Текст книги "Ледовый десант"

Автор книги: Павел Автомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 39 страниц)

«Так близко свои! В какой-то сотне метров. Неужели проскочат мимо? А если не проскочат, значит, раздавят «мерседес», как грецкий орех…»

– Хлопцы! Родные! – приподнялась Надежда. – Бейте по этой машине!

Ее тут же схватил за руку Бремк, усадил на место.

Надежда успела прочитать надписи на башнях танков: «Славный», «За Родину», «5-я застава»… С болью подумала: «Ведь это же и Ваня, и Терентий служили на Пятой заставе…»

Ни один из танков не погнался за «мерседесом», даже не выстрелил вдогонку из орудия или пулемета. Советские танкисты уже знали, что им придется вступить в бой с двенадцатью «пантерами» и «тиграми». Надо было беречь снаряды. Зачем тратить боеприпасы на какую-то машину, да еще с женщиной?

«Неужели мне суждено все-таки погибнуть в немецкой легковой машине?» – Перелетный вспомнил, что зимой его автомобиль остановил взрывом гранаты, а потом обстрелял в этих же придеснянских краях какой-то партизан, возможно, и брат Надежды. И вот снова беда.

Перелетный удивлялся, что «мерседес» еще мчится куда-то, подскакивая, покачиваясь.

«Может, Магер убит и машина едет сама по себе…» – подумал он. Но поднять голову, чтобы убедиться в этом, не решился.

«Мерседес» вдруг повело в сторону, и он остановился.

– Спустило правое заднее колесо! – объявил Магер, повернувшись к Бремку.

Перелетный вытер с губ густую слюну. Зыркнул на Надежду. Встретился со жгучим насмешливым взглядом ее карих глаз из-под черных широких бровей, сошедшихся на переносице.

«Почему Бремк не застрелил ее, когда она кричала, обращаясь к танкистам: «Хлопцы! Родные! Бейте по этой машине!» Откуда у нее столько смелости, отваги. Неужели действительно и этой Надежде, и Тане придает силы в самые трудные минуты вера в победу Красной Армии? А старая София?.. Откуда такая уверенность, если Красная Армия обливается кровью? Что за женщины? Почему я не могу понять их душу?..» Перелетный не выдержал Надиного взгляда, отвернулся.

– Ты, Магер, водитель-ас! – похвалил шофера Бремк. – Я так и скажет штурмбанфюреру Вассерману, его брат оберсту, если доведется встретиться. Ты спас нас всех. В том числе и господин Перелетный. У него два душа. Одна душа в пятка, а другая – у бога.

– У господин Перелетный два душа? – переспросил Магер.

– У господина Вадима всегда два душа. Одна из них – душа труса.

Надя, всхлипывая, все оглядывалась назад. «Так близко были наши! Я даже видела лица красноармейцев, что сидели на танках. Неужели мне придется умереть на чужбине? За что мне выпала такая горькая доля?»

Советские «КВ» и «Т-34», перерезав шоссе, начали бой с немецкими танками.

9

«Тридцатьчетверки» и «КВ», развернувшись в боевую линию, включили на полную мощность двигатели и на предельных скоростях ринулись на позиции противотанковых орудий «кобра», на окопы, ходы сообщений, доты, дзоты и другие огневые точки врага.

Гитлеровцы еще не успели прийти в себя от налета «илов» и артобстрела. Вражеские артиллеристы стреляли беспорядочно – они не ожидали нападения советских танков.

Приближаясь к позициям врага, «КВ» и «Т-34» шли в лоб, стараясь не подставить под огонь немцев свои борта. Когда же до противотанковых орудий «кобра» осталось метров пятнадцать, они свернули чуть влево и помчались к ним наискосок, утюжа по пути окопы и блиндажи, засыпая, давя в них пехотинцев и гранатометчиков.

Больше всего судьба экипажа танка во время атаки зависит от механика-водителя, его умения, выдержки. Он должен четко исполнять приказы командира, внимательно следить за местностью, своевременно предупреждать о появлении опасности.

Механик-водитель Сидоров будто прикипел к рычагам управления. Его глаза внимательно глядели через триплекс вперед: для стрельбы – ровное место, для тарана и утюжения – бугорки блиндажей.

Но как ни утюжь окопы, всех солдат не передавишь. Капитан Тернистый схватил уже третью гранату с фальшборта, вставил взрыватель в корпус, пальцами правой руки нажал на предохранительный рычажок и, приоткрыв люк, швырнул ее во вражескую траншею.

И тут же в ответ немецкая бутылка с горючей жидкостью упала под башню его танка.

Вентиляторы не действовали, и пламя, ворвавшееся сквозь щели в «КВ» острыми, длинными языками, сразу же задохнулось.

Танк наполнился дымом. Нечем стало дышать.

– Горим! – закричал радист-пулеметчик Панин, увидев огонь на башне, и открыл люк.

– Что ты делаешь, сумасшедший! – Тернистый поднял руку, закрыл крышку люка.

В танк ворвался свежий воздух, а с ним и тонкая, как змея, струйка огня. Она обвила рукав кожаной куртки капитана. Сбросив шлем, Гнат начал бить им по загоревшемуся рукаву.

– Я виноват! Испугался! – пришел в себя радист-пулеметчик Панин.

– Замолчи! – прикрикнул на него механик-водитель. – Не всякий огонь – пожар! Хотя понять тебя можно. Ведь это твой первый бой…

– Задраить щели! Надеть противогазы, кому дышать тяжело! – приказал Тернистый. – Сидоров, оторвись от пламени!

– Есть!

Противогазы никто не надел. Наводчик Барабаш и заряжающий Нечитайло заткнули ветошью все щели в танке. Кислорода стало еще меньше.

Тернистый наконец управился с огненным змеем на рукаве. На танке же пламя все еще приплясывало, обвивай башню.

Но вот «КВ» рванулся вперед с такой силой, что огонь на башне сбило ветром. Еще бросок – под гусеницами затрещали бревна блиндажа.

«КВ» был похож на загнанного в западню сказочного зверя, пытающегося вырваться на свободу.

– Оторвались! Молодец Сидоров! – крикнул Тернистый. – Впереди «кобра». Дави эту гадюку! Покажем гансам, на что способна наша «Пятая застава»!

Немецкие артиллеристы стали наводить длинный ствол орудия на «КВ» Тернистого. Гнат отчетливо видел нарисованных на стволе кобр с гордо поднятыми головами, из которых высовывались острые жала.

«Кобры» – грозное оружие. Они стреляют кумулятивными снарядами, прожигающими даже толстую броню танков насквозь. Механик-водитель Сидоров хорошо это знал. Он включил на полную мощность двигатель – «КВ», взревев, рванулся к «кобре» и опрокинул ее ударом гусеницы. Танк замер, качнувшись по инерции. А потом медленно, на малой скорости, двинулся на дзот. Придавил его, втиснул в землю вместе с расчетом.

– Так держать, Сидоров! – подбодрил механика-водителя Тернистый. – Теперь возьми левее. Видишь земляной холмик? Это еще один дзот!

«КВ» свернул влево.

Весь экипаж танка «5-я застава» действовал умело, слаженно. Наводчик Барабаш помогал Тернистому вести наблюдение, указывал цели, иногда стрелял и без его команды – Тернистый руководил боем не только своего экипажа, но и всего батальона. Заряжающий Нечитайло готов был в любую минуту послать в замок орудия бронебойный или осколочный снаряд. Радист-пулеметчик Панин, когда выпадала свободная минута, строчил по фашистам из пулемета.

…Танки полковника Майборского, разгромив оборону немцев, широкой волной устремились на шоссе и стали таранить, расстреливать из пушек и пулеметов автомашины, тягачи с орудиями, бронетранспортеры, мотоциклы. Шоссе и обочины покрылись десятками костров, от которых тянулись в небо красно-черные дымы.

Вслед за танками на автомашинах и тягачах двинулись мотопехотинцы, артиллеристы, саперы, несколько самоходных артиллерийских установок – «САУ-152», прозванных бойцами «зверобоями».

Чтобы не пропустить к Киеву вражеские танки и воинские части, полковник Майборский решил на месте перехода шоссе оставить засаду из трех танков капитана Тернистого и двух противотанковых батарей. Основные силы объединенного отряда направятся к Десне. Он сказал об этом по рации Тернистому.

– Все понял! – ответил Гнат.

– Держись! Мы пошли! – сказал на прощание Майборский.

– Есть держаться! – вскинул Тернистый по привычке к виску руку, забыв, что разговаривает с командиром объединенного отряда по рации.

Танки «5-я застава», «За Родину!», «Славный» свернули с шоссе на уже убранные огороды, протянувшиеся от хат до лугов. На огородах лежала кучами картофельная ботва и высохшие плети тыкв. Понуро стояли безголовые стебли подсолнухов. Неподалеку от лугов пролегала обсаженная акациями, кленами и тополями дорога. Будто приток реки, она вливалась в основное русло – тысячелетний шлях между двумя древнерусскими княжествами – Черниговским и Киевским.

Тернистый рассредоточил танки. «За Родину!» притаился в вишневом садике, прикрывшись уже тронутой багрецом листвой; «Славный» – за ригой, а для своего «КВ» «5-я застава» он избрал позицию на лугу, где было несколько копен сена, одна – возле самого озерка. Отсюда хорошо было видно не только шоссе, но и обсаженный акациями и тополями проселок.

Танк «5-я застава» перестал дрожать – механик-водитель выключил двигатель. Через верхний люк Гнат вылез из машины, подошел к озерцу умыться.

Дым, пылища после боя уже осели. Озерцо, похожее на зеркало в зеленом обрамлении, поглотило, казалось, все синее небо.

Тернистый умылся. От рук, черпавших холодную воду, разошлись круги, заиграли солнечные зайчики.

– Здравствуйте, товарищ танкист! – неожиданно услышал Гнат.

Он оглянулся и увидел девушку. Она только что вылезла из копны сена и теперь отряхивалась от сухой травы, прилипшей к ее ногам, ситцевому платью, к шее, к густым русым волосам, волнами спадавшим на плечи.

– Гляди… Русалка вынырнула из озера! – удивился Гнат.

«Как похожа эта девушка на Таню из родного села! – подумал он. – И глаза такие же синие. Вот только волосы у Тани золотистые, а у нее будто присыпаны пеплом…»

– Русалка и сухая, – смерил Гнат незнакомку взглядом с ног до головы.

– Я тут пряталась в сене, – смутившись, пояснила девушка.

– Как же тебя зовут?

– Зина Сугоняка.

Тернистый назвал себя.

– Такой молодой и уже капитан! – не поверила Зина.

Гнат украдкой посмотрел на ее стройные, загорелые ноги, залюбовался горделиво поднятой головой, лицом, усыпанным золотистыми веснушками.

«Очаровательна. Действительно, русалка!..» – а вслух сказал:

– Ты сильно рисковала, находясь здесь, весне. Мы частенько используем для маскировки копны, и сейчас мой танк замаскируем под одной из них. Прятаться надо в окопе или в погребе…

– Я же не от снарядов пряталась, а от немцев и полицаев, чтобы не забрали в Германию.

К ним подошли водитель-механик Сидоров, радист-пулеметчик Панин, наводчик Барабаш и заряжающий Нечитайло. Поздоровались.

– С освобождением тебя, девушка! – воскликнул Панин.

– А вы навсегда пришли? – спросила тихо Зина.

Танкисты заулыбались.

– Навсегда!..

– Конечно!..

– Разве можно оставлять на растерзание фашистам такую красавицу!..

– Спасибо вам.

– За «спасибо» не отделаешься, – лукаво подморгнул Панин.

– Так я сейчас сбегаю домой и принесу яблок. Пепинка уродила. И груши. А соседка даст глечик молока…

– Не молоко и груши имеет в виду наш Леонид, а поцелуй, – пояснил намек радиста-пулеметчика Тернистый и смутился от этих слов.

Панин тут же подставил Зине щеку.

«Ты смотри, какой быстрый! – ревниво подумал Гнат. – Привык, что мама дома целовала в щеку!»

Наводчик Барабаш сжал губы дудочкой и тоже стал ждать поцелуя.

Гнат не выдержал, подошел к Зине, обнял за плечи и стал целовать ее в щеки, приговаривая:

– Это – за самого смелого из нас радиста-пулеметчика Панина. Это – за ветерана танковых войск ленинградца Сидорова. Это – за укротителя «тигров» Барабаша. Это – за славного отпрыска запорожского люда заряжающего Нечитайло…

Зина оттолкнула Тернистого.

– Ишь какой отважный!

– Поцелуй за себя оставишь на потом, – засмеялся Барабаш. – Знай меру.

– «Потом» на войне может и не случиться, – с грустью произнес Гнат.

– А у меня дочка такая же, как ты, Зина, – вздохнул Сидоров. – В Ленинграде она, блокаду пережила. Олей звать… Можно одолжить немного сена для нашего «КВ»?

– Разве ваш танк ест сено? – подняла удивленно брови Зина.

– Меньше, конечно, чем мамонт, – вмешался в разговор Тернистый. – Но…

– Берите хоть полкопны, – улыбнулась Зина.

Танкисты, прихватив с собой по охапке сена, ушли, начали маскировать «КВ». Гнат остался вдвоем с Зиной.

– Вон наши бегут из села, – показала Зина рукой. – Бегут к вашим танкистам с узелками и корзинами. До войны тетки что только не продавали на этом шоссе: картошку, лук, яблоки. У нас хорошая картошка родит.

– А ты здесь, сидя в копне, не голодала? – Гнат заметил в синих, лучистых глазах Зины печаль. – О пережитом думаешь?

– О вас… Вон рукав обгорел, весь в дырках. Еще пахнет дымом.

– Такая наша работа… Так что же ты здесь ела?

– Картошку вареную, лук. А вода рядом. Ночью ходила крадучись и набирала в кувшинчик. Вон он стоит возле копны. – Зина взяла глиняный кувшин, зачерпнула из озерца воды, подала Тернистому: – Пейте.

Гнат сделал несколько глотков.

– Вкусная вода… А ночью одна не боялась?

– Боялась. Но еще страшнее было оставаться дома. У нас в хате поселились два эсэсовца и один из наших, родом из-под Белой Церкви. Предатель. Вадимом его звать. Вот они втроем и сторожили Надю Калину. Такая ценная была для них, что эсэсовец держал ее на привязи. Все допытывался про какую-то саблю, украшенную драгоценными камнями и золотом. Надю я так и не увидела – домой не приходила, боялась попасть немцам на глаза. А тот выродок из-под Белой Церкви, мама говорила, все красавца из себя строил. И к Наде приставал. А она маме сказала, что у нее есть брат – пограничник Терентий Живица…

– А что-нибудь еще она говорила твоей маме?

– Больше ничего. Для нее имя брата было как бы паролем для наших. Наверное, ее брат – известный пограничник, как Карацупа, о котором до войны писали в газетах.

– И я читал про Карацупу, когда учился в школе… – Гнат помолчал. – Так как, ты говоришь, фамилия того перевертыша?

– Разве он скажет свою фамилию? А имя его Вадим! Он откуда-то из-под Белой Церкви.

– Одного Вадима я знал еще до войны – Перелетного. Сволочь из сволочей. Гад ползучий. Университет окончил. Выпендривался перед всеми, что очень грамотный… Да, рассудительная у тебя мать, раз спровадила свою дочь подальше от его глаз.

– Если бы стали ко мне приставать, я и сама сюда бы сбежала. Здесь мне все с детства знакомо.

Зина умолкла. О чем-то задумалась.

Молчал и Гнат.

Ему хотелось обнять Зину, сказать, что он непременно вернется к ней, что будет писать ей, что теперь они друзья на всю жизнь.

Как быстро летят минуты, а сколько хочется сказать! Ему уже пошел двадцать второй год, но влюбиться, если не считать школярского увлечения золотоволосой Таней, вроде и не в кого было. А сейчас война. Сейчас тем более не до любви.

Зина, только теперь увидев шрам на щеке Гната и красное пятно от ожога на шее, подумала, что они не безобразят его, а придают ему мужественности. Конечно, он не трус. Такой молодой, а уже капитан, командир танка. Разве это ни о чем не говорит? Да, ты горел, Гнат, и не раз. И сегодня горел. Это видно по рукаву кожаной куртки. Он прожжен. А руки черные от железяк, дыма, пороха… Серые глаза открытые, по-детски чистые, искренние. Наверное, ласковый и добрый этот Гнат…

Когда к ее полуоткрытым губам припали губы Гната, она не оттолкнула его, обвила его шею руками. Но тут же отстранилась, пробормотала растерянно:

– Только ж ты… Не много ли берешь на себя?.. Смотри какой!..

Сердце Гната колотилось, словно перед боем. Знала бы Зина, как нелегко было решиться ее поцеловать! При хлопцах целоваться было не боязно. Целовал за них всех! А остался с глазу на глаз и оробел. Наверное, так сегодня чувствовал себя Леня Панин в первом своем бою, когда увидел пожар в танке.

Преодолев волнение, Гнат наконец сказал:

– Не сердись, Зина… – Поднял голову и уже смелее произнес: – Я вот вдруг представил, как ты выглядишь весной, когда цветет луг.

– Ну и как же? – прошептала Зина. – Весной у меня нос от веснушек как ласточкино яичко. Не лицо – одно горюшко!

– Зачем ты так говоришь? Веснушки тебе к лицу, они как венок из цветов весенних.

– Правда? Не обманываешь? – встрепенулась Зина. – А я и в оккупации плела венки и все примеряла. Вокруг враги, а я плету венок. Горе тогда кажется как жуткий сон, а цветы – вот они, наяву! Ведь цветы росли до войны и потом будут расти… Ой! – вдруг вскрикнула Зина. – Кажется, тебя уже трижды звали твои танкисты.

– Вполне возможно. В танке мы все немного пооглохли. Да еще и ты сейчас со мною рядом…

Зина подула на красноватый шрам на щеке Гната, спросила:

– Не болит?

– Нет.

– И на шее ожог скоро заживет.

– Еще как заживет, – кивнул Гнат.

– Я вот смотрю на сад и клуню, где стоят танки. Сколько там людей уже собралось! Как они все рады! Мы ведь так долго вас ждали! Многих наших девчат немцы успели отправить на каторгу в Германию… О! Да что это с ними? Почему-то все бегут от танков? – Зина испуганно глянула на Тернистого. – И мама сюда бежит с узелком…

– Товарищ капитан! – послышался тревожный голос Панина. – Я только что принял радиограмму от командира объединенного отряда! В нашу сторону идут двенадцать вражеских танков – пять «тигров» и семь «пантер»!

– Ну вот, Зина, и кончился у нас перерыв между двумя боями-уроками, – грустно сказал Тернистый. – Беги спрячься где-нибудь в погребе. А после боя…

– Так у тебя же всего три танка, а у них двенадцать! – испуганно воскликнула Зина.

– У нас есть еще и противотанковая артиллерия. И потом – мы в засаде, начнем первыми бой. Беги, Зина! Мне пора в машину.

– Я тебя буду ждать… Приду сюда, на свой лужок, к озерку… Только не гори больше, Гнат!

– Хорошо. Не буду.

Тернистый смотрел вслед Зине, побежавшей навстречу своей матери, и думал: «Как это просто! Взяли вот и договорились о свидании на лугу, возле озерца. Словно в мирные дни…»

10

– Зина… – прошептал пересохшими губами Гнат, все еще глядя вслед девушке.

Он прислонился спиной к верхним тракам гусеницы. «Ну что скажешь? – погладил Гнат шершавые вмятины на броне танка. – Вон сколько у тебя ран! Не сосчитать. Держись, друг, и сегодня! На тебя ведь будут смотреть люди из села и с ними Зина! Выдержим! А после боя она снова придет к озерку, как и договорились. Если бы все это случилось…»

– Товарищ капитан! – обратился Сидоров уже в третий раз к Тернистому. – Сейчас у немцев двенадцать машин. А потом сколько будет?

– Потом могут появиться еще, – отозвался Нечитайло.

– Если, конечно, доживем до «потом», – хмуро произнес Панин.

– Не паникуй, сынок, – успокоил радиста-пулеметчика Барабаш.

– У орудия буду я, – сказал Тернистый Барабашу.

– Воля ваша, товарищ капитан, – пожал плечами наводчик. – На нашем счету было уже немало «тигров». Война на этом лугу не кончится. А эти зверюки – чтоб они подохли! Бьем, бьем их, а они снова появляются у Гитлера.

– Верно, – кивнул Гнат. – Появляются. Заводов в Европе хватает. Вот и клепает немец «пантеры», «тигры», «фердинанды».

– Да, – грустно покачал головой Барабаш. – Выходит, еще сильный этот пес – Гитлер…

– Танки! – раздался голос Панина.

– Занять всем свои места! – приказал Гнат.

Танкисты быстро забрались в «КВ».

Тернистый припал к телескопическому прицелу, начал наводить ствол орудия на цель. Это был «королевский тигр» – семидесятитонное чудовище с лобовой броней 20 сантиметров. За этот бронированный панцирь немецкие солдаты прозвали танк еще и «черепахой».

Сегодня у Гната был своеобразный юбилей. С «королевскими тиграми» он уже встречался в весеннее равноденствие полгода назад. Но тогда… Тогда старший лейтенант Тернистый чуть не заплакал, как ребенок, которому не дали желанную игрушку.

…Была вторая половина марта сорок третьего года. Советские войска вынуждены были оставить Харьков.

На станцию Томаривка, что находится на железной дороге Готня – Белгород, прибыл эшелон с двенадцатью новыми немецкими танками. Одиннадцать уже утром двинулись на боевые позиции против гвардейской бригады подполковника Майборского. Двигатель двенадцатой машины вышел из строя, и ее оставили на ремонт возле дома стрелочника.

Случилось неимоверное! Вражеские танки необычной конфигурации, с длинными орудийными стволами открыли огонь с большого расстояния и за каких то двадцать минут подбили тринадцать «тридцатьчетверок». Это означало, что новые машины гитлеровцев вооружены мощными орудиями. Советские танки никогда с такой большой дистанции не стреляли – снаряды не достигали цели, а если и достигали, поразить ее не могли.

Командование забеспокоилось. Немецкие «тигры» на фронте уже встречались под Сталинградом, в группировке генерал-фельдмаршала Манштейна «Дон». Но такого зверя танкисты еще не видели.

Майборский дал приказ Тернистому, чтобы он с тремя машинами подкрался как можно ближе к новым танкам врага и испытал мощь их лобовой брони.

Три «Т-34» направились к железнодорожной насыпи, где находились позиции немцев. Метров за триста от нее остановились. Тернистый подал команду: «Бронебойным! Заряжай!»

Сделали один за другим четыре выстрела. Все снаряды попали в цель. И никаких результатов. С брони «королевского тигра» летели лишь искры. Снаряды не могли ее пробить.

Снова прямое попадание. И опять одни лишь искры.

Неслыханно! Такого еще не бывало!

Тернистый приказал механику-водителю подойти еще поближе к вражескому танку. Ему не верилось, что бронебойные снаряды не пробьют немецкую броню.

Выстрел…

Еще один…

И опять лишь снопы искр высекались с лобовой брони и с башни.

Если бы Гнат бил по гусенице, то «королевский тигр» уже давно вертелся бы как юла. Но гусеницу можно перебить и взрывом связки гранат, разорвать бронебойной пулей из ПТР. Перебить гусеницу – это еще не все. Танк и с перебитой гусеницей, как и зверь с раненой лапой, может огрызаться. За броней – экипаж, орудие, один или два пулемета.

Нет, гусеница не беспокоила Тернистого. Ему приказали проверить крепость стали фашистского танка. И он должен был это сделать, рискуя машиной и собственной жизнью. Он должен был во что бы то ни стало выполнить приказ. От этого во многом зависели будущие бои с «королевскими тиграми».

Гнат снова припал к прицелу. Неужели он так и не продырявит броню, не подожжет эту стальную громадину?

Выстрел.

И опять безрезультатно.

Тернистый чуть не заплакал от обиды. Да, «тридцатьчетверка» с такой пушкой бессильна против нового танка гитлеровцев. Вести дальше неравный бой было бессмысленно. Фашисты уже пришли в себя. Сейчас дадут залп, и от «тридцатьчетверки» останется лишь обгоревший остов.

Тернистый наклонил пониже ствол орудия и послал бронебойный снаряд в гусеницу танка. Увидев, что гусеница «расстегнулась», подал команду: «Отходим!..»

Ночью танкисты, посланные Майборским, захватили «королевского тигра», который стоял возле дома стрелочника с отремонтированным уже двигателем, и он был отправлен в Москву…

А уже в июле расхваленные известным танковым стратегом Гудерианом «королевские тигры» в битве на Курской дуге пылали как факелы. И случилось это потому, что «тридцатьчетверки» и «КВ» перевооружили, удвоив мощность орудий. Появились и самоходные артиллерийские установки, одна из которых – «зверобой» имеет гаубицу 152-миллиметрового калибра.

Так что испытание брони «королевских тигров» Гнатом Тернистым возле станции Томаривка было не напрасным.

Гнат верил в выбранную позицию, в согласованную работу экипажа. Спокоен был и за молодого радиста-пулеметчика Панина: он теперь знает, почем фунт лиха.

Гнат не отрывал глаз от прицела.

– «Тигр», а неповоротливый, – сказал Панин, следя за вражеским танком сквозь пулеметную амбразуру.

– Да, – махнул рукой Сидоров, – против наших танков «тигры» – слабаки!

Это было сказано скорее для самоуспокоения. Немецкие танки – грозное оружие. Они были мощными, радиофицированными, имели приборы для ориентации ночью.

Тупорылый, приземистый «королевский тигр» выполз из-за деревьев и стал водить по сторонам орудийным стволом. Но он был уже на прицеле у Тернистого. Гнат целился в борт. Можно было ударить и под башню или прямо в нее. Снаряд пробьет немецкую броню. Но бить в борт все-таки надежнее.

– Бронебойный! Заряжай!

– Готово! – доложил Нечитайло.

Тернистый нажал на спуск.

– Есть! – обрадованно крикнул Панин. – Угодили прямо в борт!

Тут же загремели выстрелы с танков «За Родину!» и «Славный».

Они подбили две «пантеры». По борту одной заструился дымок, потом показались языки пламени. И вот уже черный столб заклубился в небо.

Еще одна «пантера» вертелась на месте с перебитой гусеницей.

Третью «пантеру» танки, словно клещами, взяли в перекрестный огонь, и она раскололась, как огромный орех.

Только теперь фашистские танкисты поняли, откуда летит к ним смерть. Они стали маневрировать. Танки, стреляя с ходу, поползли на луг, на огороды. Один из «тигров» прицелился в копну, стоявшую неподалеку, разметал бронебойным снарядом сено.

Тернистый поджег еще одну машину.

По его «КВ» ударили «тигр» и «пантера». Один снаряд пролетел мимо. Другой отколупнул кусок лобовой брони.

«5-я застава», «За Родину!» и «Славный» покинули укрытия.

Капитан Тернистый не навязывал свои приемы ведения боя другим экипажам. Командиры машин, особенно механики-водители, – люди стреляные, не раз горевшие. Каждый из них воюет согласно своему характеру, опыту. На них можно положиться.

Гнат научился у комбрига Майборского, у механика-водителя Сидорова, у других опытных танкистов смотреть на танк как на живое существо, подвластное воле человека. Как у танкистов, так и у танка есть свой норов. И не каждому по силам обуздать его, укротить. Сидорову это легко удается. Грозный «КВ» в его руках словно послушный, дрессированный зверь.

«КВ» «5-я застава» мчался навстречу «тигру», Сидоров старался подойти к ним сбоку. Он всегда ищет складки на местности, за которыми можно, стреляя, прикрыться от ответного выстрела. Но здесь был ровный луг.

– Дорожка, – доложил Сидоров.

«Дорожка» – это значит местность пока что равнинная.

Танк шел хотя и быстро, но плавно. И все-таки трудно было на ходу ловить цель.

Согласно инструкции, из танков положено стрелять, остановившись на несколько секунд, – так скорее поразишь цель. Но это по инструкции. «Семь раз отмерь, один – отрежь». Такое правило хорошо в ателье мод, в пошивочной мастерской, а не в танковом бою. Здесь пока семь раз будешь примерять, тебя несколько раз могут поджечь. В бою необходимы внезапность, маневр, неожиданный удар. Поэтому Тернистый и его экипаж стреляли во время схваток с немецкими танкистами всегда с ходу. И так делали не только они.

Снаряд угодил в гусеницу «тигра».

– У фрица «лапоть» развязался! – крикнул Сидоров, следя за боем через триплекс.

«Вижу!» – мысленно произнес Гнат.

– Поддай, Леня, огоньку! Фрицы как раз вылезают из танка!

Панин застрочил из пулемета. Два танкиста, взмахнув руками, упали рядом с разорванной гусеницей.

Вдруг «КВ» содрогнулся – снаряд из «тигра» попал в лобовой пулемет. Осколками убило Панина, а заряжающего Нечитайло ранило в ногу.

– Сидоров? Как ты там? Живой? – спросил Тернистый.

– Задело куском брони левое плечо.

– Держись! Барабаш, замени Нечитайло!

Не успел наводчик заменить заряжающего, как еще один снаряд, выпущенный «тигром», пробил бак с соляркой. Пламя охватило борта. Едкий дым сквозь щели начал проникать к танкистам.

– Сидоров, вытаскивай Нечитайло! Барабаш, возьми Леню! Всем покинуть машину! – распорядился Тернистый.

Гнат хорошо понимал, что «КВ» теперь обречен. Пламя вот-вот доберется до боекомплекта, и тогда… Успеть бы вынести раненого и убитого.

Сидоров начал вытаскивать через нижний люк Нечитайло. Барабаш поднял неподвижное тело Панина и понес его к верхнему люку.

В «КВ» уже нечем было дышать. Гнат сбивал пламя плащ-палаткой, поглядывая то на верхний, то на нижний люки, через которые покидали машину танкисты. Вдруг поскользнулся на разлитом газолине, упал на днище «КВ». Газолин попал на комбинезон, загорелся.

«Проклятые «тигры»! – подумал Гнат, закрывая лицо руками и натужно кашляя. – Еще час назад я стоял возле копны сена, рядом была Зина, стряхивала с ситцевого платьица сухие травинки. Кажется, с тех пор прошли годы… Милое озерцо… Только оно спасет меня! Добраться бы до воды… А может, это конец?..»

Перед его глазами предстал механик-водитель, голову которого… снесло снарядом. А танк все равно шел, потому что руки убитого Горлова намертво вцепились в рычаги. Гнат тогда подумал: это кто-то из танкистов сел на место Горлова и ведет «тридцатьчетверку». Он протянул руку, чтобы убедиться в этом: в дыму ничего не было видно. Но головы не нащупал – пальцы погрузились в горячее кровавое месиво… А у механика-водителя Роденко из экипажа Майборского обломками брони выбило глаза. И все же он продолжал вести танк, слушая команды Майборского, и вел до тех пор, пока не раздавили последнюю «кобру».

– Капитан!.. – словно сквозь толщу воды услышал Гнат голос Барабаша. – Танк вот-вот взорвется! Давай руку! Скорей!..

Тернистый старался дышать ровно, чтобы не потерять сознание. Даже сама мысль, что ты еще дышишь, придает какие-то силы. Посмотрел на верхний открытый люк. Вспомнил: еще утром во время прорыва обороны немцев все ругали Панина за то, что он открыл этот люк, когда в «КВ» угодил снаряд. Тогда, спасаясь от огня, закрыли ветошью каждую щелочку. А вот сейчас наоборот – было бы побольше этих щелей, был бы пошире этот люк – больше бы поступало в «КВ» свежего воздуха и, глядишь, он продержался бы лишние несколько секунд.

Собрав последние силы, Гнат встал, кое-как добрался до люка. Его тут же подхватили сильные руки Барабаша. Наводчик помог Тернистому вылезть из танка.

– Прыгай, капитан!

Оба упали в траву, покатились, сбивая с одежды пламя.

«Вода!.. Озеро!..» – стучало в голове Гната.

Он побежал к воде.

Огонь на его комбинезоне то уменьшался, сбитый ветром, то разгорался с новой силой.

«Только бы не упасть… Если упаду, огонь сожрет меня…»

Вот и влажный песок.

Еще шаг…

Еще один…

Вот и вода!

Гнат вытянул перед собой руки и бултыхнулся в озерцо. Нырнул, раскрыл глаза. Вблизи стайками плавали мелкие рыбки, виднелся камыш, между стеблями преломлялся свет от солнца. Да, он в воде. Это уж точно!

Гнат поплыл, гребя обеими руками. В родном селе он с Андреем Стоколосом и Павлом Оберемком не раз устраивали соревнования: кто дольше пробудет под водой. Сейчас Гнат боялся вынырнуть, чтобы снова не оказаться в объятиях огня. Счет секундам не вел.

На берегу неизвестно откуда появилась Зина.

– Господи! Да он же утонул! – в отчаянии закричала она.

Зина повернулась к Сидорову и Барабашу – они погасили на своих комбинезонах пламя и молча умывались, черпая пригоршнями воду из озерца.

– Товарищи танкисты, его же надо спасать!

– Если не сгорел, то не утонет, – отозвался Сидоров.

Тернистый все еще не появлялся на поверхности озерца.

Наконец у противоположного берега показались сперва его ноги, разбрызгивавшие воду, потом голова и туловище. Гнат не переворачивался на спину – было мелко. Он лежал в воде, словно выброшенный волной дельфин. Зина подбежала к нему.