэй? – нахмурился уже зная, что означает это слово. – Нэй поцелуй? – провел по своим губам.

– Нэй, – улыбнулась: глупенький. – Мне нравится твое и-цы, оно очень заманчиво. Но я не могу его взять – тебе будет плохо, и потом ты тут же начнешь ненавидеть меня, как и другие.

Семен решил разобраться, сообразив по тону и улыбке, что против поцелуев девушка ничего не имеет. Тогда в чем дело?

– Нэй? – протянул к ней руку, желая дотронуться, и она опять отпрянула, а глаза вспыхнули от испуга:

– Нэй!

– Не понял. Целовать можно, дотрагиваться нельзя? Что за чудачество?

–  Нельзя дотрагиваться до незамужней женщины, это бесчестит ее. Неужели неясно? Неужели у вас иные традиции? Почему вы всегда стремитесь к тактильному контакту? Ведь это перенос энергетики, перенос своих частиц на другого, получение чужих себе. Это энергообмен и объединение. Соитие психоэнергетики. Память об этом остается на долгие годы. О какой же чистоте может идти речь при заключении союза, если невеста уже раздала свою энергетику, и вобрала в себя чужую? Разве вы этого не понимаете? Тем более я сейти. Принцесса! -выставила ему на показ ножны с кинжалом, висящие на груди . – Я пример остальным. Моя репутация должна быть безупречной. Я не могу подвести свою семью, опозорив связью с чужаком. Только тот, кто будет моим мужем будет иметь право прикасаться ко мне.

Семен перевел ее речь как предостережение: убью этим кинжалом того, кто ко мне прикоснется. И озадачился еще больше.

– Не понял смысла, но дело твое, конечно. У меня есть предложение: чтобы наше общение не напоминало игру в глухой телефон, давай попытаемся объяснятся доступно для каждого. Тогда будет меньше недоразумений. Для начала предлагаю познакомится. Меня зовут: Семен, – указал на себя. – Се-мен, – и указал на девушку, вопросительно выгнув бровь.

– Сэмэн? – что это значит?

Мужчина кивнул, приложив ладонь к своей груди:

– Семен, – и сделал предлагающий жест, выжидательно глядя на девушку. И Эйфия поняла, о чем он. Заулыбалась:

– Сэмэн! – указала на него.

– Се– мен, – Колмогорцев отвесил согласный поклон, немного дурашливый, но так и ситуация надо сказать, дурацкая.

– Семэн, – скопировала его поклон девушка и, указав на себя, сообщила, – Фея.

У Семена улыбка застыла:

– Фея? – прошептал. А ведь, правда – фея. Эти волосы, глаза, губы, голос, что тает в воздухе как эхо в горах, аромат странных, дурманящих духов. – Фея, – протянул, смиряясь с тем, что его реальность посетила сказка. И больше не было вопросов, и не вызывало удивления и любопытства странное отношение к поцелуям и прикосновением, распределение: за одно убью, а другое пожалуйста.

Только до отчаянья грустно стало: феи – дети другого мира и простым смертным путь туда заказан. А сказки? Пора их слишком коротка.

– Ты мне… понравилась, – признался, пока Фея не понимает его слов, пока еще здесь, рядом. Пока еще есть сказка.

Девушка услышала грусть в его голосе и подумала, что Семену не понравилось ее имя.

– Эйфия, – поправила. И только потом удивилась себе: какая ей разница, что нравится, а что нет этому землянину.

– Эй, Фея? Это как?

–  Эйфия. Мое имя. Эйфия Лоан, сейти. А сокращенное Фея. Эя. Мама Фея зовет, и братья иногда, а отец не любит это имя, считает его земным.

– Я понял, что феи делятся на какие-то расы или категории. Предлагаю пока остановиться на всем понятном имени. Фея.

– Фея, – махнула ладонью девушка: что мучится объясняя?

– На сегодня ликбез окончим. Спи, Волшебница. Утро уж.

Глава 18

Эя осторожно выглянула в проем камеры: ряд однотипных узоров в виде самых примитивных геометрических фигур слева, что-то отдаленно напоминающее окно и ограда перил от него по прямой, угол поворота, опять прямо до спуска вниз. И все из дерева. Да земляне просто варвары! Сколько же они погубили деревьев, чтобы создать подобное убожество?

Девушка перегнулась через перила, чтобы посмотреть вниз. Слева, вглубь уходит просторная комната, справа проем – вход в другое помещение, прямо двери и под перилами тоже.

Один землянин прошел, второй и все в одну комнату. Может они братья? Это шигон одной большой семьи? Что же они не могли свой родовой туглос разделить на сектора, чтобы не мешаться, не запинаться друг о друга, не надоедать, а встречаться в гостиной или столовой?

– Привет! – раздалось над ухом. Эйфия покосилась на землянина: этот, наверное, самый младший. Судя по возрасту не старше Вейфила. Но до чего безвкусен и неаккуратен – повесил себе на плечо какую-то ворсистую тряпку абсолютно диссонирующую по цвету с мешковатой рубахой, широкими до вульгарности брюками, и думает, украсил убогую одежду, которой больше слово "тряпье" подходит.

Эя опять вниз уставилась, теша любопытство и пытаясь понять: чей это, все-таки, туглос? И отчего настолько неудобен, неуютен, мал и забит проживающими?

Мужчины на завтрак подтягивались.

Семен проспал. В коридор вышел, а девушка уже у перил стоит вниз поглядывает на суету и Петька рядом. Как без него-то.

Колмогорцев глянул вскользь на них, в сортир потопал. Лезть он не станет, посмотрит, что к чему, понаблюдает. Сам для себя еще не решил что за фея: то ли обманка, то ли он дурак. Не складывалось, что-то в голове на счет нее, конфликтовало.

Обратно пошел, а рядом с ней уже и Витек куралесит.

– С тебя должок за ухо, – улыбнулся.

– Отстань ты с ухом, – пробурчал Петя, обиженный, что его в сторону оттерли.

– Иди, Самара-городок, молочка похлебай, – посоветовал ему Пахомов, бросив через плечо, и на девушку опять уставился. – Я не сержусь. До свадьбы заживет, – подмигнул. – Клинок-то не от прабабушки достался? Ничего она его самоцветами украсила, – потянул руку к груди, желая ножны взять и лучше рассмотреть. Фея отпрянула, накрыла их ладонью и… расстегнула комбинезон чуть не до живота, без стеснения открывая взору мужчин полушария груди, неслабый сапфир на цепочке, висящий меж ними.

Что Петра – Семена в жар кинуло. А девушка спокойно ножны спрятала, застегнулась, и стоит как ни в чем не бывало, на обалдевших мужчин смотрит, глаза наивные, наивные.

– Впечатлен, – крякнул, придя в себя Витек. Семен не выдержал, подошел, Петра, что так и стоял рот разинув, к лестнице пихнул: ты-то куда, ребятенок? Парень сопротивляться как забыл, скатился со ступеней взад пятки, во все глаза на девушку глядя, а та Семену улыбалась.

– Смотрю, ночью сладили? – покосился на него Витька.

– Иностранка она, в смысле иностранная подданная.

– В смысле – за валюту.

– В смысле – неприкосновенна.

– Ну, я и смотрю, – прищурился на нее мужчина. – Недотрога… в пятом поколении. Сколько берет? Золотишко, мех пойдет? Не спрашивал? Сам чем платил? – начал выпытывать деловито у Колмогорцева.

Семен уставился на него в раздумьях: в лоб дать? А с другой стороны: за что? У самого-то такая же мыслишка мелькнула: волшебница, девочка, да в другом смысле. Наив в глазах, игра в недотрогу, а целует не каждой профиссионалке так суметь, и манеры – без комплексов.

– Ты полегче, – выдавил на всякий случай.

– Понял, подожду. Слушай, Сем, она как, совсем по-русски ни бельмеса или мал-мал соображает?

– Тебе зачем?

– Договариваться-то как?

– Вот у нее и спроси, – замкнулся мужчина, отвернулся и сделал вид, что вниз смотрит, на устраивающихся за столом мужиков, а у самого зубы от злости свело.

– Э-э-э, – начал блеять Виктор, попытался под руку девушку взять. Та отпрянула, насторожилась и ладонь на грудь, где под тканью ножны висят, положила. Пахомин поморщился: намек прозрачен. Нарываться – неохота, но и отступать – тоже. Лялька-то, закачаешся. После ее рекламной акции отсутствия женского белья и идеальных пропорций груди, до сих пор во рту сухо.

– Однако, подожду, – протянул и на Семена посмотрел вопросительно. – Поди и без трусиков, да?

Колмогорцев головой качнул, на перила руки сложил: хорошо у Витьки с математикой – сложил уже отсутствие одной тряпочки с отсутствием другой. Так Фея сама виновата: кому, что и зачем показывала? Тем более если уж такая недотрога, то вовсе бы не отсвечивала, по углам жалась. Иностранка – не иностранка, ум-то есть у девушки? Понимает, куда попала? Семь мужиков закрытые на полгода снегом и тайгой от любых соблазнов. Вокруг на сотни и сотни километров никого кроме их добычи – пушного зверя – нет. Тут через месяц дуреть начинаешь, особенно в такую погоду как сейчас, когда носа из дома не высунешь. А они второй месяц уже промышляют.

– Ладно, не лезу. Это я так, к интересу. Завтракать-то пошли?

– Иди. Я сейчас, – буркнул.

– А-а… ну, – и пошел. – Фенечку прихвати, – подмигнул, покосившись на девушку.

– Ее Фея зовут.

– Как? – не поверил Витек, даже остановился пытливо на мужчину глянув: сам, что ли назвал? И хохотнул. – Подходяще. "Фея", – головой качнул: ну, ты, фантазер, Сема.

И вниз потопал с хитрой улыбкой.

– Виктор, – хмуро указал в его сторону Колмогорцев девушке.

– Иктор? – подошла.

– В. Виктор.

– В-иктор.

Да, хоть вектор, – поморщился мужчина. Настроение было ни к черту. Постоял, тучи на душе разгоняя, и кивнул Фее:

– Завтракать пошли.

Эйфия не понимала, отчего Семен сегодня мрачный такой, недовольный и даже злой. И решила, что из-за Виктора, того настораживающего мужчины, что ей гадко улыбался. И даже пожалела Семена понимая, какого ему в одном доме с таким братом жить. Примерно как ей с Мариной на одной половине.

–  Надо тебе отвлечься, напряжение снять. Еще лучше, поговорить с отцом, чтобы он разделил туглос на сектора и поселил каждого из вас отдельно. Вы уже взрослые, у каждого свои привычки, свои желания. Родственные же отношения и привязанность крови от разделения не пострадают, поверь,– поведала. Тот хмуро глянул на нее, приостановившись на ступенях:

– Чего?

–  А может у вас традиция такая вместе на одной территории мучится? Тогда остается снимать заработанные стрессы. Лучший способ, переключить внимание на то, что тебя радует. Очень полезно в такие минуты общение с независимым и энергетически полноценным существом. Был бы Хакано… Давай я схожу и поищу его?– обрадовалась, что нашла выход из положения и может быть полезна. – Я сейчас, – заверила. Легко слетела со ступеней и направилась к дверям, уверенная, что это выход. Но двери не открывались и панели сенсоров не имели, хоть она внимательно оглядела стену рядом с ними и слева и справа и саму поверхность прощупала.

– Ты что хочешь? – сильнее нахмурился Семен, не понимая, что девушке на складе пушнины надо. – Закрыто, – предупредил, с подозрением глядя, как та за ручку дверь толкает, но не от себя, а словно в купе находится – в сторону.

–  Хакано. Он где-то недалеко. Такой небольшой, пушистый озорник, – показала, очертя ладонями неслабый овал. – Он сын лауга и айху. Горд как первый и хитер как вторая. Вы понравитесь друг другу. Пообщаетесь, и плохое настроение пройдет. Еще хорошо почаще гулять. У вас большой парк. Я в него забрела, да? Поэтому вы меня нашли и сюда привели? Благодарю, что поняли – я не специально нарушила границы ваших владений.

– Не понимаю, – качнул головой.

– Хакано. Ха-ка-но! – показала опять.

Семен вздохнул:

– Хакана? Не видел, не знаю. Завтракать пошли, – бросил неласково, не имея желания ребусы разгадывать. И пошел на кухню.

Эя, огорченная его тоном, сникла. Наверное, она что-то делает не так.

– Пошли, – махнул ей Семен рукой, обернувшись и увидев, что та застыла. И шагнул на кухню. – Всем доброе утро, – бросил товарищам. Кто кивнул, кто буркнул в ответ: доброе.

– Где амазонку потерял? – с хитринкой во взгляде глянув на него, спросил Иван.

– Идет, – буркнул Семен, пристраиваясь у казана с тушеной картошкой. Наложил в две миски. Петр шею вытянул, девушку высматривая, замахал призывно рукой.

Эйфия робко заглянула в проем и застыла на пороге с удивлением разглядывая помещение, обстановку и с некоторым испугом, мужчин, что поглощали пищу.

Вот и все члены этого рода. Вон отец – седовласый морщинистый старик. Ему с виду не меньше четырехсот лет – долгожитель. Остальные – дети видно и сугубо мужского пола. Богатый наследниками землянин. Интересно, неужели ни одной дочери нет? Или замуж уже вышли?

– Сюда садись! – похлопал по свободному табурету рядом с собой Петр.

Сейти непонимающе посмотрела на того самого землянина, что приняла сначала за зверочеловека, на место, куда он указывает.

–  Вы здесь кушаете? Это столовая? Но вас же много, а стол маленький – неудобно,– растерялась.

– Проходи, проходи, – подскочил к ней, желая взять за руку и усадить рядом, пока Семен занят и не посадил с собой.

Эя отпрянула, испугавшись, что он дотронется до нее.

– Чего ты? – не понял парень. Семен, отметив, что Фея действительно не дает к себе прикоснуться без разницы кому, хоть мужчине, хоть пацану, немного успокоился. Без слов схватил парня за шиворот и пихнул на место, а девушке кивнул на табурет, и водрузил на стол дымящуюся тарелку.

У сейти глаза округлились – мужчины трапезничают с посторонними женщинами за одним столом? Ничего себе нравы.

Эйфия с ужасом покосилась на дым, убогую посудину и то жуткое, что в ней. Робко прошла в помещение, стараясь ни на кого не смотреть, и с некоторой опаской оглядев сиденье, села, где изначально предлагал ей устроиться тот землянин с мехом на лице, пренебрегая приготовленным ей варевом Семена.

Мужчина и это сглотнул: хочет рядом с Петькой сидеть, пусть сидит. В другую тарелку картошку наложил, хлопнул перед ней и сел напротив, за первой тарелкой. Петя с приветливой улыбкой девушке ложку подал.

Эя в растерянности смотрела на то, что при всем такте угощеньем назвать не могла, и которого все же не избежала, и не знала, что делать. По большинству традиций любой планеты, предложенная пища – оказанная честь и знак единения, признания в доме и роде где ее вкушал. Пренебрегать ею – пренебрегать хозяином, его кровью – семьей. Тот с кем вкушал с одного стола – друг и брат, конфликтовать с ним уже нельзя. Это было бы ей на руку, это было бы уверением ей, что она в безопасности, потому что стала членом семьи, частью этого дома и рода. Но как есть горячее?! Да еще с запахом явной трупной органики?!

Отказать – оскорбить землян, намекнуть, что она недруг и возможен конфликт, лишиться так нужной ей в их кругу безопасности.

Вкусить – умереть.

– Эй? – помахал перед ее носом ложкой Петр, видя, что девушка с несчастным лицом пялится в прострации на тушеную картошку. – Возьми, – сунул в пищу ложку.

Семен заметив странный взгляд девушки, перестал жевать, пытаясь сообразить, что не так.

–  Я благодарю за оказанную честь, но… не могу принять это угощение,– с трудом подбирая слова, и внутренне холодея в предчувствии последствий своего поступка, решилась огласить свое решение Эйфия. Она попыталась донести до каждого сидящего за столом свое извинение, но взгляд не задерживался на лицах и прятался.

– Не нравится? – спросил Иван.

Эя побелела, испугавшись тона и взгляда мужчины.

Семен скрипнул зубами: все-таки ее удивительная способность мгновенно белеть, так что кожа прозрачной становиться, выводила его из себя и рождала желание то ли завыть, то ли собой девушку прикрыть.

– Можа сервировка не та, – глубокомысленно изрек Прохорыч, радуясь, что ввернул новое слово, почерпнутое им из книги, что у Елыча полная комната.

Эйфия поняла, что отец семейства недоволен и настаивает вкусить приготовленное.

Семен молча встал, достал вилку и пожил рядом с тарелкой Феи.

– Нэй. Пожалуйста,– взмолилась она, уставилась на него так, словно он ей нож для харакири положил, и теперь у нее нет выбора, как только при всех ритуально зарезаться. И столько было печали в ее глазах, паники и отчаянья, что Семен замер, чувствуя как сердце от жалости сжало, и в пору было погладить девушку, успокаивая и, прощения попросить, за то, что с каких-то радостей решил за ней поухаживать.

Мужчины дружно уставились на девушку. Эя сжалась, думая, что в лучшем случае ее сейчас погонят за пренебрежение к оказанному благорасположению.

– Что не так? – тихо и очень мягко, чтобы вовсе не довести по незнанию девушку до вчерашнего исступления, спросил Семен.

Эя покосилась на него, потом на мужчину сидящего рядом с ней. Пушистый, чуть рыжеватый мех на его лице укрывал широкие скулы, подбородок, удлиняя и округляя его, делая лицо приятным, благодушным. Голубые глаза смотрели спокойно и внимательно, и располагали к себе, но покатые, огромные плечи и ручища, тревожили силой и мощью. Странно, он совсем не походил на своего отца.

– Илья, по-моему, она тебя боится, – заметил Иван.

– Серьезно? – широко и открыто улыбнулся Фее мужчина. Та смутилась и чуть отклонилась в сторону. – А, по-моему, она нас всех боится.

– Обвыкнется, – меж кусочком хлеба и ложкой картошки, бросил Иван Прохорович.

– Семен, она какой национальности? Может, у них это есть не принято? – кивнул на пищу Илья.

Дельная мысль, – задумался мужчина. А Степной взял тарелку с хлебом и протянул девушке:

– Сейчас проверим.

Эйфия дичась глянула на мужчину: вроде не агрессивен, потом на ломтики желтоватого продукта: заманчив. Запах аппетитный, злаковый, энергетически приятный. Если взять его и съесть вместо горячего ужасного варева, земляне, наверное, не станут возражать и не воспримут как оскорбление ее предыдущий отказ. Ситуация нормализуется.

–  Благодарю,– взяла кусочек, поспешила откусить, показывая всем, что она не пренебрегает их гостеприимством, не желает конфликтов.

Семен успокоился, сел на место, продолжил завтракать. Степной же развернулся к девушке, заинтересовавшись.

– Эллимор – спасибо?

Эя улыбнулась ему уже не смущаясь: предложенное яство было вкусным и питательным, и повторила, подумав, что великан желает, чтобы она поблагодарила его еще раз:

– Эллимор.

Мужчина принялся задумчиво разглядывать девушку. Потом ткнул себя в грудь:

– Илья.

– Илла?

– И-ль-я.

– Ил-лия.

Какое замечательное, теплое имя, – улыбнулась мужчине Эйфия.

–  У вас прекрасное имя. Оно вам идет. Моего дядю зовут почти так же – Иллан. И он такой же спокойный и внимательный. Вы старший сын своего почтенного отца? Главный наследник семейства?

– Угу?

Улыбнулся и Степной.

Лучики у глаз придавали взгляду мужчины безобидности и располагали Эйфию все больше. Она даже осмелилась задать вопрос и показать на густой жесткий ворс, удовлетворив свое любопытство:

–  Отчего на вашем лице растет мех? Это знак главенства? Старшинства, сана и сословия?

– Борода, – кивнул Степной, огладив ее ладонью.

– Поро?…

– Борода.

– Пората.

Мужчина рассмеялся, махнув рукой:

– Неважно. Вернемся к началу: Илья. А вас, юная леди?

– Ее зовут Фея, – вставил Семен, продолжая кушать.

– Фея, – кивнула Эйфия, подтверждая.

Витек усмехнулся. Иван хитро прищурился. Петр гордо расправил плечи, с превосходством оглядев товарищей: ну, я что говорил?

Степной спрятал улыбку в усы.

– Ладно… Фея. Кушай, – пододвинул ей тарелку с хлебом, а картошку отодвинул. – Потом поговорим? Очень язык твой занятен.

– Сдался он тебе, – бросил Виктор.

– А не скажи. Португальский чуть-чуть знаю, английский, французский немного, польский, украинский, венгерский – знаком. А ее ни на что не похож. Красиво-то как – элимор. Спасибо. А звучит как название страны, причем, сказочной, родины эльфов и…фей.

– Мужики, она, наверное, на метеорите прилетела! – выдал версию Петр. Виктор засмеялся:

– Как на ядре!

– И фамилия ее Мюнхаузен, – добавил Иван, с насмешкой глянув на парня. Прохорыч вздохнул:

– Что ж у тя в голове, паря? – пошел за чаем.

– А чего? – вытаращил тот глаза. – Сами подумайте…

– Ешь! – осек его Семен и взглядом придавил. А Иван Прохорович миску всучил:

– Иди Елычу отнеси. Опять, поди ж ты, строчит заумь свою, "Толстой".

Самарин обиделся, но старику перечить не стал. Поплелся с завтраком к доктору.

– Не, Семен, ты, кстати, так и не рассказал, где снегурочку эту выкопал? – спросил Степной.

– Нечего рассказывать, – пошел за чаем мужчина.

Эйфия больше не чувствуя себя отверженной и жертвой, жевала выданный ей завтрак и во все глаза смотрела на землян, пытаясь определить о чем они говорят, запомнить слова, а еще понять суть и характер каждого. Хоть и братья, а сразу видно, что у каждого свой нрав, свои привычки и пристрастия.

Возможно, вернувшись, домой она составит свою лекцию по земной цивилизации, чтобы те, кто столкнуться с этими представителями галактики, не попадали в такое положение как она, знали, что их ждет, что можно, а что нельзя на Земле. Конечно, папа будет недоволен – сейти описывающая тэн, с самым низким уровнем эволюции! Недостойное дочери Великого Лоан занятие. Но ведь рано или поздно земная цивилизация достигнет общего уровня и нужно подготовиться к этому. И потом, раз уж она здесь и принята землянами как своя, нужно воспользоваться шансом и заняться исследованием.

– Ты не темни, Горец, колись давай, – пристал и Виктор.

– Серьезно, Семен, как ты ее нашел? – спросил Иван.

– Интуиция. Серая.

– Это как?

– Волчица вывела.

– Брешешь, – не поверил Виктор.

– Я тебе не собака брехать, – огрызнулся Колмогорцев, поставил перед девушкой кружку с чаем и положил коробку с рафинадом.

– Семен, сядь да расскажи нормально, – попросил его Илья. Степного, мужчину степенного, вдумчивого, правильного, Колмогорцев уважал, потому отнекиваться не стал, сел с кружкой на свое место и поведал вкратце:

– Вышел за дровами, а во дворе волчица. Стоит, смотрит, словно зовет. Пошел. Привела к Фее. Отвела обратно. Все.

– Великий оратор закончил свое выступление, – усмехнулся Иван и получил кружку с чаем. – Спасибо, дядя Ваня.

Прохорыч кивнул.

– Семен, заблудиться не боялся, или что на стаю выведет? Странным, что она тебя зовет, не показалось?

– Нет, – буркнул, кинув два кусочка рафинада в чай.

Эйфия взгляда с него не спускала. Нравилось ей как он сидит, стоит, как ходит, говорит. Нравились глаза и губы, темно-русые волосы, крепкие сильные руки, широкие плечи. Даже угрюмость, диковатость взгляда – нравилось. А отчего – не понять.

Наверное, дело в очаровании его и-цы, – решила и, встретившись с взглядом мужчины, приветливо улыбнулась. Тот смущенно отвернулся.

Илья перевел взгляд с Феи на Семена, с Семена на Фею и усмехнулся в усы, спрятав лукавый блеск глаз в своей тарелке.

Эйфия взялась за кружку, радуясь, что может выпить горячего фэй и подкрепиться. Но она понятия не имела, что горяча и посуда, в которую он налит. Вскрикнула от пронзившей ее боли в ладони, задохнулась. Скрючилась, зажав руку у запястья, в надежде, что боль пройдет.

– Поранилась? – удивился Илья, хотел посмотреть рану, но только руку протянул, девушка в сторону шарахнулась, как от прокаженного:

– Нэй!!

– Не трогай ее! – вскочил Семен, рванул к девушке, встревоженный ее видом.

– Да все, все,– отпрянул Степной, не понимая, что происходит и, что он сделал такого, чтобы настолько сильно напугать Фею. Девушку уже колотило, а лицо искажала гримаса боли.

Семен присел перед ней, жестом прося:

– Покажи.

Эя невольно всхлипнув, с трудом повернулась к нему, показала красную, с вздувшимися от ожога пузырями ладонь.

– Не понял, – протянул привставший, чтобы лучше увидеть, что случилось Виктор. Остальные нахмурились, согласные с ним.

Семен оглядел ладонь девушки, покосился на железную кружку и, сообразив, что к чему, расстроено вздохнул: это же надо иметь такую нежную кожу? Прикоснулась к горячему железу и привет – ожег готов.

Иван Прохорович подошел, деловито осмотрел ладошку Феи, выглядывая из-за спины парня, и заметил:

– Спиртом надо.

Иван достал бутылку с полочки навесного шкафа, открыл, подал Семену. Тот отвернул крышку.

Эя с ужасом смотрела на молчаливые манипуляции, не понимая, что ей уготовили, но отчего-то, хорошего не ожидая.

–  Не надо. Завтра само все пройдет, – взмолилась.

– Дитёнок, одно слово, – качнул головой Прохорыч и потопал с кухни: сил у него не было на девушку смотреть.

Семен, уже занес горлышко бутылки над раной, чтобы облить ее спиртом, остановился в сомнении. Кто его знает, не станет ли хуже? Учитывая, что Фея настолько нежно устроена, определенно ничего сказать нельзя и гарантировать тоже.

– Позови Елыча, – попросил Ивана.

– Может снегом? – предложил Виктор.

Илья решительно забрал бутылку у Семена и налил в ладонь девушки спирт. Он зашипел, словно встретился с раскаленной сковородой и выдал белесый дымок и типичный запах алкоголя. У Эйфии голова от него закружилась, повело в сторону и столовая начала раздвигать свои стены.