Текст книги "Ледовый десант"

Автор книги: Павел Автомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 39 страниц)

13

Комендант города еще год назад облюбовал хату Горпины Андреевны и иногда присылал на постой к этой тихой, незаметной женщине офицеров и знатных промышленников, приезжавших из рейха. В хате прибрано, чисто, опрятно. Перед иконами, обрамленными вышитыми рушниками, все время горит лампадка.

По мнению оккупационных властей, Горпина Андреевна была далека от политики. Никто в комендатуре даже не подозревал, что ее хата является конспиративной квартирой партизан и подпольщиков.

Оберста Вассермана, влиятельного офицера, прибывшего из ставки самого Манштейна, комендант города тоже поселил в хате Горпины Андреевны. Пусть полковник-фронтовик хорошо поужинает, отведает украинского борща и в домашнем уюте и покое переспит ночь перед завтрашним решительным боем с танками русских, нацеливших свой удар на железнодорожную станцию. Осенняя ночь долгая и темная, а линия фронта проходит где-то в пятидесяти километрах. Чего же тут особенно волноваться? И так тревог выпало немало в течение последних двух дней.

Хорст Вассерман ел вкусный борщ, приятно пахнущий капустой и сметаной. Хозяйка еще добавила сметаны, и полковник довольно закивал головой:

– Зер гут, зер гут.

– В борще варилась курка, – сказала Горпина Андреевна, вытирая чистым полотенцем руки.

Слово «курка» Вассерман знал и без перевода, как знают немецкие солдаты слова «яйка», «млеко» и «дай». Эти слова стали самыми употребляемыми в лексиконе оккупационных войск.

Но когда Вассерман ложкой вынул куриное сердце, он вдруг побледнел, будто увидел в борще жабу.

– Подсыпать? – подошла к столу с половником Горпина Андреевна. – Вот печеночка.

Вассерман, увидев в половнике еще и куриную печенку, вздрогнул. Ему вспомнился рассказ брата: печенкой и сердцем Бремк и служащие собачьей фермы кормили овчарок перед допросами партизан и слишком упорных и ценных пленных. Он достал из кармана френча носовой платок, прижал его к носу: его стало тошнить.

Адъютант тут же выхватил из кобуры парабеллум и направил дуло на Горпину Андреевну. Она захлопала глазами, не понимая, что это вдруг случилось с ее постояльцем.

– Я хочу капусты, – тихо произнес Вассерман.

Адъютант перевел его слова.

– «Коль» – капуста. Знаю, – кивнула Горпина Андреевна. – Я сейчас полезу в погреб.

В цинковом корыте возле печи лежало выкрученное после стирки белье. Горпина Андреевна взяла простыню, две наволочки и сказала нарочито громко:

– На улице морозец. Пусть промерзнет белье до утра.

Во дворе она повесила на веревку простыню и две наволочки. Такая договоренность была с Митей. Если на веревке висят две наволочки и простыня, значит, у Горпины Андреевны на постое офицер. С этим Митей одни хлопоты: что-нибудь да выдумает, будто играет в разведчиков. А ведь это же настоящая война, не забава. Но все же, отметила про себя Горпина Андреевна, голова на плечах у хлопца есть. Зачем подставлять себя напрасно под пули.

Капусту Горпина Андреевна посолила неделю назад, но бочка уже заметно опустела. Еще бы! За капустой присылал своего гонца даже сам комендант города. Капуста вкусная, с яблоками.

Горпина Андреевна спустилась по шаткой лесенке в погреб, вынула из бочки кружок, придавленный камнем, набрала целую миску капусты.

Проходя мимо развешенных наволочек и простыни, тяжело вздохнула: «Митя! Митя! Когда же мы дождемся своих? Не повесят ли нас на этой самой веревке? А люди еще пустили обо мне слух: немецкая прислужница! Удивятся, когда увидят с петлей на шее…»

Капуста с квашеными яблоками оживила Вассермана. Он выпил еще рюмку коньяку, закусил моченым яблоком, доел не спеша борщ.

После сытного ужина офицеры разошлись по комнатам. Вассерман занял большую комнату, капитан-адъютант – меньшую.

Горпина Андреевна, убирая со стела посуду, слышала, как полковник повернул ключ в дверном замке. Замок в дверь врезали немцы по приказу коменданта города, чтобы в комнату не заглядывала хозяйка, когда кто-нибудь квартирует у нее.

«Отсюда закрылся, а во дворе и на улице поставил два танка и легковую машину, – подумала Горпина Андреевна. – Что ж оно будет утром? Сколько танков на окраине города, возле вокзала…»

Вассерман включил карманный фонарик, осветил стены. Подошел к окну, посмотрел на «тигра» и танкетку «куницу». Экипажи спят: кто в танке, кто сверху на броне. Улыбнулся. Рядом стоял еще и «опель». «Выбирай, герр оберст, любой вид транспорта: хочешь, – на колесах, хочешь – на гусеницах…»

Вассерман закурил сигарету. Из головы не выходили мысли о предстоящем бое с бригадой полковника Майборского.

«Этого Майборского генерал Ватутин все время посылает вперед еще со времен битвы на Дону. Каков он из себя? По сведениям разведки, ему лет тридцать. Юноша против меня, Гота и Манштейна. Молод у них и командующий фронтом Ватутин. Сталин после неудач в сорок первом и сорок втором дал дорогу молодым офицерам, понимающим природу современной войны моторов, ее стратегию, и они воюют смело, даже дерзко. С такими надо быть осторожными. Да к тому же и разведка у большевиков не то что у нас. Проморгали рокировку танковой армии с Букринского на Лютежский плацдарм. И результат – потеряли Киев. Попробуй теперь отбей его у Ватутина…»

Вассерман хорошо знает, что Ватутин не раз стоял против Манштейна и на Дону, и дважды под Белгородом, и под Киевом. Однако фельдмаршал редко вспоминает имя Ватутина. Ясное дело. Урожденному прусскому военному аристократу неудобно произносить слова похвалы прямому противнику, внуку солдата, воспитаннику Фрунзе и новой полководческой школы красных, да еще и на пятнадцать лет моложе по возрасту. Слишком горд генерал-фельдмаршал. Это и плохо. Надо видеть и учитывать и положительные, и отрицательные стороны противника.

Вассерман погасил сигарету, снял френч, повесил его на спинку стула. На сиденье положил планшет с картой, записной книжкой, штабными бумагами. Штаны аккуратно сложил на спинку кровати, ближе к ногам. Улегся под чистую простыню, а сверху укрылся одеялом.

– Пошли, боже, мне удачу в завтрашнем бою, – прошептал Вассерман.

И стал еще раз продумывать в деталях будущее расположение своих танков и противотанковой артиллерии. Бой он начнет из засады. Главное, хорошо начать. Танки в засаде – грозная сила…

Где-то далеко гремели орудия, гудели самолеты. Мысли Вассермана вернулись к недавнему ужину. Куриное сердце и печенка, сваренные в борще… Почему это вдруг женщина предложила ему их съесть?

Вассерман смежил веки, механически стал считать: один, два… И уснул.

Танкисты полковника Майборского высунулись из нижних и верхних люков, чтобы глотнуть свежего воздуха, подставить вспотевшие головы под морозный ветерок.

Майборский с начальником штаба майором Чумаченко, с командирами батальонов и партизанами-проводниками стояли на пригорке и смотрели на притихший город.

Перед ними расстилалась просторная низина. За ней на юг и на запад тянулись невысокие холмы. Немного поодаль проходила железнодорожная насыпь. Именно сюда уже прошли и пытаются еще пройти танковые подразделения противника. Они будут идти на эту высотку, которой ночью овладел батальон капитана Тернистого.

– Что нам делать? – спросил у офицеров Майборский, – Как сообщили партизаны, у немцев около сотни тяжелых и средних танков. Приблизительно столько же автомашин с пехотой. Это значительно больше, чем у нас.

– И поэтому они думают, что мы не начнем бой, пока сюда не подойдет танковый корпус. Это будет завтра, и они готовятся к бою со всем корпусом, – первым заговорил начштаба майор Чумаченко.

– Значит, их надо как-то обмануть, – развел руками Майборский.

– А как? – пожал плечами Чумаченко.

– Атаковать, не ожидая утра! Ночью! Рассредоточить машины и повести ураганный огонь в направлении исходных позиций танков и самоходок врага. Надо вести огонь с ходу, все время передвигаясь, чтобы создать впечатление, что наших танков тоже не меньше сотни. А для приманки выдвинем вперед три или пять машин. Это вынудит противника развернуть свои силы.

– Сперва нужно пройтись по улицам города и «подмести» их, – подал голос капитан Тернистый. – Мы раздавим машины вместе с пехотой, и тогда нам легче будет биться с танками.

– Еще одно. На вокзальную площадь надо послать «тигробоев», – предложил майор Чумаченко.

– Эти «САУ-сто пятьдесят два» неповоротливы как черепахи, – возразил кто-то из офицеров. – Им бы лучше находиться в засаде.

– На стороне самоходно-артиллерийских установок ночь и партизаны-проводники, хорошо знающие каждую улицу, проулок, площадь, сады, – стоял на своем Чумаченко.

– Точно!

– Проведем и «черепахи».

– Сперва пехоту надо обезвредить, а она сейчас отлеживается по квартирам, – зашумели партизаны.

– И к тетке Горпине заглянем, товарищ полковник. Нет ли у нее случайно важных гостей? – подал голос и Митя. – Они у нее часто гостят.

– Конечно, заглянем и к тетке Горпине, – кивнул Майборский. – Наверняка к ней должен кто-нибудь прийти на ночлег. Подумайте, Митя, об этом с капитаном Тернистым. А я со своей группой танков и «тигробоев» возьму вокзал. Сигнал к атаке – выстрел из орудий и три красные ракеты. Все! – рубанул воздух рукой Майборский. – По машинам!

«КВ» капитана Тернистого мчался огородами к хате тетки Горпины. С улиц время от времени долетал шум немецких автомашин и тягачей, слышались резкая речь и выкрики солдат.

«КВ» остановился неподалеку от хаты Горпины Андреевны. Тернистый послал Митю и пятерых автоматчиков на разведку.

Пригибаясь, разведчики вбежали на подворье. Остановились возле калитки.

– Кто-то есть, – шепнул Митя. – Видите сигнализацию? Простыню и две наволочки.

– Ишь как придумали! – засмеялся молоденький сержант, назначенный Майборским командиром группы разведчиков. – Давайте посмотрим, что на улице. А потом – в хату!

Горпина Андреевна не спала. Услышав условный стук в окно, осторожно отодвинула на дверях засов и вышла на крыльцо.

– Тетка Горпина! – тихо произнес Митя. – Это я.

– Слышу, Митя, что это ты. Что надо?

Разведчики посоветовали Горпине Андреевне спрятаться в погребе, а сами засели возле окон. Задняя стена была глухой. Два окна, выходивших на улицу, взять под контроль было невозможно – там стояли «тигр» и танкетка «куница».

Митя с двумя бойцами на цыпочках зашли в сени. Кто-то наткнулся на пустое ведро, и оно с грохотом покатилось по полу.

Разведчики вскочили в хату. В горнице послышался звон разбитого стекла. Высадили плечом дверь, ведущую в горницу, и увидели, как за окном мелькнула фигура в исподнем белье.

На полу посреди горницы валялись хромовые сапоги. На стуле висел офицерский китель. Разведчики вбежали в соседнюю комнату. Адъютант Вассермана, вскочив с кровати, выхватил из-под подушки пистолет. Но выстрелить не успел. Упал на пол, сраженный автоматной очередью младшего сержанта, командира группы.

На улице с «тигра» застрочил пулемет. «КВ» Тернистого рванулся к нему. Ударил в бок. «Тигр» опрокинулся.

«Жаль, нет тут Андрея Стоколоса. Посмотрел бы, как «Капитан Тулин» расправляется с «королевским тигром», – подумал Тернистый.

Тем временем полковник Вассерман в исподнем белье бежал по улице с двумя танкистами, выскочившими из опрокинутого «королевского тигра».

«Как же так? – думал он лихорадочно. – Нечестно воюет Майборский! Он партизан, бандит! Боже мой, что я скажу генералу Готу, фельдмаршалу Манштейну? Я босый, на промерзшей земле… Я хотел скрестить шпаги в открытом бою с этим Майборским… Но ничего, утром я еще отомщу ему. Надо только добраться до вокзала! Там стоят мои танки. И мы еще посмотрим, чья возьмет…»

Вассерману вдруг вспомнилась Надежда Калина. «Пусть бы ее замучил Бремк со своим псом, выкормленным на деликатесе… Зря я отпустил ее…»

Бежать уже не было сил. Вассерман остановился. На улицах города горели автомашины, тягачи, бронетранспортеры. Трещали пулеметы. По грохоту орудий Вассерман понял, что в районе вокзала стреляют советские самоходно-артиллерийские установки 152-миллиметрового калибра.

Хорст Вассерман и два бежавших рядом с ним танкиста время от времени поднимали вверх руки, прося, чтобы их взяли проезжавшие по улице автомашины и бронетранспортеры. Но водители не обращали внимания на их просьбы.

– Не все еще кончено, нам бы только добраться до своих главных сил, – утешал себя и танкистов Вассерман.

Один из бронетранспортеров затормозил.

– Вы кто? – спросил водитель.

Вассерман назвал себя.

– Прошу, герр оберст, в кабину, а вы, – кинул он двум танкистам, – на броню.

Усевшись на мягкое сиденье рядом с водителем бронетранспортера, Вассерман опять вспомнил Надежду Калину. «Может, потому что отпустил на волю эту пленницу, я и остался живым?.. Жаль планшета, дневника, записей «мудрых установок» наших полководцев. Что скажут, прочитав эти записи, полковник Майборский, генерал Ватутин? Конечно, планшет попадет в штаб их фронта… И что подумает этот Майборский, узнав, что я брат убитого его танкистами штурмбанфюрера? Майн гот! Как непроста судьба солдата на фронте!.. Дай нам, боже, победу!..»

Напрасно взывал к богу полковник Вассерман. Попытки немцев вернуть города Фастов, Васильков и Попельню оказались тщетными. Танковая дивизия фон Шелля была разгромлена, а сам Шелль разделил судьбу полковника Вассермана, еле спасся бегством на танкетке.

Утром на следующий день танкисты бригады Майборского затаив дыхание слушали сообщение Совинформбюро.

«Войска 1-го Украинского фронта в результате стремительно проведенной операции со смелым обходным маневром 6 ноября, на рассвете, штурмом овладели столицей Советской Украины городом Киевом – большим промышленным центром и исключительно важным стратегическим узлом обороны немцев на правом берегу Днепра… В боях за освобождение города Киева отличились войска генерал-полковника Москаленко, генерал-лейтенанта Черняховского, танкисты генерал-лейтенанта Рыбалко, летчики генерал-лейтенанта авиации Красовского и артиллеристы генерал-лейтенанта артиллерии Королева…»

14

Хмурым ноябрьским днем Маланка Омельяновна хозяйничала возле своего куреня.

Вдруг напротив сожженной хаты остановились две автомашины.

Маланка Омельяновна разогнула спину, выпрямилась. Увидела уже знакомого Виктора Петровича Майборского, одетого в шинель, с планшеткой на боку и с солдатским вещмешком в руке. Рядом с ним шагал коренастый мужчина с генеральскими погонами.

Маланка Омельяновна напрягла память. Где-то она уже видела это немного скуластое лицо, подбородок с ямочкой. У нее замерло сердце. Он, Ватутин Николай Федорович! Это его фотография была помещена в газете…

– Здравствуйте, товарищ генерал, – тихим, печальным голосом произнесла Маланка Омельяновна. – И вы, Виктор Петрович, здравствуйте. Помните, когда вы заезжали к нам, то на подворье не было и щепки. А ваши хлопцы танком леса наволокли. Входите в мой курень, что под вишенками. Уцелели кое-где. Холодно ведь на дворе.

– Спасибо, не беспокойтесь, – сказал Ватутин, вспомнив свою мать, которая была чем-то похожа на мать Никифора Луденко.

– Виктор Петрович, а почему… Почему Никифор не заскочил домой? Обещал ведь заехать, когда возьмете Киев. Но теперь уже выгнали супостатов из города, а его с вами нет…

– Спасибо вам за сына Никифора Никитовича, – склонил голову Ватутин.

Маланка Омельяновна попятилась, ноги у нее подкосились.

– Не заехал, – прошептала она. – А обещал хату построить. Зима ведь на пороге.

Генерал и полковник переглянулись. Нелегко говорить матери о смерти ее сына. Но говорить надо. От этого никуда не уйдешь.

– Погиб Никифор Никитович смертью героя в самом центре Киева, – вздохнул Ватутин. – Там и похоронен.

– Ой, лышенько! – охватила голову руками Маланка Омельяновна. – Не успела ж я, сыночек, насмотреться на тебя! За что же мне муки такие? Ой, горе тяжкое! Пришла похоронка и на младшего – Федю. И этот погиб на станции Котлубань…

Ординарец подал Ватутину папку.

– Вот Указ Президиума Верховного Совета СССР, – Ватутин помолчал, переступил с ноги на ногу. – Читать его не буду. В нем говорится о присвоении вашему сыну звания Героя Советского Союза.

Майборский положил к ногам Маланки Омельяновны солдатский вещмешок.

– Здесь его вещи. Здесь и деньги, которые он собирал из солдатских копеек для вас. И его письма…

– А ведь говорил: «Заживут раны. Я еще заскочу…» Вот и зажили раны… – Слезы покатились из глаз Маланки Омельяновны. – Сынок мой, любимый, дорогой! Как же я теперь?..

Ватутин обнял Маланку Омельяновну за плечи.

– Спасибо вам, мамаша! Мы еще заскочим к вам. А сейчас Житомир надо брать. В Польше будем громить фашистские войска. Берлин возьмем…

Маланка Омельяновна вытерла рукой заплаканные глаза.

– Вы вот так сразу и на фронт?

– Николаю Федоровичу сразу. А мне, – развел руками Майборский, – с пересадкой в Москве… Вызывают… А там – куда пошлет командование.

– Вызывают… Куда пошлет командование… – плечи Маланки Омельяновны еще больше сгорбились. Уже второй ее сын погиб там, куда посылает командование. Вернется ли третий Луденко – муж?..

Часть третья
ПАРТИЗАНСКИЙ КОРИДОР

1

Погода в середине декабря была переменчивой, неспокойной. Осень упорно боролась с зимой. У осени уже не было сил, чтобы удержать тепло, а зима еще не набрала разгона, ожидала подкреплений – холодных северо-восточных ветров. Снег и мороз сменялись оттепелью.

Небо почти все время было беспросветно-серым, хмурым. Оно будто придавливало к земле все живое. Летчики в те дни по обеим линиям фронта сидели без работы.

Нелетная погода сорвала генерал-лейтенанту Шаблию поставку партизанским отрядам и диверсионным группам боеприпасов. При такой погоде никак нельзя было использовать авиацию. А грузов надо было перебросить во вражеский тыл несколько сотен тонн.

Радисты Украинского партизанского штаба ежедневно при носили начальнику диверсионного отдела инженер-полковнику Веденскому и генералу Шаблию радиограммы – «молнии», в которых партизаны и разведчики просили взрывчатку, боеприпасы, медикаменты.

Особенно много взрывчатки и мин требовалось соединению генерал-майора Алексея Федоровича, действовавшему возле Ковельского железнодорожного узла и пустившему под откос свыше четырехсот вражеских эшелонов. Ковель и теперь оставался одним из самых важных центров сосредоточения фашистов на южном крыле фронта.

Боеприпасы просил штаб генерал-майора Михаила Ивановича. Его отряды славились стремительными рейдами и ударами по коммуникациям врага. Житомирская партизанская дивизия Степана Федоровича, соединение генерал-майора Александра Михайловича, десятки других соединений и отрядов, создававших партизанский коридор между двумя немецкими группировками «Центр» и «Юг», тоже требовали боеприпасов.

«Как перебросить несколько сотен тонн боевого груза с фронта партизанским отрядам?» – ломал голову Шаблий.

Боеприпасы находились неподалеку от Овруча, недавно освобожденного частями 13-й армии. Шаблий и Веденский пришли к выводу: в Овруче надо создать перевалочную базу и оттуда обозами перевезти взрывчатку, оружие, медикаменты в десятки отрядов по коридору, возникшему на стыке 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов. В этом коридоре тоже было неспокойно. Там располагались не только партизанские отряды и соединения, но и банды украинских националистов, а также польские отряды и группы – одни из них ратовали за союз с советскими партизанами, другие действовали от имени польского эмигрантского правительства Миколайчика, третьи ждали директив Сикорского.

И все-таки только через этот коридор можно было перебросить боеприпасы в партизанские отряды и вывезти в советский тыл раненых.

…Ватутин, внимательно выслушав Шаблия, сказал:

– Я подпишу командующему Тринадцатой армией наряды на получение партизанами боеприпасов с фронтовых складов.

– И чтобы помог командующий транспортом, – подсказал Шаблий. – Партизаны – это же силы его армии.

– Хорошо, – кивнул Ватутин. – Берите со складов все, что вам нужно…

Белая изморозь таяла на ветках деревьев. Шаблий распахнул окно в своем кабинете, и с улицы ворвался разноголосый гомон. С тех пор как штаб передислоцировался из Москвы в Киев, в нем почти каждый день происходили встречи боевых побратимов по партизанским отрядам и десантным группам, по школе минеров и радистов. Всем было что вспомнить за прошедшие два года и шесть месяцев войны, поговорить о будущем.

В кабинет вошли двое – Андрей Стоколос и Терентий Живица. В новеньких гимнастерках, с подшитыми белыми подворотничками, в темно-синих галифе. Гимнастерки были туго подпоясаны офицерскими ремнями. У Андрея на груди – два боевых ордена, у Терентия – орден Красной Звезды – награда за бои на границе в июне сорок первого. У обоих на ногах – унты, подарок якутских охотников и оленеводов. В таких унтах ходят почти все офицеры штаба и партизанские командиры, прибывающие из вражеского тыла.

Шаблий и Веденский поздоровались с Андреем и Терентием.

– Ну чем не казаки? – воскликнул Шаблий. – Немного отдохнули? Вот и хорошо.

Генерал прошелся по кабинету, остановился возле длинного стола, на котором лежала разостланная карта.

– Партизаны сильно ругаются, – Шаблий улыбнулся. – Хотят нас всех повыбрасывать в окно. Да еще и с третьего этажа. Им нужна взрывчатка, патроны, ПТР, орудия. Что же касается авиации – сами знаете, – развел он руками. – Не летают пилоты.

– Конечно, этим пижонам нужно солнышко, – упрекнул авиаторов Андрей.

– Не летают и наши, и немецкие, – вмешался в разговор Живица.

– Немцы пусть! – махнул рукой Андрей, – А наши? Погода, видите ли, нелетная. А война разве приостановилась в такую погоду?

– Не надо упрекать летчиков, – повысил голос Шаблий. – Вспомните, какой подвиг они совершили в мае – июне нынешнего года. Почти триста тонн груза перебросили и три сотни людей за три недели во вражеский тыл! Давайте поговорим о партизанском коридоре, – Шаблий склонился над картой, – К сожалению, в нем разгуливают банды полесского «сечевика», атамана Тараса. Можете встретить в коридоре и отряды польской самообороны, не присоединившиеся к нашему партизанскому движению. Некоторые из них стоят за польское эмигрантское правительство, другие ждут, пока развернет армию где-нибудь в Иране или еще где-либо подальше от главного фронта генерал Сикорский. Третьи же хотят сражаться против немцев как интернационалисты-коммунисты. Наконец, есть и такие группы поляков, Которые ни туда и ни сюда – как бы нейтральные между Красной Армией и фашистами. Чем дальше на запад к нашей границе, тем сложнее военно-политическая обстановка. Поэтому надо быть очень бдительными, осторожными, прибегать порой к дипломатии…

Услышав слово «дипломатия», Стоколос и Живица переглянулись. Шаблий заметил это.

– Да, да, к дипломатии, – повторил он. – Берегите отряд, который будет сопровождать обоз. Ну и, конечно, сам обоз. Главное – довезти боеприпасы. Они очень нужны соединению генерал-майора Василия Андреевича. Без боеприпасов двадцать отрядов, подчиненных штабу Василия Андреевича, не смогут помочь Красной Армии в боях за Цумань, Костополь, Деражное и, наконец, Ровно и Луцк, откуда до государственной границы рукой подать.

– Что ж, отец, ты генерал, а мы солдаты, – вздохнул Андрей. – У каждого из нас своя судьба, своя дорога. Нам выполнять твои замыслы. Но, кажется, планы у тебя такие, что я и Терентий едва ли успеем…

– Я успею! – прервал Стоколоса Живица. – Я должен дойти до бункера самого Гитлера, чтобы рассчитаться с ним за все! Я успею!

– Андрей! Ты сейчас нервно переутомлен. Тебе надо больше быть на свежем воздухе, – грустно усмехнулся Шаблий. – Знаю, хлопцы, по себе, как далеко улетают наши мечты… Как только Тринадцатая и Шестидесятая армии развернут наступление, а партизаны им помогут, наш штаб перебазируется в Ровно. Эту военную тайну я вам открываю потому, что сегодня даю вам еще и задание номер два. Оно не менее важное, чем первое. Партизанский отряд, в котором ты, Андрей, будешь начальником штаба и главным радистом, а ты, Терентий, – минером-инструктором и командиром взвода или роты подрывников, отправится в Польшу. Вы должны уничтожать эшелоны минами замедленного действия и радиоминами, осуществлять разведку для нашего штаба и Генштаба и конечно же быть уполномоченными партизанского движения и всей Красной Армии на территории порабощенной гитлеровцами страны.

– Ах вон что! – воскликнул Андрей. – Но в таком случае нам нужен кто-нибудь, кто знает польский и немецкий языки.

– Сегодня вы познакомитесь с немцем и поляком, – кивнул Шаблий. – Они пойдут с вами.

– Немец? – удивленно поднял брови Терентий Живица. – С фрицем идти в Польшу? Он что? С нами заодно?

– Сейчас вы увидите этого немца. – Шаблий повернул голову к полковнику Веденскому. Тот молча поднялся и вышел из кабинета.

– По наряду штаба фронта, – продолжал Шаблий, – возьмете со складов Тринадцатой армии взрывчатку, боеприпасы, ПТР и противотанковые орудия, снаряды к ним. Все это перевезете из Народычей, Тетерева, Малина в Овруч на перевалочную базу. В Овруч будут стекаться партизанские обозы. Документы у вас будут подписаны генералом армии Ватутиным.

– Это ж сколько придется походить по начальству! – покачал головой Живица. – Найдутся такие, что и слушать нас не захотят.

– Как, например, генерал-полковник Пухов, – поддержал Терентия Андрей.

– Ну это вы напрасно, – возразил Шаблий. – Пухов – большой друг партизан. Мы помогли ему в боях на Десне, на Днепре, в районе Коростеня и в Овруче… Мы тут посоветовались и решили вам обоим условно присвоить звание капитанов. Как вы на это смотрите?

Живица даже рот раскрыл от удивления. Вот это да! Сегодня они пойдут с Андреем в госпиталь проведать старшину Колотуху. Зайдут в палату, снимут с плеч белые халаты и… Колотухе вставать еще нельзя, не зажила полностью рана, но крикнуть ему шутя «Лежать смирно!» можно.

– Вы, конечно, пойдете в госпиталь проведать Максима Колотуху, – словно угадав, о чем думает Живица, сказал Шаблий. – Передайте ему от меня привет. Мы и его пошлем вслед за вами. Он вас еще догонит! Я это говорю потому, что Колотуха из тех людей, которые убегают из госпиталя, как только поднимутся на ноги…

Открылась дверь, в кабинет вошли полковник Веденский и мужчина, одетый в форму немецкого лейтенанта.

– Знакомьтесь, товарищи, – обратился Веденский к Живице и Стоколосу. – Клаус Дилинг.

Андрей и Терентий удивленно переглянулись. Действительно, сегодняшний день у них необыкновенный. Сперва получили важные задания, потом нежданно-негаданно им присвоили звание капитана. И вот – встреча с Дилингом, лейтенантом немецкой армии. Это же они вместе с Колотухой и Волковым взяли его в плен на Букринском плацдарме.

– Мы уже знакомы, – буркнул Живица. – Познакомились три месяца назад.

Клаус Дилинг, поняв, почему Терентий такой мрачный, улыбнулся.

– Прости, товарищ, я обороняйся. Не хотел, чтобы меня убили. Я ведь солдат…

– А что же ты сразу не крикнул «Гитлер капут!»? Обошлось бы без драки. Я тебя вполсилы, а ты…

– Успокойся, – подошел Шаблий к Живице. – Знаю, что гитлеровцы сожгли твою хату, убили мать. Знаю твое горе, понимаю и разделяю его. И мою тетку Софию довел до смерти штурмбанфюрер Вассерман.

– Я встречался с этой доброй и милой женщиной, – вздохнул Терентий. – Она накормила меня, еще и саблю запорожскую показала, за которой охотился Вассерман… А цветы на ее картинах и до сих пор стоят перед глазами.

– Красивые цветы?

– Красивые. Будто собраны со всего нашего деснянского луга. Будто накануне первого покоса…

– Да, именно так. Накануне покоса… – Шаблий помолчал. – Я уверен, что ты хлопец политически подкованный. Так что запомни: гитлеры приходят и уходят, а Германия, а народ немецкий остается…

– И этот Дилинг пришел к нам ради новой Германии, которая останется, когда исчезнут гитлеры? – поднял голову Живица.

– Да, ради этого, – кивнул Шаблий. – Ты разве не знаешь, сколько немцев было в Испании, когда там тоже шла война с фашистами?

Живица в ответ промолчал.

Генерал Шаблий и полковник Веденский начали разговаривать с Клаусом Дилингом. Его ответы переводил Веденский. Отдельные фразы по-русски произносил и сам Клаус Дилинг. Когда он сказал: «Мой отец сейчас в Заксенхаузене», – Живица не сдержался, спросил:

– Страшный этот Заксенхаузен? Наверно, в таком лагере мучили и нашего Рубена?

– Страшный, – вместо Дилинга ответил полковник Веденский. – Гитлер соорудил его в конце тридцатых годов для немецких коммунистов. Теперь там десятки тысяч людей со всех захваченных Гитлером стран. И наши пленные тоже.

– Да, да, – подхватил Клаус. – В этом лагерь есть немцы, русские, украинцы, поляки, французы, сербы, норвежцы, белорусы, чехи, словаки, голландцы, бельгийцы…

«Может, в тот Заксенхаузен повезли и Надю», – подумал Терентий и впервые сочувственно взглянул на Дилинга. Воцарилось молчание.

– Илья Гаврилович! – обратился Терентий к Веденскому. – Спросите у Клауса: перешел бы он по собственной воле к нам, если бы мы его не притащили, как дикого кабана?

– И про кабана спросить? – улыбнулся Веденский.

– Нет, не надо, – смутился Живица.

– Я вырастал, когда Гитлер и Геббельс напустил туман на подростков, чтобы они стали солдатами их армий, – ответил Клаус. – Я ждал случай перейти к вам. Вы помог это сделать.

– А как сейчас насчет тумана? – спросил Живица.

Клаус вздохнул:

– Ветер развеял туман.

Полковник Веденский пригласил Дилинга и Живицу в свой кабинет, чтобы продолжить разговор о задании. Генерал Шаблий остался вдвоем с Андреем.