Текст книги "Ледовый десант"

Автор книги: Павел Автомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)

2

Рокировка…

Командующий фронтом генерал Ватутин отдал приказ о рокировке танковой армии, частей усиления, тяжелой артиллерии с Букринского плацдарма на север от Киева.

В то же время бойцы 40-й, 27-й и 47-й армий начали изготавливать макеты танков, орудий, тягачей, автомашин, чтобы расставить их в полосе обороны армий. Работа эта хотя и была кропотливая, но приятная для плотников и столяров и нудная, надоедливая для тех немногих солдат, кому до войны не приходилось брать в руки топоры, рубанки, пилы. Срок – полтора суток.

Тюканье топоров, стук молотков, жужжание пил, казалось, соревновались с выстрелами автоматов и винтовок, с залпами орудий, с грохотом взрывов снарядов. Бутафорию ставили под прикрытием дымовой завесы – в погожие часы над Букринским плацдармом все время висели «рамы».

Вскоре немцы нанесли бомбовый удар по макетам танков, орудий и тягачей, поставленным в оврагах. Узнав об этом, Ватутин был доволен: враг клюнул на приманку.

Тем временем возле настоящих танков и самоходок хлопотали механики-водители. Надо было подготовить машины к далекому ночному походу, проверить надежность и смазку всех узлов и агрегатов, заполнить горючим баки и (про запас) железные бочки. Танкисты рисовали на кормах машин белые квадраты, чтобы по ним могли ориентироваться механики-водители идущих следом «КВ» и «Т-34». Командиры танков и самоходок будут сидеть на бортах машин, чтобы лучше наблюдать за обстановкой на дороге.

Готовились к походу и химические подразделения. Они должны обеспечить задымление мостов, дорог, полевых и лесных проселков, по которым будут передвигаться войска.

Трудно придется шоферам и водителям тракторов. Тягловой силы не хватает. Поэтому каждому из них надо будет осуществлять по две-три ездки с Букринского на Лютежский плацдарм, чтобы перевезти орудия, боеприпасы, людей.

Саперы тоже готовились к предстоящей операции.

Тяжелые танки «КВ» и «САУ-152» могут выдержать только шестидесятитонные паромы. Их мало. Значит, на берегу образуется очередь, и согласованность в работе паромов должна быть четкой. С полным напряжением будут действовать два понтонных моста, рассчитанные на шестнадцать тонн.

Все радиостанции танковых и других воинских частей работали, как и прежде, на тех же волнах. Заполненный голосами и сигналами морзе эфир подтверждал будничность ситуации под Букрином и на Лютеже, усыпляя радиоразведку противника.

Рокировка…

Не передислокация, а действительно рокировка, как в шахматной игре, когда тура, которую шахматисты сравнивают с дальнобойной артиллерией, передвигается с крайней линии на центральную, чтобы перехватить инициативу игры именно на центральном, главном, направлении. Единственный раз в шахматной игре королю разрешается «перепрыгнуть» через две клетки – это в момент короткой или длинной рокировки. Именно длинную рокировку и осуществляли войска генерала Ватутина с южного Букринского плацдарма на северный Лютежский.

Рокировался и полк, сформированный из дивизии Федора Сильченко, которая за четыре недели боев понесла ощутимые потери, и отдельный артиллерийский дивизион, точнее, две артбатареи капитана Зарубы. Командующий фронтом решил передислоцировать этот наиболее боеспособный полк в армию, которой выпало вести наступление с Лютежского плацдарма на Киев.

Ночь на 26 октября была холодной, влажной. Низкие серые тучи еще с вечера, казалось, придавили к земле все живое на обоих берегах Днепра. Этой ночью и тронулась первая сотня танков из оврагов под Зарубенцами к реке, чтобы еще раз форсировать Днепр, но теперь уже с правого берега на левый.

Гудели приглушенно моторы танков и тягачей, спускавшихся с круч к паромам, к деревянным и понтонным мостам. Ни одного огонька вокруг. Только вблизи можно было заметить белые квадраты на кормах «тридцатьчетверок», «КВ» и самоходно-артиллерийских установок.

На бортах танков и самоходок сидели командиры машин, подавали команды механикам-водителям. В движении могучей стальной армады чувствовались слаженность, четкость.

Тягачей и автомашин не хватало для переброски воинов, поэтому в кузове «челябинца», тащившего орудие, сидели не только артиллеристы, но и несколько минометчиков и один офицер – его посадили полковник Сильченко и капитан Заруба. Погоны незнакомцы были спрятаны под застегнутой на груди плащ-палаткой, но фуражка свидетельствовала, что офицер из штаба корпуса, – на передовой даже лейтенанты ходят в пилотках, а в бою – в касках.

Из кузова «челябинца», въехавшего на понтонный мост, Андрей Стоколос, Терентий Живица, Максим Колотуха и Василий Волков молча смотрели, как рядом плыл, будто скала, паром с шестидесятитонной самоходкой – «зверобоем».

Андрею Стоколосу надоело тягостное молчание.

– Волков! А тебе не страшно в кузове тягача пойти под воду? Трактор не эсминец, не катер, не лодка, и можно буль-буль…

– Салага ты, Андрюха! – засмеялся Василий. – Вода – моя стихия. Вода не изменит Волкову, она моя подруга.

– Не изменит, говоришь? А как же ты в плен попал? – произнес тихо офицер.

– Это было на суше, а не на море, – грустно ответил Волков. – Море!.. Горизонт всегда манит глаз. Смотришь на тот горизонт и чувствуешь, что ты великан, а не какое-то там маленькое создание…

– Почему великан? – спросил Терентий Живица.

– На море видно, что земля круглая, поэтому на горизонте появляются и исчезают корабли. Представь, Терентий, всю землю разом и самого себя на ней. Ты видишь, что планета наша шарообразная. Где еще такое увидишь, как не на море?.. В пустыне солнце не даст тебе смотреть. Да и ветер глаза песком засыпает. Пустыня не море. Там же бархан за барханом. А море, да еще когда прибой, – это же музыка! Чайковский! – Волков повернулся к Стоколосу. – Помнишь, Андрей, как мы форсировали Днепр? Что? Подвела нас река? Нет. А это потому, что матрос Волков был рядом с вами! Поэтому и Днепр был словно шелковый, а вода его была послушной.

– Я вижу, ты такой же романтик моря, как тот герой из фильма «Танкер «Дербент», который подбивал клинышки к каждой красивой женщине, – вмешался в разговор старшина Колотуха. Сложив губы дудочкой, он прошептал: – «Мгу… Я р-романтик м-моря…» А потом раз – и поцелуй взасос.

– Вульгарный ты, старик, – не утерпел Андрей Стоколос. – Хотя и женат, имеешь сына… А вода, Василий, была нам послушной потому, что дед Роман стоял на пароме, а не только ты.

– Согласен, – кивнул Волков. – Я и дед. Славный дед! Таких еще поискать надо!

Дул холодный северо-западный ветер. Сек косой дождь. Андрей запрокинул голову: захотелось посмотреть на свои и Лесины звезды – Счастье, Любовь, Надежда, Юность… Ни зги не видно. Кажется, на востоке просветлело небо, и из разорванных туч пугливо выглянуло несколько звезд. Вдруг, будто сговорившись, закашляли Колотуха и Живица. Стоколос почувствовал запах дыма.

– Сачки-химики дорвались до дымовых шашек. Всюду темнота, а им взбрело в голову показать, что они не спят.

– Почему это они сачки, если не спят и делают свое дело? – возразил Терентий Живица.

– Химики только то и делали все два года войны, что пускали дым в глаза нам и немцам и проверяли, носишь ли ты, Терентий, противогаз с собой, – сказал тихо Колотуха.

Тягач за тягачом, машина за машиной сходили с понтонного моста на увлажненную дождем дорогу и направлялись к месту сосредоточения, к лесу, вблизи села Цыбли, откуда вскоре должны были двинуться на северо-восток, к пока что далекой Десне.

На месте сосредоточения артиллеристы капитана Зарубы выбрались из кузовов тракторов и автомашин. Заруба подошел к полковнику Сильченко. Подошла к нему и Маргарита Григорьевна в шинели, с санитарной сумкой на боку.

– Товарищ полковник! Разрешите мне поговорить с вашей женой! – обратился к Сильченко офицер из штаба корпуса.

– У вас не хватит времени, товарищ майор. Через несколько минут мы отправляемся по маршруту, – недовольно ответил Сильченко.

Майор в накинутой на плечи плащ-палатке хотел еще что-то сказать, но возле них остановился бронетранспортер, и из него вышел в сопровождении охраны и неотступного ординарца Мити генерал Ватутин.

– Это хозяйство Сильченко? – спросил командующий фронтом.

– Да! – ответил полковник, став по стойке «смирно». – Мои солдаты уже все на этом берегу… Разрешите обратиться к вам, товарищ генерал армии?

– Вы уже обращаетесь. Я слушаю.

– У меня есть мысль: хотя бы одним из моих полков осуществить не большую, а малую рокировку.

– Поясните.

– Надо свернуть к Днепру ниже Дарницы. Там Казачий остров…

– Там есть наши подразделения, но малочисленные, – ответил задумчиво Ватутин.

– С острова Казачий, когда уже начнутся бои на Лютежском плацдарме и в прорыв пойдут Тридцать восьмая и Третья танковая армии, надо высадить десант южнее Киева и перерезать шоссе Киев – Пирогов – Обухов. Немцы непременно станут перебрасывать подкрепления с Букринского плацдарма к Киеву, а кратчайшего пути у них уже не будет.

– Идея заслуживает внимания, – кивнул Ватутин. – Однако остров на глазах у немцев, по нему можно стрелять с правого берега даже из винтовок. Тяжело будет переправлять артиллерию.

– Ради всей битвы за Киев можно обойтись ротными минометами, пулеметами и противотанковыми ружьями. Их будут прикрывать несколько сотен автоматчиков и стрелков. Перережем шоссе, овладеем плацдармом – переправится и среднекалиберная артиллерия, – Сильченко помолчал. – Я хорошо знаю этот остров. Рыбачил там. На левом берегу местные жители помогут нам средствами переправы. Во всех случаях наше появление под самым Киевом в дни наступления Тридцать восьмой армии и Третьей танковой с Лютежского плацдарма должно дезориентировать немецкое командование.

– Но еще до наступления Тридцать восьмой армии вы можете намозолить немцам глаза своим пребыванием на острове.

– Это правильно, – согласился с мнением Ватутина Заруба. – Но ведь мы и дальше будем удерживать остров незначительными силами, которые находятся там сейчас. А тут в одну ночь внезапно, навально высадимся на правом берегу…

– На левом берегу напротив Киева у нас в наличии три полка из разных дивизий. Значит, надо образовать сводный отряд из этих полков, – тут же решил Ватутин. – Даю разрешение на вашу «малую рокировку»!.. Мне сообщили из штаба корпуса, что вы высказали недовольство тем, что в третий раз мы начинаем наступление на Букринском плацдарме. Говорили с раздражением, припомнили, что в прошлом году у вас уже было недоразумение со штабом дивизии, когда вам пришлось командовать полком, тем, что попал в железные клещи противника.

Сильченко улыбнулся.

– Недоразумение со штабом дивизии для меня закончилось с «плюсом» и «минусом». «Плюс» – я спас, вывел без потерь весь полк. «Минус» – за невыполнение приказа штаба дивизии меня понизили в звании. Но кто-то из высших командиров отстоял, хотя могло быть и хуже…

– Тем «кто-то» был я, – тихо, чуть ли не шепотом, произнес Ватутин, вспомнив конфликт командира полка Сильченко с командиром дивизии. – Тогда вы сказали генералу, что берете на себя ответственность за судьбу полка как командир и как коммунист. А это уже много значило. Если бы каждый из наших полковников, генералов и маршалов поступал вот так же, как вы, мы, уверен, не отступили бы от Изюма и Барвинкового до Волги и Кавказского хребта.

Ватутин пожал руку Сильченко и повернулся к группе солдат, которым старший сержант читал армейскую газету «За честь Родины».

– «…Давай нам десять на одного – всех побьем, повалим, в плен возьмем!.. Друзья! Помните о присяге, подчиняйтесь начальникам, боритесь храбро, и все падет перед вами!» Это слова Суворова! – пояснил старший сержант солдатам. – А вот что говорил запорожцам Максим Кривонос: «Нет других средств против этих неправд, издевательств, как только сломить врагов нашей силой и всех их уничтожить!» А вот что сказал Богдан Хмельницкий: «Я решил мстить не только за свою обиду, но и за попрание народа русского!» А народ про Хмельницкого так говорил: «Хмельницкий славно сказал, когда казаков в бой водил: «Гей, казаки! В бой идите, ворога под пень рубите!..»

– Все это чужие мысли и истины! Ты скажи что-нибудь и от себя, если такой грамотный, – перебил старшего сержанта кто-то из красноармейцев.

– Слушайте и мое: «Смелость в бою окрыляет сердца! Смелость на подвиг зовет молодца!»

– Неужели это ты сам сочинил? – спросил старшего сержанта Терентий Живица.

– Сам. А вот мои новые стихи.

 
Танкисты!
                Идите
Броней напролом,
Чтоб фрицев добить
За родимым Днепром!
 

– Да это же Филипп Миронец! – воскликнул Андрей Стоколос, подойдя к собравшимся красноармейцам. Это наш молодой армейский поэт. Он первым сообщил в газету о боях под Зарубенцами и Григорьевкой. Я сам видел его в работе: ноги в воде, туловище, на всякий случай, на границе Днепра и берега, а голова и руки на суше. Еще и телефонная трубка возле уха.

– Складно сочинил! – похвалил Живица. – По мне, легче из бронебойки «тигра» поджечь, чем две такие строчки слепить. Видать, у тебя, сержант, божий дар. Давай дальше…

– Что за скоморох тут объявился? – негромко, но так, чтобы услышал командующий, спросил майор в плащ-палатке, обращаясь к капитану Зарубе. – Такими стишками можно выдать и секреты рокировки… «Броней фрицев… добить… за Днепром!» Ясно, что идем не куда-нибудь, а в Дарницу.

– Да что вы! Скоморохи – песельники, их уважали люди. Филипп Миронец поднимает дух у солдат в это холодное, хмурое утро, – возразил капитан Заруба.

– А вы кто такой? – спросил Ватутин, подойдя к майору.

– Майор Добрин. Из штаба стрелкового корпуса. Химики пускают дымы, танкисты выключили фары. И все ради засекреченности данной операции. А тут во весь голос: танки идут за Днепр… Где гарантия, что эти слова не услышит лазутчик в кустах, если не ближе?

К Ватутину подошел полковник-танкист с планшеткой на боку, и все бойцы и командиры стали расходиться. Полковник отдал честь и доложил:

– К семи часам утра переправилось девяносто танков, двести двадцать орудий, триста пятьдесят тягачей, тысяча восемьсот автомашин. Переправа будет продолжаться, пока не рассеется туман.

– Танков еще маловато, – покачал головой Ватутин.

– Трудно с шестидесятитонными паромами. Сделаем все, чтобы следующей ночью все танки были на левом берегу Днепра. В Высокой Дубенче не будем задерживаться, сразу – на Сваромскую переправу.

– Хорошо. Побеспокойтесь и дальше о маскировке. Ни одна машина не должна быть замечена с самолетов и наблюдательных аэростатов.

– Есть, товарищ командующий. Разве что какая-нибудь гнида… Ведь на Днепре все солдаты – герои!

– Герои! Об этом пишут и в газетах. Однако от лазутчиков никто не застрахован, – вмешался в разговор майор Добрин.

– В принципе ваше замечание правильное, – согласился Ватутин и вдруг оживился: – Добрин? А-а… Кажется, это вы задержали недавно партизана-разведчика Янкелевича, когда наши подошли к Днепру?

– Было такое, – неохотно ответил майор. – Но сейчас обстановка у нас напряженная. Рокировка все-таки! Солдаты сделали макеты танков, чтобы ввести в обман противника, механики-водители понарисовали квадраты на танках и погасили фары во время похода, химики пускают дымовые завесы, а мы отвечаем за то, чтобы ни один лазутчик не пискнул из этих колонн по своей рации и не «затерялся» по дороге. Каждый из нас на своем посту. И все вместе – куем победу!

– Куйте победу! – сказал раздраженно Ватутин. – И не забывайте, что первыми ее кузнецами являются разведчики. Вот почему такие встречи, как встреча с Янкелевичем, должны кончаться разговорами в штабе корпуса, армии или фронта. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

– Понимаю. Спасибо за совет, товарищ генерал! – козырнул майор Добрин.

Бронетранспортер Ватутина направился к берегу Десны.

Майор Добрин не знал, что предпринять: находиться и дальше среди солдат Зарубы или уехать. Решил остаться. На это были причины. В артдивизионе служат названый сын генерала Шаблия – бывший пограничник Андрей Стоколос и еще двое с той же пограничной заставы. Стоколос имеет портативную радиостанцию «Север» – она хранится сейчас в сейфе капитана Зарубы. Кто может поручиться, что с «Севера» не передадут на тот берег Манштейну известие о рокировке танковой армии и частей усиления? Разве у шефа немецкой армейской разведки не было возможности завербовать кого-нибудь из тех троих в сорок первом, в сорок втором, наконец, в сорок третьем, когда они все находились на вражеской территории по нескольку месяцев подряд? Да и где гарантия, что они добровольно пошли в партизаны, а не имеют задания от того же абвера? Верить бойцам, конечно, надо. Но и присматривать за ними тоже надо. Особенно за теми, кто уже трижды побывал на оккупированной территории. А Терентий Живица даже дома жил с осени сорок первого до весны сорок третьего.

Майора Добрина беспокоило и благодушие капитана Петра Зарубы, принявшего эту тройку. А полковник Сильченко?.. Женился на Маргарите Тулиной. То, что муж ее преданный Родине человек, – факт бесспорный. Капитан Тулин был начальником Пятой погранзаставы на реке Прут и погиб в первые дни войны. А его жена? Она ведь находилась в оккупации на Полтавщине, за ней приударивал немецкий комендант. А полковник Сильченко увлекся ею и женился. Что станет с офицерским корпусом, если все командиры начнут жениться на вдовах?.. А этот слишком доверительный разговор между командующим фронтом и полковником Сильченко? Ватутин еще и руку пожал полковнику. Почему Сильченко не попросил подкрепления в свою поредевшую на Букринском плацдарме дивизию? Ведь это уже не дивизия, а полк. А может, и просил?..

При упоминании о Маргарите Григорьевне майор Добрин вздохнул: «Все-таки красивая женщина, ничего не скажешь. Из глаз так и сыплются искры. Видно, полковник в бабах разбирается. Испугался, что эта королева еще кому-нибудь приглянется, вот и наложил свою лапу…»

Добрин подошел к капитану Зарубе.

– У рядового Стоколоса была рация. Где она сейчас?

– В штабном сейфе моего дивизиона, – ответил Заруба.

– А почему вы не сдали рацию куда следует?

– Рация не моя и не значится на счету дивизиона. Это собственность штаба партизанского движения. За нее Андрей Стоколос отвечает перед своим штабом. Стоколоса и еще двух бывших пограничников – Живицу и Колотуху – собирается от нас забрать начальник партизан генерал Шаблий. Но они сказали ему, что останутся в моем дивизионе, пока наши войска не возьмут Киев.

– А этот Стоколос действительно сын генерала Шаблия?

– Да. Это может подтвердить и полковник Сильченко. В молодые годы он служил вместе с Шаблием.

– Я бы все-таки посоветовал сдать рацию.

– Я уже сказал, что рация не числится за моим дивизионом, – повысил голос капитан Заруба.

«Самоуверенный, гордый, будто не прапрадед был генералом от артиллерии, а он сам, Заруба, уже генерал», – отметил Добрин. Помолчав, сказал:

– Ну что ж, дело ваше. Рация – на вашу ответственность. Прошу вас не информировать Стоколоса о нашем разговоре.

– И без вашей просьбы я ничего бы не сказал. Андрей Стоколос – впечатлительный человек и может серьезно обидеться. А нам еще надо поберечь нервы для скорых боев.

– Так точно! – козырнул майор Добрин и отошел от Зарубы.

В кузове с бывшими пограничниками и морячком, который за словом в карман не лезет, ехать Добрину больше не хотелось. Глазами он стал искать другой транспорт. Увидел полковника Сильченко и Маргариту Григорьевну, стоявших возле газика. Они о чем-то говорили. Говорили громко, не таясь. Видимо, разговор был серьезным.

Добрин направился к ним. По пути достал из кармана кителя пачку «Казбека», сунул в рот папиросу и стал высекать огонек из трофейной зажигалки.

Маргарита Григорьевна ваяла мужа за руку.

– Ты ведь сегодня еще и не завтракал. Чем-то озабочен? Что случилось?

– Как там в солдатской притче? Не отрывайся от кухни, не попадайся на глаза начальству и не проявляй никаких инициатив. А у меня все наоборот, – грустно усмехнулся Сильченко. – От кухни я действительно оторвался, потому что потерял аппетит, а начальству в лице командующего фронтом попал на глаза. Виноватым, правда, не стал после разговора с Ватутиным, но не удержался и подал командующему свою идею. Теперь должен, как твердит солдатская заповедь, ее выполнять. Мой полк возвращается резко на запад, на шоссе Пирятин – Дарница.

– А может, возьмешь меня?

– Мы встретимся в Киеве накануне Октябрьских праздников. Это самое позднее, – заверил жену Сильченко.

– Ну что ж… Пойду со своими пограничниками, если уж вы проявили такую инициативу на свою же голову, – сердито сказала Маргарита Григорьевна, обращаясь к мужу на «вы».

– Конечно, я мог промолчать, и полк пошел бы вместе со всеми, – развел руками Сильченко. – Но на юг от Дарницы тоже нужно развернуть бои для общего успеха в Киевской операции. Пойми, я знаю эти места еще с довоенного времени. Зачем же поручать такую работу другому человеку? Ты не обижайся на меня. Ватутин даже дал дельный совет, уточнил мое намерение. Теперь он будет планировать действия с учетом моего полка и тех подразделений, что пока дислоцируются там, на левом берегу.

Грузовые машины, в кузовах которых сидели пехотинцы и минометчики полковника Сильченко, повернули влево, на шоссе Харьков – Киев.

Федор Федосеевич обнял жену за плечи, поцеловал.

«Ну и ну! – покачал головой майор Добрин, увидев, что десятка два машин поворачивают резко на запад. – Что они, с азимута сбились, эти Сильченки? Полковник не может без выкрутасов. Опять что-то задумал. Должно быть, с разрешения командующего фронтом. Ишь, стратег какой нашелся! Даже со своей королевой Марго разлучается. Что бы все это могло значить?..»