Текст книги "Ледовый десант"

Автор книги: Павел Автомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 39 страниц)

– Танки!..

– К селу подходят танки!.. – раздались голоса бойцов.

Майборский посмотрел на артиллеристов, успевших установить уже орудия. Крикнул:

– Приготовиться к бою! Пропустить танки! Отсечь от них пехоту! Танки уничтожить!..

19

20 октября 1943 года решением Ставки Верховного Главнокомандования Воронежский, Степной, Юго-Западный и Южный фронты были переименованы в 1-й, 2-й, 3-й и 4-й Украинские. Перед ними была поставлена задача: расширить плацдарм на правом берегу Днепра, освободить Правобережную Украину. Как и четыре, и десять месяцев назад, юг страны, был и до сих пор оставался основным участком боевых операций на советско-немецком фронте.

Разведчики взвода старшины Колотухи решили отметить день рождения фронта – привести очередного «языка». Букринский плацдарм протяженностью в двадцать километров по берегу Днепра и в глубь обороны немцев до семи – слишком тесен, чтобы не заметить приготовления войск к новому наступлению, которое наконец-то вывело бы 3-ю гвардейскую танковую армию на оперативный простор.

Пока что четыре сотни танков притаились в глубоких оврагах неподалеку от берега Днепра и села Зарубенцы. Иногда несколько танков вступали в бой, взаимодействуя с пехотинцами и артиллеристами малых и средних орудий. Но танковые «маршруты» были пристреляны немцами. Такие атаки достигали в лучшем случае лишь тактических успехов. Шесть, десять танков – это не танковый корпус, идущий на прорыв.

За четыре недели боев Букринский плацдарм войск генерала Ватутина немцы «подпоясали» тремя линиями обороны.

Вдоль первой линии тянулся противотанковый ров шириной в три метра. На зигзагах были установлены дзоты с амбразурами к Днепру и на фланги. Это давало гитлеровцам возможность держать на прицеле советские танки и на подступах ко рву, и по всей длине. По гребням рва тянулись в три-четыре ряда проволочные заграждения, за ними – минные поля. А в буераках и лесах были созданы завалы. Вблизи дорог немцы поставили десятки артиллерийских и минометных батарей, а в местах возможного прорыва закопали в землю танки, башни которых торчали среди травы словно грибы. Это были танки дивизии «Рейх», битой под Белгородом и снова пополненной на Днепре.

Гитлер любил героические названия, не сходившие с уст прусской военщины, такие, как «Рейх», «Викинг», «Великая Германия», «Мертвая голова», «Адольф Гитлер». Они олицетворяли воинственный дух третьей германской империи.

За минными полями тянулась разветвленная сеть траншей, ходов сообщений и опять – дзоты, огневые позиции артбатарей, минометов. А дальше на запад и север в направлении Киева были расположены батареи тяжелых орудий и железобетонные огневые точки.

Всю систему обороны, что подковой огибала Букринский плацдарм войск генерала Ватутина, обслуживало шестьдесят тысяч солдат и офицеров, около двухсот самолетов, несколько сотен танков, много другой техники.

Концентрация немецких войск, и особенно танковых и моторизованных дивизий, между Ржищевом и Каневом была доказательством того, что генерал-фельдмаршал Манштейн считал плацдарм русских главным на киевском направлении. В этом его убеждали и попытки наступления войск 1-го Украинского фронта, чтобы выйти на оперативный простор, и местонахождение штаба 3-й танковой армии генерал-лейтенанта Рыбалко под Зарубенцами, и пребывание на Букринском плацдарме командующего фронтом генерала армии Ватутина вместе с представителем Ставки Верховного Главнокомандования маршалом Жуковым.

Манштейн и командующий танковой армией Гот делали все, чтобы закрыть здесь на замок войска 1-го Украинского фронта.

Но готовилось и еще одно наступление с букринской «подковы». Поэтому бойцы старшины Колотухи, влившиеся после расформирования партизанского отряда в ряды действующей армии, непременно должны были добыть «языка».

Маршрут и действия разведчики обдумали заранее. Опыт подсказывал, что «языка» лучше всего брать на стыке, границе между позициями двух соседних немецких дивизий. Такие места, небольшие коридоры, – как бы ничейная территория. Чарли Чаплин даже обыграл это в одной из своих кинокомедий. Его герой семенит по самой линии границы двух государств, а полицейские обеих стран не могут его взять. Не знают, кому надо хватать «преступника», по чьей территории он идет. По таким коридорам прорывались из окружения и партизаны во время карательных экспедиций гитлеровцев.

Вот такие доказательства выставил Андрей Стоколос во время разбора разведчиками места их предстоящих действий. С ним все согласились.

Бывшие пограничники и партизаны, а теперь солдаты артиллерийского дивизиона Максим Колотуха, Терентий Живица, Андрей Стоколос и бывший моряк Василий Волков старательно обследовали коридор между двумя немецкими дивизиями. Скорее не коридор, а трещину, щель между позициями двух подразделений. Ею оказался овраг, по дну которого протекал ручей. Берега его были обрывисты, поросли терном и шиповником. Листья кустарников в те последние дни золотой осени казались маленькими огоньками.

На склоне оврага находился дзот. Расчет его ходил за водой к ручью. Разведчики установили, что дважды за водой спускался один и тот же немец; ему хорошо была известна тропинка среди противотанкового и противопехотного минных полей. Колючая проволока возле ручья обрывалась. Значит, по дну ручья нетрудно будет пройти за проволоку. Берега крутые. Если вдруг вспыхнет осветительная ракета, можно пригнуться и прикрыться их тенью. Да и вообще по дну ручья идти надежнее, чем через колючие кусты.

Ясное дело, в позднюю пору ночи часовых у немцев будет вдвое или втрое больше, а их, разведчиков, только четверо. Но союзником им станет расслабленность часовых. Они будут переговариваться, курить, вести себя беспечно. Их же на посту много. Кто-то пойдет по нужде…

Как только стемнело, под прикрытием вражеского артобстрела разведчики подобрались к исходному рубежу и стали ждать глубокой ночи.

Им было холодно даже в фуфайках и в шапках-ушанках – дул пронизывающий северный ветер. До Октябрьских праздников оставалось еще три недели, когда красноармейцы переходили на зимнюю форму одежды, если судить по мирным годам. Но война круто изменила весь уклад мирной армейской жизни.

Ушанка в разведке удобная вещь: надежно сидит на голове, не то что пилотка или фуражка. Сапоги бойцы подвязывали веревками, чтобы не увязали в грязи. Так делали и разведчики-парашютисты – за два года и четыре месяца войны Колотуха и Стоколос побывали ими дважды. Бывало, что сапоги слетали с ног, когда парашютист покидал самолет.

Перед выходом на захват «языка» старшина Колотуха весь день прислушивался и присматривался к бойцам: не чихает ли кто-нибудь из них, не кашляет. Подошел к Василию Волкову – с ним он подружился еще на пароме деда Романа Шевченко, когда форсировали Днепр, – и серьезно, будто врач-терапевт, спросил:

– Дышать через нос умеешь?

– А как же! – удивился севастополец.

– Ничего тут удивительного нет. Чтобы не схватить насморк, надо дышать через нос. Насморк – это предатель. Он может в любой миг выдать разведчика врагу. Понял?

Василий в ответ улыбнулся, молча кивнул.

Капитан Заруба советовал Колотухе взять с собой человек восемь. Но Максим возразил:

– Дело не сложное. Можно обойтись и вчетвером. Только бы добраться к немцам незамеченными.

Заруба не стал настаивать.

– Чего, Андрей, на звезды засмотрелся? – шепотом спросил Колотуха Стоколоса. – Хочешь через звезды с Лесей перемолвиться?

– Что ты понимаешь в этом, Максим, славный потомок пустозвонов-говорунов? – с иронией ответил Андрей. – Я по звездам определяю, сколько сейчас времени.

– Ну и что? – отозвался Волков. – Наверное, уже перевалило на четвертый час.

– Почти перевалило. Через сорок минут будут меняться часовые.

– У нас еще есть четверть часа. Проверьте ножи, автоматы, гранаты. И чтобы ничего не звякнуло, не брякнуло, – предупредил Колотуха.

– Есть! – ответил за всех Терентий Живица.

Андрей Стоколос отыскал в небе Лесины и свои звезды. Их четыре: звезда Надежда, звезда Счастье, звезда Любовь и звезда Юность.

«Пусть будет Юностью самая яркая звезда в созвездии Большой Медведицы! – сказала Леся в ту последнюю ночь перед войной на берегу шумного, бурного Прута. – Она никогда не сгорит! Правда?..»

Звезда все еще светится. А юность их сгорела в огне боев. Вернее, сгорела не вся. Но и конца войне не видно. И в любую секунду и Лесина юность, и его может догореть, оборваться.

«А звезда Любовь в том же созвездии, что и звезда Юность. Это Полярная звезда! Она извечно показывает дорогу людям, ведет их к желанному берегу, к оазису в пустыне…»

«Ты сама – звездочка!» – прошептал он тогда.

Мысли Андрея перенеслись в село на берегу реки Белая. Вспомнилась бабушка София.

«Проклятая стратегия! Не могли сразу рвануться вперед! Застряли. Какие жестокие были бои! Но не удалось прорваться дальше. А до села каких-то несколько десятков километров отсюда!» – Андрей сердился и на свое командование, и на себя, будто от него тоже зависела эта остановка.

«Милая бабушка! Кто теперь будет рисовать цветы? Ты надеялась на Таню. А она… Какой же ты, Гитлер, людоед! И ты, и твой Вассерман убили чудесную художницу Софию Шаблий! А еще считаете себя живописцами!..»

По телу Андрея пробежала дрожь, в ушах зазвучали слова бабушки Софии, которые передала партизанам Таня: «Люди! Это они меня за Сталинград!..»

«Это они меня за Сталинград!..» Был он вместе с Максимом Колотухой в Сталинграде в августе сорок второго. Там их ранило. Знает, какие огромные потери понесли гитлеровцы в битве за этот город. Теперь они хотят во что бы то ни стало удержаться, перезимовать на Днепре. Это подтверждают и их упорное сопротивление, и оборонные сооружения на правом берегу Славутича.

Где-то далеко гудели самолеты. Время от времени темное небо прорезали сполохи осветительных ракет. Иногда из сонных дзотов строчили пулеметы. И опять наступала тишина, которую нарушало лишь тихое журчание ручья на дне оврага.

Максим Колотуха взглянул на светящийся циферблат трофейных часов. До начала операции оставалось пятнадцать минут – подобраться к немецкому блиндажу им надо как раз в пересменку часовых.

«Успеем, – решил Колотуха. – Пусть бойцы немного отдохнут».

Терентий Живица смотрел не на небо, а на ручей. Еще с довоенных лет привык он смотреть не вверх, в небо, а вниз, на землю, которую пахал тракторным плугом, бороновал, засевал зерном, подсолнухом, просом или гречихой – ею так богаты нивы Черниговщины. Когда ж ему, селянину, было смотреть вверх, любоваться голубизной неба.

С того дня как сожгли родное село и погибла мать, Терентий стал хмурым, печальным. А тут еще и смерть Артура Рубена. Живица совсем потерял покой. Казнил себя, что опоздал, не успел на какое-то мгновение прошить пулями штурмбанфюрера Вассермана. Одно мгновение, а мучиться теперь придется всю жизнь.

– Не пора ли нам? – прошептал Стоколос.

– Пора, братцы! – кивнул Волков.

Все встали.

Максим Колотуха повернулся к Живице.

– Прошу тебя: осторожней обходись с часовым. Угомони свою злость, не убивай кулаком фрицев. Слышишь меня, товарищ ефрейтор?

– Слышу, – недовольным голосом ответил Терентий и добавил шепотом на ухо Стоколосу: – Служака. Теперь и к своей Галине будет обращаться: «Слышишь, товарищ ефрейтор Галя? Я хочу с тобой поцеловаться!» Уродится же такой! Хорошо, что ему звание младшего лейтенанта до сих пор не присвоили.

Пикировались, спорили Живица с Колотухой еще с довоенного времени. Но словесные их стычки были незлобивыми. Старшина заметил, что Живица принадлежит к людям простодушным, которые всем и всему верят. Вот и стал подначивать его. Терентий почти все шутки, подначки Максима воспринимал всерьез, потому и сложилось у него мнение, что старшина Колотуха – служака до мозга костей, что дай такому возможность, и он «будет вить из солдат веревки». Но стоило им не видеться хотя бы полдня, как они уже вздыхали, хандрили друг без друга, а сослуживцам становилось скучно без их перепалок.

– Ты послушай старшину, Терентий, – сказал Андрей. – Когда будешь глушить немца, не очень замахивайся кулаком. Думай не о своих мертвых родных, не о смерти Артура и Оленева, а о деле. Пойми: не убитый нам нужен солдат или унтер, а живой, чтобы с ним поговорили в штабе. Наши, должно быть, готовятся к третьему удару на Букринском плацдарме. Недаром и Жуков приехал сюда.

– Хорошо, буду осторожным, – буркнул Живица.

– Ну, двинулись, – тихо произнес Колотуха.

– С богом, как говорится, – добавил Волков, поправляя за спиной вещмешок, в котором лежали три мины.

Разведчики, держа наготове автоматы, бесшумно, крадучись пошли по узкой полоске земли между ручьем и обрывистым берегом к колючей проволоке.

20

Пробравшись к тому месту, где немцы брали воду, разведчики минуту передохнули и поползли к блиндажу. Первым – Колотуха, за ним Живица, потом Стоколос, Волков.

Когда до блиндажа осталось метров двадцать, увидели часового. Он стоял спиной к ним и мурлыкал какую-то песенку.

Проползли еще несколько метров. Замерли.

Колотуха посмотрел на часы. Было ровно четыре часа. Он поднял руку, что означало: внимание, приготовиться.

Из блиндажа вышли два немца. Часовой перестал мурлыкать песенку, что-то сказал им.

Андрей Стоколос впился глазами в часового. Максим Колотуха не спускал взгляда с солдата, что пришел на смену. Терентию Живице достанется третий, самый высокий, без головного убора: он вышел просто подышать свежим воздухом, покурить. Василий Волков должен был поставить у выхода из блиндажа мины и, исходя из обстановки, помогать товарищам.

«Главное, чтобы солдаты не успели выстрелить, не подняли шума», – подумал Колотуха. Он слегка приподнялся, приготовился к прыжку.

Приподнялись, будто на стартовой линии, уперлись ногами в землю и остальные разведчики.

«Не прозевать бы мгновения, как тогда, когда Вассерман поднял автомат на Артура!..» – прошептал мысленно Терентий Живица.

Василию Волкову вспомнился лагерь под Запорожьем, куда немцы привезли его вместе с другими матросами-севастопольцами. Вспомнились издевательства надсмотрщиков. Ему казалось, что у блиндажа стоят те самые надсмотрщики. О, наступил час их расплаты! Теперь он не со связанными руками. Теперь и они почувствуют силу его кулаков.

Максим Колотуха махнул рукой.

Без шума, без крика разведчики бросились на немцев.

Андрей Стоколос навалился на часового, не успевшего еще смениться. Оба упали. Андрей тут же поднялся, стал на колени, ударил ручкой кинжала по руке гитлеровца, тянувшейся к автомату, лежавшему рядом. Солдат ойкнул. Перевернув пленного на спину, Андрей быстро достал из кармана парашютную стропу, связал ему руки тугим узлом, в рот сунул кляп.

– Все! – прошептал Андрей. – Данке! Дыши, Ганс, через нос, чтобы не простудиться, как говорит наш старшина.

Колотухе повезло. Его «пациент» даже не попытался оказать сопротивление. Увидев приставленное к горлу лезвие кинжала, он, не проронив ни слова, поднял дрожащие руки.

Когда Живица очутился возле своего кандидата в «языки», тот стоял к нему спиной и с наслаждением потягивался. Терентий заметил на кителе погоны с кубиками. «О, это хорошая птичка!» – мелькнула у него мысль. Он прыгнул на немца, схватил его за горло. Лейтенант вырвался, двинул кулаком в скулу Терентия.

– Ах ты, гад! – прохрипел Живица. – Вот и обходись с таким поосторожней!

Он замахнулся на немца кинжалом. Но тот перехватил его руку – кинжал упал на землю. Лейтенант оттолкнул Живицу, принял боксерскую стойку. На ремне у него висела кобура. Но он почему-то не выхватывал из нее пистолета, не прибегал к его помощи.

К ним подскочил Василий Волков. Вдвоем с Живицей они наконец сбили лейтенанта с ног. Волков заткнул ему рот кляпом, а Терентий стал связывать руки парашютной стропой.

Василий побежал к блиндажу, чтобы у выхода поставить мины ударного действия. Их солдаты называют еще «сюрпризом». Три таких «сюрприза» гарантировали на несколько минут невмешательство обитателей блиндажа в схватку, проходившую за его стенами.

Терентий Живица связывал руки лейтенанту и тихо ворчал:

– Все из-за старшины. Гуманист несчастный! «Бей вполсилы»! А этот гад, как чемпион по боксу, врезал мне! До сих пор скула ноет. Если бы не Волков, то поминай как звали Терентия…

К нему подошел Андрей Стоколос.

– Ты, наверное, уже десятый узел завязываешь. Стропы не хватит. Давай поставим на ноги этого рыцаря. Не нести же нам его.

Один «сюрприз» Волков положил под дверью блиндажа. Два других в десяти и пятнадцати метрах от него.

Прошло всего две минуты с тех пор, как разведчики напали на немцев, но им казалось, что схватка эта длится уже целую ночь.

Волков понял, что Живица и Стоколос без него не управятся с пленным, побежал к ним.

Лейтенант лежал на земле, дергал связанными руками, надеясь разорвать парашютную стропу, вертел головой, старался выплюнуть кляп.

– Вот черт попался! – выругался Живица. – Как бык норовистый. Давай-ка я возьму его за ноги, а вы подхватывайте под руки. Добежим до ручья, а там потащим волоком, если станет выкаблучиваться. Ну, фриц, ком, ком, а то врежу в морду!

Живица, Стоколос и Волков подхватили лейтенанта, понесли к ручью, где их уже с нетерпением ждал с двумя пленными Колотуха.

Терентий вдруг сорвал с головы солдата фуражку.

– А что, если заткнуть трубу на крыше блиндажа? Я видел, из нее дымок тянется, значит, топится у них там печка. Пусть угорят.

– Не надо, – возразил Колотуха. – Это уже будет химическая война против немцев. Да и фуражка такая понадобится в штабе как реальное доказательство.

– Что ты городишь? Какая химическая война? Какое реальное доказательство? – пожал недоуменно плечами Живица.

– Разве не видишь, фуражка необычная, с наушниками? В штабе на это обратят внимание и разберутся. А про химическую войну потом…

Когда разведчики с пленными отошли от блиндажа метров на двести, позади раздался взрыв – сработала одна из мин.

Из ближнего дзота тут же застрочил пулемет. Но остальные огневые точки молчали. Немцы, видимо не зная толком, что случилось, не решались попусту тратить боеприпасы.

Прогремел еще один взрыв – сработала вторая мина.

В небо взлетели осветительные ракеты. Застрочили пулеметы и из других дзотов.

Колотуха и Стоколос подтолкнули в спину своих пленных дулами автоматов.

– Шнель! Шнель! – поторопил их Андрей.

Немцы ускорили шаг.

Услышав стрельбу, лейтенант начал вырываться из рук Живицы и Волкова. Терентий стукнул его в бок кулаком, процедил сквозь зубы:

– Ты, гад, довертишься сейчас у меня! Пущу пулю в лоб – сразу успокоишься.

Он и в самом деле готов был пристрелить пленного. И если бы это был рядовой солдат, наверное, так и сделал бы. Но ведь это офицер. Он много знает. Такой «язык» очень ценен. И его надо было, чего бы это ни стоило, доставить в штаб дивизии.

Вытирая со лба пот, Волков нечаянно сбил рукой свою шапку, и она покатилась по склону оврага к ручью. Бежать за нею не было времени. Он чертыхнулся. Теперь старшина Колотуха будет упрекать! «Ох уж эти матросы, любят пофорсить! Носил шапку, словно бескозырку, набекрень, вот и доносился!»

Взорвалась третья, последняя мина.

Огонь из дзотов усилился. Открыли стрельбу и орудия. В небе то и дело вспыхивали осветительные ракеты. Темная октябрьская ночь превратилась в день.

Немцы вели огонь по заранее пристрелянным целям. Разведчикам и пленным, пробиравшимся по дну оврага, словно по дну глубокой траншеи, он был не страшен. И вскоре все они без единой царапины миновали нейтральную полосу и подошли к своим позициям.

– Стой! Пароль! – раздалось впереди.

– «Прут»! – крикнул Стоколос.

– «Застава пять»! – послышалось в ответ.

– Свои, свои, – понизил голос Стоколос.

Пароль спрашивал сам командир артдивизиона капитан Заруба. Не усидел в землянке, пришел на передовую, чтобы встретить разведчиков.

– Ну как, разжились чем-нибудь? – спросил капитан.

– Два бычка и на всякий случай один подсвинок, – улыбнулся Андрей.

– Точно. С ярмарки вернулись не с пустыми руками, – подал голос Терентий Живица. – Идите сюда и заберите лейтенанта, а то у нас уже сил нет тащить его.

Терентий развязал пленного, вытащил из его рта кляп.

– Дыши теперь и ртом.

– Спасибо, – ответил по-русски лейтенант и усмехнулся. – Что? Здорово я тебя… Как это по-вашему?

– Врезал, – машинально подсказал Живица и погладил пальцами опухшую скулу. Вдруг растерянно заморгал, удивленно воскликнул: – Ты смотри! Еще и по-нашему маракует.

– Немного понимай, – кивнул пленный.

– Так, может, ты хорошим, разговорчивым «языком» будешь для командира дивизии? – Живица окинул взглядом стройную, плотную фигуру лейтенанта, еще раз погладил пальцами свою опухшую скулу. – Если ты, Ганс или Фриц, против Гитлера, то зачем же так сильно ударил меня?

– Я не Фриц и не Ганс. Я Клаус Дилинг. Я оборонялся, геноссе Терентий! – ответил пленный.

– А мое имя откуда знаешь?

– Ваш старшина хорошо говорит.

– Ну и дела, – покачал сокрушенно головой Живица.

Когда пленных увели, к Колотухе подошел Волков, сказал виновато:

– Я потерял шапку…

Старшина, хотя и был в хорошем настроении, все же отчитал Василя:

– Меньше бы форсил! Не надо было носить шапку набекрень. Походишь теперь и в бескозырке. Ты забыл, что начхоз дивизии – человек скупой, вряд ли выдаст новую…