Текст книги "Ледовый десант"

Автор книги: Павел Автомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)

3

За время службы на границе Максиму Колотухе много раз случалось выступать на собраниях – пионерских, комсомольских, рабочих, партийно-комсомольских. Не было собраний лишь в группе партизан, в их отряде десантников. Какие еще там собрания и протоколы, если все на виду, если комсомольские и партийные билеты на Большой земле и бойцы платили взносы не деньгами, а добытыми разведданными, сброшенными под откос фашистскими поездами.

Но одно дело вражеский тыл, а другое – регулярная армия. Тут есть партийное и комсомольское бюро. Тут собирают раз в месяц членские взносы. Даже если ты находишься на переднем крае, подползет парторг, или комсорг, или кто-нибудь из бюро, и, будь добр, заплати взносы. Заплати и распишись в ведомости, как того требует устав.

Сегодняшнее партийно-комсомольское собрание командиру орудия Максиму Колотухе и наводчику Василию Волкову должно запомниться навсегда. Сегодня накануне наступления на Киев их должны принять в партию.

Рано утром они побрились, подшили к гимнастеркам белые подворотнички, Колотуха надраил до блеска голенища хромовых сапог. Сколько бойцы 5-й заставы знают его, не помнят, чтобы он ходил в кирзовых сапогах. Даже когда выдавали кирзачи перед вылетом десанта, он умудрился как-то поменять их на хромовые сапоги.

Шли уже пятые сутки, с тех пор как началась рокировка танковой армии и частей усиления с Букринского плацдарма на Лютежский. Большое количество техники еще было сконцентрировано в густых лесах между Днепром и рекой Ирпень. Как и во время рейда через днепровские переправы вблизи Зарубенцев, все заботились о маскировке танков и орудий от глаз воздушных разведчиков, да и не только воздушных. Поэтому даже повара варили горячую пищу лишь раз в сутки и только на сухих сосновых ветках – они не дымят и сразу вспыхивают огнем.

Солдатам показывали фильм «Кутузов». О нем много говорили, спорили. Особенно всем запал в память один эпизод – это когда фельдмаршал Кутузов приказывает ночью зажечь как можно больше костров, чтобы ошеломить Наполеона количеством войск, преграждающих захватчикам дорогу на Калугу. А вот теперь, через сто тридцать один год, такой же хмурой осенью, солдаты и офицеры делали все, чтобы враг не заметил присутствие на Лютежском плацдарме танковой армии и больших сил артиллерии.

Вечером второго ноября танковые части заканчивали последние приготовления перед штурмом вражеских укреплений. Каждый экипаж брал по два боекомплекта снарядов, пулеметных лент, двойной запас солярки-горючего. Танкисты приваривали к бортам трех-четырехметровые кронштейны и устанавливали на них фары. Атака должна начаться рано утром. Чтобы лучше было видно поле боя, несколько танковых отрядов пойдут в атаку с включенными фарами – пусть немцы стреляют по фарам, отдаленным от «тридцатьчетверок» и «КВ» на три-четыре метра.

…Когда коммунисты приступили к голосованию, Максим Колотуха заволновался еще больше. Хотя на это и не было причин. На все вопросы он ответил правильно. Биография у него чистая. Женился, находясь в партизанах, и уже имеет полуторагодовалого сына. Есть боевые награды. Никаких родственников за границей нет. Но «знакомые» скоро будут. Вся продажная нечисть, что воевала против партизан, окажется там, когда Красная Армия перейдет западную границу.

Ему вспомнился побратим-пограничник, а потом комиссар партизанского отряда Артур Рубен и командир отряда Герой Советского Союза Иван Опенкин. Оба они еще до войны были коммунистами. Уже потому, что Рубен и Иван погибли, надо вступать в партию, чтобы не редели ее ряды в этой кровопролитной войне. И сожженный фашистами пограничник Сокольников предстал перед глазами, а в ушах зазвучали его слова: «Передай маме. Я не предал Родину!» Вот почему он и написал в заявлении:

«В бой за Киев хочу идти коммунистом. Если погибну в бою, пусть живет мой народ…»

Волновался и Василий Волков. А если упрекнут пленом? Что из того, что рекомендацию написал сам командир артдивизиона капитан Заруба? Перед партией все должности и чины равны! А вдруг не поверят пулевым ранам на спине и на груди, полученным во время расстрела севастопольцев в Запорожье на виду у самого генерал-фельдмаршала Манштейна? Подпольщики вагоноремонтного завода, спасшие его после того, как выполз из кучи трупов полуживым, говорили, что он родился в сорочке. Нет, никому не желает он такой «сорочки», разве что тем, кто расстреливал его, и самому Адольфу Гитлеру…

Напрасно волновались Колотуха и Волков. Все коммунисты единогласно проголосовали за них.

После собрания Волков ушел в лес. Ему захотелось побыть одному. Он остановился возле вековой, дуплистой сосны и, прислонившись к шершавому стволу щекой, заплакал. То были слезы, которые он сдержал, когда эсэсовцы расстреливали моряков, когда стреляли в него самого. Когда-нибудь они должны были прорваться…

К Максиму Колотухе подошла Маргарита Григорьевна.

– Поздравляю, Максим, с приемом в партию!

– Прими и от нас поздравления! – крикнули в один голос Терентий Живица и Андрей Стоколос.

– Спасибо, друзья, – старшина пожал протянутые руки. – А вы, Маргарита Григорьевна, к нам в гости? Все-таки лучше бы вам находиться в медсанбате.

– Не будем об этом говорить! На войне не думают о том, где лучше. Сам ведь все время ищешь не там, где лучше, как та рыба, где глубже, а наоборот.

– Поужинаете с нами? – предложил Колотуха Маргарите Григорьевне.

– С удовольствием, – кивнула она.

– Ну так что, хлопцы, идите накрывать стол. У нас сегодня такая дорогая гостья…

Андрей Стоколос, надев на палку котелки, направился к кухне. Следом за ним зашагал Терентий Живица.

Ужин состоял из первого и второго. Рано утром начнется бой. Сухой трехдневный паек солдаты получили еще днем. Завтра рассчитывать на кухню не придется.

– Эй, пограничники! – укоризненно покачал головой повар. – Почему мало котелков принесли? Я сегодня наварил с запасом. На шестерых и полведра могу насыпать. Всяких шпионов ловили, а тут не сориентировались. Берите мой котелок вдобавок, только верните. Казенная вещь. Я за нее отвечаю.

– Вернем. Знаем, что такое растрата для повара и кладовщика, – ответил Живица. – Насыпай побольше. Может, по чарочке дадут, чтоб ночью не замерзли. Землянок ведь нет.

– Пора забывать о плацкарте, Терентий! Нагреетесь, когда начнете стрелять по гансам. Это я вам гарантирую. Ах, как пахнет! – повар шмыгнул своим приплюснутым носом. – Тут и петрушечка сушеная и укропчик, которыми я запасся еще в селе под Ворсклой. Ешьте, братцы, суп гороховый и знайте, что витаминов и белков в нем, как в лимоне!

– Хватит трепаться! – оборвал Андрей повара. – Ты мяса в суп-то положил?

– Ты, Андрей, привык к генеральскому меню. Знамо дело. А тут бери, что дают. А дают то, что положено. Смотрите, братцы! Я Стоколосу налил лишний котелок, а он еще и нос задирает. Ишь недовольный! Кто следующий?

– А что у тебя, товарищ генерал кухни, дополнительно на второе? – спросил кто-то из артиллеристов.

– Шрапнель! Это чтоб завтра не забыли, чем бить по фрицам. А выпадет честь мне еще сварить завтрак, то предложу бронебойку на второе – гречку. В ней железа на трехдюймовый снаряд хватит! Раз поел, еще раз перекусил, и будет мускулатура, как у пограничника Живицы.

Терентий и Андрей повесили на палку котелки с гороховым супом и кашей.

– А где ваше спасибо, пограничники? – упрекнул их разговорчивый повар. – Ладно, идите. Обойдусь и без вашей благодарности. Подходи, кто следующий? Завтра буду на боевой позиции. На кухне каникулы, пока не возьмем Киев. Так что берите суп гороховый и ешьте от пуза!..

Бывшие пограничники почувствовали себя уютно в холодном осеннем лесу – с ними ужинала Маргарита Григорьевна. От ее присутствия было по-домашнему тепло и к мирные дни на заставе. Все бойцы заставы с уважением относились к ней. Часто по вечерам она вместе с дочерью Лесей пела им украинские песни. Иногда и подкармливала их чем-нибудь вкусным, принесенным из дома. Сейчас Колотухе, Живице и Стоколосу показалось, что Маргарита Григорьевна и замуж вышла за командира дивизии Сильченко лишь потому, чтобы быть ближе к ним, пограничникам, и ни по каким другим причинам.

Из-за деревьев вышел Василий Волков, сел возле Стоколоса.

– Ты где, друг любезный, пропадаешь? – Андрей подвинул ему котелок с супом. – Ешь, а то остынет. Но сначала прими наши поздравления. Ведь у тебя сегодня праздник. Максима мы уже поздравили. А ты куда-то исчез.

– Спасибо, – сказал Василий и, не проронив больше ни слова, стал есть суп.

4

В тот же вечер командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал Эрих Манштейн находился в своем кировоградском бункере и ждал вестей с фронта.

Лицо его было чисто выбрито, выглядел он моложе своих пятидесяти шести лет. Поредевшие седые волосы были гладко причесаны, от этого голова с чересчур покатым для арийского черепа лбом казалась как бы приплюснутой. Взгляд его серых глаз был всегда прищуренный, глубокий, крючковатый нос и сгорбленная фигура придавали схожесть с вороном, готовым вот-вот взлететь.

Вошел быстрыми шагами растерянный оберст Вассерман с папкой в руке.

– Что-нибудь случилось, полковник? – спросил спокойно Манштейн.

– Сообщение, мой фельдмаршал! – ответил Вассерман. – Наша контрразведка схватила связную между киевским коммунистическим подпольем и штабом генерала Шаблия.

– Шпионка несла на ту сторону фронта сведения о дислокации частей четвертой танковой армии генерала Гота? – снял очки фельдмаршал и вперил взгляд в серые, пронзительные глаза Вассермана.

– Нет. Сведения иные. Неизвестно, зачем они им понадобились?

Вассерман протянул несколько листков, вырванных из ученической тетради, командующему. Манштейн усмехнулся.

– Зачем мне читать большевистские листовки, которые расклеивают в Киеве на стенах домов и заборах? Я человек военный.

Вассерман продолжал держать листки бумаги перед командующим.

– Коммунисты призывают ленивых людей к экономическому саботажу против Германии? То, что народ ленив, – это так, – кивнул Манштейн. – Согласно инструкции 1571-564, украинец был и остается для нас чужим, и поэтому каждое доверительное проявление интереса к украинцам, их культурному наследию идет во вред и ослабляет те существенные черты, которым Германия обязана своим могуществом и величием. А чтобы не было этого интереса, культурные ценности Украины должны быть в Германии… Ваша рука устала держать бумаги. В документе сведения о культурных интересах? – спросил с иронией Манштейн.

– Здесь и ваша фамилия, мой маршал!

Манштейн погасил улыбку, взял листы.

– Перевод, – протянул еще несколько листков с машинописным текстом Вассерман и добавил: – Бандиты Киева сообщают в штаб генерала Шаблия. Цитирую: «О зверствах и преступлениях фашистских оккупантов».

Манштейн стал читать вслух:

– «…В Киеве верховодит шайка военных преступников: генерал-комиссар Могуния, бывший комендант города генерал Этергард, высший руководитель СС и полицайфюрер Гельтерман, генерал полиции порядка Шэер, оберштурмфюрер Эрлингер, штадткомиссар СА, бригадефюрер Квитцрад, комендант с 1942 года в Киеве генерал-майор Ромер, командующий тылом Украины генерал авиации Китцингер, генерал-майор Виров, начальник бригады СС генерал-майор Лернер и другие. Свои преступления они творили и творят по указке немецкого правительства и верховного командования: рейхскомиссара Украины Эриха Коха, заместителя рейхскомиссара фон Ведельштадта, главнокомандующего армейской группой «Юг» генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна…»

Фельдмаршал резко поднял голову: – Я-то здесь при чем?

– Агенты генерала Шаблия пишут о вывезенных немцами трехстах тысячах уникальных изданий книг и журналов, о конфискации древних фресок и ценностей из Исторического, Украинского и Русского музеев, которые не были эвакуированы на Восток. Среди других фамилий называют доктора Бенцинга, доктора Розкампфа и художника Клейна, друга моего брата. Как видите, украинцы, названные в инструкции 1571-564 неполноценной нацией, во время оккупации интересуются судьбой музейных и художественных ценностей. Выходит, им не безразлично, где будут храниться художественные реликвии: в Киеве или в замках Восточной Пруссии…

Манштейн стал читать приказ коменданта Киева, приведенный в письме начальнику Украинского партизанского штаба:

– «…Случаи поджогов и саботажа, участившиеся в Киеве, вынуждают меня прибегнуть к самым суровым мерам. Поэтому сегодня расстреляно 300 жителей Киева. За каждый новый случай саботажа или поджога будет расстреляно значительно большее количество жителей Киева.

Этергард, генерал-майор, комендант города.

2.II.1941 г.».

Манштейн взял другой лист.

– «29.IX.41. Бабий Яр. Было заметно, как слой земли шевелится от движения еще живых людей. Свидетельствуют М. Ф. Петренко и Н. Т. Горбачева. Руководили уничтожением людей в Бабьем Яру: офицер СС Топайде, сотрудники жандармерии Иоганн Меркель, Фогт и командир взвода СС Ровер… 14.X.41. Расстреляно 300 больных из психбольницы в балке Кирилловской рощи…»

Удивительно… – произнес задумчиво Манштейн, подняв голову и уставившись в свой родовой герб, на котором подстриженный пудель замахнулся мечом в сторону востока.

– Удивительно, что эти Петренко и Горбачева вылезли из яра живыми, – подхватил Вассерман. – Но наша контрразведка знает свое дело. Донесение у нас.

– Да, наша немецкая контрразведка работает безукоризненно, – все так же задумчиво сказал фельдмаршал, кивая головой. – Думаете, этот документ составлен в одном экземпляре?

– Может, и не в одном. Но Киев еще наш! А подпольщики пишут с такой уверенностью, словно Ватутин уже взял город и большевики вообще победили в этой войне.

– Где сейчас шпионка? – как бы между прочим спросил Манштейн.

– Ее допрашивают о сообщниках с помощью собаки, выдрессированной на специальной ферме-псарне.

– Специальная собачья ферма? – поднял удивленные глаза на Вассермана Манштейн. И тут же с безразличием добавил: – Хотя мне нет до этого дела. Я человек военный.

Зазуммерил телефон. Манштейн взял трубку. Звонил генерал-полковник Гот.

Вассерман вышел.

– Добрый вечер, – поздоровался Манштейн. – Что нового у вас?

– На киевском направлении Сороковая и Двадцать седьмая армии генералов Трофименко и Жмаченко начали наступательные действия на Букринском плацдарме.

– Снова старое, – кивнул Манштейн. – Ничего нет удивительного. Скоро праздник большевистской Октябрьской революции, и они хотят отметить этот день еще одним наступлением с Букринского плацдарма, обреченным на провал.

– Так точно, господин фельдмаршал! – согласился генерал Гот.

– Вы знаете, что я вас ценю как стратега, как теоретика, как истинного солдата! – воскликнул Манштейн и умолк, иронично усмехнувшись.

– Слушаю вас, мой фельдмаршал! Готов оправдать себя на посту командующего Четвертой танковой армией!

– У вас разведка поставлена на должную высоту?

– И разведка, и контрразведка, господин фельдмаршал.

– В течение последней недели разведка не засекла никаких перемещений танковых сил? – спросил Манштейн. – Это я говорю к тому, что генералы Жмаченко и Трофименко ведут бои на Букринском плацдарме малым количеством танков.

– Их танки, как корабли, заякорились в оврагах под Зарубенцами, о чем доложила наша авиаразведка сегодня после обеда. На плацдарме им ведь не развернуться! Я еще в своей статье писал…

– Да. Я знаю, господин Гот. Вы писали: «Для танков захват плацдарма не является самоцелью. Важно захватить те плацдармы, которые дадут возможность продолжить наступление с наименьшей потерей времени…»

– Именно так, мой фельдмаршал! Там же я еще писал: «По маршу моторизованной части, осуществляемому колонной, можно судить о дисциплине особого склада и способностях командиров…»

– Глубокомысленные слова, подтвержденные вашей практикой, господин Гот… Вам уже известно, что на Первом Украинском фронте сейчас находится представитель Ставки маршал Жуков. А Ватутина и я, и вы, господин Гот, знаем еще с Дона и по операции «Цитадель».

– Так точно! У нас достойные противники. Но немецкая командирская школа лучшая в мире.

– Командирская школа лучшая в мире, а немецкая армия непобедимая. Поражений у нас нет. Есть только потерянные победы.

– Крылатые слова, мой фельдмаршал!

– А теперь еще раз о ситуации под Киевом. О том, что наша контрразведка работает прекрасно, свидетельствует досье у Гиммлера на всех советских генералов, офицеров, возможно, и на большинство солдат. Это факт… А не могла ли наша контрразведка проворонить, пропустить что-нибудь из приготовлений фронта генерала Ватутина к двадцать шестой годовщине Октябрьской революции? Вы же знаете, что большевики спокойно не могут встречать свои праздники.

– Вон вы о чем! – воскликнул Гот, поняв, что беспокоит Манштейна. – Ничего подозрительного на Букринском плацдарме не произошло. Разве что были дымы над Днепром в ясную погоду. Русские ремонтировали разбитые нашей авиацией переправы через реку. На железной дороге, ведущей к Дарнице из Брянска и Харькова, никакого оживления не наблюдалось. Так что обстановка и на северном Лютежском плацдарме та же самая, что и неделю и две назад. Сталин не давал никаких подкреплений Ватутину.

– Тогда я спокоен, – сказал Манштейн.

– Да, господин фельдмаршал, будьте спокойны. Танки, тяжелые орудия – не иголка в стоге сена…

– До свидания, Гот!

– Спокойной ночи, мой фельдмаршал.

Однако ночь на третье ноября у Манштейна была неспокойной. Сон не приходил. Мозг угнетало какое-то недоброе предчувствие. Фельдмаршал считал причиной тревоги и волнения сообщение полковника Вассермана о захваченной связной партизан. Ему виделась залитая кровью земля, шевелились полуживые люди.

В одной яме, которую партизаны называют в документе Бабьим Яром, он видел вместе с киевскими евреями и моряков-севастопольцев, и матросов с Днепровской флотилии. Эти Петренко и Горбачева считались трупами, а… выползли.

Зачем генералу Шаблию собирать такие сведения? На каком основании бандиты-партизаны посмели назвать третьим в списке самых злостных военных преступников в Киеве, на Украине его, командующего группой армий «Юг» фельдмаршала Манштейна? На каком основании агенты Москвы в тылу немцев утверждают, что он будто бы давал санкции на массовые казни, на поджоги и грабежи? Его обязанность – воевать с Красной Армией. Он такой же солдат, как и генерал-фельдмаршал Паулюс. Только в плен никогда, ни при каких обстоятельствах не сдастся…

Манштейн вспомнил, как въезжал в Варшаву на белом коне. В своих приказах он уже хотел было подписываться двойной фамилией Манштейн-Левинский. Но побоялся гнева Гитлера – фюрер ненавидел поляков, все польское, славянские и польские фамилии, оканчивавшиеся на «цкий», «ский», «евич».

Вспомнил победный бросок через Арденны. А летом и осенью сорок первого года – поход 56-го танкового корпуса к Ленинграду и Новгороду.

Генерал-лейтенант Ватутин задержал тогда стремительное продвижение корпуса. А тут еще новое горе – погиб девятнадцатилетний сын Геро, служивший в 51-м танковом гренадерском полку 18-й дивизии.

Год спустя снова пришлось встретиться с Ватутиным, теперь уже на Дону. Фюрер приказал танковой группе «Дон» деблокировать сталинградское «кольцо». Не получилось. Помешал опять Ватутин.

Весной 1943 года он с генералом Готом подарили Германии Харьков и Белгород. И это после поражения в Сталинградской битве. Какая дорогая победа! Но летом и она оказалась утраченной, потому что фюрер не отозвал больше из Франции и Бенилюкса дивизий.

И вот осенью войска Ватутина снова встретились с армиями Манштейна, на этот раз на Днепре. Те же противники – потомок древнего рода пруссаков, пятидесятишестилетний фельдмаршал Манштейн и сорокалетний генерал армии Ватутин, сын бедняка, внук русского солдата, воспитанник советских воинских школ и академий. Кто из них теперь одержит победу?..

Да, настроение фельдмаршала было испорчено сообщением Вассермана о захваченной связной партизан. И лишь воспоминание о сыне Геро как-то уравновешивало его.

«Геро был умный, скромный, любил искусство и все прекрасное в жизни. Он был храбрым солдатом великой Германии. Погибнуть в девятнадцать лет смертью солдата – это великая честь для истинного немца, сына самой выдающейся в мире нации…» утешал себя, словно молитвой, фельдмаршал.

«Сколько одержал я побед! Неужели все они напрасны? Неужели мы потерпим поражение в этой войне? Нет, господь бог не отвернется от нас. Он не станет помогать безбожникам-коммунистам. Если победит Красная Армия, это будет исторически несправедливо. Ведь война для немецкой нации – спутник ее истории. Войны были, есть и будут для немцев. Но в будущем они уже будут проходить без ошибок фюрера и отдельных генералов-штабистов…»

Манштейн вспомнил слова графа Мольтке: «Лучшие уроки на будущее мы берем из собственного опыта. Однако этот опыт всегда недостаточен, и мы должны использовать опыт других армий, других стран».

«Вот она, жизнь… Кто бы мог подумать, что немецким генералам придется учиться кое-чему у командиров Красной Армии? Но что поделаешь… Такова действительность… Сталинград… Бой 12 июля 1943 года больших сил танков под Прохоровкой… Форсирование русскими Днепра, Десны и Припяти… А захват партизанскими отрядами генерала Шаблия около трех десятков переправ, отдельных «пятачков» и удержание их до прихода регулярных войск?.. А нынешние деревянные мосты через Днепр, немного скрытые под водой, чтобы не были заметны с воздуха?.. Все это и есть опыт, о котором говорил Мольтке и который мы должны перенимать у русских…

Да, к сожалению, все время приходится иметь дело с этими партизанами. Никак не можем истребить их. И, наверное, никогда не истребим. Партизаны слишком злят оккупационные власти, военных, и те прибегают к крайним мерам. Вот и получается какое-то «чертово колесо». Власти не умеют найти контакт с местным населением, и начинаются репрессии, карательные меры. Все это как дождь, что льет на заросшую бурьяном ниву. Бурьян от него разрастается еще сильней – сильней становится и сопротивление партизан оккупационным властям и немецкой армии…»

Манштейн смежил веки. Он снова увидел, как шевелится земля под расстрелянными в Бабьем Яру на окраине Киева и в Зеленом Яру под Запорожьем. Фельдмаршал вздрогнул, ему стало жутко и почему-то холодно. Он натянул одеяло на голову…