Текст книги "Ледовый десант"

Автор книги: Павел Автомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 39 страниц)

7

Обоз с боеприпасами продвигался медленно. Дороги во многих местах были раскисшими, то и дело встречались огромные лужи. Командование обоза, направлявшегося в штаб генерал-майора Василия Андреевича, знало обстановку и по обе стороны дороги, и далеко впереди. Время от времени на фланги высылались группы разведчиков – они находили контакты с местным населением, партизанскими отрядами и группами самообороны. Разведчики добывали «языков», дополнявших информацию о враге. Андрей Стоколос ежедневно утром или вечером разворачивал свой «Северок», и позывные «ЗСТ-5» летели в эфир. Андрей держал связь с радиоузлом генерала Шаблия и областным штабом партизан генерал-майора Василия Андреевича. Стоколос принимал сообщения о продвижении немецких воинских частей вблизи маршрута обоза, о дислокации банд буржуазных националистов.

Все эти меры сводили на нет попытки фашистского командования разгромить обоз, продвигавшийся из Овруча в тыл к партизанам.

По пути Гутыря с подрывниками несколько раз отлучался на железную дорогу Сарны – Коростень – ставили под рельсы мины замедленного действия. Но у него чесались руки поставить радиомину где-нибудь на узловой станции, в ресторане, – должны же немецкие офицеры отмечать встречу Нового, 1944 года.

Он поделился своими мыслями со Шмилем.

– Я за! Пусть фашистские собаки получат подарок от Деда Мороза! – сказал Шмиль.

– Были бы на станции свои люди, которые «забыли» бы чемоданчик где-нибудь в раздевалке или в буфете…

– Есть такие люди, есть, – прервал Гутырю Шмиль. – Работают на станции. Имеют связь с партизанами. С нами тут идет один хлопец. Он сведет тебя с ними.

Андрей Стоколос, выслушав Гутырю, дал свое согласие.

– Хорошо. Но будьте осторожными. Встреча через пятнадцать часов вот на этом перекрестке дорог, – показал он на карте. – До него двадцать километров.

– Успеем, – кивнул Гутыря.

…Закончив успешно операцию на железнодорожной станции, подрывники возвращались в «коридор». Моросил дождь, все промокли.

Местный хлопец, передавший в надежные руки чемодан со взрывчаткой, посоветовал зайти к леснику, который жил на околице села.

– Давайте зайдем, – согласился Гутыря, – обсушимся, согреемся и двинемся дальше на условленное место встречи с обозом.

Лесник принял подрывников без радости, но и без проявления недовольства. Время такое: сейчас пришли советские партизаны, через два часа наведаются «сечевики», потом – немцы.

Достал из печи кастрюлю теплого борща и махотку узвара из яблок и сушеного терна. Сухари у партизан были свои.

Не успели бойцы переобуться, как во дворе вдруг раздался выстрел, вбежал часовой.

– В соседнюю хату, метров пятьдесят отсюда, зашли семеро, – сказал он. – Одного оставили на карауле. Караульный заметил свет в наших окнах и стал подкрадываться сюда. Я остановил его окриком: «Стой! Кто идет?» А он выстрелил из карабина и побежал к соседней хате.

– Это «сечевики» нагрянули к соседям. Один из них крутит любовь с Ксенией, – сказал лесник.

– Один крутит любовь, а шестеро его стерегут? – удивился Гутыря.

– Черт их знает, – пожал плечами лесник. – Может, и не один. Вдовушка она сдобная, как пышка.

Гутыря задумался. «Эту хату они штурмовать не станут. Не за тем пришли… Но могут и напасть…»

– И вы украинцы, и они украинцы… Я пойду и скажу им, чтобы все вы разошлись по-доброму своими дорогами, – предложил свои услуги лесник.

– Идите, – сказал Гутыря. – Однако знайте: хата ваша сгорит дотла, если вы…

– Избавь боже! – прижал руки к груди лесник.

Около часа прождали бойцы лесника. Но он так и не вернулся. Партизаны не знали, что лесник пошел не к соседям, а на противоположный конец села, где квартировала рота немцев.

Стало светать. Гутыря решил начать переговоры с бандитами. Он открыл окно и крикнул:

– Вчера мы встретили ваших людей на просеке! Они клялись, что все вы воюете против немцев!

– То вы встретили не наших людей! – послышалось в ответ из окна соседней хаты. – Вы своими пакостями на железной дороге не даете нам спокойно жить!

– А вы знаете, что немцы три дня назад расстреляли в здешних селах двести человек?

– Знаем! У нас с немцами нейтралитет!

– А с нами? Что у вас за отряд? Кто командир?

– Военная тайна!

– Мы партизаны депутата товарища Василя!

– А мы воины атамана Тараса! И сотника Перелетного! Вам еще и биографию сотника рассказать? Ставьте магарыч. Он у нас новенький. Говорит, что откуда-то из-под Белой Церкви. А голова как у пана министра, университет окончил, профессор. Видите, какие к нам идут! А ваш депутат пишет в листовках, что мы несознательные, что будто бы служим под началом пана атамана не по своей воле. Мы борцы…

– Пропустите нас к лесу! Мы вас не тронем, хотя у нас два пулемета, а остальные – с автоматами! – оборвал разглагольствования «сечевика» Гутыря.

– Немцы! Немцы! – вдруг раздался голос часового во дворе. – Цепью идут!

Партизаны выскочили из хаты лесника.

– Всем в лес! – крикнул Гутыря.

Из соседней хаты вышли семь человек, подняли руки вверх, закричали:

– У нас с немцами – нейтралитет!

– Мы против большевиков!

– Мы охраняем для вас железную дорогу!

Гутыря бежал позади бойцов и думал: «Неужели здесь появился Вадим Перелетный? Сообщник штурмбанфюрера Вассермана, палач Софии Шаблий и нашей Тани…»

– Берегите патроны! Цельтесь получше! – предупредил он бойцов. – И еще одно. Если меня убьют, скажите капитану Стоколосу такие слова: «Волна – шестьдесят один! Волна – шестьдесят один!» Понятно? Стоколос знает, что это такое.

Пуля угодила в правое плечо Гутыри. Устин бросил левой рукой гранату в немцев. Покачнулся, упал – еще одна пуля впилась в левое бедро.

– Хлопцы, скорее в лес! – крикнул Гутыря. – Я прикрою вас! Приказываю! Отходите!..

К нему подбежал пожилой партизан.

– Я остаюсь с вами.

– Не надо, Веремей. Спасайся.

Рядом разорвалась граната. Осколок раздробил левый локоть Гутыри.

Веремей открыл огонь из автомата по немцам. Вдруг вскрикнул: пуля угодила в грудь. Упал возле Гутыри.

Устин наклонил голову, чтобы схватить зубами уже отогнутые усики-«лимонки», которую с трудом удерживала немощная рука.

Когда немцы подбежали к нему, грохнул взрыв…

8

В полдень вернулись разведчики на вспотевших лошадях, сообщили: «Впереди, километрах в двух, завал! Обозу не пройти!»

Где завал, там жди засаду. Кто повалил лес? Немцы? Банда националистов?

Обоз остановился. Надо было выслать два или три взвода хорошо вооруженных партизан, обойти завал и разгромить тех, кто сидит в засаде с пулеметами, гранатами, а возможно, и с минометами.

Командиры склонились над картой. Все надо рассчитать, взвесить. Обоз прошел двести восемнадцать километров. Осталось еще каких-то полсотни верст. Не так уж и много. Только бы грузы были доставлены к месту назначения.

Сорок бойцов получили задание и покинули обоз.

Вскоре тишину разорвали пулеметные и автоматные выстрелы, послышались крики: «Вперед! Бей гадов!»

К Андрею Стоколосу подбежал Микольский, крикнул:

– Это Гаврила Хуткий громит вражескую засаду! Он мой друг! Нам на помощь пришел отряд имени Ворошилова. Хуткий до войны служил милиционером…

Вскоре стрельба утихла. Андрей Стоколос и Микольский подъехали на лошадях к завалу.

Возле спиленных и срубленных деревьев кипела работа. Звенели пилы, раздавался стук топоров. Кругом лежали обрубленные ветки сосен и елей. В ноздри ударил крепкий запах хвои и живицы.

– О, кого я вижу! Пан Микольский! – спрыгнул с коня Гаврила Хуткий.

Микольский тоже соскочил с коня, расставил руки для объятия.

– Василий Андреевич выслал встретить вас. Все может случиться на такой дороге. Так что мы добрались сюда и разгромили немецкую засаду! Одни веники остались.

Микольский и Хуткий обнялись, трижды расцеловались. Стоколос с улыбкой смотрел на этого, с первого взгляда, чудного командира отряда в сером пальто с потертыми и обтрепанными рукавами, будто он не снимал его ни летом, ни зимой несколько лет подряд.

Сапоги юхтевые, синие галифе. «Милицейские, – подумал Андрей. – Еще с довоенного времени». Под пальто не только маузер, но и кожаная полевая сумка. Нестандартная, пошитая кем-то или самим владельцем этого непременного у командиров атрибута. Китель немецкий, а под ним вышитая украинская сорочка. На голове сивая шапка с вырванными кусками ваты.

К Хуткому подбежал молодой человек в хромовых, начищенных до блеска сапогах, в офицерской шинели, на боку довоенного образца кобура для пистолета ТТ (такие кобуры носили, когда на заводах еще изготовляли ТТ с гофрированными «щечками»).

Стоколос растерянно смотрел то на командира отряда Хуткого, то на подбежавшего офицера. «Не иначе как этот молодец – франт, модник, – подумал Андрей. – Откуда у него кобура образца тридцать седьмого года? Да и как можно ходить в начищенных сапогах в этих болотах и песках?»

– Узнаешь, Алексей, нашего соседа по боям со швабами? – обратился Хуткий к офицеру.

– Так точно, товарищ командир! Добрый день, пан Микольский! – козырнул партизан. – Слушаю ваши дальнейшие распоряжения.

Пока Стоколос знакомился с Хутким и с другими командирами, подошел весь обоз. Завал быстро разобрали.

– Чего смеешься, сын генерала Шаблия? – обнял за плечи Андрея Гаврила Хуткий. – Форма моя тебя удивляет? Мне в этом пальто пока что везет на войне. Всякое бывало. Пальто все пробито пулями, а для меня пуля еще не отлита. На том и стою! То брехня, что человека встречают по одежке. Вот, – показал он рукой на партизана-франта. – Мой ординарец! Выхлопотал себе должность у Василия Андреевича. А тот по простоте душевной сказал: «Будь при Хутком и отвечай за него перед областным штабом и Советской властью!» И вот Алешка как тень ходит, когда я хожу, и бегает, когда я бегаю. А тут еще Василий Андреевич на партийной конференции сказал, что сам лично подготовит всех местных жителей, чтобы при первых же выборах в Верховный Совет Украинской Социалистической Республики выдвинули меня депутатом, если к тому времени останусь живым. А как же, говорит Василий Андреевич, у нас демократия!

– Верно, – кивнул Андрей. Заметив, как только что веселое, добродушное лицо Хуткого вдруг помрачнело, спросил: – Что-нибудь неприятное случилось?

– Бандиты тесаками зарубили Калину Афанасьевну Хомич, депутата Верховного Совета УССР. – Хуткий склонил голову, направился к своим партизанам.

Обоз с боеприпасами теперь уже шел под охраной двухсот бойцов. Это была сила. Никто из обозников не сомневался, что задание штаба генерала Шаблия будет выполнено.

…На перекрестке лесных дорог минеров группы Устина Гутыри не было, хотя они должны были прийти сюда три часа назад.

– Я останусь с десятком всадников, – сказал Шмиль Андрею. – А вы идите дальше. Они опаздывают… Наверное, где-то попали в передрягу.

– Нет, – возразил Андрей. – Нам всем надо умыться, побриться, а кое-кому заняться «профилактикой». Останемся здесь на два часа всем обозом.

Партизаны разбили, возможно, последний бивак в этом рейде. Сразу вспыхнуло с десяток костров. Бойцы грели воду в солдатских котелках, в ведрах. Многие партизаны сняли исподние рубахи, чтобы сквозь рукава пропустить струю дыма и пара. Это была та самая «профилактика», о которой говорил Андрей. Прошло уже десять дней, как обозники последний раз побывали в бане. Как тут не появиться вшам!.. А там, где вши, может вспыхнуть и эпидемия тифа.

Партизаны мылись до пояса, скребли бритвами бороды, усы, хотя некоторые дали слово не бриться, пока не пройдут «коридор». На войне солдаты часто дают обещание не бриться до какого-нибудь определенного события.

Андрей Стоколос выбрил щеки, а черные усики оставил. Посмотрел в зеркальце: черные брови и усы черные, а над ними белый чуб. Надо же, какой контраст.

Вдруг почувствовал чей-то взгляд. Оглянулся. За спиной стоял Гаврила Хуткий.

– Ничего, – сказал он, – не переживай. Вернутся твои минеры. Держись!

Хуткий сел рядом на поваленное дерево.

– Я и держусь, – кивнул Андрей. – С самой первой минуты войны, когда начал стрелять в фашистов, которые плыли на наш берег на резиновых лодках через Прут.

– Я знаю об этом, сынок. Леся Тулина мне рассказывала. Мы с нею часто видимся. Она приезжает в наш отряд по комсомольской линии. Не удивляйся. А минеры… Думаю, что на вокзале у них все было как надо. В селах всюду наши люди. И на станции тоже. А вот до недавнего времени железную дорогу охраняли не только немцы, но и бандиты Крука. Эти «сечевики» хуже немцев и их собак-овчарок, что вынюхивают тол под рельсами. Я предъявил Круку «ультиматум». И он вроде бы угомонился или подался в другие края.

Хуткий начал вспоминать свои переговоры с «сечевиками».

Партизанским подрывникам становилось все труднее и труднее пускать под откос фашистские эшелоны – слишком усилилась охрана железной дороги. Вскоре узнали, что охраняют железнодорожную колею не только немецкие солдаты, но и бандиты из ватаги Крука. Банда подчинялась атаману Тарасу. Кое-кого из круковцев Хуткий знал с довоенного времени – в этих краях он служил милиционером, когда Красная Армия в 1939 году освободила западноукраинскую землю. В начале войны он не раз слышал, как националисты хвалились, что они тоже партизаны и будут воевать против немцев. Теперь эти псевдопартизаны стали пособниками фашистов. Сторожа из них неплохие: хорошо знают местность, каждый изгиб железнодорожной колеи, каждую вырубку, каждый куст вдоль дороги.

Гаврила Хуткий решил пойти на переговоры с бандитами. Он понимал всю сложность своего решения и долго молчал, когда Марта, жена (она жила при партизанском штабе), увидев печаль на его лице, спросила:

– Что с тобой? Неужели собрался к этому проклятому Круку?

Что он мог ей ответить? Он привык делать самую трудную работу – и до войны, и в годы войны.

Жена поняла его без слов. Вздохнула:

– Будь осторожным, Гаврюша.

– Еще не отлита та пуля, которая меня убьет, – сказал он наконец, надевая долгополое пальто.

Сын, услышав эти слова, посоветовал:

– Бери, батьку, побольше патронов.

– Думаешь, я напрасно надел это пальто? В нем карманы как торбы у нищего старца.

Сын подал трубку, набитую табаком.

– Таким и расти понятливым казачиной, – улыбнулся Хуткий, – чтоб и про люльку не забывал, и про патроны.

…Придя в село, Гаврила Хуткий зашел в крайнюю хату. Хозяин как раз обедал. Увидев его, он удивился.

– Ты что, сдурел?

– Нет, не сдурел, Стецько.

– Тебя же убьют сейчас! В селе шесть круковцев.

– Знаю. Шестеро здесь, а девять собаками рыщут – охраняют немцам железную дорогу. Дай-ка и мне поесть каши. Да и молока в миску налей побольше!

Стецько глянул на жену. Хозяйка поставила на стол еще одну миску с горячей гречневой кашей, исходившей паром, влила в миску и молока.

– Это ты, Стецько, хорошо делаешь, что гречку сеешь, – похвалил хозяина Гаврила, съев кашу. – Этой весной гречку уже будем сеять на колхозной ниве. Так что прошу: прибереги мешок-другой на семена.

Хозяин не успел ответить – в сенях кто-то затопал. Распахнулась дверь. Вошел Гринь, получивший у Крука прозвище Сучка. Стецько перекрестился.

– С карабином не шуткуй, Сучка, – предупредил Хуткий. Он откинул полы пальто, и его пальцы легли на спусковой крючок маузера.

Гринь побледнел, опустился на скамью возле окна.

Хуткий поблагодарил хозяйку за ужин и обратился к Гриню:

– Ну что молчишь? Говори.

В эту минуту в хату вошли еще двое бандитов.

– Кладите, панове, оружие на скамью! – поднял Хуткий над головой «лимонку».

Бандиты тут же положили винтовки на скамью, уселись рядом с Гринем.

– Если бы еще пришел сюда ваш Крук, можно было бы начать переговоры, – сказал Гаврила. – Это вы убили на Лютинских хуторах пасечника Юхима?

– Нет, это сделал Крук. Юхим был связным у партизан генерала Василия, и он его застрелил, – признался Гринь.

– Вы тоже принимали участие. Вы убили и мать нашей партизанки Нади Бекеш. А ее сестру с тремя малыми детьми утопили в речке.

– Не мы! Наши из Володымерца…

– Так сколько же, панове бандиты, вы уже перебили своих земляков? Да еще и безоружных.

– В списке на уничтожение ты, Гаврила, стоишь у Крука первым уже два года, – пролепетал испуганно Гринь.

– Не отлита еще пуля для меня. А теперь рассказывайте…

– О чем? – развел руками щупленький бандит, вобрав голову в плечи.

– Ну хотя бы о своем атамане Тарасе. Он заявлял, что будет бить немчуру. Но почему-то не бьет. Даже помогает фашистам. Посылает вас охранять железную дорогу. И вы охраняете ее вместо немецких овчарок.

– Хи-хи, – осклабился мордастый «сечевик».

– Ты чего? – вытаращил на него глаза Гринь.

– Как чего? У тебя ведь прозвище Сучка. А Гаврила говорит про немецких овчарок.

– Быдло ты и остолоп! Заткнись!

– Тише, – успокоил бандитов Хуткий. – Ну так я слушаю.

– Тебе, Гаврила, признаемся, – сказал тихо Гринь. – Зачем нам сейчас бить немака или портить пути на железных дорогах? Пусть немцы идут на восток и бьют большевиков. А когда они попятятся назад, тогда мы их и накроем мокрым рядном и создадим здесь вольную Украину. Мы не дураки, чтобы сейчас вступать в бой с немаками. Мы должны сохранить свои силы на потом. Так сказал Крук, а услышал он это от пана атамана Тараса.

– Какие же вы подлецы, продажные шкуры! – покачал головой Хуткий. – А с виду вроде бы похожи на людей.

– А еще сказал Крук, что ты, Гаврила, продался Советам, – не удержался Гринь и испуганно захлопал глазами.

– Я, говоришь, продался? Да я заодно с тысячами, с миллионами! Я с народом! Наши люди бьются за Советскую власть. А эта власть за нашего брата, за бедняка, за обиженных панами, за сирот, за трудящийся люд. Ты понял, Гринь, то бишь Сучка? А Крук ваш мерзопакостник, подлец, прихвостень немецкий. Кто из предводителей с вами? Всякий мусор, который пособирал Гитлер, чтобы мучить и пытать народ. До чего же вы довоевались, дожили? Вы против своих людей, лижете фашистам сапоги до блеска. Оккупантам… А их Красная Армия все равно разобьет! И мы ей поможем. Куда вы тогда побежите? У пана Тараса есть золото, деньги, он махнет и за океан. А вы… Да вы же как шлюхи! – сплюнул Гаврила. – За что боретесь, за что воюете? Ни чести, ни совести у вас нет!..

– С кем вы ведете речь! Этот Гаврила ярый агент большевиков! Заткните ему глотку и тащите в управу. Там он у нас запоет на высокой ноте «Интернационал» и «Катюшу»! – послышался хриплый голос за окном.

Это говорил сам Крук.

Крук был уверен, что его «сечевики» уже схватили главного врага националистов. Но Гринь подал ему знак рукой, и он выстрелил через окно несколько раз. Пули вонзились в дымоход печи. В ту же секунду и Гаврила ответил выстрелами. Крук побежал от хаты на огород.

Хуткий взял со скамьи карабин, две винтовки, повесил их на плечо. Сказал пленным:

– Не буду я в этой хате проливать кровь. Отрезайте, панове, пуговицы на штанах и отдайте мне ваши ремни. Идите вперед, а я за вами. Убивать я вас не стану, если будете идти спокойно.

Гаврила достал из кармана лист бумаги, положил на стол.

– Стецько, благодарю еще раз за кашу. Про мешок гречки для колхозной нивы не забудь. Ты ведь слышал, как наши мужики пели перед войной?

 
Жну буйну пшеницю, а серце радіє,
Раніше я ниви не мав.
На пана трудився, я панові сіяв,
І с панської ниви врожай я збирав…
 

– Нет, не слышал, Гаврила, такой песни. И в колхоз не пойду, – возразил хозяин хаты.

– У тебя есть еще время подумать. А вот этот «ультиматум» ты передай Круку. Он к тебе скоро заявится. Тут идет речь про собачью службу, в полном понимании, на железной дороге. Пусть образумится и перестанет творить каверзы, а не то я применю новое оружие, присланное из Москвы, против его банды. Бывай, Стецько!

Хуткий привел в свой отряд трех пленных бандитов. Двоих на следующий день отпустили, взяв с них слово, что они не будут служить «овчарками» и покинут банду. Третий «круковец» решил остаться у партизан. Его определили «кашеваром» на «чертову кухню» – так партизаны называли овраг, в котором вытапливали тротил из авиабомб и снарядов…

Андрей Стоколос смочил трофейным одеколоном царапины на щеке и подбородке, повернулся к Гавриле.

– Так, говорите, вблизи станции «сечевиков» Крука уже нет? Подействовал «ультиматум»?

Хуткий вдруг поднялся, сказал тревожным голосом:

– А вон и наши! Двое несут кого-то на носилках из плащ-палатки. Третий поддерживает раненого. А где же остальные? Неужели погибли?

Сердце у Андрея сжалось. Он встал. Покачнулся. Его поддержал за плечо Хуткий, горестно произнес:

– Видно, где-то их перестреляли немцы по ту сторону железной дороги. Война…

9

Наконец-то распогодилось. Северо-восточный ветер разогнал тучи, низко висевшие над лесом, и обозники увидели долгожданное солнце.

– Аллах! И ты тоже, Исус! Зачем вы там сидите на небесах, если собака Перелетный остается жить, а тетки Софии, нашей Тани, моего побратима Устина Гутыри уже нет в живых? Какая же это справедливость на свете? – тихо произнес Шмиль, обращаясь к своим друзьям Стоколосу и Живице.

Те в ответ промолчали.

Обоз выбрался на финишную прямую. А через три часа дозорные конники и пехотинцы остановились вблизи лагеря генерала Василия Андреевича.

Вперед пошли Стоколос, Микольский и Хуткий с группой автоматчиков. Хотя еще вчера Андрей знал из радиограммы из штаба генерала Шаблия, в каком урочище находятся партизаны Василия Андреевича, все же шли они, держа оружие наготове.

Наконец послышалось:

– Пароль!

Микольский узнал голос партизана из своего отряда. Крикнул:

– Андровский!

Тот подбежал, обрадованный неожиданной встречей. Пояснил Микольскому:

– Наш отряд прикрывает областной штаб с запада. Швабы каждый день сюда лезут, а боеприпасов – кот наплакал! Сегодня пароль: «Киев» – «Курок»!

– Чтоб было на что спускать курок, мы привезли вам десятки тысяч патронов, – весело сказал, вмешавшись в разговор поляков, Андрей. – Куда направлять наш обоз?

– Вот это да! – развел руками часовой. – Прямо дар божий!

Партизаны, охранявшие штаб, радисты, врачи, бойцы роты управления выбежали из землянок, блиндажей, стали допытываться:

– А соль привезли?..

– А патрончиков к автоматам?..

– А табак есть?..

Минеры-подрывники начали обниматься. Теперь они снова станут в своих отрядах бойцами передовой линии партизанского фронта, как назвал их еще летом генерал Шаблий.

– Тол есть?..

– Мины «МЗД-5» есть?..

– А «маломагнитные» мины?..

– А письма из штаба привезли?..

– Кое-кому и письма есть, – сказал Терентий Живица. – Станцуйте, отдадим…

Заходящее солнце, скрытое деревьями, едва освещало партизанский лагерь последними лучами. В тот вечер оно не просто заходило на ночь. Взойдет оно уже в новом, 1944 году.

Хотя смерть Гутыри, Веремея и еще двадцати бойцов, погибших во время перехода из Овруча, угнетала людей, все же в лагере царило оживление. Расспросы, объятия, возбужденные голоса.

Из командирской землянки вышел Василий Андреевич. Полы фуфайки расстегнуты, на ремне – пистолет ТТ. На генеральском кителе золотисто поблескивали пуговицы. Фуражка надета немного набекрень. Из-под козырька выбивалась прядь русого чуба.

Генерал-майор внимательно осмотрел прибывших, кого-то выискивая. Наконец его чисто выбритое, без единой морщинки лицо оживилось.

– Микольский? До Москвы на самолете, а из Киева? На сером коне?

Микольский уловил в голосе командира тревогу, насторожился.

– Василий Андреевич… Что нибудь случилось с моей Галей? Да?

– Ты, Микольский, того… не очень… Все уже прошло.

– Галя жива?

– Жива. Сейчас она в Самарканде, в госпитале.

– А почему же Хуткий мне ни слова об этом не сказал? – обиженно спросил Микольский.

– Так мы договорились с Василием Андреевичем, – ответил Гаврила и отправился к своим бойцам.

– Успокойся, – сказал генерал, – Галю ранило.

– Да ведь она же медсестра! – удивленно воскликнул Микольский.

– Оказывала помощь другим. А пуле безразлично, медик ты или боец передовой… Все будет хорошо. Генерал Шаблий прислал самолет, и пилоты вывезли раненых и с ними Галю на Большую землю. Пока вы сюда добирались с обозом, она успела даже написать. – Василий Андреевич достал из кармана письмо. – Вот для тебя.

Микольский взял письмо. Ему вспомнилось, как в июне этого же сорок третьего года Василий Андреевич вызвал его к себе и сказал:

«Выслушай меня внимательно. Есть свежие данные. Под Владимирцем в лесах прячется много поляков, бежавших из городов и сел. Их терроризируют немцы, польские и украинские националисты. Возьми взвод и узнай, что там и как. Надо людям помочь».

«Зачем взвод? Я прихвачу аккордеон, газету на польском языке «Червоний штандарт», листовки, а в рукаве куртки спрячу пистолет. Возьму еще пару лимонок», – ответил генералу Микольский.

Тот подумал и согласился:

«Тебе видней!»

Под Сарнами Микольский встретил двух капралов из польского отряда самообороны и пришел с ними на хутор. Кругом в палатках жили сотни польских семей. Зашел в одну хату и стал играть на аккордеоне. Скоро там столпились женщины и мужчины. Он играл «Червона ружа, бялый квят». Девчата подпевали. Вдруг в открытые окна просунулись дула винтовок. Прозвучало грубое:

«Руки вверх!»

«Руки вверх? – переспросил Микольский. – А кто будет играть за меня? Ты? Так ты не умеешь! Лучше, не мешай!»

«Он еще и разглагольствует, пся крев! Провокатор! – закричали польские националисты. – Расстрелять его!..»

Микольский сжал мехи аккордеона под нацеленными винтовками. У него был пистолет, спрятанный в рукаве. В кармане две гранаты. «В конце концов, – подумал он, – могу порешить нескольких, а потом и на себе поставить крест». Однако это не выход. Его прислал сюда сам Василий Андреевич, чтобы помочь людям, а при случае и привести мужчин в партизанский отряд.

«Я командир партизанского отряда Микольский, – сказал он. – Я бью фашистов под командованием генерала Василия Андреевича, депутата Верховного Совета…»

Эти слова произвели впечатление на поляков. Но кто-то вдруг крикнул:

«Врет он! Петлю ему на шею!»

Щелкнули затворы винтовок. И тут же стройная чернявая девушка, та, что минуту назад пела, загородила Микольского собой.

«Позор убивать человека, который пришел к нам с песней! Так могут поступить лишь нелюди!» – крикнула она дрожащим от волнения голосом.

Микольский ощутил теплое пожатие руки девушки. Вдруг из сеней в хату ворвались люди с винтовками.

«Оружие в сторону, панове!»

«А вы кто?..»

«Мы партизаны отряда имени Устина Кармелюка. А перед вами с аккордеоном командир Микольский».

«Правильно! Партизаны-кармелюковцы наши друзья. Они всегда помогают полякам».

«Просим! Заходите в хату!»

Националисты испугались, ушли прочь.

«Как твое имя?» – спросил Микольский девушку.

«Галя. Я из-под Клесова. Убежала в лес. А ты вправду Микольский?..»

И вот теперь ранена… В Самарканде… А где это?

– Галя! Галя!.. – вздохнул Микольский, прочитав письмо жены.

– Партизанские хирурги, возможно, так не сделали бы операцию, как в Киеве. А оттуда Галю эвакуировали в Самарканд, – сказал Василий Андреевич. – Ты не печалься. В Самарканде лето долгое, и Галя там быстро вылечится. Генерал Шаблий передал, что она выздоравливает. Так что успокойся.

– Верю, что так. Я уже спокоен, Василий Андреевич, – кивнул Микольский.

К генералу подошел Стоколос. Доложил о прибытии обоза с боеприпасами, сообщил о потерях, понесенных партизанами в дороге. Назвал Устина Гутырю и еще несколько фамилий. А вот какая фамилия у поляка Веремея, Андрей не знал.

Василий Андреевич спросил тихо, почти шепотом:

– А где похоронены погибшие бойцы?

– Знаем, товарищ генерал-майор…

Больше не надо было никаких слов. Под кронами могучих сосен и дубов воцарилась тишина. Партизаны сняли шапки, пилотки, фуражки. Было слышно, как неподалеку стреляли искрами костры: в котлах варился ужин. А немного подальше полыхал самый большой костер, возле которого в огромных железных бочках минеры вытапливали из авиабомб и снарядов тротил. Его потом заливали в формы, и эти плитки использовали на железных дорогах в диверсионной работе.

Василий Андреевич обнял Стоколоса.

– Здравствуй, крестник!

Терентий Живица толкнул локтем в бок Шмиля:

– Ты смотри! Один отец – генерал-лейтенант, другой вот крестный – генерал-майор. Не удивлюсь, если мне скажут, что у нашего Андрея есть родственник и маршал. Так-так, с такими знакомствами мы далеко пойдем в этой войне.

– Далеко, Терентий. Но сейчас пошли лучше искать нашу Лесю.

Шмиль и Живица скрылись за толстыми стволами вековых деревьев, а Стоколос остался с Василием Андреевичем.

– Ишь какой вымахал! И не узнать. Усы отпустил.

– Не хотел отставать от моды, – смутился Андрей. – Многие бойцы слово дали не бриться, пока не доберемся сюда с обозом.

– Весь обоз уже здесь, и ты только что доложил, – заметил генерал.

– Не весь. На одном возу лопнули ободья перед самым финишем. Дорога ведь – сами знаете. На возу части противотанкового орудия. Мы вам четыре таких орудия привезли.

– Как раз к делу. Теперь наш артдивизион будет укомплектован почти полностью, – повеселел Василий Андреевич. – А с усами тебя, пожалуй, Леся и не узнает. Еще спутает с кем-нибудь.

– Не спутает, – улыбнулся Андрей. – Где она сейчас?

– Именно сейчас передает радиограмму генералу Шаблию о выполнении операции «Партизанский коридор».

С Василием Андреевичем за годы войны Стоколос встречается уже четвертый раз. Первая встреча – в июле сорок первого года возле здания ЦК партии. Вторая – опять в Москве. В штаб Андрей прибыл из партизанского госпиталя, а Василий Андреевич готовился к вылету во вражеский тыл. Потом виделись в этих же лесах, когда к партизанам прилетал Шаблий и полковник Веденский, а с ним и Стоколос как радист оперативной группы штаба.

– А где же Веденский? – озабоченно спросил Василий Андреевич. – Из штаба сообщили, что он тоже должен был прибыть…

– Илья Гаврилович решил ехать сюда на «эмке». Известно: тише едешь – дальше будешь. Наверное, пересел с машины на волов и где-нибудь через неделю будет здесь.

– Прибытие полковника означает, что вскоре Ровно станет местом базирования партизанского штаба.

– Есть такая задумка у отца. Вы угадали.

– Что же тут угадывать? От Ровно до Польши, Чехословакии рукой подать. Наш У-2 туда долетит и вернется назад той же ночью… Слушай, крестник, а что вы еще привезли из дефицита? – прищурил хитровато глаза Василий Андреевич.

– На одной из подвод, за которой шли неотступно я, Шмиль, Живица и наш третий минер Гутыря, тот, что вчера погиб, есть и необычная поклажа – радиомины.

– Чудесно! Удивительно! На волах привезти радиомины! Вдумайся: волами – радиомины. На такое способны только потомки запорожцев!

Эти слова генерал произнес с гордостью. Он имел на это полное основание. Его дед был из казацкого рода. А родился Василий Андреевич на берегу Днепра. В начале Отечественной войны полковой комиссар Василий Андреевич был членом военного совета 12-й армии, вместе с командармом подготавливал операцию «Хортица». Это была в сорок первом году одна из немногих, но памятных контратак, далекий пролог к решительному контрнаступлению советских войск против армий фашистов.