Текст книги "Фея Лоан (СИ)"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

Глава 28

В шатер наследника зашел Стейпфил. Оглядел поникшего Константа и Спокойно восседающего напротив него Рэйсли, и получив разрешающий кивок от сегюр, сказал:

– У меня хорошие новости, господин. Сейти Эйфия, Слава Модраш, нашлась.

Констант встрепенулся, уставился на агнолика, желая подробностей. Скажи ему сейчас, где сестра и помчится без раздумий. Рэй сонно покосился на сына и чуть прищурился на своего верного слугу, упреждая его от полного доклада.

Стейпфил поклонился и вышел.

– Ты куда?! – возмутился Констант, вскочил и осел под холодным взглядом отца.

– Слишком много эмоций сын, слишком много, – протянул лениво и встал, указав пальцем: остаешься здесь.

– Отец?!…

Сегюр не обернувшись, покинул шатер и место у входа вновь заняли агнолики. Констант впечатал кулак в стол от бессилия: теперь он должен изводиться от неизвестности? К чему такая пытка? Глупая месть, отец.

Рэйсли, сложив руки за спину, с каменным лицом выслушивал доклад Арвидейф.

– Нам забрать сейти? – низко склонившись после окончания речи, спросил кэн.

– Говоришь, земляне не сказали вам, что она у них? – протянул сегюр.

– Да, господин, они солгали. Нам наказать их?

Рэй в раздумьях прошелся по помещению: забрать дочь не проблема, но решит ли это другие проблемы?

– Ты считаешь, что состояние моей дочери?…

– Удовлетворительное.

– Но не критическое?

– Э-э-э… нет, господин, я бы так не сказал. Анализ тембра голоса сейти, говорит о том, что она ослаблена и подходит к критической точке состояния организма, но судя по волновым колебаниям, имеется наличие недавно принятого и-цы.

Значит, Эя отошла от своих правил и все-таки решила не беречь тэн, а поберечь себя? – прищурился сегюр: В таком случае эта история пошла ей на пользу. Надо закрепить результат. Пусть она лучше узнает землян и поймет, что они не достойны даже ее мысли. Да и наказать ее за ослушание нужно.

А здоровье? Вряд ли Рэй рискует – у Эйфии есть сейкап. Разумно расходуя, дочь легко продержится на нем еще месяц.

– Пусть остается, – постановил сегюр. – Я лично прилечу за ней. А пока, ты отвечаешь за ее сохранность и не вмешиваешься, если ее жизни и чести ничего не угрожает. Приказ ясен?

– Да, господин, – прогудел Арвидэйф, склонившись в поклоне.

Сегюр отключил связь и посмотрел на Дэйкса:

– Как твой сын?

– Не знаю. Я повиновался твоему приказу.

Рэй специально задав неожиданный вопрос по реакции и взгляду с искренним удивлением, понял, что Дэйкс верен своему слову и своему господину, и успокоено кивнув, вызвал Стейпфила:

– Проследи, чтобы Монторрион не имел спроса на Кургосских торгах.

– Понял, господин, – с равнодушным видом поклонился сегюр агнолик и, пятясь покинул шатер.

Может это помилование? – согрел себя мыслью на минуту троуви и вздохнул: не выдумывай. Пока это значит лишь одно – Монти застрянет в сеприше до особого распоряжения Лоан. А оно может быть каким угодно.

Монторриона везли в общей камере с десятком тэн, которым еще вчера он был господин. Сегодня же, лишенный званий и регалий, включая привычной одежды, обуви и мэ-гоцо, он стал одним из них, и понятно, что тэн с радостью пообщались с бывшим сыном троуви.

В распределитель Кургосса, парень прибыл в состоянии сходном озверению. Однако плевать было эгнотам на его настроение и физическое состояние. Его хоттоми выгнали прочь из гоффита и доставили на место. Проволокли по коридору и кинули в камеру. Парень, не привыкший к такому обращению, еле сдерживал ярость. И как только вход в камеру закрылся, закричал в потолок, выпуская гнев и отчаянье наружу. Унижение было непереносимо, и он бы совершил сэн-сэш, но было не чем.

К довершению всех бед и оскорблений, вечером его силой доставили в захудалый къет для тэн и низшего состава служащих и поставили на колени рядом с занявшей туже позу худой и лысой женщиной, у которой вместо знака жрицы Модраш на щеке красовалось тавро тэн.

Монти не сдержал стона, признав в ней Алорну, теперь рабыню, как и он.

Их союз был освящен, несмотря на дружное "нет" со стороны новобрачных. После их кинули в одну камеру, наверное, самую маленькую во всем здании торгового комплекса Кургосса.

Челнок сегюр стартовал через два часа после доклада Арвидэйф. Констант летел вместе с отцом, но не за сестрой, а для ума.

Рэй решил прикомандировать его на пару месяцев к отряду агноликов на Земле. Будущий император должен знать язык и повадки любых жителей галактики, даже представителей низкоразвитых цивилизаций.

В голову Семена ничего не шло. Он тупо смотрел в лицо Феи и молил, чтобы она очнулась. Час, второй, ничего не менялось. К ночи Семен готов был завыть, и порешить не только Витька, но и себя.

– Больно уж она впечатлительная, – вздохнул за спиной Илья, вернувшийся с охоты лишь час назад и тут же поспешивший в комнату к другу, узнав о случившемся днем.

– Да, – разжал губы Колмогорцев. – Поэтому такие и не живут. Их, такие как мы убивают.

Степной засопел, переваривая услышанное:

– Что ты от Витьки хотел? Полудурок он и есть полудурок.

– Я еще хуже, – заверил.

– А ты-то что?

– Проверить ее хотел. Кретин недоделанный, – сжал зубы до треска от злости на себя.

– Обойдется, Сем.

– Угу. Такое не прощают. Я бы не простил. Из памяти вычеркнул.

– Чего же ты такое натворил, что в крайности кидаешься?

– Неважно. Но то, что говорю – факт. У Петьки подробности спроси, если очень любопытно.

– У него сейчас и собственное имя не узнать. Вырубился, пушкой не разбудишь. Вон как она, балласт.

– Может нашатырь Фее дать?

– Какой нашатырь, Семен? Сам же ее организм знаешь, чего после будет предсказать невозможно. Лучше не рисковать.

– Ну, да. От глотка водки трое суток спала.

– Вот.

– И чего прикажешь, смотреть на нее и к дыханию прислушиваться?

– Ты штуку-то эту принес?

– Когда?!… И причем тут наркота?

– Может это лекарство?

– Угу. Хорошее такое. От жизни. Раз принял, и лет через пять сам в порошок превратился.

Илья вздохнул, соглашаясь, потер затылок в раздумьях: может пора сказать Семе, что к чему? И промолчал, не рискнув.

Фея очнулась, когда в доме все затихло, мужчины разошлись на отдых.

Девушка открыла глаза и уставилась на Семена, а тот дичась и боясь пошевелиться смотрел на нее. В груди было холодно от предчувствия беды, и казалось, сейчас девушка плюнет ему в лицо, как минимум.

Прости, – только и смог повинится мысленно. Руку протянул и сжал одело в кулак, не смея прикоснутся к Фее, лбом в край кровати уткнулся, чтобы горечь в его глазах не увидела.

– Хакано, – всхлипнула она, и накрыла руку мужчины своей ладошкой. Семен взгляд вскинул и понял, что у него просят сочувствия и понимания.

Всего лишь. За все, что он сделал.

Ни слова в упрек, ни нотки укора, ни тени осуждения во взгляде. Словно и не было ничего.

– Хакано?… Да… – каркнул хрипло, нахмурился, пытаясь выразить скорбь по поводу убитого, хотя меньше всего ему о каком-то животном думалось.

Девушка приподнялась, его за шею обняла, прижалась доверчиво, и Семен вовсе растерялся: это за что ему счастье такое? В голову все заповеди пришли, которые и оптом и в розницу нарушал – не за это ли наградили? Хмыкнул растерянно. Фею легонько обнял, по волосам гладить начал боясь, что вот-вот оттолкнет и кончится то самое счастье, о тайне которого он размышляет. Но девушка хоть бы отодвинулась.

– Люба ты моя… Простишь ли дурака? – прошептал не веря, что такое возможно. – Жизнь она цинична, в ней чистоте да чудесам давно места нет. Откуда же ты взялась? Диковинка ты моя… Я…Я сейчас, – усадил на постель. – Настойку тебе подогрею и ужин принесу. Покушать тебе надо. Подожди, хорошо?

И бегом на кухню.

Девушка кушала и рассказывала о Хакано. Семен кивал, слушал внимательно, но ни слова не понимал, да и плевать ему было на все, чтоона говорит, главное что говорит. Ему.

Он упивался ее голосом, гладил по волосам и любовался каждой черточкой лица, каждым изгибом фигурки, каждым жестом и взмахом ресниц. И все понять не мог: неужели она не сердится? Ни чуть не обижена на него? Может, не поняла, что он сделал? Да и, правда, откуда такой как она отвратность чужых мыслей и действий понять?

И хоть отлегло немного от души, а страх сильнее стал: а вот завтра сообразит Фея и что? И мысль гаденькая закралась – взять ее сегодня, а завтра уже куда денется? Волей – неволей простит.

Фея кашу доела, настойку выпила и решила для себя – Виктора завтра за Хакано не пощадит. Возьмет у него все силы, хоть что ей Семен после говори, хоть как наказывай.

На том и успокоилась.

Семен посуду убрал и к девушке, руки дрожат – не оттолкнула бы.

Нет. И хоть по-прежнему смущалась и дичилась, но так же и послушной была, податливой, и лицо от Семена уже не прятала. От рук и ласк его уже не бегала, и видно было, нравится ей все больше как нежит ее мужчина, даже ответила, погладила неумело грудь и плечи. Но только Семен на лоно ладонь положил, ножки сжала и опять испуганно замерла. Пришлось ему еще одну ночь, сгорая от желания, потратить лишь на ласки и сильнее приручить Фею.

Ну, не пугать же ее. Хватит уж, наломал дров.

Глава 29

Утром Семен ушел на охоту. Успел сейкап припрятанный достать, дичь пострелять, и вернуться пока Фея спала. Летел на заимку, боясь не успеть и столкнуться при своей добыче с девушкой. Вот крику опять будет!

За ограду въехал, Прохорыча пыхтящего трубкой на завалинке, спросил:

– Спит?

– Ага. Заспалась чей-то девка. Двенадцатый часок уже, а она носа из комнаты не кажет. Видать знатно ты ее ночку веселил, – хмыкнул. Семен улыбнулся в ответ, лыжи скинул.

– Женюсь я отец.

Старик насупился обдумывая и кивнул:

– Дело молодое. Токмо слыхал я сегодня от Петьки байку заковыристую, что глаза у твоей Феи-то, не человечьи.

– Это и я слышал. Вчера. В том же исполнении.

– Вона как… Набрехал знать? И Ванька тоже? – зыркнул на мужчину.

Семен насторожился:

– Не понял.

– Так спроси. Он сроду не брехлив, однако Петьку внимательно слушал и апосля мне молвил: и мне, Прохорыч, когда Фея-то целоваться полезла, показалось что зрачки у нее вертикальные стали, страшные.

– Глюк.

– Н-да? Хорошо б так.

– Ты на что намекаешь, Прохорыч, – присел с ним рядом заинтригованный Колмогорцев.

– Ты не в обиду только? – качнулся к нему старик, трубкой пыхнув.

– Без обид отец. Говори.

– Слыхал я наркоманка она, вы когда те ребятки нагрянули баяли. Это не помеха. Я тебе знаю, от любой дури отучишь, не забалует. Нимфетка-то тоже – Бог с ней, и хворая. Это все одно, Сема, и пережить то можно, и понять. Но ежели барышня твоя не человек вовсе, а?

– Не понял я Прохорыч? На что намек-то? Или ты мне очередную сказку Елыча о параллельных мирах и буках из соседнего измерения расскажешь?

Старик попыхтел, подумал и согласился:

– А черт их знает, можа и брешут. Хотя Иван…

– Прохорыч, я с Феей как с женой живу, понял? И поклясться могу, то в полночь она в тыкву не превращается, под потолком не парит. Клыки у нее не растут и шерсть на спине не проявляется. Так что вампиры, оборотни и прочая прелесть мимо. Так что кому и что там от похоти привиделось – его трудности.

– А-а, ну-у… Понял, Сема. Ну, мужики, а? Даже меня старого с понтолыку сбили. Тьфу, ты.

– То-то, отец.

Поднялся Колмогорцев, в дом пошел.

Добычу свою Петру отдал:

– Обработай. Лиса твоя.

– Ладно.

– И вот еще Петь, – начал ласково и вдруг к стене парня притиснул, процедил угрожающе. – Не знаю что за хрянь в голове у тебя, но предупреждаю: мужиков баламутить станешь байками своими про Фею и вампиров, язык отрежу, понял?

Парень ресницами хлопнул:

– Так я правду!…

Семен прищурился.

– Понял, – тут же согласился Самарин.

– Молодец, – улыбнулся ему почти по-доброму, на место поставил. – Работай Петруша.

И наверх пошел, сейкап как договаривались Илье отдать. Да к Фее, к ней, любимой, сонной, горячей, соскучившейся…

Забежал к Степному, кулон в руку сунул, и быстрее в комнату к себе. Разделся, юркнул под одеяло к девочке своей, обнял, грудь ласкать начал, целовать, в волосы зарывшись. Застонала милая сладко, потянулась, зевнув как кошечка, к Семену повернулась… и он чуть с постели не рухнул – зрачки-то и правда у нее вертикальные. Миг как наваждение и словно ничего не было – обычные глаза.

У Семена все желание пропало, сел спиной к Фее, волосами тряхнул: примерещилось? Чертовщина какая-то! На девушку покосился – взгляд у нее безоблачный, наивный, и глаза как глаза, правда синие да бездонные, но и вся небылица. Получается, привиделось? Рассказ Прохорыча впечатлил?

Фея к его плечу прильнула доверчиво, улыбнулась:

– Хаккэ та кэмаалэ.

– Доброе утро, – понял. Вздохнул и поцеловал ее в лоб: извини, милая, опять меня заносит. Все, забыли.

И все же рассказ Петра сделал свое черное дело, не успел Семен упредить последствия.

За обедом на кухне атмосфера была необычно смурная. Петя усиленно в тарелку смотрел, Витек с презрительно-подозрительным прищуром на Фею, Иван задумчиво на нее же косился, Илья хмурился, Елыч беззастенчиво на девушку пялился как на неизвестную науке бациллу под микроскопом, Прохорыч мужчин настороженно оглядывал.

Фея видно почуяла неладное, есть почти не стала, сжалась, будто ждала в любой момент аутодафе. Семен от злости рагу кушал, как желуди перемалывал.

Девушка то и дело на него жалобный взгляды кидала, уйти из кухни просилась. Не выдержал, грохнул ложку в тарелку, кивнул: иди. Как вышла, к мужикам развернулся:

– Все?! – рявкнул. – Смотрины закончены?! И как? Клыки не обнаружены, копыта, хвост?

– Так они маскируются неплохо, – равнодушно заметил Елыч, подперев рукой подбородок.

– Не, Сема, ты знаешь, я лгать не стану. Было, честно – вертикальные зрачки, всамделишные, – заявил Иван, отодвигая тарелку.

– Чего молчал? Или тогда были, а сегодня вдруг вспомнилось?

Мужчина поморщился:

– Не кипятись ты. Я говорить не стал потому, как сам себе не поверил, и потом… скажи. Вы бы поверили? А выходит и Петька…

– Петя вам и не такую балладу споет. Да Петенька?

Парня вовсе до тарелки согнуло, молчит.

– Вы это, мужики, прав Семен, – влез Илья. – Вас послушать – волосы дыбком становятся. Логика у вас, мама дорогая. Наркоманка да нимфоманка – ерунда, значит, а если какие допустим отклонения физические, так затравить надо.

– Кто ж ее травит? – удивился Прохорыч.

– А что вы делаете? Сбежала от вас девчонка, как пуля из винтаря из-за стола вылетела. Есть ничего не стала. Мне бы тоже кусок в горло не полез.

– Ишь чувствительная какая, – фыркнул Витек.

– На то она и женщина. Но у вас то такт и ум должен быть? Чего вы на нее как на призрак какой-то пялитесь? Нашли вампиршу. Ущербу она вам не нанесла, чего тогда вяжитесь?

– Не скажи Илья. Сердечко у меня сутки шалило, и спать хотелось жуть, – хмуро заметил Иван.

– И мне спать жуть как охото, – не отрывая взгляда от тарелки, тихо сказал Петя.

– И мне, – с ядовитым прищуром бросил Семен. – Но медведям хуже. Они до весны в спячке. Видать их тоже Фея усыпила, – вылез из-за стола.

День прошел на удивление спокойно, правда косые взгляды на Фею бросать не перестали, но за учебой с Ильей да Семеном, девушка не больно на это внимания обращала, чувствуя себя под защитой.

Другое Колмогорцеву не понравилось – вялость ее, сонливость, заторможенность. В двенадцать встала, а восьми не было, уже спать легла. И всю ночь металась как в горячке.

Под утро встала как сомнамбула, пошла.

– Ты куда? – встал Семен, проводить хотел, видя, что шатает девушку, вот-вот упадет.

– Нэт, – отрезала. И мужчина не полез, подумав, что стесняется его в известность ставить о естественных нуждах.

Вернулась она минут через двадцать вполне нормальной походкой и даже улыбнулась Семену. И тот облегченно вздохнул: ничего страшного, не захворала Фея.

Илья долго сапфир крутил в руке порошок, насыпав чуток на бумагу, разглядывал, нюхал. Аромат дивный, острый. Но ни на яд, ни на наркотик никак не похож порошок. Гранулы мелкие, с виду белые, а с другого боку глянь, цветные и переливаются.

Степной затылок почесал и рискнул, взял на пальце в рот положил, пососал – чудной вкус, а вроде и вовсе никакого нет. Еще взял. Нет, никакого вкуса, только привкус железистый и сладковатый.

Обратно все ссыпал, кулон завернул, и спать лег.

А не спится. Ворочался, ворочался, и не выдержал, вскочил, уборку в комнате начал.

Порог домывал, когда Фею увидел. Та шаткой походкой прошла в комнату Витька, чем озадачила Илью. Долго ее не было и мужчине даже обидно за Семена стало, мысли циничные в голову полезли, но тишина стояла и косвенно его пошлости опровергала. А вскоре и девушка появилась. Вышла, как ни в чем не бывало, обратно в комнату Семена нырнула.

Степной покривился, но решил пока с выводами не спешить, и пошел на кухню генералить, под недоуменный взгляд Прохорыча.

– Ты чего это Илюша? Бессонница мает, как меня старого?

– Да нет, что-то захотелось.

– А-а, – и смотрит. Сроду Степного на кухню не затянешь, дежурит и то через пень колоду, а тут гляди ты: полы помыл, посуду перемыл, печку вычистил, тесто поставил, крупу перебрал, картошки на утро начистил.

А потом еще пробежку вокруг заимки к удивлению старика устроил и на охоту рванул.

Илья сам недоумевал, что это с ним творится: скачет как молодой сайгаченок, и легкость в теле как в детстве и планов полна голова и мысли связные и сил, кажется, до Таймыра и обратно за сутки сбегать хватит.

Что же за добрый Дух его посетил?

Но к полудню, когда энергия стала иссякать, до него вдруг дошло: а не порошок ли Феи чудеса такие с ним сотворил? Не иначе это какая-то энергетическая добавка, что дает подъем сил и бодрость.

Степной развернулся домой, на заимку, с твердым намерением рассказать все Семену и объявить причины болезни Феи и развенчать тайну ее наркомании.

Глава 30

– Семен, подъем!! – бухнул в двери Петя.

Колмогорцев с трудом глаза открыл, чертыхнулся, взглянув на часы: опять на охоту проспал и на Фею глянул:

– С тобой, как в анекдоте "ну ее, эту рыбалку", – улыбнулся, погладив девушку. Та потянулась как кошечка, обвила его шею руками:

– Сэмэн.

– Семен!! – взревел голос за дверью. – Да поднимайся ты скорее!

Мужчина хмуро на двери глянул: чего это Петя с утра белугой орет?

Встал лениво, оделся, Фее подмигнул и вышел:

– Ну?

– Беда Сем, Витька представился.

В первую минуту Колмогорцев не поверил парню, а на второй в комнату Витька рванул.

Прохоров действительно умер. Лежал и смотрел в потолок стеклянными уже глазами. А собравшиеся мужчины отчего-то на Семена.

– Я его не трогал, – сказал на всякий случай.

– Ты – нет, – подтвердил Елыч.

– Тогда чего смотрите?

– Это она Семен, – разжал губы Иван.

Мужчина оглядел товарищей и понял, что стадное чувство уже объединило их, нашло виновного и вынесло приговор.

Колмогорцев усмехнулся и сделал шаг назад:

– Ранки на шее обнаружили?

– Нет. Но это все равно она.

– А ее бы не было, кто бы виноват был? – еще шаг назад.

– Сема, ты глянь на Виктора, сам поймешь. Он как заснул с открытыми глазами, – влез Петя. – И мы себя так же чувствовали – в койку бы и спать, спать, спать.

– Ты не горячись, Семен, ты послушай. Эта тварь лишь прикидывается человеком, жалобит детской ранимостью и наивностью, а на деле чудовище. Она и тебя сил лишит, головы вон у тебя уже нет, ее разумом живешь, – сказал Иван.

– Ее надо уничтожить, – спокойно заявил Елыч. – Знаю я таких: проникают из нижних миров, в доверие втираются, и начинают по одному людей убивать.

– Версия не нова, ее Спилберг давным-давно обкатал, – скривился в насмешке Семен, отступая к двери.

Напарники его не удивили. Как только вошел – понял: Фею во всем винить станут и попытаются как можно быстрее расправиться. И неважно виновата она в смерти Прохорова или в землетрясении в Африке, вину-то любую придумать можно, поверить и других уверить – был бы повод. А повод есть: баба среди мужиков, необычная девушка, которую взять бы, а не можешь, так пусть никому она не достанется и все будут довольны.

Не выйдет, – Колмогорцев выскользнул за дверь.

– Семен! – обрадовался поднимающийся наверх Илья. – Я как раз поговорить с тобой хотел…

– Позже Илья. Задержи пока умников, – кивнул на двери в комнату Виктора и рванул к себе. Глянул, что Фея уже рубашку одела, открыл шкаф, комбинезон ей ее кинул:

– Одевайся быстро, – и в схрон под полкой полез, пистолет достал, запасную обойму, за пояс брюк сунул.

Фея удивленно на него смотрела, на комбинезон, и замешкалась одеться.

– Бегом! – рыкнул на нее Колмогорцев. Эя вздрогнула, но и только. – Ладно, малыш, тихо.

Схватил рюкзак с полки, сунул в него, что попало под руку теплого, патроны к охотничьему ружью сгреб, комбинезон из рук Феи вырвал, туда же сунул. Поклажу на плечо, девушку за руку и из комнаты рванул.

– Сема стой! – выставил ладони Илья. Мужики у лестницы столпились, на них смотрят хмуро, а Фею вовсе ненавидящими взглядами охаживают.

– Илья, – покачал головой Колмогорцев сообразив, что тот заодно с промысловиками. – Быстро же ты переметнулся. Может, первым Фею вздернешь?

– Ты не понимаешь Семен! Это действительно она! Я лично видел как она ночью в комнату к Виктору заходила!

Горец прищурился: было, испарялась девушка ненадолго. К ней повернулся:

– Витек?…

Эйфия во все глаза на мужчин смотрела, чуя запах агрессии, острый и въедливый аромат ненависти. И понимала – вся семья столпилась по ее душу. На Семена посмотрела и кивнула: тебе лгать не стану.

– Йия Вэтёк. И-цы.

Мужчина хмыкнул, понимая за что Прохорову "пофартило":

– Хакано?

Эя кивнула.

– Понятно. Добрая ты девочка, – и хоть смеяться повода не было, губы в улыбке искривились.

– Тии нэт, – на себя указала.

– Осуждать? Нет. Завалила и завалила. Потом разберемся.

– Ты че городишь? – изумился Иван.

– Семен! Ты не понял: она не остановится! Она действительно… – начал внушать Илья.

Колмогорцев вытащил пистолет из-за пояса за спиной и взвел курок:

– Отойди. И вы. Быстро. Рыпнитесь, завалю на хрен, – заявил.

Мужчины качнулись в сторону, начали отступать, с осуждением глядя на товарища, который уже вроде и не товарищ им.

– Зря ты Сема, – предупредил его Илья.

Но тому не до разговоров. Фею себе за спину и прикрываясь пистолетом, вниз ее увлек. Только отошел, мужики бегом за ружьями.

Семен в ручку двери черенок лопаты сунул. Девушке на куртки кивнул, а сам ружье со стены сорвал, зарядил и во двор – мужики– то уже в дверь ломятся, того и гляди, черенок сломают. Жахнуло – кто-то по дверям пальнул.

– Лыжи! – девушке крикнул, кивнув на стоящие у завалинки предметы. Эя к ним, а Семен к выходу из дома развернулся, ружье наставил. Глупо конечно бегать: по зиме, с хрупкой хворой девочкой, по тайге. Хотя выбор небогат – промысловики народ горячий и упрямый, если решили Фею уничтожить, не остановятся. Своих валить Семен не хотел, но и девушку им отдавать не собирался. Витька убила? Ну, зря, ну, глупо и тупо. Да, не ожидал, да даже не подумал, что Фея на такое способна. Но осуждать и пенять он подождет. Выберутся, тогда разум на место ей поставит.

Дверь вылетела и во двор гурьбой высыпали мужчины с ружьями. Иван пальнуть хотел, и Семен приготовился, мысленно ругая девушку за медлительность. Покосился за плечо, а Фея лыжи и не трогает, стоит у стены, ножны своего кинжала в кулаке сжимает. Вот глупая!

– Стоять! Стоять всем сказал!! – заорал Илья. – Ружья опустили!!

– Сынки, да вы чего? – растеряно спросил Прохорыч, выходя на крыльцо. То, что происходило, для него внове было и старика немного придавило: понять суть свары он не мог, поверить, что промысловики перестрелять друг друга готовы, тем более. Но мозг выдавал одно, а глаза видели другое.

– Все, остыли! Сема, тихо, не дури, давай поговорим, – выставил ладонь Степной, ружьишко вниз опустил.

Колмогорцев видя, что остальные оружие опускают, ствол вниз направил, но так, что только ветерок в сторону Феи дунь, тут же пуля вылетит и цели достигнет. Настороженно на бывших товарищей уставился и мысленно попросил девушку, чтобы та перестала истукана изображать: оделась хотя бы теплее. Мало напугана, теперь еще и простыть осталось!

– Семен, она не человек, ты зря ее защищаешь. Выслушай меня, – шагнул к нему Илья и тут же был взят на прицел. – Понял, не подхожу, – заверил, остановился. – Ту штуку что ты мне дал помнишь? Это энергетическая смесь. Я на себе проверил, это не наркотик.

Семен прищурился: допустим. Что это доказывает?

– Теперь сложи порошок то ты у Феи отобрал, уже зная что он такое, и симптомы у ребят: Ивана, Петра.

– Сонливость, апатия, сердечные дела – признак ослабления энергетической системы, истощения, – кивнул Елыч.

– Хотите сказать?…

– Да, Семен, – кивнул Иван. – Она не целует, она силы вытягивает.

Колмогорцев повернулся к Фее, встретился с ней взглядом, понял, что та понимает, о чем речь и спросил тихо:

– Правда?

Девушка кивнула, и взгляд опустила, видно боясь осуждения Семена. А тот лишь понял, почему она его не целовала: берегла. И поморщился, головой качнув: девочка ты моя, что же раньше не сказала?

– Зачем ей это? – спросил Илью.

– Она инопланетянка.

– Что?!

Колмогорцева перекосило: вот это версия!

– Я не шучу Семен! У нее браслет на руке. Скажи, пусть она покажет как он работает! Я сам не поверил! Сам ходил в растерянности пару дней! И как ты не верил, что эта милая, ранимая девочка способна причинить вред! Поэтому тебе ничего не говорил! Но теперь ясно, что я болван! Надо было сразу всем сказать, тебя предупредить! Она тебя выбрала как наиболее перспективного самца, защитника, чтобы выжить! Придет время, она убьет и тебя!

– Не она – волчица выбрала, – поправил его мужчина.

– Да какая разница, Горец! Фея тебе мозги запудрила! – выкрикнул Петя. – Она съест тебя как Виктора! Очнись, брат!

Семен пытался сообразить, но слишком много неожиданных новостей свалилось на него, чтобы сложить за минуту фантастику и реальность.

– Правда? – бледнея от осознания правоты товарищей, спросил Фею. Та смотрела на него испытывающее и молчала. Мужчина на браслет указал, и девушка нехотя подняла руку, направила ее в сторону леса, нажала сенсор. Прямо в воздухе вспыхнула объемная картинка горной местности, пейзажи пустыни и скупой растительности, ирреальной по краскам.

– Флэт, – глухо выдала Эйфия и отключила гуэдо.

Все присутствующие в полной прострации продолжали смотреть туда, где секунду назад были горы, каньоны, плывущие в красновато-бурой дымке пекла, а сейчас лежал снег, и высились сосны и кедры.

Семен же смотрел на Фею, будто видел первый раз. В голове медленно поворачивалось на сто восемьдесят градусов все то, что знал и чем жил он до встречи с ней, до этого момента осознания кто она. И все что не складывалось – сложилось, а то что казалось странным нашло свое объяснение. Шокирующее в своей правде.

Мужчина понял, что скорей всего Илья прав и Фея убила всех, так же просто и спокойно как Виктора, и он, Колмогорцев, как последний болван, до того момента как Фея не приступит к финальной части своего плана – уже к нему, последнему, был бы на ее стороне, грезил ею, защищал, строил планы, не понимая, что всего лишь баран на жертвенном столе, как и все остальные.

Семен шагнул прочь от нее.

Эйфия опустила взгляд, чтобы никто не увидел боли в ее глазах, не заподозрил слабости. Она понимала – ее убьют, и была готова принять смерть гордо и смело, как подобает сейти и флэтонке. И Семена она не осуждала – он спасал себя, взвесив расстановку сил, и был по-своему прав. Но сердце плакало, прощаясь с ним, с тем, что было и уже не будет.

Да, Семен оказался не флэтонцем по поведению, но он не был им и по рождению.

– Эллимор, – прошептала ему в спину, благодаря за прошлое, одномоментное в недоразумениях приводящих к непониманию и столкновениям, и вечное в своей прекрасной чистоте чувств и порывов. Они были вместе и этого не забыть.

Семен замер, услышав слова благодарности от женщины, которую, по сути, бросает, отдает на заклание. И холодком в груди: что ж ты делаешь? Мужик ли ты? Почему другим веришь, а ей нет? Она девчонка, дитя еще, берегла тебя и верила тебе, слово в упрек не говоря за все гадости что ты ей сделал, а ты бросаешь ее. За что? За то, что не землянка? За то, что иная? А почему эта девочка брала силы? Ведь ты же сам по незнанию отобрал у нее сейкап! И зачем он ей? При ней… как фальготка с валидолом всегда в кармане сердечника…

Семен посмотрел на Илью:

– Силу говоришь, брала?…

– Жизненную силу, энергию, – уточнил Елыч.

– Почему?

– Сука, потому что инопланетная!

Семен кивнул: хорошая версия. Плохо, что одна на все времена и события.

И шагнул обратно к Фее:

– Прости, малышка, – бросил ей тихо. И лучшим ответом стало то, что Фея без слов доверчиво прижалась к его спине. У Семена глаза защипало: сколько же она его прощать-то будет?

– Мы уходим, – объявил.

– Сема не балуй!

– Ты не понял, что тебе сказали?

– Семен, мать пожалей! Загрызет же тебя эта тварь, сгинешь!

С вами – да, – оглядел своих бывших товарищей. И понял, что у него одно приобретение, один воистину ценная добыча – девочка за его спиной.

– Никуда ты не уйдешь, и она не уйдет! – заявил Елыч, беря ружье на изготовку. – Она опасна для людей. Эта тварь живуча. Благодаря тебе дойдет до людей и начнется мор. Нет, Семен, или ты отойдешь, или я убью вас обоих. Лучше профилактика, чем пандемия.

Прицелился:

– Не горячись, Елыч, – посоветовал Иван.

– Я выполняю долг перед человечеством, – спокойно заметил доктор. – Вас дурачков спасаю.

И выстрелил. Илья кинувшийся, чтобы перехватить ствол, рухнул в снег, не устояв, Семен нажал на курок и толкнул Фею в сторону.

Дробь попала ему в плечо и руку, пуля же откинула Елыча к стене, попав в грудину.

Эя закричала, испугавшись за мужа, обняла его, пытаясь прикрыть, и была буквально втиснута им в стену:

– Куда, глупая? – прошептал побелевшими губами Колмогорцев прекрасно понимая, что их сейчас расстреляют и вся недолга.

И тут случилось странное: луч резкого света ослепил остальных, заставив опустить оружие. Потом раздался гул и треск – снегоходы снесли хлипкую ограду и остановились. Те самые татуированные мужчины слезли с них и встали в ряд, хмуро оглядывая присутствующих.

– Оружие в снег, – тихо, спокойно и так что не ослушаешься, приказал Арчи.

Семен, зажимая струящуюся кровь, щурился, пытаясь понять к лучшему или худшему их явление, но Фея успокоила его:

– Агнолики! – обрадовалась, обняла Семена и залопотала на своем, успокаивая его.

– А это кто? – спросил мужчина, видя, как в дому подходит высокий, здоровенный тип неоднозначной наружности: молодой, накачанный, ухоженный, надменный. Взгляд голубых глаз холоден как шапки ледника, лицо, словно лед точили, одежда – девочкам впору: тонкая материя, оголяющая литую грудь с ножнами и стразы, каменья от высокого воротника до пояса.